Лёгкая Октавия

Октавия:

Я не смогу вспомнить нашу первую встречу. Не потому, что это было давно, просто трудно вспомнить момент, когда я впервые краем глаза увидела тощую тень, проскользившую по стене, на которую частенько светит луна по ночам. Иногда я пыталась ждать, пока она появится, но обычно не выдерживала и засыпала, и сейчас уже сложно сказать, снилось мне это или нет.

Ближе к ночи у меня просыпается вдохновение. Играть дома мне не позволяет совесть, так как Винил уже спит в это время, поэтому я иду в место, где я никому не помешаю. Ночные постояльцы кабаков на нашей улице уже привыкли видеть меня, идущую с виолончелью в пустой концертный зал. Некоторые даже стали здороваться пьяными голосами, но лучше не реагировать на них. По крайней мере, так меньше риска, что тебя отвлекут, а то и уведут куда-нибудь.

Ночью в нашем доме культуры особенно тихо. Как будто попадаешь в совершенно другой мир, где кроме тебя нет абсолютно никого. Ни звука, ни шороха, кроме тех, которые порождаешь сам. На тебя светит один единственный прожектор, от которого идёт тепло и какое-то ощущение безопасности. Ты открываешь чехол, достаёшь смычок, виолончель, натягиваешь тетиву. В голове звучит мелодия, которую ты придумал ещё находясь дома. И в этой тишине кажется, что она звучит на сцене, тебе остаётся только подыграть... Раньше я пугалась громкого звука, порождаемого виолончелью когда начинаешь играть в такой тишине, но со временем пришла уверенность что ты можешь играть сколь угодно громко, не мешая при этом никому.

Слева от сцены есть выход на лестницу, по которой если пойти вниз, попадёшь к чёрному ходу, через который иногда с улицы заходят музыканты. А если пойти вверх, то через четыре пролёта попадёшь на технический этаж, с которого можно иметь доступ к механизмам портьер и прожекторам. Когда стоишь на сцене, иногда просыпается чувство, что на тебя оттуда смотрит кто-то. Со временем это ощущение становилось всё сильнее, пока не переросло в уверенность – там кто-то есть. Главное — продолжать играть. Играй громче, чтобы не слышать шорохи сверху. Играй не переставая, надеясь, что Оно уйдёт. Без перерыва, выбиваясь из сил, пока не поймёшь, что рухнешь без сил прямо здесь…

Кажется, он ушёл, и я поймала себя на мысли, что от этого стало как-то неуютно. Со временем я начала чувствовать необходимость его присутствия. В надежде новой встречи я стала почти каждую ночь проводить на сцене. И знаете, он приходил. Без него плохо, с ним — жутко. Я вспоминала всё, что играла когда-либо, играла как сумасшедшая, пилила эту несчастную виолончель, пока однажды не лопнула Рэ. Звук лопающейся струны разошёлся эхом по залу и наступила тишина. Домой дорога заказана, ведь на меня сейчас смотрит мой самый драгоценный зритель. Я пыталась заговорить. Странно наверное выглядела пони в свете прожектора одна посреди сцены ночью, которая разговаривала неизвестно с кем. Вместо ответа я услышала едва различимые шаги в сторону лестницы. Он... Он... Спускается ко мне? Что мне делать? Убегать? Встречать? Тишина. Ноги трясутся. Да не просто трясутся, а ходят ходуном и подкашиваются. Наверное, если придётся бежать, у меня это не получится. Не знаю, сколько я так простояла в состоянии полуприсяди, ожидая, что дверь на сцену откроется и войдёт таинственное существо, которое почти свело меня с ума. Целая вечность уже прошла наверное, но никого нет. Опять гробовая тишина, ни звука. Опять это ощущение одиночества, с которым я жила всю свою жизнь. Я ощущала в этой загадочной личности что-то, что заставляло меня чувствовать полное умиротворение на фоне этой довольно жуткой обстановки. Я не могу без него жить! Я должна подняться к нему! И уже не важно, что случится со мной, это не будет хуже, чем жизнь без него. И я сделала первый шаг навстречу полуоткрытой двери, из-за которой пробивалась тонкая полоска лунного света.

Медленно поднимаясь, ступеньку за ступенькой, я всё яснее понимала, что никого не встречу. Когда я повернула на предпоследний пролёт, моему взору предстало длинное окно до потолка, сквозь которое виднелась полная луна и лёгкие седые облачка, быстро бегущие по небу. Глянув в сторону двери на технический этаж, мне показалось, что я кого-то увидела, но сразу поняла, что это зайчик на сетчатке от луны. Я решила подняться туда. Тут редко кто-то бывает, и ещё реже кто-то убирает, поэтому здесь лежит довольно толстый и ровный слой пыли. Но... К краю второй сверху ступеньки из-за двери вела вереница странных продолговатых следов.

Стало интересно, как выглядит пони с такими продолговатыми копытами. Следы обрывались (Или начинались?) на второй ступеньке, а это значит, что это, скорее всего, пегас, который сделал пару шагов и полетел. Я решила не подниматься на этаж, и даже старательно разровняла свои следы среди пыли.

Мой режим дня сбился. Теперь я всю ночь напролёт играла, а к утру заявлялась домой, к волнующейся и скучающей Винилке. Она стала серьёзно беспокоиться, что я ухожу куда-то на ночь, и как она говорит, если бы она меня так хорошо не знала, она бы подумала, что я спилась или что ещё хуже. Приходя домой, я почти сразу валилась спать до вечера. А вечером опять в зал, так что она почти меня не видела бодрствующей.

А тем временем по ночам я проверяла следы на лестнице. С каждым днём следы спускались всё ниже, на одну-две ступеньки в день. Это было по-настоящему загадочно. В голове стоял жуткий образ мёртвой пони с чёрной гривой, закрывающей глаза, которая шла по этим ступенькам, шаркая ногами, почему и получались такие продолговатые следы. Я пыталась выкинуть такие мысли из головы, не может же призрак вызывать такое чувство привязанности.

Я исписала уже не одну нотную тетрадь. Всё это я придумывала под необычным вдохновением: я писала эту музыку для Него. Я закрыла глаза и представила, что если когда-нибудь мы встретимся, я сыграю для него всё, что есть, а он будет с блестящими глазами слушать. ЕСЛИ... По щеке скатилась слеза. Посмотрите на меня, я всерьёз рассчитываю встретиться с плотом моего воображения. В кого я превратилась? Это всё этот чёртов зал, это ощущение бесконечности впереди из-за темноты, это всё моё воображение. БУДЬ ОН ПРОКЛЯТ, ЭТОТ ЗАЛ!

Я открыла глаза и сквозь слёзы посмотрела на прожектор. И тут у меня чуть не остановилось сердце. Краем глаза я увидела слева открытую дверь, которая раньше была закрыта и чёрный силуэт в проёме. Я повернулась, чтобы увидеть его, но он исчез. Опять воображение сыграло со мной нехорошую шутку. Но дверь так и осталась открыта.

На этот раз, полная решительности, я снова вошла на лестницу. Ступая по краю, чтобы не нарушить следы, оставленные Им, я поднялась наверх. За дверью находился технический этаж, куда я до сих пор не смела войти. Здесь было очень темно, и я попыталась нащупать выключатель и вдруг почувствовала, что земля уходит у меня из-под ног.

______________________________________________________________________________________________
2

Пик… Пик… Пик… Этот звук как будто просил меня открыть глаза. Цветные пятна медленно обретали черты, собираясь в пейзаж больничной палаты: вокруг пустые койки, а за окном виден приближающийся вечер. Что произошло? Как я здесь… Слева спит Винил. Какой у неё вид помятый, что произошло?

 — Что произошло, Винилка?

Она резко открыла заспанные глаза, и у неё на лице читалась радость, которая сразу же сменилась на недовольство:

 — Ты опять ночевала в том доме культуры?

 — Да, я там давно уже каждую ночь ночую…

 — Но до этого ты почему-то не прыгала с верхних этажей, что на тебя нашло? Что вообще с тобой происходит последнее время?..

Я промолчала. Тут зашла медсестра, которая попросила гостей освободить палату, объясняя тем, что мне надо отдохнуть.

За окном рыжие краски постепенно сменялись холодно-голубыми. Близилась ночь, хотя я чувствую себя выспавшейся, разве что голова болит. Посидев минут двадцать, я решила встать, походить по палате. Я откинула одеяло. Ладно хоть конечности целы. Под дверью погасла полоска света и по коридору раздавались удаляющиеся шаги, отдающиеся эхом. Опять эта тоска, опять это одиночество. Я вышла из палаты и пошла по коридору. Мои шаги как-то странно звучали в этом месте, в этом странном эхо как будто примешивались какие-то голоса. Я остановилась, шаги затихли, а голоса стали слышны ещё чётче. Кажется, это был один голос. Мужской. В голове стоит противный писк, мне лучше вернуться, не хотелось бы упасть прямо тут.

Вот уже лёжа в кровати, я поняла, что это за голос. Да, это был Он. Он меня не бросил, он сейчас здесь, со мной, пытается заговорить! Вслушиваясь в отдельные звуки, я постепенно начала разбирать фразы. Он постоянно повторял один вопрос – «Ты здесь?». Ох, ну конечно я здесь, а ты где, чёрт возьми? Я ответила утвердительно, и он замолчал. Я спросила, слышит ли он меня, и он ответил «Да.». Я потеряла сознание.

Медсестра говорит, что у меня сильное сотрясение и мне необходимо пару недель отлежаться в больнице под наблюдением. Это значит, что мне придётся забыть на время о своей виолончели и о том месте. Если с первым я неожиданно для себя смирилась, то второе у меня первые дни не выходило из головы. Днём мне разрешали недолго гулять по территории больничного городка, чтобы набираться сил и дышать свежим воздухом.

Каждый раз, гуляя по больничному парку, я искала какую-нибудь дыру в заборе, через которую можно улизнуть. Вскоре поиски были окончены: почти в самом углу в кустах была небольшая дыра за старой замшелой пристройкой больницы. Решено. Сегодня вечером жди меня.

Меня перевели в пустую палату в конце коридора. Здесь всегда очень тихо, и довольно неуютно. В больнице время течёт как смола, и через какое-то время я не могла уже слышать тиканье часов, стоявших на столе, поэтому вынесла их в коридор и снова вернулась к себе. Тишина. За окном близится вечер, поднимается лёгкий ветерок, который заставляет ветки деревьев стучать по стеклу, нагоняя отчаянные мысли: Вот тут ты уже ничего не можешь сделать, да, Октавия? Похоже, обстоятельства складываются так, чтобы свести тебя с ума, не так ли? Может быть, ты уже сама себе не хозяин? Отвлекись от мира, подумай, что заставляет тебя вести себя не так, как раньше? Только не говори, что ты влюбилась. Ты влюблялась уже не раз, и согласись, это не похоже на то. Ты бы сейчас не лежала бы здесь, у тебя бы не стоял в голове этот писк, и вообще, возможно, сегодня бы ты где-нибудь выступала, а? Вспомни, когда ты последний раз интересовалась жизнью города. Вот-вот. Ты стала замкнутой, отдалилась от мира. Мир, который предстаёт перед тобой сейчас, уже не такой, какой был. Вот это и называется сумасшествие, теперь понимаешь?

Нечем заняться. Можно подойти к окну и наблюдать, как на скудный больничный пейзаж опускается вечер. Вот уже и на листья кустов начинают падать первые капли дождя, а где-то вдали слышны раскаты грома. Да уж, сегодняшняя ночь обещает быть весёлой. В палату зашла медсестра, чтобы проверить, на месте ли я. Она попросила меня лечь и ушла.

Наступила ночь. В коридоре выключили свет, осталось подождать часик и можно одеваться. Стоп, мне же нечего одеть, а там дождь такой. Ладно, это всё мелочи.

Тихой поступью, чтобы никто из соседних палат не услышал, что кто-то ходит по коридору, я вышла из стационарного крыла. Осталось всего лишь осторожно прокрасться мимо спящей вахтёрши и вот я на свободе! Тихо скрипнув дверью, я оказалась на улице. Да, гроза серьёзная, хочется сказать. Но возвращаться я и не думала, так что, спрыгнув с лестницы, я галопом помчалась в свой родной дом культуры.

Да, тут как всегда, тихо ночью. Я вошла в зал через центральный вход, и неожиданно вместо непроглядной темноты в зале, увидела, что на сцене, за правой кулисой, виднеется скудный дрожащий свет. Снова пришлось красться, чтобы невзначай не спугнуть того, кто там находится. За портьерой горели свечи, зал был наполнен непонятным ароматом, похожим на какое-то масло. Постепенно приближаясь к сцене, я понимала, что из-за этого аромата у меня начинает кружиться голова и появляться ощущение, что я во сне. Я поднялась на сцену и заглянула за портьеру. В окружении трёх свеч сидело странное существо, тощее, без шерсти, в какой-то одежде. Оно сидело в странной позе, скрестив задние ноги и подперев голову передними. Это было похоже на галлюцинацию, я, наверное, и в самом деле, не дружу с головой. Вдруг меня осенило – это Он. Подкравшись к нему, я тихо села напротив него, похоже, он спал. У меня появилась возможность наконец рассмотреть его. Довольно страшное существо: маленькая голова, тощие конечности, а передние ноги расходятся на пять отростков. Но я не боялась его, ведь он ничего мне не сделает. Он ждал меня здесь всё это время, пока я лежала в больнице, конечно же он меня не обидит. У него странное лицо. Тоненькая полоска рта, маленький нос и… ОТКРЫТЫЕ ГЛАЗА! У меня помутилось в глазах, и я чуть отшатнулась. В голове раздался знакомый голос:

 — Ну, привет.

Мы наконец-то смогли нормально пообщаться. Он рассказал мне о том, что существует другой мир, из которого он пришёл, сказал, что он пришёл именно за мной и что он обязательно покажет мне свой мир. Он рассказал о себе, и со странной улыбкой слушал то, что рассказывала я. Не меньше, чем полночи мы провели, общаясь друг с другом, он оказался во многом похож на меня. Вдруг во время нашего разговора, в зал громко открылась дверь, загорелся свет, и я увидела, как ко мне бегут врачи в халатах, а вместе с ними обеспокоенная Винилка. Я побоялась, что они увидят моего собеседника, но когда я повернулась к нему, на его месте никого не оказалось, даже свечки пропали. На меня набросились и надели рубашку с длинными рукавами, я почувствовала боль в правой ноге и снова отключилась.

Опять новое место, на этот раз ещё теснее и неуютней. Квадратная комната, обитая как диван. Впереди дверь с узким окошком, через которое на меня смотрели знакомые взволнованные глаза с красными радужками:

 — Доигралась? – Сказала Винил. – Меня попросили передать, что ты здесь временно, буквально на пару дней. За тобой нужно присматривать, поэтому тебя было решено закрыть. Это для твоего же блага. Отдыхай. – Окошко закрылось.

Ну что же, ты снова осталась один на один со своими мыслями. Какое теперь тебе нужно подтверждение? Ты сидишь в смирительной рубашке в комнате с мягкими стенами. Признай, ты ненормальная…

Я не заметила, как снова уснула. Мне снилось выступление какой-то музыкальной группы, я стояла в зале у самой сцены, но не могла разобрать звуков. Это был сплошной гул, смесь густого баса и криков толпы позади, а я была объята какой-то странной мазохической эйфорией. По сцене пустили дым, который имел какой-то знакомый запах… Где я его…

Это же сон. Мне можно открыть глаза и я окажусь дома.

Нет.

Я открыла глаза. Всё та же комната, я смотрю на потолок, лёжа в углу, но я всё ещё чувствую этот запах.

За дверью послышался какой-то шорох. Вдруг дверь беззвучно открылась, а за ней с закрытыми глазами стоит Он. Позади него не ожидаемый коридор психбольницы, а какая-то комната. Он еле слышно сказал:

 — Заходи.

Стараясь не зацепить его, я зашла в комнату. Здесь стояла кровать, шкаф и стол, а в одной из стен было окно. На полу стояли всё те же свечи.

 — Ты здесь? – Спросил он.

 — Да.

Он закрыл дверь.

Это было похоже на сон. Я оказалась в совершенно другом месте, без смирительной рубашки, без этого дикого писка в голове, а рядом со мной стоял Он.

 — Добро пожаловать – Он открыл глаза и посмотрел на меня – Я надеюсь, тебе здесь понравится.

 — А что если меня захотят проверить, а меня там нет? – Спросила я.

 — А ты там и осталась – Он задул свечи. – Ты, возможно, догадалась, что тебя не собирались выпускать. В том мире осталось твоё тело, которое принадлежит ему. Твой разум постепенно перекочёвывал сюда, а ты в своей вселенной постепенно теряла рассудок. Сейчас ты сидишь на полу в смирительной рубашке, а в голове ни одной связной мысли. Все мысли здесь, и ты здесь, со мной.

Он рассказал мне, что в этом мире я существую только в виде призрака, не имею связи с окружающими предметами, и никто, кроме него, меня не слышит и не видит. Для меня это был тяжёлый удар, но, в конце концов, я осознавала, что именно этого я и хотела.

Его вселенная оказалась довольно серой – мне долго приходилось привыкать к так называемым «Людям», к их замкнутому поведению, к скудности красок окружающего мира. Люди жили в больших прямоугольных домах, состоящих из большого количества «Квартир», в одной из таких жил мой хозяин. Он работал продавцом в цветочном магазине, и поэтому у него было мало времени на меня. В то время, пока он был занят, я рассматривала людей, цветы, и вскоре поняла, что неплохо было бы что-нибудь перекусить, потому как вспомнила, что последний раз ела, наверное, вчера вечером, до того, как пошла в концертный зал. Я забралась на прилавок, на котором лежали розы, и шёпотом спросила хозяина, как мне можно тут поесть. Он не обращал внимания: перед ним стояла толстая дама в шляпе, которая выбирала готовый букет. За ней уже собралась немалая очередь, а она всё оценивала, есть ли завядшие цветы в букете. Толпа позади неё уже начала возмущаться, когда она наконец пришла к конкретному решению.

Остальных людей он отпустил довольно быстро, и мы остались одни в магазине, после чего он наконец обратил на меня внимание.

 — Ты мне не сказал, чем мне здесь питаться.

 — Эмм… Как бы тебе сказать… Видишь ли…

Как же я хотела услышать его голос! Он про меня не забыл, ведь уже начинало появляться чувство, что он меня бросит. Я не заметила, как забыла о чувстве голода, как будто я незаметно для себя, что-то съела.

Так и проходили наши дни. Пока он занят, я ждала и изучала этот дивный мир. Теперь он не казался таким уж серым. Не знаю, привыкла ли я к нему, либо виновата плохая погода в тот день, когда я первый раз его увидела, в любом случае, я не скучала тут.

Когда он приходил домой, мы долго беседовали. Он рассказывал про свою жизнь, про этот мир, а самое главное, я узнала, что он когда-то играл на бас-гитаре, но забросил, когда началась работа. Он достал из шкафа старенькую потрёпанную гитару и показал мне, что он умеет. Хочу сказать, играет он неплохо, хотя я оценить в полной мере не могу, потому что за свою жизнь я только контрабас-то и видела, и пыталась играть пару раз. Он мне подмигнул и попросил заглянуть в соседнюю комнату. – Аааааа! Виолончель! Моя виолончель! Я могу её взять! Ты настоящий Бог! В чехле лежат мои тетрадки! Я набросилась на него, чтобы обнять, и неожиданно для себя, сбила его. Он этого не ожидал, покраснел и обнял меня в ответ.

У него была изнуряющая работа. Три дня работает, один отдыхает. Каждый день, по десять часов, он стоит за прилавком, а когда приходит домой, валится в кровать. Я всё время с ним. Пока он не спит, мы разговариваем. Я вижу, как его глаза наполняются жизнью, когда он смотрит на меня. Каждое утро я бужу его какой-нибудь весёлой мелодией. Он просыпается и улыбается, а значит, всё хорошо.

А когда наступает выходной, мы идём гулять по городу. У него нет друзей, и как я потом поняла, даже в этом сером мире это ненормально. Скоро мы стали разговаривать на улице. Иногда на нас оборачиваются прохожие, ведь его-то они видят и слышат, а меня – нет. Представляю, как это смотрится. Но, как он сказал, ему всё равно.

Потом снова начиналась работа, а я с нетерпением ждала того дня, когда мы пойдём далеко-далеко, и будем бесконечно болтать ни о чём. Мы постоянно общаемся, пока он готовит завтрак, он рассказал мне, что мне можно не принимать материальную пищу, я питаюсь его вниманием. Это так романтично. Теперь уж точно можно сказать, что я жить без него не могу.

Работа изнуряла его, он каждый день приходил домой уставший, и вскоре я заметила, что с каждым днём он словно тает. Каждое утро мне всё труднее его разбудить, ему всё сложнее встать. На работе он клюёт носом. У него начались проблемы с начальником. Мне очень больно смотреть на это, но поделать я ничего не могу.

Зато когда наступают выходные, он словно расцветает. С каждым разом мы уходили всё дальше, гуляли весь день.

Одним ясным весенним денёчком мы шли просто вперёд, куда глаза глядят. Обычно мы нарезали круги по городу, но сегодня ему захотелось выйти из города. Дома становились всё ниже, вскоре мы вошли в некое подобие деревни: вокруг каждого дома был огороженный участок земли. Я не знала, что и в этом мире такое есть. Потом мы вышли в поле. Солнце светит, на небе ни облачка, и мы идём и разговариваем. Я рассказывала ему про Винилку, он рассказывал мне про свою семью. Они живут в другом доме, он от них ушел, чтобы жить самостоятельно. Когда я вспоминала свой дом, у меня не было ощущения, что я хочу туда вернуться. Я жила там в постоянном одиночестве. А тут мы стали одним целым, и ничто нас не разлучит, мы проживём уйму лет и умрём в один день.

Город уже скрылся за горизонтом, когда поднялся ветер и начал нагонять из ниоткуда тяжёлые свинцовые тучи. Мы стояли в открытом поле, а вокруг нас собиралась гроза, которая предупреждала нас оглушительными раскатами грома. Со стороны города к нам быстро приближалась серая шипящая полоска дождя, и мы не успели опомниться, как она достигла нас и начала изливать потоки холодной воды. Мой друг стоял с лицом, полным безнадёжности. Мне пришлось его окликнуть, чтобы привести его в чувства. Мы со всех ног побежали домой.

Нам потребовалось не меньше часа, чтобы добраться до дома. Мы были насквозь мокрые; у людей, как оказалось, есть одно несомненное преимущество: ему чтобы высохнуть, достаточно поменять мокрую одежду на сухую. А мне пришлось ещё полчаса отряхиваться, чтобы прийти в норму. Весь оставшийся вечер он просидел, завернувшись в одеяло перед компьютером.

Всю ночь он бесконечно вертелся, из-за скрипа его кровати я тоже не могла заснуть. Когда он успокаивался, я пыталась подоткнуться к нему, но когда он брал меня в руки, мне казалось, что мир вокруг меня то становится больше, то, наоборот, я еле вмещалась в его комнатке. Скорее всего, мне это просто приснилось, хотя ощущения были слишком уж реалистичные. Мне то было жутко жарко, то до дрожи холодно. Но скоро я не заметила, как уснула.

Было ещё темно, когда я проснулась. Моего друга рядом не было, а из кухни раздавался натужный кашель. Я пошла туда и увидела его, с красными глазами и дымящейся кружкой в руке, из которой он, морщившись, отпивал. Он запустил руку под одежду и достал градусник, на который с грустью взглянул и сказал: «сорок и семь». Он лёг в кровать, закутался в одеяло, завёл будильник и заснул.

В этот день на работе он смотрелся довольно печально: бесформенное кашляющее тело продавало красиво одетым мужчинам и женщинам цветы, составлял букеты, и всё это зрелище заставляло клиентов корчить недовольные лица и шептаться между собой. В середине дня пришёл начальник, и когда ему указали на работника, который еле стоит на ногах, он пришёл в ярость и позвал его к себе в кабинет. Через полчаса мой друг вышел оттуда бледный, с каменным лицом и сказал:

 — Пошли.

 — Куда? Что случилось?

 — Меня уволили.

На улице всё ещё лил вчерашний дождь, улицы были похожи на разбитое зеркало, в котором отражались серые многоэтажные дома и тяжёлое небо, нависшее над городом. Мы без зонта шлёпали по лужам, постоянно ускоряя шаг. Мой хозяин попросил подождать меня под навесом, а сам зашёл в магазин. Через минуту он вернулся с пакетом, в котором лежало что-то тяжёлое. Мы пошли дальше, но почему-то не в сторону дома. Мы зашли в какой-то двенадцатиэтажный дом, и пошли по лестнице наверх. Поднявшись выше последнего этажа, мы подошли к узенькой двери, которую мой спутник, немного поковыряв, открыл.

Мы попали на просторную плоскую крышу, с которой был виден город, прикрытый серой пеленой дождя. Мы немного походили по крыше, посмотрели вниз, наблюдая за людьми под зонтами, которые куда-то торопились. Люди всегда куда-то торопятся, до сих пор не могу понять этого. Мой друг сел прямо на пол, почти в лужу, поставил свой пакет перед собой и достал из него длинную стеклянную бутылку с прозрачной жидкостью, скорее всего, водой. С грустью посмотрев на меня, он открутил металлическую крышку и сделал несколько крупных глотков, отчего сильно закашлял. Мне было непривычно видеть его таким расстроенным. Да, последнее время от его былой бодрости не осталось и следа, но сегодня он выглядел подавленным как никогда. Сегодня он почти со мной не общался, хоть я и пытаюсь быть постоянно у него на виду. Тем временем он делал глоток за глотком, прерываясь, только чтобы перевести дух.

Он бурчал себе под нос заплетающимся голосом:

 — Нельзя так долго жить в статусе биомусора, понимаешь, Октавия? Вокруг меня бьёт ключом бесполезная, ни на что не нацеленная жизнь, этот мир крутится вокруг, но без меня. Какой смысл пытаться существовать в мире, где тебя нет? Где никто не заметит твоего отсутствия, разве что соседи могут начать звонить в ментовку когда почувствуют запах разлагающегося тела за одной из квартирных дверей. Нас семь миллиардов, и каждый из нас одинок. Семь миллиардов потерянных душ, которые тщетно пытаются оставить какой-то след после себя, а результат-то всё равно один. Кто-то находит смысл в рождении потомков, я же здесь вижу только однообразный бесконечный цикл, да и в нём мне, видимо, не суждено поучаствовать. От этого кошмара меня отделает всего один шаг в бездну, и я сделаю его, я так больше не могу. Прощай, Тави.

Он, качаясь, поднялся, решительно посмотрел вперёд и побежал в сторону края крыши. О, нет! Он решил убить себя! У меня упало сердце. Во мне пробудилось несметное количество энергии, и я побежала ему наперерез. Я как будто смотрела со стороны, как у самого края крыши я с невиданной силой сбиваю его, он падает на поверхность крыши и ударяется о её выступающий край.

Как будто бы из-под пола раздавался щебет птиц, который разбудил меня. Я лежала на боку, уткнувшись мордочкой во что-то тёплое. Конечно же, это был Он. Над нами раскинулось бесконечно глубокое синее небо, с которого на нас ярко светило жаркое солнце. Я растолкала моего хозяина и попросила его встать и пойти домой. Он проснулся, поглядел на меня и улыбнулся. У него из глаза выкатилась огромная прозрачная слеза:

 — Слава Богу, что ты у меня есть…

Весело шлёпая по лужам, мы приближались к дому. В этот ясный тёплый день все прохожие улыбались нам в ответ. Все люди этого города наслаждались этой замечательной погодой и своей жизнью. Нам навстречу шли молодые пары с колясками, бородатые старички, дети в разноцветных одёжках, а мы бодро шли домой, любуясь солнечными зайчиками в высыхающих лужах.

Когда мы зашли в квартиру, он снял с себя грязную и промокшую одежду и оделся в чистое. Теперь я знала, чем я могу помочь, даже будучи нематериальным существом в этом странном мире. Мой друг включил компьютер и как всегда, зашёл на анонимный форум, который он между нами называл своим вторым домом. Там ему не нужно было строить из себя героя, не нужно пытаться кому-то понравиться, зато можно было найти кучу интересных и незнакомых людей с похожими увлечениями. А я тем временем достала из чехла для виолончели свои бесчисленные тетрадки и начала играть всё, что писала ночи напролёт, чтобы однажды дать ему всё это услышать. Он с округлившимися глазами посмотрел на меня:

 — Что это? Как называется?

 — Никак не называется, всё это я придумывала, когда была в своём мире.

 — Я не могу поверить, что слышу это, ты можешь помочь мне это записать?

Спустя пару часов его тетради были заполнены нотными последовательностями, которые он тут же перевёл в партии для баса. Он достал свою гитару, опустил четвёртую струну в «До» и начал играть. Он с таким интересом смотрел в тетрадку, как будто не веря в то, что видит. Но я была этому свидетелем.

Он заучил все партии, которые я ему надиктовала. Он прекрасно играет, и хочу сказать, у него было бы неплохое будущее в Кантерлоте, если бы он мог там оказаться.

Однажды, сидя в своём «Втором доме», он наткнулся на тему, где один посетитель писал, что собирает музыкальный коллектив из людей с общими интересами из разных городов, и им не хватает только барабанщика и басиста. О, как он расцвёл! Я ещё никогда не видела его в таком приподнятом настроении. Он чуть ли не в припрыжку ходил по комнате, когда написал, что он может быть басистом и ждал ответа. Через полчаса ему ответили: попросили продемонстрировать его игру. От волнения он даже не с первого раза попал джеком в гитару, но сыграл замечательно, я им даже загордилась. У него взяли электронный адрес, и спустя десять минут ему пришло приглашение в другой город, где нам будет предоставлено жильё в студии, в которой можно в любое время дня репетировать.

У моего хозяина не было денег на билет, поэтому он решил избавиться от всего, что ему не нужно будет в новой жизни: телефон, компьютер, небольшая стопка книг и колонка для гитары. Он разместил в интернете объявление, и в течение недели всё разошлось. Собранных денег хватило на билет в один конец. Положив билет на пустой компьютерный стол, он сказал:

 — Если ничего не получится, не пытайся меня больше остановить.

На следующий день на перроне нашего города стояла необычная пара: тощий молодой человек, обвесившийся здоровенными сумками и серенькая поняша с виолончельным чехлом на спине. Поняшу, конечно, никто не видел, но какая разница? Этот город видит нас в последний раз, мы больше не будем влачить своё жалкое существование здесь. Впереди нас ждёт яркое, насыщенное цветными огнями будущее, ради которого пришлось отказаться от всего.

В поезде нам досталась одна кровать на двоих, но я ради такого случая, могу и потесниться, хих. С нами ехали две пожилые дамы и молодая семейная парочка с ребёнком. Хм, всё-таки интересная реакция у людей, которые впервые видят разговаривающего с пустотой человека. Они сначала пытаются переспросить, решив, что разговаривают с ними, а потом, наоборот, от них слова не добьёшься, когда они понимают, что человек общается с невидимым для них существом. Мой хозяин мне сказал, что ему всё равно, ведь мы этих людей видим первый и последний раз, а значит, мы можем быть для них кем угодно.

Три дня поездки в поезде нам показались вечностью – ещё бы, там, в пункте назначения, нас ждут, а мы ничего не можем поделать для того, чтобы оказаться там прямо сейчас. Соседи уже не обращали на нас внимания, когда мы проводили целый день, шепчась друг с другом. Всё-таки мой друг интересный собеседник, он всегда может рассказать какую-нибудь историю, придумывая подробности на ходу, а когда я находила несоответствия в его рассказах, он смущался, пытался найти объяснение, и почти всегда у него это получалось, хоть и звучало довольно забавно.

На вокзале постоянно снуёт народ: кто-то садится в поезд, кто-то из него выходит. Кто-то кого-то провожает, пуская слезу, кто-то кого-то встречает с распростёртыми объятиями. Только три человека стоят рядом и держат над собой картонку с напечатанным на ней басовым ключом. Да, это нам. Они представились, а мой хозяин представил нас им, на что получил шокированные взгляды и возгласы: «Настоящий тульповод, нифига себе». Мы не зря проделали этот путь.

Когда мы приехали в студию, нам объяснили, что есть один продюсер, который желает вложить немалые деньги в коллектив. Весь остальной день и почти всю ночь почти готовая группа играла в своём новом доме. Они превосходно сыгрались, иногда даже казалось, что их уже давно связывает какая-то невидимая ниточка, а сейчас они воссоединились и стали единым целым.

Каждый день, по восемь часов мы проводили на репетициях. Почти за неделю были составлены двадцать три полных песни с текстами и музыкой. Наконец нашёлся и барабанщик, а это значило, что мы наконец-то можем записаться и показать себя продюсеру.

На первый взгляд, человек, который представился нам продюсером, показался мне довольно неприятным: судя по всему, он ничего интересного не ждал от такого проекта, но когда он услышал первое произведение, он пришёл в восторг – музыка плелась из двух мелодичных партий разных инструментов, обладала несметной энергетикой и заставляла что-то шевелиться внутри, по крайней мере, у меня. После прослушивания, продюсер объявил, что через месяц будет первое выступление и презентация дебютного альбома. Нам осталось не так уж и много времени, поэтому придётся на время забыть про всё, что нас окружало. В нашей жизни осталась только музыка.

Первый концерт. Мы находимся в главном музыкальном клубе города, на сцене опущен занавес, наша группа снуёт по сцене, подключая разноцветные провода и проверяя колонки. Я была бы рада им помочь, но ничего у меня в копытах не держится. Ну, по крайней мере, я могу заглянуть за занавес. Ого, тут не меньше половины города! Хотя, я, конечно, преувеличиваю, но в зале действительно яблоку негде упасть. На афише красовалась надпись «Дебютное выступление всемирно известной группы «█████████»», конечно же, на такое зрелище любой придёт посмотреть. Наш менеджер точно знал: группа либо канет в лету, и никто не вспомнит о её провале, либо это будет действительно всемирно известный коллектив. Тем временем вокалист сообщил персоналу, что всё готово.

Все стали на свои позиции и занавес подняли. Барабанщик начал счёт, и басист начал играть сложную меланхолическую мелодию. На фоне из тишины всё громче и громче заводилась гитара, а потом вступили все. В этот момент я поняла, что всю свою жизнь потратила не на то. Вот, ради чего стоит жить! Чтобы порождать плотные потоки чистой энергии, чтобы слышать вой толпы, пришедшей в экстаз, чтобы ощущать, как тебя насквозь пронизывают разночастотные воздушные волны, пытаясь разорвать твоё тельце!..

Это был успех. В тот вечер были отыграны все двадцать три песни, и на выходе из клуба как горячие пирожки разлетались наши диски, а мой хозяин отошёл в сторонку и обнял меня:

 — Спасибо. Спасибо за то, что верила в меня.

Группу попросили собраться и никуда не уходить. Когда зрители ушли, к нам на сцену поднялся большой человек с прямоугольным чёрным чемоданом в руке. Он открыл его, достал оттуда один-единственный листок бумаги и протянул вокалисту. Все подошли и начали читать. Я смотрела со стороны, как у всех читающих появляется улыбка, переходящая в тихий восторг. Это был контракт! Это означает, что наша группа будет записываться и издаваться у одной из самых известных и влиятельных звукозаписывающих студий в мире!

И вот, спустя месяц мы играем последний перед отправлением в мировой тур концерт в крупнейшем столичном клубе. На этот раз в зале столько народу, что невозможно поверить, что столько может собраться в одном месте. Я спустилась в зал, чтобы на этот раз видеть всё в роли зрителя. Поднимается занавес, мой хозяин играет вступительную часть, потом вплетается гитара, и вот через мгновение тебя разрывает мощный поток, похожий на огромную морскую волну. Группа вдохновлено отыгрывала свой репертуар, а я стояла в зале у самой сцены, и не могла разобрать звуков. Это был сплошной гул, смесь густого баса и криков толпы позади, а я была объята какой-то странной мазохической эйфорией.