120 дней Блюблада

II. The Scholar

Говорят, что власть развращает. Но, пожалуй, не менее важно осознавать, что слабость тоже развращает. Власть развращает немногих, в то время как слабость развращает большинство.

Эрик Хоффер.

Пребывание на государственной должности не терпит легкомыслия. И, временами, мой долг состоит в том, чтобы играть непосредственную роль в делах особой важности. Подобных тому, что произошел с безумной послушницей моей тетушки Селестии.

До того, как стать еретиком, извергающим нечестивые богохульства, послушница была верной ученицей принцессы. Хочу заметить, она была фиолетовой единорожкой с гривой того же цвета с розовыми полосками. Ученица жила с малых лет в замке, под опекой самой принцессы. Будучи одаренной в искусстве волшебства, она проводила все свое время за расшифровкой учения Селестии как священного писания. Она поклонялась принцессе с таким неистовым рвением, подобного которому я не видел ни в одном пони.

Но знания могут нести в себе опасность — особенно для неё. Долгие и кропотливые исследования привели её к выводу о том, что принцессы не поднимают солнце и луну. Она провозгласила, что наша планета просто вращается вокруг солнца, так как оно является центром вселенной.

Эта новая истина заставила её разочароваться в учении принцесс. Она почувствовала себя преданной и возмутилась своим положением в королевстве. Охваченная “безумием” единорожка возложила на себя миссию – рассказать всё о своем видении мира жителям Кантерлота.

Она стояла на главной площади и кричала свою ересь всякому, кто был готов её слушать. Но пони бежали прочь от неё, как от прокаженной. Жители города достаточно мудры, чтобы не связываться с теми, кто посмел выступить против королевской семьи.

Но эта упрямая кобыла всё равно продолжала изрыгать богохульства, утверждая, что принцесс не следует почитать за богинь, ибо их слова – ложь. Вскоре её бред привлек внимание королевской стражи, которая схватила её и заточила в темницу.

Вообще-то я знал, что эта кобыла не была безумной; более того, она была умна, даже слишком. Но невзирая на её ум, нельзя было позволить ей посеять семена инакомыслия в королевстве. Моя тетушка была занята своими королевскими обязанностями, а это значило, что я должен заставить богохульницу отречься от своих слов.

Я морщил нос от запаха плесени и разлагающейся плоти, спускаясь по холодным и липким ступеньками, ведущим в подземелье. Стоило заключенным пони услышать мои шаги, те из них, у кого ещё остались языки, кричали, и, задыхаясь стали умолять меня убить их и прекратить их страдания. Остальные же безобразно стонали и просили смерти по-своему. Я быстро прошел мимо них, потому что у меня были куда более срочные дела, достойные моего внимания.

Ученицу Селестии заточили в закрытой части темницы. Её грива была неухоженной и грязной. Она с трудом держалась на копытах, потому что кандалы удерживали её в вертикальном положении всю ночь. От сильного недосыпа и боли её глаза постоянно закатывались.

Окровавленные тряпки укрывали то, что осталось от её некогда величественного рога. Его отрезали, чтобы её волшебство больше никогда не могло служить распространению ереси.

Услышав мои шаги, единорожка попыталась сосредоточить на мне свой взгляд. Кровь из обрубка обильно сочилась на её лицо, заливая глаза. Часто и тяжело задышав, она раскрыла рот.

Перед моим визитом её посетили высокопоставленные члены духовенства. Для них это была обычная практика – залить еретику кипящей водички в глотку, дабы очистить его душу от скверны. Из-за этого губы и рот пони были покрыты волдырями и ожогами.

Я испытал возбуждение, подойдя к прикованному телу. Я питал к ней страсть еще в те времена, когда она была всего лишь скромной ученицей Селестии. Несколько раз я воображал, как поймаю эту скромнягу и покрою её прямо на письменном столе. А пока следы от чернил будут блестеть на её шкурке, моё семя прольется внутри неё.

Если учитывать грязные желания, которые я испытывал к ней, то возможность причинить такую пытку этой неверующей стала для меня приятной неожиданностью.

Я спросил её, готова ли она отречься от своих слов. Она смотрела на меня и слезы выступили на её глазах. Она рыдала и медленно качала головой. Фиолетовой единорожке было тяжело говорить обожженным ртом, так что я услышал лишь булькающее «Нет»

Я как раз подумывал о том, что мой член будет неплохо смотреться в её изувеченной глотке. Но всё же решил не делать этого, ведь она может попытаться забрать с собой мой член, как последний акт неповиновения. Так что я решил, что мне придется попользоваться другой парой губ, куда менее склонных к насилию.

Я спросил, почему она отвергла слова принцесс и сбилась с пути истинного, став шлюхой Дискорда. Она ответила, что Истина – это то, чему она служит верой и правдой. Истине, которую принцессы скрывают от своих подданных. Я обвинил её в распространении хаоса и дисгармонии своими богохульными речами. Она смотрела на меня, пока я снисходительно ей улыбался. Она пыталась прочистить горло, что закончилось болезненным хрипом.

Осмотрев стену с инструментами для пыток, мой взгляд остановился на трех приборах фаллической формы. Я поднял один из них, самый маленький, который тем не менее был длинной в пять неудобных дюймов. Я рассказал ученице о том, что эта штуковина более известна как «Груша»

Этот прибор состоит из четырех лепестков, медленно отделяющихся друг от друга при поворачивании винта. Также здесь располагался маленький шип на самом кончике инструмента, разделявшийся на четыре части вместе с лепестками.

Я предупредил единорожку о том, что обычно анальную грушу мы приберегаем для жеребцов-содомитов, но в её случае я собирался сделать исключение.

Она слишком устала, чтобы сопротивляться, и я подошел к ней вплотную. Воткнул металлический инструмент в её обожженный ротик и несколько раз поводил его туда-сюда для увлажнения. После того, как груша была готова, я пододвинулся к её заднице.

Я предупредил её о том, что это последний шанс отречься от собственных слов. Она сказала, чтобы я пошел и отсосал у самого себя. Я усмехнулся; груша вошла в её узенькую дырочку. Её изувеченное горло прорвал крик боли, перешедший в хриплый вопль. Когда инструмент был введен на все пять дюймов, я вытащил его наполовину. Кровь стекала с её ануса, в то время как тонкий шип прошел в самое нутро.

Когда эта кобылка стала послушницей, она приняла обет безбрачия. В этот день я намеревался нарушить клятву, лишив её невинности и сломив волю к сопротивлению.

Мой возбужденный член приблизился к её сухому девственному бутону. Чтобы отвлечь её от предстоящей потери девственности, я снова воткнул в неё грушу до самого конца. Единорожка возопила от боли; смесь крови и слюны вытекла из её полураскрытого рта.

Я прижал свой разбухший член к её нежной плоти. С должным почтением и формальностями я объявил, что она Дискордова шлюха и согрешила против своей Богини. И мой долг, как законного государя состоит в сокрушении этого пристанища зла.

Её ротик был слишком обожжен, чтобы она могла ответить. Должно быть, ей сейчас было бы сложно в чем-либо признаться, потому что последний крик разодрал её обожженную глотку изнутри.

Я воскликнул, что всё это делаю во славу Луны, Селестии и всей Эквестрии и быстрым, решительным толчком ввел в неё свой член. От этого плева разорвалась, оросив его кровью. В тот самый момент, когда единорожка впервые почувствовала его внутри, ей ничего не оставалось, кроме как откашляться свежей порцией крови.

На некоторое время я остановился. Мой член чувствовал себя уютно внутри её нежной плоти. Я сказал послушнице, что если бы её губы были такими же податливыми, как эти, она бы отреклась от своих богохульств, как только те вырвались из её грязного рта.

Я почувствовал, как винт анальной груши прижался к моему животу. С помощью магии я провернул его еще разок, чтобы четыре лепестка разделились и расширились внутри неё.

Она кричала и яростно крутила головой; четыре маленьких шипа раскрылись, разрывая анальную плоть. Еще больше крови просочилось с её ануса на мой член, и это была превосходная смазка для её узенького влагалища.

Для меня использование груши было уникальным опытом. Я почувствовал, как обе дырочки непослушной кобылы постепенно раскрываются в обе стороны перед моим членом. Маленький слой плоти стоял между ним и этим ужасным орудием пыток.

Чтобы отвлечь её от боли в кровоточащей заднице, я начал постепенно набирать скорость. Ощущение того, что мой член трется о лепестки вагинальной груши, не причиняло мне какой-то особенной боли. Чего не скажешь о единорожке, чьи вопли красноречиво говорили о том, насколько мучительной для неё была эта пытка.

Её зубы окрасились в красный от обилия крови, заливавшей её рот. Превозмогая ужасную боль, послушница пыталась говорить. Она умоляла меня остановить это безумие. Я спросил, не хочет ли она отказаться от своих недавних заявлений. После недолгой паузы эта упрямая кобыла отказалась. Я был впечатлен её болевым порогом и в то же время страстно желал преодолеть его.

Я снова повернул винт груши, чтобы лепестки разделились еще дальше. Задница единорожки была изорвана без всякой возможности на восстановление. Я пронзал её с такой яростью, что наши с ней бедра бились друг о друга. Её славная дырочка, услаждавшая моё горячее копье, была подобна небесам.

Я хлопнул копытом по её крупу, заставив послушницу взвизгнуть от удивления. Разрывая её девственный бутон, я сказал ей, что такая судьба ожидает любого пони, осмелившегося усомниться в высочайшем авторитете принцесс, дабы низвести его к самым глубинам смирения.

Я пошевелил грушей внутри её задницы с помощью магии. Лепестки прорвали еще больше плоти её анального прохода. И пока текла кровь из её ануса, я в бешеном темпе сверлил её другую дырочку.

Не желая более терпеть эту мучительную боль, единорожка закричала о своей виновности. Она кричала, что была кощунствующей еретичкой, солгавшей против наших добродетельных и священных правительниц. Она отрекалась от всех своих знаний и учений и просила прекратить все эти пытки.

Ощущения того, что я смог сломить её психику так же быстро, как и анус были слишком сильными, чтобы сдерживаться. Я вошел в её чрево, заполнив его спермой. Я объявил о том, что очистил её тело от злых помыслов, охвативших её разум. Единорожка ничего не ответила; она плакала. Я окончательно сломил её силу воли.

Когда груша сложилась, я смог вытащить орудие пытки из её задницы. Кровь стекала с её разорванной кишки прямо на мой член. Как только мой оргазм прошел, я вытащил его и позволил огромному количеству своего семени вытечь из её более не девственного влагалища. Белая и красная лужицы смешались на каменном полу темницы.

Кобылка плакала и смотрела, как кровь заливает все её отверстия. Я опустил грушу в ведро с водой, чтобы отмыть её прежде, чем вернуть на полку.

Теперь, когда я получил признательные показания, не было смысла говорить с ней дальше. Я левитировал ошейник, к которому был прикреплен металлический стержень с двумя острыми зубцами с обеих сторон. Этот инструмент более известен, как “вилка еретика” и был создан для того, чтобы его носитель не мог произнести ни слова.

Я приподнял подбородок кобылки и закрепил металлический воротник вокруг её шеи. Затянул ремень, зубцы на котором нажимали на её подбородок, в то время как зубцы на другом ремне стягивали её грудь. Любая попытка открыть рот окончится болезненным уколом.

Прикрепив к ошейнику поводок, я вывел испуганную единорожку прочь из темницы. Когда я проходил мимо других заключенных, те пони, у которых еще остались глаза, с завистью смотрели в её сторону.

Я привел ученую пони к главной площади города, где был разложен хворост. Немалая толпа собралась поглядеть на то, как будут сжигать еретичку. Они собрались для того, чтобы показать свою веру в принцесс, но не для того, чтобы наблюдать за казнью осужденного. Так как доносы в наше время происходили довольно часто, избегавших публичных экзекуций могли обвинить в симпатии к еретикам.

Единорожка пыталась заговорить, но вилка давила на её подбородок и грудь, не давая ей раскрыть рта. Всё, что она могла сделать – это стонать сквозь стиснутые зубы, и даже это могло сорвать её из без того перенапряженные голосовые связки.

Селестия и Луна никогда не унижали себя присутствием на публичной казни, так что мне выпала немалая честь находиться здесь от их имени. Я представил народу очередного грязного агента Хаоса в облике единорожки. Шлюху Дискорда. Толпа сразу же освистала её, стоило ей услышать имя духа Хаоса и Дисгармонии

Я объявил о том, что осужденная созналась во всех своих чудовищных преступлениях. Послушница признала себя виновной в самых тяжких актах богохульства и ереси. Горячо желая продемонстрировать свое презрение, толпа шумно загалдела, извергая проклятья в адрес кобылы.

Не в силах смотреть на глумящуюся толпу, единорожка вскинула свои очи к небу и посмотрела на облака. Она судорожно всхлипывала, и слезы бежали по её щекам.

Я объявил во всеуслышание, чтобы каждый извлек урок из этого прискорбного случая. История ученой пони была прямым доказательством того, что каждый может низко пасть, и не важно, насколько он близок к совершенству. Я говорил им, что эта кобыла была ближе к принцессе Селестии чем многие из них, и тем не менее, она отвергла священный свет, желая пройти по извилистой дорожке к хаосу и дисгармонии.

Я удержал их от учения, провозгласив, что слишком много знаний являют в себе опаснейшую ересь, и эта единорожка тому прямое доказательство. Граждане Кантерлота кивали во всеобщем согласии. Волшебница с ужасом смотрела на толпу безумных дураков, которые протянут ей копыта помощи не раньше чем свинец превратится в золото.

Я усмехнулся сказав, что капитан стражи покормит её в последний раз. Белоснежный синегривый единорог стоял за сценой. Он был капитаном королевской гвардии и верным защитником королевства.

Местная шлюха как раз обсасывала ему прибор, чтобы подготовить его к предстоящему событию. Когда я объявил его имя, распутная кобыла отошла от его члена, и капитан промаршировал к помосту с достойной солдата четкостью.

Мало кто в толпе знал, что капитан стражи был братом осужденной. Жеребец был настолько слепо предан принцессам, что вызвался публично пристыдить сестру.

Я сообщил, что перед казнью единорожке придется отсосать у капитана гвардии. Таким образом её последним завтраком станет семя жеребца, прежде чем её душу затянет в огненное чрево Тартара. Эта мерзкая шлюха пребудет к своему господину и ей придется целую вечность ублажать бога хаоса и дисгармонии.

Я повернул вилку на 90 градусов и единорожка подняла голову. Я освободил её рот, чтобы ей было проще обслужить брата. Их взгляды встретились. Она робко просила брата о помощи. Но он одарил её своим холодным взглядом, назвал её шлюхой и приказал замолчать. Остатки духа покинули единорожку; она была сломлена резким тоном голоса родного брата.

Напряженный член капитана блестел в полуденном свете. Кобылка сопротивлялась, умоляя брата не совершать настолько отвратительное действо, но капитан проигнорировал её и ударил по лицу. Так получилось, что у него больше не было сестры. Его тревожило лишь то, что она умерла для него еще раньше, когда посмела усомниться в принцессах. А та пони, кто стояла перед ним, была лишь шлюхой Хаоса, которая теперь должна быть унижена и наказана.

Как только он прижал головку своего члена к израненным губам единорожки, его смазка покрыла ей рот. Капитан направился глубже и вошел в глотку своей сестры. Её изувеченный рот был едва способен выдержать внутри огромный член брата. Обжигающая боль, которую она испытывала, начисто перебила все вкусовые ощущения избавив кобылку от смакования пульсирующего члена капитана.

Это был первый раз, когда послушницу склоняли к фелляции. Она была неопытна в этом деле, если подумать; однако после своего недавнего изнасилования, единорожка успела составить общее представление о том, что приводит к эякуляции у жеребцов.

Когда капитан с еще большей силой сверлил рот своей сестры, волдыри на нем начинали лопаться от сильного трения. Смесь из лимфы и других жидкостей хлынула с её раскрытых ран, стекая по подбородку кобылки вниз вместе со смазкой от члена её садиста-брата.

Но несмотря на то, что её брат заставил её страдать от позора, единорожка даже и не пыталась укусить его за член. Она знала, что ей суждено умереть и кажется, смирилась со своей участью.

Послушница уже принимала более активное участие в ублажении капитанского члена. Невзирая на мучительную боль, которую испытывал её рот казалось, что она хочет сделать приятно своему брату перед смертью. Даже если его заставили возненавидеть её, ей предоставлялся шанс доставить ему удовольствие и она не собиралась упустить его. Капитан похвалил свою сестру, приказав ей сосать глубже, подобно грязной шлюхе.

Мой взор был устремлен на площадь. Матери закрывали глаза своим жеребятам, чтобы те не видели творящийся разврат. Молодые кобылки кричали от ужаса. Некоторые из наиболее распутных жеребцов ласкали себя у всех на виду. Они не чувствовали стыда за это; они знали, что внимание толпы сосредоточено на месте казни.

Раны её рта были вновь открыты, когда твердый член неистово терся в её горле. Пока единорожка пыталась заставить кончить своего брата, уголки её губ окрасились кровью. Между тем, её изувеченная задница сочилась кровью.

Капитан стражи продолжал сношать рот единорожки. Его член был весь покрыт кровью и слюной его сестры. Он чувствовал покалывание в яичках и был готов к извержению.

Он вытащил свой член из глотки сестры. Её кровь окрасила его в темно-красный цвет. Капитан прижал головку своего стержня прямо к её влажным губам, и сестра присосалась к нему, как жеребенок к маминой груди. Капитан, извергая семя в её рот, обозвал сестру шлюхой и приказал наслаждаться последним обедом в её жизни.

Неимоверный поток семени заполнил рот кобылы. В этот момент жеребец издал стон, полный наслаждения, излив его в изувеченную глотку сестры.

Другие жеребцы, ублажавшие себя среди толпы испытали невиданное возбуждение в тот момент, когда кончил капитан. Они излили свое семя на землю и на хвосты и гривы стоявших перед ними кобылок. Извращенность толпы немало меня заводила.

Капитан приказал послушнице не проливать его семени. Она со смирением подчинилась, проглотив сперму жеребца. Когда он отошел от единорожки, некоторые зрители встретили его радостными возгласами. Ученая кобылка умоляюще смотрела на брата и призналась, что всё еще любит его, и ей очень жаль, что она опозорила их семью.

Жеребец не желал проявить слабость по отношению к еретичке и плюнул ей лицо. Он сказал ей, что надеется, что она будет медленно гореть за свои богохульства. Её сердце рухнуло вниз, кобылка закрыла глаза и издала громкий протяжный вой, а из уголков её рта тонкими струйками потекла кровь. Фиолетовая пони знала, что в этом мире некому было её утешить.

Чтобы заткнуть это ревущее недоразумение, я с силой приподнял ей подбородок и переставил вилку, ограничив её общение. Она стояла здесь, вся в слезах, неспособная раскрыть рот и смотрела как её брат уходит с помоста, не желая более на неё смотреть.

Её последний обед закончился и казнь еретички перешла к своей кульминации. Она прошла по сцене вниз, по направлению к толпе.

Посреди кучи хвороста был поставлен огромный шест. Один конец веревки связывал кобылку по передним копытам, привязываясь другим концом к основанию шеста. Ей пришлось стоять на задних ногах лицом к толпе, а передние тем временем были подняты над её головой.

Единорожка с окровавленным задом и изуродованным ртом представляла собой жалкое зрелище. Толпа забросала единорожку насмешками и оскорблениями, пока она вопила от боли, от невозможности открыть рот из-за вилки.

Чтобы донести до других пони мысль о том, что знания таят в себе опасность, комната послушницы подверглась тщательному обыску на предмет свитков и бумаг, в которых содержались результаты её научных изысканий – они должны были быть сожжены вместе с ней. Фиолетовая единорожка разревелась, глядя на все свои книги и пергаменты, разбросанные перед ней.

Когда-то для сжигания еретиков готовились огромные костры, пока мы не поняли, что осужденные задыхаются от дыма и умирают слишком быстро. Мы исправили это досадное недоразумение — малый огонь должен продлить страдания богохульников. Я подошел к единорожке, держа при себе горящий факел с помощью заклинания левитации. Я спросил ученую пони, может ли она что-нибудь сказать напоследок.

Она пыталась что-то сказать, но лишь ахнула, чтобы не повредить рот вилкой. На эту жалкую попытку я усмехнулся и заметил, что все осужденные на казнь так говорят. Мою шутку толпа оценила дружным хохотом, и я положил факел на книги у её задних ног.

Все услышали громкое пронзительное мычание – богохульница кричала с закрытым ртом. Она извивалась подобно червяку на крючке, в то время как языки пламени лизали ей копыта. Бесценные труды в один момент поглотил огонь, и их создатель вскоре к ним присоединится.

Многие в толпе со страхом смотрели на огонь, и лишь немногие получили поистине порочное удовольствие от созерцания этого зрелища. Я знал это, я был одним из них.

Огненная смерть принесла кобылке такую боль, которую она более не могла терпеть. Она исторгнула душераздирающий вопль, забыв о вилке, которая и проколола ей подбородок. Кровь хлынула из пары ран и падала вниз, она просила у пони воды, чтобы потушить огонь.

Королевский стражник пододвинулся поближе к огню и встал перед ней. Он насмешливо воскликнул, что богохульнице слишком жарко и решил слегка её остудить. Похотливый жеребец решил справить нужду на кобылку. Струя мочи залила ей шкурку и гриву. Стражник был достаточно осторожен, чтобы не потушить огонь. Она отплевывалась от мочи, попавшей ей в рот и стекавшей с пары дырок, проделанных зубьями вилки.

Другие жеребцы тоже присоединились к общему веселью и помочились на кобылку. Сразу несколько струй ударили по ней. Жеребцы были не менее осторожны с огнем, чтобы их не подозревали в симпатиях к еретику. Она яростно мотала головой и пыталась отряхнуться от мочи жеребцов.

Так как зубья проткнули кобылке подбородок, она не могла закрыть свой рот. Это превратило орошение мочой в своеобразную игру, в которой жеребцы соревнуются в том, кто сможет попасть струей прямо ей в глотку. Это было непросто — единорожка упорно не хотела держать голову неподвижно. Струя должна была следовать за её открытым ртом, пока тот двигался слева-направо. Я согнулся от беззвучного хохота и про себя отметил, что подобное соревнование надо будет включить в ближайшие Сатурналии Синей Луны.

Послушница выплевывала мочу и возможно, смогла бы попытаться потушить огонь, если бы вилка не удерживала её шею внизу. Когда мочевые пузыри всех жеребцов были опустошены, сильный запах мочи перебивал запах гари и жареной плоти.

Единорожка продолжала гореть и ей казалось, что прошла целая вечность, хотя на самом деле прошло всего лишь несколько часов. В конце концов она умерла от потери крови прежде, чем её тело поглотил огонь. Если бы она оказалась в более здоровом состоянии, экзекуция могла продлиться гораздо дольше. Я отметил, что в следующий раз не стоит так сильно пытать еретика, чтобы сделать его смерть более мучительной.

Вонючее, обугленное тело единорожки было поднято вверх и провисело на главной площади несколько дней. Хищным птицам пришлось по нраву жареное мясо.

Но несмотря на то, как капитан стражи держал себя на казни, его постепенно уничтожило чувство вины за то, что он сотворил со своей сестрой в последние часы её жизни. Не желая более жить с этим, он покончил с собой, сбросившись с самой высокой башни королевского замка. Он оставил после себя предсмертную записку, в которой было лишь пять букв: «С.Б.Л.Д.Н». Последние дни я провел, подыскивая ему достойную замену.

А как же рог фиолетовой единорожки, спросите вы? Я храню его на память о своей службе принцессам и королевству. Как я говорил раньше, настоящий государь должен принять свои обязанности. Но истинный секрет счастья заключается в том, чтобы получать удовольствие даже от самой отвратительной работы.