← Глава 3: Улыбки убивают Глава 5: Принцесса по субботам. →

Стальные крылышки

Глава 4: Первые ошибки.

“Луна. Бабушка. Тысячелетняя богиня. Вот чему бы мне у тебя поучится, так это хитрости ‒ иногда мне кажется, что на этом поприще ты уже превзошла Селестию. Все-таки интересно, как и чем тебе удалось, наконец, уговорить Берри? И в чем же состоит твой план насчет нее? Уж вряд ли он состоит в том, чтобы ее отмыть и откормить, и все за счет дружественной державы ‒ все-таки Эквестрия страна не бедная, и несмотря на экономические трудности, связанные с осуществлением этой задумки, вполне может справиться. Да, и еще ‒ когда она приедет, я ее воспитывать не собираюсь. Прости, но мне кажется, ей это не нужно, ни на два часа, ни на день, ни как-нибудь еще. Девочки все в нетерпении, по их подсчетам, до ее прибытия осталось три дня, так что Звездунцель ждет теплый прием и всяческая поддержка, хотя, быть может, стоит ее пошпынять за то, что она сбежала от родителей? Мама пишет, что мелкие очень расстроились, все-таки любят они ее, наверное, потому что она, до сих пор, в душе такой же жеребенок. Впрочем, как и ты.

Твой внук, Санни Раг.

P.S Почтальоны жалуются на жестокую эксплуатацию и грубейшие нарушения тайны почтовой переписки августейшими особами и лицами, к ним приближёнными. Ты ничего не знаешь об этом?

Санни

‒ “Ну так вот, влетаю я в эту палатку, а там, отлягай меня Селестия, весь десяток без декана! В общем, весь день они косячили только ради того чтобы я их наказал! Видите ли, много слухов ходит о том, что я очень хорошо наказываю, так что от меня потом даже уползти не могут, а еще весна, им крышу посрывало, подвалы протекают а мне за детьми в школу через час! И вот стою я и думаю как побыстрее значит дисциплинарную работу провести, это ж на каждую не менее десяти минут приходилось, а мне еще до школы нужно было долететь!”.

Что нужно, чтобы испортить неплохо начавшийся день? К примеру, четыре гвардейца личной охраны и тяжелые, хотя и называемые почему-то “легкими” доспехи, что по приказу бабушки мне пришлось тащить на себе по жуткому солнцепеку. Хотя ее можно понять, вернее их ‒ бабушки и мама паниковали, они видели угрозу нам с сестрой во всем, в том числе и в приглашении меня в посольство Зебрики, хотя, по их же заверениям, там было так же безопасно, как и во дворце. И все бы ничего, если бы не довесок от мамы в виде кентуриона Буши Тейла, шедшего впереди меня и весело болтавшего с командиром гвардии, который был уже довеском от бабушки Селестии. Буши, как всегда, хвастался где, кого и в каких количествах, а командир ‒ делал вид, что это все интересно и он очень внимательно слушает, вот только по их глазам и напряженным фигурам было понятно, по крайней мере мне, что они готовы ко всему. А где-то рядом, в тенях, шастали и мышекрылые стражи. После того разгрома, что устроила им мама, думаю, их тут было десятка два или даже три, чтоб наверняка.

Посольство располагалось прямо напротив казарм Легиона, а это топать почти через весь город, даже с эскортом передо мной это было довольно утомительно, и как сестра может мечтать о таком издевательстве как доспехи причем сама же добровольно в них влезть?

Но тем не менее, несмотря на мои сомнения, мы все-таки доползли. Бежевое с терракотовым, здание посольства, выстроенное зебрийскими зодчими, явно выделялось на фоне окружающих домов ‒ трехэтажная постройка из шершавого, бежевого камня-песчанника, с двумя крыльями и внутренней колоннадой, просто дышала пустыней, и от одного её вида становилось еще жарче. Многочисленные разноцветные флаги уныло свешивались с флагштоков почти под самой крышей, неподвижно застыв в ожидании ветра, запутавшегося где-то в невысокой, металлической оградке, выкрашенной в темно-коричневый цвет.

На входе меня уже ждала стражница ‒ высокая, мускулистая зебра, облаченная в церемониальную броню, у бока которой болтался короткий, бронзовый меч.
‒ “Тальше коспотин пойтёт отин” ‒ она остановила моих стражников и указала им на небольшую пристройку, стоявшую недалеко от ограждения.
‒ “Извини, красавица, но у нас приказ сопровождать его везде” ‒ Буши Тэйлу явно не понравилось ее предложение, но ему явно понравилась зебра, что он тут же и продемонстрировал, попытавшись шлепнуть ее хвостом по крупу. Но резкий переворот с подсечкой, и захват шеи в замок, быстро остудили его пыл.
‒ “Нечестно!”‒ тихо и крайне недовольно просипел жеребец, за что был перекинут через спину и вжат в землю.
‒ “Ханами?” ‒ голос поверженного героя раздался откуда-то из-под зебры.
‒ “Та, осопый отхяд” ‒ зебра улыбнулась, показав нам ряд белоснежных зубов и отпустила Буши.
‒ “Буши, иди куда просят, а то мало ли ‒ войну опять устроишь, ведь посольство ‒ это территория Зебрики. Так что остынь, и не развязывай конфликт!” ‒ я решил разнять этих вояк, а то бедолаге Бушу могло достаться больше, чем он мог бы унести, хорошо еще моих скудных знаний в геополитике хватило, чтобы найти причину. Тяжело вздохнув и посмотрев на меня весьма неодобрительно, он, вместе с остальными, двинулся в указанном охранницей направлении.
‒ “Фы мутры, коспотин. Пройтите к центральному фхоту, к нему фетёт эта тхопа. Вас уше штут” ‒ она указала на выложенную мелким, декоративным камнем дорожку, уводящую куда-то вглубь здания, а сама вернулась на свой пост.

О Ханами, или “воительницах пустыни”, я слышал много ‒ это были исключительно кобыльи отряды из бывших рабынь, которые, по каким-то причинам, перестали быть нужны своим хозяевам, и кобылки, от которых отказывались родители. Живущие в пустыне и воспитывающиеся в очень тяжёлых условиях, они тренировались денно и нощно с одной лишь целью ‒ выживать в любых условиях, и не без оснований считались элитой армии зебр. Хотя их и было крайне мало. Но то, что это была сила, с которой нужно считаться, они доказывали регулярно, доказали и сейчас ‒ на Буши. Интересно, он поддался, или все таки и в правду засиделся без дела?

На входе меня ждала еще одна зебра. К моему удивлению, она была невысокой и откровенно полноватой, а на ее крупе красовалось что-то вроде штанов из полупрозрачного, розового материла, платье из которого я видел в гардеробе матери, и очень короткий, почти до неприличия выстриженный хвост.
‒ ”Милость богов вам, господин”‒ она склонилась в глубоком поклоне. Как ни странно, ее эквестрийский был почти идеален ‒ “Добро пожаловать в дом достопочтенного Кха. Униженно просим вас ввериться его милости и его гостеприимству, что не знает пределов, и в знак доверия, что он вам оказывает, оставьте ваше оружие и доспехи здесь” ‒ ее копыто указало на небольшой столик, стоявший, по-видимому, именно с этой целью, прямо возле входа.
‒ “С удовольствием. Но мне их одному не снять” ‒ если бы это было возможно, они бы уже валялись где-нибудь в переулочке, на Проспекте Сестер, но их на меня натягивали весьма компетентные вояки, так что ремни были пригнаны туго, кираса сидела крепко, и единственной частью доспехов, что я мог бы снять сам, был шлем с короткой, алой щеточкой-гребешком.
‒ “Простите недостойную, но я не могу вам помочь. Мне запрещено прикасаться к чужим жеребцам. Сейчас я кого-нибудь позову” ‒ униженно кланяясь, она отступила к двери, и умчалась вглубь здания, очень скоро вернувшись с командиром гвардейцев и Буши Тейлом.
‒ “Сэр, плохая это затея. Дискорд с ним, с этикетом ‒ тут столько воинов, что мы, если что, и пискнуть не успеем!”‒ напряженным шепотом воззвал к моему благоразумию командир.
‒ “Ты от чьего копыта хочешь погибнуть? Как герой, в бою с зебрами, или в результате встречи с Легатом Легиона? Забыл, что она с мышекрылыми сделала?” ‒ командир гвардейцев тихо осел, опершись на копье, и нервно сглотнул.
‒ “А разве это правда?” ‒ его голос предательски дрогнул.
‒ “Правда-правда, только семерых пощадила ‒ двоих, которые нашли убийцу и пятерых беременных. И закапывала всех лично, все сто тридцать шесть душ. Правда то, что могилы она им тоже рыла ‒ это привирают, рыли они сами себе” ‒ Буши, весело улыбаясь, смотрел на побелевшего от ужаса гвардейца, хотя до того мне казалось, что это вряд ли было возможно для и без того белого жеребца.
‒ ”Но принцессы... Да как они такое допустили?!” ‒ дрожащим, едва слышным голосом, прошептал командир.
‒ “А они помогали, представляешь? Сам видел, когда облака подтаскивал”.
‒ ”А облака-то зачем?!” ‒ в ужасе спросил теперь уже наполовину седой командир.
‒ ”Не, ну ты что, тупой? Ах нет, ты же единорог...” ‒ Буши дружески щелкнул его по рогу и почти доверительно приобнял командира за плечи ‒ “Так вот, даже несмотря на то, что они были разгильдяями, они все же были пегасами, а какой пегас, тем более заживо похороненный, откажется от того, чтобы с ним закопали и кусочек облака? Обычно, знаешь ли, ими дно могилы укрывают, чтоб, так сказать, мягче спалось” ‒ его копыто обвело полукруг, указывая седому командиру на небесный свод, как бы намекая на то, что родина пегасов ‒ это облака, и если бы их можно было бы хоронить там...
‒ “Буши, ты ничего не забыл?” ‒ все таки, не смотря на то, что Тэйл хороший рассказчик, потеть в доспехах я не собирался.
‒ “А, ну да. Снимай, все равно от доспехов никакого прока” ‒ Буши расстегнул несколько ремней, и наконец-то, я был свободен от этого металлического издевательства ‒ “Значит так, мелкий, слушай внимательно. Здание окружено, так что если тут кто только пискнет, это будет последний звук в их короткой жизни. В здании должно быть несколько мышекрылых, они обеспечат твое прикрытие до нашего прихода, если вообще сообразят, что что-то не так!” ‒ закончив шептать мне на ухо, пегас весело ощерился и кивнув мне на прощанье головой, удалился в сторону выделенного для них помещения, с хитрой усмешечкой поглядывая по сторонам.
‒ “Прошу вас следовать за мной, господин” ‒ встречающая меня зебра снова склонилась в глубоком поклоне и прошла вглубь здания, предоставив мне следовать за ней.

Мда, история с “овощами для Легата” все разрасталась и разрасталась. Хотя это же Буши, и благодаря его усилиям рассказчика, семь пьянчуг, застуканных в кафешке в невменяемом состоянии, уже превратились в полторы кентурии, массово похороненные заживо, а не закопанные по шею в одном тихом уголке дворцового сада, в ожидании трибунала, словно овощи на грядке, коими, по мнению матери, они и являлись. Бесполезными, глупыми овощами и их небрежность косвенно привела к трагедии на празднике. И судя по тому что их ни кто судить не спешил, торчать им там еще долго, быть может даже до самого праздника сбора урожая.
‒ ”Достопочтенный Кха желал бы видеть вас в зале философов. Это большая честь, которую он оказывает вам” ‒ зебра-служанка подвела меня к небольшой резной двери, украшенной замысловатой резьбой, судя по всему, изображавшей картины из зебрийской истории. Центральным ее эпизодом было странное дерево, вырастающее из огромного семечка, ствол его был прямым, но в середине, из него вырастал еще один отросток-ствол, свитый кольцом. Верхушку этого странного древа украшала очень маленькая крона, тогда как изогнутый отросток заканчивался церемониальным копьем ‒ “Дальше я не могу сопровождать вас ‒ мне нельзя заходить в эту дверь. Вам же нужно пройти в эту комнату”.

Я открыл дверь и мгновенно оказался в облаке ароматного тумана, заполняющего небольшую комнату. На полу ее, в хаотичном порядке, было разбросанно множество подушечек разного цвета и размера, стены же украшали цветастые ковры и множество полок и полочек с непонятными банками и флаконами. Потолка не было видно совсем из за собравшегося под ним облака странно пахнущего тумана.
‒ “Мой друг, я рад, что вы откликнулись на мое предложение! Не стесняйтесь, садитесь там, где упадете!” ‒ веселый, явно старческий голос отвлек меня от созерцания того, что не скрывал туман ‒ “Признаться, я ждал вас позже, но ваша расторопность нам только на копыто, ведь вы сможете усладить слух старика за разумным разговором гораздо дольше”.
‒ “Мне бы увидеть вас для начала” ‒ я потихоньку двинулся на голос, и почти сразу передо мной возникло то самое дерево, чье изображение было вырезано на двери. Теперь оно больше походило на какой-то странный алхимический прибор, семечко превратилось в красивую стеклянную колбу причудливой формы, наполненную жидкостью, центральный ствол стал металлической, украшенной гравировкой и набалдашниками трубой, а место второго, изогнутого отростка занял длинный и не менее изогнутый шланг. Вся эта конструкция вдруг содрогнулась, и окутавшись облаком странно пахнущего дымка, издала резкие, булькающие звуки.

Я вздрогнул.
‒ “Думаю, вы уже нашли кхалис? Идите вперед, ориентируясь на чубук ‒ это та коричневая трубка, что отходит от него”.

Еще через пару шагов, передо мной предстал достопочтенный Кха, восседавший на груде подушек, со странной тростью в копытах в которую и входил этот самый “чубук”. Худощавый и явно очень старый, с седой гривой, на которой уже почти не было видно черных полос, он смотрел на меня с каким то странным огнем в старых, но все еще зорких глазах.
‒ “Ну, вот и исполнилось твое желание, мой юный друг, но лучше бы ты пожелал, к примеру, чаю” ‒ тут же, сбоку от него, рассеивая туман в комнате, открылась дверь и через нее вошла довольно молодая зебра в таких же забавных штанишках что и служанка, что была на входе. В зубах у нее был поднос с двумя чашечками очень пахучего, красного чая‒ “Угощайся. Это, конечно, не диковинка, которой стоит удивлять, но тоже очень неплохо”‒ он вдруг подтянул конец трости к губам и затянулся, будто пил коктейль. Странное устройство за моей спиной вдруг вновь забулькало, а старый зебр выдохнул дым, и взяв в копыта чашку осторожно пригубил чай ‒ “Я уверен, что у тебя много вопросов. Не стесняйся, спрашивай”.
‒ “Зачем я здесь?” ‒ пожалуй, это был первый и единственный вопрос, что у меня был.
‒ “Эх, юность, зачем же так спешить, сразу и прямолинейно задавая вопросы? Так получится не разговор а скорее бюрократия. Все же подумай, может быть, есть то, что ты хочешь знать, и на что я могу ответить?” ‒ он улыбнулся и снова подтянул к губам трость.
‒ “Что это? Что за странная машина стоит посреди комнаты?”‒ наставления Луны по поводу Кха были однозначны ‒ старик очень любил поговорить, и мне ничего не оставалась, как принять его предложение поиграть в вопросы и скоротать его время.
‒ “Мой народ называет это “кхалис”. Нет, это не машина, это курительный прибор, в своей простоте бесконечно сложный. Думаю ты знаешь, что среди моих соплеменников нет магов от стихии ‒ единорогов, как вы их зовете, но магией мы все же владеем. И кхалис, в каком-то роде, символ нашей магии”‒ он снова затянулся, и промочил горло еще одним небольшим глотком чая ‒ “Трансмутация ‒ вот основа нашей магии, превращение одного в другое. Это же делает и кхалис, он превращает элементы в самое дорогое что есть у нас в мыслях ‒ уголь символизирует огонь, табак в чилиме ‒ землю, вода в колбе ‒ воду, и воздух, что ты втягиваешь в кхалис. Вместе они порождают дым, а он порождает мысли, трансмутация и взаимодействие ‒ вот что перед тобой”.
‒ “Извините, может, это прозвучит грубо, но у вас тут очень намысленно, даже потолка не видно” ‒ несмотря на легкость и очень приятный запах этого дыма, у меня уже как-то странно начала кружится голова. Казалось, она становилась все больше и больше да и тело становилось ватным, хотелось просто развалится рядом с Кха и, как ни странно, просто поболтать ни о чем.
‒ “Да, мой друг, ты прав, тебе с непривычки может быть слегка некомфортно. Открой окно и дверь на веранду, давай проветрим комнату” ‒ справедливо рассудив, что окно ‒ это большой, светящийся в тумане прямоугольник, я подошёл к нему и быстро разобравшись с непривычной конструкцией, распахнул створки.

‒ “Что же я ответил на твой вопрос, теперь побалуй старика, ответь на мой ‒ что именно случилось в Понивиле, как ты считаешь? Что послужило причиной, и каковы последствия?” ‒ хитрая улыбка воцарилась на его лице, без всего этого тумана он оказался еще белее и старше чем на первый взгляд. Острое, скуластое лицо, зеленые цепкие глаза, длинные узловатые ноги ‒ на вид ему было лет шестьдесят, если не больше.
‒ “А вы мастер переводить тему разговора, достопочтенный Кха” ‒ но почему-то мне это даже нравилось, его странная манера вести разговор, хотя про Понивилль рассказывать абсолютно не хотелось, тем более ломать голову над тем, кто, зачем и почему. Этим сейчас столько пони занимаются, и они куда как компетентней меня.
‒ “Кха, просто Кха. Ты не должен обращаться ко мне “достопочтенный” ‒ это условности нашего общества, это одно из обращений рабыни к хозяину а учитывая твое положение, к любой зебре ты можешь обращаться просто по имени” ‒ он улыбнулся и отложил в сторону свою курительную трость‒ “Тебе многому предстоит научиться, а пока не бойся допускать ошибок”.
‒ “Неужели ваши агенты не рассказали вам о произошедшем?” ‒ мне почему-то казалось что уж кому, а полномочному послу наводнившие Эквестрию зебры должны были все рассказать в первую очередь.
‒ “Хехехе” ‒ его смех вдруг прервался надсадным кашлем. Немного отдышавшись, он продолжил ‒ “Зачем мне держать целый штат дармоедов? Санни, быть может, ты мне не поверишь, но это тебе подтвердят и твои бабушки ‒ у меня нет разведки, вообще. Сорок охранников, три секретаря и два десятка рабынь ‒ вот и все, чем я распоряжаюсь на этой земле. Пони удивительный народ, они сами рассказывают мне все, что я хочу узнать, главное ‒ это уметь слушать. Сходи на рынок, и ты услышишь сотню историй. Пройдись по Проспекту Двух Сестер, и узнаешь их тысячи. Пусть не всегда из первых уст, не всегда свежие, с множеством искажений, с вкраплениями субъективных мыслей и чувств, но именно эти искажения и являются сутью, что вложена в каждую историю. И умение ее понимать ‒ это величайший дар, и мне очень жаль, что многие об этом забывают”.
‒ “И чем же моя история поможет вам?”.
‒ “Не мне ‒ тебе. Я лишь дам тебе те кусочки мозаики, которых у тебя не было” ‒ старик поудобнее устроился на своих подушках, указывая мне на место напротив него, как бы намекая, что все равно мне придется все ему рассказать ‒ “И ублажи старика, рассказывай подробно, ведь я любопытен, но в силу возраста не так часто покидаю свою обитель, как мне того хотелось”.

Я лежал на спине, в стогу сена. Рядом со мной лежала Крисстал, ее голова приятной тяжестью обременяла мой живот, а моя нога уже во всю гладила ее грудь и спину, постепенно подбираясь к той самой, невидимой и запретной черте, где начинается самое интересное. Мы смотрели на ночное небо и я рассказывал ей о звездах ‒ любимая тема Луны вдруг оказалась весьма актуальной, а кто, как не ее внук, может знать о звездах почти все? Даже то, чего нет в официальной истории? К примеру то, что созвездие Овса, изначально было частью более крупного созвездия под названием "Селестия ест овес". Селестию Луна потом убрала, детские рисунки ‒ это, конечно, хорошо, но не во вселенских же масштабах! Восторгу кобылки не было предела, она хотела знать как можно больше, и после каждого нового рассказа указывала копытом на очередную звездочку или созвездие и спрашивала о ней. А я рассказывал, рассказывал и опять рассказывал... Мы бы наверное провалялись так до утра, совершенно забыв о времени, хотя и планировали этот побег как недолгую отлучку, чтобы не волновать остальных. Но все хорошее когда-нибудь кончается, и зачастую ‒ довольно внезапно. Занятые разговором, мы и не заметили, как тьма вокруг нас начала резко сгущаться, и из нее вытекли фигуры нескольких стражей.
‒ “Сэр, простите, но вы должны пройти с нами” ‒ сильные ноги бесцеремонно поставили меня и Крисстал на копыта ‒ “В городе произошла трагедия, подробностей мы не знаем, однако ваша безопасность может быть под угрозой” ‒ вместе с этими словами, на мои плечи и спину легло что-то тяжелое. Взглянув на Крисстал я понял, что это были легкие доспехи, такие же как те, что стражи надевали и на нее.
‒ “Вот и кончился праздник”‒ Крисстал кисло улыбнулась, встретившись со мной взглядом.

Стража обступила нас со всех сторон, и их становилось все больше. Создавалось впечатление что они что-то или кого-то ищут.
‒ “Следуйте за нами, и постарайтесь не привлекать внимания, и…” ‒ внезапно, голос стража истончился, смазался, превращаясь в тягучий, словно клейстер, писк. Сердце пропустило один удар, затем другой… А затем начало дико молотиться, выпрыгивая из горла, сведенного резкой, болезненной судорогой. Что-то холодное и острое проникло в мою шею, разрезая мышцы, вскрывая связки и выворачивая наизнанку трахею, заставляя меня пошатнуться и с громким сипением схватиться за горло. Секунда, другая ‒ и все прошло, но я долго не мог прийти в себя, сидя возле стога и с крайне испуганным видом глядя по сторонам.
‒ “Санни!”.
‒ “Все… Все в порядке…” ‒ просипел я, массируя копытами горло и шею. Кажется, это страшное ощущение быстро прошло, но я все еще чувствовал в горле странный холодок, словно я, как в детстве, вновь проглотил что-то холодное и острое, лежавшее на материнском столе ‒ “Все хорошо. Наверное, простуда…”.
‒ “А я говорила, что тебе нужно отлежаться! И принцесса Луна тоже!” ‒ хлопотавшая вокруг меня Крисстал наконец выдохнула и кажется, немного успокоилась, видя, что я не собираюсь тут же заваливаться в обморок или кусать ее за круп. Раздраженно и испуганно фыркнув, она ткнула меня носом в ноющую шею, и подставив свое плечо, повлекла вперед, вслед за тревожно всхрапывающими стражами.

В полной тишине мы с Крисстал понуро поплелись за стражами, двое шло спереди, двое по бокам, пятеро сзади и один, видимо, декан, парил прямо над нами. Быстрым шагом мы двигались через город, и толпа взволнованно гомонивших пони сама расступалась перед нами, словно каждый из горожан и гостей чувствовал что-то неладное.

Всю дорогу меня терзала мысль о том, что же произошло. Нет, конечно отец веселый пони, и все это могло бы быть очередной его шуткой, да и время подходящее, вот только глядя в серьезные лица стражей, собранных и напряжённых, и после нескольких замеченных отрядов, находившихся явно во всеоружии, обшаривающих каждый угол, как то в это не особо верилось. Я надеялся что никто не пострадал, что все хорошо и это просто предосторожности, но уже подходя к дому я понял что чудес не бывает. Огромное, бледно голубое сияние било из всех окон нашего дома, летевший над нами страж вдруг начал заваливаться на бок и грохнулся на землю, в одно мгновение потеряв свой облик, и на месте стража-фестрала вдруг возник салатовый, с золотистой гривой, жеребец. Кто-то из шедших за нами стражей вскрикнул, я резко обернулся... И остолбенел. Ни на одном из стражей не было облика! Они удивленно разглядывали себя, некоторые даже стучали копытом по "глазу" на своих доспехах, но таинственные камни со злобным, вечно разглядывающим зрачком внутри, превратились в обычные, серые побрякушки.
‒ “Может, сломался?”‒ спросила белая пегаска, что стояла в арьергарде нашей группы.
‒ “Да брось, это же магия Госпожи, она не может сломаться! Тем более, у всех сразу” ‒ испугано ответил ей декан, уже отряхнувшийся и подошедший к отряду ‒ “Что-то случилось с моими крыльями, я не могу взлететь!”.

Тут же несколько пегасов попытались взлететь, но кроме хлопков крыльями и некультурных, слов ничего не происходило.
‒ “Они убили Госпожу!” ‒ истерический крик раздался у меня над ухом, заставив вздрогнуть и прижать уши к голове.
‒ “Это многое бы объяснило, но это не значит, что нужно паниковать. Слиммер, успокой паникершу!” ‒ несколько звонких шлепков раздалось за моей спиной ‒ “Мы ничего не знаем наверняка, и даже если бы знали, то у нас у всех есть долг ‒ перед ней, перед остальными пони, и если это случилось, то мы должны отомстить за нее!”.

И тут вспыхнул свет. Яркий, мощный ‒ казалось, он бил отовсюду, но быстро пропал. Лишь потом, в больнице, Луна рассказала мне что этот свет был побочным эффектом от сверхмощного заклинания перемещения, которое она применила в тот миг, и если единороги могут перещать себя на расстояние в несколько десятков футов, то перемещение ее и Берри в Кантерлот, в нашу семейную больницу, потребовало колоссального количества магии. Так как необходимая энергия росла по экспоненте, ей пришлось буквально по крупицам собирать разлитые в окружающем пространстве, магические силы. Через несколько минут конечно и пегасы смогли взлететь и к стражам вернулся облик, но паника осталась.

Хотя мне было наплевать на испуг взрослых, ведь именно в этот миг меня пронзила пугающая мысль о том, что что-то могло произойти с кем-нибудь из членов нашей семьи. Испуганно вскрикивавшие пони шумели, метались, спрашивая друг друга о произошедшем, и вряд ли в этой кутерьме хоть кто-нибудь мог бы заметить серого жеребчика, испуганно держащегося копытами за шею, которую, на мгновенье, вновь пронзила острая, нестерпимая боль.

‒ “Как ты думаешь, почему она это сделала? Почему она рискнула собой, ведь больница в Понивилле гораздо ближе, и путь туда был безопасней?” ‒ Кха приподнял голову и открыв глаза, уставился на меня. За время моего рассказа он успел развалиться на своих подушечках с самым расслабленным видом и признаюсь честно, у меня создалось ощущение, что старик просто-напросто уснул, убаюканный моим рассказом.
‒ “Она любит Берри и боится ее потерять” ‒ лукавая улыбка старика, вдруг прорезавшаяся на его лице, почти сразу же дала мне понять, что я не прав.
‒ “Ты произносишь слова так, словно не понимаешь их истинный смысл. Скажи мне, что есть любовь?” ‒ озорные огоньки танцевали в его глазах. Приняв сидячее положение, он с интересом уставился на меня.
‒ “Любовь? Стремление одного пони к другому!” ‒ самоуверенно выпалил я.
‒ “Ты еще молод, но я приоткрою тебе маленькую тайну ‒ то чувство, что мы называем любовью, пытались описать и понять многие, но не каждому это дано.

То семя, что взрастить нам всем дано,

Что мы сажаем под своим лишь сердцем,

Что с трепетом растет, и умирает в песне,

Мы лишь по глупости своей зовем любовью.

Она, как мы, растет, страдает так же,

Сначала лишь двоих оно к себе подпустит,

Тех, кто вас встретил в этом мире

Отец и мать, чья взрослая любовь

Бьет в унисон, в их добрые сердца.

Ну, а потом, настанет день, когда мы повзрослеем,

В тот день, бредя в пустыне жизни

Мечтая только о глотке воды,

Мы встретим ту, чье имя есть Оазис.

Ту, с кем твоя любовь взрастит плоды.

И повзрослев в мгновенье ока,

Ты вдруг поймешь ‒ любовь есть странная игра.

Как дикий зверь играющий с добычей.

Есть похоть и желанье обладать.

И взращены они на власти и стремлении покорять,

А есть любовь какую б мы назвали трепет,

Она ‒ тот самый вздох из-за угла.

Она ‒ то легкое касание, и имя ей ‒ мечта.

Любви есть много видов, и почвы много для нее.

Ведь каждый раз влюбленный привносит что-нибудь свое”.

Ошарашено молча, я вслушивался в эти необычные стихи.

‒ “Прости меня за размер и рифму ‒ я не смогу их передать на вашем языке, да и наверное, не стоит читать всю поэму. Ойякхам хоть и хороший поэт, но размеры произведений у него ‒ слабое место. Три тома или три строчки? Он никак не может найти золотую середину” ‒ старик коварно улыбнулся и парой глотков осушил свою чашку чая ‒ “Но я надеюсь, что главное ты понял”.
‒ “Не знаю” ‒ смутился я. Признаться, я больше рассматривал Кха, чем следил за смыслом стиха ‒ “Любовь многогранна и у каждого в ней свой смысл?” ‒ почему-то стесняясь свой неуверенности, я смутился и не решился продолжить свою мысль.
‒ ”Что ж, тебе предстоит самому ответить, прав ли ты, но для этого наступит свое время. Однако, есть еще одно слово а точнее ‒ эмоция, что ты обозначил, и имя ей ‒ страх” ‒ он опять лукаво усмехнулся и начал рассматривать меня ‒ “Не спеши, попробуй разобраться сам, что есть страх?”.
‒ “Издеваетесь?”‒ немного саркастично произнес я.
‒ “Вполне быть может и так, мой дорогой друг. Попытку любого образования можно назвать насилием, издевательством или как то подобно, но как бы тебе ни хотелось, твоя жизнь уже изменилась, и ты больше не можешь быть ребенком за спинами родителей. Твоя судьба предрешена, а значит, ты должен занять их место для своего народа. Не важно, что ты выберешь ‒ корону или тихую власть из тени, пони или зебр, все это не важно” ‒ он не спеша встал и подошёл ко мне.
‒ “Уже не важно, ведь твоя суть ‒ это власть, и она уже проявила себя” ‒ его копыто ткнуло меня в бедро ‒ “И первое, чему ты должен научится ‒ это думать и говорить, или говорить именно то, что думаешь. Представь себе, что каждое слово ‒ это подарок ко Дню Согревающего Очага. Оно красиво, у него есть бантик, но вот в чем проблема ‒ ты привык, что оно именно такое, с бантиком, конечно когда ты его потрясешь, ты понимаешь, что там, внутри, что-то позвякивает или наоборот, гулко стукает, но ты никогда не заглядываешь внутрь, не видишь истинного подарка, хотя знаешь о том, что он есть. В этом, во многом, и есть основная трудность для многих и многих пони и зебр ‒ ведь на вид все подарки разные, у кого упаковка поярче, у кого бантик попышнее, а у некоторых он выглядит как конфета... Но внутри они одинаковы, и умение понимать это, а главное, использовать, очень пригодится тебе на твоем пути”.

Пока Кха придавался философии мы успели выйти из "зала философов" на небольшую террасу, пристройку во внутреннем дворе, откуда открывался красивый вид на город и его окрестности. Терраса была построена из очень темного, почти черного дерева, украшенного странными масками и резьбой в виде спиралей, кругов, и каких-то этнических зебрийских орнаментов, а так же, завалена вездесущими подушечками этого полосатого народа.
‒ “Кха, все же, наверное, вы не правы. Ведь если бы все было так плохо, то у каждого из нас был бы свой язык, свои подарки, разве не так?”.
‒ “Ты прав, мой юный друг, и у всех у нас разный язык, только у кого-то он отличается совсем чуть-чуть, а у кого-то понятия почти диаметрально противоположные, а если принять во внимание еще и разность культур... К примеру, то, что ты назвал "любовью" принцессы Луны к твоей сестре, Берри, можно трактовать по-разному, даже в контексте тобой сказанного, на твоем же языке и опираясь на твою же культуру” ‒ Кха сгреб под себя несколько подушечек и подставил свое лицо и спину под лучи солнца, похоже, даже не замечая моего растерянного вида. Тем временем, у меня уже начинала закипать голова, и мне казалось, что Кха противоречит сам себе, специально, в каких-то своих целях, пытаясь вогнать мне в логический ступор ‒ “Именно поэтому ты должен осознать, что такое слова ‒ что это лишь туман, коробки и ничего более. И чтобы тебя слушали, а тем более слушались, ты должен найти способ сделать так, чтобы твои слова понимались и трактовались правильно, однозначно и без искажений, к примеру так, как это делают твои бабушки, великие принцессы. Луна неосознанно наводит архаичный туман, и вся эта тьма, строгий голос и древний языковой стиль заставляют пони сначала испугаться, а потом, в страхе, начать думать, что же именно от них хотят, самостоятельно переводя слова из старой стилистики в новую, тем самым, пусть и неосознанно, но повторяя их, запоминая и понимая их правильно. С Селестией легче, а чем ‒ думаю, ты догадаешься сам. Не спеши, подумай, попей чаю с халфой.

Словно повинуясь невысказанному приказу, из второй двери, что выходила на террасу и судя по всему, являлась и входом на кухню или столовую, выскочила уже знакомая мне зебра в голубых штанишках. На ее спине стоял поднос с чашками и несколько ваз с чем-то, напоминающим обычную землю или переваренные остатки пищи, причем разной степени съедобности. Она ловко вывернула шею и подцепив поднос зубами, поставила его между нами.
‒ “А пока ты ломаешь голову я, как хороший хозяин, должен показать тебе пару тонкостей нашего этикета” ‒ он лукаво улыбнулся, словно такие резкие смены тем доставляли ему огромное удовольствие, в то время как меня эта путаность разговора начинала отягощать, особенно тем что я уже и забыл про его вопрос о страхе, а о методе общения Селестии с подданными даже и не успел еще подумать ‒ “Итак, наши чашки для чая сильно отличаются от тех, к которым привыкли пони. Во многом, это обусловлено тем, что традиционно, мы пьем чай или сидя или лежа на боку, и на наших чашах нет привычных ручек, однако, есть кое-что похитрее” ‒ он приподнял одну из чашек, прихватив ее копытом за тонкий фарфор, и указал мне на широкий выступ у самого ее дна ‒ “Смотри, вот этот выступ, "джалькхим", вставляется в выемку на подошве копыта” ‒ он тут же это продемонстрировал ‒ “И чашка прекрасно держится, как бы ты ни крутил ногой, и для питья достаточно лишь слегка наклонить к себе копыто. Попробуй”. Я аккуратно повторил его действия и взял чашку. Как ни странно, но сидела она и вправду удобно, хотя положение ноги было не совсем привычным.
‒ “Как я уже говорил, у нас нет магов от стихии, и во многом, даже такая мелочь, как то, что вы зовете копытокинез, хоть и доступна многим, но очень слаба, да и при этом, сильно зависит от возраста, поэтому весь наш быт устроен так, что мы полагаемся лишь на собственные силы, и чашки тому яркий пример. Так же, впрочем, как и столовые приборы” ‒ улыбнувшись, он подхватил с подноса странную двурогую вилку и узкий, очень длинный нож, снабжённые специальными ручками для того, чтобы их можно было брать либо под бабку, как привыкли пони, или, как чашку, вставлять в углубление в центре копыта ‒ “К сожалению, в нашем обществе, в отличие от пони, не принято беззаботно подхватывать со стола то, что понравилось, даже если блюдо и полагается есть копытами или магией ‒ для этого есть специальные столовые приборы. Наверное, тебя это удивит, но на тебя могут серьезно обидеться за их неиспользование… Или использование только тех, что привычны для пони. Так что правило номер два ‒ “всегда используй зебринские столовые приборы”. Об их назначении я расскажу тебе позже, а пока ты должен знать только то, что сейчас ты возьмешь десертный нож и десертную вилку, после чего ‒ попробуешь отрезать мне кусочек халфы. Да, это вот этот кирпичик из тертых орехов, карамели и многого еще чего. На вид, конечно, неказисто, но довольно вкусно. А пока ‒ прошу тебя, продолжи свой рассказ.

После того, как свет угас и боль, терзавшая мое тело отступила так же резко, как и появилась, мы с Крисстал бросились к дому, вслед за скрывшимися в нем ночными стражами. Мысли о самом страшном подхлестывали остававшихся с нами стражей, и как-то незаметно для нас самих, мы с Крисстал оказались на спинах двух крупных жеребцов, тогда как остальные уже окружили здание под копытоводством декана, двигавшегося ко входу в дом. Дверь резко отворилась, и навстречу ему вытекло огромное, черное облако ‒ я почти сразу узнал отца, все-таки он не раз проделывал мой любимый фокус, но его яростно светящиеся глаза и резкие, экономные движения заставили меня сжаться от ощущения практически осязаемой опасности, разлившейся в воздухе. Даже декана проняло ‒ не разобравшись, что именно происходит, он выставил в перед копье, готовясь отразить внезапно возникшую опасность, но отец не церемонясь, растворился в воздухе и снова материализовался рядом со своим подчиненным, перекусив его оружие, словно соломинку.
‒ “Декан Брют!” ‒ голос отца был очень странным, в нем не было тех привычных мне с детства, игривых, добрых ноток ‒ лишь сталь и лед. Его голос и вправду больше соответствовал тому монстру что предстал перед моими глазами ‒ “Оцепить город! Никого не впускать и не выпускать! Действовать жёстко! Сын, за мной!” ‒ я вздрогнул, уши сами прижались к моей голове, в которой тотчас же зашевелились десятки, даже сотни мыслей о том, где я мог так накосячить, и что мне за это светит. Тем не менее, я взял себя в копыта, и спрыгнув на землю, побежал прямо к отцу, а за мной, хвостиком, устремилась и Крисстал.

В молчании, мы поднялись на второй этаж, в комнату родителей, где от увиденного меня, уже второй раз за этот день, пробрал настоящий озноб ‒ по комнате словно кровавый ураган прошёлся, особенно по кровати родителей. Все вещи были раскиданы, шкафы ‒ разбиты в щепки и как мне тогда показалось, везде, везде были кровавые простыни и какие-то длинные полосы ткани, напоминавшие использованные, окровавленные бинты.
‒ “Крисстал, выйди” ‒ глухой, потусторонний голос отца раздался за моей спиной. Обернувшись, я увидел как он закрыл дверь за испуганно попятившейся пони ‒ “Эти твари добрались до твоей сестры. Несколько ножевых ранений горла и шеи, обильная кровопотеря. Госпожа телепортировала ее в Кантерлот, в больницу. Насколько все серьезно ‒ я не знаю, но... В подвале сидит тот, кто на нее покушался, но у меня есть подозрения, что он был не один, поэтому Солнышко, сынок, напрягись и вспомни, не ошивалось ли возле вас хоть сколь-нибудь подозрительных пони?”.

Короткое, почти как в рапорте, описание ситуации, повергло меня в шок. Это же ее кровь, кровь сестры! Я хожу по ее крови! А это чувство, когда моя шея, казалось, готова была разорваться от этой нестерпимой, холодной боли всего несколько минут назад... Я упустил, я убежал и подставил ее! Это все я! Но как я мог? Эта кровь ‒ это моя ошибка, моя вина, отец прав! Я виноват, да, пусть он этого и не говорил открыто, но он же для этого меня сюда привел! Нет-нет-нет, он же не думает, что я это специально? Или он и меня сейчас... Чувство охватившей меня паники захлестывало меня с головой, грозя вырваться испуганным воплем... Но оно быстро отступило, повинуясь увесистому копыту отца, отвесившему мне старый-добрый подзатыльник, оставив после себя чувство испуга и какого-то непонятного для меня чувства нереальности происходящего.
‒ “Сын, соберись! Кто был рядом с вами? Кто-нибудь незнакомый пытался установить контакт с тобой или Крисстал?” ‒ слова отца растягивались, доносясь до меня словно через толстый слой ваты.
‒ “Простите...”‒ Крисстал робко сунулась в комнату ‒ “Земнопони, очень странная земнопони. Я сначала подумала, что она перехватчитца, а теперь, получается, что вполне может быть и нет. Она где-то нашего возраста, но выше и вообще, фигура у нее странная, вытянутая, как у зебр, а шкура вишневая, с чуть более темной гривой. Санни встретился с ней на сеновале Эпплов, и она как-то странно себя вела ‒ пыталась его… Ну, то ли... То ли еще чего... В общем, она прижала его к земле, ну а тут я из кустов как выйду, как им скажу, и… А она испугалась и сбежала!”‒ путаясь и глотая слова, протараторила Крисстал, испуганно глядя то на отца, то на меня. Да, похоже, видок у меня был еще тот ‒ ноги подкашивались, голова куда-то плыла, и куда бы я ни бросал свой взгляд, он везде натыкался на окровавленные куски ткани, разбросанные по обломкам мебели и полу.
‒ “Понятно. А теперь ‒ усните!”.

К списку моих нелюбимых дел, медленно но уверенно, прибавлялось "резать халфу десертным зебрийским ножом". Хотя поначалу, он и показался мне весьма удобным и отлично лежащим в копыте, но его заточка и узкая форма были очень неудобны, он то и дело норовил провернутся и выскочить из моего захвата, соскользнув в тарелку или воткнуться мне в ногу.
‒ “Чтобы добиться успеха, необязательно применять силу, мой юный друг. Достаточно хитрости или знаний, что, в сущности, одно и тоже” ‒ очередная расплывчатая подсказка Кха пользы мне не принесла, поэтому, скрипя зубами, я продолжил пилить эту тупую халфу этим тупым ножом, в надежде, что мои копыта не отвалятся раньше, чем сломается нож. Ведь если сломается нож ‒ я не буду виноват в нарушении этикета, ведь правда?
‒ “Ты винишь себя?” ‒ несмотря на откровенность вопроса и странное, муторное чувство, что вдруг поднялось у меня в душе, я все же воспользовался этим вопросом как возможностью отдохнуть, и отложил нож и бесполезную вилку в сторону.
‒ “Да, несмотря на то, что родители стараются доказать мне обратное, я поставил личные интересы выше безопасности себя и сестры, и то, что я не мог предусмотреть произошедшего, никак не освобождает меня от ответственности, как минимум ‒ перед самим собой. Она же почти ребенок!”.
‒ “Как и ты. Всё же, вы близнецы, но ты не сможешь быть с ней рядом всю жизнь, и то, что ты пытаешься быть взрослее ‒ не значит, что ты можешь понимать все так-же, как взрослый пони. Вообще, взрослым быть не интересно ‒ закостенелые взгляды, стереотипность отношений и предвзятость мышления, все стабильно и скучно. Быть может, твоя сестра и права в том, что хочет остаться ребенком подольше? Да и тебе это было бы полезно”.
‒ “Кха, и почему мне кажется что вы с Берри в этом вопросе на одной стороне?”‒ я взял свой чай и подгребя к себе немного опилок от халфы, закинул их в рот.
‒ “Быть может, но она еще этого не понимает, в то время как мне понадобилась большая часть жизни, чтобы осознать это”‒ он взял отложенные мной вилку и нож. Поставив, как мне казалось, совершенно не нужную вилку зубцами на халфу, он легко ударил по ее торцу ножом, и тут же, по брикету, пробежала тоненькая трещинка. Прошла всего секунда, и аккуратный прямоугольный кусочек упал на тарелку ‒ “Жизнь в большинстве своем ‒ лишь попусту потраченная энергия и время, и вот в чем парадокс ‒ в этом-то и заключается все удовольствие, именно так и живут дети и те немногие мудрецы, что осознали это.
‒ “И при этом вы подталкиваете меня к "взрослому мышлению", к самостоятельным выводам и самокопательству?” ‒ иронично, с подначкой поинтересовался я.
‒ “Есть ошибки, которые должен совершить каждый, ведь иначе ты не поймешь моей правоты. Да и тебе пока сложно дается мультипозиционная логика, особенно то, что она не терпит крайних вариантов. Но мы это исправим” ‒ он подвинул тарелочку с лакомством ко мне и хитро улыбнулся ‒ “А еще у нас есть обжаренные в масле свирлы ‒ это кузнечики, как называют их пони. Хрусткие, аппетитные ‒ хочешь, я покажу тебе, как нужно их есть с помощью вот этих вилок и ножа?”.

Я резко дернулся от навалившейся на меня тяжести, сквозь сон казалось, что она душит меня, вжимает в кровать и еще немного, и... Но вместо чего-то страшного и темного, я обнаружил себя на своей кровати, рядом со мной мирно спала Крисстал, и поскольку моя маленькая кровать не была рассчитана на двоих подростков, это “рядом” оказалось почти полностью на мне. Голову слегка дурманило, и по легкому испугу от вида ночных теней я понял, что отец применил особые силы, дарованные ему бабушкой, чтобы нас усыпить. Но зачем? Постепенно, в мою голову начали просачиваться воспоминания о крови, испачканных простынях, сестре и моей собственной вине. Вскрикнув в испуге, я соскочил с постели, оставив на ней так и не проснувшуюся Крисстал, и выбежал в коридор. Комната родителей была закрыта ‒ я даже и не подозревал, что на их двери есть внешний замок, комната Деда и Бабули тоже была заперта, и из-за нее доносилось лишь мерное посапывание стариков. Похоже, отец, недолго думая, и их отправил спать? Я почти уже решил, что все это ‒ лишь дурной сон, что ничего такого не было, и все привидевшиеся мне ужасы ‒ ни что иное, как то самое, сакраментальное “попа слиплась”, которым так часто пугала нас мать, но… В тот самый миг, когда я испустил долгий, облегченный вздох и уже повернулся было к двери в нашу с сестрой комнату, откуда-то снизу, донеслись приглушенные, но хорошо различимые в тишине дома крики.

‒ ”Черная тварь! Дай мне только выбраться! Я тебя заколю, как и твою мелкую дрянь!” ‒ выкрики неизвестного прервал резкий звук удара.

Аккуратно скользнув по лестнице к двери, ведущей в подвал, я приник глазом к приоткрывшейся щели, через которую увидел странного пони в желто-белую полоску, привязанного за все четыре ноги к столу, стоявшему над большой деревянной лоханью, заменявшей нашей семье и ванную, и маленький бассейн.
‒ “Кто тебя послал? Где твои сообщники?” ‒ с виду, стоявший рядом с пони отец был спокоен ‒ даже слишком спокоен, но его ровный голос, без намека на акцент стражей пугал меня больше, чем разворачивающаяся перед моими глазами картина.
‒ “Обломись, мышекрылая тварь! Я прославил себя, а твоя тварь уже сдохла! Давай, убей меня, сделай из меня мученика, покажи, что воспитала из тебя тьма! Восславь меня перед моим народом! Докажи им, что вас всех нужно уничтожить, дети звезд!” ‒ желтый жеребец ржал, веселился и ни капельки не боялся.

Я не знаю, что произошло дальше, но в следующее мгновение я вдруг оказался на нем. Его окровавленное лицо исказилось от боли, а сильные копыта отца пытались оторвать меня от кричащего, обделавшегося от страха убийцы.
‒ “Вот! Вот что вы создали! Убийц во славу тьмы, новые игрушки для Лунного Демона! Убей его, убей пока не поздно ‒ и ты будешь прощен!” ‒ видимо поняв, что он на какое-то время в безопасности, зебра осмелел.
‒ “Сын, иди наверх. Тебе здесь не место” ‒ отец поставил меня на пол, развернув к двери.
‒ “Не место? Он хотел убить Берри, и то, что ему это почти удалось ‒ это моя вина! Я это допустил, я оставил ее! Так где мое место, отец?”.
‒ “Я сам разберусь, и поверь мне, он пожалеет о каждом своем слове, о каждом дне своей жизни, но ты... Санни, прости, и хоть ты уже и не маленький, несмышленый жеребенок, но это не для твоих глаз” ‒ он подтолкнул меня к двери и с каменным лицом, выдержав мой умоляющий взгляд, все-таки вынудил меня повиноваться и выйти, после чего закрыл за мной дверь.

Я не знаю, сколько я просидел в гостиной ‒ быть может, пару минут, быть может ‒ и несколько часов. Моя голова гудела от мыслей, от попыток осознать произошедшее, и аккомпанементом всему этому служили крики и брань, доносящиеся из подвала. Зебр впал в какое-то фанатическое безумие, все его ответы сводились к одному ‒ что Луна, моя бабушка Луна ‒ Лунный Демон, мать ‒ Звездный Зверь, и их всех нужно уничтожить. Что мы с сестрой пришли уничтожить этот мир, и нас тоже нужно убить, а отец ‒ вообще стоит во главе всего этого, и его нужно… Правильно, убить, хотя если он прозреет и сделает все сам, его простят. Странные у него методы, но с другой стороны это то, чего я так боялся ‒ неприятие, причем такое, что несмотря на наше положение и статус, рискуя собственными жизнями, они готовы на все. Но кто эти “они”? Они не все пони, по существу, даже этот желто-полосатый жеребец ‒ не пони, но если правда откроется, то не получится ли так, что к ним примкнет большинство, в том числе и те, кто населяет нашу огромную страну?

Из раздумий меня вырвало громыхание двери ‒ в столовую ввалилось несколько стражей, один из которых тут же вырос передо мной, закрывая от меня конвоируемых пони.
‒ “Сссэр, вам не ссстоит тут находитьссся. Давайте, я сссопровожу вассс наверх” ‒ обращаясь ко мне как к взрослому, страж натянуто улыбнулся и видимо ожидая моего согласия, замер рядом. Бессмысленно кивнув головой, я покорно поднялся, но... Обернувшись, я увидел, кого они привели и кого именно они вели в наш подвал ‒ вишневая шкурка выделяла свою обладательницу среди окружавших ее, темных фигур, а понуро шаркавашя за ней, пожилая кобыла с выцветшей, розовой шкурой и некогда золотистой гривой, в отличии от Ринги, которая хоть как-то пыталась держатся достойно, даже в таких обстоятельствах, всем своим видом давала понять, что она уже сдалась.
‒ “Что она здесь делает?” ‒ собрав всю храбрость, что у меня еще оставалась, я попытался придать себе и своему голосу командирский вид.
‒ “Взяли на Кантерлотссской дороге. Они пыталисссь сссбежать, девчонка сссответссствует переданному нам описссанию” ‒ мой мозг встрепенулся, образы подвала и того, что может случиться там с Рингой, словно холодный душ, обрушились на мою голову. Время вокруг остановилось, осталась только одна мысль ‒ "только не в подвал!". Быть может, я должен был на неё злиться, желать мести, но за что? Я ведь даже не был уверен, что она намеревалась что-то со мной сделать, да даже если и так ‒ у нее была такая возможность, но она и не подумала ею воспользоваться! Меня лихорадило, и свой голос я услышал словно со стороны, вмиг ставшими чужими губами произнося слова, которые, похоже, сам плохо понимал.
‒ “Я не узнаю ее. Думаю, вы ошиблись!” ‒ страж посмотрел на меня так, словно увидел впервые. Потом обернулся на Рингу, и снова уставился на меня.
‒ “Хорошая попытка, малец. Могла бы и сработать” ‒ от такой наглости он даже потерял акцент, но пересилив себя, криво усмехнулся и потрепав меня своим огромным копытом по голове, вновь мягко подтолкнул в сторону лестницы на второй этаж ‒ “Вот только они уже во всем сознались, так что извини, но решать их судьбу уже не нам”.

‒ “Быть может, теперь ты сможешь ответить на мой вопрос о том, что же такое страх?” ‒ Кха пил чай и грыз кузнечиков. От этой "умиротворяющей" картины меня слегка подташнивало, даже несмотря на то, что на вкус они, и в правду, были очень даже ничего. Словно семена подсолнуха, которые любила грызть мать, напоминая при этом погруженного в размышления мудреца.
‒ “Стихи” ‒ погружённый в собственные воспоминания, я вдруг явственно понял, что именно это слово является ответом на вопрос старика.
‒ “Как и в мироздании материи, в мироздании чувств есть свои столпы, и страх ‒ один из них. Пожалуй, объяснить или описать его еще сложнее, чем любовь, но почему-то об этом не принято говорить. Хотя в той или иной форме, его переживал каждый. Как ты думаешь, если бы его не было, ты бы поступил точно так же?” ‒ Кха заерзал на подушках, стараясь как можно удобнее разместится в луче сместившегося солнца.
‒ “Нет, наверно все-таки нет. Я не понимаю, чего я боялся, вернее, я понимаю, что я боялся ее попадания в подвал, но почему? Ее вина была несоизмерима с виной Кшела, этот религиозный фанатик, как мне кажется, все таки получил свое” ‒ от этой мысли я вдруг явственно почувствовал привкус крови на своих зубах.
‒ “Ты считаешь, что поступил верно?”‒ его зеленые глаза вдруг встретились с моими, мне показалось что старик смотрит мне в душу, отчего меня вдруг пробрал настоящий озноб.
‒ ”Да” ‒ тихо выдохнул я ‒ “По крайней мере, она жива”.

Тем временем подчиненные декана уже спускались в подвал, и вскоре, дом огласил дикий крик розовой кобылы.
‒ “Кшеееееееееел!” ‒ по ее голосу я понял, что кричала старшая.

Не задумываясь, я бросился к двери в подвал. Стражи попытались поймать меня, но в небольшой столовой, в которую набилось так много пони, было слишком тесно. Кубарем слетев по лестнице, я оказался в подвале, где меня тут же, едва не вырвало от открывшегося мне зрелища. Отец все же был прав, и мне не стоило этого видеть, а тем более ‒ видеть, как это происходило.
‒ “Убийца!” ‒ пожилая кобыла попыталась набросится на отца, но стражи тут же прижали ее к полу.
‒ “Твой сын пытался убить мою дочь” ‒ холодно и отрешённо произнес тот, смотря на кобылу, как на пустое место ‒ “А ваша дочь должна была убить моего сына”.
‒ “Это ложь! Ничего она не должна была!” ‒ простонала пожилая пони, и осела в копытах стражей, глядя на окровавленное нечто, лежавшее на некогда чистом столе. Мне почему-то вдруг явственно представилась Ринга, вот так вот лежащая на месте Кшела, и от осознания того, что до этого осталось совсем недолго, мне стало дурно. Рот наполнился кислой слюной, но я не мог заставить себя отвести глаза от валявшегося под столом куска мяса, по краям которого виднелась испачканная кровью, некогда бело-желтая шкура.
‒ “Вот вам ваш суд пустыни! Вот как это называется!”‒ отец тенью резко переместился к причитающей кобыле, заставив ее вскрикнуть от страха ‒ “Думала, что тут не найдется на вас управы?”.
‒ “Кто вас послал?” ‒ все тем же ледяным тоном спросил он, переводя взгляд на прижавшуюся к полу Рингу. Тихо плача, та выворачивалась наизнанку, едва не тычась носом в окровавленный пол.
‒ “Я ничего не знаю, господин отправил меня и детей домой, не объяснив причины! Это правда!” ‒ старая пони сжалась в комок, старательно отводя взгляд от темной фигуры.
‒ “Неужели? Так и не сказал?!” ‒ он хищно улыбнулся, старательно демонстрируя ей свои острые зубы ‒ “И не приказал тебе и твоим детям жить в Понивиле? И не рассказал, кого вам искать? Твой сын многое успел поведать, но не все. Декан! Вяжите эту тварь к столу!” ‒ мое сердце замерло, когда его копыто указало на Рингу.
‒ “Нет, не смейте!” ‒ вдруг заголосила старая кобыла, снова пытаясь вырваться из крепкой хватки стражей. Ринга же нашла в себе силы подняться, и в сопровождении стражей, гордой походкой подошла к столу.
‒ “Посмею, еще как посмею! И поверь она промучается очень долго, а потом и ты займешь место того, что от нее останется!” ‒ проревел отец ‒ “Кто вас послал? Кто учил твоего сына?!”.
‒ “Я не знаю!”.
‒ “Тогда, пока я добр, я даю вам обеим шанс. Отвечайте, или на своих шкурах узнаете, что сделать больно можно и не прибегая к силе!” ‒ отец взял со стола тонкий, длинный, и несомненно, острый клинок. Кажется, я когда-то видел его в одном из материнских сундучков? ‒ “А потом, при вашем содействии, быть может, вы даже доживете до суда. Все, что мне нужно знать, так это имена тех, кто вас послал, ваших связных и тех, кто обучал твоего сына!” ‒ тонкое лезвие клинка прошлось по шее пожилой пони, слегка касаясь ее шкуры.
‒ “Я не знаю! Это знал только Кшел!” ‒ отчаянно заголосила кобыла.
‒ “Ну что же, значит, по-хорошему не договоримся. Декан, вы закончили?” ‒ он развернулся к уже привязанной к столу Ринге ‒ “Начнем, пожалуй, с ушей”.
‒ “Прекрати!” ‒ мой сдавленный голос прозвучал крайне неубедительно, но отец все же услышал.
‒ “Прекратить что? Прекратить допрос и спустить им с копыт кровь Берри?” ‒ он развернулся ко мне и наши глаза встретились. В его горящем желтым огнем взгляде была пустота ‒ казалось, что место моего отца занял какой-то бездушный маньяк, из тех пони, что пройдя войну, так и не смогли остановиться и прекратить убивать ‒ “Или ты хочешь простить убийц?”.
‒ “Они никого не убивали, отец” ‒ он резко возник передо мной, сверкая своими огромными глазами.
‒ “Они почти убили твою сестру!”.
‒ “Он, а не они! Он получил свое, а они ‒ лишь испуганные пони, мирные, испуганные пони, а не солдаты. Если бы они хотели кого-то убить, то сделали бы это сразу!” ‒ первый раз в жизни я перечил отцу. Мои ноги дрожали, а сердце грозилось вскочить из груди, но какая-то внутренняя сила толкала меня вперед, убеждая меня, что я прав.
‒ “Нет, сын, ты ошибаешься. Они такие же убийцы! И то, что ты этого не понимаешь, значит одно ‒ они чем-то одурманили тебя! А значит ‒ добрались!” ‒ он вновь перетек к столу, но… Я оказался быстрее. Не теряя времени, я прошмыгнул между ног стоящих в подвале пони, вскочил на стол и лег на Рингу, прикрывая ее своим телом. Увы, на помощь отцу пришли стражи, несмотря на все мои крики и брыкания они сняли меня со стола и поставили на пол, перед отцом. Он попытался что-то сказать, но мое копыто уже двигалось по направлению к его лицу.
‒ “Убийца! И чем ты тогда лучше их?!” ‒ он непонимающе смотрел на меня, не в силах осознать происходящее ‒ “Декан, мой отец невменяем! Как старшего по званию, я прошу вас принять командование!”
Я шкурой чувствовал десяток пар глаз смотревших на меня в изумлении от того, что я, сопляк, посмел командовать, не только стражами, но и наводящим ужас на всех осведомленных пони и не-пони Ликтором Принцессы Ночи, Графитом Раг, своим знаменитым в узких кругах профессионалов отцом.

‒ “И именно тогда ты получил ее?” ‒ Кха указал на мое бедро, уже несколько дней как украшенное меткой в виде черного солнца, в которое был вписан растущий лунный серп.
‒ “Да, именно тогда, именно на нее смотрели стражи, на то, как выразился один из них "Как из жеребенка ты стал жеребцом". Двое крепких ребят подхватили меня и не смотря на мои брыкания и крики, уволокли меня наверх, а через несколько минут ко мне пришёл отец. Видеть мне его не хотелось, это если мягко говорить, но оказавшись в его медвежьих объятьях, особо не посопротивляешься. Он объяснил мне, что такое допрос. Кратко, но так, чтобы я понял, как отлично вписался в этот спектакль. И что кровь Кшела на его копытах… Что она была оправдана. Чтобы никто больше не смог сделать того, что сделал этот… Этот подросток, пытающийся стать жеребцом”.
‒ “Кровь за кровь ‒ что ж, по закону пустыни, он был бы прав. А что случилось с девочкой и её матерью?” ‒ Кха как-то обеспокоенно заерзал.
‒ “Я не знаю. В подвал меня не пускали, но и криков я не слышал, а через пару часов их увезли, в Кантерлот”.
‒ “Что ж, вот мы и добрались до главного вопроса, суть которого звучит как “ответственность” ‒ он встал и подойдя к двери на кухню, приоткрыл ее, что-то гортанно крикнув на непонятном мне языке ‒ “Мой друг, так уж получилось, что перед тобой сейчас встанет нелегкий выбор, ответственный и серьезный. Твое положение как гражданина Зебрики и Эквестрии создает интересный юридический прецедент. Ты можешь выбрать, по каким законам будет осуждена твоя несостоявшаяся убийца” ‒ я растеряно смотрел на то, как конвой из четырех зебр идет к нам через двор. Между ними шла Ринга ‒ казалось, что за пару дней она сильно похудела и стала какой-то бледной, но это точно была она. На ее шее был одет широкий кожаный ошейник, а ноги ‒ стреножены ‒ “По законам Зебрики, тело несостоявшегося убийцы переходит в пожизненное владение того, на кого совершено покушение. По законам Эквестрии, ей грозит, несколько сотен тонн соли, что, в среднем, составляет пятнадцать или двадцать лет работы”.
‒ “Но я не хочу выбирать! Она же ничего не совершила! За что?!”‒ я негодующе посмотрел на старика, виновато опустившего глаза.
‒ “Прости, мой друг, но перед законом равны все, а статья о покушении на убийство есть и у нас, и у вас. Но в твоих силах сделать ее наказание как можно более легким ‒ она не может вернуться домой, ведь там ее казнят как беглую рабыню, и ты не можешь отпустить ее, ссылаясь на законодательство Зебрики, не действующее в Эквестрии, так как им это не предусмотрено. Так же, как и в законодательстве Эквестрии, по которому ее делом, как особо тяжким, должны заниматься принцессы, а они, как ты и сам понимаешь, ее не отпустят, да и под давлением твоей матери, вряд ли смягчат её наказание”.
‒ “Но как же так?!” ‒ глядя на бедную девушку я никак не мог понять, почему она находится тут, и почему я должен принимать решение за нее.
‒ “Самый гуманный вариант для нее ‒ это рабство” ‒ тихо вздохнул Кха.
‒ “Но как рабство может быть гуманным?!” ‒ от дикости этой мысли у меня даже волосы в гриве зашевелились.
‒ “Ну, как минимум тем, что не начальство лагеря распоряжается ее судьбой, а хозяин, который как захочет ‒ так и поступит, и если он считает, что рабство это анахронизм…” ‒ намек Кха был достаточно понятен.
‒ “Но ведь и рудники тоже неплохой вариант? Все, что от нее потребуется, это только работать? Там же свободное поселение, осужденные просто не могут уехать?” ‒ мое наивное заявление явно удивило старика.
‒ “Санни, ты никогда не думал, почему преступников наказывают именно такой работой? Ведь можно приговорить их, к примеру, к шитью накопытников, но таких приговоров почему-то не выносится. Как думаешь, почему?”.
‒ “Не знаю... Быть может из-за того, что накопытники можно и самому сшить, или у портного заказать?” ‒ уверенности в сказанном у меня не было.
‒ “Через десять лет работы на рудниках, перед тобой предстанет не молодая кобыла, в самом расцвете лет, а старуха, с полуоблезлой шкурой и кашляющая так, что будет казаться, что ее легкие вот-вот окажутся на полу. Даже магия и медицина с трудом смогут ей помочь, и то, больше купируя симптомы. Это не просто тяжёлая, это вредная работа, она сжигает пони изнутри ‒ мелкая пыль, что навсегда остается в легких, засоление организма, силикоз, вибрационная болезнь, гипоксия от постоянной нехватки воздуха в шахте, и много других, не менее неприятных последствий, ждут ее на рудниках. Ей еще крупно повезет, если она успеет забеременеть в первые несколько лет, и еще больше, если это будет желанная беременность, однако воспитание ребенка в таких условиях, да еще и отрыв на несколько лет от работы на шахте, не сократят, а лишь увеличат ее срок. Не говоря уже от том, что в тех диких местах, куда ее сошлют, навряд ли соберется культурная компания, а невозможность хоть куда-нибудь выехать сделает ее жизнь и ее детей весьма неприятной.
‒ “Хорошо, развяжите ее!” ‒ повинуясь легкому кивку Кха, один из охранников развязал веревку, освобождая Рингу.
‒ “Иди к нам, не задерживайся” ‒ голос Кха вдруг приобрел какую то отрешённость, словно он говорил с неодушевленной вещью.
‒ “Слушаюсь, достопочтенный” ‒ она угрюмо опустила голову к земле и повинуясь, пошла к нам.
‒ “Итак, твой хозяин выбрал для тебя слишком гуманное, на мой взгляд, наказание. С этого дня и до твоего последнего вдоха, твое тело принадлежит только ему, и не сможет он продать тебя, ибо нет место преступнице среди невинных, и нет закона для его решений, и лишь твоя смерть подарит тебе свободу. Но учитывая то, что мы не дома, твой господин любезно согласился повиноваться некоторым законам Эквестрии, и он не возьмет твою жизнь на территории этой страны, и не станет тебя клеймить” ‒ от слов старика меня пробрал озноб. На что еще вот так вот, незаметно, я согласился? ‒ “Да будет свершено правосудие!”.

Развернувшись, Кха склонил голову в поклоне, и сопровождаемый эскортом зебр, ушёл на террасу. Я же все смотрел на Рингу, одновременно стыдясь своего решения и уговаривая себя, что так было нужно, и я должен быть хорошим хозяином. Голова моя вновь кружилась от сотен разных мыслей, и я не сразу услышал донесшийся до меня голос старика ‒ “Дети мои, суд кончился уже пару минут назад. Не стойте там, подойдите ко мне”.
‒ “Пошли?” ‒ я улыбнулся ей, пытаясь подбодрить ее своим видом, но мое предложение подействовало на нее как хлыст. Кобылка тут же подошла ко мне и встала рядом, видимо ожидая, когда я начну двигаться. Я тихо вздохнул, и пошёл к Кха.
‒ “Что же, мой друг, настало время нам расстаться. Справедливость восстановлена, а традиции… Ими можно и пренебречь, все же не всем им сейчас место. Главное, помни о том, что она будет послушна тебе во всем, абсолютно во всем, и только ты решаешь как она будет жить. Но помни, тебе подвластно лишь ее тело, ты можешь выпороть ее, заморить голодом, сгноить на тяжёлой работе, но ты никогда не получишь ее душу. Именно поэтому мы осуждаем только тело.

Увидев нас, Буши тяжело вздохнул, видимо, предвидя надвигающуюся бурю и подойдя к нам, молча начал натягивать на меня доспехи.
‒ “Куда теперь, сэр?”‒ молодцевато поинтересовался командир гвардейцев.
‒ “В больницу, потом ‒ в казармы Легиона” ‒ ответил за меня Тэйл, недобро пошутив напоследок ‒ “В больнице сразу же начинай искать бинты, пару шин для фиксации переломов, носилки и обезболивающее”.
‒ “Я думал, мы возвращаемся в замок?” ‒ недоумевающе спросил я.
‒ “Да, но сначала, по просьбе принцессы Луны, мы идем к ней, а она ‒ в больнице, с Берри, что, как ни странно, нам на копыто, а потом, с массовыми потерями, прорываемся к Легату и пытаемся сдав тебя, быстро, и по возможности безболезненно, убежать”.
‒ “Буши, неужели все так плохо, что ты отказываешься от хорошей драки?”.
‒ “Вот именно поэтому я и говорю, “с массовыми потерями” и “прорываемся”. А дело и вправду дрянь, по крайней мере из того, что мне известно. Легат сама, лично грозилась отправить эту вот девчонку на какие-то “урановые” рудники, где покажет ей небо в алмазах, и прочие ужасы, не уложившиеся у меня в голове. Меня вон тоже подговорила, чтоб я, по пути, с тобой воспитательную беседу провел” ‒ он улыбнулся и со всей силы затянул ремни на моей спине.
‒ “И ты про это забыл? И только сейчас вспомнил?” ‒ такое откровение старого солдата, который, как мне казалось, приказ выполняет чуть ли не рефлекторно, меня сильно удивило.
‒ “ А я и не думал” ‒ он ухмыльнулся и встал впереди меня ‒ “Ладно, ребята, двинули отседова!”.

Уже на подходе к больнице стало понятно, что в казармы мы сегодня не пойдем. Деловито шнырявшие вокруг больниц Легионеры, с толстыми сумками корреспонденции на боках, и несколько десятков из первой и второй кентурий, расположившиеся вокруг госпиталя, явно говорили о том, что мама нашла компромисс между семьей и службой, превратив больницу в свой выездной штаб.

Но и мышекрылая братия не отставала, и хотя мелькали они реже, но в охранении смотрелись куда как внушительнее, тем более такие отборные экземпляры, как личная охрана бабушки, она же ‒ дворцовая сотня, тут иные были и покрупнее отца.

Нас, без разговоров, сразу же препроводили во внутренний садик, что со всех сторон был окружен зданием больницы, а сверху ‒ накрыт прозрачной крышей, что давало нам возможность гулять здесь совершенно свободно и в любое время. И уже со входа я услышал голос матери, оживленно и с большим количеством эпитетов и заимствованных из сталионградского языка слов, спорящей о чем то с бабушкой.
‒ “Отвлекающий маневр, ценой в сто тридцать жизней мирного населения? Хороши у них методы, ничего не скажешь! Просто ohyet!” ‒ знакомый звук клацнувших когтей ее поножа раздался где-то за углом, среди деревьев.
‒ “Сие прискорбно есть, и должно НАМ было предвидеть сей итог, но и смириться со столь зверским нападением МЫ так же не могли. МЫ рады, что успела ты прибыть туда стремительно и вовремя, остановив сих мерзких диверсантов и убийц”.
‒ “Было бы что останавливать! Прибыв, мы и развернутся не успели, как их уже и след простыл. Отступили за холмы, разбились на десятки и ушли партизанить, а пока я за ними гонялась, эти ssyki подбирались к мои детям!” ‒ клацанье когтей повторилось, и на пол посыпались обломки чего-то твердого.
‒ “Успокойся, МЫ понимаем твою боль. Кровь требует крови, удар требует действий и мести, НАШ маленький Легат, но время еще не пришло. Тебе придется набраться терпения. Уверены МЫ, что все обошлось”.
‒ “Обошлось? Берри в реанимации, Санни в гостях у этой сволочи Кха, и наверняка, развесив уши, внимает каждому его слову. А домой вернется с девчонкой на поводке, не подумав ни о чем!”.
‒ “Может, хватит уже дуться на старика? В конце концов, он всегда был таким же воином, как ты, только оружием его было слово. Он очень мудр и интересен, не стоит быть такой предвзятой. Да и маленькая помощь в его семейных проблемах ‒ это, наверное, самое малое, что мы можем сделать для него”.
‒ “Тебе видней, где он мудрей, и чем там интересен” ‒ иронично хмыкнула мать.
‒ “И об этом ведаю” ‒ голос Луны прозвучал как-то странно игриво.
‒ “Ох, вот только не начинай, ладно? Хватит с меня и Селестии! Вы там мемуары не надумали еще издавать?”.
‒ “Какая любопытная задумка... Как думаешь, описание довольно бурных снов одной моей знакомой пегаски сойдет в качестве пролога?”.
‒ “Эй! Ты же это не серьезно?!” ‒ отчего-то забеспокоилась мать ‒ “Правда?!”.
‒ “Посмотрим. И я думаю, что Санни уже получил и составил собственное представление о нашем полосатом друге. Вот мы сейчас его и узнаем” ‒ она направилась в сторону входной двери, где, заслушавшись их разговором, стояли я и Ринга. Резко встрепенувшись, я пошёл ей навстречу, стараясь делать вид, что ничегошеньки не слышал и вообще, только сейчас вошел в коридор.
‒ “Добрый день!” ‒ не успел я пройти и половину расстояния, разделявшего меня и Луну, как оказался в цепких, мягких, успокаивающих материнских объятьях. Мне захотелось вновь, как раньше, прижаться к ее груди и прижав нос к сладковато пахнущей шерсти, замереть, ощущая, как все трудности, казавшиеся до того страшными и совсем-совсем неразрешимыми, вдруг отступают куда-то прочь.
‒ “Дурачок ты, Солнышко, дурачок и бабник, а в прочем, как и все жеребцы” ‒ она тяжело вздохнула и побаюкав меня в своих объятьях, наконец, отпустила, вновь давая ощутить весь груз серьезных, “взрослых” трудностей, свалившихся на мою спину ‒ “Вот что ты теперь с ней будешь делать, а?”.
‒ “Не знаю, мама. Но все же это лучше, чем рудники!” ‒ довод, который казался неоспоримым в устах Кха, вдруг сделался каким-то шатким и ненадежным под ироничным взглядом черных материнских глаз.
‒ “А где она жить будет, ты подумал? На что ей вообще существовать? Ты, вообще-то, несовершеннолетний, иждивенец, и сам ничем не владеешь” ‒ минутная слабость мамы, видимо, прошла, и передо мной, как всегда в подобных случаях, предстала мама-Легат, с неудобными вопросами и трезвым подходом к жизни, напрочь выколачивающими любую дурь из головы. Правда не из головы Берри ‒ наверное потому, что ее дурь выбивали экспериментально, через круп.
‒ “МЫ рады, Легат что ты столь быстро смирилась с изменением в твоем семействе, и дабы не стеснять более внука НАШЕГО вопросами, о коих ему думать пока не следует, мы берем нашу столь незадачливую подданную Зебрики, волею своих соплеменников в рабстве у упомянутого внука нашего пребывающую, под свою опеку, в замке Кантерлота или на Лунном Дворе, в зависимости от места прибывания нашего внука” ‒ судя по веселому взгляду, которым одарила Луна уже порядком закипающую мать, это была страшная месть, возможно ‒ за шпильку про Кха, или же заранее запланированный вариант жуткой мсти.
‒ “Шутки шутим?” ‒ тяжело вздохнув, мать посмотрела на бабушку, непроизвольно поигрывая “когтями”. Странные стальные поножи, охватывающие ее передние ноги, с глухим щелчком исторгли из углублений на покрывавшей копыта стали необычные, пугающие отростки-пальцы, тотчас сделав ее похожей на нахохлившегося, пятнистого грифона. Поежившись, я передернул шкуркой на спине при звуке расколовшегося на части камня, попавшего в захват этих стальных “лап”, каждая фаланга четырех пальцев которых заканчивалась коротким, но широким, слегка изогнутым, трехгранным когтем. Похоже, куски белого камня и порядком ободранный постамент ‒ вот и все, что осталось от многострадального бюста древнего Хиппокампуса, по традиции, изображаемого почему-то в виде морского конька, после того, как мать “выпустила пар”.
‒ “И более того, дочь моя, я прошу тебя и внуков перебраться в мой чертог. Твое постоянное присутствие в казармах не является столь необходимым, как ранее, а принимая во внимание вашу безопасность, казармы ‒ это далеко не лучшее для вас место”.

Мать удивленно взглянула на бабушку.
‒ “Я доверяю всем и каждому, кто доверил мне свою жизнь, и напомню вам, Госпожа, что я лично отвечаю за каждого из вверенных мне пони! Поэтому я прошу вас избавить от подозрений моих…”.
‒ “Твоя внутренняя стража прекрасно знает свою работу, но даже фрументарий Желли иногда ошибается” ‒ отбросив официально-выспренный тон, примиряюще понизила голос Луна. На лице матери заиграли желваки, она, конечно, понимала, на что намекала бабушка, как и разумность ее предложения ‒ “Да и в казарме всегда полно пони, которые с удовольствием примут в свой круг молодых пони, но не кажется ли тебе, что этот твой отлаженный механизм не предназначен для того, чтобы нянчить молодых жеребят?”.

Послышались тяжелые шаги. Со стороны блока палат, бодрым шагом, в сад вышел большой, черный жеребец. Остановившись, пегас обозрел открывшуюся ему картину разрушений, оставшихся после схватки матери с памятником, после чего двинулся к нам, потряхивая головой. Во всем его облике, в развевающейся на утреннем ветерке гриве, в тронутой сединой бородке, в хитром прищуре глаз было что-то знакомое и родное.
‒ “Доброе утро, Хомячок. Здравствуй, Луна” ‒ как ни странно, но непонятного пони с голосом отца никто не разорвал, не изгнал на луну, и даже стражу не позвали ‒ “Санни, смотрю, мне есть, чем гордиться? В общем, что бы они тебе тут ни говорили, ты прав и поступил правильно!” ‒ постепенно, до меня начало доходить, кто остановился передо мной, заглядывая мне в глаза. Нет, конечно, я и раньше, несколько раз, видел отца без облика, но тогда я был маленьким, и плохо запомнил эти краткие мгновенья. А в последние годы отец никогда не снимал облик, несмотря на жёсткие предписания от врачей его далекой Обители и просьбы матери, иногда, предъявляемые ему в достаточно ультимативной, и даже мордобойной форме.
‒ “Дорогой, а ты не ohrenel?” ‒ подойдя к нам, мать уткнулась головой в его шею ‒ “Как она? Как… Как ты?”.
‒ “Все еще спит. Доктор Харт Крос говорит, что с поправкой на ее возраст, вес, пол и множество других факторов, что такие глупые пони, как я, не смогут понять даже если бы их всю жизнь заставляли учиться медицине, проспит еще часов десять” ‒ он обнял мать крылом и прижал к себе, даже несмотря на явно немилосердно врезавшиеся в его бок металлические элементы ее доспеха, и не спешил ее отпускать.
‒ “Он, как всегда, очень мил. Что ж, времени у нас осталось мало, поэтому пора решать, как нам поступить” ‒ Луна помрачнела. А за ней и родители.
‒ “Она нас за это никогда не простит, особенно тебя” ‒ мать с грустью посмотрела на Луну.
‒ “Я и сама себе этого не прощу, но у нас нет выхода. Если в телесном плане не останется и намека на произошедшее, то в духовном...” ‒ Луна тяжело вздохнула.
‒ “Ты думаешь, блокирование памяти поможет?” ‒ мать с надеждой посмотрела на бабушку, бросив взгляд на покрытую магическим доспехом, правую ногу. Я знал, что там, под голубоватой сталью, скрывается грубый, алый рубец, закручивающийся вокруг материнской ноги.
‒ “Да, это довольно распространенная практика, особенно среди детей, подвергшихся подобным испытаниям. Дело в том, что из-за ее инаковости, вызванной происхождением жеребят, нам нужен достаточно сильный и искусный волшебник. Но ее расческа…” ‒ Луна помрачнела еще больше ‒ “Она выдаст нас с потрохами”.
‒ “Так может, просто подменить ее?” ‒ предложение отца, хоть и было разумно, было встречено с негодованием.
‒ “Нет, Графит, я не хочу терять последние крупинки ее доверия” ‒ Луна недобро взглянула на своего ликтора ‒ “Есть один способ, как обмануть расческу. Заклинание ее устроено так, что ищет в памяти следы воздействия Селестии и… И мои. Старсвил и не предполагал, что будут и другие аликорны. На этом мы его и подловим”.
‒ “То есть, просим Твайлайт, она пару раз сверкнет рогом ‒ и все?” ‒ мама явно надеялась на лучшее, не предполагая, что все окажется куда как сложнее.
‒ “Нет, Скраппи, Твайлайт не подойдет. При все моем к ней уважении, она стала принцессой и аликорном лишь благодаря моей сестре, и… В общем, не будем углубляться в историю ее появления на свет, хорошо? Она провела в своем новом качестве слишком мало времени для того, чтобы я могла доверять ей такое ответственное дело, как работа с памятью моей внучки.”.
‒ “Твою ж мать за вымя!” ‒ тихо выругалась мать, вновь саданув по камню. На этот раз, лапа оставила на камне постамента четыре выбоины-разреза ‒ “То есть, нам на поклон к Кадензе идти?!”.
‒ “Да, как это ни прискорбно. И как это ни странно, она отказывается нам помогать. Главным образом ‒ мне, но есть одно условие, при котором она непременно согласится, несмотря на всю свою “великоимперскую” спесь” ‒ Луна кисло улыбнулась.
‒ “Книга?” ‒ отец настороженно взглянул на Луну. Ему явно не нравился этот вариант.
‒ “Да”.
‒ “Что еще за книга?” ‒ удивилась мать. Хорошо еще, что она не видела мою заполыхавшую мордочку!

в‒ “Одна из пяти книг, что я когда-то написала для своих детей. В них все мои знания как богини плодородия, и очень много того, что можно было бы использовать во зло, чем и воспользовалась Найтмер Мун. Сейчас их осталось три ‒ две у меня, и одна у Санни” ‒ отец как-то забавно хмыкнул, словно зная, что в них нарисовано. Правда я бы не подумал, что куча фривольных рисунков могут быть настолько страшной тайной.
‒ “Ниииипоняла…” ‒ хруст камня в “лапе” матери теперь мог соперничать со скрипом ее зубов ‒ “Что-что там находится у Санни?..”.

Буря бушевала недолго, и окончилась лишь криками, разнесенными скамейками, несколькими выбитыми окнами приемного отделения и распотрошенным диваном, которым отец с Луной, нервно улыбаясь испуганному персоналу госпиталя, прижимали бушующую мать к стене. Спор о том отдавать книгу или нет, длился гораздо дольше, но скорее для того, чтобы поддержать бабушку в столь трудном для нее решении. Мать была явно рада избавиться от этой “самопальной Кама-Сутры”, как она обозвала древний артефакт, хотя мне показалось, она явно сожалела, что он не попал в копыта именно ей. Обстановка разрядилась, но настроения взрослых были явно далеки от приподнятых. Вопреки моим опасениям, о моем решении взять Рингу разговор больше не заходил, но все же, было решено два вопроса.

Во-первых, мы с сестрой оставались во дворце, как бы нам ни хотелось обратного. Пока не будет уверенности в том, что нам ничего не грозит ‒ лучше было не рисковать.

Во-вторых, нас пора было выводить в высший свет, как этого требуют этикет и традиции, ведь знатные роды уже негодуют по поводу того, что внуки Госпожи до сих пор не представлены всем сиятельным мордам нашего королевства, которых даже не потрудились пригласить на именины столь высокородных особ.

И в завершении всего, наша личная безопасность и охрана усиливалась ‒ было решено, что на массовых мероприятиях мы будем облачены в легкую броню, скрытую костюмами или еще каким-либо образом, спрятанную от глаз. От этого предложения у меня зачесалось во всех местах, скрытых от взглядов окружающих пони напяленным на меня металлом, но я благоразумно решил не возражать, чтобы в голову бессердечных родителей не пришла еще какая-нибудь мысль ‒ например, замаскировать надетые на нас доспехи одеждой, сшитой в кантерлотском бутике “Карусель”.

Я лежал на своей кровати-пуфике и подумывал, а не нагло ли будет попросить поставить мне кровать побольше, желательно такую по размерам, какие стоят у принцесс. На которой может поместится пара аликорнов и табун пони, голов на десять. Все-таки такими темпами, скоро она мне понадобится, тем более, что уже сейчас на моем старом ложе мы втроем помещались с трудом. Ринга и Крисстал лежали по бокам, при этом, не сговариваясь они обе на меня же и обиделись, поэтому, в наказание, легли так, что их спины уперлись в мои бока. При этом они обе вжимались в меня так, что я с трудом мог дышать. Оказавшись зажатым между ними, я лежал на животе, подобрав под себя ноги и укрыв девочек своими крыльями. Сначала, меня просто сжимали, словно цветок между кусками сендвичного хлеба, но дождавшись, когда обиженные уснут, я все-таки смог выпростать ноющие крылья из придавивших меня тисков кобыльих спин, однако, лишь для того, чтобы обнаружить, что мои конечности оказались в цепких копытах кобылок, прикрывшихся ими на манер одеяла. Любая моя попытка убрать крыло с любой из этих сонь вызывала ворчливое сопротивление, так что я лежал, распяленный как бабочка, взирая на хаос что творился в моей комнате ‒ и в моей голове.

Вернувшись в замок из больницы, и впервые оказавшись наедине с Рингой, я растерялся и начал, наконец, понимать, что даже не знаю, как мне к ней подступиться. Да, с одной стороны, она теперь, как бы грубо это не звучало, моя собственность, и если я правильно понял туманные намеки Кха, то с ней я могу поступать так, как хочу, но при мысли об этом "как хочу" я едва сдержал рвущиеся в стороны крылья, и попытался не краснеть. Все же, наверное, это не то, с чего стоит завязывать отношения с пони, с которой ты связан на всю жизнь. Да и Крисстал могла этого не понять.

Ринга, тем временем просто стояла посреди комнаты и понуро смотрела на меня, видимо, чего-то ожидая. Она просто смотрела, не пытаясь начать разговор или как-то привлечь мое внимание, словно ее вообще тут не было, словно она была статуей, магией наделенной способностью ходить.
‒ “Почему ты молчишь?” ‒ я подошёл к ней вплотную, стараясь смотреть ей в глаза. Не получилось ‒ она отвела взгляд, стараясь не смотреть на меня.
‒ “Простите, достопочтенный, но я не могу обращаться к кому-либо без его разрешения, или пока он не обратится ко мне” ‒ монотонным голосом ответила она. Создавалось впечатление, что та веселая пони, что я встретил на сеновале Эплов, и та, что стоит передо мной, скорее только похожи, чем и вправду являются одной и той же кобылкой.
‒ “Нас никто не видит, да и тут ‒ не Зебрика, по моему, можно опустить эти “нормы приличия”, когда мы вдвоем” ‒ я попытался приободрить ее всем своим видом.
‒ “Простите, достопочтенный, но какова бы не была земля, я ‒ ваша рабыня, и не имею права на снисхождение” ‒ ее голос звучал как-то странно, словно она повторяла заученную фразу, прочитанную и несколько сот раз произнесенную.
‒ “И что же изменится от того, что я, к примеру, прикажу тебе бросится с балкона, задравши хвост?” ‒ о своих словах я пожалел тут же. Без раздумий, ее хвост оказался на спине, награждая меня непредвиденным зрелищем, а сама она пошла в сторону балкона ‒ “Стой, это же был не приказ!” ‒ она остановилась, и ее стеклянные от ужаса глаза уставились на меня.
‒ “Для недостойной любое желание достопочтенного есть приказ, если оно не требует убить свободного гражданина или выбранного раба” ‒ опять этот голос. Ровный, четкий, как на уроке, повторяющий заученную фразу, но при этом страх и паника в глазах.
‒ “Я понял, и это глупо, неужели ты сама этого не понимаешь?” ‒ ее покорность начала вдруг меня раздражать. Особенно то, что она додумалась до того, что старое, как мир, выражение “а если твои друзья пойдут с крыши прыгать?”, пусть немного переделанное, но все же прекрасно распознаваемое как ирония, она сочла приказом. Будто она ожидала, что я, монстр, и только этого и желал! Хотя да, я монстр.
‒ “Я это понимаю, но я не могу не подчиниться” ‒ ее пробила нервная дрожь, голос ее изменился и мне стало ясно, что она паникует.
‒ “Но почему ты не можешь не подчиниться?! Здесь ты ‒ свободная пони, никто тебя и копытом не тронет!” ‒ я подошёл к ней и попытался снять с нее ошейник. Мне казалось, что так она поймет меня быстрее, что она, пусть и ограниченная в передвижениях, но все-таки свободна. Что она не вещь и не обязана мне ничем! Но меня ждал большой сюрприз ‒ на ошейнике, плотно облегающим ее шею, не было ни защелки, ни хвостика какого-либо замка, только колечко для крепления поводка. Более того, он сидел настолько плотно, что мне даже не удалось его повернуть.
‒ “Какой странный ошейник. Как его снять?” ‒ я надеялся, что Ринга знает секрет этого странного украшения.
‒ “Это “оковы жизни”, они одеваются на осужденных с помощью магии, и снимаются сами в день смерти хозяина или раба. Его ношение означает то, что раб был осужден за попытку удачного или неудачного убийства, или его действия привели к смерти свободного гражданина” ‒ опять ледяной, лекторский тон и ни капли эмоций ‒ “Носящий их не может быть продан или помилован. Как и любые оковы, он сковывает тело, оставляя разум свободным, подчиняется тело, разум же заперт в темнице собственного тела и страдает от бессилия”.
‒ “То есть, он заставляет тебя выполнять все мои приказы?”‒ я не сразу понял всю коварность зебр и может быть, и Кха. Это же идеальная тюрьма, из которой ни сбежать, ни спрятаться, ни как-то защитить себя. Это было страшно, страшнее, чем рудники, и самое обидное было в том, что я вдруг понял, что мама, в чем-то, была права по поводу Кха ‒ интриган он был еще тот, ведь именно он убедил меня принять такое решение! А самое противное, было то, что Рингу вывели уже в ошейнике, а значит, старик и не предполагал иного развития событий, кроме того, что я соглашусь.
‒ “Да, достопочтенный” ‒ вот так вот, хотел быть хорошим хозяином? Наслаждайся!
‒ “Но почему я не видел ошейников на рабынях у Кха? Значит, их как-то можно снять?” ‒ внезапная догадка, хотя и несколько запоздалого свойства.
‒ “Они не были осуждены, оковы одевают только за преступления. Чем тяжелее преступление ‒ тем шире ошейник” ‒ я еще раз взглянул на ее шею. Ошейник был не маленьким, сантиметров десять ‒ “И чем он больше ‒ тем сильнее он ограничивает свободу. К примеру, за мелкое воровство шаманы одевают на осужденного кожаный шнурок, который вынуждает его носителя вернуть все, что тот украл или оплатить все украденное своим трудом или деньгами, после чего шнурок просто разваливается”.
‒ “А тебя, надо полагать, приговорили к максимальному наказанию?” ‒ я тяжело вздохнул и пошел к кровати. Мне вдруг захотелось прилечь и подумать.
‒ “Нет, достопочтенный, к недостойной проявили излишнее снисхождение, так как должны были одеть Оковы Смерти или Проклятье Предков” ‒ снова ее речь изменилась на холодный, лекторский тон. Похоже, вмешался ошейник ‒ значит, она хотела что-то сказать по другому или утаить, а он это исправил.
‒ “Что ж, будем считать, что все кончилось хорошо” ‒ я завалился на кровать в каком-то странном состоянии. Я вдруг понял, что ничего не хочу, какая-то апатия навалилась на меня пудовой гирей, и все потому, что я принял неправильное решение. Теперь для меня это стало понятно, и как мне казалось, теперь-то я понял все правильно. Ринга меня не радовала ‒ она тихо подошла ко мне и легла рядом, прижавшись ко мне, словно ища защиты от своего наказания, которое я же ей и обеспечил. Вот и довыбирался, что лучше ‒ рудники и личная свобода, или вот такое вот рабство.

В молчании мы пролежали минут десять, пока я не услышал, как заскрипела входная дверь. Мое сердце тут же екнуло ‒ это означало, что Крисстал вернулась, и то, что она должна была увидеть, должно было обеспечить мне хороший скандал.
‒ “А, так удачливые перехватчицы и тут, в замке, водятся?” ‒ голос Крисстал прозвучал за моей спиной с какой-то незнакомой издевкой.
‒ “Ты же знаешь, она не перехватчица ‒ я перевернулся в ее сторону. Увиденное меня совсем не обрадовало ‒ одетая в вечернее платье серебристо-голубого цвета, Крисстал была нарочито спокойной, но в ее глазах явно играло пламя.
‒ “Вот именно поэтому я не понимаю, что она здесь делает. Тем более, в твоей постели!” ‒ Ринга вздрогнула и попыталась было потихоньку слинять, но не тут-то было ‒ “Лежать! Я с тобой еще не закончила!”.

Ринга упала, как подкошенная, а Крисстал еще больше распалилась.
‒ “Крисси, успокойся, я тебе все объясню” ‒ я попытался обхватить ее шею передними ногами, но она увернулась и отвесила мне подзатыльник.
‒ “Убрал копыта, врун! Я уже было и поверила, что первая и единственная, а он вон что устроил, лишь бы не признаваться, что табун собирает! ‒ она вдруг расплакалась и попыталась убежать, но мои передние ноги все-таки обхватили ее шею.
‒ “Крисси, послушай, все не так, как тебе кажется. Я не набираю табун! Ты у меня одна, а она, так уж получилась, моя рабыня” ‒ только в конце фразы до меня дошло, что я хоть и сказал все честно, но выглядело это абсолютно не так, как должно было бы выглядеть со стороны.
‒ “Уууууу, так значит мой парень всего лишь рабовладелец!” ‒ она с силой укусила меня в грудь и разорвав мои объятья, отпрыгнула в сторону ‒ “Значит, мне стоит посматривать, как бы самой тебе не надоесть, а то быстро в рабыни запишешь?!”.
‒ “Крисси, нет! Что ты несешь! Я люблю тебя, а между мной и Рингой ничего нет, кроме ее наказания!” ‒ язык мой ‒ враг мой, это я понял довольно быстро, уворачиваясь от книжки, запущенной в меня Крисстал.
‒ “Ну надо же, как мне повезло! Садист и рабовладелец! Меня тоже хочешь понаказывать?!” ‒ мое сердце екнуло, когда в ее копытах вдруг оказалась шкатулка с зеркалом, но видимо, посчитав ее слишком тяжёлой для броска, она отставила ее в сторону.
‒ “Крисси, да пойми же, я не по своей воле!” ‒ подушка со стульчика возле письменного стола не промахнулась, угодив мне прямо в лицо.
‒ “Даааа, тебя принцессы заставили! Ну прямо невинный, как Блюблад!” ‒ отступая от разъяренной кобылы, я вдруг взглянул на Рингу. Как минимум две книжки попали в нее, но она даже не думала встать или как-то защитить себя.
‒ “Нет, никто меня ни заставлял, я сам принял это решение” ‒ я попытался встать между Рингой и Крисстал, за что был награжден еще одной подушкой в лицо ‒ “Я и сам не рад, но выбора ни у меня, ни у нее не оставалось” ‒ я не стал признаваться в том, что он, конечно же, был, но Кха постарался сделать так, чтобы я даже и не подумал об альтернативах.
‒ “Вот я о чем и говорю, во всем принцессы виноваты!” ‒ она как-то странно засмеялась, глядя на меня ‒ “А знаешь что? Иди ты к Дискорду! Спасибо за ночь кошмаров и выставление меня дурой перед принцессами!” ‒ она выбежала из комнаты, громко хлопнув дверью. Я сидел и смотрел на эту проклятую дверь, где-то в глубине души надеясь, что все это сейчас закончится и Крисстал вернется, пусть и продолжив скандал, но все же выслушает меня и поймет.
‒ “Мне очень жаль достопочтенный, что я стала причиной вашей размолвки” ‒ Ринга подошла сзади, и ее голова, словно вскользь, прошлась по моей шее, обдавая меня странным, легким ароматом ее гривы.
‒ “Ты ни в чем не виновата. Уж если кого и винить, так это меня” ‒ в груди скребли кошки, хотелось догнать и объяснить, но ноги почему-то меня не слушались. Какая-то детская обида сковывала меня, обида на Крисстал, хотя я сам прекрасно понимал, что произошедшее было самым вероятным вариантом событий, о котором я тоже не подумал. А о чем я думал? О том, что произошло с сестрой? О дискордовой халфе... Обо всем что угодно, но только не о том, что было нужно. Мать была права, мал я еще для своей метки, меня можно как Флатершай на базаре общипать, а я и не замечу.

Я тихо лежал на кровати, занимаясь самокопательством. Ринга лежала рядом, молча, но даже ее присутствие действовало успокаивающе. Теперь я никогда не останусь один, она всегда будет рядом, безмолвным напоминанием о длинне моих ушей.

Из раздумий меня вывел до боли знакомый голос, в довольно интригующих оборотах предлагающий паре мышекрылых стражей совершить несколько акробатических трюков, приняв за ось вращения одну из его конечностей, и сделать это как можно быстрее, так как он пришёл к другу, и почти по приглашению. Мне же ничего не оставалось, как сползти с кровати и идти встречать оратора, так как кроме словестной акробатики, Буши крайне любил подраться, особенно если видел достойного противника. И, как это ни печально, стражи весьма неплохо подходили под эту категорию.
‒ “Буши, ты что здесь делаешь?” ‒ я вышел в коридор как раз вовремя, у стражей уже явно начали сдавать нервы.
‒ “Вот иду я, понимаешь, к тебе в гости, не трогаю никого, а тут на тебе, тормозят меня эти красавицы!” ‒ только тут я заметил, что стражами были две очень серые, очень женственные, и очень сердитые кобылы ‒ “Ну, я к ним от всего сердца, мол, знаю, мы не знакомы, и я без цветов, но я к другу, и срочно! А они! Развратницы, устыдились бы!”.
‒ “Тебя твои жены когда-нибудь поймают, и у тебя в жизни останется только одно развлечение” ‒ я тихо вздохнул и махнул копытом Буши, чтобы он следовал за мной.
‒ “Эх, мелкий, прав ты, как никогда. Сломанные ноги ‒ это вещь неприятная”.
‒ “Вот знаешь, уж не ноги я в виду имел” ‒ песочного цвета пегас тихо хрюкнул, взглянув на меня как-то по-взрослому.
‒ “Ты иногда до ужаса напоминаешь мне свою мать. Она пророчит мне этот итог уже лет пятнадцать”‒ его нога легла на мое плечо, останавливая меня ‒ “Дальше не пойдем, не для кобыл разговор. Думаю, у тебя все плохо? Успел поссориться?”.
‒ “Да” ‒ тихо и отчаянно признался я ‒ “А еще я совершил ужасную ошибку”.
‒ “Ты о том, что взял Рингу?” ‒ его огромная улыбка нависла над моим лицом.
‒ “Да, но как рабыню”.
‒ “Поздравляю. В “беспомощной жертве” или “рабыне”" есть свои прелести, главное ‒ за веревками следи, и узлы вяжи правильно, чтобы держали но не пережимали, а то копыта отвалятся” ‒ я густо покраснел. Старый перехватчик явно понял мои слова не так, или скорее, понял он их правильно, вот только решил воспользоваться не совсем однозначной трактовкой ‒ “Хе, вот тебе и наука на будущее!” ‒ он хитро улыбнулся и запустил копыта в седельную сумку ‒ “Мирить тебя с кем бы то ни было я не собираюсь, сам разбирайся, но кое с чем я тебе помогу”. На свет появились две шкатулки из полированного дерева, обе были похожи друг на друга, как две капли воды, и у обеих на крышке, в круглой печати, красовался странный орнамент, чем-то напоминавший зебрийскую письменность.
‒ “Много мы за этой штучкой в свое время побегали, но оно того стоило. Скраппи меня прибьет на месте, если узнает, что я ее вынес из spetzkhrana” ‒ он открыл одну из шкатулок, и достал странную, золотую штуковину. Это была прямоугольная пластина, с продолговатым вырезом посередине и двумя кнопками по бокам ‒ “Как ни странно, но Зебры тоже пони, особенно их элита, и многие боятся схлопотать ошейник. Шнурок это не так страшно, покаешься, исправишься ‒ и все. А вот ошейник, или кольца ‒ это конец, одели ‒ и все, нет тебя как политического конкурента, личность ты зависимая и подконтрольная, да и нередко ‒ сумасшедшая, так как ошейник еще та магическая дрянь, подавляет волю и сознание, мучая своего носителя за то, что он мыслит не так, как должно. Вот и придумали они, на всякий пожарный случай, вот такую вот штучку”‒ он сжал ее бока и из стальной штуковины раздался странный, клацающий звук ‒ “Ошейник она не снимет, от него уже ничто не избавит, а вот от принуждения и промывки мозгов избавляет на ура, просто ломая магию зебр. Штучка редкая, за всю войну к нам попала только одна, и поверь мне, без дела она не осталась”.
‒ “Буши, ты не представляешь, как ты мне помог!”‒ от осознания того, что попало в мои копыта, и того, на что пошел ради меня старый пегас, я не находил себе места. Копыта сами выхватили драгоценную вещицу из его копыт и я уже почти было убежал к Ринге, но его сильная нога быстро меня остановила.
‒ “Не спеши, успеешь еще, да и подумай, надо ли тебе делать это именно сейчас. Я вполне могу с полчасика подождать, пообщаться с коллегами, а то ты ее сейчас освободишь, а у нее истерика на пару дней или еще чего веселого случиться? Такое не редкость” ‒ его скабрезная улыбочка опять вогнала меня в краску ‒ “Да, и кстати, ты заметил, что шкатулки две?”.
‒ “Да” ‒ странно, что я не понял этого раньше, хотя своими глазами видел, что достал Буши из сумки.
‒ “Не настораживает?”‒ он продолжал меня интриговать.
‒ “Настораживает. Они работают в паре? И как они вообще работают?” ‒ странноНечем, было осознавать, что на радостях я упустил, как именно использовать эту штуку.
‒ “Хееее, нет, работают они по отдельности, иначе бы нам пришлось искать еще одну, а мы с этой намучились. А работает он просто: вставь в прорезь кольцо ошейника и сожми кусачки. Там особые магические лезвия, они просто выкусят кусочек из кольца ‒ и все. Но эта шкатулка, как ни странно, от того, кто тоже считает тебя своим другом, и тоже пошёл на кое-какие риски ради того, чтобы эта шкатулка оказалась у тебя сегодня вечером” ‒ он подтолкнул вторую шкатулку ко мне, как бы намекая что мне, нужно ее открыть. В шкатулке лежали точно такие же кусачки, а в крышку, с внутренней стороны, было вставлено письмо.
‒ “Прочтешь сам. Легионские кусачки я заберу, а за этими я приду через три дня, это время для твоего решения” ‒ он забрал у меня кусачки и аккуратно положив их в шкатулку, убрал в сумку.
‒ “Спасибо, Буши, я у тебя в долгу” ‒ его хохот прервал мои слова благодарности.
‒ “Да, мелкий, и в большом. И ты об этом еще и пожалеешь! Вообще, радуйся, что я не собираюсь его возвращать!”‒ он опять заржал и двинулся к выходу ‒ “Ладно, три дня. Ты думай, а я пошёл на свидание! А то Легат сюда переберется, а у меня тут знакомых ‒ раз два и обчелся”.

Стараясь не обращать внимания на звуки, вновь донесшиеся из коридора, я вернулся в свою комнату. Ринга по-прежнему лежала на кровати, примерно в той же позе что и когда я ушёл, только её голова свисала почти до пола, а ее взгляд уставился в как бы случайно упавшую рядом с ней книжку.
‒ “Что читаем?” ‒ она резко встрепенулась и попыталась сделать вид, что все не так, как кажется. Но магия ошейника взяла свое.
‒ “Простите, достопочтенный, но я нарушила закон. Я читала книгу о Деринг Ду, прошу вас наказать меня за недостойное поведение” ‒ и снова отвечала не она, а ошейник. Да что же это за общество, где запрещают даже читать? Она склонила голову и не поднимая глаз, ждала своего наказания. Я подошёл к ней, вытащил из-под крыла заветную коробочку и достал кусачки. Глаза Ринги заблестели от навернувшихся слез, когда она увидала, что у меня в копыте. Я приподнял ее голову, вставил кольцо в прорезь и нажал. Глухой щелчок раздался из дернувшейся машинки, и из кольца выпал небольшой кусочек металла, миллиметра три длинной.

Почти сразу же я оказался в объятьях рыдающей кобылы, сбивчиво и искренне благодарившей меня. А потом, я просто сидел рядом, давая ей выплакаться и придти в себя, даже не пытаясь понять через что она прошла, не думая о том, правильно ли я поступил. Главное, что это все закончилось.

Она приходила в себя долго, несколько часов она провела, забившись под одеяло и тихонько скуля ‒ эмоции последних дней требовали выхода. Устав просто сидеть рядом, я забрался на кровать и обнял несчастный комок одеял. Про письмо я вспомнил не скоро, и Ринга уже успела уснуть, но сон ее был рваным и беспокойным. Просыпаясь, она часто звала мать, каждый раз напоминая мне, что о ее судьбе я ничего не знаю и сказать не могу, потому что не о том я думал после тех злополучных событий. И ни разу она не позвала своего брата, но это меня даже порадовало. Я постарался как можно аккуратней встать, но мне это не удалось, ведь моя задняя нога мгновенно оказалась в объятьях Ринги.
‒ “Не уходи!” ‒ хриплым почти шепотом попросила она. Ничего не отвечая я дотянулся до шкатулки и вытащив из нее письмо, снова лег на свое место. То, что письмо было от Кха, я понял сразу ‒ его выдал очень красивый почерк и странное написание казалось бы, знакомых ранее букв.
“Мой друг, пишу вам торопясь, надеясь что успею. Быть может, вы сочли предательством то, что я позволил себе сделать ‒ что ж, каюсь, это так. Но не от зла, с горечью в душе и страшной болью в сердце я сделал то, что стало лучшим из решений. К сему письму, в знак нашей дружбы, я приложил корнаг, что даст свободу той, чью жизнь пытались мы спасти. Да, суд наш строг и тяжек для виновных, мне жаль, что ей пришлось все это испытать, но есть спасенье и для невиновных, его лишь надобно достать, и надкусив корнагом символы оков, оставить лишь их вид для соблюдения закона. Прошу простить меня, мой друг, еще раз за то, что в силу ваших лет, себе позволил я такое. Я виноват, мне оправдания нет”.

Почти полночь, но спать совершенно не хочется. С балкона тянет легким сквозняком, хочется укрыться ‒ но нечем, мокрые даже простыни, в поту и слезах.

Крисстал вернулась, тихо просочившись в мою комнату и ничего не объясняя, просто легла рядом, прижавшись ко мне спиной.
‒ “Ты наказан, дурак” ‒ она с силой двинула крупом, освобождая еще немного места для себя.

Я промолчал, какое-то шестое чувство говорило мне, что сейчас это лучшее, что я мог сделать. Не спорить, не объяснять, что тут произошло, а просто лежать и терпеть свое наказание.

Так я и лежал, глядя на звезды и греясь в тепле своего, теперь уже своего табуна, пытаясь понять что же теперь делать. Да, конечно, можно было сесть на шею бабушкам и копыта свесить, о чем они, собственно, и мечтали ‒ нянчиться со мной до последнего вздоха, а потом еще и с парой поколений правнуков и пра-правнуков. Вот и получались такие легенды, как Блюблад. Оно мне надо? Нет, смысл жизни любого существа ‒ в его развитии и познании, познании себя, познании окружающих, но никак не в том, чтобы хвастаться тем, что твой табун уже давно не помещается в твоем маленьком замке на окраине Кантерлота, да и повара, работая в три смены, не успевают всех накормить, поэтому халтурят и похоже, подворовывают, поскольку три сотни пони не могут столько есть.

Я тихо фыркнул, вспоминая этот монолог своего двоюродного дяди. Я понял, что не хочу быть таким ‒ ненужным, хвастливым и с вечными, надуманными проблемами. Но как стать действительно хорошим пони, я не знал, тем более понимая что я сегодня натворил, и то что несмотря на мою метку, я не политик, нет. Я не умею обманывать, не хочу этого, я не хочу врать, но и поступки от чистого сердца как оказалось тоже не всегда оказываются верными, да и не такими уж честными и добрыми, если присмотреться.

Мои раздумья прервала тень, плавно переместившаяся с балкона в мою комнату. Скользнув по девочкам, она слегка засветилась и сгустившись, превратилась в Луну.
‒ “Наслаждаешься?” ‒ она устало улыбнулась и легла на ковер, прямо напротив меня ‒ “Я в больницу, скоро проснется Берри, и мне с Кадензой придется выполнить наш договор. Но мы не отберем полностью ее память, мы спрячем ее, поэтому когда она вернется, ты ни при каких обстоятельствах не должен упоминать при ней все то, что произошло с ней со времени встречи с Кшелом”.
‒ “Я это уже понял. Ринге теперь лучше брата тоже не упоминать?”.
‒ “За это не беспокойся, она про него при Берри и не вспомнит. Но я не только за этим прилетела” ‒ уголок ее рта медленно пополз вверх, постепенно проявляя коварную улыбку. Откуда-то, из-за ее спины, выпорхнула книга, точь в точь такая же, как и полученная мной несколько дней назад ‒ “Мне нужен твой экземпляр”.
‒ “Она в столе, в верхнем ящике”‒ ее рог засиял чуть сильнее, и из открывшегося ящика выплыл уже знакомый мне томик.
‒ “Прости меня, я вновь тебя немного обманула” ‒ она опять коварно улыбнулась.
‒ “Впрочем, как и всегда. Дым и зеркала?” ‒ живя с бабушками, я уже давно перестал удивляться тому, что вдруг все оказывается совсем не таким, как представлялось тебе и окружающим, а ты уже увяз в чужих играх и планах по самые уши.
‒ “Да, Солнышко, дым и зеркала. Я опасалась что Крисстал шпион, присланный Кейденс за книгой, уж слишком быстро и легко вы с ней сошлись”.
‒ “Ты, кстати, не боишься, что этот шпион проснулся и подслушивает?” ‒ иронично спросил я.
‒ “Нет, сейчас ей снится бал, с тобой и Рингой”.
‒ “Даже с Рингой?” ‒ я удивился такому повороту дел.
‒ “Да, им нужно привыкать друг к другу”.
‒ “А что снится Ринге?”.
‒ “Мама” ‒ она тяжело вздохнула ‒ “И мне приходится очень стараться, чтобы ее сон не превратился в кошмар”.
‒ “Что с нею стало?” ‒ я решил воспользоваться возможностью прояснить обстоятельства и быть может, обрадовать Рингу хоть какими-то хорошими новостями.
‒ “Дома, после их отъезда, их объявили беглыми рабами. Если бы они вернулись, их бы ждала смерть. Ее мать покончила с собой, когда стало понятно что ей не выкрутиться, и ей грозит депортация. Быть может, оно и к лучшему ‒ повеситься или быть сожженной на костре, оба варианта ‒ не лучший выбор”.
‒ “Неужели вы не могли спасти и ее?!” ‒ я разозлился на себя, на бабушек, на всех вокруг ‒ “Как, почему вокруг одной моей ошибки столько смертей?!”.
‒ “Нет, не могли. Мы едва нашли лазейку для Ринги, и всей хитрости Кха и Селестии не хватило для того, что бы ее спасти, не ставя под удар других пони”.
‒ “Хорошо же вы старались!”.
‒ “Не вини ни себя, ни нас…”‒ она попыталась меня успокоить.
‒ “А кого?” ‒ почти шепотом спросил я.
‒ “Меня…” ‒ она тихонько вздохнула и встав, расправила крылья.
‒ “Постой!” ‒ договорить я не успел, мгновенно проваливаясь в сон. В хороший сон, от которого на утро болят крылья, свежо в голове а заботы ‒ уходят куда-то прочь, улетая вместе с уходящий за горизонт, темной ночью и ее бессмертной повелительницей.

Крисстал.

Что же, отлично! Вот все и решилось, кто есть кто, и кому где место! В ярости, я влетела в свою комнату, хотя наверное, стоило бы ее называть камерой. Ремонт был доделан только в ванной и спальне, куда я и направилась, грохнувшись на кровать. Я начала стягивать с себя сначала это дискордово платье, в которое я с таким трудом влезала почти час, и закинув голубые тряпки в угол, взялась за шлейку.

Дура, только начала планы строить, а тут на тебе, такой пинок под дых! Мало того, что табун ‒ с этим, хоть и скрепя сердце, можно было бы и смириться, все-таки не маленькая, наивная девочка, мечтающая о принце, который будет ее и только ее, а еще женится на ней и будет вечно верным. В конце концов, он же пегас, а у них, как говорила учительница, это не то что в порядке вещей, а даже обязательно и чуть ли не в законе прописано... Но выставлять все вот так! Да и что он вообще возомнил о себе?! Что я, так же как и эта дура, буду послушно гарцевать перед ним в ошейнике и звать “господином”? Мы не в Зебрике или Камелу! То, что ты принц, еще не значит, что ты можешь выставлять свои извращения напоказ, а тем более, перед "любимыми" пони!

Ух, и как же я повелась на этот образ смазливого, не испорченного парня? Романтичная дура! С силой дернув одну из застежек на груди, я получила ей же по носу, и взвыла еще громче. Только тут я заметила Монинг Фреш, с любопытством наблюдающую за мной из-за двери в большую комнату.
‒ “Знаешь, что самое смешное?” ‒ заметив мой взгляд на себе, спросила она.
‒ “Ээээ... Нет” ‒ я растерянно смотрела на нее, пытаясь понять, что может быть смешного в том, что все настолько плохо?
‒ “Через час, поняв, что ты не права и во многом ошиблась, ты вернешься к нему” ‒ она улыбнулась и весело улыбаясь, прошла через всю комнату, плюхнувшись на кровать рядом со мной.
‒ “И не подумаю! Хоть в тюрьму сажайте!” ‒ я насупилась, вдруг прекрасно осознав свое истинное положение. Я всего лишь игрушка в копытах Госпожи, как она захочет ‒ так и будет, а то, что ее внук ‒ садист, ее не интересует, ведь сама такая же, ведьма!
‒ “Ну, в тюрьму конечно, можно, но там сыро, холодно и невкусно кормят. Да и туалета с ванной нет, и прогулки по расписанию ‒ в общем, не получится тебе там оказать максимальное гостеприимство” ‒ она хихикнула, и магией помогла мне снять остатки шлейки.
‒ “И не надо, я уезжаю домой, подальше от этого замка, принца-садиста и Госпожи! Если я что-то должна ‒ счет пришлете по почте!” ‒ ярость и злоба ‒ вот что я чувствовала к этому месту. Теперь я прекрасно понимала, почему это место так не любит Кейденс, а главное, почему она не любит Госпожу.
‒ “Ладно, я распоряжусь чтобы тебе взяли билет на поезд и доставили багаж. Тем временем, не хочешь все-таки рассказать, что же произошло?”.
‒ “Нет, не хочу” ‒ я отвернулась от Монинг Фреш в другую сторону, и уставилась в стену, на свежеоклеенные обои темно-синего цвета, цвета ночи, которые завораживали взгляд маленькими искорками блесток, видимо, символизировавшими звезды.
‒ “И зря, много бы чего интересного узнала”.
‒ “Мне не интересно знать, что несостоявшаяся убийца моего бывшего парня делает в его комнате, в зебрийском рабском ошейнике, лежа на его кровати” ‒ слезы снова потекли по моим щекам.
‒ “Ну, начнем с того что она не убийца, у нее этого и в планах не было. Она надеялась, что все пройдет тихо и мирно, ее брат ничего не сделает, и они останутся в Понивилле” ‒ она хитро улыбнулась, глядя на меня.
‒ “И разве это что-то меняет?”‒ я подмяла под себя одну из подушек, прижавшись к ней животом.
‒ “Подумай сама. Да, сказать что она ни в чем не виновата как-то не получается, у нее было много вариантов, как избежать всего этого, но она, по каким-то причинам, их отвергла. Но главное, за нее говорят ее поступки, ее мысли и то, что спрятано под ее черепушкой” ‒ Она постучала копытом у меня между ушей.
‒ “И что? Это как-то меняет то, что Санни садист?!” ‒ удивленное лицо Монинг Фреш меня насторожило.
‒ “Та-ак, а вот об этом поподробнее, и в красках.”
‒ “Прихожу я к нему в комнату, хотела этому конскому яблоку сюрприз сделать, а там ‒ она, лежит в рабском ошейнике, вся зареванная, дрожит, и запах такой специфический, как будто он на ней пол дня отжимался!”.
‒ “И ты подумала что он...” ‒ она явно была шокированная услышанным.
‒ “Ну да! А что я могла еще подумать!? Что они там цветы растят?” ‒ фреш как-то странно фыркнула.
‒ “И где ты только такого набралась? Может, все было не так?”.
‒ “Да, есть у Санни одна книжка, там про таких, как он, много написано! Так вот зачем он мне ее подсунул!”‒ понимание того, что Санни не просто так подсунул мне эту книжку, свалилось мне как снег на голову. Значит, сначала он дает мне почитать книжку, убеждая что это нормально, потом показывает, как он это делает с другой, а потом... Какая же он сволочь!
‒ “Тогда понятно. А теперь послушай меня. Санни ‒ принц, ты это и так знаешь, но он одновременно и гражданин зебрики, а еще ‒ и их будущий правитель или соправитель… В общем, не удивляйся, я сама мало что знаю, но это так. В общем, ему пришлось выбирать, по каким законам ее судить и поверь мне, выбрав законодательство Зебрики, он ее попросту спас, пусть и сделав рабыней. Ей, в принципе, к такому не привыкать, ведь она сама наполовину зебра, и росла в одном из пустынных племен, а жизнь там… Ни одному пони не пожелаешь. Как ты думаешь, у тебя по такому поводу истерика бы не началась? Особенно зная, что твой брат погиб, мать ‒ покончила с собой, а ты ‒ в ошейнике?” ‒ Монинг Фреш пристально глядела на меня, чем-то напоминая свою хозяйку ‒ “Госпожа бы не подпустила ее к Санни, не проверив, как и тебя. Не знаю что, но что-то она от нее узнала, что-то такое, из-за чего решила не просто ее спасти, а спрятать под своим крылом”.
‒ “То есть, он над ней не издевался? Это была ее истерика?” ‒ поначалу, я довольно скептически восприняла объяснения Фреш, но чем больше я о них думала, тем более разумными они мне казались. Фреш просто лежала рядом и молчала, давая мне переварить свалившиеся на меня известия.
‒ “Кажется я и в правду истеричная дура” ‒ тихо призналась я.
‒ “Влюбленная дура” ‒ она хмыкнула, глядя на меня ‒ “Пойми, он ‒ принц, в его жизни, даже против его воли, будет много других пони. Это политика, и он теперь от этого никуда не денется. Ты можешь быть с ним рядом, можешь уйти, но ты никогда не сможешь стать той единственной, как наивно мечтаешь во сне и наяву. Даже его брак уже предрешён, но ты можешь быть рядом, помогать ему, поддерживать его, когда ему будет сложно, любить, делать так, чтобы ему было хорошо ‒ и он ответит тебе тем же. И не важно, сколько девушек будет в его табуне, главное ‒ это то, что происходит между вами. Ты и так первая в его сердце, поднявшаяся от простого секретаря принцессы Кристальной Империи до первой кобылки юного принца ‒ чего же ты еще хочешь добиться?” ‒ она скатилась с кровати и молча пошла к выходу, оставляя меня наедине с моими мыслями.
‒ “Ах да” ‒ ее лицо вдруг вновь возникло в дверном проеме -”Ты сразу к нему не беги, постой на своем, чтоб осознал и все такое-прочее, помучался и пострадал. Прибежишь сразу ‒ он тебя слабой сочтет”.
‒ “Фреши... Кхем... Я не настолько маленькая и наивная кобылка”.
‒ “Молчу-молчу. Тогда спокойной ночи. Да, кстати, снотворное и успокоительное ‒ в верхнем ящике прикроватного столика. Не больше одной таблетки в день”.
‒ “Поняла. Спасибо, Фреши!”.

Я решила все же последовать столь мудрому совету, поэтому, не спеша, умылась и наведя марафет, обдумала все сказанное Фреши. Я честно терпела несколько часов, споря сама с собой, обыгрывая варианты разговоров, раз за разом, с наслаждением, тыкая носом в ковер этого надутого, самовлюбленного, глупого… Эх, а еще ‒ такого мягкого и романтичного дурачка! Ну и как на него было после этого сердиться? Вздохнув, я посмотрела в окно, за которым угасали последние отсветы заката, а первые звезды, робко и несмело, начинали взбираться на небосклон, почувствовала, что пора ‒ и собравшись с духом, вышла из комнаты.

Корона плюс отчаяние.

Кровавые Копыта:Освобождение

Как я стала злой.

Милознак

Чудеса: созерцай, ведь большего не требуется

Одиннадцать друзей Октавии

Молчание Октавии Мелоди

Большое Понивилльское зебротрясение

Похотливый Человеческий Дворецкий

Эквестрийская чума

Стальные крылышки

Глава 4: Первые ошибки.