Та, что прекрасна, пришла, чтобы остаться навсегда

Глава первая.

Вступление и знакомство с миром Эквестрии предклассической эры.

Земля в Диком Лесу была выстлана ковром из иголок и еловых шишек. На маленькой прогалине, заваленной камнями, и оттого ещё не заросшей могучими деревьями, стояли, сдвинутые в кучу несколько телег. Это место хорошо подходило для лагеря — просторное, недоступное и удобно расположенное возле самого края леса, поэтому пегасы устроили там свой лагерь.

Телеги огораживали пространство лагеря — за ними на многие мили простирался дикий лес, полный загадок и опасностей. Попасть сюда можно было только с воздуха, либо, преодолев беспорядочные нагромождения стволов и бурьяна, благодаря которым лес получил своё название.

Позволив себе краткую передышку от тяжёлой службы, пегасы развалились на подстилках из свежей травы вокруг небольшого костерка, над которым дымилось варево. Солнце клонилось к закату и последние отблески алым светом переливались на броне и оружии. Пегасы сидели полукругом, расслабив ремни и отложив трёхфутовые копья в сторону.

– Есть там что пожевать? – обратился золотисто-рыжий пегас к тому, что был занят приготовлением ужина.

– Уйми своё жвало, Хек, – огрызнулся бежевый пегас с коричневой гривой. – Ты тут не один такой голодный, и, в отличие от тебя, у остальных есть семьи, которые тоже нужно чем-то кормить.

Хек вспыхнул в одно мгновение, как сухая трава, на которую упала искра.

– Я добыл эту еду, я! Понятно? Я и ребята, – он окинул взглядом сидящих подле него. – Так что, если я хочу чего пожевать, я просто возьму и твоё разрешение мне не нужно.

Остальные пегасы неуверенно смотрели на обоих спорщиков, как бы выбирая, чью сторону принять. Они сами добыли еду, это верно, и в некоторой мере могут ею распоряжаться, но всё, что было погружено сейчас на телеги предназначалось для жителей Пегасополиса и они рассчитывали на них. У большинства были семьи, дети для которых эти рейды были единственным источником пропитания. Для таких съесть лишний кочан капусты — всё-равно, что обокрасть если не свою, то чужую родню.

– Знай я, что сюда берут таких как ты, остался бы в Пегасополисе.

– Так тебя никто и не звал. Если ты такой правильный, сидел бы дальше на своём облаке и строчил прогнозы, от которых толку столько же, как с белого облака дождя.

Спорщики распалялись всё сильнее, пронзая друг друга взглядами, полными неприязни и отвращения. Если бы такие взгляды могли разить, то, без сомнения, оба они уже покрылись кровоточащими шрамами.

– Хватит ребята, – пегас — здоровяк встал между ними, разделив своими широко расправленными крыльями.

– Уймитесь оба! – донёсся звучный голос откуда-то с неба и над лагерем пронеслись тени. – За нарушение дисциплины я вас под трибунал могу отдать и позабудьте о рейдах. – Сверху, обдав всех струями прохладного воздуха, спустился старый пегас. За ним, вместе, словно по команде на землю спустились ещё двое. Их седельные сумки были плотно набиты, а из-под ремешков торчали пучки клевера, сныти и прочих трав. – Чего опять не поделили.

– Старшина, – начал Хек уверенно, но всю его горячность копытом сняло. – Я вот этому умнику объяснить пытаюсь...

– Тебе пока слова не давали, – рявкнул старик и, обращаясь к кашевару, спросил более спокойно. – Ужин скоро?

– Почти готово, старшина, сейчас закипит — и всё.

Остаток времени до ужина провели в тишине. Старшина с двумя прибывшими с ним пегасами опустошили сумки и, расслабив ремни на доспехах, тоже сели к костру.

Ели варево из измельчённых овощей и трав, сдобренных цветками тысячелистника — то ли похлёбка, то ли рагу. Но никто не жаловался, каждый съел по порции, а остатки разлили на всех поровну. Запив пищу несколькими глотками дождевой воды, и заодно сполоснув чашки, пегасы продолжали сидеть возле костра уже в темноте, молча изучая неверные огненные блики на лицах друг друга.

От съеденного и от тепла их клонило в сон, но без приказа никто не двигался с места.

– Что завтра с погодой, Спайн? – старшина прервал затянувшееся молчание и хриплым голосом обратился ко второму спорщику.

– Облачно, будет светить солнце и без дождей. – начал тот прокашлявшись. – Ветер сильный, но с утра спокойно.

– Значит, завтра с утра снимаем лагерь и возвращаемся домой. – он окинул свой отряд взглядом и с удовлетворением отметил промелькнувшие искры радости в глазах. – Этот рейд был удачным для нас, много продовольствия и всё прошло как по маслу. – Теперь он смотрел на одного только Спайна, – Но для тебя этот рейд был последним, парень.

Старшина переворошил угли в костре и погасил огонь. Видя недоумение и страх в глазах Спайна, он продолжил.

– Конечно, хорошо иметь синоптика в отряде и лишняя тягловая сила не помешает, но мы здесь на боевом задании, а не на прогулке, понятно? Если в моём отряде не будет порядка, его можно распускать. Я объяснял тебе это, и дал время всё обдумать как следует, но, похоже, мои слова ушли в пустоту. А я как командир, не могу такого допускать — никаких поблажек; так что в следующий рейд ты пойдёшь с другим отрядом или останешься дома, это как Командор решит.

– А вас, – он рявкнул, что было мочи на начавших разбредаться в поисках сна пегасов, да так, что те вздрогнули и замерли на месте. – А вас, по-хорошему, надо бы сейчас наказать, за то, что оставили нового товарища в беде и допустили подобные споры — Хек , я думал, что в твоей жеребячьей голове больше мозгов. Если бы не снимать утром лагерь, вы бы всю ночь провели собирая шишки в темноте или упражняясь в небесном дайвинге, – лёгкие вздохи облегчения донеслись из темноты. – Зато! Завтра утром мы будем ставить рекорды в полётах на скорость в упряжи с телегами. А теперь разойдись по стойлам! Хек и Спайн — на караул.

Голос старшины растворился в тишине и мраке, окутавшим лагерь. Слабые отблески огня, который ещё пытался пробиться сквозь золу на угольях, неверным светом освещал телеги и устроившихся между ними сонных пегасов.

– Стоишь первым, могзгляк, – услышал Спайн за спиной противный голос Хека.

Ночь спешила вступить в свои владения, окутывая бескрайние просторы Земли и нависла над Диким Лесом. На угольно чёрном холсте белыми пятнами зажигались всё новые звёзды, однако, сама художница — Луна не торопилась появляться на небосводе. Пегасы верили, что она мать всем звёздам и покровительница ночных полётов, ей молились, чтобы не заплутать и не сбиться с дороги в долгом пути. Мать-Солнце и Мать-Луна управляли их судьбами, помогая в непростой жизни летучего народа. С облаков, где большую часть жизни проводили пегасы, они могли без помех следить за передвижением светил, что отразилось в их поэзии и песнях.

Стоя на своём посту, Спайн вспоминал одну из таких баллад про Солнце, звёзды и дальнюю дорогу. Всегда, глядя на звёздное небо он думал, как же велик мир за пределами Пегасополиса и Земли, а за самым краем горизонта, наверняка, скрывается ещё сотня таких же. Он любил размышлять об этом и в его голове он сам превращался в былинку, которая, подчиняясь порывам ветра, следует по его воле между звёзд и видит землю такой, какой её видят Солнце и Луна.

Предаваясь мечтам, он не сразу заметил, что к ночным огням, освещающим темноту, добавился ещё один. Слабый огонёк, мерцая между деревьев, приближался к лагерю из глубины леса. От страха напрочь забыв все инструкции, Спайн кинулся к Хеку и, когда тот размежил веки, указал в сторону огонька.

Хек был более опытным солдатом, забыв все обиды он велел поднимать остальной отряд, а сам двинулся в сторону телеги, в которой спал старшина.

К тому времени, как огонёк добрался до края прогалины, каждый пегас получил инструкции к действию. Рассчитывая на эффект неожиданности — в такой тьме собственное копыто не разглядишь — старшина надеялся разбить этот отряд земных пони, даже если тот окажется раза в два больше его собственного. В таких сражениях на открытой местности пегасы применяли тактику, которой пользуются хищные птицы — ударить с воздуха и отлететь. А ночь была идеальным временем для охоты: ослеплённые земные пони запросто выдавали себя хрустнувшей веткой или шуршанием травы, но сами отследить полёт пегаса не могли.

Старшина ждал, пока факельщик подойдёт ближе, прежде чем подать сигнал к атаке. Он ожидал увидеть пони со светильником в зубах, а позади — толпу таких же, с ненавистью в глазах, пони. Но на поляну перед ними вышел совсем не земной пони. Существо шло, неверно ступая на почву под ногами, словно она плыла под ним, и то свечение, что пегасы приняли за факел, исходило от его рога.

Разбрасывая снопы жёлтых искр в разные стороны, единорог продолжал идти в сторону лагеря, но за его спиной никого не было видно. Отправив пегасов поопытнее зайти незваному гостю в тыл, старшина, стараясь не издавать лишнего шума, сам двинулся ему наперерез.

Спайн мысленно приготовился, что сейчас этот единорог начнёт колдовать и положит половину отряда своей магией, как это обычно бывало в детских страшилках, и он, скрепя сердце, пошёл вслед за старшиной.

Кажется, они были готовы ко всему: сначала отряд разъярённых земных, теперь непонятно откуда взявшийся единорог; но, как оказалось, это был ещё не последний раз за эту ночь, когда пегасам пришлось удивляться. Подойдя ближе, они разглядели в слабом свечении не врага, а всего лишь девочку-подростка, невесть откуда взявшуюся посреди Дикого Леса. Она была как призрак. Её белая шкура после долгого путешествия по зарослям бурьяна покрылась царапинами и приставшими к ней колючками. Но грива совершенно не пострадала, она розовым облаком окутывала девочку и легко колыхалась под холодными игривыми пальцами ночного ветра. Её грудь и спину покрывали обрывки одежды. Пошатываясь из стороны в сторону, словно в трансе, она шла, держа в зубах свёрток.

Затем, в краткий миг, за который сердце Спайна сначала ушло в копыта, а потом прыгнуло в горло, жёлтый сноп искр выхватил из тьмы пегаса и единорожка упала. Свет погас.

В кромешной тьме раздались крики и рыдания на незнакомом языке и плач грудного жеребёнка.

– Старшина, у неё за спиной крылья! Ай, держи, вырывается, зараза.

– Спайн, раздувай уоглья и тащи сюда факел, живо!

Призрачный свет звёзд едва доходил до земли, превращая весь мир в декорации к кошмару. Не помня себя Спайн рванул к костру и, разворошив угли, добыл огонь. Сразу же ужасы ночи сбросили свои лицедейские маски и вернувшись к отряду, он осветил главное место действия. На пологе из еловых иголок, придавленная к земле копытами пегасов, лежала белая пони. Её голову с царственным величием украшал рог, а за спиной, словно в конвульсиях, безвольно дёргались крылья. Она без конца повторяла фразу на неизвестном языке, обращаясь к чёрному свёртку, из которого аккуратные копыта извлекли такого же новорождённого жеребёнка с крыльями и рогом, только чёрного, как та самая ночь, которая их всех окружала.

– Старшина, надо придумать, что с ними делать, – раздался голос из темноты.

– Тебе думать не положено, – отозвался из той же темноты приглушённый голос старшины. – Для этого есть Совет и Командор. Они поумнее нас с тобой будут, Крит, вот и придумают, что нужно.

– Похоже, твоя телега, нынче поедет не пустая, Спайн, – последний смешок долетел до ушей Спайна и всё стихло до утра.

Глава вторая.

Вереница телег, запряжённых пегасами плавно катилась над Диким Лесом и змеёй уходила в небо; в воздухе разливались утренние ароматы свежевыпавшей росы, полевых трав и хвои; солнце ещё только узкой полоской зари виднелось на горизонте, Земля просыпалась ото сна.

Вздрагивая от малейшего движения телеги, Селестия лежала в своей новой клетке — где решётки и цепи заменяло лишь небо, да высота. Свернувшись в клубок вокруг своей новорожденной сестрёнки, которая не переставая плакала, она напевала ей и старалась не думать о том, что ждёт впереди. Но телега всё сильнее раскачивалась, разбивая потоки ветра на тысячи маленьких сквозняков, которые проникали сквозь щели и обдавали их морозной прохладой, игрались с волосами.

В голове проносились события последних дней и она против воли вспоминала бегство из дома и скитания в полумраке дикого леса, недружелюбных крылатых пони, боль и страх неизвестности. Она почти не ощущала ни голода, ни озноба, царапины почти не зудели, а связанные ноги и крылья не ныли; она уткнулась носом в тёплый чёрнильно — чёрный комочек — всё, что теперь осталось у неё от прежней жизни; от сестры пахло домом.

Когда солнце заняло своё законное место на небе, и приблизилось к своей верхней отметке, рядом с телегой раздались голоса. Они обсуждали что-то на непонятном языке, похожем на звуки, с которыми молния прорывает воздух; говорили громко и долго. Белая пони слышала непривычные её уху слова, грубые и неприятные.

Прошло совсем немного времени, телега остановилась; откинулся задний борт и её вместе с сестрой вывели наружу. От обоза, который отправлялся из лагеря в лесу не было и следа, как самого леса и даже земли. Пони стояла на облаке, недоверчиво пробуя копытами его на устойчивость, но пушистая субстанция мягко пружинила, не давая повода усомниться в своей прочности. Те крылатые, что встретили её, были не похожи на её ночных пленителей, какими она их запомнила. Они не носили броню, их тела прикрывали лёгкие накидки с капюшонами, гривы и хвосты аккуратно убраны, а лица не искажены гримасами ненависти. Ей даже показалось, что они улыбаются.

Мысли о побеге сразу отступили, да и пытаться бежать из места, которое парит в нескольких милях над землёй, было бы верхом глупости.

Её окружили кольцом и вели внутрь облака. Свёрток с притихшей сестрой был у неё в зубах и она не могла свободно вертеть головой, чтобы рассмотреть всё как следует, но коридор не поражал разнообразием. Шли всё время прямо, но, к счастью, не долго, иначе Селестия бы уснула на ходу: всю ночь и во время полёта в телеге она не сомкнула глаз отчасти из-за волнения, отчасти из-за плачущей сестры, и теперь от монотонного движения её клонило в сон.

Неожиданно для себя, она оказалась в тупике. Коридор впереди кончился, немного расширяясь и образуя очертания маленькой комнаты с подобием кровати, сделанной из того же облака. Пони обернулась, ища глазами своих стражников, но увидела только их силуэты в густеющем тумане. Они пропали, а за её спиной появилась ещё одна стена из того же белого пружинящего материала.

Попробовав стены и пол на прочность ещё раз, она осознала, что вновь может двигаться свободно. Из всех ремней, которыми её связали похитители, остался только тот, что ограничивал движения крыльев, и без того для неё бесполезных. Она попыталась расстегнуть его, но застёжка была точно промеж лопаток, там где её не достанешь зубами. Рог вспыхнул жёлтым огнём и через мгновение ремень ожил, а затем упал, окончательно освободив её. Побродив ещё немного и убедившись, что выйти обратно она не сможет, Селестия поудобнее устроилась на кровати из облака, положила сестрёнку рядом и закрыла глаза.

Она спала беспокойно, без снов. Несколько раз просыпалась от плача Луны, но ткнув её в полудрёме носом и по-матерински лизнув, тут же снова проваливалась в забытье.

Когда она окончательно проснулась, возле кровати появился стол, состоящий целиком всё из того же облака, с едой на подносе. Селестия накормила сестру и поела сама.

В середине дня — хотя окон в комнате не было, стены из облаков пропускали солнечный свет — к ним вошли всё те же стражники. Она не заметила момент, когда крылатые появились в её узилище, но была к нему готова. Со спокойствием обречённого, она встала, взяла свёрток с Луной и пошла следом.

Коридор без единого ответвления вёл их всё так же по прямой линии, но путь их закончился в просторном помещении, наполненном сотней таких же крылатых, как её стражники, пони.

Полной грудью вдохнув воздух и уняв сердцебиение, Селестия осмотрелась. Теперь она стояла в центре большого праздничного шатра, судя по его цвету. Узоры, вышитые или нарисованные на ткани, из которой он был сделан, под солнцем отбрасывали яркие тени на облачные пол и стены, придавая залу более уютный вид.

Вдоль стен кругом стояли крылатые, пристально вперив в неё взгляд, словно она не такая же как они пони, а богиня из неведомой ей одной сказки. В одних глазах Селестия видела страх, неприкрытый и оттого внушающий ужас ей самой; в других — восхищение, трепет; третьи, словно ненасытная бездна, пожирали её, ловили малейшее её движение, жадно ждали чего-то; она видела настороженность и опаску, на неё смотрели, как будто не веря в реальность происходящего, но ни один не отвернулся и ни разу не взглянул в сторону.

Несмотря на своё неловкое положение экспоната на выставке, Селестия сделала для себя очередное открытие. Эти пони не были похожи на неё. Точнее, это она не походила на них. В зале не было жеребят её возраста, но на взрослых она смотрела почти не задирая головы — совсем не так как на родителей. Тела у крылатых были небольшими, плотными, с короткими ногами, такой же шеей и массивной для такого размера головой. Она же — тощая, по сравнению с ними, на длинных, как ходули ногах, сухопарой шеей и крошечной головкой. И её грива отличалась. Ещё дома, когда она смотрела на небо, ей казалось, что её грива и хвост очень похожи на розовые облачка, а теперь же и вовсе, что они больше похожи на облака, чем то облако, на котором она стоит.

Забывшись на минуту в творческом порыве, продолжая отыскивать различия, она расправила крылья, чтобы сравнить и их, и этим жестом вызвала гул толпы. От неожиданности, она снова съёжилась и поклялась себе больше не двигаться без необходимости.

Молчаливый обмен взглядами продолжался до тех пор, пока один из крылатых не вышел вперёд. Зазвучала речь, которую она слышала ранее. Он обращался к толпе.

Стройный хор звуков в мгновение окутал Селестию, слова влетали ей в уши, но были не понятны. Словно диковинные птицы они пролетали мимо, не давая разглядеть себя, в понятном всем, роме неё танце, а она, глупая девчонка, силилась разобрать их движения и раскрыть все их тайны. Слова-птицы носились быстрее и быстрее — крылатый, кажется, теперь объяснял что-то ей. Селестия, как заворожённая, следила за тем, как шевелятся его губы и как слова сплетаются в танце, и обнаружила, что неприятные ей раньше звуки обретают смысл. То, что раньше было просто «квар», стало «домом», «хекер» – «землёй», «чиа» – «матерью». Сама не зная как, она слышала слова и предложения, а они в её голове складывались в ясные картины и образы.

Переполненная гордостью от осознания того, что она теперь понимает их, Селестия решила нарушить собственную клятву, склонилась на одно колено, аккуратно положила сестру на облако и, сдерживая волнение в голосе сказала:

– Меня зовут Селестия, – фраза была проста, и произнесена, с жутким акцентом, как ей показалось.

Однако, этого оказалось достаточно, чтобы вновь завладеть всеобщим вниманием.

Крылатый осёкся на полуслове, а остальные его соплеменники замерли так, как будто не робкий голосок маленькой кобылки, а сотня грозовых облаков разом наполнили грохотом пространство под шатром. Если было бы можно прочитать чувства на этих враз окаменевших лицах, Селестия сказала бы, что увидела в них панику.

Но если из всех остальных её слова вынули душу, то крылатого они наполнили какой-то силой. В один миг, легко оттолкнувшись от облака, он расправил крылья и оказался нос к носу с ней. Селестия отпрянула от неожиданности.

Во всём обширном списке вещей, которым она удивлялась за последние дни, такая резвость заслужила одно из первых мест. Она и раньше видела, как летают пони, даже когда-то в несмышлёном возрасте, по рассказам матери, сама могла парить в воздухе, но в её памяти пони двигались куда как более грациозно и неторопливо.

Пока Селестия медлила с тем, чтобы принять какие-нибудь меры и обезопасить себя, рядом с ней оказались ещё двое стражников. Но к её нескрываемому удивлению, они не попытались атаковать её, а, наоборот, защитили от крылатого, встав между ними.

Извергнув из себя пару проклятий, которые белая пони не смогла разобрать, крылатый вынужден был уйти на место, как она поняла позже, из-за того, что в её сторону двигался уже другой его соплеменник из толпы. При его приближении стражники расступились.

И теперь они остались вдвоём. То есть, толпа и стража никуда не делись, но внутренним чутьём Селестия поняла, что сейчас они так же бесполезны, как свет луны солнечным днём, и, что если их с сестрой судьба ждёт скорейшего разрешения — этот момент настанет именно сейчас.

Он приближался хромая: уверенно, но неторопливо. По его движениям было сложно судить о его физической силе, но ясно видна была его духовная мощь — Селестия почти не сомневалась, что каждый шаг даётся ему с трудом, однако, если и так, то ни один мускул на лице не выдал его страданий.

Окрас пегаса и его стать вызвали в её голове образ горы — старой, с белой от снега и прожитых лет макушкой, но такой огромной и крепкой, что само время было не властно над ней. А под сенью этой горы, укрывшись от всех невзгод, ютились остальные пони, пережидая непогоду под её склонами и прячась от палящего солнца в её тени. Такой же глыбой казался ей этот пегас. Весь его вид говорил о том, что он осколок былого и одно небо знает как оказался здесь.

Селестия с нетерпением ждала, когда он заговорит с ней, ей хотелось завершить у себя в голове образ этого удивительного пегаса, и только его голоса не доставало. И он не разочаровал: бархатистый, тягучий и низкий, как раскаты ночного грома, как нельзя лучше подходил к его внешности. Могучие, вросшие в облако ноги, скрытое под роскошной бронёй поджарое тело с непослушными, живущими своей жизнью крыльями, вытянутая вверх шея и слегка задранная массивная голова; грива — соль с перцем, когда-то была коротко стрижена, но теперь волосы отрасли и завитками спадали на лицо и шею, хвост того же цвета, заплетённый в вычурного вида косу, плотно прижат к ноге — этот старик и вправду был похож на грозовой пик, когда говорил.

Селестия была так увлечена, что не сразу начала слушать, какое-то время она просто стояла перед ним, очарованная его суровой красотой. От величия момента перехватило дух и её разум рассеяно выхватывал из речи отдельные слова:

– Должны думать... Поколении... Земные и единороги... Уникальная... Крылья...

– Простите меня, – виновато прервала его речь Селестия. – Я вас не очень хорошо понимаю. – она догадывалась, что старик теперь оказался на её месте и вынужден разбирать лепет на полузнакомом языке с акцентом, поэтому продолжила, стараясь как можно чётче выговаривать слова. – Позвольте мне выучить ваш язык и я отвечу на все вопросы.

В очередной раз она склонилась в реверансе — её целью было показать своё почтение к старику и всем собравшимся, чтобы выиграть время для них с сестрой и успеть проявить свои лучшие качества, если это как-то сможет повлиять на их судьбу.

Глава третья.

Всю следующую неделю она провела в той самой комнате внутри облака в компании Луны. Дважды в день стена растворялась в воздухе и им передавали поднос с едой — всё та же варёная репа и пару раз свежие листья салата. Но после того разговора в шатре, никто не навещал их; всё это время они были предоставлены себе и большую часть светлых суток Тиа проводила в играх с малышкой, изредка повторяя те слова из языка крылатых, что смогла запомнить.

С тех пор, как она сюда ступила в первый раз, комната почти не изменилась — хотя Селестия не сомневалась, что будь на то желание, её могли превратить во что угодно, начиная с настоящей клетки с замком и решётками, заканчивая изысканной дворцовой залой с узорными колонами и фонтанами — но сейчас, кроме прежней кровати, появились ещё колыбель и обеденный стол. Они были сделаны из того же облака, что пришлось по нраву Луне: каждый раз, когда она падала, пытаясь самостоятельно ползти, мягкая субстанция подхватывала её, не причиняя боли, и судя по тому, что малышка всё время норовила отгрызть кусок от ножки стола, была ещё довольно приятной на вкус.

В день, который должен был стать завершением полной недели, утром стена, как обычно растворилась, и Селестия безучастно наблюдала, как в её комнату занесли поднос.

– Хар-вэл думк.

От неожиданности она чуть не подпрыгнула. Хотя прошло довольно много времени с тех пор, как она слышала речь крылатых в последний раз, стоило ей услышать эти слова и в её голове они сразу же обрели своё значение.

– Доброе утро, – терпеливо повторил голос, но уже более настойчиво. – Я знаю, что вы меня понимаете. – Увернно шагая на трёх ногах по облаку, он поставил поднос на стол и улыбнулся.

Селестия кивнула в ответ, судорожно перебирая в уме все встречи с крылатыми, начиная с самой первой в лесу — жеребец, который стоял перед ней, казался смутно знакомым. Он был намного старше её, уже взрослый, но в его движениях сквозила детская непоседливость и любознательность, что, несомненно, не ускользнуло от неё и в первый раз. «Бежевый, с коричневой гривой и умными пытливыми глазами, сейчас он без доспехов, но если натянуть на него кирасу и шлем...» — пронеслась в её голове догадка.

– Вы были тогда на поляне в лесу, – слова юной кобылки заставили его запнуться и стёрли с лица надменное выражение.

– Я была почти без сознания, но память меня никогда не подводит, Спайн, вы стояли с факелом, – картина из прошлого живо встала перед глазами у обоих.

Если в облачной комнате не было функции провалиться сквозь пол, крылатый об этом непременно пожалел. Его лицо, по которому пробежали все доступные пони эмоции от страха и ярости до скорби, можно было выставлять живой иллюстрацией к учебнику по актёрскому мастерству.

– Простите, я не думал, что вы запомните.

Путаясь в собственных ногах, он пошёл обратно к стене, которая уже снова успела обрести плотность. От его былой уверенности не осталось следа.

– Постой, не уходи, – крикнула вдогонку Селестия, лишая его последней возможности к отступлению. – Если бы не ваша засада тогда, сейчас мы с сестрой продолжали бы блуждать по лесу. Я тебе не враг.

Последняя фраза всколыхнула в нём какие-то чувства и он, не завершив последний шаг сквозь стену, вернулся в комнату.

– Меня зовут Спайн, как ты уже знаешь, – он поудобнее уселся на стул, который только что вытащил из куска облака. – Я местный учёный. Обычно я занимаюсь составлением прогнозов погоды для полётов, но так же я неплохо знаю языки и поэтому уговорил Командора Харрикейн дать мне шанс встретиться с тобой. Я буду учить тебя языку пегасов.

Селестия понимала практически всё, что он говорил и лишь кивала в знак согласия, но на последней фразе вышла заминка.

– Что такое «пегасов»?

– Мы так себя называем — народ пегасов. Когда-то мы были могучим племенем воинов, хотя сейчас эти времена прошли.

– В моём языке нет такого слова. Я говорю «крылатый пони», так?

Она словно пыталась сложить два и два в уме, но сопоставить слова из нового языка с уже известными оказалось сложнее, чем казалось на первый взгляд.

– Нет, пони — это те, кто ходят по земле. Мы зовём их земные, земные пони; у них нет крыльев, как у тебя или у меня и они не могут пользоваться магией, как единороги.

– Единороги? – Селестия быстро превратилась из затравленной пленницы, какой она себе казалась, в любознательную ученицу и внимательно слушала. – Я говорю «однорогий пони» — так?

Спайн рассмеялся.

– Да, пожалуй, можно и так. Всё они бескрылые похожи — привязаны к земле тяжестью своих тел и не знают благословения полёта. Возможно, за какую-то провинность боги отобрали у них эту способность, – он замялся, смущённый своими странными выводами. – Во всяком случае, некоторые пегасы верят в это и считают вас с сестрой ключом к этой тайне.

Спайн заёрзал на стуле, устраиваясь поудобнее. Селестия ждала, что он будет делать дальше, попутно посадив Луну на кровать и вынув у неё изо рта очередной кусок облака.

– Продолжай, – попросила она, – Я буду слушать тебя и запоминать слова, – а затем добавила, немного смутившись. – Я очень быстро учусь.

– Хорошо, – такая идея обучения пришлась пегасу явно по душе. – Как я сказал, земные и единороги не умеют летать, только пегасам это под силу. Но до того дня в лесу ни один из нас не встречал никого, кто обладал бы крыльями и не был пегасом. Тогда мы здорово перепугались и могли действовать немного грубо — ещё раз прошу прощения — а теперь среди нас бродит множество слухов и теорий, кто ты и откуда ты пришла.

Селестии не хотелось разрушать ни одну из тех теорий, равно как рассказывать правду о своём появлении в лесу. Она мысленно совершала этот диалог уже сотни раз, пока играла с сестрой, коротая дни заточения, и заранее решила, что будет отвечать на вопросы как можно более расплывчато, ссылаясь на потерю памяти и шок.

– А какой из них придерживаешься ты?

Спайн затуманенным взором смотрел сквозь неё и, похоже, только и ждал этого вопроса, чтобы продолжить свой рассказ. Он быстро освоился с новой ролью и, забыв о своей напускной важности, открыл ей настоящего себя. Конечно, возможно, он просто придуривался, но Селестию не покидало ощущение, что в этой комнате жеребёнок именно он, а не они с сестрой.

– Очень хорошо, что ты спросила, потому что, прежде чем ты расскажешь, как было на самом деле, я хочу узнать, прав ли оказался, – его лицо расплылось в улыбке. В первый раз Селестия видела, как улыбаются крылатые — так же как все пони. – Когда я был совсем жеребёнком, ещё меньше, чем ты сейчас, отец рассказывал мне о богах, что помогают пегасам и поддерживают жизнь на земле и в небе — Матери-Солнце и Матери-Луне. Всегда, когда на наш народ надвигалось несчастье, они спускались с неба и творили чудеса.

Старый Хейл в тот день в шатре рассказывал часть этой истории, но, вероятно, тогда ты понимала его хуже или вообще не понимала от страха — в любом случае я повторю, чтобы ты практиковала знание языка.

Мы не всегда жили в облаках, когда-то под нашими копытами были обширные земли, равно как бесконечные небесные просторы. Пегасы того времени были лучшими летунами и войнами — земли было столько, что там зародилось несколько крупных поселений, которые соперничали между собой и дали рождение великим жеребцам и кобылам, вписавшим свои имена в легенды.

Но их времена прошли десятки поколений назад. Из-за страшного холода, пришедшего с севера, они были вынуждены уйти из тех мест и, двигаясь через горы на юг, пришли сюда. Переход был ужасен, едва ли не ужаснее самого похолодания — многого о том времени не известно, но, из рассказов нынешних стариков, которые перешли к ним от их дедов, а к тем от их прадедов, я узнал, что в тех горах погибло не меньше половины всех пегасов. И всё за тем, чтобы узнать, что эти земли заняты и они — непрошеные гости.

Когда наш народ пришёл в долину, что раскинулась прямо под нашими ногами, здесь уже стояли поселения земных. С самого начала они относились к нам с враждой и вынуждали нас уйти в изгнание. Но гордые пегасы не сдались и началась война, уже не такая великая как раньше, но более кровопролитная — война за выживание. Она не закончилась и по сей день, хотя уже нет прямых столкновений армий двух народов, наши отношения не назвать добрососедскими.

И именно в тот день, когда Холод спустился на земли пегасов, как считали оракулы того времени, Мать-Солнце и Мать-Луна отвернулись от нас и подвергли жестоким испытаниям. Мы уже не помним за какие грехи, но все эти годы мы продолжали возносить мольбы и песни к небу, прося защиты.

Спайн остановился и сглотнул. От волнения у него пересохло в горле, но улыбка делалась только шире.

– И неожиданно, словно гром над облаками, в совершенно диком и непроходимом лесу мы встречаем вас. Вы с сестрой словно не из этого мира. Верно подметил Вайс — таких нет ни на небе, ни на земле. Мой отец боится, что пегас с волшебным рогом — это какой-то трюк единорогов, чтобы выгнать нас и с облаков. Но я почти уверен, что вы посланы свыше, как ответ на наши мольбы, – Спайн снова потупился, пряча блеск в глазах. – Прости мою излишнюю эмоциональность, пожалуйста. У меня сейчас такое впечатление, что я ждал этой встречи всю жизнь.

Селестия с вниманием слушала его монолог и прекрасно поняла большую часть, остальные слова были менее очевидны, но по общему смыслу сказанного, она разобралась и в них. Рассказ, конечно, не имел ничего общего с действительностью — она поняла это почти с первых слов — но, если большинство крылатых придерживается такой теории, ей это будет только на руку. Можно было бы даже подыграть и войти в образ молодой богини, спустившейся с неба, чтобы спасти народ пегасов, но такой обман быстро раскроется. Лучше будет просто не мешать им верить в то, во что они хотят.