Садовник

Рэрити посылает Спайка в лес за цветами..

Твайлайт Спаркл Рэрити Эплджек Спайк

Как вылечиться от насморка в Ночь Согревающего Очага.

Трикси. простудившаяся, накануне Дня Согревающего Очага. пытается найти лекарство.

Твайлайт Спаркл Трикси, Великая и Могучая Другие пони

Несолнечная Эквестрия

История о том, к чему могут привести большие амбиции и попадание в правильное место в нужное время.

Твайлайт Спаркл Принцесса Селестия Принцесса Луна Трикси, Великая и Могучая Дерпи Хувз Другие пони ОС - пони Дискорд Бэрри Пунш Король Сомбра Стража Дворца

Луна избивает дохлую лошадь

Луна знает, как завоевать популярность.

Твайлайт Спаркл Принцесса Луна

"Dear Diary..."

Быть Принцессой - означает постоянное одиночество, пусть даже среди множества подданных. В такой ситуации единственным, кому можно доверять, оказывается тайный личный дневник...

Принцесса Селестия Принцесса Луна

Grin

Скучнейшая история, что вы когда либо будете читать, дес Поэтому просто пройдите мимо, дес Просто для архива как бб оставляю тут, дес :/

ОС - пони

Её друзья и другие зве... пони

У Старлайт прекрасное настроение... пока.

Трикси, Великая и Могучая Старлайт Глиммер

Всего хорошего, и спасибо за пони

Более популярная, чем антология «Книга Селестии о вкусных и полезных тортиках», распродаваемая быстрее, чем «Пятьдесят три способа занять себя, будучи сосланной на луну», и вызывающая гораздо больше споров, чем печально известные «Кексики», как изменится история этой великолепной книги во вселенной полной... пони? Избежав уничтожения Эквестрии от рук каких-то вредин, Пинки Пай ведет своих друзей навстречу непонятным, невероятным и совершенно бессмысленным приключениям по галактике, где гармония в дефиците, но полно пришельцев, монстров и хаоса. Вздох! Они встречают странных инопланетных существ! Крик! Эмоции захлестывают наших героинь! Стон! Автор снова ломает четвертую стену! И что самое главное – БЕЗ ПАНИКИ!

Рэйнбоу Дэш Флаттершай Твайлайт Спаркл Рэрити Пинки Пай Эплджек Спайк ОС - пони

Два часа

...Заболели ноги, и немного чаще заныло сердце. «Ох уж это дряхлое тело, – проворчала Твайлайт. – Ну вот, уснуть не удастся». И только она закрыла глаза, чтобы немного уйти в себя, как ее рог осветился, глаза широко раскрылись и стали похожи на два маленьких солнца. Не успела Твайлайт испугаться такой вольности своей магии, как тут же очутилась внутри огромного дерева. «Старое доброе дерево, с тобой связано столько милых сердцу воспоминаний... Но ты ведь сгорело?..»

Рэйнбоу Дэш Флаттершай Твайлайт Спаркл Рэрити Пинки Пай Эплджек

История Эквестрии

Краткая история Эквестрии

Рэйнбоу Дэш Флаттершай Твайлайт Спаркл Рэрити Пинки Пай Эплджек Спайк Принцесса Селестия Принцесса Луна

Автор рисунка: Devinian

Страстной бульвар

4. Тимур и его команда

Спектакль окончился длительными аплодисментами и цветами.

Кричали: «Бис». Маша, раскрыв рот от изумления, взирала на сцену, глаза ее рождали ослепительные вспышки бликов, аккуратные острые ушки были прижаты к голове. Пользуясь тем, что она, казалось, не замечала совершенно ничего, я беззастенчиво ее разглядывал, словно пытаясь раз и навсегда закрепить в своей голове этот невероятный образ.

И нет, я не влюбился.

Просто как-то так вышло, что самые лучшие моменты последнего месяца связанны именно с ней. Я не знаю, красива ли она – я в них вообще не разбираюсь, хотя и учусь, казалось бы, в специализированном университете. Я могу только догадываться о ее возрасте и профессии, о социальном благополучии и отношении к религии.

Я вообще могу только догадываться, и ничего более. С другой стороны, это ли не чудо, что я тут, сижу рядом с существом, которое раскрашивает мои суровые будни в вечно светящийся теплыми флюидами китайский фонарик.

Маша вызвала во мне великий подъем и такой же великий декаданс, причем одновременно. Душа то уходила в пятки, то поднималась выше потолка, желудок вальсировал, из-за чего, казалось, мое нутро натягивают на автомобильное колесо. Гадко. И в тоже время волшебно.

Когда наступил антракт, она, вспомнив о моем существовании, снизошла до того, чтобы опять заговорить со мной:

— Дима?

Я вздрогнул.

— Какие ваши впечатления? Мне кажется, это волшебный спектакль. Невообразимое действие!

— Эм, да. Это… завораживает.

— И это все? Вам больше нечего сказать?

— Да, у меня нет слов, чтобы передать всю ту палитру чувств.

Маша вздохнула:

— Вы лжете. Слова есть всегда, есть только нежелание с ними делиться.

«Осторожно», — подумалось мне. Я чувствую западню

— Нет что вы. Уверяю, если бы у меня был бы подходящий набор острых мыслей, я бы все их вылил на вашу голову. Я ужасно болтливый. Я могу разговаривать часами о совершенно минутных вещах, вот насколько я ужасен. Именно поэтому друзья отказываются говорить со мной о политике, экономике, книгах, фильмах, кулинарии и куче еще всяких вещей. Входя в спор, я становлюсь нервным, и, спустя пять-шесть оскорблений, меня выводят из игры, выгоняют из квартиры и обижаются на меня на пару дней. Вот видите, даже сейчас я не могу остановиться, а ведь день так хорошо начинался. И погода, знаете ли…

— Достаточно, право.

Поняша смотрела на меня исподлобья, но в этом не было ничего дворового и неприличного, скорее наоборот, некая аристократическая изюминка. В уголках ее рта спряталась чудная улыбка.

— Вы, Дима, и правда, ужасно болтливый. Это здорово.

— Что же здорового-то?

— Болтливые – самые живые.

Маша соскочила со своего места, и, ударив мне по коленям тяжелым газовым хвостом, унеслась в фойе. Вот такая вот произошла между нами перепалка между двумя актами спектакля.

Когда же немногочисленные актеры исчезли за кулисами, а рокот аплодисментов умер, на улице уже стемнело, часовая и минутная стрелки слились в вертикальную линию. На крыльце театра публика обменивалась прощальными любезностями. Свобода, наконец-то. Я расстегнул ненавистный пиджак и ворот рубашки. Вдохнул душноватый московский воздух, накачанный парами бензина, и показалось мне на миг, что жизнь все-таки прекрасна. И хотя до дома мне еще предстоит добраться, а завтра (А хотя нет, черт возьми, сегодня) я должен ехать на работу, где мне половину дня будет светить своим жирным подбородком Минюк и хитрый, с крысиными глазками, Ипатьев, это не могло испортить вечер. Небо черное, асфальт зернистый, и все, казалось бы, лучше и быть не может.

Или может?

Маша деликатно кашлянула, услужливо наклонился к ней.

— Дима, вы не составите мне компанию?

— Смотря каким этот путь будет.

— А есть разница?

— Собственно, нет. Но чем путь длиннее – тем лучше.

— Ну, не то чтобы длинный, — Маша медленно зацокала к воротам, я покорно последовал за ней – до Никитской, там меня ждет машина. Если хотите, мы можем довести вас до дома.

— Звучит крайне выгодно. Но не думайте, что я делаю это из корыстных целей.

— Рыцарь без страха и упрека, а?

Можно и так назвать.

Вроде бы центр города, а фонарей раз два и обчелся. Мэрия в двух шагах, а здесь уже можно заниматься стелс-рэкетом.

— Темно…

— Да. Возможно, пробки и правда не самая главная московская проблема.

— Дима, вы боитесь темноты? Только честно.

— Затрудняюсь ответить. Скорее я боюсь стоматологов, которые в ней прячутся.

— Это такая защитная реакция, верно?

— С чего вы взяли? – спрашиваю я, пряча руки в карманы в вжимая голову в плечи.

— Я учусь на психолога. Папа был против того, чтобы я шла в ВУЗ, но я настояла. Я всегда мечтала копаться в чьей-нибудь голове.

Пугающее заявление.

— Маша, вы…

— Ты. Ненавижу, когда мне выкают. Я же не старая кобыла, мне рано на пенсию.

— Хорошо. Ты читала Дон Кихота?

— Конечно, кто же не читал его!

— Тебе не показалось, что Алонсо Кихано глубоко одинокий человек, и что вся его история – есть лишь следствие его одиночества?

— Но он почти не оставался один. Ты будто забываешь Санчо Пансу.

— Забываю ли? Может быть, его не было с самого начала. «Сердце на острие копья». Было ли копье? Был ли Росинант? И был ли верный оруженосец. Ведь видел же он гиганта на месте мельницы, почему никто не думал, что и все остальное – лишь воображение его…

— Но, если нет копья…

— То где же его сердце, верно. Стоит подумать об этом на досуге?

— Определенно да.

До Никитской оставалось совсем немного, когда Маша предложила свернуть направо:

— Та компания мне не нравится.

Ребята и правда были опасные. Короткие стрижки, быковатые силуэты, громкий мат и мешковатая одежда. Все как надо.

Как только мы повернули, издалека донесся протестующий свист и усиливающийся с каждым мгновением грохот пудовых сапог. Маша тяжело выдохнула, а я, если честно, струхнул, и уже хотел дать деру, но тут вспомнил, что нахожусь рядом с дамой (какой-никакой), и подобное поведение недопустимо.

Их было пятеро. Все как на подбор рослые и плечистые. Добежав до поворота, куда мы только что спешно ретировались, они вернулись к шагу, нарочито громко ругаясь. Я услышал, как один из них с силой жахнул по асфальту бутылкой пива. От звона осколков Маша вздрогнула и прижалась ко мне.

Компания заржала и продолжила чинно шествовать за нами. Загоняли нас, как заправские волки.

Ситуация могла развиваться по двум путям: либо все это просто забавная игра, и скоро они отвяжутся, либо придется расстаться с мобильным телефоном и бумажником. И с зубами, но не думаю, что до этого дойдет, цивилизованная страна все-таки.

Или нет?

В общем-то, до большой освещенной улицы здесь всего пару минут быстрого шага.

— Молодой человек, — позвали меня со спины – вы не подскажете, сколько времени?

Я промолчал.

— Да остановись же ты, гля, когда с тобой разговаривают!

Чтобы придать этим словам весомость, один типок, в два прыжка почти поравнявшись со мной, схватил меня за плечо и притормозил.

Я не мог выдавить из себя ни слова. Я же человек мирный, даже в школе дрался всего пару раз, не ходил никогда на карате и прочую муть, предпочитая посидеть дома с книжкой. И вообще – меня ни разу не стопорили гопники.

Я же из интеллигентной семьи! Мой папа всю жизнь преподавал историю в Ярославском университете, а мама лечила грипп у детишек. Неужели вы думаете, что я хоть раз кого-то серьезно бил? Я даже на портфеле с горки не катался!

— Ребят, вам чего?

У главного кроме блестящей лысины и футболки «Я — русский», окрашенной, что иронично, в цвета флага Габсбургов, на руке была намотана угрожающая цепь. Выкинув вперед палец, он указал на поняшку, стоявшую рядом со мной.

— Вы что, вместе?

— Ну вроде как да.

Бритый, смачно харкнув на дорогу, оскалился:

— Ты что, из этих?

Все знают, как подобная узколобая патриотическая мразь выбивает на улицах дурь из всякого рода нетрадиционных дивиантов.

— А ты что, — я, осмелев, приложил два пальца под носом и поднял правую руку, изображая непринятый в этой стране жест – Из этих?

Да, журналист – это болезнь, в которой вполне обоснованная человеческая трусость пересекается с неестественным для организма героизмом.

Компашка попыталась меня припугнуть, демонстрируя черные лакированные дубинки, но меня уже понесло:

— Ой, а вы ребята серьезные. Демократизаторы, поди, у пьяных ментов на рейве стянули?

Господи, что же я несу, перед кем выделываюсь? Они же мне, говоря на их языке, сейчас так «всекут», что я неделю кровью буду сплевывать. И эта дура стоит, глазами лупает, беги уже!

— Смелый? Сейчас объясним, что да как.

Конечно же, я пытаюсь давать цензурную версию того, что мне довелось выслушать.

Итак, меня, такого хорошего и всеми любимого, задумали бить. Я мог бы протестовать, но что бы это дало, верно, раз уже началось…

Главный, размахнувшись, картинно направил в мою сторону огромный кулачище, но я успел присесть. Удар пришелся вскользь по макушке, и хотя было неприятно, вывести меня из боя в первый ход не получилось.

А вот дальше пошел фарш.

Неудачно контратаковал, целясь в нос обидчику, оказался в самом неприятном положении – кто-то из прихвостней моего оппонента огрел меня по спине «рычагом перестройки», я недовольно ухнул, как морж в проруби, ноги подкосились. Воспользовавшись этим, мне пересчитали зубы правой берцой. Шайка-лейка восхищенно заулюлюкала, приветствуя победителя. Маша шмыгнула носом и, казалось, тихонько заскулила, а я недовольно промычал.

Националисту радикального толка не хватило того, что он уже повалил меня на асфальт, и потому он решил меня еще немного подушить. Сев мне на живот, сомкнув вокруг моей шеи огромные жирные пальцы, он расплылся в садистской ухмылке, и мне подумалось: «кажется, заигрались». Потому что вероятность того, что меня не просто изобьют, но прикончат, выросла в разы.

И без того черный мир вокруг начал таять в мареве, я ногтями царапал дорожное полотно, когда зацепился взглядом за кобуру, висевшую у лысого на поясе.

Это был шанс собственной персоной.

Стараясь не привлекать внимания, для чего пришлось очень натурально похрипеть, я подцепил пальцем петельку, освобождая тем самым коричневую рифленую рукоять короткоствола. Противник так был поглощен занятием, коим являлось мое умерщвление, что я совершенно беспрепятственно спер его пистолет, и, вложив его в руку поудобнее, шарахнул стволом по уху неприятеля.

Хватка ослабла, вскочив, я еще раз двинул увесистой железякой, на этот раз, по носу, снизу вверх. Его дружки оторопело замолчали. Пока главарь импровизированной гоп-компании стоял согнувшись, прикрывая рукой нос, я смог подняться на ноги и неуверенно нацелиться на него. Сомневаюсь, что пистолет заряжен, сомневаюсь, что это вообще пистолет, может просто аутентичная зажигалка, но что с того – меня только что хотели прикончить! Я имею право на глупые поступки!

Хотя, если честно, я часто их совершаю, но сейчас у меня есть причина! Грех было бы не напомнить об этом, другого случая может и не представиться.

Отдышавшись, я постарался сделать зверское лицо и скомандовал:

— Пшли вон. Быстро, решительно!

Во рту чувствовался соленый привкус.

Как известно, револьвером и добрым словом можно добиться куда большего, чем просто добрым словом. Нацисты, пороптав, взяли упирающегося главаря под белы руки, и снесли его подальше. Шли, оглядываясь, видимо проверяя, не собираюсь ли я с обиды наделать в них дырок. Когда же опасность скрылась за углом, откуда и пришла, я с чистой совестью выбросил травматик в близлежащие кусты. Надо будет – подберут.

— Присядь, я посмотрю.

Со всем этим избиением младенцев, я совсем забыл о Маше. Присев на корточки, я почувствовал перед собой ее частое горячее дыхание. Глаза ее были влажными и оттого блестели еще ярче обычного.

— Божечки, у тебя глаз заплывает. Открой рот. Бедняжка, как же скверно, и это в центре Москвы, говорили мне, не стоит мне возвращаться домой по ночам, это все из-за меня.

— Да какое там из-за тебя, ты что.

— Не спорь, глупый! Ты как будто не понял, это происходит сплошь и рядом – не любят нас. Почитай утром газету – наверняка увидишь заметку, как избили кого-то из нашего брата.

— Я газеты не читаю. Я обычно их пишу.

— Ты репортер?

— Что-то вроде того.

— Не вздумай писать об этом, тем более под своим именем.

И не подумаю, это же позор. Где вы видели журналиста, который пишет статью о том, как его месили в подворотне гопники, а он, размахивая после драки травматом, их неумело отгонял…

— Нужно в полицию. Нет, сначала в больницу. В платную клинику, — на брюки что-то капнуло, потом еще раз. Я полез за платком, но Маша уже рыдала, уткнувшись носом мне в пиджак. Сказать бы что-то ободряющее: «Не печалься, все будет хорошо».

— Как-то не срослось наше знакомство, да?

Она всхлипнула. Что поделать, я совсем не умею врачевать души.

Надо уверенным ползком направляться к большой улице, а то они могут вернуться. Или еще какая-нибудь беда приключится.

Я чувствовал всю совершенную гармонию этого момента. И пусть, что я был немного помят, испортил костюм, морально истощился, но меня, как ни странно, все сейчас устраивало.