← Глава 15: "Огонь, вода..." - часть 1 Глава 15: "Огонь, вода..." - часть 3 →

Стальные крылья: Огнем и Железом

Глава 15: "Огонь, вода..." - часть 2

Дорога – это то, в чем я нуждалась после каждого своего заскока, после каждой неприятности и после каждой вспышки, снова и снова приводивших меня на тонкую грань, отделяющую от безумия. Врачи оттащили меня от этой пропасти, погибшие товарищи вывели меня из нее, семья пыталась не дать вновь направить свои шаги по дороге саморазрушения – пусть не телесного, но не менее жуткого, что каждый раз захлестывала мой мятущийся разум. Меня лечило не время, но монотонный труд, физические нагрузки и действия, повторяющиеся раз за разом, отчего я начала понимать, что лучшим местом для моего исправления был бы, наверное, какой-нибудь песчаный карьер.

Впрочем, трудотерапия была полезна не только мне одной. Отдохнувшие за несколько дней пегасы вновь принялись ворчать и стенать, неохотно влезая в фургонные постромки, но быстро заткнулись, увидев рысящего из начала в конец каравана Легата, на чьей мордочке был написан неприкрытый интерес к тому, кто тут не желает тянуть по земле нелегкие наши повозки, и определенные мысли о том, что можно с этими пони сделать воспитательного и интересного.

Впрочем, может быть, все дело заключалось в длинном витисе из виноградной лозы, зажатом у меня под крылом.

В общем, уже к полудню мы одолели первый десяток миль по широкому тракту, раскисшему после дождей, и, наматывая на колеса клочья бурой грязи, упорно двигались «в сторону обеда», как охотно поведала я сопевшим четвероногим двигателям внешнего сгорания, буквально кипевшим от недовольства и обиды. Что на первое, что на второе мне было абсолютно чихать – сама не отличаясь пуританскими нравами, я всеми копытами была за любую движуху, акромя голодовки, но была бы в первых рядах тех, кто получил бы по полной за насилие над мирными пони, даже если бы наказание и напоминало показательный садомазохизм. Поэтому за драки, в которых пострадали гражданские пони, я карала, и карала нещадно, приберегая самые жуткие формы наказаний для тех, кто, не приведи богини, однажды применит оружие против безоружных и поднимет копыто на тех, кого поклялся защищать. Пока это были лишь юридические термины из устава, достаточно мутные для того, чтобы позволить мне интерпретировать их в чью-либо пользу, однако мне все чаще приходило на ум, что в условиях теократической монархии Легион просто не может существовать без определенной религиозной составляющей, которая олицетворяла бы все самое чистое, что мы могли пронести с собой через пламя сражений и пыль бесконечных дорог.

Тем более, что я уже не раз имела несчастье убедиться в том, что смерть – это только начало дороги, которая ждет каждого из нас, и каждый получит то, во что верит. Будь то бессмертие или превращение в грязь.

Быстро подавив недовольство подчиненных, снова почувствовавших на своих холках мое небольшое, но крепкое копыто, я решила приобщить к полезному и жеребят. Отловив маявшихся от безделья проказников, решивших устроить с матерью догонялки по крыше фургона, я быстренько окунула их в суровую действительность жизни, пахнувшую и выглядевшую как дорожная грязь, по которой они, скуля и стеная, до самого привала тащились за мной, то и дело пытаясь то остановиться и упрямо стоять; то улизнуть, бросаясь под ноги скакавшим в противоположном направлении пони, то яростными криками и свистом стараясь сообщить им о творящемся над ними насилии, учиненном сумасбродной пятнистой мамашкой. Впрочем, мне не пришлось применять такие методы воспитания, как дубинка из виноградной лозы, служившей аналогом сурового армейского ремня – Грасс вряд ли позволила бы мне это, да и в моем арсенале были средства получше столь грубого выражения воли начальства, более подходящего грубым армейским нравам. Поэтому вместо дубинки, периодически проходившейся по филейным частям недовольно кряхтящих пегасов, дети получили послеобеденные уроки сталлионградского языка, которые устроила им неугомонная мамаша, выспавшаяся за эту неделю на годы вперед. Грифоний, как выяснилось, уже входил в программу обучения новых членов Королевского Дома, что заставляло нервно передергиваться мою шкурку на животе от мысли, к чему готовили их принцессы, поэтому второй язык, непонятный и сложный, дети восприняли как самое настоящее наказание – по крайней мере, до тех пор, пока привлеченная моим голосом Грасс не высунулась из окна, принимаясь самым неблаговидным образом отчитывать меня за кое-какие небезынтересные выражения, сделавшие бы честь заслуженному боцману торгового флота. Вряд ли она точно их перевела, но экспрессия и интонация, с которыми я выматерилась после целого часа жалоб и истерик, явно подсказали ей смысл рычаще-шипящих фраз, которые обрушились на головы ноющих близнецов. Заметив, как пригнулась и понизила голос мать, то и дело оглядывающаяся на открытое окно перед тем, как шепнуть им парочку новых слов и выражений, они тотчас же смекнули, что я была носительницей чего-то запрещенного для других, а значит – абсолютно необходимого двум маленьким фестралам, несправедливо обделенным при раздаче каких-то непонятных, неведомых, а значит, и очень привлекательных ништяков. Так что если выволочка от Грасс, чьи уши то и дело показывались в окне во время этих уроков, и уронила в глазах детей мой и без того невеликий авторитет, она, странным образом, помогла мне, заставив их с интересом слушать рокот чужого пока что им языка, в представлении близнецов, тотчас же превратившегося в запретный, и оттого желанный плод.

Упоминать о том, что в отличие от основ грамматики и фонетики, их частное применение в виде ругательств дети усвоили уверенно и быстро, своим родственникам я предпочла не сообщать.

В монотонном движении по Северному тракту прошло еще несколько дней. Благодаря хорошим дорогам, быстро просохшим после дождей, мы проделали этот путь без длительных остановок, а втянувшиеся в работу пегасы перестали наконец-то охать и жаловаться, показывая друг другу потертости и мозоли на шкурах. Вместо этого предметами ежевечернего обсуждения стали синяки на задницах и загривках, но такими наградами в Легионе вряд ли можно было бы кого-нибудь удивить. Присоединившиеся к нашему небольшому каравану пони с удивлением глядели на происходящее, по-видимому, сочтя нас каким-то бродячим цирком, однако вели себя при этом очень дружелюбно, и очень скоро наши вечерние посиделки расширились, пополнившись несколькими торговцами, державшими путь в Пизу, или Друнгхар, как теперь собирались официально именовать этот город. Слушая их россказни, превозносившие это место как едва ли ни одно из чудес этого мира, я вежливо улыбалась, скептически покачивая головой, и, наверное, именно поэтому оказалась совсем не готова к тому, что открылось моим глазам.

Город был поистине огромен. Расположенный в гигантском ущелье, чьи стены вздымались на почти километровую высоту, он казался абсолютно неприступным, а извечный сумрак его, расцвеченный желтыми огоньками шарообразных светильников, вызвал во мне щемящее чувство ностальгии по старым человеческим городам-муравейникам. Множество узких улочек с высокими каменными строениями, каждый метр которых был занят окном или дверью; забавные навесы над торговыми заведениями, рекламные баннеры-флаги, на грифонском и эквестрийском расхваливавшие те или иные услуги – все это захватило меня настолько, что я полностью забыла о правилах этикета и, выбравшись на крышу фургона, вместе с детьми завороженно крутила головой по сторонам. С трудом справившись с любопытством, грозившим вылиться в «болезнь неоновых вывесок»^[3], мы попытались было следовать советам бухтевшей нам что-то Грасс, но увы, мне никак не удавалось принять пресыщенный, самодовольный, скучающий вид, который богатые эквестрийцы почитали за лучшее выражение морды, приличествующее занимающему хорошее положение в обществе пони. Да и как можно было не удивляться толпам народа, бегавшего, летавшего и выглядывавшего из любого окна и двери – зачастую, где-то над нашими головами? Неумолчному гомону сотен голосов, отражавшихся от каменных стен, и свету тысяч и тысяч фонариков, озарявших нутро бесконечного количества лавочек, магазинчиков и кустарных мастерских? Мелкая водяная взвесь, висевшая на дне ущелья, собиралась в самые настоящие облака, лениво парившие среди громадных зданий, вытесанных из огромных обломков скал, упавших когда-то на дно этого обжитого грифонами и пони города, и обдиравших бока о бессчетное количество флагштоков с самыми разными флагами. Самыми большими были алые и, если я правильно смогла понять местное наречие, принадлежавшие крупным городским образованиям и государственным заведениям, если в этом месте они встречались вообще. Никаких указателей, номеров домов, или вывесок – только флаги, баннеры и растяжки, чьи отражения дробились во множестве луж, выступавших из толстого слоя гранитной крошки, покрывавшей улицы города. Непременным атрибутом местного жителя являлся зонт или накидка, защищавшие их от влаги, скапливавшейся на крышах и козырьках, а возле каждого входа и выхода висели грубые щетки, которыми грифоны и пони стряхивали влажные камушки, прилипшие к лапам и ногам.

— «Ого. Никогда не видела столько грифонов и пони одновременно», — пробормотала я, когда наши фургоны завернули на главную площадь. По крайней мере, я думала, что она была тут одна, хотя чутье подсказывало мне, что я еще как ошибалась, полагая, что в городе не может быть больше таких больших пространств, в котором вполне могла бы уместиться большая часть Понивилля. – «Нет, конечно, видела, но в тот момент они пытались ткнуть друг друга чем-нибудь острым, да побольнее, и уж точно не жили мирно бок о бок».

— «А они и не живут», — мрачно буркнул Графит. При въезде в город мой благоверный забился в фургон и носа не высовывал из своего логова, почти не отзываясь на наши восторженные вздохи. Сначала я решила его растормошить и заставить вместе с нами восхититься этими чудесами грифоньих зодчих, но, заглянув в его глаза, передумала, решив не бередить свежие раны. Не все, ох не все рассказал мне мой милый, когда позволил себе минуты слабости в нашей холодной палатке, проговорившись о диверсиях в нескольких городах, некогда принадлежавших Короне. — «По крайней мере, не с Грифусом или Эквестрией. Этот город подчиняется сам себе, и только совет из наиболее влиятельных горожан по-настоящему вершит в нем дела. И класть они хотели на любые рескрипты принцесс или короля».

— «Какие ответственные, самостоятельные пони. И грифоны», — хмыкнула я, задирая голову к небу. Где-то там, в вышине, едва видимые из-за белых облачков и рваных полосок тумана, стелившегося по многочисленным скальным карнизам, виднелись иззубренные края ущелья, рвавшие гребнем на полосы солнечный свет, в котором величаво плыли какие-то огромные птицы. На фоне этого зрелища даже громада статуи аликорна, величаво распахнувшего крылья над овалом амфитеатра, чьи трибуны поднимались на десять этажей вверх, увенчиваясь странно изогнутыми башнями, стилизованными под громадные когти, уже не казалась такой большой. Казалось, все здание – это одна огромная когтистая лапа, подбирающаяся к неподвижному, величавому существу, строго глядевшему на противостоящие ему городские кварталы, в которых каждый дом мог вместить в себя небольшой райончик Кантерлота. Здесь не было планомерной застройки, не было парков или мостов – весь город был не построен, но создан из камня, которому грифоны и пони лишь придали привычный им вид, украсив каждую стену и крышу резьбой — и колоннами.

Я начинала подозревать, что клювокрылое племя отчего-то неровно дышит к этому архитектурному элементу.

— «Итак, кто раньше был в этом городе?» — поглядывая на удаляющееся здание амфитеатра, поинтересовалась я. Выглядевшее довольно старым, но ухоженным, оно нисколько не напоминало те жалкие обломки, на которых современники Древнего оставляли свои имена, и настолько захватило мой разум, что я не сразу смогла вернуться к насущным проблемам, раз за разом возвращаясь взглядом к величественному сооружению. – «Может, тут есть приличная гостиница для путешественников?»

— «Нам не придется останавливаться в местных гостиницах или, чего не хватало, мотелях», — хмыкнул граф. Приняв величавую позу на крыше своего фургона, он самым напыщенным образом игнорировал направленные на него взгляды толпы, понемногу собиравшейся вокруг нашей кавалькады, и, словно кормчий, величественно помавал подкрашенным крылом, указывая путь в центр города. – «В них путешественник не найдет ничего, кроме блох и отвратительной еды, не говоря уже о соломе, которую местные любят засовывать в подушки и матрасы, чего я терпеть не могу. Мы остановимся в замке маркиза».

— «Эээээ… А это еще почему?» — тотчас же насторожилась я, глядя на проплывавшие мимо нас здания, портики и колоннады. Солидно покачиваясь, фургоны несли нас вперед, и лишь спустя какое-то время я углядела стражников, летевших где-то впереди и украшенными бордовыми вымпелами копьями разгонявших прохожих и повозки с нашего пути. – «После всего произошедшего между нашими странами я собираюсь держаться от местного царька как можно дальше. В конце концов, увидев меня, он точно вспомнит про тот фурштадт!»

— «Тогда тебе обязательно нужно с ним встретиться», — вновь решил поиздеваться фестрал. Увы, делал это он настолько любезным тоном, что формальных поводов обидеться у меня не было, и оставалось лишь злобно сопеть, мечтая прибить высокорожденную жертву инцеста на месте. – «Я отправил весть о нашем прибытии, и в ответном письме он уведомил меня, что сгорает от нетерпения увидеть такую известную пони».

— «Известную?» — проскрежетала я, с хрустом разминая копыта, зудевшие от нестерпимого желания от души пожать чью-то жилистую шею, для верности, подержав с десяток минут. – «Наверняка! Уверена, что по всем Грифоньим Королевствам развешаны плакаты «Разыскивается живой, а лучше – мертвой, и по частям». Хороша же известность, ничего не сказать».

— «Какую бы известность ты не получила, сейчас ты – посол», — нравоучительным тоном откликнулся граф, когда наш караван покатился по пандусу, ведущему к широкому балкону, располагавшемуся перед входом в резиденцию правителя города. В том, что раньше это были грифоны, сомневаться не приходилось – достаточно было одного-единственного взгляда на лоджии, высокие и узкие арки порталов, вьющийся по стенам орнамент и вездесущие колонны, чтобы понять, откуда родом был хозяин этого замка. Молчаливый мажордом проводила нас в атриум дома, почтительно остановившись у широкой мраморной лестницы. – «Он может не любить тебя, презирать тебя — даже ненавидеть, но правила хорошего тона диктуют нам сохранять достоинство даже в присутствии заклятого врага».

— «Не говоря уже о том, что иногда, хороший враг гораздо лучше плохого союзника!» — прозвучал новый голос с вершины лестницы. Подняв голову, я увидела худого, как палка, грифона, чей белоснежный камзол с золотым шитьем и позументами контрастировал с достаточно непримечательной светло-серой шкурой и пером. С другой стороны, его клюв мог затмить любой другой среди себе подобных, и я не сразу смогла осознать, что как зачарованная, таращусь на это огромное бурое нечто, занимавшее большую часть его головы. – «Кажется, именно так любит выражаться ваша принцесса?»

— «Маркиз», — галантно поклонился Кайлэн замершему на последней ступеньке грифону. Несмотря на каменное выражение морды, его глаза мгновенно вспыхнули – то ли от страха, то ли от возмущения, но нужно было отдать должное хозяину дома, справился со своими чувствами он достаточно быстро, вернув осторожный поклон, причем не только графу, но и Графиту. Кажется, он не сразу разобрался, кто из двух фестралов состоял с ним в скрываемой от меня переписке. – «Владетельный граф Кайлэн Оактаунский. Сопровождаю полномочного и чрезвычайного посла Их Высочеств принцесс Эквестрийских, мисс Скраппи Раг».

— «Мое почтение, Граф. К вашим услугам, фрау Раг», — ответив поклоном на поклон, грифон протянул мне свою худую лапу, куртуазно приложившись кончиком клюва к неохотно протянутому копыту. Услышав знакомую речь, он быстро пришел в себя, и, наверное, даже самый истовый ревнитель протокола двора не нашел бы в его манерах ни единого изъяна. – «Маркиз Жако де Клюни де ла Пиза-Друнгхар. Рад видеть вас в моем скромном доме. К вашим услугам, фрау… Удивлены?»

— «Эээээ… Да. Удивлена», — не стала скрывать я, рыская глазами по сторонам в поисках стражников с алебардами и буквально приплясывая от нестерпимого желания броситься обратно в фургон, нацепив на себя все доспехи, которые смогла бы найти. Без успокаивающей тяжести войлока и железа на своих боках и спине я чувствовала себя начисто выбритой, словно попавшая к опытному стригалю овца, что не добавляло мне душевного равновесия. – «Хотя я и не имела возможности распотрошить Пизу во время войны, мне кажется, я все же смогла немного вас… Ээээ… Побеспокоить».

«Молодец, Скраппи. Ты просто прирожденный, мать твою, дипломат!»

— «Друнгхар, фрау. Теперь мы стараемся называть наш город именно так», — нисколько не обидевшись на мой грубоватый и, скажем честно, глупый ответ, грифон удостоил остальных моих спутников небрежным кивком и предложил мне свое крыло, направляясь вверх по белым ступеням. – «И думаю, что этот город стоит любого причиненного вами беспокойства. Так почему же я должен на вас сердиться, если вы, выражаясь фигурально, сами возвели меня на его престол?»

— «Я?! Но ведь…» — от такого неожиданного заявления я тотчас же споткнулась и едва не загремела по лестнице, считая носом ступеньки. Если бы не своевременная помощь грифона, поддержавшего меня своим крылом, я бы точно покатилась вниз, сшибая ноги идущих за нами пони, словно тяжелый шар для боулинга. – «Мы же… Я же…»

— «Конечно-конечно. Противостояние Легиону было интересным и неожиданным событием. И посмотрите, чем это закончилось», — ухмыльнулся маркиз, делая какой-то знак сопровождавшему нас мажордому. Как и следовало ожидать, почти вся его прислуга состояла из его соотечественников, хотя среди мелькавшей тут и там прислуги я заметила бочкообразную фигуру чрезвычайно толстого единорога, чей строгий черный кафтан был украшен многочисленными хлястиками, делавшими его похожим на надувную фигуру одной французской фирмы-производителя шин^[4] из прошлого. – «Поэтому, считая себя в каком-то роде ответственным за ваше нынешнее положение, я рад принимать вас в своем доме и надеюсь, что вы не откажете мне в ответной любезности и почтите нас своим посещением сегодняшним вечером, который будет дан в вашу честь».

— «Ээээ… Хорошо», — остановившись рядом с раскрытыми дверями, ведущими в длинный коридор, маркиз снова поклонился мне, затем графу, и замер, ожидая чего-то. Уловив взглядом какие-то знаки, которые пытался подать всем своим видом Кайлэн, я неловко вернула поклон. – «Почту… Эээ…За честь».

— «Благодарю вас, фрау. Отдохните после дороги. Мои слуги в вашем распоряжении», — снова поклонился маркиз, заставив меня заподозрить во всей этой сцене неприкрытую издевку. Нет, ну в самом же деле – насколько же тупо, по моему мнению, выглядели представители разных видов, с умными рожами раскланивавшиеся возле открытых дверей! Ощущая, что начинаю закипать не хуже нашего походного чайника, я снова дернула головой, попытавшись изобразить вежливый поклон, и, не стерпев, опрометью рванула по коридору, слыша за собой мягкий топот клювастого мажордома, бросившегося вслед за гостьей, ломанувшейся куда-то за горизонт. Догнать меня у него получилось только из-за того, что я остановилась, едва не снеся со своего пути пару горничных, буквально распластавшихся по стене при виде несущегося на них пятнистого паровоза.

Впрочем, конфуза не произошло. Отделавшись легким испугом, грифонки помогли нашей разношерстной компании устроиться в гостевом крыле замка, уверив меня, что они всецело в распоряжении гостей маркиза, и с удивлением смотрели на сиятельных близнецов, носившихся как заведенные по длинному коридору. Кажется, они поставили себе цель ворваться в каждую комнату, попрыгать на каждой кровати, покачаться на каждой занавеске и попытаться добраться до самого тяжелого и острого оружия, украшавшего стены коридора. Лишь совместными усилиями мы с Грасс смогли утихомирить разошедшихся детей, поэтому появление в общих покоях графа было воспринято мной не слишком благосклонно.

И как вскоре выяснилось, очень зря.

— «Надеюсь, я не помешал?» — поинтересовался фестрал, извечная ухмылка которого яснее ясного говорила об уверенности в том, что его-то уж точно примут везде, куда бы он ни пришел. – «О, какие очаровательные малыши. Это твои?»

— «Нет, конечно. Разве они похожи на меня?» — ощетинившись, сердито фыркнула я, отчего-то разозленная этим тупым, с любой точки зрения, вопросом. Всклокоченная, взбудораженная детской истерикой, которую мне пришлось подавить с мастерством и брутальностью хорошего дрилл-инструктора, я была настроена отнюдь не миролюбиво, демонстрируя манеры матерого капрала. – «Есть еще столь же животрепещущие темы для разговора?»

— «На самом деле, есть», — блеснув глазами в сторону Грасс, сделавшей книксен и быстро срулившей из залы, жеребец вольготно расположился на стоявшей напротив кушетке, задумчиво поигрывая кисточками алого бархатного халата. – «Как ты понимаешь, мое участие в данном мероприятии накладывает на меня определенную ответственность за исход всего задуманного дела, поэтому я уверен, что ты в состоянии оценить мою озабоченность по поводу сегодняшнего приема. Я уверен, ты уже все продумала, не так ли?»

— «Ага. Безусловно», — фыркнула я, с отвращением разглядывая затрапезный вид валявшегося напротив жеребца. В моем сознании этот халатик прочно ассоциировался с одним богатым сумасбродным стариком, поднявшим флаг сексуальной революции над человеческим миром^[5], что отнюдь не добавляло мне благодушия при виде такого либерализма в одежде. Либо он решил повальяжничать, попав в привычную для себя среду, либо попросту хотел вывести меня из себя. – «Прийти. Поприсутствовать. Уйти».

— «Серьезно?» — вскинул брови Кайлэн. Внимательно осмотрев и практически ощупав взглядом мою мордочку, ласково подтолкнувшую носом вывернувшееся во сне крылышко дочурки, он нахмурился, словно собираясь сказать мне что-нибудь неприятное. – «Что ж, быть может, ты говоришь и серьезно… А для чего ты отправилась в эту поездку? Чего же хочешь именно ты?»

— «Прямо сейчас я хочу, чтобы меня оставили в покое!» — огрызнулась я на этот тупейший, по моему скромному мнению, вопрос, от которого на милю разило философскими мудрствованиями и поисками дырки от бублика, лежащей поверх рукавов от жилета. – «У меня есть задание, и…»

— «Правда? И в чем же оно заключено?»

— «Я должна добраться до Грифуса…»

— «Тогда зачем было из него улетать?»

— «…и помочь нынешнему послу в переговорах…»

— «Он неплохо справляется с этим и сам».

— «…уломать грифонов на выгодные условия при подписании мира и этим помочь всем пони нашей страны», — закончила я свою мысль, ощущая, что последние слова совпадут с чем-то тяжелым, что полетит в голову этому сраному графу, перебивавшему меня через каждые несколько слов. Увидев мои приготовления, он лишь вежливо улыбнулся, но я заметила, как напряглись его мышцы под фривольным халатиком, и пущенная в его голову ваза с глухим стуком отлетела от поднявшегося кожистого крыла. – «Пошел отсюда вон, плейбой хренов!»

— «Что ж, это поистине благородная цель, помочь всем пони», — задумчиво произнес фестрал, игнорируя мои попытки дотянуться до следующей вазы, стоявшей на маленьком столике возле дивана, не разбудив при этом детей и не свалившись на пол. – «И она стоит того, чтобы тащиться в разоренную войной страну агрессивных пернатых, не так ли? А как ты хотела это сделать?»

— «Мне тебя что, копытами выбрыкать за порог?!»

— «О, моя беспокойная подопечная, поверь – меня никто никуда выбрыкать не может. Это абсолютно исключено. Но все же, как ты хотела это сделать? Лежа на этом диване?»

— «Мы еще не в Грифусе, если ты не заметил!» — дети беспокойно захныкали, и я была вынуждена понизить голос до едва слышного шипения. Граф по этому поводу абсолютно не напрягался, и его негромкий, вежливый голос без труда перекрыл мой злой, задавленный хрип. – «И я не собираюсь делать из себя посмешище, изображая матерого политика или посла! Меня пригласили на простой вечер, только и всего».

— «В политике не бывает «простых вечеров», уж поверь», — хмыкнул Кайлэн с видом умудренного жизнью старца, терпеливо взирающего на шипящую и плюющуюся от злости правнучку, недовольную решением взрослых. – «И если ты и впрямь собиралась кому-то помочь, то тебе следовало бы действовать по-другому».

— «Ах вот как? По-другому?!» — зашипела я, ощущая, как по враз удлинившимся клыкам стекают первые капли яда. – «А почему тогда ты сам не взялся за это дело? Ни ты, ни кто-либо еще, кто знает, «как надо»? Но вот когда ответственность ложиться на чужую спину – тогда сразу же находится куча желающих объяснить, как же именно было нужно поступать! Какие же вы все-таки лицемеры!»

— «Таков уж наш век, дорогуша» — похоже, фестрал абсолютно не обиделся на мой сдавленный крик, уделяя все свое внимание сгибу крыла, которым он отбил брошенную в него керамическую посудину. – «Однако, должен заметить, что и ты поступаешь не лучшим образом… А говоря на понятном тебе языке, попросту врешь».

— «Я? Вру?!»

— «Конечно же. Врешь, лжешь, обманываешь, играешь свою роль – называй это как хочешь», — сама того не подозревая, я попалась в расставленную ловушку, дав повод сидевшему напротив нас жеребцу начать свои пространные нравоучения. Чем тот тотчас же и занялся, с самым вдумчивым и наверняка наигранным видом. – «Ты не собираешься делать абсолютно ничего, и только делаешь вид, что у тебя имеется какой-то план, известный только тебе и принцессам, а на самом деле ты попросту тянешь время в ожидании, пока все разрешится само собой. Если бы я ошибался, то тебе бы следовало вести себя по-другому. Тебе следовало бы привести себя в порядок, воспользовавшись услугами сопровождающей тебя камеристки. Тебе следовало продумать свой разговор с представителями знати. Свою речь перед представителями буржуа. Свои ответы на вопросы ландтаага и палаты пэров».

— «Да что ты говоришь! Изображать из себя бесчестного политика?»

— «Не забывай, что именно с ними тебе придется вести дела. С теми, кого ты называешь «бесчестными». Или ты думала, что ворвешься на какой-нибудь прием с мечом наперевес и быстро заставишь всех подписать выгодный Эквестрии договор?»

Я молчала, с ненавистью разглядывая лежащего напротив жеребца. Внутри меня все клокотало от ощущения бессилия, усиливавшегося уже от того, что в этих словах была заключена какая-то доля правды, ведь примерно так я и представляла себе тактику «агрессивных переговоров», подспудно мечтая лихим кавалерийским наскоком напрыгнуть на какого-нибудь политикана и угрозами причинения вреда его политическому организму заставить подписать все то, что придумали ушлые единороги, непонятно зачем протиравшие зад в отправившемся в Грифус посольстве. Повторить все это несколько раз, после чего, с чувством выполненного долга отправиться домой.

— «Что ж, как я и думал», — протянул Кайлэн, разглядывая меня с таким видом, словно он мог читать все мысли, что бродили в моей черепушке. И ни одна из них ему совершенно не нравилась. – «Какая же ты все-таки предсказуемая… С кем же ты собралась сражаться в доспехе, мечом и копьем? С трепетной грифонкой, взирающей на тебя с опаской и недоверием? Или с благообразным грифоньим старичком, болтающим о своем выводке правнуков и изо всех сил старающимся не уронить в суп вставную часть клюва?»

— «Но…»

— «А между тем, они с легкостью обойдут тебя, как стоячее облако. Соткут паутину из вежливых слов, хороших манер, приятного голоса и чарующих фраз, затуманивая твое видение ситуации. Заставляя принять невыгодные для тебя решения. Побуждая отдать то, что отдавать нельзя. Разве принцессы не дали тебе подробных инструкций?»

— «Н-нет…» — ошарашенная подобным напором, промямлила я. Да, наверное, я была полной дурой. Наверняка не самой умной пони. Абсолютно точно трусихой. Но в тот момент все сказанное фестралом обрушилось на меня водопадом ледяной воды, еще более леденящим от того, что все это перекликалось с подспудными подозрениями, которые я давила в себе как могла. И граф с легкостью вытащил их на свет.

— «Ни пресловутой карты с линиями и кругами, разграничивающими интересы сторон, и чем они могут поступиться?^[6]» — я лишь покачала головой. Такую штуку я наверняка бы не проглядела. – «Ни запечатанного пакета с инструкциями?»

— «Ничего такого».

— «А дипломатическая почта? Депеши? Инструкции новому для действующего посла?»

— «Только сверток с книгами, чтобы было что почитать в дороге…»

— «Да зачем же она тогда вообще тебя послала?!» — с непонятным волнением воскликнул Кайлэн, переводя взгляд с меня на притулившихся возле моих боков малышей. Впервые с момента нашего знакомства он обнаружил признаки какого-то душевного волнения и показался мне по-настоящему взбудораженным, хотя причину такого поведения понять я не могла. Ну не из-за того же, что он наконец-то осознал, что во главе всего этого предприятия стоит полная, дремучая, одичавшая дура? – «О, эти принцессы! Бросают нас в небо, словно птенцов, пытаясь узнать по полету нашу судьбу».

— «Ну, я должна буду помочь послу Флейвору в его переговорах…»

— «Ты думаешь, что сможешь это сделать?»

— «Мне кажется, да», — подумав, прикинула я свои возможности и тех грифонов, с которыми меня связали знакомства. – «Я постараюсь. Среди грифонов у трона есть несколько тех, кто кое-чем мне обязан».

— «Тогда тебя точно до них не допустят», — твердо отрезал граф, задумчиво глядя на крошечную ножку дочери, подергивавшуюся в такт тонкому храпу. – «Постараются держать подальше от переговоров. Отвлекут на что-то другое».

Судорожно вздохнув, я вдруг вспомнила, что говорила сама на той злополучной Глициниевой веранде, обсуждая с принцессой кандидатуру Твайлайт.

— «Но я ведь посол…»

— «Лишь по названию», — отмахнулся Кайлэн. Казалось, он лихорадочно обдумывал что-то, и его взгляд не отрывался от тихо сопевших близнецов, то и дело возвращаясь к лежавшей между ними матери жеребят. – «Лишь по названию. Прискорбная правда состоит в том, что дело иметь они захотят лишь с Меджик Флейвором и теми, кто за ним стоит. И это отнюдь не принцессы…»

— «Тогда зачем же они поручили мне это дело?»

— «Возможно, это был акт отчаяния», — пожал покатыми плечами четвероногий плейбой. Казалось, само кощунство этих слов занимало его гораздо меньше, чем я и мои дети, которых он рассматривал с нездоровым интересом палеонтолога, обнаружившего невиданную ранее кучку костей. – «Возможно, повелительницы пони решили вбросить в заварившуюся похлебку неизведанный ингредиент и посмотреть, что из этого выйдет. А может, они просто хотят отвлечь внимание на тебя. В любом случае, тебе необходимо продумать свою линию, и обязательно — речь».

— «Речь?» — моргнула я, словно олениха, застигнутая на дороге светом яркого фонаря. – «Какую еще речь?»

— «Вступительную речь, с которой посланники важных персон обращаются к тем, до чьих ушей они должны донести мысли своих хозяев», — поднявшись, фестрал попытался двинуться к дивану, намереваясь поближе рассмотреть спящих детей, но увидев, как я инстинктивно скривилась в попытке показать несуществующие клыки, остановился, с нарастающим удивлением и тревогой глядя на лежащую на соседнем диване кобылку. – «Обычно это скучная и ни к чему не обязывающее выступление, от которого ничего не ждут, и которое обычно почти не слушают».

— «То есть, это бесполезная трата и своего, и чужого времени, которую, однако, все ждут?»

— «Таков уж наш век, дорогая», — усмехнулся граф, подходя к камину, потрескивавшее пламя которого скрывалось за защитным экраном из наборного стекла. Несмотря на пришедшее в Эквестрию лето, царившая в городе сырость делала его абсолютно не лишним. – «Ты должна быть циником, а уж выбор, мрачным или веселым, предоставляется исключительно тебе».

— «Нет, Кайлэн. Не век, а вы», — подняв голову, граф секунду глядел на часы, отсчитывающие время на каминной полке, словно не веря своим ушам, только что сообщившим ему, что с ним заговорила картина или банкетка, а затем медленно повернулся ко мне, явно желая услышать объяснения. – «Вы сами, весь этот ваш «свет», все ваше «высшее общество» — вы сами создали себе микросреду, в которой существуете, всеми силами пытаясь доказать, что абсолютно оторваны от реального мира, буквально стучащегося к вам в окно. Отсюда все эти пышные платья, устаревшие обороты речи, привычка растягивать простую, казалось бы, мысль на десять минут болтовни. Все эти традиции и правила «хорошего тона», которые связывают вас по всем ногам, и от которых горючими слезами заливаются молодые отпрыски знатных семейств. Микросреда, Кайлэн, превратившаяся в экзотариум. Аквариум с пауками. Вначале хочется вырваться из этой липкой, душной, обвившей тебя паутины, а затем… Ну, наверное, привыкаешь. Вживаешься в среду, в которой ты находишь свою нишу. Не так ли? Можно противопоставить этой силе свою, как принцесса Луна, напомнившая богатым великосветским бездельникам о столь сложном придворном этикете, что лишь самые упорные и крепкие способны были его соблюсти, дабы попасть к престолу Лунного Двора. Можно возглавить всю эту вакханалию, если уж не можешь ее побороть, как сделала принцесса Селестия. Но разорвать этот порочный круг можно лишь уничтожив сам породивший его класс».

— «Нааха скваардж!» — едва слышно прошептал стремительно вскинувший голову жеребец. – «Кто подсказал тебе эту мысль?!»

— «Просто размышления вслух. Ничего особенного», — увидев, как изменилась на миг морда фестрала, тотчас же попыталась прикинуться тряпочкой я. – «Я просто не знаю, стоит ли мне вскочить и заявить, что мне до лампочки… то есть, до сгоревшего светового кристалла все эти реверансы и экивоки. Ну или же начать лихорадочно продумывать, что им сказать. Еще не решила, что я буду делать».

— «Но тебе придется, и уже довольно скоро», — придя в себя, граф снова напустил на себя пресыщенный вид благодушного вельможи, однако теперь я внимательно следила за его глазами – так похожими на глаза моего мужа. Они тоже жили своей жизнью и иногда, наверное, могли бы выдать мне сокровенные мысли и чувства этого странного жеребца. – «Быть может, попытаться найти у себя какую-то сильную сторону, которую и продемонстрировать высшему свету?»

— «Думаете, она у меня есть?»

— «Кто знает», — пожал могучими плечами фестрал, вновь отворачиваясь к висевшему над камином портрету. – «В каждой кобыле есть своя изюминка, как в румяном пирожке. Нужно лишь ее отыскать И между прочим, я решил присоединиться к этим грубым легионерам и сделать ставку».

— «Серьезно? И на что же?»

— «Конечно же!» — насмешливо фыркнул жеребец, поворачиваясь и в упор глядя на меня своими светящимися глазами. – «Мне вдруг стало интересно, что произойдет раньше: твои дети пойдут наконец в школу, или же ты доберешься до Грифуса?»

Коротко кивнув головой в подобии небрежного поклона, граф вышел из зала, оставив меня с выпученными глазами переваривать высказанную им мысль.

- «Вот прямо так и сказал?» — хмыкнул Графит. Вернувшийся после общения с хозяевами дома, он был задумчив и вымотан, словно после многочасовой скачки, и с удовольствием развалился на диване каминной, положив свою тяжелую голову мне на спину. – «Возможно, это было бы решением. Поиски твоей сильной стороны, я имею в виду».

— «Знать бы еще, эту сторону», — вздохнула я. На встречу меня не пригласили, что поселило в моей голове крепнущее подозрение в том, что эти два жеребца путешествовали со мной неспроста, а скорее всего, выполняя волю пославшей их принцессы, если не двух, что навело меня на не самые приятные мысли о ширме, роль которой снова должна была исполнить одна глупая пятнистая кобылка, с огромным мечом стоявшая когда-то против сотни врагов, штурмующих разбитые ворота. – «Наверняка ее вообще нет, и я вся состою из одной лишь посредственности. Просто ее так много, что она перехлестывает через край, и создается иллюзия, что у меня есть хоть какие-то там достоинства».

— «Ты несправедлива к себе», — пробормотал Графит, щекоча бородкой мой хребет, заставляя дергаться шкурку на спине. – «У тебя множество достоинств. Просто они все лежат так глубоко, что с первого раза разглядеть их очень непросто».

«Ну, спасибо, дорогой!»

— «Наверное… А вообще, ты помнишь, какой сегодня день, милый?» — решив страшно отомстить за отсутствие чуткости и поддержки, проворковала я, щелкнув мужа по носу. Перевернувшись на живот, я с плотоядным интересом уставилась на его морду, по которой, сменяя друг друга, пронеслись чрезвычайно интересные выражения, любоваться которыми я могла бы вечно.

«Запрос календаря памятных дат – отказ. Экстренный запрос к памяти — отказ. Поиск оптимального решения. Обработка информации. Три… Два… Один…»

— «Да-да! Конечно же! Разве я мог забыть?» — буквально расцвел мордой муженек. Едва сдерживая рвущийся из меня смех, я буквально слышала, как скрипели мысли в его голове, когда он лихорадочно пытался вспомнить, какой был сегодня день, какой год и что вообще из праздников, дней рождений, именин или годовщин я имела в виду. – «Ты сегодня у меня такая красивая и обаятельная!»

«Вывернулся таки, гад!» - мысленно восхитилась я. Увидев, как моя мордочка, помимо воли, расплывается в довольной улыбке, он расслабился и едва слышно перевел дух, полагая, что ловко ушел от ответа. Помня советы Древнего, я решила не клевать милому мозг и осторожно соскочила с дивана, позволив мужу праздновать свою маленькую победу на семейном фронте в окружении просыпающихся близнецов – как я и полагала, он остался лежать, откинув голову и блаженно вытянув ноги. Стоило бы расспросить его о том, что за дела обсуждались у меня за спиной, но решила не напрягать свою и без того загруженную голову еще и этими вопросами, подспудно понимая, что честных ответов я не получу все равно.

— «Куда-то собираешься?»

— «Да. Мне нужно прогуляться. Понять, что это за город и что из себя представляет населяющий его народ», — скрываться не было смысла, и мы должны были держаться друг друга, как единое целое среди тех, с кем еще недавно сражались. Но в чем-то этот высокородный придурок был прав, и я не могла помочь тем, кто стал для меня всем на свете, просто просиживая фланки в раззолоченной клетке. Я должна была понять, что думает, на что надеется, чем живет это племя, столь демонстративно отделившееся от своих блистательных соотечественников, диктующих свою волю половине этого континента с вершины Короны. Увидев, как мгновенно напрягся супруг, я успокаивающе помахала ему копытом, попытавшись сделать самый беззаботный вид. – «Не волнуйся. Я возьму с собой Рэйна. И обещаю не влезать в неприятности».

— «Совсем-совсем?» — прищурился на меня муж. Изучив самое честное выражение на моей мордочке из тех, что я смогла изобразить, он безнадежно вздохнул: – «Значит, точно в них вляпаешься. А тебе теперь этого делать нельзя. Я, между прочим, поговорил с этим маркизом, и он обещал приготовить для вас с жеребятами нечто особенное. И… Но об этом потом».

— «Наверное, опять какое-нибудь фуагра в сотейничках, размером с чашечку для кофе. Нет, чтобы нормального шашлычка нажарить! С луком, остреньким соусом и хорошим сидром!»

— «Только салаты. Только здоровая пища», — строго отрезал супруг, подгребая к себе просыпавшихся жеребят, сонно моргавших заспанными глазенками. – «Не говоря уже о положенном отдыхе. В твоем положении…»

— «Хмпф!»

— «Фыркай сколько хочешь, Скраппи, но перед этим – скажи мне, когда у тебя были «эти самые» дни?»

— «Эй, а твое какое дело?» — вскинулась я, с вызовом уставившись на мужа. Его морда оставалась спокойной – подозрительно спокойной, если спросите меня! — и только уголки губ подрагивали от сдерживаемого смеха. – «Это вообще не… Ну…»

— «Месяц с лишним назад?» — расплылся в довольной ухмылке черный мерзавец, с удовольствием разглядывая мою багровеющую мордаху. – «Перепады настроения, смена вкусов… Действительно, беспокоиться не о чем. Само все пройдет – месяцев через одиннадцать. Верно?»

— «Не дождетесь!» — не найдя, что ответить, выпалила я и поспешно шмыгнула за дверь, где остановилась, прижимая копыта к животу и пытаясь совладать с задрожавшими вдруг ногами.

«Мне казалось, что я видела в новой жизни большие города, но этот… Он может дать фору и Кантерлоту, и Клаудсдейлу, не говоря уже о Большом Яблоке Мэйнхеттена, растущем скорее вверх, чем вширь», — думала я, вместе с Рэйном выскользнув из дворца. Пронюхав или подслушав о том, что я собиралась прошвырнуться по окрестностям замка, он захватил с собой пару непромокаемых плащей с капюшонами, в тени которых самые разные существа предпочитали прятать свои морды и клювы, кольчужные безрукавки и массивные накопытники-сабатоны, прикрывавшие ногу от колен до кончиков копыт. Этот наряд поначалу казался мне карикатурным, словно воспоминание о костюмированных ярмарках в стиле средних веков ушедшего мира людей, но, вылетев из небольшого окошка на верхней галерее дворца, я обнаружила, что не так уж и отличаюсь от множества грифонов и пони, скользящих в туманном полумраке этого удивительного места. Прикрываясь от многочисленных капель воды, конденсирующихся прямо из воздуха, мы двинулись по улицам города-ущелья, ныряя в лавочки и останавливаясь у стен, испещренных окнами и дверьми. Это был город для тех, у кого были крылья – или для тех, кто был готов пробиваться наверх, своими лапами и копытами строя свою судьбу. Мы общались с погонщиками караванов, чьи фургоны двигались по дорогам Грифуса, Эквестрии, и Лесного Края; разглядывали товары в мастерских шорников, плотников и портных, обслуживающих путешествующих торговцев. Город ничего не производил – он лишь торговал, и огромные склады, расположенные вдоль широкой реки, занимали столько же места, сколько все мастерские, ремонтировавшие все, что было нужно для торговли и доставки товаров.

— «Видела когда-нибудь что-либо подобное?»

— «Однажды. На приеме принцесс», — негромко ответила я, провожая глазами тяжело сопевшую, косматую гору шерсти и мускулов, карикатурно толстыми, тупыми рогами, торчащими по бокам лобастой башки, пробивавшую себе дорогу в толпе, клубившейся в портовом районе. Одетая в камень река ощетинилась множеством притоков и каналов, каждый из которых вел ко множеству маленьких складов, в недрах которых едва мог поместиться товарный фургон. Лодки, баржи, плоты и расшивы теснились на водной глади, словно разноцветные светлячки, вьющиеся вокруг широких, пузатых судов. Характерной особенностью этих посудин был приземистый вид – лишенные мачт и надстроек, они были удивительно широки, и я долго таращилась на блюдцеобразную, абсолютно круглую баржу, по которой сновали чрезвычайно сурового вида земнопони, укрывавшие брезентом сложенный горками груз. Всклокоченный пожилой грифон с изломанными перьями на крыльях коротко рявкнул какую-то команду, не выпуская штурвала из лап и трубку из клюва, принимаясь выводить свою блюдцеобразную посудину на стрежень реки, недоверчиво поглядывая на огромные краны, чьи крюки и платформы проносились над проплывающими под ними судами. Затянув какую-то песню, земнопони споро скакали внутри большого водяного колеса, с шумом хлопавшего по воде широкими лопатками, пока рулевой, попыхивая трубкой, крутил свой штурвал, соединенный с рулевым пером, находившимся отчего-то на носу забавного судна, с солидной инерцией огибавшего скользившие по реке лодки. Вскоре оно затерялось среди подобных ему барж, вереницей двигавшихся по широкой реке, исчезающей где-то далеко в ущелье, стены которого смыкались, образуя в его конце громадный грот или пещеру, перекрытую воротами поистине исполинских размеров. Грузы двигались по реке, минуя открытые створки, удерживавшиеся на месте позеленевшими цепями, и мне вдруг стало очень неуютно от осознания удручающих перспектив, ожидавших нас при попытке атаковать Грифус в лоб, через Пизу, способную получать подкрепления и продовольствия по огромной подземной реке.

«Как же была права принцесса, задержавшая в этом месте на две бесконечных недели свои войска!» — подумала я. Несмотря ни на что, даже в своих мыслях я так и не научилась называть ее теткой, страшась чего-то огромного, что лежало за этой границей, переступить которую я никак не могла. – «Как же она была права! И как глупа была я, решив, что смогу с помощью пяти тысяч пони сломать хребет этому монстру!»

Город жил даже после ухода грифоньих войск. Проходя мимо домов и перекрестков, я замечала небольшие каменные тумбы, на которых виднелись отпечатки выдавленных в камне лап. Не обращая внимания на удивленно поглядывавшего на меня Рэйна, я надолго застывала возле этих постаментов, задумчиво трогая копытом следы стражников, не так давно стоявших там на часах, иногда даже обнюхивая серый, ноздреватый камень тумб, отполированный мягкими лапами и исцарапанный крючковатыми когтями. Я останавливалась возле вывесок, смотрела на идущих и летящих мимо прохожих, любовалась какой-нибудь старой, скрипучей дверью крошечной квартирки, трогая копытами следы облезлой краски. Я впитывала в себя это место, как учила меня мать, стараясь понять, как жили его жители, как вели себя, на что надеялись, о чем думали и мечтали. Я не читала книг – весь город был моей книгой, когда я поднималась на большом лифте-платформе, который тянула вверх лапа громадного деревянного крана, поднимая пассажиров и груз на сотню метров вверх, на очередной ярус ущелья. Гудевшие канаты рассказали мне о предприимчивости Хрудгардцев, гортанные выкрики рулевых и матросов поведали о непоседливой жажде наживы, а ловкие, цепкие коготки карманного воришки, почти срезавшего в толкотне мой нашейный кошель, описали мне жителей города-ущелья как предприимчивых, не отягощенных излишней моралью существ, готовых рисковать и ловить удачу за хвост. На мое счастье, Рэйн не дремал и, заметив посягательства на нашу собственность, поймал хитреца за шиворот, после чего, отвесив тому звонкого леща, отправил кувыркаться на худосочные облака, полусотней метров ниже платформы. Судя по кривым ухмылкам окружавших нас грифонов и пони, столь быстрое решение вопроса с мелкими правонарушениями здесь было не в новинку, поэтому дальнейший путь мы проделали без попыток пощупать содержимое карманов двух приезжих прохожих, хотя чуть позже мой спутник указал мне на подозрительных грифонов и пони, нарисовавшихся в нашем фарватере и сопровождавших нас все то время, которое я посвятила дальнейшим прогулкам по Пизе. Крутясь позади, они следовали за нами по извилистым улицам, стояли возле входа в лавки и мастерские и даже ныряли в полутемные переулки, двигаясь при этом с известной осторожностью, так что вылезший из темной подворотни Рэйн лишь покачал головой, не сумев подстеречь в темноте так настойчиво интересовавшихся нами господ. Это могли быть соглядатаи маркиза, посланные хозяином в попытке прикрыть спину глупой гостьи, чья морда и приметы наверняка еще украшали плакаты «Разыскивается, и желательно мертвой!» по всем Грифоньим Королевствам, и чье исчезновение в его городе было бы встречено без малейшего понимания как в Грифусе, так и в Кантерлоте. Впрочем, они вполне могли быть и теми самыми криминальными элементами, с которыми так любил бодаться в этих местах Буши Тэйл, заинтересовавшимися двумя пегасами, с глупым видом крутящими головами по сторонам.

В отличие от меня, все больше впадавшей в состояние сосредоточенной отрешенности, Рэйн был рад размять ноги и шустро тратил свою долю серебра на разные безделушки, которые были рады впарить продавцы двум необразованным наемникам, похожим на десятки и сотни таких же ловцов удачи, наводнявшим улицы Друнгхара. Усмехнувшись, я не стала спрашивать, кому из своих подруг розовый жеребец покупал все эти серьги с красивыми камнями или золотые кольца на рог, но, испугавшись устрашающего рыка ювелира, похожего на жуткую помесь собаки с гориллой, приобрела комплект детских украшений для гривы и крыльев, решив побаловать детей блестящими и, признаться, красивыми подарками, контрастировавшими своей элегантностью с их тяжелыми, аляповатыми кулонами, которые заставляла носить их мать. Расплатившись грифоньими талантами, каждый из которых существо попробовало на зуб, я еще долго оборачивалась, глядя на могучую фигуру, застывшую в дверном проеме ювелирного магазина.

— «Алмазный пес», — ответил на мой невысказанный вопрос Рэйн, – «Они знают все о земле и драгоценных камнях. Говорят, они когда-то хорошо проредили земнопони, бежавших от них куда-то на запад, но потом принцесса отбила у них охоту перекусывать пони. В книгах пишут, что гнев солнца обрушился на хищников, загоняя их под землю, а лава из разломов докончила дело, навеки залив их подземные логова. Так исчез самый агрессивный их вид — гончие тартара. Остальные живут более-менее мирно, мало интересуясь делами, лежащими за пределами их мест. Но в Собачьих горах лучше держать ухо востро».

— «Да уж… Могу поверить», — буркнула я, снова бросая взгляд на здоровенную фигуру с тупыми, но все же внушающими трепет когтями.

— «Алмазные псы просто дружелюбные собачки по сравнению с гончими тартара», — развеял мои иллюзии Рэйн, перехватив очередной мой взгляд на лениво почесывавшегося ювелира. – «Эти твари могли оторвать пони голову взмахом лапы и выпотрошить яка одним ударом когтей!»

— «Ужас. Тогда нам стоит благодарить принцессу за то, что они уже никого не побеспокоят», — совершенно серьезно высказалась я. Можно сколько угодно бравировать своими навыками, числом и наличием крыльев, но когда я представляла себе эти жуткие когти, еще не стершиеся от старости и кропотливого труда, то мне сразу становилось понятным, что пара десятков таких вот чудовищ, даже в самой примитивной защите, разнесут в пух и перья как минимум сотню легионеров. Что ж, теперь становилось понятным, почему это дело потребовало личного вмешательства аликорна – ведь только с помощью магии, наверное, и можно было совладать с озверелой, жаждущей крови и мяса толпой обезумевших монстров. Задумавшись над нелегкими вопросами тактики против этих существ, я как-то пропустила момент, когда окружавшие нас прохожие поредели, переместившись к каменным стенам домов, стремясь оказаться подальше от парочки негромко болтавших «туристов», на пути которых стоял небольшой, но хорошо вооруженный отряд.

— «Мэм, скажите, разве у вас нет срочных дел где-нибудь подальше отсюда? Например, во дворце?» — витиевато высказался Рэйн, сбрасывая с головы капюшон. Заметив блеск металла под воротом плаща, грифоны, среди которых затесалась даже парочка мохнатых северных земнопони, синхронно опустили халберды, угрожающе нацелив на нас поблескивающие четырехгранные жала, венчающие обухи топоров. – «Вы бегите, а я вас прикрою».

— «Лучше бы мечи с собой захватил», — буркнула я, оглядываясь по сторонам. Улица позади оставалась свободной, но в небе над нами уже висело несколько одоспешенных фигур, а длинные рукояти их оружия ясно дали мне понять, что ждет мою неповоротливую тушку при попытке оторвать хотя бы ногу от пола ущелья. – «Не торопись. Посмотрим, что им от нас нужно».

— «Так, наемнички…» — раздвинув ряды своих подчиненных, вперед высунулся командир отряда стражи. Это было понятно уже по одному только его голосу, не говоря уже о сверкающем позолотой нагруднике, а также по золоченым рогам, украшенным массивными, грубыми кольцами и заостренными наконечниками. Ах, да – наверное, таковым его делал и рост, а точнее, общая масса тела, которой с лихвой хватило бы на десяток легионеров. Командир отряда стражи был огромен, громогласен и волосат, а запах лежалой, прелой шерсти, разивший от сурового яка, сшибал пролетавших мимо птиц на расстоянии десятка шагов. Раздвинув плечами привычно задержавших дыхание подчиненных, он двинулся к нам, совершенно не интересуясь, вооружены мы там чем-нибудь или нет, и при виде прущей на нас горы шерсти я поняла, что подобные предосторожности наверняка были для него совершенно излишними, как и предупреждения о карах, которые обрушатся на того, кто попробует ему не подчиниться. – «Это вам не там. Тут вам не здесь. Обидели – платите. Не платите – пободаю и в колодки. Берем золото и серебро. Камни и украшения не считаем. Сто талантов с храпа^[7], и пошли отсюда».

— «Меч? Да тут осадная катапульта нужна!» — прошипел Рэйн, резким движением сбрасывая с себя плащ. Разминаясь, он потопал тяжелыми сабатонами, вызвав тем самым одобрительные выкрики собиравшейся вокруг нас толпы. Я заметила, что очень многие существа в ней носили похожую на нашу броню и одежду, и на секунду задумалась о том, что возможно, мне стоит возглавить целое направление в моде, введя в оборот новый и остромодный «стиль милитари» — если, конечно, я выберусь отсюда живой, а не размазанной по камню огромным волосатым быком.

Вблизи его запах буквально резал глаза.

— «Не ври, мохнатый. Мы и мухи не обидим», — фыркнул Рэйн. В отличие от меня он, казалось, лучился энтузиазмом от предстоящей схватки с чем-то большим и опасным, не побоявшись подергать тигра за усы. – «У нас на голове молоко створаживается, когда сливки откинет. Найди еще кого-нибудь, кого можно обобрать».

— «Рэйн, давай не будем…»

— «Раг, я эту породу знаю. Наслушался от Тэйла», — оборвал мой шепот пегас. Сместившись в сторону, он медленно увеличивал расстояние между нами, стараясь отвлечь от меня гору мохнатых мышц, настороженно следивших за ним маленькими, казавшимися подслеповатыми глазками. – «Это местные стражники, которые любят взятки брать и приезжих запугивать».

— «Наемники не платят?» — проигнорировав обвиняющий тон розового жеребца, хрюкнул як, сверкнув налившимися кровью глазами. – «Наемники будут боданными!»

— «Мы платить. Деньги дома. Дом – вон там», — решив, что драка голыми копытами с десятком вооруженных халбердами вояк может стать для нас последним прижизненным деянием на этом свете, я указала крылом в сторону приютившего нас дворца. Похоже, в черепную коробку толстого яка влезало не слишком много мыслей за раз, однако при его габаритах это были проблемы скорее окружающих, чем его, поэтому я решила вести себя вежливо, как и полагалось послу. – «Мы ходить дом, давать як деньги».

«Графит меня убьет», — подумала я о кровопускании, которое решили устроить моему кошельку бравые Друнгхардцы, и незаметно ежась под ставшей отчего-то тесной кольчугой. – «Надеюсь, у маркиза есть фонд для выплаты собственной стражи. В конце концов, всегда можно прикинуться дурочкой, и без денег…»

— «Пони не платят? Значит…» — Пробурчала мохнатая фигура, рывком поворачиваясь ко мне и делая какой-то странное, плавное движение рогами, – «… пони летают».

— «Эй-эй-эй, не нужно поспешных выводов!» — засуетилась я, уворачиваясь от мелькнувшего прямо перед глазами кончика толстого рога, украшенного золотым и, как оказалось, очень острым колпачком. – «Давайте не будем делать то, о чем мы все пож… Уф!»

Дернувшись в одну сторону, затем в другую, я умудрилась избежать ударов готовых выпотрошить меня рогов, которыми як пользовался как широко раскинутыми руками с ловкостью профессионального боксера. Увернувшись в третий раз, я уже открыла рот, чтобы обложить докопавшееся до меня стероидное чудовище отборным матом… Но гора шерсти оказалась быстрее.

— «I belive I can fly!», — сдавленно пропищала я, когда твердый и очень широкий лоб врезался в мой живот, поднимая в воздух и отправляя в сторону ближайшей, но, как выяснилось, ужасно далекой стены какого-то дома. – «I belive I can touch the sky… Оуч!»

Приземление было мягче, чем я предполагала, и, очутившись на какой-то жесткой, но все же не такой твердой, как камень дома, массе из сбитых мною тел, я успела сделать неприличный жест в сторону мохнатого вышибалы, чьи маленькие глазки мгновенно налились кровью при виде отчаянно жестикулирующей в его сторону пегаски. Зарычав, он тряхнул правой задней ногой, отшвырнув от себя Рэйна, с донельзя глупым видом улетевшего в толпу стражников, и быстрым шагом двинулся ко мне, явно не обратив никакого внимания на усилия нашего лучшего копытопашника провести болевой прием.

— «Эй! Мы заплатим! Честно!» — вновь пискнула я, отпрыгивая от мелькнувшего возле шеи кончика рога. Не успевшая убраться с дороги толпа расступилась, дав мне возможность избежать нежелательной трахеотомии, и вновь собралась неподалеку, словно вода, танцующая по стеклу. – «Только у нас денег нету».

— «Поздно. Теперь пони полетят на галеры».

— «Галеры?» — поднимаясь с чего-то охнувшего, оказавшегося подо мной, поинтересовалась я. Мой голос стал суше и гораздо холоднее, когда я, не глядя, рывком подняла с земли порядком помятую грифонку, оказавшуюся подо мной при очередном приземлении. – «У вас тут есть галеры? Куда вы ссылаете пони для рабского труда?»

- «Это не ра-абский тру-уд!» — негодующе просвистела синицеподобная дама. Окружавшие ее слуги, резвее своей госпожи разбежавшиеся при виде приближающегося к ним пятнистого снаряда, снова собрались возле хозяйки, с ужасом пытаясь отчистить ее заляпанный грязью и крошкой плащ. – «Это перевоспита-ание!»

— «Ах, перевоспитание…» — вздохнула я. Мир, до того расплывчатый и мягкий, похожий на овсяный кисель, в котором я пыталась не утонуть, затвердел, когда чья-то понимающая улыбка раздвинула мои губы, обнажая аккуратные, острые клыки. Протянув ногу, я ухватилась за край дорогого плаща, рывком сдирая его с негодующе свистнувшей что-то грифонки. – «Перевоспитание, значит. Как давно я не слышала этого слова. Ну что ж… Будем перевоспитываться».

— «Сто талантов на наемницу!» — заорал кто-то сверху. Бросив взгляд по сторонам, я заметила Рэйна, чья розовая грива мелькала среди кучи стражников, с грохотом катавшейся на противоположной стороне улицы, и медленно намотала на передние копыта края темно-красного плаща, пристально глядя на зафыркавшего яка. Порхавшие над нами стражники старались не подпускать к нам желающих полюбоваться на хорошую драку, справедливо рассудив, что к нарушителям спокойствия могут присоединиться те, кому, по каким-то причинам, не слишком нравится городская стража, поэтому я выкинула их из головы, сосредоточившись на несущейся на меня горе шерсти.

— «Сто-о пятьдесят на стра-ажу! И принесите мне ее пе-ерья!»

Первый рывок прошел мимо. Освободив одну ногу, я хлестнула краем плаща по морде яка, пытаясь попасть по глазам, и мохнатый снаряд протопал мимо, остановившись у края подавшейся назад толпы.

— «Двести!»

— «Двести!» — раздался скрипучий, каркающий голос. Краем глаза я заметила странное серое существо, размером не больше пони, чей кафтан и высокий цилиндр, словно лакированные, сверкали в свете окружающих фонарей. Паря над толпой, оно жадно хватало протягиваемые ему серебристые слитки, рисуя на стене дома какую-то кособокую таблицу. – «Двести талантов на наемницу и ее помощника! Ставки один к пяти!»

— «Попрыгаем, толстый?» — ухмыльнулась я, с трудом раздвигая сведенные судорогой губы. Перед моими глазами проплыла та посудина с земнопони – как много я видела их на реке? Как много таких барж, лесопилок и забоев было у грифонов? – «Значит, тут у вас нет лесопилок, а тех, кто попал в ваши сети, вы «приговариваете к флоту»^[8]? Ну-ну…»

Последние слова я протянула, хлестая по морде бросившегося ко мне яка. На этот раз он не стал слепо бодать меня с разгону, а, затормозив, снова начал мотать головой, пытаясь ударить длинными, толстыми рогами.

— «Двести двадцать пять!»

— «Двести двадцать пять на пони и ее помощника! Ставки один к десяти!»

— «Триста!» — завопил какой-то пегас, когда один из рогов яка поднял фонтан каменной крошки с дороги. – «Триста на пони! Давай, Легион!»

— «Ого! Нас знают!» — успела удивиться я во время короткого полета в толпу. Прикрывшись крылом от брызг грязи, я пропустила удар другим рогом и, под разочарованный вздох толпы, шарахнулась о затрещавшие ставни. На уровне второго этажа, тартар разбери это чудовище! У него вообще был хоть какой-нибудь болевой порог?

— «Триста на пони», — проскрипел непонятного вида букмекер, сверкая частоколом острых зубов. Его маленькие, почти рудиментарные крылышки вряд ли могли бы поднять в воздух что-нибудь крупнее воробья, но вот поди ж ты. – «Ставки один к трем. Коэффициент повышается, готовьте свои денежки».

— «Что это значит, Рэйни?»

— «Ставки, что ли?»

— «А что же еще?» — толпа разразилась смехом, слушая наш разговор. Подпрыгнув и без крыльев крутанув в воздухе колесо, розовый пегас впечатал задние ноги в морды наседавших на него земнопони, отправив их отдыхать, и, приземлившись, принялся осыпать прикрывавшихся щитами противников ударами тяжелых сабатонов, каждый удар которых оставлял на дереве приличных размеров надлом. Зрители одобрительно заорали, перекрикивая пегаса. – «Ставка «один к трем» — это значит, победители получат сумму ставки, плюс третью часть от нее, Раг».

— «Маловато будет», — прикинула я, мячиком отскакивая от стены, в которую врезалось мохнатое тело, после чего развернулась и заскрипела зубами от досады, обвиняюще тыкнув копытом в сторону разворачивающегося ко мне яка. – «Ой, да ладно! Ты же должен упасть!»

— «Глупые пони. Читают глупые комиксы. Делают глупые вещи», — прохрипел як, роняя из пасти клочья желтоватой пены. Пусть он и взмок, но огромные мускулы только выиграли от прилипшей к ним потемневшей шерсти, внушая ужас одним только видом этого горбатого зверя. – «Яки неутомимы!»

— «Пять сотен на стра-ажу!» — кажется, даже богатые и принадлежащие к знатному сословию грифоны не считали зазорным принимать участие в таких вот стихийных тотализаторах. А может, это было желание поквитаться за испорченный плащ, в процессе драки превратившийся в грязную тряпку.

— «Пять сотен на стражу, триста на пони. Ставки четыре к шести! Еще желающие? Тогда готовьте ваши денежки – сегодня будет жаркий денек!»

— «Командир, не спеши!» — сдавленный со всех сторон щитами, прохрипел Рэйн, ударом ноги выбивая землю из-под ног ближайшего щитовика. – «Повышай понемногу, не торопись так!»

— «Тебе легко говорить!» — обвиняюще проорала я, снова взмывая в воздух и мысленно благодаря своего друга за то, что тот настоял на кольчуге. Если бы не она, я бы точно не отделалась простыми ушибами. – «У тебя только десять придурков на шее! А у меня тут кусок здорового образа жизни и пропаганды бодибилдинга повис на хвосте!»

— «Всего один?!» — толпа засмеялась. Попытавшись провести подсечку, я выбросила вперед ноги с намотанным на них плащом, но добилась только того, что меня, вместе с моей тряпкой, едва не намотало на одну из толстых, корявых ног промчавшегося мимо стога шерсти, с которым мне удалось разминуться лишь на несколько дюймов. Раскидав неосторожно приблизившихся к месту драки зевак, бык развернулся и угрожающе нацелил на меня свои огромные, изогнутые рога. Несмотря на одышку, двигался он по-прежнему быстро и ловко, не делая лишних движений, а его широкие, кривые копыта подняли в воздух целую тучу мокрой каменной крошки, под завесой которой як снова рванулся вперед.

Что ж, видимо, не только Ночная Стража практиковала подленькие приемы.

«Конечно, подлых приемов не существует. Главное, кто победил», — успела подумать я, снова отлетая в шумевшую вокруг нас толпу. Привлеченные звуками схватки, грифоны, пони, яки и даже совсем неизвестные мне виды живых существ стекались к портовой площадке для того, чтобы поорать, поболеть, а самое главное – сделать ставки, обменяв свои деньги на небольшие деревянные бирки, словно бусы, висевшие на шее помощника ящероподобного крупье, чей голос теперь тараторил без остановки, жонглируя цифрами, изменяющимися с каждым нашим ударом. Я успела отпрыгнуть, лишь в самый последний момент избегая пронесшегося рядом с моей мордочкой кончика толстого рога, но як повел своей лохматой башкой и снова отправил меня в недолгий полет, закончившийся возле массивной каменной тумбы, на спинах разбросанных моим приземлением зрителей. – «Но это ж прямо богатырь какой-то! Хоть и не молод, но матер, и хрен ему что сделаешь, как тому же Дарк Скричу».

— «Пони лежит. Пони забита в колодки. Выигрыш мне».

«Да-да. Значит, Рэйни был прав, и этому стероидному чудовищу нужны деньги. И делает он это явно не в первый раз – вон какая толпа собралась», — насупившись, я стряхнула с морды каменные чешуйки, вновь ухватившись за плащ. Оглянувшись на стену стоявшего позади меня дома, я постаралась как можно более мерзко ухмыльнуться и, встав на задние ноги, потрясла испачканной тряпкой, словно тореадор. – «А что такое силушка богатырская? Вроде бы массушка, умноженная на ускореньице… Попробуем это ускорение ему и придать!»

— «Торро!»

Конечно, это была глупость, и сейчас, вспоминая произошедшее с высоты своего опыта и прожитых лет, я понимаю, какую глупость тогда учинила. Но молодость и глупость – вещи взаимосвязанные, как связаны с ней и нетерпеливость, побуждающая нас делать вещи странные, подчас необъяснимые, как необъяснимым становится и то, почему же нам удается задуманное впопыхах. Сейчас я поступила бы по-другому, и вспоминая, как стояла напротив несущейся на меня туши, вижу сразу несколько решений, которые позволили бы событиям пойти по совершенно иному пути, но тогда я была озабочена лишь тем, чтобы не трястись слишком сильно всеми своими поджилками, поджидая приближавшийся мясной паровоз. Презрительно хохотнув, як проигнорировал болтающуюся сбоку от меня тряпку и, пригнув лобастую голову, бросился на меня.

Вот только он забыл, что крыльями я могла не только упираться в присыпанную камнем землю.

Удар почувствовался даже в воздухе. Я не пыталась увернуться или броситься в сторону, а просто хлопнула своими бежевыми простынями, рывком подбрасывая себя в воздух, и позволила разогнавшемуся бычаре с глухим треском соприкоснуться с каменной тумбой, скрывавшейся до поры за моими расставленными пархалками. Укрытые кольчужными рукавами, они двигались медленнее и тяжелее, забросив меня на лохматую холку упавшего противника, где я и осталась сидеть, ухватившись за какой-то ремень, охватывающий талию поверженного яка, с испугом озираясь по сторонам. Издав долгий стон, бык попытался подняться, но снова упал под громогласные вопли толпы, большая часть которой негодующе заорала, бросая на землю деревянные кругляши и надорванные кусочки бумаги. Правы были наши предки, называвшие любовь толпы эфемерной, словно жизнь мотылька, ведь даже получившие свой выигрыш горожане с удовольствием делали новые ставки – но уже на победу стражи, еще один отряд которой отчаянно работал крыльями в нашем направлении со стороны большого амфитеатра. Стиснутый щитами, Рэйн еще отбивался от окруживших его противников, но был недалек тот миг, когда расступившиеся грифоны и пони подставят его спину под удар тяжелого топора, устав возиться с ловким и сильным преступником, не подчинившимся требованию их вожака, все еще ловившего россыпи звезд возле такого грубого и неуступчивого каменного насеста. Мне предстояло решать, как же выпутаться из этой ситуации, в которую меня загнало мое любопытство, моя неуверенность и, в целом, некомпетентность, из-за которой я, раз за разом, попадала в переделки, платя за это здоровьем и жизнями своих соратников и друзей. Ведь даже ставшая привычной тройка пегасов из этой отдельной кентурии хранителей тела резко поменяла бы расстановку сил в этой затянувшейся потасовке, а уж если бы один из них успел добраться до посольства… Глубоко вздохнув, я едва не подавилась бешено скачущим сердцем, сердито ударив копытом по спине сопевшего подо мной яка…

Кстати, а это что такое?

— «Эй! Мы сдаемся!» — заорала я, когда нащупала копытом что-то округлое и стальное, солидным взбулькиванием отозвавшееся на мои прикосновение. Нет, я была уверена, что точно не являюсь опытной выпивохой, и могла бы поклясться в этом кому угодно, в том числе пощупав копытом морду всякого, кто посмел бы обвинить меня в алкоголизме – но где-то в глубине души уже поднималась волна стыда, когда я оценила объем попавшейся мне фляги, объем ее содержимого, его принадлежность к вину и даже вкус содержавшегося в ней напитка, просто поболтав керамическую посудину в копытах. Приземлившаяся стража города, недолго думая, навалилась всей кучей на Рэйна, оставив для меня лишь парочку самых отъявленных бандитских рож, с суровым видом сунувших мне под нос острия своих халбердов. – «Мы сдаемся! Деньги вон там. Сейчас слетаем и принесем. Сэры, давайте договоримся по-хорошему, ладно?»

Несмотря на мои успокаивающие слова, звучавшие довольно жалко даже на мой неискушенный взгляд, длинные четырехгранные острия, которыми топорщились массивные секиры друнгхардцев, даже не дрогнули и недвусмысленно ткнулись мне в основания крыльев, предупреждая любую попытку улететь. Прибывшие на место побоища вояки церемониться не собирались, и толпа приветственно загудела, когда халберды стражников приподняли меня со спины их командира.

— «Так значит, не договоримся?» — вздохнув, я на секунду закрыла глаза. Посол? Какой из меня посол, тетушка… Я была той, кем была, и эта мысль почему-то показалась мне чрезвычайно утешительной – как кандалы, соскальзывающие с ног обессилевшего заключенного, попавшего в душное и темное подземелье. Как осознание и примирение со своими слабостями и недостатками. В этой жизни мне запрещено было счастье, мне запрещалось быть счастливой – но кто сказал, что я должна была превращаться в нытика или мрачного циника?

В конце концов, всегда можно было найти способ повеселиться.

«Вот за это ты мне и нравишься, глупая», - вздохнул где-то глубоко внутри меня знакомый голосок. Казалось, я ощущала улыбку, приподнимавшую точеную губку над аккуратными белыми клычками. – «Не робей. Мы тоже не мотыльки, чтобы нас клевала каждая птица! И кстати, что это тут у нас?»

— «Значит, не договоримся?» — я промолчала, решив оставить на потом все разговоры с вернувшимся глюком, понадеявшись, что красноречивым молчанием выразила не меньше, чем радостью, которую не смогла и не хотела скрывать. Обернувшись, я помахала крылом насторожившимся горожанам, после чего, запрокинув голову, сделала из трофейной фляги первый долгий и гулкий глоток.

«О, ты удивишься, Найтингейл. Я просто решила немножечко пошалить».

Все хорошее когда-нибудь да заканчивается. Это может быть сендвич с ромашками, вес жеребца на спине или объятья умелой подруги. Это может быть теплый вечер, хорошая попойка, вкусный домашний пирог. Деньги вообще заканчиваются настолько быстро, что я могла бы подписаться под каждым словом древних человеков, считавших их просто злом – ведь каждый раз, попадая в какую-нибудь лавочку или дорогой магазин, я с отчаянием понимала, что зла у меня на все это попросту не хватало.

Закончилась и долгая, потная, шумная драка. Схваткой ее назвать было трудно, как трудно было назвать и безоговорочной победой – в конце концов, нас задавили количеством, подтянув к докам стражников со всех окрестных районов… Но думаю, эта встреча прошла вничью по очкам – ведь на нашей стороне появился еще один аргумент, с крайне суровым видом летевший над нашими головами.

— «Вот за что я тебя обожаю, командир – золото к тебе так и липнет!» — несмотря на многочисленные синяки и ушибы, Рэйн был весел и бодр, словно взобравшийся на навозную кучу петух, только что спихнувший с нее своего конкурента. – «Не успели мы выйти в город, как тотчас же заработали кучу бит! Нет, тебе определенно стоит еще раз пройтись по этим землям – глядишь, и еще пару фургонов домой увезем».

— «Это была не я. Они сами его мне предложили», — буркнула я, покосившись на укрытые сталью тела, медленно парящие над нашими головами. Подчинившись сердитой отмашке крыла, легионеры рэйновой сотни чуть приотстали, не застилая командиру крыльями свет, и снова построились полумесяцем, прикрывая сзади и с боков мою раздраженно сопящую тушку. Втайне от меня Рэйн перебросил в Друнгхар полусотню своих подчиненных, и я уже не могла бы с уверенностью утверждать, что остальные не скрывались в других городах и местечках, которые мы должны были проезжать на пути в столицу грифонов. На все мои грозные взгляды он лишь пожал плечами и не менее твердо постучал себя по виску, напоминая про обещание, которое я дала кудрявому жеребцу, обещав не наступать ему на ноги в его работе.

— «Хороший обычай», — покивал мой приятель, имея в виду небольшой процент победителю таких вот стихийных дуэлей, который полагался ему в случае крупного выигрыша букмекеров. К денежным вопросам здесь, как и в Мэйнхеттене, подходили очень строго, поэтому я еще долго не могла поверить, что какие-то там грифоны и даже небольшой, пузатый дракон, больше похожий на скрюченного жизнью варана, могли так настойчиво впаривать мне связку серебряных прутков, имевших в Грифоньих Королевствах такое же хождение, как и монеты.

— «Ага. Еще бы других в этом убедить…» — тоскливо прохныкала я. Наша кавалькада приближалась к замку, и так же неизбежно, как его приближение, моя бежевая задница чуяла приближающуюся расправу.

— «Так-так-так...» — естественно, нас встречала толпа гостей и хозяин имения, рядом с которым я увидела мужа. Под внимательным взглядом Графита мой голос застрял у меня где-то в горле. Немного поласкав меня многообещающим взглядом, его глаза внимательно сосчитали сопровождавших меня стражников, прибавили к ним тех, кто лежал на спинах своих товарищей, приплюсовали огромную тушу яка, все еще валявшегося без сознания на скрипевшей за нами телеге… Кажется, он даже привстал и вытянул шею, чтобы сосчитать бездыханные тела, которыми, по его мнению, должны были быть усеяны улицы несчастного города, по которому прокатилась пятнистая и не слишком трезвая смерть… Не обнаружив кричащих жителей и горящих домов, он, кажется, слегка удивился и, подойдя ко мне, тщательно обнюхал мою мордочку, не обращая внимания на застенчивые взгляды, которые я бросала на него из-под дрожащих ресниц.

— «Не сильно пьяная. Не сильно побитая. И не забитая в цепи. Странно», — обернувшись к маркизу и его придворным, он демонстративно удивился, разведя большие черные крылья. – «А амфитеатр еще на месте? И даже доки не сгорели? Тогда, ваша светлость, наверное, она ослабла и заболела. Иначе я не могу и предположить, почему мы не видим зарево пожаров, а город еще стоит».

— «Вы так говорите, словно для нее это привычное времяпровождение» — нервно нахмурился маркиз, глядя на потрепанную стражу. При виде своего господина, грифоны и пони опустили головы, стараясь не встречаться взглядами с раздраженно нахмурившимся вельможей. – «И их всех… И это сделала всего одна пони?!»

— «Когда нашего командира отправили на «перевоспитание» в самое жуткое место Эквестрии, она и там умудрилась что-то разрушить и сжечь», — ржанул Рэйн, как и остальные, игнорируя мой злобный храп, обещавший ему кучу проблем, если он не втянет в задницу свой болтливый язык. Порядком потрепанный, мой бодигард просто светился от удовольствия от разминки с десятком грифонов и пони. – «Кажется, это был тренировочный лагерь королевских Хранителей Тела, если верить доносившимся до нас шепоткам. Про случайно разрушенные замки и города Грифоньих Королевств я молчу, не говоря уже о едва не сгоревшем Грифусе. Хотя его вроде из камня строили, правда?»

— «Кажется, там еще дерево было... Немного...» — пискнула я, быстро стушевавшись под ласковыми взглядами Графита и Кайлэна, которыми меня одарили два мышекрылых жеребца, и принялась ковырять копытом брусчатку, намечая место под свою будущую могилку.

— «Не будем говорить о печальном», — прищурившись, серый грифон окинул меня внимательным взглядом, по-новому оценивая размер пятнистой проблемы, поселившейся в его доме. – «Полагаю, госпожа посол устала после столь энергичной прогулки и присоединится к нам завтра, на приеме, который будет дан в ее честь».

— «Ээээ… Благодарю», — осознав, что разбор моих приключений во время невинной прогулки по городу откладывается, выдохнула я. По крайней мере, я искренне надеялась, что за оставшиеся часы до запланированного приема два черных тирана не успеют прибить меня и заменить кем-то со стороны. – «Вы приглашаете нас, маркиз?»

— «Будем рады встретить вас, дорогие гости», — вздохнув, ответил смирившийся с неизбежным вельможа. — «Уверен, вы будете украшением вечера».

Любезное пожелание де Клюни так и осталось любезностью, и на вечере блистала отнюдь не я. Молодая племянница какого-то знатного вельможи, приходящаяся родственницей и маркизу, затмила всех в зале и без устали носилась в вихре танцев, окруженная молодежью и зрелыми, состоятельными грифонами, каждый из которых стремился попасть в ее заветную бальную книжечку, carnet de bal, где юная звезда отмечала обещанные танцы.

Про себя я тотчас же окрестила ее «охотничьим билетом».

Впрочем, мои желчь и ехидство достались лишь мне самой, и по высокому, светлому залу я ходила с приятной улыбкой, скрывая под нею нервозность, закручивающую мои внутренности в тугой, пульсирующий комок. Да, в прошлом я посещала приемы, и завтраки, и званые ужины – дискорд раздери, я даже управляла торжествами в королевском дворце, когда у Вашего Фиолетового Высочества матка придавила мочевой пузырь, но еще никогда не была на такого рода мероприятиях в качестве главного гостя, о котором было объявлено в самом начале приема.

— «Не привыкли быть в центре внимания?» — поинтересовался маркиз. По правилам высшего общества грифонов, считавшимся эталоном в мире изящности и хорошего вкуса, супругам не пристало проводить званый вечер друг с другом и, будучи представленными окружающим, полагалось провести время раздельно, в компании других гостей. Наверное, в этом был какой-то смысл, раз некоторые его элементы изящных манер пытались привить себе пони, поэтому я покорилась и неторопливо фланировала по залу в компании маркиза, представлявшего меня важным гостям.

Я искренне старалась при этом не чувствовать себя домашней зверушкой, выставленной на обозрение строгих судей.

— «Мой долг – идти вперед и получать удары, которые предназначались другим», — покопавшись в памяти, я попыталась выудить из нее подходящую к случаю куртуазную банальность, но не преуспела и решила ответить честно. – «Поэтому любое внимание означает для меня новую схватку. Новые удары судьбы. Так что да, я не люблю слишком пристального внимания к своей скромной персоне».

— «А вот посол Кейлхаке отзывалась о вас довольно лестно и была впечатлена парадом, сделавшим честь любому другому эквестрийскому празднованию».

«Мы в курсе политической жизни столиц двух соседних королевств и знаем, кто все это организовал. Но все равно, как бы ты там ни пыжилась – это был местечковый праздник для пони».

— «Что ж, для нас, пони, главное, чтобы было весело», — скромно улыбнулась я, неловко раскланиваясь с кем-то столь пышно одетым, что в моем воображении нарисовался огромный фруктовый салат. – «И если при этом мы слегка увлекаемся, то наше врожденное чувство меры не дает нам забыться и побеспокоить других. Слишком сильно побеспокоить, я имею в виду».

«Если нас не провоцировать, то все останется в рамках приличий. Но если нет – пеняй на себя. Я найду, чем развлечь себя в твоем любимом городе».

— «Безусловно, ведь двор Кантерлота известен своими манерами, которые пришлись бы даже в Грифусе ко двору», — важно покивал маркиз, элегантно и ненавязчиво поворачивая меня к выходу из бального зала, за открытыми дверями которого сверкал накрытый стол. – «Тем временем, быть может, вы проголодались, моя дорогая? Тогда приглашаю вас отужинать с нами, разделив скромные дары нашего захолустья».

— «Благодарю вас, маркиз», — клянусь, от этих поклонов и расшаркиваний моя голова неминуемо должна была оторваться и покатиться по полу, где неминуемо потерялась бы среди лап и копыт танцующих пар, шелестящей толпою кружившихся в центре зала под звуки наигрывавшего что-то оркестра. – «Вы столь любезны».

— «Я вижу, что вы бесконечно обаятельны, мисс. Примете ли вы от меня один совет?»

— «Коль скоро сочту его разумным, конечно же».

— «Будьте сами собой», — понизив голос, на полном серьезе проклекотал мне серый грифон, внимательно глядя на меня своими круглыми, хищными глазами. Не знаю, что послужило тому виной, война или последующее лечение в лечебнице Стикки Виллоу, но каждый раз, видя перед собой грифона, я чувствовала нарастающий зуд во всех четырех копытах, желающих вцепиться в хищную полуптицу, не взирая на возраст, имя и пол.

— «Вы уверены в этом, маркиз?» — думаю, никто не осудил бы меня за недоверие в голосе, которое я даже не потрудилась скрывать. – «Потому что все окружающие меня пони считают крайне предосудительным любые мои действия, когда я бываю «сама собой». Мне не хочется портить вам праздник».

— «Но вам хочется выполнить волю пославшей вас принцессы, верно?» — танцы заканчивались, и все больше и больше гостей отходило за низкий барьер, отгораживающий центр зала от укрытых коврами возвышений с диванчиками, на которых рассаживались отдыхавшие после танцев. Сделав еще пару кругов, хозяин замка вывел меня на середину зала и с учтивым поклоном направился вместе со мною к дверям, возглавив потянувшуюся вслед за нами в обеденный зал колонну гостей. Выстроившись по ранжиру, они занимали места за столом, по привычке бросая по сторонам мимолетные, острые взгляды, оценивающие то, как близко или далеко от хозяина замка располагается та или иная персона. – «Скажу откровенно – мне тоже хотелось бы, чтобы миссия ваша увенчалась успехом. Не скрою, у меня есть свои собственные планы, но еще много лет Пизе лучше располагаться подальше от Грифуса и поближе к Кантерлоту, называясь при этом Друнгхаром – если вы понимаете, что я имею в виду».

«Несмотря на смену династии, новый король уж точно не забудет, что город отложился от Короны во время войны. Поэтому мне позарез нужен нейтралитет, который предложила принцесса. Так нужен, что я сколько угодно готов щекотать тебе брюшко, чтобы ты поддержала мои притязания с помощью эквестрийских вооруженных сил».

— «Хотела бы не понимать, но приходится», — тихо вздохнула я, усаживаясь на любезно придвинутый мне стульчик. Несмотря на любовь грифонов к высоким стульям-насестам, ножки мебели в зале были безжалостно укорочены в угоду пони-гостям, и за столом мы сидели почти вровень друг с другом, откинувшись на высокие спинки, обитые алым сукном. – «Не буду утверждать что-то, маркиз, но мне кажется, что при должном сотрудничестве никто при эквестрийском дворе и не вспомнит о том, какую роль сыграла Пиза в событиях этой зимы. В отличие от той же Короны и ее убеленного сединами короля, чью доблесть на поле боя не превзошел еще ни один пони или грифон… Включая его наследников».

«Если будешь хорошо себя вести, принцесса готова держать копыто в двери, не позволяя захлопнуться воротам, ведущим к Грифусу столько, сколько потребуется для того, чтобы твое предательство забылось при грифоньем дворе. Король стар, и тому, кто придет к нему на смену, придется либо воевать, что маловероятно – либо принять как должное независимость Пизы-Друнгхара».

— «Я могу рассчитывать на ваше полное согласие с моими мыслями и помыслами, фрау Раг?»

— «Я служу Эквестрии, маркиз де Клюни», — убедившись, что сидевшие рядом дети находятся под надежным присмотром сводной сестры, я поглядела вдоль стола, отыскав где-то неподалеку роскошную гриву мужа, соседствующую с той самой красавицей, которой я подарила долгий, пристальный взгляд, не оставшийся незамеченным остальными гостями. – «Но я считаю, что свобода одного начинается там, где заканчивается свобода другого. Мы не должны пихаться плечами на пути под названием Жизнь, поэтому я постараюсь не наступать вам на хвост и надеюсь, что Друнгхар однажды встанет вровень с другими государствами и городами».

— «Хорошо сказано!» — подхватил маркиз. Повернувшись к столу, я обнаружила, что мои слова прозвучали чересчур громко за сосредоточенно притихшим столом и оказались достоянием десятков ушей, чьи хозяева вежливо похлопали в ответ на это высокопарное и ни к чему не обязывающее заявление. Последовав примеру хозяина, они подняли и осушили бокалы, вынуждая меня раскланиваться с окружающими, выдавив из себя смущенную улыбку. – «Господа, вместе с нашими гостями ешьте, пейте и веселитесь!»

— «Ох, я бы с удовольствием потанцевала!» — полным всяческих намеков голосом заявила племянница маркиза сидевшему рядом с ней Графиту. Несмотря на молодость и красоту, она оказалась еще той жеманницей и кокеткой, поэтому я немного успокоилась на счет мужа, по одной мне заметному напряжению крыльев угадывая, что и его начала напрягать эта юная, непосредственная особа, с милой непринужденностью решившая избрать его на этот вечер своим покорным слугой, явно и недвусмысленно прося поухаживать за ней, подержать тяжелый бокал или сбегать в покои за шалью. Вполуха слушая гудение маркиза, с самым загадочным видом бухтевшего что-то про международное положение на континенте, я продолжала следить за этой парочкой и, улучив момент, перехватила взгляд мужа, раздраженно отвернувшегося от впившейся в него красотки, словно бы случайно, поднеся к уху цветок. Дальше мне оставалось только наслаждаться сменой эмоций на морде супруга, не забывая благосклонно кивать на обращенные ко мне слова да следить за детьми, втайне радуясь тому, что из всей нашей троицы хотя бы они имели представление о хороших манерах, в отличие от мамаши, не слишком жалующей всю эту великосветскую ерунду. Нет, конечно же, Луна старалась привить мне хотя бы начальные навыки поведения в этом серпентариуме, который все, словно сговорившись, называли «высшим светом», но попав на свой первый «настоящий» прием, я чувствовала себя скованно, словно опутанная многочисленными цепями. Чем дальше, тем больше я чувствовала себя не в своей тарелке, ощущая на себе многочисленные взгляды гостей и поневоле представляя себя главной виновницей этого торжества. Пусть небольшого, пусть привычного для всей этой великосветской шушеры, но это был по-настоящему первый мой прием, где я играла главную роль и, сидя по правую лапу от хозяина, нервничала все больше и больше.

— «Ах, какое необычное платье!» — восхитилась одна из сидевших неподалеку дам. Как и при кантерлотском дворе, собравшиеся грифонки были затянуты в узкие корсеты, красиво топорщившие перья на груди, делая ее похожей на мягкое, пышное сердечко, и на фоне их длинных, жестких кринолиновых юбок моя облегающая стола^[9] выглядела как минимум вызывающе, если не маленьким бунтом. – «Госпожа посол так спешила, так спешила… Неудивительно, что в подобной спешке можно и гардероб свой забыть».

— «Признаюсь, оно не лишено изящества», — пришел мне на помощь маркиз, с самым невинным видом отстранившись и оглядывая мой импровизированный костюм. – «Признайтесь нам, милая фрау – это ваша собственная выдумка? Или мы оказались отрезанными от модных веяний из-за границы дольше, чем нам казалось?»

— «Это… Это древняя мода. Очень древняя», — с трудом справившись с голосом, я отложила в сторону салатную ложку, которую едва не уронила на стол. Мне стоило большого труда сохранить приличествующее случаю выражение морды и не разразиться нервным смехом, вспоминая испуганные крики Грасс. «Нет-нет-нет-нет, Скраппи! Даже не смотри на занавески!» — в отчаянии причитала земнопони, увидев, как я подбираюсь к роскошным занавесям на окнах с острыми ножницами и совершенно недвусмысленными намерениями. Отстоять элементы декора ей так и не удалось, но не думай, Твайлайт, что я делаю это лишь из-за неконтролируемой клептомании или страстью к коллекционированию чьих-то портьер! Просто с моими проблемами, рожденными полным отсутствием магии в этом порядком потрепанном тельце, мне очень сложно использовать предметы одежды, которые требовали для надевания и носки совместных усилий этой замечательной «магии липких копыт», научить меня которой ты грозилась уже который год подряд. Увы, мне она была недоступна, и лишь благодаря нашей общей памяти с Древним я кое-как смогла решить эту проблему, остановившись на одежде, пришедшей к нам из древних, древнейших времен. По сути, предки наших создателей носили на себе простыни, прихотливо уложенными складками ниспадавшие почти до земли. Их укладывали и закрепляли специально обученные слуги-вестиплики – рабыни, хранившие одежду и ухаживавшие за ней, но даже без них любой мог облачиться в эти наряды, поэтому мне обычно хватало лишь нескольких ставших уже привычными взмахов ножницами, чтобы проделать несколько надрезов в сдернутых занавесях, превращая их в платье замужней римлянки, небрежно наброшенное на тело мелкой пегаски. Конечно, Грасс не оставила меня в покое, не попытавшись упаковать в извлеченный из нафталиновой глубины сундука кринолин^[10], но увидев, с какой ловкостью и плотоядной ухмылкой я орудую острыми ножницами, быстро притихла и помогла подвязать получившуюся тунику декоративным шнуром от гардин. Получилось достаточно узнаваемо и забавно, и на фоне тяжеловесных оборок, корсетов и кринолинов получившаяся стола выглядела свежо и ново, став центром многочисленных шепотков.

— «Это заметно!» — фыркнула обладательница пышного турнюра^[11], делавшего ее похожей на одногорбого дромада, чей горб сместился куда-то к хвосту. – «Все начинается с модных журналов и альбомов, затем дети начинают перечить родителям, ну а потом – эти упаднические обычаи лишенных крыльев существ?»

— «Позволю себе согласиться с вами, моя дорогая», — закивала ее соседка. Несмотря на средние лета, они вдруг показались мне молодыми старушками, столь степенно и неторопливо вели они свой разговор, одинаково кивая головами на длинных, узких шеях, делавших своих обладательниц похожими на куриц. – «Я недавно вернулась из Троттингема… Пережидала известные всем события… И вы не поверите – эти невозможные пони с юга только и делают, что едят!»

— «Не может быть!»

— «Верно-верно. Признаюсь, что отдавать и получать визиты под конец стало решительно невозможно, и мне пришлось вернуться к самому настоящему затворничеству, чтобы сохранить свою свежесть!»

— «Увы, еще не все приобщились к хору благодарных народов, прославляющих мудрое правление нашего короля».

— «Простите, старого – или нового?» — не выдержав, вякнула я, удостоившись таких пораженных взглядов, словно только что громко испортила воздух. «И вот с этими существами мне нужно иметь дело», — вздохнув, подумала я, медленно проходясь задумчивым взглядом по остальным гостям, полностью проигнорированная великосветскими курицами. Несмотря на длину, широкие столы отнюдь не ломились от яств, а рыбных блюд было меньше, чем различных салатов, которые уныло поклевывали приглашенные, больше налегая на вина. Кажется, маркиз решил сгладить все известные ему углы в попытке добиться желаемого, а может, это была просто принятая в высшем обществе показная вежливость, заставившая когда-то эквестрийскую богему влезть в кургузые грифоньи сюртуки, встречая важного грифоньего посла. Кстати, когда это было? Кажется, всего лишь год назад?

«Ну надо же! Похоже, я действительно «опонячиваюсь», как обозвал этот процесс Маккриди. Надо же, «Всего-навсего год»! Значит, я и впрямь начинаю думать как пони, отсчитывая время не пяти и десятилетними сроками руководства какой-нибудь политической куклы, но долгими, спокойными столетиями правления бессмертной богини».

Мысль, все чаще посещавшая меня во время, проведенное вдали от принцесс, была не новой, но почему-то каждый раз казавшейся мне необычной. Странной. И от попытки представить себе существо, видевшее предков Бабули и Деда, и которое, без сомнения, однажды увидит моих внуков и правнуков, голова начинала странно кружиться и плыть в попытках представить себе цельную, неразрывную нить, свитую из сотен тысяч жизней. Что-то подобное ощущала моя обнаженная душа, когда видела… Когда ощущала… Но память о произошедшем уходила, тщательно подавляемая невеликими силами воли и пилюлями, заботливо прописываемыми врачами – они помогали забыться. Они помогали забыть.

Но хотела ли я забывать? Или просто забилась от страха перед неизведанным в тесную раковину с перламутровыми стенами и окошком, через которое глядела на жизнь?

— «Фрау Раг?»

— «Д-да-да?» — вздрогнув, я вынырнула из размышлений и машинально подхватила бокал, протянутый мне маркизом, отвечая на какой-то тост, произнесенный одним из гостей. Кажется, я снова выпала из реальности, погрузившись в глубокое раздумье, и теперь лихорадочно стреляла глазами по сторонам в попытках понять, что же за это время случилось и куда мне предстояло бежать. – «Конечно же! За мир и процветание!»

— «Прозит!» — вежливо подняв бокал, де Клюни отсалютовал мне им, как и сидевшие ближе к нам гости, и, дождавшись моего ответного жеста, отпил. Кажется, мой порыв чокнуться никто не понял, поэтому пришлось спешно сделать вид, что все так и было задумано и изобразить просто чересчур поспешный салют, отправив в себя какое-то слабенькое игристое вино.

«Даже это предусмотрели, мерзавцы».

Вздохнув, я грустно поглядела на опустевший бокал и, поймав глазами морду ехидно ухмыльнувшегося мне Графита, исподволь погрозила ему копытом, ни секунды не сомневаясь в том, что все в этом замке, от хозяина до последней прислуги уже знали о том запрете, который наложили на свою подданную тиранические и неблагодарные аликорны, греющие своими крупами трон далекой страны. Обнюхав и грустно лизнув заскрипевшую на языке стеклянную стенку, я вздохнула и вновь уставилась на гостей. Натанцевавшиеся до упаду грифоны оживленно беседовали друг с другом, но каждый раз, когда кто-нибудь обращался ко мне, шум голосов стихал, когда прикрытые перьями уши внимательно прислушивались к тому, что говорит новый эквестрийский посол – даже здесь, за столом, демонстрируя друг другу этикет и манеры, приглашенные гости старались не упускать из виду ту, что была приглашена на званый прием в виде гостя… Но при этом ощущала себя курицей, брошенной в тигриный вольер.

Впрочем, в этот вечер внимание обратила на себя не я одна. Спустя какое-то время, совершенно не отложившееся в моей памяти и отмечаемое лишь подносимыми мне бокалами с кислой шипучкой, градус в которой существовал исключительно в воображении создававших ее винокуров, я обратила внимание на шум, раздавшийся от одного из столов. Впрочем, тут же поправила себя я, он доносился скорее из-под стола, словно кто-то большой и страшный вдруг решил пробудиться и вылезти из-под него прямо посреди званого ужина. Хотя, признаться, делал он это очень странно, в основном, дергая за подолы радостно взвизгивающих дам, с наигранным возмущением отправлявших под скатерть стаканы с вином, что явно ничуть не мешало невидимому пока шутнику. Впрочем, в конце концов, коса нашла свой камень, и сидевшие неподалеку скучные клуши это куртуазное развлечение не оценили и, негодующе вскрикнув, синхронно сунули под стол когтистые лапы, выволакивая на свет здоровенную голову, покрытую черным пером, по которой тотчас же застучали большие серебряные ложки.

— «Ой! Ауч! Снисхождения, дамы!» — пытался воззвать к бушующим черноголовый, но наверное, так и попал бы в серьезную переделку, если бы не своевременная помощь маркиза, одним лишь громким покашливанием остановившего эту странную экзекуцию. К своему стыду или счастью, я даже не попыталась вмешаться, со странным, болезненным интересом глядя на то, как грифона забивают столовым прибором и, кажется, даже прикидывая, нельзя ли позаимствовать этот подход для Легиона. Впрочем, дождаться результата мне было не суждено, и спасенный сиятельной лапой незнакомец выбрался из-под стола, для чего ему пришлось воспользоваться обратной его стороной, поскольку в противном случае, части присутствующих пришлось бы подвинуться лишь для того, чтобы выпустить его из столь экзотического убежища.

— «О, это снова он!» — закатила глазки одна из куриц, словно до сих пор не узнала того, кому так старательно пыталась поставить по бланшу под обоими глазами. – «Нет, это положительно невозможно!»

— «Да-да-да. Я полностью согласна с вами, моя дорогая!»

— «Кто это?» — удивилась я, во все глаза разглядывая нового гостя. – «И я всегда хотела узнать, что значит это слово – «положительно»? Как можно положительно или отрицательно что-либо запретить, или чего-то не знать?»

— «О, всего лишь распространенный разговорный оборот, обозначающий превосходную степень чего-либо, возникший на стыке ново- и старогрифоньего», — так же негромко сообщил мне маркиз, заставив уважительно взглянуть в его сторону. Чем больше я узнавала этого молодящегося грифона, явно разменявшего свой пятый десяток лет, тем больше странных чувств испытывала в его присутствии, главным из которых было зарождающееся уважение – этот птицекот был крайне неглуп и имел превосходное образование, поэтому мне становилось все более и более непонятно, как же смогла его одолеть одна глупая пятнистая пегаска, среди достоинств которой вряд ли можно было бы найти хотя бы одно, которым не стыдно было похвастаться перед остальными.

Разве что неуемную тягу к алкоголю и влипанию во всякого рода неприятности.

— «Ах, это вы, де Мури?» — тем временем, притворно удивился маркиз, вместе со мною разглядывая появившегося из-под стола грифона. Его гость был высок, слегка полноват, но черная шкура и перья очерчивали развитую грудь и передние лапы, прикрытые расстегнутым колетом, с которого кто-то оборвал все крючки, оставив на алой материи рваные дыры. – «Дорогие гости, позвольте представить вам нашего маэстро живописи, Тоссена де Мури де Батц де Кастельмора, потерявшегося в нашем замке неделю назад и столь экстравагантно нашедшегося в столь необычном месте».

— «Сказать по правде, я отправился осматривать порученную мне капеллу, роспись которой заказали добрые горожане, и кажется, слегка увлекся», — голос грифона был высок и насмешлив, хотя поклоны, которыми он попривествовал находящихся в зале гостей, были безукоризненны и учтивы. – «А сегодня утром я обнаружил себя в подвалах нашего сиятельного маркиза – поразительный факт, который я никак не могу объяснить!»

— «Я уверена, что он скрывался там все то время, что длилось вторжение южных варваров», — курлыкнула одна из моих соседок другой. Негромко, «по секрету» — то есть так, что услышал весь зал. – «И таскал горничных в свою койку!»

— «У нашего маэстро есть множество других талантов, пусть даже в них и не входит служение Хрурту Победоносцу», — хмыкнул маркиз.

— «Пока вы, монсеньор, мужественно защищали Пизу, я тоже не сидел без дела!» — направлявшийся к одному из столов грифон остановился и, возмущенно одернув на себе остатки колета, отвесил дамам насмешливый полупоклон. – «Я доблестно сколачивал полк из старинных бутылок, усилив его дамами самого приятного образа мыслей, и водил свое воинство на битву с винными бочками, беспардонно захватившими ваши подвалы. И вот теперь, стоя здесь, перед вами, разбитый, но не сломленный — все, чего я удостоен, так это насмешек?»

— «Браво! Браво!» — крикнул кто-то из гостей, и даже маркиз усмехнулся, отсалютовав балагуру бокалом, к которому прикипел мой завистливый взгляд. – «Слова настоящего ваза!»

— «Присаживайтесь уже, маэстро. Развлеките нас и наших гостей».

— «Для этого, монсеньор, вам не стоило и утруждаться – я готов приползти к вашему столу даже со смертного ложа, чтобы подняв бокал, словно Хрурт, отправиться на небеса!» — расхохотавшись, грифон одернул остатки колета и непринужденно опустился на свободное место, по странной случайности, мгновенно освободившееся между двух возбужденно чирикавших грифонок приятной даже для пони наружности. – «О, мои глаза! Неужели я уже возношусь? Ведь в компании столь прекрасных дам я твердо могу рассчитывать, что меня встретит лично Хрурт, поручив вашим заботам истерзанную душу художника и поэта!»

— «Тоссен де Мури де Батц де Кастельмор», — с усмешкой проговорил мне маркиз, глядя на своего гостя, уже захватившего внимание окружавших его дам какой-то забавной историей, которую тот рассказывал с поистине грифоньим апломбом и пылом. – «Грифон происхождения очень хорошего, знакомство с которым достойно чести любого дворянина. Но даже несмотря на то, что род его, в отличие от славного прошлого, не может похвастаться блистательным настоящим, я с удовольствием покровительствую этому бездельнику, пьянице и балагуру – все, что угодно, лишь бы не попасться на его острый язык».

— «А он и вправду художник?»

— «Маэстро живописи, мисс Раг», — наставительно поднял палец грифон, сверкнув украшавшим его перстнем с огромным камнем глубокого синего цвета. – «Города, бывало, борются за право первыми нанять его для росписи ратуш и молельных домов. Но он, найдя во мне своего покровителя, предпочитает растрачивать свой талант на гулянки, куртизанок и дорогое вино».

— «Монсеньор! Какая встреча!» — опрокинув на грудь предложенный кем-то бокал, де Батц медленно двигался вдоль стола, отвечая на приветствие клювастых господ и отвешивая дамам приличествующие моменту комплименты, пока, наконец, не оказался возле центрального возвышения, где располагались наши места. – «Я имел честь поприветствовать почти всех ваших знакомых и приглашенных, если уж вы решили уступить мне должность вашего герольда-виночерпия…»

— «Болтун!» — возмущенно курлыкнули где-то рядом.

— «… но при этом не соизволили представить меня вашим почетным гостям!» — бросив на сидевших рядом со мною клуш плотоядный, многообещающий взгляд, от которого дамы зарделись и возмущенно скрылись за веером, грифон сделал шаг назад и заплясал, отвешивая один поклон за другим. Вздохнув, я с трудом выцарапала себя из-за стола и постаралась как можно более изысканно поклониться, ощущая себя неуклюжей коровой, обожравшейся скисшей капусты. – «Тоссен де Мури де Батц де Кастельмор, к вашим услугам!»

— «Взаимно!» — брякнула я первое, что пришло в голову и тотчас же поежилась от взгляда, которым одарила меня Грасс, внимательно присматривавшая за мной на протяжении этого вечера, да и поездки вообще. Кажется, я начинала лучше понимать Деда, однако пришлось исправляться, изо всех сил давя поднимавшееся в душе возмущение. – «То есть, рада! Очень рада!»

— «Ого. Мадам, ваш энтузиазм… Это нечто поразительное!» — только и смог проговорить грифон. Протянув когтистую лапу, он энергично приложился к копыту, проведя по нему уголком клюва, и не ожидал, что попадет в мои скучающие лапки, с энтузиазмом потрясшие его за клешню. – «Если полагаться на ощущения от столь бурного знакомства, вы имеете удовольствие принадлежать к роду земнопони?»

— «Если только по утрам», — дождавшись, когда покачивающийся от энергичной встряски грифон соберет глаза в кучку, буркнула я. Обмениваться любезностями на протяжении вечера мне надоело еще в самом начале, и теперь я все больше начинала понимать принцесс и политиков, вынужденных день за днем, месяц за месяцем, год за годом говорить одни и те же избитые фразы лишь потому, что это было «прилично», что бы ни имели в виду существа, вводившие их в обиход. – «Или когда напьюсь».

— «О! Тогда за это стоит выпить!» — немедленно провозгласил черный птицекот, не замечая взглядов моего мужа и сводной сестры, тотчас же скрестившихся на неудачнике, осмелившемся произнести запретную фразу на расстоянии ста футов от пятнистой тушки посла. Сделав кислую мину, я с отвращением глядела, как один из слуг, на протяжении всего вечера отиравшийся за нашими с маркизом спинами, вновь наполнил мой бокал каким-то кисленьким соком, и качнула бокалом в сторону собеседника, радостно стукнувшего своим фужером по моему. – «Прозит мальзейт! Приятного аппетита!»

— «Ваше здоровье».

— «Мадам, знакомство с вами делает мне честь!» — лихо, по-гусарски осушив свой бокал, грифон остался стоять возле стола, с насторожившей меня хитринкой разглядывая сидевшую напротив кобылку. – «И раз уж Хрурт свел нас вместе, под сенью покровительствующего нам монсеньора маркиза, разрешите мне немного потренироваться в физиогномике и предположить, что вы прибыли к нам из…»

Он на секунду замолчал и, откинув голову немного назад, принялся поглаживать пальцами уголки клюва, разглядывая меня, словно выставленную в галерее картину. Несколько раз он замирал и подавался вперед, уже открывая рот для того, чтобы огласить свою догадку, но останавливался в последний момент и, пробормотав что-то вроде «Но нет. По-видимому, это не так», вновь углублялся в размышления. Бросив взгляд на гостей я поняла, что все это было частью небольшого спектакля, которым обедневший, если я правильно поняла намеки маркиза, дворянин привлекал к себе внимание и поддерживал репутацию личности, которую не стыдно и даже желательно приглашать в салоны, на рауты и званые вечера. Богини ведают, каким он был художником, но в тот момент я ощутила лишь брезгливое раздражение от того, что какой-то парвеню^[12] пытался создать себе репутацию за мой счет. Приглядывающиеся и прислушивающиеся к нашему разговору грифоны во все глаза следили за игравшимся маэстро, вместе с ним подаваясь вперед и начиная разочарованно перешептываться при очередной паузе – неведомо как, но де Кастельмор сумел завладеть вниманием знатной толпы, с нетерпением ждавшей его вердикта.

— «Что случилось, де Кастельмор?» — наконец, иронично воскликнула одна из дам, перекрыв своим пронзительным голосом бормотание остальных гостей. Убедившись, что внимание окружающих обратилось к ней, она выпятила грудь и распушила перья, выпятив внушающую уважение перьевую подушечку на груди. – «Вы наконец нашли того, с кем еще не напивались?»

— «Это сложный кусочек, дамы и господа», — глубокомысленно изрек де Кастельмор, по-видимому, наслаждавшийся всеобщим вниманием. Кажется, он нисколько не обиделся на этот укол, привыкнув переносить снисходительно-брезгливое отношение власть имущих, как думала я в тот момент. – «Очень странная, даже для пегаса, расцветка… Необычное платье, похожее на одежду древних облачных полисов… Этот странный окающий акцент… Я предположу, что вы откуда-то с юго-запада Эквестрии, с побережья. Или одного из ваших облачных городов».

— «Мимо», — сквозь зубы прошипела я, не обращая внимания на успокаивающее прикосновение маркиза. Я устала весь вечер быть собачонкой, выставленной напоказ. Знать, что благодаря милейшим клеркам из Королевской канцелярии все заинтересованные могут узнать все о моих привычках, желаниях и даже наложенных на меня запретах. Играть опостылевшую мне роль. – «Какие еще, blyad, будут предположения?»

— «Сталлионград?» — одними уголками рта улыбнулся хозяин Хрудгарда.

— «Позволю с вами не согласиться, монсеньор. Нет того жуткого акцента и этих дурацких одежд столь мерзкого покроя, что кажется, будто их поносил весь их город, по очереди», — ощупав копытами стол, я на секунду задумалась, куда подевалась та вилка, которая, в моих мыслях, уже втыкалась в круглый птичий глаз. Воткнуть, провернуть и вытащить, вынимая из окровавленной глазницы расползающееся на кусочки полупрозрачное глазное яблоко, быстро мутнеющее, словно яичный белок…

«Тьфу-тьфу-тьфу! Что это в голову лезет-то?!»

— «И тем не менее, это так!» — гордо вскинув породистую голову, объявил маркиз де Клюни, зорко оглядывая гостей, словно пытаясь отыскать того, кому хватит глупости оспаривать его слова. Увидев, что я уже буквально киплю, словно медный чайник и вряд ли отличаюсь от него цветом морды, Графит покинул одолевавших его свистуний и, словно невзначай, двинулся в мою сторону, явно нацелившись на Кастельмора. – «Фрау Раг является чрезвычайным и полномочным послом Эквестрии ко всему благородному сословию ваза и грифоньему королю».

— «Как необычно!» — намекая на что-то, прогудел какой-то важный и толстый вельможа, поглаживая золотую цепь, свисающую едва ли не до пупа. Я опознала знак городского магистрата, но из-за распирающей меня злости сообразить, как это сочеталось с наличием в Друнгхаре правителя города, сообразить не смогла.

— «А, Сталлионград. Город грубых, мрачных пони и посредственной кухни», — беззаботно махнул лапой де Кастельмор. – «Осмелюсь предположить, что вы догадались об этом, монсеньор, по одному оранжаду, который столь нагло занимает место в бокале вашей очаровательной гостьи».

«Много ты понимаешь в изысканной кухне, петух!»

«Найти?!»

«О, меня помнят? Ну надо же!» — прозвучал в голове знакомый голос, милым французским грассированием добавляя изюминку в пресноватый эквестрийский язык. – «А мне казалось, что объем между этих ушек заполнен только драками, выпивкой и нытьем».

«Где ты была? Куда пропадала?»

«Для меня нет ощущения времени, деточка», — насмешка в голосе выверта моей расщепившейся психики сменилась неподдельной грустью. – «Нет никаких ощущений, кроме тех, что позволяешь мне испытывать ты. Это одиночная камера с окошком, через которое видится жизнь».

Вздрогнув, я почувствовала капли холодного пота, стекающие по спине.

«Поэтому, когда в следующий раз соберешься напиться таблеток, можешь не волноваться о каких-то там чувствах, которые я себе позволяю, словно жаждущий в пустыне, ловящий пересохшим языком каплю воды», — с презрением добила меня Найтингейл, разве что не плюнув и не потоптавшись на останках. Ощущение неприязни захлестывало меня с головой, и я ощущала, что тону, что мне уже не выбраться из бездны безнадежности и чувства обиды… Но вдруг все кончилось, словно закрыли окошко двери, надежно скрывавшей за собой заключенного.

«Найти, я…»

«Не важно! Что это вокруг нас происходит?»

Вздрогнув, словно проснувшаяся, я распахнула глаза, глядя на теребившего меня маркиза, обеспокоенно вглядывающегося мне в глаза. Увидев, что я пришла в себя, он моргнул и, как многие другие, отвел взгляд от моих глаз, в чем, после недавней встречи с Ником, я никак не могла бы его обвинить – уж слишком жутковатым выглядел взгляд этих черных гляделок.

— «С вами все в порядке, мадам?» — понижая голос, обеспокоенно поинтересовался он, не забывая благосклонно кивнуть в ответ на чей-то комплимент. – «Кажется, вы были не в себе и массировали грудь, что, по словам моего придворного медика, ясно говорит о наличии грудной жабы – коварной и опасной болезни…»

— «Что? Стенокардия? Возрастом для нее не вышла», — не задумываясь, выдала я, пожав плечами в ответ на непонимающий взгляд де Клюни. Знакомое ощущение опасности, сопровождающей каждый такой вот прокол, возникло внезапно и казалось знакомым, словно старый сосед-алкоголик, при виде которого стараешься побыстрее исчезнуть в квартире, делая вид, что его попросту нет. – «Я просто задумалась. И когда я думаю, у меня всегда такой глупый вид».

— «Наверное, дело в вине», — глубокомысленно изрек де Кастельмор, не скрывая того, прислушивавшийся к нашей беседе. – «Я прошу снисхождения и готов понести заслуженное наказание за свою дерзость, но пить целый вечер одно и тот же вино, да еще и разбавленное…»

— «Не провоцируйте нашу гостью, де Мури», — нахмурился маркиз, благосклонно кивая подобравшемуся к нам Графиту. Вместе с парочкой клуш, наотрез отказавшихся потесниться, образовался эдакий кружок по интересам, главным из которых, я была уверена, было планирование очередных издевательств и угнетений одной бедной пятнистой кобылки. – «Это Шлёс Зиммерау, специально выписанный мною у лучших эквестрийских негоциантов».

— «Выписанный? Скажите лучше – реквизированный!» — хохотнул дармоед, присваивая себе мой бокал. Опустив в него клюв, он сделал маленький глоток, после чего отставил фужер и, прокашлявшись, с недоумением поглядел на своего знатного покровителя. – «Вас ис дас?! Безалкогольный?!!»

— «Одно из условий текущего дипломатического протокола», — негромко, словно оправдываясь, одним уголком рта проговорил де Клюни. Казалось, правителю вольного города страны виноделов было неловко расписываться в том, что в его доме гостям предлагалось безалкогольный напиток.

— «Ох! Вспоминаю времена своего первого заказа и последовавшего за ней разговора с видамессой^[13]. Достойная представительница духовных дочерей Хрурта не могла взять в толк, что работать на трезвую голову не только скучно, но и крайне опасно!» — мечтательно пробормотал де Кастельмор, пока когтистые лапы грифона шарили по столу. Не глядя, он отыскал два бокала, наполнив каждый из них до краев, после чего лукаво поглядел мне в глаза. – «А когда я все-таки упал из-под купола ее базилики, который расписывал в те времена, она первая же и отпаивала меня самым замечательным вином. Вот и пойми этих грифонок!»

— «Кажется, вы тогда были пьяны, причем тем же самым вином?» — насмешливо фыркнул маркиз, бросив обеспокоенный взгляд на бокалы, один из которых недвусмысленно отправился прямо ко мне.

— «И превосходным, могу вас уверить!» — воскликнул грифон, вызвав смех у находившихся поблизости гостей. Официальная часть ужина закончилась, и приглашенные покинули свои места, дожидаясь, когда слуги сдвинут к стенам столы, заново сервировав их легкими закусками и напитками. – «Это вино напоминает мне те славные деньки, когда я и монсеньор… Кхем. Да-да, из уважения к нашему доброму хозяину, столь истово идущему стезею Хрурта Дарующего, я умолкаю, но не могу не предложить столь очаровательной гостье одно из лучших вин этого дома!»

— «Боюсь, что вы останетесь разочарованным», — вмешался в наш разговор Графит, обменявшись с грифонами коротким извиняющимся кивком. – «Госпожа посол ведет чрезвычайно строгий образ жизни, как это положено послу, доверенной пони и Первой ученице Принцессы Ночи».

«Ну, спасибо, дорогой!» - подумала я, ощущая, как зачесались копыта, сами собой потянувшиеся к шее мужа. – «Вот только окажется у меня в копытах подушка…»

«Не сдерживай души прекрасные порывы!» — весело посоветовала мне моя проснувшаяся шизофрения. Казалось, ее позабавила рекомендация, прозвучавшая из уст моего благоверного, в то время как окружавшие меня грифоны обменялись довольно кислыми взглядами.

— «Понимаю. Мы с уважением относимся к культурным традициям других рас», — обтекаемо высказался де Клюни, пытаясь поймать кончиками когтей ускользавший от него бокал, поставленный прямо передо мной твердой лапой де Кастельмора. – «Поэтому я распорядился об особых напитках для тех из наших гостей, кого Хрурт наделил не лапами, но копытами».

— «Или же просто не разбирающихся в хорошем вине!» — хохотнул черный грифон, делая вид, что не замечает предостерегающие движения пальцев своего покровителя. – «Сидр или вот этот пуншик будут для них в самый раз».

— «Кажется, вы немного перебрали, Де Мури?» — остро взглянул на него маркиз, на миг заставив смешаться насмешника и повесу. – «Меньше пейте и больше закусывайте. Помните, что о вкусах не спорят».

— «Вранье! В Эквестрии ценят хорошие вина!» — не подумав, стукнула по столу я. Провокация или просто глупая шутка нашли свою цель, заставив меня высунуться из своей перламутровой раковины, в которую я пряталась, изображая из себя великосветскую леди. А может, все-таки был хоть какой-то градус в том фруктовом компоте, которым так старательно потчевал меня де Клюни. – «Просто вам не повезло, и вместо урожденного дворянина или изысканной леди, к вам приехала… Ну… Я».

— «О, мадам!» — тут же всполошился черный грифон, увидев мою оскорбленную морду. Вскочив, он отвесил и мне, и присутствующим несколько танцев-поклонов, после чего вновь принялся лобызать мою ножку. – «Я совершенно не имел в виду вас! Упаси Хрурт! Я лишь показал, если можно так выразиться, самое распространенное платье, и поистине удивительно, что вы решили примерить его на себя. Безусловно, никто и не требует от пони тонкого понимания вин!»

— «Дорогая…» — пробасил мне на ухо подобравшийся поближе супруг, решив предупредить меня о чем-то, но не успевая вставить ни одного слова в быструю, экспрессивную речь маэстро живописи.

— «И в знак примирения, я прошу у вас извинений за невольно нанесенную всем пони обиду и готов засвидетельствовать вам свое почтение, предложив выпить со мной это замечательное вино моей родины, госпожа посол!»

— «Скраппи, послушай, не поддавайся на провокации!» — уже не скрываясь, прошипел мне супруг при виде моей ноги, бесцеремонно ухватившей протянутый мне фужер. Но было поздно.

¹↑ [3] Подвывих шейного позвонка при повороте головы с одновременным подъемом. Название бытовало в начале\середине ХХ века, в США, из-за обилия невиданных тогда туристами неоновых вывесок.

²↑ [4] Скраппи имеет в виду Бибендума — составленного из шин толстячка, маскота фирмы Мишлен.

³↑ [5] Речь идет о Хью Хафнере — основателе журнала Playboy, на много десятилетий ставшего хедлайнером сексуальной революции во всем мире. К радужному флагу отношения не имеет.

⁴↑ [6] Документы для личного пользования, или ознакомления переговаривающихся сторон, имевшие хождение во времена "Большой Игры" — геополитического противостояния Британской и Российской империй в XIX-XX в.

⁵↑ [7] Часть морды лошади, нос и рот.

⁶↑ [8] "Приговорить к флоту" — наказание в Британской империи, флот которой пополнялся матросами, отправленными на корабли по приговору суда. Аналог каторги, с крайне лютыми нравами и печально известной "суровой боцманской дисциплиной".

⁷↑ [9] Женское платье замужних римлянок с короткими, до локтей, рукавами.

⁸↑ [10] Жесткий каркас для платья, позволявший придавать любую, даже самую нелепую, форму женской одежде.

⁹↑ [11] Подушечка под платье в области поясницы, позволяющая подчеркнуть (или создать – кому как повезло) аристократично откляченный зад.

¹⁰↑ [12] Выскочка; подражающий аристократам простолюдин, выбившийся в аристократическую среду.

¹¹↑ [13] Видам (видамесса) – помощник и управляющий имуществом епископа.

Аллегро

Кеттл Корн призывает Сатану

Загадка сфинкса/ The Riddle of the Sphinx

Смертельная схватка

Компас

Лучший Вариант Жизни

Обратная сторона

Маленький секрет

Фотографии

Разделены

Стальные крылья: Огнем и Железом

Глава 15: "Огонь, вода..." - часть 2