Посланник дождя

Глава XVII: Театр одной тени (завершающая глава)

«…эта музыка… кажется, я где-то её слышал…»

Всепоглощающая, густая на ощупь и тяжёлая темнота вокруг. Но сквозь неё, словно к самому океанскому дну, прорывались несущие прекрасные плачущие звуки лучи. Они свились в столп, и до боли знакомый силуэт показался в их объятиях. Вспомнилось что-то запретное. Что-то спрятанное, потерянное и внезапно обретённое вновь.

«Да, точно. Я слышал её в доме Виолин. Она была хорошей скрипачкой. Её мелодии многим казались слишком угнетающими, но не мне. В них было что-то… что-то неумолимо родственное… Погодите-ка. Это же та самая. Да, точно. Та самая мелодия. И она становится всё громче…»

Силуэт становился всё ближе и всё более явственно обретал форму играющей на скрипке пони. Каждый шаг к ней был легче предыдущего. Каждый новый звук, высекаемый из её музыкального инструмента мановением смычка, был теплее прошлого.

Мир вокруг вырывался из сплошной темноты и обретал иные оттенки и тона. Тело сидящей на полу Виолин обволакивал тусклый лунный свет дождливой ночи. По окнам эркера, пред которыми она самозабвенно играла в трансе, кривыми дорожками сбегали капли. Казалось, её музыка растрогала само небо, и мир орошался пресными слёзами искреннего плача.

– Проснулся, Генрих? Прости, я не хотел тебя будить…

Кто-то окликнул его шелестящим почти человеческим и всё же таящим в себе инородность голосом. Голос раздавался отовсюду.

Генрих, бегло осмотревшись по сторонам, увидел, что, окутанный темнотой, он стоит в аккурат за спиной скрипачки. Затем тело, без всякого его участия, беззвучно шагнуло к окнам так, чтобы между ним и Виолин почти не оставалось пустоты. Сейчас человеку подчинялись лишь глаза.

– Я не думал, что ты захочешь на это смотреть, – вещал в пространстве змеиный голос. – Не лучше ли ещё поспать? А, Генрих?

В поднимающейся вверх руке слабо блеснуло приготовленное лезвие, при виде которого в Генрихе что-то болезненно сжалось. Уже не просто предчувствие, но чёткое осознание замысла тени заставило его вынырнуть из омута сонливости. Он пробовал закричать, чтобы предупредить Виолин об опасности, заставить спасаться, но холодные, сросшиеся губы не разомкнулись, и кобылка продолжала усердно водить по струнам смычком. Служанка же, должно быть, привыкшая к ночным соло своей госпожи, крепко спала в соседней комнате.

– Хочешь рассмотреть всё получше? Что ж, я не стану отказывать, – приветливо молвила тень, и рука дёрнулась вниз.

За долю мгновения, длившуюся вечность, Генрих собрал всю свою решимость, все имеющиеся у него силы, желая помешать во что бы то ни стало. И внезапно сжимающая кинжал рука застыла в звенящем напряжении – контроль над ней вновь вернулся к человеку. Сейчас он чувствовал всю её чудовищную тяжесть и ужасающую энергию ненависти, курсирующую внутри неё вместе с кровью. Казалось рука эта вот-вот, разорвав ткани, отделится от тела, так влекло её вниз. Но ничего такого не произошло лишь благодаря мелодии скрипки. Генрих чувствовал, как она побуждает его бороться; как позволяет бросать вызов врагу, в разы превосходящему его по силе. Он готов был держать над головой скрипачки хоть скалу, пока её музыка не прерывалась.

– Даже так? – с притворным удивлением вопрошал голос. – Ты вздумал мне помешать?

Давление усилилось, но Генрих и на дюйм не позволил кончику лезвия приблизиться к плоти Виолин.

– Прошу, не надо… – мысленно взмолился он, глядя на дрожащий кинжал.

– Что не надо? Не надо делать тебе одолжения? – усмехалась тень. – Уйди с дороги, Генрих. Так надо.

– Нет! Так надо тебе!

– Нам, Генрих. Нам…

Окна начало застилась темнотой, в которой зловеще загорелись два глаза. Спустя миг они уже были единственным источником света, как и шипящий голос – единственным звуком. Мир вокруг полностью померк.

– Существо, живущее сегодняшним днём. Мне это нравилось в тебе. До встречи с Виолин ты не задавался лишними вопросами и не предавался бесплодным поискам смысла. История прошлого, причина твоего пробуждения в этом мире и моё происхождение – ты на всё закрыл глаза. Смирился, что есть вещи, ответы на которые знать не стоит.

Знаешь, я ведь доверяю тебе, как бы странно это не звучало…

Яркий лунный свет залил пространство. Генрих оказался на широком балконе перед знакомой ему принцессой Луной. Он чувствовал ветер, слышал её дыхание, и видел, как взгляд аликорна, не обращая на него никакого внимания, устремлён вдаль. Всего лишь игры разума, вызванные тенью. И ничего более.

– Чаши весов не могут вечно находиться в равновесии, ибо жизнь должна неизменно сопровождаться переменами. – Собеседник, облачённый в невзрачную накидку, сидел на бортике и непринуждённо болтал свешенными вниз ногами. – В бочке порядка всегда должна быть ложка хаоса, понимаешь? Иначе жить станет просто невыносимо.Мы поднимаем ветер и сгоняем с поверхности воды ряску застойной пасторали Мы – те, кто не позволяет свету рассеивать тьму.

– О чём ты вообще? Как это связано со мной? – воспользовавшись паузой, бросил Генрих.

– Терпение, друг. Я как раз подобрался к сути. Логично, что сам по себе мир не изменится, да и мы не настолько могущественны, чтобы собственными силами преследовать свои цели. Но мы можем найти тех, кто нам в этом поможет. Не задаром, разумеется. Так или иначе, мы помогаем тем, с кем слились, исполнить их мечту. Ты ведь помнишь её слова? – с улыбкой тень кивнула в сторону замершей иссиня-чёрной кобылицы. – Тень принцессы говорила правду, и сама принцесса ничуть в этом не сомневалась. В чём-то её мечта уже начала сбываться…

Стоило Генриху моргнуть, как обстановка сменилась до неузнаваемости. Уходящие ввысь стволы старых древ окружили его со всех сторон, накрыв сумраком крон. Оппонент же фривольно развалился на поросшем мхом пне, закинув ногу на ногу.

– И в чём же моя мечта, в таком случае? – повышенным тоном вопрошал человек.

– Предсказуемый вопрос, – слабо улыбнувшись и наклонив голову набок, лениво промолвила тень. – Признаюсь честно, я ждал его задолго до этого. Возможно, если бы мы раньше во всём разобрались, дело бы не дошло до столь радикальных мер. Твоя мечта, Генрих, заключается в банальном, но в тоже время донельзя справедливом желании жить свободным. Я буду откровенен – в прошлой жизни ты был жалок. Чувствовалось, что ты и сам догадывался об этом. Ещё бы. Так просто след тех долгих лет гнёта стереть сложно. Но здесь, разумеется, не без моей помощи, у тебя появились все шансы это исправить. Что и произошло…

В глаза Генриха бросился зловещий огонёк в тёмной чащи. Неприятные воспоминания мгновенно заполнили сознание обрывочными рисунками лесной хижины, тонущей в мареве паров кипящего котла, а в ладони левой руки кольнуло вспышкой боли.

– Ты был очень способным, всё схватывал налету, – продолжал собеседник, явно понимая состояние человека. – Мне нужно было лишь время от времени подталкивать тебя в нужном направлении…. нужном для нас.

Не находя слов, Генрих остолбенело смотрел на окутанного мраком собеседника, переосмысливая всю свою историю заново.

– Посуди сам. Ты здорово развлёкся, носясь по просторам вольным ветром. Никто не указывал тебе, что делать. Не было цепей, кроме тех, которыми ты сам решил себя обременить...

Вновь раздалась мелодия скрипки, принося хоть какое-то успокоение воспалённому рассудку. Перед Генрихом играла Виолин, но за окнами вместо дождя ясно светило солнце. Всё в комнате было чуть размыто и неестественно светло, словно в прекрасном сне, что погружал сознание в объятия эйфории. Идиллию нарушал лишь сам человек: с его одежд стекала резко контрастирующая с окружением чёрная вода, будто ему не посчастливилось попасть под чернильный дождь.

– Этот дом – тюрьма пострашнее той, из которой ты недавно сбежал, – собеседник в этот раз оказался в кресле, в самом тёмном углу, куда свет не падал, – потому что после каких-то нескольких дней, проведённых под его крышей, ты посмел забыть свои обязательства. Скажи, тебе было приятно то чувство лёгкости, безответственности и вседозволенности, которое не покидало тебя с момента первого убийства? Знаю, что было. Этого от меня не скроешь. А кому ты обязан за это?

Тень замолчала, дав человеку время на усвоение сказанного. Белые огоньки в её глазах с каждой минутой разгорались всё больше.

– Правильно – мне, – ответила она за мрачно молчащего Генриха. – Но где же твоя благодарность? Я осуществляю твои желания в расчёте на то, что ты будешь считаться с моими интересами, колебля чаши добра и зла.

– Это уже не свобода, если ты вынуждаешь меня идти по пути, выбранному тобой!

– Так или иначе, абсолютной свободы не существует, – с холодной усмешкой возразила тень. – Но можно свести объекты, коим нужно подчиняться, до самого-самого минимума. К тому же, раньше ты вообще не думал о том, что подчиняешься мне. А знаешь почему? Ты верил, что так и должно быть. Что выбранный изначально путь, каким бы опасным он не был, и есть твоё предназначение. Твоя судьба. И ты, следуя этим путём, выполнял свою часть сделки.

– Я что, должен расплачиваться всей своей жизнью за те недели, пережитые в Зелёном Доле и на тракте? – сжимая кулаки, сквозь зубы проскрежетал вконец возмущённый человек. Под ним, к этому моменту, образовалось уже небольшое чёрное озерцо.

– Раскрою тебе маленькую тайну, – сложив худощавые пальцы домиком, и смотря исподлобья, тень заговорила мрачнее обычного. – Фактически, ты уже мертвее некуда. Тебя вообще не должно здесь быть. Но ты был так неудовлетворён своей несостоявшейся, жалкой жизнью, что я сжалился и чуть-чуть изменил правила игры. Самую малость. А ты, оправдывая мои ожидания, усиливал нашу связь с того самого момента, когда начал прислушиваться к голосу в своей голове.

Мне нужен союзник, а не раб. Да, я вывел тебя к хижине отшельницы, и я вызвал видение в котле, спровоцировав последующее нападение. Но убийство четы тех пони, мой друг, твоя и только твоя идея. Ты просто был предрасположен к этому, и этой предрасположенности хватило, чтобы начать делать мне навстречу шаги.

Генриху нечего было сказать в своё оправдание. Он чувствовал себя обманутым и разбитым, наивным и разочарованным во всём, кроме одного, а вернее – одной. Взгляд его, ища поддержки, обратился к Виолин, взявшую красивую мелодию с мажорным аккордом. Теперь он понял, что встреча с ней была самой главной случайностью в подготовленном тенью спектакле, а решение остаться – первое, сделанное вопреки чужому сценарию. Теперь он осознал всю важность её роли в собственной судьбе.

Когда музыка вновь уподобилась рыданиям, а в окно забарабанили капли, Генрих понял, что цепь видений прекратилась и сменилась реальностью, где над скрипачкой продолжал зловеще висеть кинжал. Но вот долго ли ему оставаться неподвижным?

– Тебе осточертела обочина жизни и грязь, надобность скрываться и нищета. Понимаю. А если я скажу тебе, что это только начало? Что это даже не ступень, а пол ступени на лестнице нашего восхождения? Закалившись в этих испытаниях, ты сможешь добраться до севера, куда неспроста несут тебя ноги. Зачем же останавливаться на самом интересном месте, Генрих?

Никаких обид, но ты просто не оставляешь мне выбора. Забудь ты об этой пони, мне бы не пришлось сейчас стоять над ней с этим орудием. Если бы я был уверен, что ты вернёшься на предназначенный тебе путь, то прямо сейчас просто развернулся бы и ушёл. Но ты ведь будешь противиться.

Холодная хватка тени сжала рукоять покрепче, и кинжал, несмотря на сопротивление Генриха, начал медленно опускаться вниз, словно прорезаясь сквозь плотную незримую преграду. Снова остановить его удалось лишь когда кончик лезвия почти касался нежно-бежевой шёрстки кобылки. И то, было неясным, случилось ли это благодаря воле человека, или тень, надсмехаясь, просто решила позабавиться.

Генрих широким остекленелым взглядом цеплялся за бирюзовые локоны гривы Виолин, и пусть она стояла к нему спиной, её аквамариновые глаза возникли перед ним как наяву. Он начал чувствовать своё горло ровно с того момента, как поперёк него встал душащий ком. Вспышка жгучей боли перекрыла сознание. Где-то внутри поднимался рокот неосознанного гнева, смешанного с отчаянием, а в глазах мутнело из-за слёз, прорвавшихся сквозь безжизненную поверхность безэмоциональной маски лица.

– Если хочешь вернуть меня на свою дорогу, дай мне сделать это самому… – Даже мысленный голос человека произносил это с надрывом.

– Мне не послышалось? – мгновенно отозвалась тень. – Ты просишь позволить тебе убить эту пони вместо меня?

– Именно.

– С чего вдруг?

– Если она умрёт от твоей руки, я никогда тебя за это не прощу, и никакая сила не заставит меня тебе подчиниться. Слышишь меня?! Никакая! Не тебе, мерзкая тень, лишать Виолин жизни. Ведь это я совершил ошибку, привязавшись к ней. Ведь это я понадеялся, что оставшись с ней, смогу изменить предначертанное! И расплатиться за всё это должен я...

– Жестоко, но справедливо, – выждав паузу, прошипел голос. – Я не стану тут тебе отказывать…

Власть над телом медленно возвращалась к Генриху. Двигая членами, он не мог отделаться от чувства, что плоть его – чужой костюм, который ему временно одолжили поносить. Руки и ноги были мертвецки холодны, и тепло не спешило в них возвращаться.

– Пусть сейчас ты меня и ненавидишь, но позже, оглядываясь назад, сможешь понять, что я был прав, – меж тем продолжала тень. – Мне виднее, какая участь будет для тебя наилучшей.

– За твою милость, можешь быть уверен, ненавидеть тебя я не перестану, – бросил Генрих, сжимая и разжимая кисти набирающих силу рук.

– Мой дорогой Генрих, если бы ты знал, какое будущее ждёт нас с тобой впереди, то летел бы к нему, расправив крылья, а не запирался в клетках. Эта ночь, хочешь ты того или нет, просто забудется в свете огней грядущих лет. Просто доверься мне, как я доверяю тебе, и никогда не будешь ни о чём жалеть.

Человек молчал, оставив и слова, и мысли. Лишь безликие чувства танцевали вокруг него дикий танец, но трактовать его можно было как угодно.

Кинжал вновь занесён, а рука сжимала рукоять твёрдо и уверенно. Не как той ночью в доме четы Спригов, где весь он дрожал, и не столько из-за раны, сколько из-за сомнений. Сейчас же в поведении человека не было и намёка на колебания. Решение было принято, и отказываться от него он не собирался.

Молчала и тень. Она с упоением наблюдала за Генрихом из тёмного угла и пресыщалась витавшими в воздухе страданиями. Близившаяся развязка превосходила все её ожидания.

Виолин же непринуждённо воспроизводила смычком мелодичные и протяжные стоны. Тревожный апогей её близкой к траурному реквиему композиции уже прозвучал, и верно близилось спокойное завершение.

Так или иначе, все в этой комнате чувствовали необратимое приближение финала. А двое из трёх наверняка знали, что без крови эта ночь завершиться просто не может.

– Прости… – прошептал, наконец, Генрих и кинжал устремился вниз.

В эти секунды он отчаянно не отпускал слухом чудесную музыку, горько сожалея, что ему не суждено будет услышать её вновь. До неё в жизни человека звучали лишь монотонные мотивы дождей. Верно, лишь их он и заслужил.

Лезвие кинжала по самую рукоять вошло в грудь Генриха. Свет померк и музыка затихла.

Пусть для жителей Зелёного Дола, пилигримов Северного Тракта, придворных Кантерлота и принцесс запомнится лишь его тень. Но для Виолин, одинокой скрипачки из Соснового Угла, что сделала его свободным, он останется человеком. Другом... Посланником дождя, вошедшим в её жизнь с песней плачущего неба и с ней же из жизни ушедшим.