Возрождение
Ночь пятая: выхода нет.
Голова, утяжелённая шлемом, в очередной раз, дёргаясь, склоняется под собственным весом, и я, встрепенувшись, снова оглядываю эту параспрайтову улицу, в два-три слоя заваленную телами не-пони. Ни одно из них не шевелится, и они медленно разлагаются, однако, почти не давая запаха.
Чувствую себя совершенно кошмарно: копыта дрожат, в слезящихся глазах едва ли не двоится, всё тело ломит, и даже начинает немного лихорадить. Я не спала уже больше четырёх суток, потому что Проклятые могли напасть в совершенно любой момент с любой стороны, поэтому расслабляться, особенно командирам, нельзя.
Моя и так обычно растрёпанная бледно-жёлтая грива сейчас торчит грязными серыми клоками, в животе бурчит. Наши припасы на исходе — мы очистили все контролируемые нами здания от всего хоть немного съедобного. Водопровод работает с перебоями, и вода идёт всё реже и всё худшего качества: в последний раз из крана часов восемь назад текла совершенно ржавая вода, и, как недовольно заметил Конрад, довольно неслабо облучённая. Бросив в ванну с водой, процеженной через оборванные занавески, камень с каким-то странным зачарованием, он разрешил через десяток минут нам её пить.
Линеев и его отряд каждую свободную минуту заваливались спать, будто бы ничего не боялись. Хоть и нельзя было сказать, что они ничего не делали — почти сразу после прибытия и встречи с нами они заблокировали все окна и двери в контролируемых нами зданиях, так что внезапной атаки с тыла нам можно не бояться. Я только сейчас понимаю, что я за всё время, пока мы сражаемся вместе, не видела их мордочек. Интересно, как их капитан их различает?...
Мой усталый глаз замечает какое-то движение за одним из домов. Надтреснутым и почти сорванным голосом ору: — на девять часов около сотни не-пегасов! Отсечка по пять, пауза — три секунды!
На последнем слове закашливаюсь, и, согнувшись от боли пополам, быстро сдвигаю респиратор в сторону и прикладываю копыто в накопытнике ко рту. С какой-то отстранённостью вижу на нём кровь. Стряхиваю её, оставляя цепочку капель на жёстком облаке, возвращаю респиратор на место и заново вставляю крылья в управляющие контуры зенитки.
Орудие, повинуясь рывку крыла, резко разворачивается к массе нападающих и я уверенно жму на огневую педаль. С металлическим лязгом и визжащим грохотом длинное и тонкое орудие выбрасывает разрушительные комки чёрной магии в тела, манополе которых состоит почти полностью из неё же. Тем не менее, серые взрывы, разбрасывающие лиловые всполохи и зелёные пузырьки, быстро выкашивали ряды бывших жителей мегаполиса. Мне почему-то казалось, что их тут жило гораздо больше, а трупов мы почти не видели — видимо, все обратились.
Последнему летуну отрывает левое крыло и переднюю ногу, а затем и голову, и я, выдохнув и высвободив крылья из контуров, сползаю под орудие. Заряжающая, затолкнув следующую кассету вместо опустевшей, просто падает набок, тяжело дыша.
Сталлионградцы возятся с волновиком, пытаясь его настроить. Вначале слышатся только помехи, затем постепенно становится различима песня. Сквозь забористые риффы и ритмичный грохот барабанов доносится хриплый голос вокалиста, поющего что-то удивительно подходящее под настроение. Что-то про алые глаза, следящие за каждым (меня передёргивает, когда вспоминаю, как с друзьями мы лазали в Вечнодикий лес и наткнулись на какую-то военную базу — нас не расстреляли на месте только потому, что мы были жеребятами), алое небо (прищурившись, взглядываю на висящее над горизонтом солнце), алую кровь (я предпочитаю не смотреть вниз, на сотни трупов, заваливших улицы), например. Или про благословения мёртвых богов (меня уже трясёт, когда я думаю про Селестию), крошащуюся веру...
Взглядываю на часы — через чуть больше, чем три часа эвакуация закончится. Цепляясь за любые доступные выступы, карабкаюсь вниз, к Биг Макинтошу. Тот сидит и жуёт не пойми откуда взявшуюся травинку, прикрыв глаза и опершись о кусок стены. Тормошу его и говорю ему на ухо: — уже пора. Три часа осталось!
— А, уходить... — хрипит он, приоткрывая глаза, — идите. Я вас прикрою, и, если удастся, тоже приду.
Тороплюсь, как могу, к Конраду, и, запыхавшись, падаю около него. Он аккуратно меня подхватывает и ставит на ноги.
— С-Спасибо, — благодарю его, — дирижабль-эвакуатор улетает через три часа, мы должны успеть добраться до него!
Жеребец хмыкает, и, качнув головой, отвечает: — что же, так тому и быть. У нас глайдера нет, так что мы дадим вашим облачным зениткам двигатели от него, этого должно хватить, чтобы тащить вас всех и орудия.
— А вы? — задаю логичный вопрос.
— Мы? Как-нибудь выкрутимся, — отмахивается он, но я слышу какую-то фальшь в его голосе, — и не в таких передрягах бывали.
Уже на пол-пути вверх, слышу его негромкий голос: — надеюсь...
Часть отряда сталлионградцев спускается вниз с какими-то кусками машинерии, другая же поднимается наверх, таща какие-то опечатанные контейнеры и двигатели с глайдера на облачные зенитки. Торопясь на свой пост, едва не срываюсь с лестницы — меня уже начинает сильно шатать. С трудом залезаю на облако, и, увы, падаю — в глазах темнеет и я выпадаю из реальности.
Серая пегаска, влезая на своё облако, вдруг спотыкается и падает, кажется, без сознания. Бросаю контейнер и подхватываю её. Так и есть, без сознания. Что же, это довольно плохо — похоже, придётся самому вести это противовоздушное чудо.
Как же хорошо, что наш министр обороны, Бронислав Светлов, озаботился обязательным ознакомлением всех военнослужащих с техникой вероятного противника, и поэтому мы разбирались не только во всех своих машинах, но и во всех Эквестрийских, и даже в некоторой части зебрийских. Подзываю медика: — товарищ, тут пони без сознания, озаботься!
Тот отмахивает копытом в тёмно-синем накопытнике и торопится ко мне. Подойдя, аккуратно берёт кобылу из моих копыт и начинает рыться в седельной аптечке. После некоторого осмотра он оповещает меня: — через десяток минут я смогу привести её в сознание. Крайнее нервное и некоторое физическое истощение, без белого лечения ей не обойтись.
— Ладно, — немного недовольно хмыкаю, затем, оглянув местность, активирую коротковолновик: — Зимин, давай собирай транспорт. Чертежи и документы повезём поверху, так безопаснее. Белозёров, обеспечь уход всех Эквестрийцев, они ещё пригодятся нашему министерству войны. Будут сопротивляться — незаметно бейте оглушающими, можно из подствольника. Сложи обычных в транспорты, свяжи, блокируй рога и крылья, если есть, командиров — сюда, от зениток уже есть. Младший политрук, проведи с ними пару бесед, пусть поймут, что это для их же блага. Пилоты, по зениткам. Связисты, как там с остальными? Все готовы?
Главы отделений кратко отмечают начало выполнения приказов, политрук довольно смеётся в усы, пилоты карабкаются по лестницам, связисты же через пару минут докладывают, что операция "Синий клин" готова к выполнению. Внизу Зимин многопрофильным инструментом обделывает самобеглые повозки листовой зачарованной сталью и выкручивает им двигатели на 120% вместо 60-70, всё равно долго ехать нам не придётся — подлетят Ш-1* и заберут нас, как только мы отъедем на пару километров от города.
Вскоре вижу, как Белозёров с его взводом вытаскивают бесчувственные тела Эквестрийских солдат с оранжево-жёлтыми знаками Солнечной Империи (наше министерство пропаганды не может ошибаться, у них вовсе не федерация, а абсолютная монархия) на наплечниках. Хорошо связывают, профессионально, в плетениях заклятий всё идеально, всё-таки не зря он с его взводом служили в силах гражданской обороны. Зимов и его инженеры как раз собрали некоторое подобие наших обычных военных грузовиков, которые протащить в этот город на одном-единственном Ш-34 было невозможно, в которые оглушённых солдат и загружают. В бронированные перегородки вделывают динамики, чтобы товарищ Морозов мог просветить их об истинном состоянии дел в Сталлионграде и СИ.
Наши пилоты с помощью инженеров Зимина за считанный десяток минут устанавливают двигатели от глайдера на зенитки, которых, собственно, и осталось как раз четыре штуки. Огнём из захваченных орудий разрушаем восточную баррикаду и под мои крики: — вперёд, вперёд! На трупах не буксуем, по сторонам глядим! — на максимальной возможной скорости гоним вдоль разрушенной улицы, усыпанной осколками стекла и зданий. Ещё уцелевшие многоэтажки испещрены оплавленными полосами от зебринских орудий, кругами от наших зарядов и чёрными, до сих пор дымящихся фиалковым дымом выбоинами от сталлионградских орудий.
— Бойцы, по орудиям! Остальные — огонь из седельных проклемётов с бортов! — показываю копытом налево: там взлетает пара сотен не-пегасов. Винты противоавиационных мобильных орудий ревут и скрипят, будучи не рассчитанными на такие количества оборотов в минуту. Самоходка накреняется — всё-таки, трое воинов в маносиловой броне это четыреста пятьдесят килограмм, а облако-то рассчитано на тонну с мелочью.
— Включить звукоизоляцию! — ору в волновик, а то за грохотом орудий ничего не слышно. В канале скоро становится очень тихо, только негромкие переговоры пилотов с водителями и командиров отделений между собой и с своими солдатами.
— Северо-западо-запад, наземные! — орудия тут же переключаются с почти разбитых не-пегасов на смесь Проклятых единорогов и земных.
— Огонь ПКРами! — чёрные разрывы быстро сменяются разбрызгивающими зеленоватую маножидкость, горящую тёмно-фиолетовым пламенем, пожирающим плоть так быстро, что кажется, что тела просто плавятся. Наш младший политрук Морозов, выделяющийся из почти безликого воинства чёрной кожаной курткой и синей лентой с полумесяцем на правом переднем копыте, из своего пятирогового (!) пистолета "Мэйнзер" клал немёртвых только так, делая необычайно точные выстрелы по их черепам, которые взрывались, разбрасывая остатки глаз и мозга.
Но заражённых визуально не становилось меньше — их поток, идущий из, кажется, западных окраин Кантерлота, не только не ослабевает, но и ускоряется и усиливается. С грохотом, слышимым даже сквозь герметичные и звукоизолированные шлемы, орда вырывается из улицы, и, спотыкаясь о трупы своих товарищей, врезается в стену здания. До момента этого "выплеска" прошло ровно три секунды с тех пор, как последний самодельный грузовик отъехал от проулка.
— Здания падают! Быстрее, вперёд! — от напряжения срываюсь и выкрикиваю эту фразу. Земля видимо трясётся, здания позади нас осыпаются, погребая под своими разноцветными обломками не-пони. Из-за пыли вдруг вылетает ещё одна орда, но уже не-пегасов. Вдруг слышу голос связиста: — есть соединение! Мы слышим друг друга! "Шершни" уже готовы! Нас прикроют "Луняши"!
— Передавай координаты! — облегчённо вздыхаю: всё сегодняшнее напряжение как копытом сняло. В паре километров вижу развороченные ворота, откуда-то издалека, из-за холмов, взмывают сияющие фиолетовые звёзды, оставляющие за собой густые чёрные следы.
— Мы уже почти там! Последний рывок! — воодушевляю бойцов, как могу. Не-пегасы, словно снаряды, пронзают воздух, едва не попадая в нашу технику. Фиолетовые звёзды начинают быстро приближаться к нам с неба. Через десяток секунд напряжённого молчания мы буквально вылетаем из ворот, которые тут же засыпаются сотней снарядов из "Луняш" — гвардейских рельс-проклемётов, каждая с установкой, допускающей пуск тридцати двух проклятий эквивалентом в пятьдесят три рога каждое в течение десяти-пятнадцати секунд.
Облегчённо снимаю шлем и протираю лоб от пота. Прикосновения холодного металла заставляют глаза слезиться, но возвращают драгоценную ясность мышления. Огромные летающие машины, длиной более десяти метров, лениво вращают винты в рамах вдоль бортов: два винта винта диаметром в метр, один, основной, в три.
Из многочисленных пробоин в стене на максимальной скорости, около полутора сотен километров в час, вылетает десятка полтора отрядов по пять-шесть машин. В канале немедленно начинается на первый взгляд болтовня, но на самом деле это высокоорганизованные переговоры, и вскоре виден их результат: машины разъезжаются к входам в глайдеры. Оттуда высыпают наши войска и тащат бесчувственных Эквестрийцев внутрь.
— Конрад, бортовой номер 17, загружайся! Машины заминируй на пять минут.
Моё отделение сажает зенитки и ставит машины около семнадцатого глайдера: у него на боку синей краской написано это число. Я быстро расставляю взрывное заклятие на полсотни рогов на зенитке, затем помогаю перетаскивать орудия и оглушённых союзников в ЛАТТ**. Делать это не так уж и тяжело: могучие маносиловые доспехи позволяют одному тренированному земнопони носить на себе около двухсот килограмм веса.
После того, как последний пони был перенесён в грузовой отсек и лишён оружия, над дверью загораются красные лампы и поршни понемногу начинают поднимать мощную бронированную дверь. С лязгом она захлопывается, я слышу постепенно усиливающийся шелест винтов, приглушаемый толстыми стенами.
— Товарищи, мы отлетаем! — раздаётся немного хрипящий помехами голос пилота, — прошу всех занять места около закломётов и около эвакуируемых!
Пожимаю плечами и подхожу к герметично вделанному в борт глайдера пятироговому закломёту. Вглядываясь в мутный прицел, вижу едущие по холмам примерно с нашей скоростью "Луняши". За ними в километре скачет многотысячная толпа Проклятых. Вдруг прямо в толще этой волны происходит десятка три взрывов, которые сильно их прореживают. Скачу в корму винтолёта и беру такой же закломёт в копыта.
Восемь реакторов магического синтеза, расставленные вдоль бортов, громко гудят, даже громче винтов — они работают где-то на семидесяти процентах от максимальной мощности. Переключаю орудие в стрельбу очередями, и поджидаю толпу не-пони. Через пару минут они находятся на расстоянии эффективного выстрела, и я одновременно с кормовыми стрелками других глайдеров открываю по ним огонь.
Ярко светящиеся ПКР-Т заклятия оставляют за собой дымчатые следы, которые выглядят даже в некоторой степени красиво на фоне воспалённо-красного солнца. Вот параспрайт, на лирику потянуло. Надо будет с политруком нашим поговорить...
Голова гудит, как колокол, по которому ударили кувалдой, бросив её с высоты в полкилометра. Вижу сидящего рядом со мной Конрада, что странно: мы находимся в каком-то странном металлическом помещении, у которого скошенные наверх три из четырёх стены, освещение же тускло-красное. Он мягко проводит копытом в прохладном накопытнике по моей голове, тихо говоря: — спи, спи. Ты у друзей...
Я, и так чувствуя себя не очень хорошо и ничего не понимая, следую его совету и проваливаюсь в целительный сон почти мгновенно.
__________
*Ш-1 — глайдер Сталлионграда, предназначен для доставки на фронт подкреплений под вражеским обстрелом. Вооружён пятнадцатью пятироговыми закломётами, по пять на борт и в корме.
*ЛАТТ — летательный аппарат тяжёлого транспорта.