Искры миров

Прелюдия

Нотка вступления.

Коридор. Бесконечный коридор. Ты бежишь. Не останавливаешься. Нельзя. Коридор не кончается. Сужается. Ты бежишь. Оставляешь сзади пропасть. А коридор сужается. Превращается в тоннель. Тугой тоннель. Крутится. Душит. Рвется. Ты падаешь. Нет движения. Нет мысли. Ты падаешь. Тьма. Она окутывает. Проникает. Душит... Держит глаза...

Держит глаза...

Да неужели…

Я распахнул глаза.

Спектакль Морфея начал постепенно отступать, а я...

Опять. Хотя, нет, не опять, а снова. Я сидел в кровати, одеяло которой давно уже свалилось, в классическом холодном поту и с полной воздуха грудью. Снова. Проснись и пой, черт побери! Найду первого, кто это сказал, заставлю заснуть сладким сном в каком-нибудь болоте...

Время! Время... Слава Богу! Шесть утра... Хотя, кого здесь благодарить? Незаслуженно разбужен собственными страхами. Надо отдышаться. Такими темпами в один прекрасный день меня найдут в своей же постели посиневшим от недостатка воздуха... И на что запишут? "Задушен сном"? Черт…

Я сделал самую простую дыхательную зарядку – вдох-выдох, вдох-выдох. Сегодня мне надо быть вежливым, спокойным и, желательно, наглым – день обещает быть незабываемым. Почему? Мне приснился «кошмарик». Все еще не ясно? Ваши, дорогие господа, проблемы… Осмотр!

Кроме возможного шанса окончить свою жизнь без кислорода, я также схватил будильник. Крепко так схватил. Решил пообороняться? Надо как-нибудь спросить у подсознания.

А теперь – по-армейски вскочить и, пока кружится голова, заправить постель. Ай, будильник поставить забыл… Ладно. Завершено.

Итак… Надо собраться со всеми-всеми мыслями в тайном убежище и обдумать стратегию сегодняшнего дня. Первое – я проснулся за час до моего обычного выхода. Ничего страшного, время я чем-нибудь заполню. Второе… А какой сегодня день? Суббота! Какое соленое и белковое слово…

Вместо хлопьев – яичница! Ну-с, не будем заставлять себя ждать, бегом на кухню!

Ан нет, стоять. Шторы. Какой-то сильный ночью ветер был, все занавески поднял, искрутил и насадил на батареи. Негодяй. Может, в следующий раз не открывать окна нараспашку? Я это учту…

Занавески – дело секундное и незначительное, гораздо, гораздо важнее сейчас завтрак. Без хорошего завтрака не будет хорошего дня, как говорил один мудрец. Оценка обстановки в рефрижераторе… Неудовлетворительная. Кончаются яйца. Три, как необходимый минимум, плюс одно за «кошмарик» и одно за хороший день – пять. Какая удача! Счастливое число. Но в итоге холодильник оставляет в себе одинокое яичко… Не оставлять же его! Но и число хорошее портить не хочется… Ах, прости, но лишнее – не всегда хорошее. Я с тобой что-нибудь потом сделаю…

Простое, но неумирающее блюдо… Впрочем, что это я разлагольствую? Мое утро имеет право на полную конфиденциальность и личную неприкосновенность! Я же сейчас даже не предложил права простого выбора! Меня бы за такое четвертовать… А давайте-ка отодвинем наше действие на фон и оставим место многочисленным лирическим отступлениям…

С чего бы начать? Что вам было бы интересно знать о только что проснувшемся от неприятного сна простом парне? Ах, я же вас не слышу… Очень жаль. Тогда достанем пленку моего будущего дня, поставим ее в дряхлый проектор времени и ускорим. Приятного просмотра!..

---

— Это как называется? – первый привет мне на работе.

— Игнат Борисович, тысяча извинений, зачитался… – не в силах сдержать свою аномальную честность перед большими людьми, ответил я.

— Уже тысяча первое, — пробасил шеф. – Тебе повезло, что сегодня нет ранних клиентов, первый записан, там… Марина, скажи ему!

Оплавленный кусок воска, для которого гравитация стала тяготой судьбы, ширококостная, «малость полноватая» диспетчерша Марина повернулась к нам и монотонно прочитала:

— Девять – тридцать четыре.

— Ужасно повезло! – развел руками и угрожающе выпучил глаза Игнат Борисович. – Давай, иди и жди!

Я молча кивнул и, бросив куртку с шапкой на вешалку, подошел к своему креслу. «Иди и жди»! Да что б его! Ух… Ладно, ладно… Скоро нужно приступать к работе. До клиента у меня… Двадцать минут! Ужас…

Наверное, я поступаю очень некультурно, пропуская любые точные упоминания моей работы. А оно вам надо? Я работаю, как и все люди на этой гребаной планете, и неужели важно, где? Хорошо, хорошо, время есть, можно и на отдаленные темы поговорить…

Менеджер по стрижке – вот мое призвание. Это я еще сократил. Или, если вам привычней, парикмахер. Удивительно, правда? Не могу не согласиться. Пока мои ровесники дают подносы и объявляют «Свободная касса», а некоторые до сих пор пытаются втюхнуть прохожим эти самые бумажки… как их… Листовки, да, я бегаю вокруг стула и работаю ножницами! Ужас… наверное. Что ж, судьба бросила мне такую участь. Ну, как бросила…

Мне просто повезло. Какая ирония! Но это правда. Множество специалистов, способных сделать дикий лес на твоей голове королевской аллеей, а заросли лиан на подбородке Висячими садами, не разбираются в скоростной стрижке. Им невдомек, как можно быстро и аккуратно очистить макушку от лишних волос, причем у различных людей совершенно одинаково, словно робот. И тут на помощь прихожу я! Я! Не смыслящий в деле стрижек ни…. Нет, заканчивать не надо. Хотя, ведь правда получается…

Я не могу сделать какую-либо прическу, зато у меня талант к быстрым автоматическим действиям и простым стрижкам а-ля «под ноль» или «там покороче, здесь подлиннее». Что бы эта парикмахерская без меня делала? Ведь полон город людей, не терпящих промедлений и готовых платить большие деньги за скорость, и была полна корзина таких клиентов, потерянных из-за медлительности… До меня.

Ох, зазнаюсь же! Никогда не стоит забывать своих успехов, равно, как и приукрашать их. А теперь представьте среди кучи многофункциональных и изящных наручных часов один маленький хиленький экземпляр, способный показывать лишь время, но зато точно и без каких-либо сбоев. Представили? Ага, данные для задачи введены, остался вопрос. Какие часы будут избранными большинством?

Таково мое положение. Ценный, однако, сотрудник, но не настолько, чтобы почитать его, как специалиста. Шеф относится ко мне снисходительно, штрафом меня он одарил лишь однажды… Однажды… А остальные?

Равнодушие, презрение, игнорирование – оксюмороны так и льются. Как вы понимаете, столь огромный коллектив не дал мне самого коллектива, настоящего коллектива. Я прямо-таки гадкий утенок, разве что меня еще не выгнали за какой-никакой пользой. Неприятно? Некий дискомфорт есть. Но не более…

О, а вот и клиент! Кажется, я его знаю… Или нет, не могу разобраться…. Честно, я не пытался запоминать своих клиентиков, для меня они… Проехали…

Сколько я уже работаю? С одной стороны, три года, всего три года…. С другой, кажется, что в этой парикмахерской я родился, учился и повзрослел, и прошло отнюдь не три годика! Я так часто теряюсь во времени…. Почему? Что со мной не так? Что…

Время тикает и тикает, клиенты приходят и уходят. Я словно сплю. Раз макушка, два макушка, три макушка…. Взгляну на часы, и уже обед. И снова по кругу, по кругу, без остановки, потихоньку наползает темнота….

…Хлопок по плечу разбудил меня не хуже ведерка ледяной воды. Влас! Мерзавец, сколько ему говорить о моем чутком движении мыслей?! Ну я ему!

— Черт тебя дери, я же говорил, не буди меня так! – крикнул я, разворачиваясь.

— Я учту, — ответил мне гулкий и неожиданно мягкий бас. – Опять уснул?

— Простите… Можно сказать и так… – ответил я. Голова еще не отошла от экстренного пробуждения от дум. Была бы возможность, думал бы днями и ночами… Резкая мысль окончательно разбудила меня: — А где Влас?

— Тебе пора почистить уши, дружок, — строго, но все же мягким тоном отметил Игнат Борисович. – Неужели ты не слышал?

— Что?! Что не слышал? – воскликнул я, лихорадочно перебирая варианты, куда пропал наш уборщик. Отпуск? «Простых смертных не отпускают раньше богов» – говорил кто-то из наших. Грустная правда. Болезнь? Влас хоть по своей худости и мог соперничать с чертом, но иммунитетом обладал солдатским. Что тогда?

— Сдох наш Влас, — спокойно пробасил шеф. – Пищевое отравление, переизбыток алкоголя, наркотическое отравление! – он поднял палец вверх. – Узнал бы раньше, уволил бы нахрен! Уборщик – наркоман! Позор для парикмахерской! Тьфу… Ты идешь? Могу оставить…

Влас… Влас… Почему… Почему так пусто…

Я встал, взял свою куртку и шапку, накинул и вышел на улицу. Слишком снежную какую-то…

— Наконец-то… Ах, да, с Новым…

Новым… Он еще издевается? Новым приобретением… Какой сволочью надо быть, чтобы знать и использовать это….Надо быть шефом…

Почему? Почему?! Он не говорил мне… Когда мы с ним в последний раз виделись? Почему? Давно это было… Нет, почему? Почему?! Негодяй… Мерзавец! Засранец! Почему? Почему…

Но я… Я предлагал деньги…. Да, предлагал, отлично помню…. Не взял.. Так с каких же средств он взял себе причину переизбытка алкоголя? Пищевое отравление! У бабульки той пирожки, что ли, взял… Говорил же, нет, не надо, не бери! Благодарен он был, видите ли! Вот вам и благодарность… Наркотики… А это-то откуда?! Что бы Влас, да был наркоманом… Никогда бы не поверил… наверное…

Почему? Зачем? Зачем?! Что это он решил в одиночестве напиться… Я же… Лучше бы со мной разделил, не мучался бы…. А теперь? Последний, которому я мог спокойно рассказать о своем дне, сгинул… Нет больше смысла жить! И не будет… Больше никогда не будет… Лучше и не вспоминать, что было до… Гораздо смешнее взглянуть в свое жалкое будущее… Заморыш. Словно бы оно у тебя было… Ты – никто! Даже знакомый – его уже точно не назовешь другом – спился и отравился всем, чем только можно, лишь бы отвалиться от тебя… Ах… Аргх!

И что же ты будешь делать? Последняя струна, по тонкости которой ты осторожно шагал, все же порвалась. Похороны? Не стоит оно того… Да и кто его будет хоронить? Он ведь почти как я… За исключением одного: он мертв…

Может… Разорвать это отличие? Может… Может… Уйти? Смысл бытия утерян! Все бросили, все кинули, и я должен решить! Должен решить… Должен решить… Решить…

Постойте… Почему повсюду темнота?

Глава I. Выброшенное чудо

Странные мы, люди. Киньте нас в пещеру, мы начнем боготворить огонь и плоды. Уложите нас в кровать, мы готовы выкинуть огонь и чуть не дозревшее красное яблочко...

Ч-черт… Г-где свет? Я… Я ничего не вижу! Не слышу ничего! Тишина… Черт, уже, что ли?! Н-нет, я не готов! Я н-не-не…

Это… Ф-фух… Включ-чили… У-ух… А что это я так перепугался? Подумаешь, темнота… Не мог же я с земли вот так сразу плюхнуться в Ад или, там, в Рай! Н-не, пока что хожу по земле-матушке и здоров… В отличие от некоторых…

Нет, надо бы успокоиться… Хватит голову идиотскими мыслями забивать! Все! Надо бы подумать о другом… Как я отсюда домой, черт побери, доберусь?! Я же все впервые вижу! Хотя, нет… Постойте, я узнаю эту дорогу! Да, идти вдоль нее до перекрестка и налево, так до дому и дойду… Но мне бы побыстрее домой, да и что мне мешает пройтись новыми путями? Как раз, эм, те несколько дворов вокруг моего дома изучу… Ну, что ж, пойдем…

Забавные магазины. Черт, а я вот что-то дату не припоминаю… Да, в этом весь я – раз пять утром взглянуть на календарь и забыть все, что я там узнал! За телефоном… Подождите…

— Кексы пресвятые! – воскликнул я и хлопнул себя по лбу от воспоминания. А надпись на половине магазинов «С Новым годом!» мне ни о чем случайно напомнить не могла? Вспомнил! Сегодня-таки тридцать первое! Мда… В принципе, это ничего не меняет. Одно отличие – бутылка на столе.

Я зашел в первый попавшийся магазин и заглянул в спиртной, или как там он называется, отдел. Конечно, в выборе праздничного напитка я не был избалован, но! Но… Многие выбирают что-то иностранное, сладкое… А я выбираю наше. Короче, водка.

Хм, вот вроде симпатичная бутылка… Не буду рекламировать, а то кто его знает, что мне за это будет! Итак, взяли… Вышли. Вдохнули свежего воздуха… И чуть не оглохли.

Нет, серьезно. Ветер… Я слышу ветер в своих ушах! Да такой шумный… Какого…

Я сглотнул.

Ветра нет. Я не чувствую его лицом. А руками? Я достал из карманов руки и поднял их перед лицом. Никакой реакции! Обычный мороз… А если около ушей? Ч-черт… Да ветра совсем нет! Не дует он! Но, тем не менее, шум, как от ветра, в ушах не убавляется…

Так, хорошо, допустим, это у меня так странно кружится голова, хотя она и подавно не кружится, но надо же как-то… Да ну… Нет… Нет! Я не просто слышу ветер… Я даже могу определить, откуда он дует!

Успокоиться… Хм… А вот интересно, отчего выключился свет? Конечно, не самое лучшее время для раздумий об этом, но вследствие последнего события нужно учесть все странности. Сейчас по времени… Полдесятого. Как раз никакого дневного света. И когда я очутился в полной темноте от отключенных фонарей, я совсем ничего не видел… Словно… Весь район вырубился! Да что там – может, и город!

А может, я совсем свихнулся. Это не стоит упускать. Итак, я слышал… и слышу несуществующий ветер и даже знаю, откуда он дует, так? Ну, что ж, следуем зову, черт побери! Надеюсь, меня быстро отпустит…

Он свистит… Ага, в том направлении, на проем между домами. Идем! Идем… Тьфу, абсолютно пустой двор! Даже уточнить не могу, точно ли я один свихнулся, или, может, с кем-нибудь еще крышей поехал… Конечно, Новый год на носу… Народ к двенадцати посыпется, а пока – домашние посиделки…

Вот и проем, заходим… Так, прямо… Забавный проход, длинный, узкий, но высокий! Черт, мусору здесь накидано… Причем, если судить по вывернутым наизнанку пакетам, бросали даже с верхних этажей… Надо бы побыстрее отсюда уходить…

Вышли… Подождите. Я знаю это место! Сейчас, вспомню, просто вот этот домик очень знаком… Ах, да, я же сюда мусор выхожу выбрасывать! Мой двор государство бачками не оделило, так что приходится шагать сюда с кипами пакетов… А еще говорят, мол, делите мусор! Делите нормально бачки, вот и мусор начнем по полочкам раскладывать… О, а вот и сама мусорка… И, судя по моим верещащим от сильного псевдоветра ушам, ветер дует оттуда! Это может кое-что прояснить… Допустим, я где-то все же ударился головой, и по памяти стал воспроизводить путь до мусорки с помощью надуманного ветерочка. Возможно, так. А возможно…

Мрачно тут. Почти темнота, благодарим за сумрак старый фонарь. И что-то на мусорке происходит… Что-то прыгает, шевелится… Интересно… Подойду-ка поближе…

Забавная картина. Собака размером с немецкую овчарку что-то пытается вытащить из бака. Просто ха-ха. Забавная-то, конечно, забавная, но обыденная… Хех, вот подтверждение моей теории – ветер исчез! Добрался до намеченного свихнувшимся мозгом места и все! Задание выполнено! Можно идти домой…

Нет, я все-таки досмотрю, что там собака такое ухватила. Сильно хочется домой, очень сильно, но посмотреть на ее старания – просто жуть как чешется! Хех, все еще что-то там тянет… Пытается вытянуть… О! Рыкнула, дернула головой, и из бачка чуть вышла… Конечность…

Мне не показалось, это действительно была конечность! Не человеческая, точно не кошачья – слишком крупная – да и не собачья, если честно… Я даже не могу определить, какая это нога, если это, конечно, нога… Постойте… Мне это не мерещится? Нет, точно… С бачка доносятся звуки… И это не шорох, нет… Стоны! С-стоны… Я… Я вообще такие впервые с-слышу! От ж-животного… У-ух!

Что я должен делать?! Бежать, бежать, собака сделает свое дело и концы в воду с этой нечистой тварью! Мне уже слышатся человеческие стоны… Ч-черт! Давить жалость, черт ее знает, может, это часть моих галлюцинаций уже не только слуховых, но и самых что ни на есть обычных, видимых…

Но… Стоны… Я таких действительно раньше никогда не слышал… Не воинственные, не стоны побежденного, а стоны… Жалобные стоны… Беспомощные… Не в размере же сила! Тут, может, и чести никакой нет! Вдруг то странное существо просто не имеет нужных сил на сопротивление? Вдруг оно попросту слабее собаки? Вдруг… Нет, нет, это хреновы галлюцинации, не надо им поддаваться! Беги, что есть мочи и не мешай! Природа доделает свое дело…

Н-нет… Я не могу бежать и знать, что какая-то, хоть и несуществующая, тварь была просто кинута судьбой! Не могу! Это дело чести и совести. Моей жалобной, черт побери, совести…

Я не боялся собак, кроме волкодавов, конечно, да и сейчас был в таком состоянии, что всем из рода собачьего стоило бы меня побояться! Я подбежал и рыкнул на собаку, для храбрости махнув пакетом. Псина заскулила и понеслась от меня, но остановилась неподалеку – редко какому хищнику захотелось бы просто так оставить добычу.

Я медленно подошел к бачку с торчащей оттуда ногой. Краешком глаза я в слабом свете заметил капли, падавшие с нее. Ч-черт… Я глянул подальше, стараясь разглядеть хотя бы голову, если та имеется, как вдруг тело зашевелилось. Из мрака полупустого бачка на легкий свет вышла… да, голова. Свет горел сзади меня, и я, дурень, загородил его так, что сама мордочка этого создания осталась в темноте. Существо держало голову несколько секунд, а потом почти бросила ее вперед. Тело вздрогнуло, нога зашевелилась, но и только – существо простонало и уронило голову в бачок, ударившись об его стену…

И я не хотел спасать это?! Да я уже обязан помочь этому созданию, которое я хоть и вижу впервые в своей жизни, но не оставлю после увиденного мною… Или все же… А вдруг это израненное нечто завтра встанет и по запаху меня найдет? Я же не знаю о типе питания этого существа… Это же галлюцинации, не так ли? Или уже поверил в реальность всего этого, а? Думаю, оно реально. Да и даже если это тоже будет хищник, то всякое ведь животное благодарит за помощь, так? Вот и будет у меня питомец… Ладно, решили! Надо действовать быстро! В этой темени я хрен что сделаю, надо… Отнести домой это существо надо! Вот только одна проблемка. Человеческая такая.

Как пронести по улице неведому зверушку? Я понимаю, что людей на улице почти нет, но встреть я хоть одного! Обрек бы себя на оглядки назад и, может, даже на шантаж… Тьфу, какой к черту шантаж?! Вместо того, что бы трепаться, лучше бы отыскал что-нибудь нужное… Хм… Как поступит человек, если пронести мимо него большой сверток? Правильно, пройдет мимо. Где же мне найти то, чем можно… Ага, вот это подойдет. Конечно, наполовину порванное одеяльце с помойки подозрений не снимет, но хотя бы установит окончательный приговор в глазах других – идиот, ну или бомж. Тем лучше.

Так, хорошо, разложим одеяльце и… И… Так, я сейчас собираюсь коснуться этой твари… И очень надеюсь, что природой в ней не предусмотрен яд для человека…

И… Коснулся! Нет, на данный момент живой, зуда на пальцах не чувствую, раздражения тоже нет… Ну, либо эта тварь безвредная к касанию, либо яд медленного действия, и я завтра не проснусь. Одно из двух.

Хорошо, теперь аккуратно найдем точку, за которую можно взяться… Ну, слава всему симметричному, спина на месте! Да о чем я вообще говорю?! Понимаю, что яд все-таки может иметься, но подумать, что нет спины! Надо кончать фантастику и приниматься за что-нибудь более мирное…

Приподнимаем… Гм, вроде не тяжелая… Тварь-то. Подносим к одея… Тьфу, черт побери! К моим рукам что-то стекает… И я уже догадываюсь, что… Укладываем… И заворачиваем… Ух! Оно… Начинает двигаться! Подрагивает… Сопротивляется, глупое… Ну, ладно, главное – донести, а уж там…

Взяли! И понесли… Я так нес эту тварь еще несколько дворов, подергивающуюся и стонущую. Людей я так и не встретил, слава Богу, но вот на полпути тварь выложилась на полную. Она скрутилась и застонала погромче, а потом разом обмякла. И больше не двигалась…

Нет, нет, нет! Я не дам тебе просто так умереть! Нет… Я подхватил сверток на обе руки, вытащив из-под мышки и понесся домой. Я все время впивался взглядом в сверток, а окружение разделилось по деталям: дорога, двор, дверь, первый этаж, неработающий лифт, третий этаж, пятый этаж, моя дверь…

Я судорожно крутил в руке ключи, и когда открыл, наконец, дверь, вихрем пролетел по своей квартире и уложил сверток на диван. Зверем я практически разорвал одеяло и вжался ухом в место ниже шара головы, где просто должна быть грудь, и слушал.

Я стал одним огромным ухом. Я, запыхавшийся, перестал дышать. Конечно, уже через несколько секунд я начал задыхаться, но это меня не остановило. Удары кувалдой от моего сердца тоже мешали, но я смог сосредоточиться на тех слабых вибрациях, без которых я обрету уже вторую потерю…

Да! Да, да, да!

Стуки, слабые стуки доносились до моего уха. Оно живет! Оно… живет…

— Оно… живет… – я сел рядом. Ч-черт… Во-первых, отдышаться… Во-вторых… Ох, да я даже не разулся! Да и не раздевался я, разве что шапка каким-то образом слетела… И как я попал точно в грудь без света?! Наверно, еще на мусорке привык к темноте… Но это не избавляет меня от необходимости ее отогнать…

Я потихоньку снял куртку, на ощупь повесил на вешалку, снял ботинки и, даже не прицеливаясь, «поставил» их у тумбочки. Но выключатель я долго найти не мог. Он же вроде около шкафа был? Оказалось, что именно там. Но только с другой стороны… Я нашел его и кулаком включил. Ко мне вспышкой пришли воспоминания о ранах, и я боком подлетел к существу, раскрытому в свертке, и только рядом с ним взглянул, собственно, на него…

И обомлел…

То существо, занявшее на порванном одеяльце мой диван, было… Черт, оно было лошадью! Миниатюрной лошадью… А, пони, точно! С растрепанной гривой, кровавыми разводами и вывернутой в мою сторону ногой. Пони. О-ох…

Да что за день сегодня такой? Проснулся через задницу, потерял друга, а теперь что? Нашел в полуживом состоянии маленькую пони! Да… Хм, судьба… Почему ты такая загадочная? «Кошмарик». Я, конечно, понимаю, что сны вряд ли могут предсказывать день, но ты подтверждаешь невозможное уже в пятый раз, судьбинушка! Пора бы в тебя поверить… Но не сегодня. У меня есть дела…

Черт побери, я тут разлагольствую, а этот пони потихоньку умирает! Тьфу! Плохая привычка, заговариваться, она у меня, помню… Замолкни! Неси пони в ванную! Его сначала нужно помыть…

Новая проблемка. Испытание на ловкость. Все-таки этот пони сейчас без сознания, и, наверное, в таком состоянии он легко может захлебнуться, так что… Голову придется как-то держать. Хм, а я что-то на окрас особого внимания не обратил… А стоило бы. Поначалу я думал, что это краска. Ну, да, на что там в мусорке только не напорешься, но вода так и не окрасилась этим фиолетовым цветом. Да, пони с натуральным фиолетовым окрасом! Хотя этот цвет точнее назвать светло-фиолетовым или… Лавандовым! Точно…

Бог ты мой… Это… Где этот пони бегал-прыгал? Я уже в четырех местах обнаружил кусочки стекла и перестал сомневаться насчет многочисленных царапин и порезов, а также присмотрелся к ноге. Закрытый перелом. Пока без сознания этот жеребец, ее нужно, эм… Выпрямить. К остальным ранениям у меня найдется средство… Но все-таки… Куда мог этот жеребец так вмазаться, что бы так себя извести? Кстати, насчет жеребца…

Это вряд ли жеребец. Как вы понимаете, невзирая на внутреннее отвращение, я все-таки мыл по всему телу, и половых признаков жеребца так и, кхм-кхм, не нащупал. Зато противоположный признак – вымя – отметил четко. Что ж, у меня… как же это называется… А, кобыла у меня! Очень интересно… Но жалость так возросла… И зачем кобыле себя так уродовать? Не могу понять… А может… Может, ее кто-то изранил?

Ладно, сейчас не это важно. Тело я отмыл, теряя самообладание от мягкой шерстки, впереди – голова. Тут, думаю, будет попроще… У-ух, как гриве-то не повезло! Сейчас я тебя, милочка, отмою, все залечу, причешу и… И…

Уложу спать? Какой я щедрый и добрый, однако! Вот только у меня ложа для кобылок с порезами и переломами нет! Но есть очень и очень мягкая кровать… Негодяйка! И кобыла, и доброта. Обе меня кровати лишают. Ай, что уж, я прям замерзну, а? Хех…

Да что такое… Мусор в гриве застрял? Тьфу, какой… прочный. Не хочет вылезать… Хорошо запутался! Сейчас разровняем и вытащим… Так…

Оп-па.

Это не мусор. И не нож во лбу, как я на мгновение подумал. Рог. Органически чистый, завитый по спирали нарост кожного покрова. Приехали. Раненая лавандовая кобыла-единорог! Что дальше? Киборг? Оружие в роге? Лазеры в глазах?! Реактивные двигатели в копытах, черт побери, да мне и в магию сейчас нетрудно поверить! Единорог… Маленький единорог… Притом кобыла… Единоро… Единорожка. Тоже неплохое название… Даже рог под описание подходит. Не острый и длинный, как в картинах художников и различных книг, а короткий и кругловатый на конце. Интересно…

Так, все, хватит любоваться рогом, еще насмотришься, вытирай ее и ложи! Не забывай о ранах! Ладно, она сейчас действительно чистая, сейчас… Хм, это фиолетовое полотенце у меня раньше было? Было, скорее всего, и я даже пользовался им, но демонстрировал самый редкий тип беспамятства. Что ж, я его, похоже, стирал, могу и поделиться. Вытираем… Отличная регенерация! Часть порезов уже не кровоточит… Остальные уже меньше, кроме одного на правой передней ноге, что сам уже вряд ли затянется. Надо торопиться!

Я уложил ее на свое же фиолетовое полотенце и побежал на кухню, где были все медикаменты. Скинув все что показались полезными в руки, я подбежал к шкафу и достал первую попавшуюся футболку. Вроде чистая. Так!

Я сбросил в кучу все содержимое рук и распорол ими футболку. Оставив три лоскута, я полил на них перекись водорода, еще какую-то дезинфицирующую хрень и приложил один первым делом к кровоточащей ране.

Я даже слабое шипение услышал. Под тряпкой пена прямо вылезала из всех щелей. Подождав, я убрал лоскут и оттер пену. Я повторил прежнюю операцию уже с другой тряпкой и с другим порезом: приложил, подождал, убрал, оттер. В итоге у меня осталось три багровых тряпки. Я побежал в ванную и быстро ополоснул их, захватив с раковины ножницы – вдруг пригодятся. И снова я повторил эту операцию еще… Пять раз! Бедная единорожка! Как же она так…

Завершено. Рана больше не обливается кровью. Отлично. Теперь все ранки нужно закрыть. Я успел их подсчитать и разделить: четыре маленькие царапины, семь царапин-порезов и один хороший порез. На первые должно хватить зеленки, вторые нуждаются в лейкопластыре, а третий нужно обвязать и первым делом проверить завтра.

Итак, зеленка и ватные палочки, замазываем… Хорошо, что подуть еще не надо. Теперь лейкопластыри… Т-так… Сюда… О-оп! Все! Разве что одну пришлось сразу двумя прятать – я ошибся, а отдирать было бы долго. Завтра с этим помучаемся… И последняя. Она кровоточить пока не собирается, что не может не радовать, и сейчас самое лучшее – закрыть ее. Из марли делаем тряпочку и обливаем той самой неназванной дезинфицирующей жидкостью. Прикладываем тот снова вымытый лоскут от моей футболки и вуаля – приложили. Теперь обвязываем… Все!

Слушайте, да во мне пропал врач! Хотя… Ладно, врач, чуть о главном не забыл – нога. Где бы мне отыскать подходящий прямой материал… Думаю, эта доска… Откуда у меня эта доска? Нет, ну прям под случай! Хорошо… Вы… прав… ляем… И тоже обвязываем.

Вот теперь точно все! Можно… Можно причесывать и спокойно изучать! Где моя… Подождите, я вспомнил! Мне как-то подарили массажную… расческу. Она лежала где-то… Здесь! Вот она… Ну что ж, моя маленькая пациентка, а сейчас и вовсе гостья, вас нужно привести в порядок!

Поразительно… Какая красавица! Серьезно, я никогда не видел таких цветов в одном месте! Лавандовый по всему телу, темно-синий в гриве с прожилками фиолетового и темно-розового и… Что это? Татуировка? Возможно… Но даже если так, то очень странная татуировка, я вам скажу. Темно-розовая звезда на белой в кольце из пяти маленьких белых звездочек. Любопытная татуировка… Кто ее мог оставить? Хозяин? Скорее всего. Интересно, что же это за извращенец такой, что умудряется выращивать рога, выкрашивать в необычные цвета и…

О, Боже мой…

Под гривой, естественно, пряталась мордочка. Вот только она совсем не от пони. По крайней мере, не от пони, что я знаю. Она почти человеческая, если хотите. Форма головы круглая, почти шар, да и нос уже, чем обычно… Нет, почти человек! И глаза… Восхитительно!

Где вы могли видеть такие глаза? Да нигде! Только я сейчас взираю на это чудо природы! Было и так видно, что глазные яблоки обладали диаметром всего лишь в полтора раза меньше моего кулака, настолько они были крупными. Или мне кажется? Все может быть, и я ничего не отрицаю…

Голова. Непропорциональна. Телу. Чему я удивляюсь? Это добавляет всей картине некоторой… Милоты. Да. Даже отсюда, ведь единорожка лежит в моем ложе, сделанном из свернутых по-турецки ног, я это отлично вижу. Побитая красавица. Чудо природы. Выброшенное кем-то чудо.

Так кто может быть ее хозяином? Какой-то биолог-генетик-извращенец или какие-то доктора наук и милоты. Это самые адекватные варианты… Ох, да что это за волосы такие! Никуда нормально не идут! Только… Хех, я тут пытаюсь что-то придумывать, фантазировать, а челка предпочитает лишь прямо! Тьфу на эти негодничьи волосы…

Ну-с, думаю, моей гостье пора ложиться спать. Она, конечно, уже спит, пусть и ненормально, но отдыхает. Моя же миссия – улучшить условия отдыха. Так как для такой важной и израненной особы требуется самое что ни на есть мягкое окружение, она удостаивается моего царского ложа. Я перенес единорожку к себе на кровать, как всегда заправленную, разрушил основу мироздания постели и укрыл…

Прелестное создание! Подумайте, до каких чертиков нужно принимать добрые вещества, чтобы додуматься до такого? Кажется, такой экспериментабельностью обладает лишь природа… Однако даже около четвертого энергоблока такое существо не может родиться! Существо. Может, дать ей имя?

Забавно, очень забавно… Я нашел ее чуть больше часа назад, раненую и изможденную, даже не требующую помощи. Взял, только-только подлатал, только-только помыл, только-только закончил – и уже имя. Хотя это вполне естественно, я так думаю… Ведь как она без имени? Ладно, я не знаю ее настоящего имени, которое поможет сыскать хозяина, но если она очнется, мне нужно будет как-то ее подзывать. Короче, что я топчусь? Звездочка.

Хм, неплохое имя. Для пони. А вот для псевдопони-единорога не знаю, не проверял… Итак, Звездочка. Звездулька. Звездик. Звезда Звездовна. На что еще способно мое воображение?

Ой, кажется, я уже засыпаю… А точно ли час назад я ее нашел? Может, и три… Что там на…

Взрыв.

О, черт возьми, вовремя! Но хотя бы со временем нет вопросов… Как я умудрился столько времени про… кхм-кхм, пропустить? Наверное, мыл-мыл, лечил-лечил, думал-думал, а часики все тикали, вот и натикали. Полночь. Салют!

Наверное, я когда-нибудь ему порадуюсь. Но не сегодня. Эти фейерверки могут Звездочку разбудить… И закрою-ка я окно. И тише станет, и кое-кто кое-чего не отморозит. Спокойствие…

Хорошо, надо бы закончить свои дела вечерние, помыться и улечься… Хорошо, с первым я справлюсь, а второе требует решения. Конечно, моя гостья много места не занимает, я могу пристроиться сбоку, однако это… неприлично, что ли… Все-таки да… Да чтоб я с животным в одной постели спал! Но с таким чудесным животным…

Отлично! Я еще и кровать ей в полное распоряжение фактически отдаю! Ну чем ни кавалер? Теперь, кавалер, будешь спать по-кавалерски – на диване. Нам это страшно? Ни капли. Вот и порешили!

Я сходил, ополоснулся, поспешно и быстро очищая зубы, словно боялся оставить Звездочку одной, и не прошло четверти часа, как уже стоял готовым ко сну около своего дивана…

А вот у меня сомнения заявились… Можно ли ее одну оставлять? Да, я могу следить за ней с дивана, но вдруг что? Кто ее знает, проснется среди ночи – а вокруг чужая территория! Я даже реакцию не могу предположить… Но она все же ранена, так что… Так что…

Может, стоит подумать? А мне казалось, что имя – это предел. Ага. Ради нее я готов спать на полу, как бы странно это ни звучало… Что со мной? Словно очарован. Никогда так раньше не делал, а сейчас со всем старанием помог… Действительно, нужно взглянуть в собственную душу и больше никогда не задавать вопросов. Никогда.

Ну, что ж, теперь я добровольно ложусь на пол около тебя, Звездочка. Надеюсь, я тебе хотя бы и этим помогу…

— Спокойной ночи, — сказал я, расстилая одеяло на полу. Вряд ли ночью я замерзну… Вряд ли, вряд ли… Вряд ли. Вряд ли…

Тьфу, голова чертовщиной забивается. Спать, ложиться спать…

Так, улегся. Теперь надо подумать. Подумать обо всем…

Обо всем…

Тьфу, во-первых, куда мне эту единорожку девать? Ясно дело, мне нужно будет искать хозяина, но вот нет никаких наметок. Какой может быть хозяин? Как я уже предполагал, какой-то извращенец, или безумец-ученый. Так и написать? «Тот, кто оставил тридцать первого числа в мусорке фиолетового единорога, звони по такому-то номеру» Да меня за наркомана примут! Мда, не повезло… Что ж, что-нибудь придумаем, это точно… Что-нибудь придумаем…

Но допустим, что она проведет у меня, эм… Недельку. Средний срок. Чем ее кормить? Где ее хранить? Надо ль с ней гулять? Будет ли на полу она спать? Ну, могу предположить, что единороги питаются растительной пищей. А вдруг ей радугу захочется? Где я ее раздобуду?

Боже святый, радуга! Мне нужно спать… Я сегодня устал. Очень устал. Слабая томь на фоне такой восхитительной находки… А-а-ах, зеваю… Мне нельзя перед сном думать о чем-то серьезном. Потому что это автоматически оббессерьезится… Надо же, какие выражения…

И все-таки… и все-таки… Мой отпуск начинается весело… И туманно… А под какое число все произошло! Тридцать первое декабря! Да, в рот мне ноги, хороший подарочек от Судьбы…

А ведь действительно… Подарок от Судьбы… На Новый год…

Спасибо… что ли… И тебя, а-а-а-ах…

С Новым годом…

Глава II. Вода - страшный яд

Здесь мог быть красивый эпиграф об обмане и смерти. Но я лишь скажу, что 100% людей, пивших воду, умерли. И только с 99.999% пони произошло то же самое.

Коридор. Опять коридор. Светлый коридор. Странно. Очень странно. Окна. Из окон льется Свет. Свет. К Свету. Иди. Беги. Ты должен бежать. Ты не бежишь. Боишься. Боишься оглянуться. Тьма. Тьма за тобой. Убегай от нее. Не дайся ей. Беги. Беги к Свету. Беги к окну. Беги к тому окну. Нет. Свет ушел от него. Беги к другому. Нет. Света в нем больше нет. Тьма настигает. Беги! Она поглотит…

Хлопок.

— Ыргх! – только и вышло из меня, когда я открыл глаза…

Ох… Ох… К свету…. Тьфу… Так, что это было? Вернее, какого черта оно было? Второй раз подряд! Что б меня…

Опять нужно отдышаться… Ну, сейчас я, по крайней мере, не пытался расширить легкие хорошей задержкой дыхания… Какое прохладное утро! Ноги об этом отлично отзываются…

Стойте… Мысль. Вы, наверное, знаете такую. Скользкая, слизкая, проистекающая ледяными потоками по всему мозгу… Она…

Единорожка. В памяти всплывали отрывки вчерашних забот о ней: помыл, вылечил, причесал, уложил, вот только все в странном тумане. Вопрос вечности: что вчера было? Было ли это реальностью? А может…

Я не смог сдержаться и почти вскочил, упираясь глазами в кровать, и вдруг понял свою вчерашнюю ошибку. Спине не особо понравился мой половой, как бы это странно ни звучало, отдых. Я почувствовал, как в область поясницы вошло несколько копий и упал, хвала механике, на кровать. Невзирая на невытащенные острия боли, я поднял руку и опустил ее перед собой…

Что-то лежит рядом... хехе… Это она! Она здесь… Значит… Значит, не привиделось мне ничего вчера… Ох!

Как там говорили, утро добрым не бывает, хороший завтрак помогает? Утро добрым быть не может, даже завтрак не поможет. Пессимистичная, зато точная речь…

Я одним только, кажется, усилием воли подтянул свою свербящую в позвоночной области тушу и попытался расположить ее на кровати естественно. Ага. Боль, скажем так, немножко мешала. Но как-никак улечься у меня получилось…

Постойте, время! Черт возьми, лишь бы не опоздать…

Я лихорадочно, взглядом начал искать часы. Где они, где они, черт их всех… Ах, вот они! Полседьмого? О, боже, спасибо! За полчаса я…

Я… За три месяца я так и не получал отпуск. Реакция просто выстрел. Все как обычно: сначала сделать, потом поразмыслить. Какое сегодня число, а? Первое января! Куда собрался?

Таким образом, все просто, ах, прекрасно… Засыпаю. Конечно, уснул вчера в двенадцать, а то и позже, а сейчас в шесть утра…

Я молча, стараясь обходить боль, повернулся набок. Звездочка… Очень надеюсь, она сегодня очнется. Не знаю, откуда она пришла, однако ей вскоре нужно будет кушать. Кушать! Как вспомню, о каких типах питания вчера размышлял… Надо бы быть не таким… консервативным, что ли… Думаю, ей сегодня… Сегодня. А сегодня ли? Я не врач, чтобы разбираться в таких тонких делах, она, возможно, и не сегодня глаза откроет. А я даже уточнить ни у кого не могу… Проблемы? Ну, думаю, если она пролежит на один день больше, мне ничего страшного не будет. Да и такое она вчера пережила… Здесь и три дня неплохо бы пролежать. В общем и целом, ей при пробуждении можно преподнести какой-нибудь фрукт. И покажу свое расположение, и, может, успокою ее таким даром. В любом случае… Она очнется. Долго лежать не будет. Или мне придется ее… оч… очух…

Ай, не важно… Опять голова забивается не совсем нужными мыслями. Плохо. Но ведь утро! В такое время и думать-то не хочется, а я пытаюсь. Снова. У-ух… Ай, ладно, пока есть время, неплохо бы осмотреть личико моей гостьи, как бы грубо по отношению к ней это не было...

Она лежала на левом боку, ногами и, следовательно, лицом ко мне. Удача или случайность? Не имеет разницы. Мне просто повезло.

Я чуть придвинулся и уставился на черты ее лица. Новое относительно вчерашнего, эм, анализа в глаза не бросалось. Ну, да, все, как и вчера, вряд ли что могло измениться. Хотя я кое-что не проверил…

Я помял руки, вздохнул, сказал «Мои извинения, Звездочка» и приложил одну руку к ее челюсти. Всего лишь открыть рот существу в обмороке! Сложно? Меньше вопросов, больше дела. Аккуратно…

Гм. Зубки не острые, скорее, прямые, только резцы и коренные. То есть, как я ожидал и надеялся, питается моя гостья исключительно растительной пищей. Поэтому нужно немедленно убрать всякий намек на мясо. Абсолютно. Эх…

Я прикрыл ей рот и отпустил челюсть. Я до сих пор не могу понять даже не кто это мог сделать, а для чего. Для чего людям может пригодиться маленькая фиолетовая пони, до жути лицом смахивающая и отличающаяся от человека? И к тому же единорог! Но, если подумать, такое столь милое и… нет, просто милое созданьице действительно приятно иметь у себя дома. Мда. Вот только не все могут это воспринять. Для кого-то могут показаться жуткими уже только такие крупные глаза, а уж о сходстве лиц и говорить нечего…

Чем бы это ни было, само родиться оно не могло. И меня мучает один вопрос… Решающий ее судьбу, без преувеличения… Разумно ли она мыслящая? Просто… Ну, во-первых, крупная голова. У обычных лошадей мордочка вытянута, а глаза находятся чуть выше середины, таким образом, можно представить, что их мозг явно меньше человеческого. Но здесь! Череп почти как у людей. А у нее он, небось, по размерам и мой превышает… Хотя это вряд ли. Но если бы она все же думала, как люди, ну или как какие-нибудь пони, в чем я сомневаюсь, то можно объяснить такое схожее с человеческим лицо. Просто чтобы общаться. Общаться!

О, Боже! Да ведь такая пони могла быть и не в одном экземпляре! Возможно, кто-то сделал маленький табун… И этот табун может говорить! Он может общаться между собой, общаться с людьми, если это… возможно…

Господи, спаси меня от воображорства, дай мне разум! Какой табун? Чтобы такое сделать, биологам нужно трудиться лет пять, не меньше, а что бы такие технологии заявились раньше девяностых… Максимум, четыре экземпляра. Это если не было ошибок. А они всегда есть. Так что Звездочка – единственный экземпляр.

И я тоже. Единственный экземпляр чистого дурня. Редкой категории. Шибко у меня развернутая фантазия. К которой ума я не прикладываю. Разумно мыслящая маленькая единорожка. Хоть два последних слова я лично могу подтвердить, первые два – лишь под опиатом. Или какие там есть еще наркотики…

Стоит поспать. Глаза я держал некоторое время открытыми, да раззевался и закрыл. Сегодня нужно многое сделать… Ну, если она очнется…

А я очень на это надеюсь…

…Ах…

…Погодите, который час? Постойте… ДЕСЯТЬ?! Не может такого быть! Я же только глаза закрыл! Я… Я даже сна не видел! Ч-черт… Д-да как такое возможно?

Я только закрыл глаза, вздохнул, к-кажется, и тут – на тебе! Десять часов! Ну, не совсем десять, без четверти, но это почти как десять. Как такое возможно, понять не могу? Хотя… Сколько прошло для меня пустых ночей, а? Лег, закрыл глаза, думал-думал-думал, вдруг темнота, ты открываешь глаза – а в комнате уже свет. И после этих ночей я еще чему-то удивляюсь?

Может, и сейчас у меня нет никакого сна. Вот как! Было раньше только ночью, теперь и днем. Пустеет жизнь, ничего не поделаешь… Ох, ладно… Надо вставать, как я вчера говорил, денек будет плотный…

Погодите, а ее голова в какую сторону была повернута? В мою или нет? Она лежит, отвернув голову в сторону окна, однако тело было обращено ногами ко мне. А я и не помню, как она лежала… Что ж, хотя бы это хорошо. По крайней мере, забыл, что было до моего пустого сна.

А спина-то теперь сильно не жалуется. И того лучше, быстрее сделаю утренние дела, быстрее займусь делами более насущными.

Я потихоньку встал и выпрямился. От кого-то из наших, кажется, я слышал об упражнениях для спины. Необычных каких-то, с использованием полотенца… Ай. Ладно! Сделали вчера ошибку, больше не допустим. Разве что по-тя-нуться и можно…

Она зашевелилась. Голова чуть приподнялась над подушкой, но снова упала. Скоро очнется… Полежав пару секунд, голова снова предприняла попытку подняться, но получилось только перевернуть саму голову в мою сторону. Дрожащие веки. Совсем из сил выбилась.

Глаза, те самые милые, крупные глаза начали открываться… Ей-богу! Зрачки… Какие глаза, такие и зрачки. Большие и… черные. Глубокие черные… Челюсть от бессилия чуть свисла, а сейчас легонько поднималась. Странное пробуждение… Она открыла глаза. Она пустым взглядом ступора глядела в упор в стену. А потом медленно, прищуриваясь, перевела трудный взгляд на меня…

Я никогда этого не забуду. Ничего из этого. Каждая деталь этого странного момента, казавшегося для меня вступлением на Луну – маленькое движение взглядом для пони, огромная скорость взглядов для человека. А я действительно нервничал. Сначала прыгал глазами по деталям, пока не замер на ее взгляде. О, Боже…

Я углядел момент изменения. Сначала пустой, уставший, немощный взгляд, кое-как вытягивающий силы на движение, прищуренный в непривычке от такого яркого света, наверное. Медленно двигался ко мне. А потом… Она сначала будто не заметила меня, раскрыла глаза и снова прищурилась. Вдруг ее зрачки сузились. Притом, что меня больше всего ввело в ступор, и радужная оболочка тоже. Сузилась. Глаза уже перестали щуриться. Челюсть чуть отвисла, может, на нее энергии не хватает...

Черт, а я в трусах… Появляюсь таким перед… Особью женского пола, как-никак. Неприлично. Не этого ли она вдруг испугалась? А что, вполне может быть…

Почему испугалась? Да это за километр можно увидеть. Ее замедленная реакция вытягивала весь страх и ужас напоказ. Что стоит дрожь. Такой видимой дрожи я еще не видел. Она подрагивала… импульсивно, с перерывами. Вот те на, как кое-кто сказал бы…

И дыхание. Она задышала уже просто… просто… как после двухсотметровки быстрым бегом. Хотя нет, там не так задыхаются… Но здесь – вполне похоже. Кажется, будто она только из подводного плавания вышла. Глотает драгоценный воздух, хех. Но мне этот страх… уже не нравится…

Она, дотоле смотревшая на меня в упор этими парализованными страхом глазами, опустила взгляд и… как это сказать… начала предпринимать попытки к бегству…

Одеяло в области ног легонько зашевелилось, но единорожка сразу зажмурилась и зашипела от боли. Не надо так торопиться, ты сейчас себе что-нибудь да повредишь, плюс пару дней на выздоровление. Как я тебя буду отдавать? Потом одеяло начало морщиться выше, почти у границы, чуть приподнялось и медленно сменяло положение. Сама единорожка подрагивала, нет, уже почти полноценно дрожала. Еще усилие – и она… уронила копыта поверх одеяла.

Почему ты не разговариваешь? Я бы поинтересовался этим ходом. Вернее, его смыслом. Теперь твои передние ноги будут мерзнуть, а ты полностью устала! Молодец. Ох, что б меня…

Она еще минуту держала голову, а потом тоже в бессилии уронила ее. Она вздохнула, и мне не понравилось два звука, вернее, отсутствие одного и подозрительность другого: я так и не услышал ее голоса, а она бы издала какой-нибудь звук с ним, но все это время она только шипела и, не постыжусь этого слова, кряхтела. И этот хрип… С которым она сейчас вздохнула, этот. Он мне тоже не понравился. Постойте…

Воды! Как я мог забыть! Быстрее!..

Я побежал на кухню и взглядом опалил ее всю в поисках прозрачной жидкости. Так, стол с пакетом, забыл, что там, другой стол, такой же пустой, в холодильнике искать нечего, черт возьми, около стола ФЛЯГА ПУСТА! Да что мне так… Чайник! Точно, чайник! За сутки в нем должно было остынуть все. Так…

Я выхватил кружку, всегда поджидающую меня на случай опоздания, схватился за чайник и быстро, боясь, эм, опоздать, налил в кружку воды. Когда она наполнилась, я чуть ли не кинул чайник и, стараясь использовать законы физики в пользу скорости против гравитации, бегом вернулся в спальню.

Она закрыла глаза, но лишь на мгновение. Когда я забежал, она снова открыла их и, увидев в моих руках кружку, перевела глаза на меня. Господи… Господи!

Господи! Да я… Я никогда такого не видел… Этот взгляд… Да, взгляд… Где бы я мог такой увидеть? Взгляд, полный страха. Да, чистого страха, но не животного, готового в любой момент защищаться, несмотря на свои раны, нет. Этот страх непередаваем. Дрожащий взгляд, прыгающий по вещам в моем окружении и обратно на мои глаза. Жуть. Она… Она словно смотрит на все, чего я сейчас могу коснуться. Что я могу использовать. И смотрит в мои глаза. Не могу поверить, но она пытается их понять!

Проницательный взгляд. Правда. Ей-богу, нужно только прищуриться! Но она продолжает переводить взгляд. Сейчас она смотрит только на три вещи: я, кружка и моя свободная рука. И все время она смотрит на меня, как на… на… нет, я не могу этого сказать. Много вариантов.

Ох, что я вижу? Страх остался. Он никуда не мог уйти. Пришел ужас. Челюсть опускалась все ниже в бессилии от ужаса. Но не животного. Брови, которые вчера я так и не подметил, тихонько складывались домиком. Если бы не пара фактов, я бы подумал, что она пытается меня, как это сказать… замилить! Замиловать! Но брови не идут под эти маленькие зрачки и… Глаза…

Фиолетовые глаза… Суженые в ужасе. И они такие… такие холодные… Да, если подумать, холодные… Но как они дрожат! Как они уменьшились… А теперь кажется, будто холод отступает от всепоглощающих языков пламени, даже не стараясь держать свою территорию…

И снова глаза изменились. Я не знаю, сколько уже стою и гляжу на эти окулистические метаморфозы. Может, несколько минут, может, одну, а может, все произошло за пару секунд. Не имеет значение. Глаза.

Они наполнились кошмаром и… безысходностью. Я увидел боль, настоящую боль в начинающих сощуриваться от усталости веках, в зрачках, еще более сужающихся в предвидении собственной смерти, в… губах, начинавших искривляться еще и от ужаса. Все, все показывало ее беспомощность. Ее осознание беспомощности.

Я потряс головой, чтобы сбить этот навеянный моей же засматриваемостью гипноз, чем вызвал напряженность в ее взгляде. Она приготовилась. Надеюсь, как ты поняла свою близкую смерть, так же ты поймешь ее полное отсутствие. Во всяком случае, я с кружкой присел.

Голову поднять она больше не пыталась. Опустила взгляд очень низко, скрывая часть зрачка, и продолжала глядеть на меня. Я вздохнул и, опираясь, медленно поднес стакан к ее голове.

Недоверчивый взгляд? Нет, тут все доверие полностью пропало за одной только мыслью. Однако она уже больше не могла поднять голову от чистого бессилия, ну а пить лежа – плохая примета, знаете ли. Я сменил положение, оперевшись уже на спинку кровати, и одной рукой держал около ее головы стакан, а другую подкладывал под ее голову.

Кажется, безысходность начала брать свое. Она даже не пыталась как-то сопротивляться. Все, мол, попалась, смысла нет, пусть травят. Или о чем она подумала? Я даже не знаю. Я вообще не знаю, думает ли она. Точнее, сомневаюсь…

Я сразу почувствовал дрожь. Кошмарно-быстрое сердцебиение. Влажную и холодную шерстку. Боится – мало сказано. Была бы на пару десятков лет старше, не выдержало бы сердце. Но сейчас она здорова, я, тьфу-тьфу-тьфу, тоже, можно продолжать. Я легонько приподнял ее голову. Она напрягла шейные мышцы, мол, сама могу держать. Я медленно отвел руку и действительно, спокойно держит голову, не роняет. О чем-то это да говорит…

Я медленно поднес кружку к ее губам, но в них единорожка ее не приняла. Она поводила носом над водой и, явно получив результаты, закрыла глаза. Думает? Ну, животные ведь тоже думают, а она, может, обращает внутри себя какие-то процессы, или что-то вроде того. Откуда я знаю? На биолога забыл поступить, вот и проблемы…

Она вдруг попыталась поднять копыта. Напрягла все мышцы, и лицевые в том числе, и попыталась поднять копыта. Ага. Куда силы тратим? Лучше скорее думай. Но потом она начала делать какое-то странное движение. Она сощурилась, напрягла все лицо, вообще все, и медленно опускала рог. Так продолжалось пару секунд, за которые она только щурилась и будто пыталась прицелиться, чтобы толкнуть рогом кружку. Но все прошло – все черты лица распрямились, глаза тоже оставили попытки щуриться, и голова замерла в воздухе на мгновение…

Слава всему господнему, я так далеко руку не убирал. Подержав глаза некоторое время закрытыми, она ухватилась зубками за кружку и уронила голову. Я мгновенно ухватил ее и приподнял. Значит, изволили попить, да? Ну, что ж, наконец-то!

Глаза она не открывала. Я сделал ее голову чуть диагональной относительно кружки, а жидкость самой кружки начал медленно заливать ей в рот…

Пила. Да, пила. Спокойно пила, даже не держала жидкость некоторое время во рту, сразу глотала. Значит, больше никаких мыслей о разуме. Она хочет пить, и все тут. Ничего более.

Когда последняя капля упала на ее язык, она окончательно расслабила свою голову. Я аккуратно, словно держа корону, опустил ее на подушку и медленно вытащил руку. Сделав глубокий, чуть судорожный вздох, она повернула голову и размеренно задышала.

— Все, — вздохнул я…

Я сел рядом на кровать, поставив кружку рядом, и закрыл лицо руками. Черт. Мне все равно, сколько прошло времени. Следующие семь дней меня это вообще не будет волновать. Я увидел многое.

Вы хоть можете представить, что я испытал? Я был едва лучше единорожки. Хоть я и чувствовал себя ее, так сказать, властителем, каждый ее жест сидит у меня в голове. Я прямо все могу воспроизвести. На бумаге, на раз-два. Тьфу…

Ей-богу, я сам готов голову уронить. Лишь бы этого не вспоминать. У-ух… Что б меня…

Так. Ты мужик или нет? Ты ни разу не видел испуганных животных? Подумаешь, взгляд! Взгляд – то, чем и змеи загипнотизировать могут. А у этого животного явно механизм жалости. Молодец, салага, хотя бы сильно не поддавался… Теперь забудь об этом. Это было давно. Ты уже обо всем позабыл. Займись чем-нибудь.

Хорошая идея, дела так и прут в голову. Например, поправить ей одеяло, оно не сильно уж и взбровилось, но на нервы действует.

Я нагнулся над единорожкой и медленно, боясь ее разбудить, заложил копыта за одеяло, и накрыл им ее. Воспользовавшись случаем, я уткнулся носом ей в грудь… Секундная слабость. Однако какая она… мягкая… Почему я раньше не интересовался…

Погодите… Запах… Мне кажется, или это не запах моего Шампуня-Геля-для-Душа, честь отмыться которым единорожка вчера получила? Этот запах… Знакомый. И знаете ли… Будто из детства. Хоть я и сейчас его вспоминаю… Это… бумага…

Постойте, бумага?! Бумага?! Нет, нет, точно бумага? БУМАГА?! Ох, Господи… Бумага! Да что ж такое-то! Это чистый запах бумаги! Словно я старенькую книгу открыл… И да, этот блаженный аромат…

Откуда?! Бумага! На единороге! Судьба издевается надо мной… Бумага… Так, снова? Снова воображаем?

Стоп эмоциям, впускай в голову холод. Она пахнет бумагой. Почти книжной, да то уж там, она пахнет самой книгой. Из чего делается бумага? Из дерева. А теперь скажи, почему бы пони, гулявшей под жарой, не приложиться в теньке к прохладному деревцу? Тем более, если у нее есть хозяин, то по животным привычкам она могла прикладываться к одному и тому же дереву. Что здесь странного? Воображор.

Тогда нужно меньше думать. Итак, что мне осталось утрецом сделать? Во-первых, позавтракать и помыться, самое главное, потом… потом… потом…

Я перевел взгляд на единорожку, в особенности на лицо. Полностью умиротворенное. Надеюсь, так будет как можно дольше, мне не надо кошмаров… Вспомнил!

Раны! Точно! Как же я мог забыть? Помнится, там был один порез, необходимый к немедленному просмотру. Что ж, думаю, дела главноутренние подождут…

Эх, а зачем поправлял? Сейчас нещадно все порчу. Итак, все осталось на месте. Никто лейкопластырей не отрывал, бинты не трогал, шины не касался. Посмотрим…

С лейкопластырными ранками проблем просто не возникло. Я по очереди снял каждый и отметил, что почти все затянулись. Она вряд ли будет прыгать по снегу, поэтому новый я прикреплю только на одну ранку, на лице. Она, в принципе, тоже может самостоятельно залечится, но выглядит… Не совсем приятно. Мне жаль лейкопластыря? Лучше я залатаю, будет красивей, вылечится лучше, и все счастливы. Ну, «озелененные» ранки – просто загляденье для врача! Тоже скоро заживут, а теперь передо мной главная задача – порез.

Так, аккуратно развязываем, разматываем… Гм, марля кровью все же покрылась. Это плохо. Надеюсь, до гноя дело не дойдет…

У-ух… У меня сомнения. Порез не совсем уж глубокий, я его хорошо вчера обработал, не кровоточит, но есть у меня подозрения… Не знаю… Может, ее стоит зашить? Я даже не знаю! С одной стороны, регенерационные способности не должны дать спуску и этому, но с другой – я в этом лошадином организме не разбираюсь. Вдруг какая зараза? Лошадиная. И даже не сколько глядеть на ее мучения, сколько потом разбираться с хозяином… Если тот, конечно, найдется…

Ладно, куда я положил те вчерашние тряпки? Сейчас замотаем, и можно отправляться по делам… Так, значит, как все поскидал на диване, так и оставил? Ужас.

Снова берем марлю, снова складываем, снова поливаем перекисью водорода – я додумался прочитать название! Потом ополаскиваем новую тряпочку, выживаем, и все, как вчера – другой тряпкой обрабатываем порез, прикладываем сложенную марлю, поверх – тряпку, мою бывшую футболку, и забинтовываем. Готово!

Все! Снова укрываем, этот запах я в нос больше не пущу, и я свободен для дел утренних. И какое самое первое? ЗАВТРАКАТЬ!

Я пошел на кухню, размышляя, как приукрасить свой обычный завтрак – хлопья с чаем – и какие дела будут на этом дне. Наконец-то…

Глава III. Дедуктивный этот (Неэлементарно)

Где мой кокаин?

О, Господи!

Такая мысль вспыхнула у меня после душа. Я уже отзавтракал свое, обдумывая даже не этот день, а другие. Что я буду делать, если не найду хозяина? В том, что я его найду, я уже сомневаюсь. Хотя… Если это какой-то правительственный эксперимент, скорее всего, что за мной придут. За ней, точнее. Грозно звучит…

Но не в этом дело. Придут и придут, там разберемся, мне гораздо важнее другая вещь. Я так и не решил вопрос, как она почти незаметно оказалась на мусорке. Конечно, она не была замечена другими, иначе бы весь мой двор обыскивала толпа высокоинтересующихся. Как она так могла заявиться? Сейчас я просто не могу ответить на этот вопрос, по ее телу невозможно судить. Однако место, где я могу получить ответ, я обязан проверить.

Да. Решено. А по пути заскочим в магазин и приобретем необходимые для сегодняшнего дня продукты. А потом…. Потом мне надо будет распологать единорожку, Звездочку, к моей квартире. Хотя, если честно, я не знаю, как…

Но не будем расстраиваться или беспокоиться, плыть по течению вместе с какой-то другой личностью у меня получалось прекрасней всего, а уж если животное… Здесь проблем возникнуть просто не должно. Все, хватит об этом говорить! Собирайся.

Ай, где мои штаны... Вот что б меня, поскидал все вчера на диван, и…

Я закрыл лицо рукой, глядя на занавески в гостиной. Они были фактически распахнуты для нескольких десятков стеклянных глаз соседнего дома и для всего двора, глазастого такого. Мда… Ладно, если бы так было лишь в гостиной, хотя для других внезапный свет в моей комнате и я прямо перед окном могли показаться.... Да ну, нормально выглядит. Но я себя знаю. Если уж я не закрыл занавески здесь, то я не закрыл их и в спальне. Черт!

Я быстро задернул занавески в гостиной, заставив Солнце сменить палящий желтый на стонущий синий, и побежал в гостиную. Да, распахнуты, как на сцене. Глядите, что за чудо чудное оказалось у нас! Закрыть.

Вот это уже плохо. Или не очень, но я так не думаю. Ладно, выйдем, присмотримся, а пока давай быстрее одевайся и шуруй на мусорку! Чем быстрее ты там осмотришься, тем будет лучше для информации и твоей же безопасности. Помнится, юрист во мне умер…

Одеться? Не проблема. Раз, два, три – только завидовать пожарным. Прислушавшись к квартирной тишине, так и не различив звука какого-нибудь движения, я вздохнул и вышел из квартиры…

Оп-па. Кого я вижу! Кто у нас выполз из самодельного террариума! Соседушко Василий собственной персоной! Да еще, похоже, не из квартиры выходящий. В нее. Видимо, праздновал у своих, как бы это сказать… «друзей»…

— Блин! – воскликнул он и медленно повернул свою тяжелую голову на меня. – А, здарова! Зашибись вчера салютик был, а? Комнаты, блин, тряслись, думали, рассыпятся нахрен! Ну, туды его мать, чо она… — как вы понимаете, слова, не принятые в литературную речь, были заменены соответственными эвфемизмами…

С крепким словом и тараном Василий все же смог завершить свое тяжелое дело. А он пытался воткнуть в замочную скважину ключ. Удержавшись на ногах после победы, он старательно и триумфально выкрутил ключ, открыл свою квартиру и исчез за дверью. Слава Богу… Ушел…

А я что-то задумался. Да, закрыть свою квартиру и идти вниз. Вниз… Гм, тишина-то какая. Скорее всего, многие только пробуждаются от вчерашних празднований, хотя такие, как Василий, еще умудрились встать…

Световая винтовка прострелила мне глаза, используя рикошет снега. Черт побери, прохладное и солнечное утро! Только у нас! Кстати, к слову о соседях. О соседях… Квартиру я выбрал, скажем так, тихую. Да, тихую квартиру. Удача была на моей стороне.

В том числе и с соседями. Сами посудите: допустим, тот же Василий. Назвать идеальным соседом язык не повернется, зубы не сложатся, но в одном цены ему нет – он тихий. Он из тех старых разведенышей, для которых уже нет смысла искать нового спутника жизни. Живого. Зато в голову лезет более осмысленная перспектива разделить свою судьбу с бутылкой, да в тишине. Удивительно, правда? Разве что к нему иногда могут зайти или приехать те самые… «друзья». Не люблю я компанию этих личностей. Если подумать: они ему помогают спастись от одиночества, так и сяк вращают его, чтобы не скучал, это ведь хорошо! Вот только какими способами они это делают, и как оправдываются – а оправдываются они великой целью «не дать помереть Ильичу, который наш» — меня до сих пор пробирает от отвращения. Но заявляются они очень и очень редко, поэтому, закрыв глаза на многое, Василий на редкость хороший сосед…

Так, пока есть возможность, я должен осмотреть свое окно. Со двора. Вот оно, теперь подумаем… Самая лучшая и опасная для меня видимость будет в этом… квадрате. Допустим, какой-то глазастик встанет сюда. И «самым случайным образом» бросит на мое окно взгляд. Задернуто. Гм, снова, почему … Ну а если не задернуто? Присмотримся… Ну… Думаю… Вряд ли. Конечно, кровать с этого и вообще с дворового ракурса увидеть невозможно, однако Звездочка хорошо засветится, если сядет на потолок у окна или на подоконник. Только тогда. Что ж, остается надеяться на атрофированную любопытность ко мне людей соседнего дома. Иначе что в итоге будет…

Все, угол взгляда зевак и желательное местонахождение единорожки я выяснил, направляюсь к мусорке. Так о чем я? Соседи. Да, Василий – неплохой сосед, не шумит. Или взять других, которые прямо напротив меня. Молодожены. Кажется, они подселились меньше года назад, я не запоминал. Что о них можно сказать? Мурлычущая кошачья пара. Опять-таки, ссор не наблюдается, говорят и ведут себя они тихо, даже не смотря на, кхе-кхе, бурную сексуальную деятельность. Да, да, их, конечно, иногда слышно. Иногда… Очень редко. Но в остальном – тоже хорошие соседи. Паренек, его вроде Карлом зовут – немец, что ли – пару раз просил у меня помощи с техникой. Забавно… Меня мало кто просит о помощи. Возможно, здесь играет роль моя гробовая тишина в квартире, а может, и приглушенное бормотание – я частенько читаю вслух. Но только сосед знает, что я отлично разбираюсь в технике и электронике. Ну и все.

Кто у нас идет далее? Семья. Тут вы мне просто не поверите. Тихая семья! Да это бред для кого-то. У кого еще может быть тихая семья? А мне такая попалась. Но там ничего удивительного.

Семья из троих, не считая собаки. У них дочь, девчушка лет семнадцати, бодренькая, веселая, общительная. Дома только редко бывает. Кто бы там чего ни подумал, я ей не симпатизирую. Я вообще не симпатизирую ни… Кхм-кхм, тема уходит не туда. Да, активный ребенок, на удивление старые родители, на вид им под сорок – видимо, на детей решились поздновато – и собака. Тихая собака. Да, черт возьми, я сам этому не верю! Порода у нее некрупная, маленькая, честно, не знаю ее. Клички также не знаю, не интересовался. Меня больше интересует ее голос. Сколько я ее слышал, она только скулила. Всегда. Даже когда была причина полаять. Подумать только! Собака никогда не лает. Это какая-то новая форма кастрации на голосовые связки? Не знаю… не интересовался, знаете ли. А зачем? Я и без лишних знакомств хорошо живу.

Да, семейка редкая… И кто еще остался? Соседи сверху. Соседка. Честно, была бы моя воля, я бы поселился на самом верхнем этаже, даже несмотря на возможную неисправность лифта, и жил бы со спокойным потолком и свежим воздухом. Но, увы, такого судьба мне не приготовила. Зато она дала мне условия, в которых пожить и на средних этажах вполне хорошо.

Я говорю о пенсионерке, живущей этажом выше меня. Когда я поселился сюда, я несколько месяцев думал, что квартира надо мной пуста. Пока вдруг не услышал игру скрипки. Знаете, когда вы заходите в пустой по вашему мнению дом и вдруг слышите оттуда музыку, становится жутко. Поэтому я решил познакомиться с нею, чтобы знать все, так сказать, аспекты будущей жизни под нею. Как и многие старушки, приняла она меня чуть ли не как внука. Пригласила на чай, обкормила пряниками и печеньями, мало того, умудрилась со мной поговорить. Я часто молчал. Нечего было мне говорить, лишь когда я оставался один, бормотал вслух мысли. Получался некий разговор с самим собой. Но она смогла сделать для меня самую обычную теплую человеческую беседу. С тех пор я иногда захожу к ней в гости, просто поговорить. Помогаю, чем могу. Муж ее скончался восемь лет назад, вот она и переселилась сюда…

Бр-р… Текучие вязкие мысли расползаются по мозгу. Очень плохо. Вот уже дорога, совсем немного до мусорки. Солнце… Я ненавижу Солнце! Почему оно сейчас светит прямо в глаза? Я всегда ненавидел тебя, и сейчас ты только разжигаешь мою ненависть! Сгинь!

Знаете, чего бы я сейчас хотел больше всего?! Снега! Снегопада! Пурги! Сильной и воющей, как я люблю. Вот тогда душенька моя успокоится. Успокоится… Как мне недостает темноты. Повсюду свет и тепло, почему же нельзя хотя бы на день затемнить небеса? Раньше, помню, была одна хорошая метель. Она встретила меня на улице. Все побежали по домам, один я, замотавши нос и рот шарфом, просто ходил.

Сказать, что это было для меня блаженство, нельзя. У меня после этого долго болела кожа вокруг глаз, обветрилась так, что пришлось ходить в солнцезащитных очках. Зимой. Но мне было как раз, и Солнце глаза не мучило… А душа? Душе было хорошо. Руки по карманам, поглубже спрятать нос – для себя я защищен. И никого на улице. Может, проезжали машины, но и только. Я один шагал под ревущей метелью, пытавшейся опрокинуть меня и погрести здесь, под снегом, заживо. Я был словно один на один с великой и могучей силой, маленькое существо против невидимого зверя. Это меня вдохновляло и давало сил. В себе я видел кого-то крошечного и незаметного, другие, скорее всего, громадного безумца…

Задумался и чуть не упустил свою цель. А вчера в полумраке она, мусорка, казалась меньше… Что ж, ссимулируем свой вчерашний путь до нескольких – уже, черт возьми, пустующих – бачков.

Я вышел отсюда и пошел по этому направлению к мусорке… Так, здесь увидел эту необычную картину… Да, именно около этого бачка все и происходило. Посмотрим…

Да, вовремя собрали мусор. Когда надо, бачки ломятся от пакетов, а вот когда этого не требуется, они с оперативной быстротой все вычищают. Нелюди, что ли? Все спокойно пьют, попивают тридцать первого, а они что? Спят? Вот уж работнички…

Хотя… Вы только посмотрите на этот бачок. Изнутри, в паре мест на нем было несколько красных пятен, одно даже четко выделяет копыто. Видимо, работнички наполовину спали. Это мне под руку… Так, а вот и наш след. Черная полосочка, уходящая за угол всей мусорки. Как видно, ее даже успели потоптать. Нет, ну я не пойму, как такое можно пропустить! Я понимаю, если бы оно несколько дней здесь пробыло, полосочка бы почернела и стала похожа бы на пролитое машинное масло, но здесь полоса отдает багрянцем! Разве это ничего не говорит?

А если подумать… Ничего. Да, подозрения о каком-нибудь убийстве, ранении или еще чего-то в таком духе могли появиться, но они слишком мелочны для возбуждения какого-нибудь дела. Если уж народ не беспокоится, то и ладно, лучше не запутывать. Вот когда найдете в бачке руку, ногу или другую невольно отделенную часть тела, тогда и говорите что-нибудь. Сейчас, увы, у нас дела поважнее.

Хорошо, нам пока что везет, и, если следовать полосочке… Гм, если ею следовать, то мы зайдем за мусорку, за стену, у которой стоят бачки. Вы же видели классическую территорию утилизации? Три стенки, вместо четвертой – люди, бросающие пакеты. Так вот, полоска заходит за противоположную четвертой стене… стену. Масло масляное, следуем… Так-так… О, Боже…

Господи…

Нет, логика людей мне никогда не будет ясна. Я уже примерно понял, почему не обратили внимания на пятна в бачке. Полностью изложил ход мыслей людей, не воспринявших подозрительный след на снегу. Но это я объяснить не смогу.

Картина представляется жуткая. Я лишь сейчас вспомнил, что за, эм, спиной мусорки вся округа складывала стекла. Мы же такая культура, мусор хоть с крыши будем бросать, а стекла ни-ни, только там, где надо. Целая колода стекол была выставлена здесь, у стенки. Когда-то. Сейчас первая половина этой колоды была разбита, даже вдребезги, другая попросту переломлена надвое. И кровь.

Разбитые стекла выложили сбоку маленькое гнездышко, окрашенное багровым. Кровь явно залила и нижние стекла, сквозь трещины, и на этой картине создавалось некое грязное, мутное облачко красного цвета. Другие стеклышки разлетелись в маленьком радиусе, не дальше метра. Боже мой… Я подошел к багровому стеклянному гнезду.

Да вы только подумайте! Что здесь могло произойти? Разброс осколков маленький, но и такой уже говорит о хорошей силе, приложенной к этим стеклам. Хм… По крайней мере, мне ясны все ее порезы… Неясно побуждение. И принцип. Может, она с разбегу врезалась в эти стекла? Возможно. ЗАЧЕМ? Даже представить не могу… Хотя. Хотя… Что-то могло быть под стеклами очень важное для нее. Тогда вынести их, помогая рогом, выглядит не такой уж бездумной идеей. Гм… Над этим стоит подумать. А пока лучше попытаться представить ее путь и движения…

Итак, единорожка… вмазалась в стекла. Приличные ранения. Боль. Она начала потихоньку слезать с них, — осколки в этом месте будто немного ссыпаны рукой- но резкая слабость не дала встать. Она фактически прокатилась, и об этом… Бр-р, хорошо свидетельствует широкая полоса крови на стекле. Здесь она могла от резкого движения глубоко порезать ногу. Ага, она соскользнула, пятно довольно густое по цвету, значит, полежала некоторое время и вот они, следы копыт…

Нет… Постойте, вы серьезно? Неправильные следы. Сзади. Следы, кроме постепенного окрашивания в цвет боли и войны, немного расходились. Словно правая задняя нога ставится дальше относительно левой. Назад. Как будто… сломана. Что б меня, да она и по-настоящему сломана! Вот это мне не нравится. Логика и так страдает, пытаясь принять то, что единорожка по какой-то причине врезалась на всем бегу в поставленные у стены стекла и образовала почти ровный круг, но то, что она еще успела переломать ногу… Надо, как минимум, очень и очень неудачно прыгнуть. Что ж, Звездочку вчера просто преследовали неудачи…

Таким образом, перелом с самого начала нелегкого пути от стекол до бачка. Принято, идем дальше. Здесь она медленно шагает, с трудом переставляя ноги. Поразительно, как говорил один остроухий. Как нужно разбежаться, чтобы растратить абсолютно все силы? Она будто эти стекла раскидала, потом натаскала, разбросала и собрала бачки, потом все это раскидала и снова собрала. Так раз десять. И со всего маху в стекла. Но даже так столь пьяные следы не могли быть настолько беспорядочными. А вот если бы ее чем-нибудь накачали… А что? Да, слышится, как судьба персонажа какого-то триллера, но чем жизнь скучнее? Возможно, единорожке дали какой-то препарат, действие которого кончилось сразу после удара, и после этого она просто растеряла все свои силы. Возможно? Вполне…

Гм, а вот здесь эта несуразица багровых капель и следов снова собирается в пятно… Скорее всего, упала. Да, точно, стена здесь украшена несколькими мазками живой краски. Опиралась на нее и все-таки встала. Продолжила путь… Опираясь на стену. Силы покидают ее… Угол, на котором она снова поскользнулась. Насыщенное пятно — долго пыталась встать. Так, дальше идет, кровавый след расширяется и слабеет – регенерация и физика жидкости. Снова угол… Четкие красные границы следа. Похоже, на этом углу Звездочка пыталась повернуть без падения, иначе бы уже не встала… Интересно, как она все же залезла в бачок… Смогла повернуть, идет, багровые грани следов копыт все более четкие… Трудно шагать. Вот он, бачок. И здесь… Да ну? Нет, серьезно?

След обрывается. Никаких разводов на внешней части бачка. Она встала перед ним, и, судя по следу, стояла недолго. Как?! Не могла же она подлететь! Даже если бы подлетела, остались бы следы на краю бачка. Но и их нет! Будто стояла-стояла, и оказалась внезапно в бачке. Волшебство? Мне так не кажется. Единственное… Кто-то мог помочь ей туда залезть. Да, вполне. Человеку нетрудно поднять ее, и, рукой закрыв раны, аккуратно, без следов перенести ее в бачок. Как я вчера сказал, выброшенное чудо? Сейчас это уже не выглядит так романтично…

Нет, нет! Не может такого быть, что бы перенести единорожку без всяких следов! Хотя бы капля рядом! Ни одной! Но и просто оказаться в бачке Звездочка не могла! Аргх!

Больше хреновых вопросов, чем ответов… Гм… Допустим… Допустим, здесь все-таки замешан какой-то человек. Какие у него могли быть побуждения? Он мог пойти выбросить мусор, и вдруг заметил у бачка раненого единорога. Какая у него возникла мысль? Выброшу-ка я мусор, и единорога заодно. Притом так, что бы подозрений на перенос не возникло. Оказался в мусоре, пусть там и останется. Со мной ничего не будет.

Угу, хороший ход мыслей. Замести абсолютно все человеческие следы не под силу никакому преступнику, не то что обычному жителю. Таким образом, случайный прохожий отпадает. А если все это было преднамеренно? Единорожку со всей силы вмазали в стекла, дали ей помучаться, а потом выбросили в бачок. Зачем? Почему?! Потому что нет таких на Земле. Потому что она — уродец в ряду лошадей.

Это кажется так бредово, но это вполне может быть. Да что тут, это, скорее всего, и случилось. Каким-то образом единорожка оказалась в городе, в этом дворе. И рядом оказалась какая-то молодая компания, да! Обычные хулиганы. Что у нас сейчас? Новый год. Некоторые могли и не стерпеть, выпить раньше. А уж когда после пьянки видишь такое вот диво, об его реальности не сомневаешься. Можно издеваться, все равно глюк. Еще одна бутылка – и личико Звездочки уже побуждает на зоофилию…

Страшно. Вам так не кажется? Вот даже не доказанная гипотеза, а о том, возможна ли она, не задумываешься. Конечно, возможна! Это же люди. С ними возможно все. Вот, кстати, можно объяснить такую странную потерю сил – эти мрази вполне могли быть наркоманами. Ох… Страшно мне за единорожку. Еще вчера я думал, что такое чудо, как она, может поразить всю планету. Сейчас же я даже не хочу думать, какая у единорожки на Земле может быть судьба…

Снова липкие мысли. Пора заканчивать дело, лирика в мою голову заливается быстро. Что ж, эта компания могла первым делом запустить ее в стекла. Найти следы пьяниц? Ну… можно…

Рядом что-то может найтись, в самой груде стекол… Хотя, что там в этом багровом облачке можно найти? Только доказательства довольно серьезных ран… Вот они. Жутко… Жутко это все выглядит. Нет, неправильно люди отреагируют на такие следы. Созовут милицию, снимут ДНК, а там? Лошадь. Следы говорят об этом же. И экспертизе не понравится получающееся рогатое и фиолетовое нечто. Будет скандал! Или…

Таким образом хозяин и отыщется. И он все сделает, что бы история эта не разошлась по городу или даже миру. Вот тогда и наступит мне покой… Наверное… Ай…

Стекла-то как блестят… Будто граненые, ей-богу… Постойте, что это? В облачке кровавом, в кучке стекол? Точно, там какая-то вещица… Обронил кто небось? Нашел бы хозяина – врезал бы этой самой… Что это такое? А, погодите, су…

Су… Сумочка… Нет, это не сумочка… Совсем не она. Сейчас, застряла под крупным осколком… Ех, достал…

Гм… А вот это не менее интересно. Как я вижу, это два крупных… крупных кармана, закрытые пряжкой и соединенные вместе ремнем. Вес говорит о грузе, не совсем легком, скажу я вам, грузе. Для чего эта связка? Может, мне подскажут этот светло-фиолетовый цвет и знакомый рисунок на обеих… Ну да, сумках, сумках… Знакомые звезды. Шесть белых и одна темно-розовая. Да, это кто-то из пьянчужной компании иметь точно не мог. Таким образом, эта двойная связка сумок, можно сказать, принадлежит Звездочке. Это… объясняет… кое-что…

Но я не могу чего-либо решать, пока не посмотрю ее содержимое. Так, пряжки закрыты – значит, побег это или не побег, какой-нибудь человек об этом точно знал. Забавные пряжки… Полностью из металла. Вылитые. Редкость, если не раритет. Открываем… И там… Там…

Книги.

Книги. Крупные, размером с энциклопедию книги. Книги. Да, книги. В связке сумок пони. Книги. Книги…

У меня кончились силы на крики, пусть и мысленные. Откуда? Вернее, зачем. Зачем ей книги? Я даже догадок никаких придумать не могу. Книги… Книги… Ну, первая гипотеза – курьер. Курьер в виде одной-единственной на свете пони-единорога. Это… странно? Странно?! Это очень странно! Это бред! Но другого на мысль не приходит… Про что хоть книги…

Так, допустим, эта… Тяжелая… Гм… Эта книженция точно не с магазина. По крайней мере, наших веков. Обложка выполнена из толстого, немного застарелого материала. Нет в помине и картона, составляющего обычно опору всякой книги, на его месте какой-то тоже толстый, но прочный материал. Такая книга уж точно не сломается. Может, древняя система создания картона? Первая бумага тоже не десятые доли миллиметра составляла, а уж картон… Интересно… Так, странички…

Я поморгал. Что-то у меня со зрением. Не могу разглядеть буквы. Все какие-то… размытые… Так, погодите. Посмотрю на свои часы. Цифры сверхкачественные, как на картине – чуть ли не царапинки вижу. Снова на буквы – размытость, еще и глаза неприятно напрягаются… Боже мой, что такое? Книга с взглядоотталкивающей бумагой? Глазорасфокусирущее покрытие? Вкупе со старым исполнением книг это… Феноменально. Необъяснимо… Нет, может, книги действительно чем-то покрыты, и испарения этого чего-то мешает разглядеть текст. Но я над книгой спокойно разглядываю циферблат часов… О, уже почти одиннадцать…

Странности за странностями. Еще одна секретная разработка наряду с единорожкой? Гм… Знаете, у меня в голове уже рождается сюжет, достойный чертового фильма. Какой-то ученый создает единорожку, немного похожую на человека, и вместе с ней эту самую бумагу. Замыслы у него были нечестивыми, а тут один рабочий привязался к единорожке. В один момент он решился, и отправил ее вместе с разработками нечитаемых книг куда-то в другую местность, подальше от лабораторий ученого. К новому хозяину? К властям? К смерти? Смотрите в формате три-дэ и аймакс три-дэ.

Бред? Еще какой бред… Но вы можете каким-то другим образом все объяснить? Не знаю, что с этими книгами, но я прочту их. То, что прячут, всегда интересно… А если…

Нет, с другими книгами то же самое… Картина мылом… Да, и картинки такие же – будто несколько раз обрабатывали водой для потека красок… А со стороны книги изумительные. Материал, как я определил на ощупь, у каждой свой, то жесткий, словно книги обтянуты холстом, то приятный на ощупь бархат… Такого оформления в наши дни не встретишь, а вот века Средние да попозже… Вот тогда такое можно было встретить. И что же ученому захотелось сделать такие выделяющиеся книги? Если посмотреть на единорожку… Как-то яснее не становится… Что ж.

Думаю, я осмотрел здесь все, за исключением… С другой стороны кучи стекол… Ага, вот оно. Какой-то кусок, уж точно не выброшенный кем-то из здешних… Посмотрим… Гм, это дерево. Притом с одной стороны отломанное, с другой – отполированное и немного окрашенное. Интересно… Снова этот вопрос: откуда? Кусок отломан хорошо, с приличной силой – он у меня в руках рассыпается. Если бы взрыв… Нет, он был бы опаленным. Да… Но откуда он мог упасть? Так, вот я вижу кусочки поменьше, да они… Хе, они просто в труху, когда попадают на мои пальцы. Действительно приличная сила…

Как бы то ни было, я получил слишком много загадок, пока искал ответы. Больше не хочу. Вот есть у меня одна догадка…

Я взглянул наверх. Да нет, как такое может быть? Как? Просто… Потерю сил я объяснить не смогу никак, а вот сломанную ногу только одной точной гипотезой… Только она может поставить на свои места и ногу, и такое странное поведение, и ранения, не совсем походящие на те, что с разбега… Одного только никак не объясняет – каким образом единорожка могла оказаться на шестиэтажной высоте?! Никаких вертолетов, шибко тесно, да и какая вертушка в городе без дальнейшего скандала! Хотя… До того, как я нашел Звездочку, выключали свет… И это, может, о чем-то говорит… Но не мне.

Устал. В голове уже заплетаются факты и гипотезы, подозреваемые личности сыплются картами из выроненной колоды… Холмс чертов. Пришел за ответами, вернулся с вопросами…

В общем и целом, все. Дело принимает тяжелый оборот, нужно уходить. Но перед этим…

Я подошел к стеклу, раскидал его и накидал снег на окровавленные части. Багровые места спрятаны, а на ужасное состояние стекла, думаю, никто уже внимания не обратит – мало ли стекол побито? Потом я со всем старанием, своими снегокопательными ботинками перевернул весь обагренный снег, закопав его под чистым. Стены полностью отмыть не получилось, но опять же, такие пятна даже на мусорках не редкость. Потом только бросал снег и размазывал засохшую кровь по стенам, и вскоре следы были в основном заметаны. Ну, все. Вот теперь можно идти.

Таким образом, что я получил от этого похода? Во-первых, начнем с точно выясненных фактов. Единорожка получила такие ранения от столкновения со стеклами, ногу она сломала также при столкновении, после всего этого добралась до другой стороны мусорки. Гипотезы завязки. Во всем виновата компания молодых пьяных людей, которые, приняв единорожку за свою галлюцинацию, всячески начали над ней издеваться, закончив процесс вкалыванием наркотика и хорошим запуском ее в стену со стеклом. Единорожку могли накачать и раньше, тогда столкновение произошло лишь по ее высокой активности в тот момент. Малообоснованное предположение завязки: падение с высоты примерно шестого-седьмого этажа по неизвестным причинам.

Гипотеза конца: единорожка все же добралась до бачка, однако за отсутствием сил не смогла подняться, к ней на помощь пришел некий человек, не оставивший следы и переместивший ее в бачок. Предположение конца: она могла собрать силы и сделать хороший прыжок, по счастливой случайности не оставивший следов. Ну или инопланетяне телепортировали, на худой конец…

Из предметов, найденных там, числятся связка из двух сумок и деревянный кусок, предположительно часть какой-то скульптуры или изделия поменьше, который я, кстати, убрал в связку, а саму связку спрятал под курткой. Чтобы меньше вопросов было. Кхм-кхм, связка стилизована под саму единорожку, что говорит о принадлежности к ней, внутри нашлось штук… Четыре штуки книг, все старого образца: пергамент и прочный переплет. Прочтение их невозможно, происходит расфокусировка зрения, но лишь на момент взгляда в книгу, только отвести – и все нормализуется. Гипотезы. Отсутствуют…

Вот вам и поход. Но я хотя бы что-то нашел, а это единорожке точно не навредит… Очень надеюсь…

Люди. Они шагают повсюду. Высохшие огурцы, еле ползущие по своим делам. Зомби, переставляющие ноги лишь для того, чтобы не упасть. Лишенные мозга муравьи, следующие друг за другом. А я вчера собирался пить…

Глава IV. Странная вечеря

Фрагменты этой главы были неофициально занесены в справочник "Единороги. Чуткие рогатые друзья" в разделы "Что едят единороги" и "Альтернативные способы общения".

— Может, радуга была не таким уж бредовым вариантом? – спросил я себя, разглядывая полки.

Вот я уже минут двадцать стою перед овощным прилавком и пытаюсь вспомнить, какую растительность каким существам можно и нельзя. В особенности, лошадям. И единорогам…

В тележке уже лежали яблоки, молоко и… хлопья. Снова. Не надоедают. А теперь думаю, что ей можно дать. Ну, не помешает взять лук… Зеленый, разумеется. Потом… потом можно еще зелень, например, классические укроп и петрушка… Гм, огурцы лишними не будут… Помидоры. С ними у меня сомнения. Помидоры я и так не люблю, к тому же не знаю, как на них может отреагировать Звездочка. Брать или не брать, вот в чем вопрос… Ай, ладно, без них не помрет, если что, возьму завтра. Потом морковь, обязательно морковь, не сколько ей, сколько мне – морковное зрение против странных книг, поединок будет суровый. Ну, из овощей, я думаю, все. Что еще? Свеклу? Только в крайний, мать его, случай! Быстрее, к другим прилавкам…

Я вот что вспомнил… Орехи ведь тоже считаются за растительность? Они, в принципе, ею и являются… Но что, если дать их ей? Разжует? Съест? Боже мой, какая разница, все равно я съем за нее то, к чему она не прикоснется. Тогда возьмем те, что я еще могу съесть: очищенные фисташки, арахис, грецкие орешки. Знакомая троица. Поедим…

Я думаю, для начала… А, хотя нет. Нет. Молоко она пить будет? Возможно. Надо будет проверить. Раз пони, то она, скорее всего, питается овсом, если моя книжная память меня не подводит. А овес кушать необходимо каждой пони. Здесь его в первоначальном виде, конечно, не раздобыть… Но можно использовать каши… Гм? Да, да, знаю, мала вероятность, что она съест больше одной ложки. Я ведь уже говорил, что я попросту съем то, что ей не понравится. Берем? Берем. Овсянка мне тоже не помешает…

Немного для себя, стандартное – чай, хлеб, пельмени — и можно выходить…

Никогда бы не ходил в этот магазин, если не пекарня рядом. Обычно пекарни делают пирожки, сосиски в тесте и другую банальную выпечку, однако эта пекарня полюбилась мне совершенно другим. Кексами. Я бы не сказал, что кексы просто изумительные – сравнивать не с чем, это единственный удобный магазин для меня – но вкусные, это точно. Что сейчас? Обычные кексы? Нет, лучше с изюмом, бессмертная классика… И вон те, светлые. Нежные и мягкие…

Взято.

Домой, что ли. Здесь мне больше делать нечего. После того, как я вернулся с не совсем продуктивного изучения места первой встречи со Звездочкой, я подумал и уложил найденные вещицы рядом с ней. Очнется – проверим, знакома ли она с ними. Как? К реакции присмотримся. К тому же, она сменила положение, когда я пришел – значит, уже просто спит. Я не знаю, когда она в последний раз ела, но теперь ей точно захочется. Поэтому лучше как можно быстрее застать ее спящей, чтобы приготовить все блюда и преподнести в полном, так сказать, виде…

Люди посленовогоднего периода эволюционируют прямо на глазах. Частями. Вот уже очи приобретают все более человечный и цивилизованный вид, перестав хищно искать источник жидкости или пытаться вылезти из своих глазниц, лишь бы не утонуть в них. Вижу, из своих нор некоторые люди выползли обработанными и прихорошенными, по крайней мере, они выглядели лучше остальных. Относительно, конечно…

Преодолеть путь от магазина до моей квартиры – раз плюнуть, он ко мне через дорогу. Прошло всего пару минут, и я уже поднимаюсь вверх – лифт не работает третий месяц, я не жалуюсь, и вот она, родная дверь. Открываем, заходим, раздеваемся, ставим покупки на стол, одеваем шорты домашние. Так.

Я не собираюсь пока обедать, кексы и чай можно… Черт, молоком она все будет запивать? Хорошо, прости, но придется тебе снова отведать воды, Звездочка… Итак, что она там? Спит?

Я медленно прошел к спальне, тихо, стараясь не топать. Заглянул за дверь. Она лежала, закрыв глаза и размеренно дыша, и чуть хмурилась. Странный сон? Хм… Интересная пони. Хмурится во сне… Какая она все же… милая? Не знаю, уж милой ее не назвать. Это спящие котята, свернувшись клубком, становятся милыми, а она… она… Ох, не могу сказать. Красивая. Конечно, такое создание, похоже, только и существует, чтобы быть красивым… Но не то это слово. Она красивая, да, но это не может охарактеризовать того, что вижу я. Столько… столько… женственности! Серьезно! Она единорожка с почти человеческим, нет, почти женским лицом, молодым женским лицом… Прическа выглядит вполне… Цивилизованно. Мне очень ее жаль, она была игрушкой в чьих-то руках… Подумайте, кому она может пригодиться? Народ ее будет отторгать, а в мире не так уж много извращенцев, готовых взять себе такое… Пони. Единорог. Странный ученый мог сделать ее и для дочери. Или внучки. Пони все-таки…

Знаете, она словно… из мультика. Голова большая, что меня до сих пор удивляет, а вкупе с тоже крупными глазками… Фиолетовыми очами, это уже создает мультяшный эффект. Забавно, правда? Что, кстати, ее еще кардинально отличает от обычных пони, просто отсекает, это необычная форма ног и копыт. Какие они обычно у пони? Худые, мускулистые, можно даже сказать, костлявые, книзу сужающиеся, а в самом низу, словно туфля новой моды, четко отделяется копыто. Но здесь все более, чем гладко. Мускулы еле видны, я со вчерашнего дня это отлично помню, но могут примерно себя показать. Как и у всех лошадей, задние ноги имеют… этот странный… сустав. Заднее колено. Честно, не знаю, как он называется. Но он и здесь есть. Нога не становится уже, наоборот, она расширяется, по-прежнему не видно костей, а мускулы проглядываются только как у людей. Копыто… Копыто можно отличить, но не сразу. Оно словно слито со всей ногой, границы можно разглядеть только при сгибе, но в, эм, ходовой части отлично видно саму подошву копыта… Такое вот строение.

Мультяшно, не правда ли? А это может, кстати, что-то сказать. Когда я в последний раз включал телевизор? Месяц тому назад? А компьютер? Полгода?! Ух, и как же ты разбираешься в современных популярных мультсериалах? Как программист в охоте. Ни чер-та.

Представьте себе, снова ученый, снова его дочка-внучка, и она вдруг захотела себе пони из какого-то мультика. Ученый пораскинул мозгами, спрятался в лаборатории, один-два года – и оттуда тихонько, робко выходит нечто знакомое. Ух ты, спасибо! Какая красавица… Однако такие персонажи разумом обладать не просто должны, а обязаны. И если уж все так, как я подумал…

Так, я чего-то не понимаю, или я сюда на нее глядеть пришел? Взглянул один раз, посмотрел, понял, что цель готова проснуться, все, иде-е-е-ем готовить…

Итак, готовить. У меня есть, перечисляю: огурчики, петрушка и укроп, морковь, грецкие орехи, арахис и лук зеленый. Морковь убрать сразу, ее время еще не пришло… Яблоки и орехи отложить, сейчас сконцентрируемся на одном простеньком блюде. Зеленый салат, не хватает только… Ага, погодите-ка. Масло. Растительное масло. Можно ли подать его? Конечно, мне не бросать масла совсем нетрудно, даже проще будет, однако… Да что однако? Мне непривычно смотреть на этот салат без такого изменяющего практически всё ингредиента. Но я не знаю, как на него отреагирует Звездочка. Масло же не вредно для пони? Не как никотин? Который одной каплей и плюх лошадка… Значит, оставляем масло. Таким образом, достаем масло, доску разделочную, нож и моем приготовленную зелень.

Все вымытое шинкуем, или крошим, как кому привычней, бросаем все в одну тарелку и поливаем маслом. Перемешиваем… Хорошенько перемешиваем… Готово! Заняло минут десять. А салатец какой! Откладываем тарелочку в сторону, принимаемся за яблоки. Да чего там приниматься – по долькам, и на другую тарелку. Но не как обычно, а поставить кругом, чтобы и красиво было, и перед гостьей не опозориться… Тоже откладываем… А орехи, как всегда, орехи. Высыпаем их на третью тарелку, выкладываем в три соединенные кучки, и вот вам напыщенная подача… Все! Пятнадцать минут на приготовление экологически чистого, полезного, насыщенного почти всеми витаминами и полностью растительного обеда! Спасибо тебе, простая человеческая кулинария…

Пришло время показать единорожке, на что способны мои ручонки. Начнем с… с салата! Как первое. Потом дадим орешки, ну а потом, на сладкое, яблоки… Ах, подожди, кулинар, еще нужно воды налить… Предлагали мне фильтр, предлагали, отпредлагали и ушли. Приходится продолжать использовать чайник… Итак, вот он, завтрак, ой, то есть, обед единорога. Переносим…

Я по очереди отнес на кровать тарелку с салатом, потом с орехами и тарелку с яблоками, закончив стаканом воды. Поразмыслив, я решил держать тарелки в руках для нее, ибо нет ни у меня тумбочки, ни у единорожки рук, поэтому придется так… А пока – пусть стоят на полу. Думаю, я не опрокину…

Все готово? Готово… Черт, даже немного волнительно… Словно слуга впервые кормит свою хозяйку. Забавно дело-то оборачивается… Так, надо просто успокоиться… Подумать… Ты всего лишь кормишь пони, необычную видом, лежащую в кровати… Кстати, как она есть будет? Надо будет помочь ей сесть, сама она со своей ногой мало что сделает… К тому же, мало, наверное, будет одного стакана… Сбегать за еще одним?

Нет, все, если вода потребуется, сходим за ней, а пока нужно ее будить… Эх, почему она не может сама проснуться? Может, мне подать голос? Ав-ав? Авось проснется… Вот только как это будет выглядеть? Гуманоид вдруг залаял. Идиотизм… Остается вынужденная мера к пробуждению при помощи физического контакта…

Я обошел кровать и встал рядом с единорожкой. Думаю, мне лучше присесть, положительных мыслей существо, практически нависшее над тобой, не создает, поэтому разумнее остаться с ней на одном уровне. Кхм-кхм… Я положил руку на копыта под одеялом, и легонько подвигал…

Она вздохнула и зашевелилась. Подождите… А ведь если она некоторое время была чьим-то питомцем, она, скорее всего, знает пару слов, эм… человеческого языка. Один вопрос: каких? Я даже не знаю, с моей ли она страны. Может, какая-то контрабанда перевозила ее у границы, и вдруг что-то пошло не так – она оказалась на земле, а до нас недалеко. Гм… Используем все слова, которые знаем…

— Проснись… — тихонько сказал я. Можно было крикнуть по-армейски, поднимая роту. Эффективно, но доверия ее не прибавится…

Единорожка дернулась при этих словах, но глаз не открыла. Что это может обозначать? Она слышала человека и понимала, когда говорит он. Но ее реакция сообщает, что мои слова она слышит впервые. Значит, русский ей не знаком… Тогда другой… Ай, как же там было в школе…

— Steht bitte auf, — вспомнив эту старую, отдающую эхом времен в голове, фразу, прошептал я.

Единорожка открыла, нет, почти распахнула глаза. Она повернула голову в мою сторону и широко раскрытыми, с сужеными зрачками глазами посмотрела на меня.

Это уже не как утром. Тогда она была совсем беспомощной, да и я находился достаточно далеко. Сейчас… Сейчас я в паре сантиметров от нее, и эти огромные, боящиеся и следящие за каждым движением, глаза просто выжигали меня. Я боялся пошевелиться. Так мы глядели друг в друга несколько секунд, за которые ее страх чуть поубавился. Похоже, я разбудил ее слишком резко. Относительно резко. Теперь глаза уже не такие широкие, они немного прикрылись от слабости. Получив знак, я попытался положить на лицо добродушную улыбку. Я почувствовал, что просто не получается. Улыбка не желает лезть на лицо. Оно полностью расслабилось, приняв серьезную мину. Не самый лучший прием… Но если бы я лыбился через силу… Было бы намного хуже…

Я медленно приставил руку ко рту, стараясь не дергаться, открыл его и подвигал рукой, словно ложкой.

— Кушать, кушать, — сказал я, и единорожка приоткрыла рот и сощурилась. Похоже, эти действия ее… удивили? Забавно. А что она ожидала? Наверное, вилы. – Essen, essen…

Ни первые, ни вторые слова на нее никак не подействовали. Что за напасть! Она не реагирует на речь. Для нее и русский, и немецкий – человеческая стрельба голосом. Ладно… Хотя это только затрудняет дело… Что ж, пусть попытается реагировать на эти слова…

Она продолжала на меня глядеть, и я решил отступать. Отойдя от нее примерно на метр, я медленно выпрямился. Хех, вы бы видели эти глаза! Представьте ваше лицо, если перед вами маленький кролик вдруг вырастет до двух метров. Похожее лицо было у нее. Она вжалась в подушку после этого, и я думаю, лучше мне не медлить. Я зашел к другой стороны кровати, поднял с пола тарелку и так же не спеша, но побыстрее пошел обратно к ней. За метр от нее я снова присел и подполз прямо к ее голове. Чем быстрее я приближался, тем сильнее она вжималась в подушку, словно пыталась провалиться сквозь нее. Что ж…

Я с турецкой позы встал на колени и рискнул, поставив локти рядом с ее телом. Она медленно, морщась, отодвинулась. Я помотал головой и показал ей тарелку. Черт… Она так не видит… Хорошо, старый способ… Я протянул руку к подушке, и она, задышав порывистей и быстрее, начала отодвигать голову.

— Нет, — я снова помотал головой. – Nein. Еда… — жаль, но немецкого перевода этого слова я не помнил.

Слова эти на нее никак не подействовали, она продолжала отодвигаться, пока не почувствовала упор – уже некуда было сгибаться... Снова эти глаза безысходности. Она бы закричала, но просто открыла рот и шумно дышала. Черт… Как это жалостливо выглядит… Безмолвный побег.

Не хотелось ее пугать, но я должен это сделать. Я решился и просунул руку за ее шею. Она ВСЯ вздрогнула, даже одеяло пошевелилось. Я ведь ее уже так брал, что с ней?! Хотя… Она могла и забыть, все-таки она перенесла такое… волнение? Волнение у пони? Неужели я ее очеловечиваю?! Мда… Но по-другому ведь не объяснишь. Реакции немного похожи на… разумные…

Я медленно поднял ее голову. Она, как и в прошлый раз, расслабилась, но теперь частенько напрягалась. Снова к чему-то готовится? Интересно… Когда голова оказалась на приличном уровне, я показал ей на тарелку с салатом... Поразительно!

Изумительно! Я должен встретиться с тем ученым! Прекрасная мимика. Этот безумец смог дать животному практически человеческую мимику! Боже мой, это действительно тяжелый труд…

Так вот, мимика, мимика… Она по-настоящему удивилась. Нахмурилась. Нахмурилась! Она что-то… обдумывает… Знаете, а это уже не выглядит шуткой. Нет, она не робот, не робот, забудь про эту чертову мысль! Но глаза – зеркало души, а эти глаза, теперь расширенные в задумчивости, говорят об ее отличии от обычных пони. Жутко, ребята, жут-ко…

Я прождал необходимое время и поставил тарелку рядом, на пол, а потом выпрямился, опять-таки медленно. Она с новой волной ужаса в глазах проследила за мной, и когда я потянул руки к месту ниже головы, она опустила брови. Беспокойно, черт меня дери, опустила брови!!! Мне это кардинально не нравится! Эта игра в гляделки скоро кончится моим сумасшествием… Вот вам мой прогноз…

Чтобы не отвлекаться на мелочи, выжигающие частицы адекватности в мозге, я взглядом сосредоточился на том, чтобы вытащить ее и посадить. Так, стаскиваем одеяло… Нет, ну вы только посмотрите! Сжимается, как… Как кое-кто сжимается. Я себя даже немного неловко чувствую… Очень неловко. Да черт бы побрал ее со своей человечностью! Одеяло убрано! Теперь ее нужно посадить…

Только как? Есть много способов, но какой, Господи боже мой, не сможет ее напугать? Хм… Ну, нужно аккуратно перевернуть сломанную ногу, потому что, как мне непрозрачно намекнули стоны единорожки от каждого движения ею, боль невыносимая. Если я не ошибаюсь, пони могут и лежать, и сидеть? Посадить ее – значит, перенести тяжесть на… круп и ноги, да, положить же – вес переходит на ноги и живот. Почти одинаковая нагрузка на ноги. Черт, что выбрать? Думаю, лучше положить. А вообще посмотрим по реакции…

Я медленно протянул руки в нужные места. Сейчас это – самое трудное. Только представьте, какая жалость меня пробирает при этих испуганных глазах, при этом теле, сжимающимся от холода. Так и хочется обнять. Но я пришел не для этого, пока, мне нужно ее перевернуть. И все-таки я допустил одну страшную, но необходимую ошибку – я резко положил руки, для храбрости. Она вздрогнула и попыталась вырваться, но потом силой запрокинула голову и зашипела.

— То-то, — вырвалось у меня и, не вспомнив перевода, я запустил руку под спину в области крупа и плеч. Когда я почувствовал, что руки нашли себе правильное положение, я начал ее приподнимать. Черт. Нога. Ее тоже надо было приподнять… Сейчас она дрожала от моих движений. Идиот. Заканчивай!

Я сел и начал ее медленно переворачивать. Черт… Признаться, в, эм… теории это выглядело проще. Раз – и перевернуть. Сейчас-то я понял, насколько ошибался…

Но Звездочка мне все же помогла мне – шок и чувство безысходности отошли на второй план, и она, когда я начал ее переворачивать, сдвинула круп. Какая умница, сразу… понимает… Нет, мне это все же не нравится. Так быстро понять, что нужно сделать… Хотя она могла снова вырваться, но сил хватило только на круп, вот и дернула… Все может быть.

Я направил руки на одеяло и практически скатил единорожку на него. Все время я видел это напряженное лицо, кряхтящее и искажающееся от боли, и даже под конец это выражение долго не сходило. Поправив ее ноги, я встал с кровати и осмотрел ее. Да, она уже лежала на животе, но чуть приопустила голову и зажмурила глаза… Наверное, переносила боль… Что ж, самая трудная часть завершена… Теперь можно подать само блюдо…

Я поднял с пола тарелку и преподнес перед ней, ожидая дальнейшей реакции…

Она помотала головой, думаю, чтобы отойти от мыслей о боли, и взглянула в тарелку. Потом взглянула на меня, я бы даже сказал, вопросительно взглянула! И снова на тарелку. Черт, меня только что осенило. Даже если та ее хозяйка – никудышный дрессировщик, она так или иначе не отказалась бы покормить пони с ложечки. Таким образом…

Я почти ветром убежал на кухню и вернулся к испуганной, вжавшейся Звездочке с ложкой. Подумал, сел и, вздохнув, набрал в ложку салата. Хм… Отлично, я взял… Две ложки… Черт возьми, да я гений! Ну, как гений просто я сейчас смогу доказать этой единорожке, что пока не собираюсь никого травить… Я положил в рот салат с этой ложки и демонстрационно пожевал и проглотил. Все это сопровождалось малость подозрительным взглядом фиолетовых глаз. Так…

— Не яд, — сказал я на всякий случай. – Kein… — забываю… — Kein Gift… — я поразмыслил и вспомнил следующую фразу, которая мне точно поможет. – No poison!

Тоже никакой реакции. Видимо, она и к английскому не приучена…

Взяв вторую ложку, я набрал в нее салат и поднес Звездочке. Теперь только…

Надо же! Быстро потянулась! Хорошо… Давай, кушай… Единорожка после первого раза, когда она разжевала и с самым задумчивым видом, на который только могут пони, смотрела в пустоту, размышляя о полученной пище, все-таки хорошенько подумала и потянулась ко второй ложке, предусмотрительно наполненной мною. Ела с увлечением, под конец чуть ли не в саму тарелку уперлась носом, но я отрицательно помотал головой.

— Не надо, — я уже не хотел говорить такими идиотскими рублеными фразами, но слепая надежда на ее языкопонимание не давала успокоиться. – Man darf nicht.

В принципе, она и без слов поняла мое мотание головой и жест рукой. Я убрал тарелку и потянулся за стаканом воды, вопросительно взглянув на нее. Ее лицо не было уж таким напуганным, оно оставалось серьезным, но теперь это такое… серьезно-деловое выражение лица… Да, это так! Она будто ожидала от меня дальнейших запретов, но пока принимала лишь стакан воды, что ее, видимо, чуть сбило с толку. Но она долго не размышляла, помотала головой – пить пока не хочет. Слушайте, у нее случайно не могло быть мозга обезьяны? Бред, конечно, но такая мимика… Или изумительная дрессировка ученого. Тем более, тот мог изрядно покопать в лошадином мозге… Ладно… Теперь покушай-ка орехов…

Я отложил тарелочку с почти полностью уничтоженным салатом и достал другую, с орешками. Я поднес их ей, и вдруг увидел то, чего вряд ли думал увидеть – изумление. Чистой воды изумление. Великолепная мимика. Но это говорит и о другом. Видимо, она в жизни не видела орехов. Может, это о чем-то говорит? Возможно, ей и нельзя…

Она с интересом посмотрела на них. Конечно, чудо… Думаю, ее лицо не изменится, когда она их попробует… Я взял один грецкий экземпляр и протянул ей. Она взяла его зубами и начала жевать. Пока жевала, думала. Когда проглотила, глаза попытались вылезти на лоб. Я говорил это несколько раз, но скажу еще – молодец ученый! Отличного питомца сделал своей… дочке или внучке… Надеюсь, не надо описывать, как они ей понравились. Она их чуть ли не проглатывала разом. Сначала я подавал по ореху, но потом решился и насыпал горсть в ладонь, протянув ей. Она начала сомневаться. Да и я как-то нервничал, подавая ей руку. Знаете, почти как девочка, боящаяся чего-то в маленькой лошадке. Я-то не боялся, но напряжение чувствовал…

Она медленно протянула голову и схватила ртом пару орешков. Опять съела и спокойно начала есть из моей руки. Поглядите! Я кормлю единорога! Запечатлите меня! Я творю историю! У-ух… Как волнительно. И это, знаете ли… Приятно… Никогда я такого не испытывал. Словно ты, огромный силач, помогаешь маленькой хилой бабочке, кормишь ее, даешь ей сил. И чувствуешь такое облегчение, такую… Такое свободное ощущение на душе… Великое чувство!

Задумавшись, я так сдал ей все орехи. Надо потом купить побольше, чую, съест за пару секунд. Так, а теперь сладенькое… Яблоко.

Я поднес ей тарелку с разрезанным на дольки яблоком, и уже хотел протянуть одну, но она ухватила дольку сама. Прожевала и с довольным видом сглотнула. Голод – не тетка. Она быстро, по долькам уничтожила это яблоко, и сейчас приложила копыто к горлу…

Постойте… Да это же знак жажды! Тот безумец ее еще и этому обучил?! Бог ты мой… Никогда бы не поверил. Пока не увидел… Я схватил стакан и протянул ей. Она нахмурилась и опустила свой рог, как сегодня утром. Закрыла глаза, а потом вдруг резко, показав их во всей своей красе удивления, раскрыла. Что это может значить? Ну, воду она сейчас пьет… Выпила. Может, что-то по воспоминаниям…

— Что ж, вот и поели, — сказал я. Думаю, переводить уже не надо. Бессмысленно.

Она опустила голову и напряженно зажмурилась. Что это все же значит? Может, боль? Скорее всего… Не надо было двигать ногой… Ай, ладно, надо убирать…

Я развернулся и сконцентрировался на посуде. Надо же… И мыть почти не надо. А салату мне так и не осталось… Жаль… Вкусно… Да, раз уж она с таким видом все это прикончила, оно должно быть вкусным… Ай, ладно, продукты еще остались, я же не все покрошил… Собираем тарелки и уходим… Не уходите…

Не уходите, сэр! Предоставьте даме насладиться вашим обществом! Что за мысли у меня? Не уходите… К себе на «вы»… Не уходите… Нет, о чем я только… думаю…

Это же не я подумал? Нет, в смысле, я не думал о том, что буду думать! Ай… То есть, будто кто-то думает за меня, но я об этом не думаю… Думай! Что с тобой? Повернитесь. Опять! Это оно… Развернитесь, пожалуйста…

Прекрасно, я, который не я, прошу себя развернуться. Или тот, который не я, который я, просит меня… Тьфу, тут только запутаться. Значит, развернуться…. Разворачива… ем… ся…

Я отлично помню, как вчера, увидев рог, я начал предполагать всякие бредни насчет киборга и лазера в роге, даже сказал, что мне вполне нетрудно поверить в магию. Что ж… Теперь в нее придется поверить. Или объяснить…

Рог единорожки заливался фиолетовым свечением, бросая искры и слабенькие вспышки, сама же она закрыла глаза и чуть жмурилась. Рог светится… Господи Боже мой! Я… Я даже не знаю, что сказать! О-ох… Нисколько не сомневаюсь, это связано с беспорядком в моих мыслях… Беспорядком ли? Меня попросили не уходить и развернуться. Единственный, кто мог это сделать…

Н-но… Я не могу противиться! Единорожка – одна-единственная, кроме меня, кто может меня об этом просить… Либо в голове у меня настоящий кавардак. Кто знает? Спасибо… Вот оно! Снова… По крайней мере, я различаю его… Спасибо, значит… Я сказал себе «спасибо»? В ролевую играем? Нет. Погоди, что? В смысле нет? То есть, я сам сказал себе спасибо и сам же говорю, что сказал не я? Знаете…

Это уже… Нет, нет… Но ведь не может такого быть! Хотя что здесь странного? Пони с человеческим лицом, мимикой которого она управляется почти как человек, к тому же единорог. Зачем обычному животному это необычное устройство света в роге? Все только склоняет к созданию разума. Настоящего разума…

С одной стороны, это не доказано. Как я уже говорил, это, скорее всего, признаки изумительно точного сумасшествия, но ведь многие доказательства говорят об обратном — о том, что у Звездочки есть разум. Что выбрать? На что надеяться? Тяжелый выбор…

Гм… Но ведь что-то должно быть подозрительным в моих мыслях не от себя? Что-то, кроме ощущения их инородности. Какая-то… мысль? Точка, вокруг которой идут слова? Не знаю… Но! Я знаю один хороший способ, как выяснить все. Думаю, резкие фразы способен говорить и мой разболевшийся мозг, но вот на нормальную беседу я его уже не вызову. Во как! Таким образом… Я должен поговорить с этими спонтанными мыслями…

Поговорить… Ведь я тогда спросил себя о том, сказал ли я «спасибо»? Каков был ответ? Нет. Видимо, хозяин этих мыслей читает мои, но, возможно, не очень далекие… Так? Да, так…

Получается, господа! У-ух, теперь я разговариваю с мыслями… Что ж… Итак, кто ты? Я… Я… Гм… Слишком… Резкий вопрос… Да, я так думаю. Отлично, тогда… Тебе понравилась моя пища? Очень… Ты боишься меня? Я… Я сама не знаю. Нет, этим нельзя что-либо сказать… А, вот он, вопрос, решающий все! Как я раньше к нему не пришел? Кхм, у тебя есть имя? Да. Так… И какое оно? Т-Твайлайт…

Я сглотнул. Все… Теперь никаких сомнений. Единорожка, Звез… Нет, у нее не это имя… Единорожка обладает разумом. Разумом! Она может мыслить, как человек! Ах… Я взглянул на нее.

Она больше не держала рог светящимся и сейчас смотрела на меня с… Ожиданием? Она ждала. Но она тоже волновалась. Да, теперь-то я могу спокойно так говорить… Она волнуется. Она беспокойно сложила брови и глядела на меня, глядела на мое лицо. Она может думать… Она почти личность… Она… Да это все, все меняет! Совершенно все! О, Боже… Разум, настоящий разум! В теле единорожки… Столько всего хочется сказать… Столько хочется обдумать! Но теперь рядом со мной не животное. Рядом со мной… Как она себя назвала? Ах, забыл…

Первым, самым первым делом я должен с ней поговорить. Я должен разузнать все главное о ней, как она делает это, откуда она, знает ли, по какой причине все произошло… Я должен поговорить с ней…

Она с тем же беспокойством глядела на меня. Я, в ступоре не отводя глаз от ее взгляда, очнулся и хотел что-то сказать, но умолк. Говорить нечего. Похоже, во время того, как ее рог светится, она и может разговаривать со мной. Что ж… Как попросить ее снова… включиться? Хм…

Я поднес руку к голове и постучал пальцем по виску. Она непонятливо нахмурилась, выглядывая что-то там, на виске. Нет, это не точно… Тогда… Я попробовал другие действия. Я легонько, почти не касаясь, дотронулся пальцем до ее рога, а потом уже снова по виску. Она прищурилась, а потом покивала. Зажмурилась, приопустила голову, и вот рог уже бросается искорками и дает слабый свет всей комнате… Технический контакт налажен…

Остался социальный. Черт… Какой из горы «важных» вопросов я должен достать первым делом? То, что единорожка щурится от действия своим рогом, говорит не об очень легком труде, нужно выбирать более необходимые вопросы. Из важных сверхважные. Итак…

Построим схему. Быстро! Я должен узнать, откуда она. Я должен узнать, почему она сюда явилась. Я должен выяснить все события, произошедшие вчера… Вы слишком заботливы и напряжены… Мне не совсем трудно говорить… Да что… Кхм-кхм, так ли? Я вижу... Как мне сказать? «Тебе» или «вам»? Раз уж выяснилось, что она дама… Но дама разумом почти моего возраста, я так думаю… Как мне к ней обращаться? Не бойтесь, для меня не имеет значения то, как вы ко мне обращаетесь. Погодите, она… то есть, ты, ты читала и те мысли? Конечно, мистер… Вот как, значит… Значит, я от тебя мысли спрятать уже не смогу? Простите, но ни у меня, ни у вас по-другому не получается. Мы можем говорить лишь таким образом. Ничего, ничего… Просто немного непривычно… Я впервые разговариваю с кем-то не языком… Но тогда… Почему ты раньше не выходила со мной на контакт? Когда я тебя нашел, или когда ты очнулась утром? Да хотя бы пятью минутами ранее! Ну, я понимаю, что там были ранения, а здесь ты все еще была слаба, но ты и сейчас не в лучшем состоянии! Я не могла воспользоваться магией. У меня просто не было сил… А сейчас, после того, как вы меня покормили, за что вам большое спасибо, я внезапно ощутила, что могу что-то сделать. Вижу, ты крепчаешь. Говоришь более крупными предложениями… Погоди, м-ма... То есть, что-то из моего обеда помогло тебе получить некоторые силы? И ты использовала их на такой вот разговор со мной? На самом деле телепатия — очень трудное заклинание, но почему-то на вас оно неожиданно оказалось простым. Но сил мне дал не весь обед, иначе бы я чувствовала их прилив медленно… Не весь обед? Одно или два блюда? Я думаю, одно… Одно, значит… Гм, давайте-ка вы передохнете, а я подумаю, что это за блюдо и дам его вам, хорошо? А потом мы договорим. Да, хорошо… Спасибо вам… Ой, хватит…

Ее рог перестал светиться, и она расслабила голову, положив ее на подушку. Все? Теперь она не слышит мысли? Слава Богу… Никогда не думал, что так вознесу способность свободно мыслить. Я сейчас себя чувствовал просто загнанно. Я пытался мыслить тогда, когда говорила она, чтобы как-то скрывать свое лишнее мнение. Как это тяжело… Управлять своими мыслями намного труднее, чем кажется на первый взгляд…

Но меня теперь не волнует это. Меня волнует совершенно другое. Теперь я соседствую с существом, способным заглянуть в мою голову в любой момент, мало того, она говорила о магии. Она не говорила о том, что может использовать только телепатию, она обмолвилась о магии. Магия. А это слишком огромно и непонятно, чтобы принять это так просто.

Кто знает, может, она способна не на простую телепатию, а на нечто большее? Как насчет управления разумом? Если так, картина в голове проясняется. Жуткая картина. Ученый засылает свое творение в город, где оно вызывает у кого-либо невыносимую жалость, этот кто-то забирает ее, лечит, кормит, а потом разговаривает. Привязывается, и вдруг – пуф – и голова его уже под контролем. Все. И единорожка начинает свою подрывную деятельность. Спрячется где-нибудь и будет работать захваченным человеком. Для какой цели — страшно представить...

И что я буду делать? Что?! А ведь магия распространяется не только на телепатию. Хотя бы огонь. Всякая магия создает огонь, так ведь? Что ей мешает поджечь меня при неповиновении? Ничего. Раз – и здесь уже пепел. Захватываем другого человека, проникаем в квартиру – все, база есть. Очень просто! Или магия повыше. Забавно звучит, но она может превратить меня в какое-то животное. Хотя для чего ей это…

Странно. Я сейчас думаю о таких вещах, которые так и сяк вертят моей хрупкой жизнь, с аномальным спокойствием. Я всегда думал, что буду биться за свою мелкую душу. А сейчас я чувствую страх. Парализующий и расслабляющий мысли. Или? Обаяние единорожки. Скорее всего, это один из главных планов – заставить идти за ней человека даже без управления. Верность…

Магия! Она может сделать, что угодно! Гм… Страшно. Хотя… Я не разбираюсь в пони. Знаете, если бы эта деятельность с закидыванием профессионала по милоте, которую я предположил, действительно существовала, мир бы шел к краху. В принципе, он всегда к нему идет, однако тут бы пошли массовые беспорядки по всей планете. Анархия, пробужденная этими действиями… Боже мой…

Я даже не знаю. Эта фантазия кажется настолько идиотской, но в нее веришь. Как человек, всю жизнь видавший только свой дом, дорогу от него до работы и саму работу, я верю в это. Таков я и есть… И я создаю себе страх, касающийся моей жизни, только чтобы развлечь себя, попугать, пошевелить застоявшуюся в вечной серости душу… Как обыденно…

Мне просто нужно перестать фантазировать. Все. Жизнь, когда ты был в одиночестве и играл в свою игру страхов и теней, кончилась, наступает кое-что новое. Почему? Теперь-то я понял, что появление единорожки – надо бы, кстати, уточнить еще раз имя – не чья-то проделка. Да, возможно, люди с этим как-то связаны, но ее разум способен на многое, и это я уже понял. Ее могут искать. И это уже не какая-то фантазия – такое существо на дороге не встречается. Надо переставать воображать и посмотреть на происходящее трезвыми глазами. На данный момент ты держишь в своей квартире нечто, за что многие готовы отдать жизнь. Помни это…

Фух… Кажется, помогает… Не зря я почти каждую мою резкую речь сопровождаю опровержением… Мыслить мне вредно, заползают не очень приятные и хорошие думы. Их не остановить, но есть способ, как их сбить. И я им пользуюсь… Что ж, я хоть немного успокоился…

И все-таки… Магия! Я имею у себя дома магическое существо… Как вам, а? Телепатия, прослушка мыслей, огоньки, замораживание… Все, о чем я только догадываюсь. Что только мне не нравится – она не может говорить языком. Хорошим будет вопрос «почему?». Я думаю, такое существо взращали из эмбриона, как и все генетически-модифицированные организмы, так почему, когда она стала жеребенком и уже была готова к обучению, ее не научили говорить? Странно… Возможно, она слишком многое знала. Чтобы не болтала, у нее постарались отбить всякое желание пользоваться языком и дали телепатию… С которой она легко с нами управляется…

Погодите, она тогда что сказала? «Телепатия – трудное заклинание, но на вас оно внезапно оказалось простым». То есть, на меня… или на нас? Она обращалась на «вы», а это затрудняет понимание… Трудное заклинание. То есть, как я понимаю, скорее всего, наверное, может быть, использовать телепатию достаточно трудно, однако на мне-нас все оказалось проще. Внезапно, причем. Хм… Не может же быть такого, что б мой разум был более открытым, чем другие! Защитой от телепатии все обладают одной и той же, так что… Она говорила о нас. О людях. Она раньше никогда не говорила с людьми? Наверное… Или не знала, что говорила с ними. Подумайте, скорее всего, те люди были одеты во что-то странное, предполагаемую защитную униформу с какими-нибудь шлемами. Конечно, различные металлы могут перекрыть сигнал! Вот почему все оказалось проще. Гм…

Это все, конечно, увлекательно, но я так и не закончил с единорожкой. Я должен был найти стимулирующий к магическим силам продукт… Придется выяснять логически. И не экспериментировать, то есть, давать, черт возьми, по каждому блюду и примериваться к результатам. Не-а, все-таки не вариант. Тогда порассуждаем по-вулкански… Логически. Итак, три блюда – салат, орехи, яблоко – и одно из них дает энергию единорожке на магические действия. Чтобы понять, какой именно, нужно примерно поразмышлять о процессе магии единорожки. Ух ты, до каких я все-таки дошел размышлений… Если судить о том, что при магическом процессе рог начинает светиться и искриться, то можно предположить, что именно он и является неким органом сиего волшебства, явно подсоединенным к нервной системе. Та-а-а-а-а-ак… Подумаем… Колдовство – вещь непростая, очень непростая… Поэтому нужен некий управляющий элемент, т. е. мозг… Отдельный мозг под магию… Как управляющий элемент. Хм… А может, и не силы к ней вернулись? Может, она чуть повредила этот волшебный мозг, а пища его подправила… Тогда…

Яблоко полно клетчатки… Салат из зелени просто переполнен витаминами… Орехи… Грецкие орехи! Изумительно! Я люблю тебя, природа! Грецкие орехи… Польза для мозга. Головного мозга, но тот, что управляет магией, судя по расположению рога, находится к нему близко. Ела ли она орехи? Как она на них посмотрела, либо ела очень давно, либо никогда в своей жизни. Ха-ха! Конечно! Зачем давать единорожке полезную для мозга пищу – она же станет магическим зверем! Теперь все ясно… Орехи. Наверное, кроме грецких также повлияли и другие. Наверное…

Я прошел на кухню и достал те три пакета орехов. Всухомятку есть – примета плохая, подавишься, но на этот раз я ей не воду дам… Пусть попьет молока. Не знаю, чем ее могли кормить, но оно не помешает. Никогда. Итак, высыпаем все в тарелку побольше… Стаканчик молока, и можно идти.

Я вернулся в спальню и поставил тарелку рядом. Звездочка – буду пока так ее называть – все еще отдыхала с закрытыми глазами, и я засомневался, не переутомилась ли она. Видите ли, она разговаривала со мной с такой легкостью, слова выдавливала только в начале, а потом перешла на более приличные предложения, оттого я и сомневаюсь. Если подумать, непринужденный бег рано или поздно кончается сильной усталостью. После ощущения которой нужно хорошенько отдохнуть. Единорожка пробежала для разминки круг, сейчас покушает и на километр. А уже потом пусть спит…

Когда я сел на кровать, она открыла глаза и подняла голову. Я поставил перед ней тарелку, единорожка осмотрела ее и вопросительным взглядом нацелилась на меня.

— Думаю, это то блюдо, — на всякий случай сказал я, кивая. Какая разница, знает она язык или нет, мне так будет спокойней…

Она опустила глаза, ставшие вдруг задумчивыми, на тарелку. Вздохнула и принялась за поглощение орешков. Как я заметил, ей больше всего понравились именно грецкие, а фисташки наоборот, лежали в большом количестве нетронутыми. Надо бы ей показать их в первоначальной форме… Единорожка вдруг пододвинула головой тарелку. Все, наелась. Я достал стакан молока и поднес к ее рту, она быстро его осушила и свежо вздохнула. Некоторое время, пока я складывал тарелки, думала, а потом закрыла глаза, сощурилась и приопустила голову. Итак, у меня не очень много времени…
Орехи… А я сразу не додумалась… Вы видели орехи? Да, видела… Несколько раз… В… Простите, но у нас пока нет времени на обычный разговор. Я задам вам несколько вопросов, вы как можно быстрее отвечайте, а потом скажете что-нибудь на отвлеченную тему, хорошо? Хорошо… Так, откуда вы? Я… Я не совсем помню… У меня что-то с воспоминаниями… Хм… Ладно, ладно… Как вы объявились на мусорке? Простите, где? На… Ах, там, где я вас нашел… Вы помните? Вы помните, где я вас нашел и как вы туда попали? Я… Я вспоминаю… Я упала, потом шла… А потом какой-то зверь… И кто-то другой поднял меня и замотал во что-то… Большего я вспомнить… Не могу… Хм, вот как… Упали… А что было до того, как вы упали, не помните? Нет… Я совсем не помню… Черт… Что? Ах, ничего, ничего, это я вспомнил кое-что… наше… Так… Так… Но хоть что-то вы помните? Хотя бы фрагменты из… детства… Ой… я все помнила, но сейчас… Вы покачиваетесь. Ей… ой, вам плохо? Нет… Ничего… Я просто не могу вспомнить… Жаль, очень жаль… Напомните мне тогда, пожалуйста, ваше имя. Я его не запомнил… Твайлайт… Спаркл… Твайлайт Спаркл… Твайлайт Спаркл… Интересное имя, интересное… Скажите, Твайлайт Спаркл, почему вы молчите? Неужели вы не знаете языка? Я… Я как будто… Как будто забыла язык, на котором говорила… Но я говорила… Не надо, не стоит так сильно напрягать память для мелочей. Не знаете языка, так и не надо пытаться его "вспоминать". Науч… Кхм… Хм… Тогда… Вы когда-нибудь раньше видели людей? А это книги?

Словно по направлению чьего-то любознательного пальца, я осмотрел полки, находившиеся, справа, слева и сверху от кровати. Книги. Просто переполнены книгами. Каждая – вспышка из прошлого… Как она их заметила? Вернее, зачем она их заметила? Может, она с ними действительно встречалась… Да, я видела книги… Ой… Простите мне мою слабость… Я любила книги. Мне они и сейчас нравятся… Вот, значит, как… Кхм, Твайлайт Спаркл, там, где я вас нашел, мне на глаза попалась сумка с большими, не такими книгами… Что вы о ней знаете? Она ваша? Что?..

Она внезапно уронила голову, почти бессильно откинув ее. Черт… Переутомил… Сознание, надеюсь, она не потеряла? Я легонько похлопал ее по щекам, стараясь не задевать лейкопластырь на правой щеке. Какие мягкие щечки… Она медленно открыла глаза. Видимо, ей и это действие давалось с трудом – она снова положила голову и спокойно закрыла глаза. Устала, волшебница… Ладно, тебе пора укладываться спать и отдыхать, договорим позже… Хотя я не знаю, как…

Я, как и минут двадцать назад, поднял единорожку, предусмотрительно положив ее больную ногу себе на плечо, и перевернул набок. В принципе, я мог то же самое сделать и не поднимая ее, однако я самый деликатный из деликатнейших и наплевать на такое просто не могу… Я уложил ее, поправил голову на подушке и укрыл. Она расслабленно вздохнула, чуть пошевелила головой и копытами, и замерла, мирно засопев…

Я не без улыбки, тихо взял тарелки и стаканы, возвращаясь на кухню. Там я поставил экстренный стакан на свое место, а за остальную посуду принялся вручную… Мда… Выяснил я многое… и ничего. Она попросту ничего не помнит, ни откуда она, ни как попала на мусорку. Вот только говорила она о падении… И сразу же вспоминается то предположение. Падение… Неужели она все-таки оказалась на такой высоте? Как? В принципе… Магия. Она распространяется и на телепортацию, хотя с ней я сомневаюсь…

Сейчас кажется, что я ничего полезного не узнал, но стоит только собрать полученную информацию… Что же я выяснил? Единорожка ничего не помнит, обладает магией, не может пока что говорить, телепатия не очень трудна на мне, и ее зовут Твайлайт Спаркл. И она любит книги. Мда… Не особо продуктивным оказался опрос… Его итог: еще одни догадки и утомленная, наверное, до завтрашнего дня, единорожка. Твайлайт Спаркл… Имя, разумеется, не человеческое. Зачем ей такое дали? Понимаю, собак называют Шарик или Дружок, однако тут отнюдь не собака для такого имечка… Твайлайт… Знакомые звуки… Хм… Почему я не стал полиглотом? По пять фраз кидал бы ей… Надо будет потом разузнать об этом имени…

Так, надо покопаться в ее словах. Она ничего не помнит. А это уже о чем-то говорит. Это вряд ли последствие сотрясения, я не заметил на ее голове чего-либо, кроме обычных царапин от стекла. Да, знаю, я не врач, но я все-таки думаю, при сотрясении ранки были бы покрупнее и посерьезней! Хм… Но тогда от чего такая амнезия? Возможно… Так, теперь вспоминаем версию с накачанным заранее, не группой пьяниц, наркотиками. При передозировке, естественно, смерть, однако для пони все может быть по-другому. Ей могли вколоть что-то, мало того, что повышающее активность, но еще и ухудшающее память… Очень надеюсь, что на некоторое время. Хотя… Хочется ли мне знать, что с ней случилось? Меньше всего… Нет, я хочу знать, откуда она. Потерянную вещь нужно вернуть хозяину. Если только вещица сама не хочет потеряться…

Впутываю себя… А зачем, спрашивается? Чем я смогу помочь единорожке, выпытывая у нее свою невеселую историю? Попытаюсь как-то помочь? Восхитительна помощь: «Держись, Твайлайт Спаркл, я с тобой!» — сидя в своей квартире. Твайлайт Спаркл… Слишком длинно и неудобно. Будто по имени-отчеству обращаюсь. Твайлайт… Твай. Твайли… Тваечка… Тваюшка… Твайка… Ох, не изучал языки иностранные, зато свой мастерски каверкаю. Твайлайт… Интересное имя для единорога… Единорожки. Забавно…

Сколько ни смотрю на нее, но удивляться не перестаю. А удивляться все еще есть чему. Например, шерстка. Кто бы ее ни вырастил, вырастил он ее, кажется, в относительно райских условиях. Шерстка не очень толстая, волос по длине не больше пяти миллиметров… Видимо, место, где ее содержали, было… прохладненьким. Или… Гм, возможно, ее выпускали на улицу. Нет, конечно ее выпускали на улицу! Она бы без свежего воздуха померла быстро… Ее могли выпускать и в холодное время года, которое в некоторых странах отнюдь не холодное. Таким образом шерстка и появилась… Мягкие должны были быть условия для такого создания…

Хах, а как она назвала собаку! «Какой-то зверь»! Разумеется, собака и есть зверь, но как она это сказала… С каким испугом… Я никогда не думал, что мог в мыслях сделать такой голос. А у нее получилось…

Так, посуду я вымыл, вытер, еще раз вытер и разложил по полочкам. На часах уже… Уже без четверти три… Как время летит… Гм, до ужина остается часа три… Ненавижу ежедневное свободное время. Оно всегда у меня мучительно тянется. Первые месяцы в парикмахерской проходили под гнетом долгого рабочего дня – нужны были деньги – и вот когда я наконец смог оставить себе свободный денек, выяснилось, что мне нечем его занять. Совершенно. Я, представьте себе, живу без телевизора. Он не смог войти в важный список затрат, тем более, тогда-то времени на просмотры различного телевизионного бреда у меня не находилось. А теперь я все еще не вижу в нем смысла. Как-то я заходил к соседке сверху, той пенсионерке, Зинаиде Александровне, а она, естественно, имела телевизор, хоть я и не слышал, что бы он работал, поэтому ей довелось встреть меня с ним работающим. Мы опять поговорили, но потом она сказала, что телевизор будет скоро вещать кое-что важное для нее, и беседу придется прервать.

Я подумал, что будет полезно узнать, что же интересного телевидение набрало за те три года, что я провел без него… Зинаида Александровна была не против меня, и мы вместе сели смотреть… Честно, я не увидел чего-либо стоящего. Она смотрела один из тех знакомых, думаю, всем сериалов о хорошей когда-то любви, разрушенной чьим-то плохим поведением, сопровождающейся многочисленными скандалами, скандалами, ссорами, слезами, соплями, воплями, может, смертями, а под конец все друг друга простят и все хорошо. Это всё умудрилось поместиться в одну серию, довольно длинную, скажу я вам. И… все. Я не знал, почему я это смотрел. Наверное, это тот сидящий почти в каждом человеке легкий мазохист, который хочет истязать себя этой маленькой болью. Или такой мазохист только во мне, но в любом случае, ту серию я досмотрел до конца и уже потом попытался разложить увиденное по полочкам. Не получилось.

В общем, я тогда распрощался с пенсионеркой и как можно быстрее вернулся домой. С тех пор я больше никогда не смотрю телевизор. Он мне, в принципе, и не нужен. Думаю, люди, имеющие при себе компьютер с хорошей характеристикой, меня поймут. Таковой у меня, разумеется, есть, он всегда нужен, но не такой уж и быстрый. Были бы у меня лишние электрические детали, я бы такого наделал… Но приходится действовать только по своему дряхлому системному блоку. Нечем обычно заняться на своем компьютере, я его включал лишь для выяснения некоторой информации по городу, книгам и фильмам-сериалам. Последние я никогда не покупаю…

Ох, что-то я отошел от темы. Далеко. В общем, единственное, с чем я хочу провести свое время сейчас, это книга. И книга недочитанная. Хм… Она была где-то здесь… Почти рядом с единорожкой… С Твайлайт. Пора называть ее по имени… Ага! Вот она… Айзек Азимов, «Я, робот». Давно хотел прочитать, давно купил, давно прочел первые два рассказа – и вот сейчас вспомнил о ней. Что ж, о чем там было… Робби и Спиди… Грег Пауэлл и… Этот… Ах, забыл…

Ладно, так или иначе, я сейчас буду читать… Расположусь на диване, и начну… Итак… А, вспомнил! Донован! Майкл Донован… Вспомнил без книги! Молодец! А теперь читай… Что ж… Логика… «Полгода спустя они изменили свое мнение о межпланетных станциях…»

Глава V (Проигрыш). Вилка, шпага, на "эф-семь"...

Чёрт, плёнку заедает...

Итак, это было в три часа дня первого января. Позже Твайлайт так и не проснулась, отчего свой ужин я провел в одиноких мыслях о ней. Главным всегда оставался один вопрос: откуда она? Я думал, что такое существо может выйти только из-под безумной, но целеустремленной руки… Но узнав, что единорожка обладает магией, я стал категорически в этом сомневаться. Да что тут, я уже не мог поверить в то, что она выросла в лаборатории!..

…Если бы такое пробовали создавать… Думаю, уже бы какая-то страна внезапно начала подниматься выше своих соперников. Но этого не наблюдается. Скорее всего, Твайлайт – первый эксперимент, притом по правительственному заказу. И этот эксперимент, возможно… Сбежал? Или кто-то дал сбежать…

Но ведь… Но как такое возможно? Наука еще не дошла до достаточно высокого уровня в неврологии, чтобы создавать такой необычный мозг… Да и магия! Она же требует не только изумительного мозга, но и энергии для всяких необычных штучек, как та же телепатия. Но телепатию еще можно объяснить научно… Или нельзя. Как ее объяснить? Считывание и ввод мыслей… Разве что техника…

А что, если… Хм… Да ну! Нет… Нет, она вряд ли робот. Нет, какой из нее робот?! Я уже, кажется, не раз и не два увидел ее черты органического разума. Да и какой из нее робот без законов? Хотя бы азимовские... Раз она могла читать мои мысли... Хм... Это меня не расстроит, тогда... Тогда она все бы выдала, не жаловалась бы на провалы в памяти, которых у роботов ну просто быть не может... Значит, никакой она не робот...

Знаете, надо сделать вот как. Делать допущения. Например, допустить, что рог – механический. Да, механический, хотя корректней сказать «электрический». Электрический. И отталкиваться от этого. Как подбирание в каких-либо уравнениях! Теперь его надо только решить…

Электромеханический рог… А это может кое-что объяснить… Если поместить в рог этот самый электромеханический мозг для волшебства, фактически процессор, прицепить к нему мощный источник энергии, тогда… Тогда все может получиться! Вот только… Ммм…

Нет, это отбрасываем. Я забыл главное – ее силы были восстановлены пищей. Или маскировались, что были восстановлены? Возможно, приборы рога следили за состоянием ее мозга, что бы он не перегружался попусту… Ну, если это допустить, тогда можно объяснить магию… Но страдает логика.

Подумайте, зачем садить чудо электромеханики в какого-то единорога, когда можно создать неплохое оружие, гм? Зачем? Для эксперимента? Эксперимента ЧЕГО? Если тестировать, то можно тестировать… Отдельно…

Хм… А ведь в этом есть смысл. Возможно, таким устройством не очень просто управлять, нельзя дать ему какие-то команды, чтобы оно начало их выполнять, нет… Видимо, тут нужно профессиональное управление. А как можно сделать самую профессиональную в этой области персону? Нужно учить с детства. Желательно с рождения. И тогда мы вскоре получим настоящее магическое существо! Гениально! А если чуть суровей — «правильней» — его воспитывать… Вот вам и солдат. Магическая пехотная единица…

Снова выглядит бредом и снова заставляет подумать. Я не могу сказать точно, механический рог или не механический… Вскрывать я ничего не собираюсь. А если он окажется органическим? Теперь допустим это. Органический рог…

Как я уже говорил, это просто невозможно сделать с помощью современных технологий человечества. Напрашивается вопрос: так откуда он и, следовательно, сама единорожка? Страшно представить… Сверхмутации, как я уже говорил, теперь абсолютно невозможны… Мутации создают новый организм, являющийся слепком из начального представителя, частей от других и из каких-то новых свойств. Всегда болезней. Но магический рог! Такого в природе не существовало и существовать не может. Рог – может, его магические свойства – никогда.

С электромеханическим рогом еще собралась какая-то гипотеза… А здесь – сплошные догадки. И допущения… Тогда давайте подходить к бреду логически. Создать такой рог могли? Нет. Зародиться сам он в природе мог? Нет. Инопланетяне его вместе с единорожкой могли закинуть? Вполне, но я думаю, бесследно бы это не прошло. Допускать, что внеземные цивилизации посылают людям фиолетовую разумную кобылу-единорога, я в жизни не собираюсь. Итак, остается один логический вывод.

Она не из нашего мира!

Да, это последнее, что можно предположить. Другой мир. Гм… Я допускаю, что она с другого мира. Что тогда можно сказать? Хм… Сказать… А много чего… можно сказать…

Если попытаться представить это… Она внезапно оказалась на мусорке. Причем, по ее словам о «падении» и моему предположению с броскими вычислениями, на высоте метров пятнадцать-двадцать. Как она там оказалась? Хотела попасть в наш мир. Она же обладает магией, так ведь? Ей нужно было что-то в этом мире. И она взяла книги! Которые я не могу прочитать… Я не могу их прочитать! Раз они с другого мира, то это объяснимо… Потом, она ничего не помнит. Вернее, помнит, но не может вспомнить. И сильно устала, до сих пор спит. Хм… Думаю, переходить с мира в мир – занятие нелегкое…

Но есть одна нерешаемая загадка – она не знает языка. Но она помнит, что говорила на каком-то. Как это можно объяснить? Потеря памяти в области языкознания? Но я уже говорил, что этой кобыле ужасно повезло, головой она ни об что не ударилась, только поранила щеку. Сказать, что здесь этот язык просто не может быть оглашенным, нельзя. Почему не может? Язык, который органический, во рту, у нее присутствует, я видел, почему бы ей не говорить с его помощью? Не пойму… Совсем не понимаю…

Да я много чего не понимаю! Все в допущениях, а чего-то установить я не могу… Ох… Бог ты мой… Я должен сразу уснуть. Безоговорочно! Моему мозгу вредны такие думы…

С такими мыслями я закончил и ужин, и свой день. Поразмыслив, я решил кое-что записать из всего, что я выяснил, понял и пережил. Изложив несколько графических листочков со всеми гипотезами, имеющими и не имеющими допущения, я просто написал на бумаге все воспоминания вчерашней встречи… И знаете, что самое жуткое? Я помнил очень многое. Казалось, будто я сидел сейчас не в своей квартире в полдевятого, а там, на мусорке, под одиннадцатью часами. Я утонул в прошлом и писал, писал, писал. Для меня этот день уже перестал быть воспоминанием. Он превратился в какой-то фильм, фильм об удачливом на разные приключения и гораздым на долгие размышления человеком, пленка сознания которого то и дело встревала где ни попадя. Или в книгу, да, в настоящий роман, со своей завязкой и, похоже, ожидаемой кульминацией... Забавно, правда? И я исписал, кажется, листов двадцать. Двадцать листов! Или даже больше… Честно говоря, я не считал. Наверное, больше. Намного больше…

Но теперь я подумал о том, стоит ли записывать все дальше. Пленка действий снова застряла, и не на каких-нибудь пару мгновений – на несколько часов. Последние строки романа закончились ожидающим многоточием… Что говорить дальше? — вот он, вопрос... Есть мысли, что можно записать, но они… не те. Совсем. Сколько бы я ни думал об единорожке, я человек, и мои мысли могут уйти в свободное повседневное русло… Хотя по нему текут кислые воды…

И теперь я решил. Да, прямо сейчас! Не стоит писать ВСЕ. Нужно писать лишь то, что СТОИТ этого. Уметь выделять главное и того, о чем ты думал, и того, что понял. Записывать всё произошедшее равносильно тому, что использовать все краски на картине. Вот на одной все цвета, которые только можно получить, и на другой тоже, и на этой… Картины интересные и красочные, но они в то же время одинаковые. Взглянешь поверх – выставка одной, казалось бы, картины… И поэтому не надо писать все. Нужно вы-де-лять. Пленка не просто встряла – она продолжает идти. Но самого фильма нет. Только серые кадры…

Итак, больше нет старой тягучести мысли. С этого момента. Да…

Но что же произошло дальше? Я был увлечен своим новым занятием, я не брезговал переписывать то, что мне не нравилось, не боялся ошибиться, чтобы потом писать заново. Почему это должно быть страшно? Каждый раз, когда ты пишешь один и тот же момент, ты по-разному на него глядишь. Ведь интересно полностью узнать, что ты думал об этом, не так ли? Поэтому время даже не утекло, не убежало и не улетело – телепортировалось, хехе. Было на часах девять – и вот уже глаза слипаются, глядишь на циферблат, а они говорят – одиннадцать. Чудо! Нужно только убрать все на места…

Признаться, я долго думал над тем, спать мне на диване или нет. Теперь-то я уже знаю, что Звездоч… то есть, Твайлайт, тьфу, не устроит мне погром, проснувшись на кровати, но… Но… Я не знаю… Мне не хочется оставлять ее одной… Зачем оставлять ее одной? Она что, страшный зверь, чтобы так с ней поступать? Но ведь она и разумное существо… А каждому существу должно быть отведено личное пространство. Рядом спят только… Только...

Ну нет! Нет! Ради самого себя – нет! Не стоит оно того! Она ведь уже поняла, что не в плену, так что вряд ли начнется истерика ночью. Не надо, в прошлый раз ты хорошо ощутил на себе всю подноготную этих полежанок на полу. Еще раз поболеть спиной уже не хочется… Друг мой, привязанность – вещь вредная. Если уж хочется спать недалеко от единорожки – ложись сразу с ней. Не хочешь? Вот-вот. Тогда со спокойной, я надеюсь, душой укладывайся спать на диван… Вот и все дела…

Я все же улегся на диван, но мысли о том, что я сегодня узнал и какой будет сегодняшняя ночь для Твайлайт, не давали мне покоя. В голове вырисовывались и огромная база, где в вертикальном стеклянном цилиндре в зеленоватой жидкости плавает единорожка, подсоединенная ко многим аппаратам и обвернутая десятками трубок, и полигон, на котором фиолетовые, бросающие искры заряды разбивают вдребезги танк, и радужная страна, в которой единороги разговаривают с бабочками, читают книги на розовых облаках и нежатся в лучах Солнца… А потом снова база, но там в цилиндре уже нечто радужное, блестящее металлическими деталями и освещающее все двумя крупными красными окулярами… Потом вдруг поле и человек в военной форме держит что-то в руках. Но не автомат, он держит в руках палку, на конце которой рог, и взмахивает ею, отчего один человек вдруг стал пеплом, другой превратился в мелкую лягушку, а третий сказал резким, крикливым голосом: «Kein Gift! Essen! Sieg ist in Essung! Man darf nicht!»… И розовое облако, разрывающееся на части и окруженное множественными трубками, уходящими в никуда…

Нет, я еще не уснул по-настоящему. Это был лишь полусонный бред. Для меня сон – отдых мозга, как я уже говорил, он вот уже несколько месяцев проходит полностью пустым, за исключением двух последних дней, и минуты этого отдыха были для меня мгновениями покоя…

Но я все-таки ушел в страну грез. Бред медленно уступил место темноте… Сонливой темноте...

---

Беги. Беги к нему. Беги к Свету. Он близко. Он рядом. Совсем рядом. Тьма. Ты ее не видишь. Ты ее чувствуешь. Она вокруг. Повсюду. Везде. Но Свет рядом. Не бойся. Беги к нему. Он поможет тебе. Беги же. Беги! Стоишь. Не знаешь, почему ты стоишь. Почему не бежишь. Ты должен бежать. Но ты не бежишь. Тьма идет. Ты стоишь. Стоишь… А Тьма идет…

Вот с чем начинался мой новый день. Третий раз подряд я вижу это. Черт побери, мне это очень, нет, мне это совсем не нравится! Если уж «кошмарики» снятся целых три дня, да еще и без остановки… Хм… Ну а если подумать? Они же мне всегда снились не просто так. Странно, конечно, но что правда, то правда – тот день, следующий за «кошмариком», будет иметь в своем арсенале происходящего какое-то одно крупное и, я не постыжусь этого слова, ибо оно хорошо все характеризует, крутое событие. Либо же то, что не происходит ото дня в день…

Гм. А что у меня произошло позавчера? Я нашел единорожку, Твайлайт. Великая, скажу я вам, была находка, это просто очевидно. Ладно, а вчера? Вчера… Вчера я выяснил, что она, оказалось, еще умеет думать и к тому же обладает магией, например, телепатией. Нет, тут тоже нечего сказать, у меня голова просто взорвалась от этих новостей… То есть, все было, в принципе, логично. Оба «кошмарика» были увидены мною, по расписанию судеб, так сказать… Но тогда что сегодня? Что удивит меня сегодня? Что снова перевернет все с ног на голову в моей голове?

Боюсь представить… Впрочем, не надо этого делать. Здесь, как с книгой или фильмом – вечно гадаешь, что же сейчас произойдет, что же вот тут будет, а как только наступит переломный момент – ты все равно удивляешься. Или разочаровываешься. В моем же случае есть смысл оставить попытки к догадкам, иначе я даже не разочаруюсь – убьюсь, встретившись с этим самым предсказанным событием…

Однако сбить думы об этом событии никак не получалось. Все время, за завтраком, в душе, да даже когда я просто сидел, в голове крутились варианты разворачивающегося будущего. Отгонять их было уже бессмысленно – если уж река потекла, ее не остановить… Но спокойней от бурлящего потока мыслей не становится. Просто если подумать… Как меня потрясло то, что она имеет разум? Сильно, но стоит занять мой мозг чем-то другим, и все в голове утихомится. Однако если я снова представлю все, что может повлечь за собой это неожиданное обстоятельство, меня снова бросает туда и сюда. Но не в этом дело – если уж я до сих пор могу поражаться этому открытию, и еще буду так делать, наверное, с неделю, то какая равносильная новость меня ожидает сегодня? Что она все-таки робот? Что она какой-то эксперимент, весь гнев которого откроется с минуты на минуту? У-ух…

Вот поэтому я не должен фантазировать. Голову может забить настолько страшная фантазия, что в нее невольно начинаешь верить… Боже мой…

Но мои мысли перетекли в другое русло, когда я еще раз оглядел Твайлайт. Да, она продолжала спать, хотя я понадеялся на то, что она проснется к завтраку, который я собирался готовить. Но она тихонько сопела, уставшая от вчерашней болтовни по головам, а мне нужно было действовать. Остановлюсь – и уйду в бездну мыслей.

Тогда я снова покрутил в голове наш коротенький, произошедший недавно разговор, стараясь уловить из слабых слов моего мысленного голоса хоть какую-то новую информацию. Внезапно передо мной отчетливо встало слово «язык». Язык… И тогда я подумал о том, что обучить ее языку надо в первую очередь. Я так до сих пор и не понял, сколько сил забирает у нее телепатический разговор, но уверен, что немало, однако как-то общаться с ней мне надо. Обязательно. Но как обучить единорожку говорить, если она не издавала каких-либо звуков? Никаких! Словно никогда не пользовалась голосом… Что не может не удивлять… Поэтому ее надо обучить языку. И так как полиглот из меня все еще не вышел, обучать ее придется родному великому и могучему русскому языку…

Но встает одна проблема – как? На словах это просто. Вот просто взять, и обучить! Но на деле… Это как попытаться научить говорить младенца. Мало того, что я не знаю, имеет ли она голос, так ведь и о способностях к обучению мне также ничего не известно… Обучится ли она? Будет ли она учиться? И как мне ее, черт возьми, учить?! Я могу вспомнить годы начальной школы и даже детского сада, но это поможет только со стороны. Как там нас обучали? А-а…

Да, изумительно, я не помню этого! Прекрасно, не правда ли? Что я буду делать? Нужно научить ее говорить и читать, а уж после этого проблемы потихоньку сойдут на нет… На что я надеюсь…. Что ж, ничего не поделаешь, мне придется начинать с азов. С букваря… С обычного букваря…

Я, все думая об этом обучении, начал выходить из квартиры и вдруг услышал знакомый звук. Прислушался… Погодите… А… Скрипка. Да, это была скрипка… Видимо, Зинаида Александровна снова… Зинаида Александровна… Она же… Нет, погодите…

Она же работала учителем! Точно! Она говорила об этом… Да, учителем… Да… Учителем, учителем. А чем, спрашивается, мне это поможет? Ну, работала она учителем, притом начальных классов – просто судебный подарок – но я же не могу пригласить ее поучить мою единорожку? Твайлайт! Или…

Или все же могу? Я… Я не знаю. Вот почему я не могу? Почему? Это какой-то секрет, что ли? Ну, да… Об этом особо разглашаться не стоит… Однако что мне будет, если я посвящу в этот секрет обычную одинокую пенсионерку? Нет у нее мужа… Родственники живут далеко… А о своих сыновьях или внуках она даже не говорила. Ни слова… Что может произойти? Кому она может рассказать? Ни-ко-му…

Но как она отреагирует? Люди… Людей никогда не понять. Она спокойна и равнодушна ко всему, что происходит в мире, но болеет сердцем за все горести, которые она видит у других. Таких женщин, таких бабушек очень редко можно встретить… Конечно, учителей я видел мало… Но что она сделает, когда увидит у меня Твайлайт? Как она отреагирует? Вдруг она настолько добропорядочна, что позвонит, там… куда-нибудь… Куда-нибудь позвонит, и все! Конец всему! Но… Но если я попрошу… Если я попрошу не говорить… Может, она не поймет, почему… А может, и поймет… Но она не скажет. Я знаю ее. Хоть я и вижу ее редко, но честные люди и… настоящие люди видны всегда. Их не забыть…

Так почему я боюсь? Почему я не хочу говорить ей об этом? Она нужна мне! Чтобы обучить Твайлайт! Она не скажет, черт возьми!.. Чего я боюсь? Чего? Аргх… Или… я не боюсь? Не боюсь вскрыть тайну? Я даже не боюсь последствий… Но я боюсь чего-то другого… Может, того, что она как-то повлияет на единорожку? Хм… Ревность. Неужто мне было так нетрудно дойти до этого чувства? Всего лишь сутки, а мысли ползут нехорошие…

Что ж, надо охладить голову. Не буквально. Сколько раз я впадал в панику и злость, когда в голове наступал кавардак, столько же я поправлял его и ставил все на месте. Этот момент – не исключение. Итак, представим, что я ничего не сообщаю о Твайлайт, но… Что делаю? Расспрашиваю об обучении русскому языку? Разумеется, это навлечет вопросы… Можно соврать об интересе, однако сколько я с ней разговаривал, никогда не касался темы ее работы, возможно, пойдут подозрение, чего мне не надо… Хм…. А можно об информации для доклада. Доклада родственницы. Дальней. Я ведь успел ей всю свою судьбу пересказать…

Ну хорошо, прикрылись тем, что хотим помочь своей далекой кровинушки, можно спрашивать. Спрашивается, о чем я должен спрашивать? Гм? Я даже не знаю, о чем мне спрашивать! Я ни разу не встречался с персонами, не просто не имеющими каких-либо знаний в русском языке, а даже никогда не говорившие, не знающие никакого языка. Как мне действовать? Я могу попробовать… Я могу сделать обычное обучение, дилетантское – указывать на предметы и называть их. Конечно, чтобы набрать нормальную речь, придется помучаться несколько месяцев, может, даже год… И не факт, что все получится. Выучит она несколько слов, и все, больше не сможет. Как в той книге о стульях… Забыл… Впрочем, неважно. Я просто не знаю, о чем мне уточнять.

С другой стороны… Я могу все-таки сказать, что у меня в квартире есть кое-кто, требующий личного, не общего обучения, потом опишу проблему. Хм… Я же могу ее не сразу позвать, так? Тем более, у нее могут быть дела… Можно придти к ней и обговорить это. Возможно, она откажется… Хотя такие люди, как она, в помощи, которая к тому же касается их специальности, не отказывают. Я попробую все перенести на завтра… О-ох…

Все равно маленький страх есть. Я его не могу назвать тем воображорским съеживанием, все же имеются стоящие причины побаиваться своих шагов. Все может произойти, хотя бы мой страх насчет ее реакции, не сообщит ли она кому-то еще, вдруг она тоже никогда не встречала тех, кто просто не знает языков, вдруг сердце схватит от внезапности, что у меня в квартире единорожка, вдруг Твайлайт не сможет обучиться… Словно шахматы невнимательного. С каждым стуком поставленной фигуры в сердце забивается гвоздик боязни, что ты снова упустил из виду важный путь. И ты держишь страх, и глядишь на противника, хладнокровно и задумчиво уставившегося на занятую тобой клетку. А твои глаза уже рыщут по полю в поисках ошибки, не могут ее найти, тревога нарастает…

Ввести кого-то в свою тайну – опасный ход. Причина, ради которой я на него хочу пойти, имеет свои преимущества, но не выглядит приоритетной. Общение может производиться не только языком, но и мимикой, жестами, недаром столько глухонемых продолжает жить среди обычных людей. Эх… Я запутан самим собой. Я стараюсь методично тянуть нити логики и точности, но в итоге все запутывается в чертов узел. Если много думать, пусть даже и ради безопасности собственных действий, можно уйти в непроходимые дебри стратегии, а я, кажется, не на захват иду. Думаю, стоит просто поставить перед собой то, что есть некоторый риск, маленький, но он необходим для… помощи. Помощи Твайлайт. Учить ее языку жестов, когда у нее поврежденные, и вообще копыта, просто бессмысленно. Что ж… Я решил. Я должен поговорить с Зинаидой Александровной…

Я продолжал себя тогда неуютно чувствовать. Я переоделся, снял все уличное и вернул шорты, накинув для приличия белую рубашку и после этого поднялся на этаж выше и, вздохнув, постучал. Эх… Была не была. Фигура поставлена…

…Дверь медленно, будто тормозясь моим взглядом, открылась, и в дверном проеме показалась маленькая, одетая в длинное платье и домашнюю блузку, с шалью на плечах и в очках, женщина – Зинаида Александровна, или тетя Зина, как я один раз ее назвал. Забавно, но сейчас, благодаря очкам и прищуренным глазам, было очень просто представить ее между рядами парт, снаряженных строго одетыми учениками и ученицами, что с уважением глядят на добрую, но острую взглядом учительницу... Порхающий образ растворился, когда тетя Зина, буду так называть ее про себя, издала изумленный возглас, вспомнив в высокой фигуре перед собой соседа снизу.

— Милок, это ты! Заходи, заходи, я как раз хотел попить утренний чай… — милок. Как она любит меня так называть…

— Доброго вам утра, Зинаида Ивановна, но…

— И тебе тоже доброго утра! Заходи, зачем стоять...

Так, надо ли мне заходить? В принципе, за чашкой чая любо-дорого поговорить о приятном, но и не будет лишним обмолвиться о чем-то более серьезном. Я кивнул, и улыбающаяся тетя Зина развернулась и, ухватив шаль, быстро пошла вовнутрь.

— Только я, Зинаида Александровна, долго не засижусь...

— А что это ты решил зайти? Небось, соскучился у себя в комнатке один? Нехорошо же тебе живется, — видимо, она не расслышала. Ничего, я еще успею сказать свое… Тем более, что квартира, в которую я попал, всегда стоила описания.

Как Зинаида Александровна мне говорила, до того, как они с мужем купили дачу, они жили здесь, и след мужской руки на всей квартире был виден не сразу, вот уже десять лет прошло, но стоит только присмотреться… Прикрученные намертво шурупы, множество заполненных всякой бытовой мелочью полок, на которых можно разглядеть глубоко вбитые шляпки гвоздей, легонько поскрипывающие двери... Квартира была похожа на какой-то загородный домик по всему внутреннему убранству и мебели, на стенах – обычные зеленоватые обои, в гостиной вдалеке на стене висел ковер – мда, в гостевании у тети Зины было много надолго удививших меня моментов, – окна, вопреки всем ремонтам, были обычные стеклянные. Все-таки странно, что она ни к кому не обращалась по этому поводу. Или нет… Не странно... Если привыкаешь к своей жизни, то какие-то мелочи, как окна, кажутся уже чем-то незначительным, чтобы их менять…

Я медленно шел по знакомому пути от двери до кухни. По другому я, кажется, вообще никогда не ходил. Эта квартира, по моим наблюдениям, была не такой уж большой – прихожая, обувь, вешалки, налево – дверь в санузел, проходишь дальше – перед тобой раскрывается гостиная, вдали дверь в спальню, а слева – вход на кухню, где тетя Зина хлопотала с чайником…

— Зинаида Александровна, я хотел с вами кое-что обговорить.

Я на пару секунд остановился в дверном проеме кухни, только чтобы оглядеть гостиную. Эта относительно большая комнатка всегда была для меня шагом в прошлое. Вы только подумайте, сколько в моем городе может быть таких редких мест? У правой от меня стены стоит старый шкаф с видимыми сквозь стекло множественными сервизами, черно-белыми портретами, на которых я узнаю украшенные молодостью острые глаза, подарками, наверное, от родственников – в основном только новогодние, символичные… В углу на маленькой тумбочке стоит тот самый телевизор, что я до сих пор проклинаю, большой и электронно-лучевой. Удивительно… Похоже, Петр Борисович тоже очень любил телевидение… Эх, повстречался бы я с этим мужиком…

— Милок, что же ты стоишь? Садись…

Я вздохнул и вошел в кухню. Она была маленькая, да, похоже, тёте Зине большего и не надо – холодильник, стол, шкафчики, ни больше, ни меньше. Зинаида Александровна уже сидела, насыпая мне сахар – как я сказал, что хотел бы сладкого чая, так она сразу принялась ложить сахар. И теперь у меня всегда сладкий чай. Будто до скончания веков. Что поделаешь, такая щедрость…

Я медленно сел на стул и взял в руки чашечку. Она умеет делать вкусный чай, в этом она просто бесценна… Висело немного неловкое молчание. Я отпил чайку и откашлялся…

— Зинаида Александровна, я пришел, чтобы кое-что с вами обговорить…

— Хочешь посоветоваться? Друзья появились?

— Нет… тетя Зина, нет…

— А о чем же ты хочешь поговорить со старенькой Зинаидой Ивановной, гм? – она тихонько засмеялась.

— Помнится… Вы говорили, что когда-то работали учителем…

Ее лицо поменяло свой вид. Да, я говорил, мы никогда не касались этой темы, тетя Зина лишь упомянула, что эта работа некоторое время мешала ей… И сейчас она с какой-то серьезностью глядела на меня. Признаться, под таким взглядом было трудно думать о чем-либо другом.

— Да, милок, говорила.

— Вот… — я запнулся. Я не знаю, что говорить. В голове перемешались сотни раз проговоренные фразы, и на язык не лезло что-то нужное. Мне нужна ее помощь… Мне нужна ее помощь! – Я хочу попросить вас о помощи… касающейся этой работы…

Пауза насторожила ее – она прищурилась. Ни дать, ни взять, настоящий учитель! Она словно высматривает в моих глазах настоящую цель. Пока я чувствую себя уютно под этими юркими глазами, но защита сыпется…

— Тебе нужна помощь с обучением? – и как настоящий учитель, она перехватила инициативу…

— Да… Только, хе-хе, не со своим… Мне нужно обучить кое-кого другого…

— Другого? Кто у тебя такой «другой» появился, раз ему требуется обучение? Дитя?

— Да нет, Зинаида Александровна! Кхм-кхм, это…

Погодите-ка… А должен ли я раскрывать все карты? Раз уж я хочу попросить помощи, я могу попросить только помощи, а о аспектах внешности и другой мелочи можно поговорить… потом. Раз уж она работала в начальных классах…

-…это не мой ребенок. Его… Его отправила ко мне одна очень, ОЧЕНЬ дальняя родственница… У нее некоторые… проблемы с мужем, а у меня как раз отпуск, вот она и… отправила…

— Ох, неужели родственники о тебе вспомнили? Как живет здесь один, так не знаем, а как нужно что-то, так, пожалуйста, возьми… Ни стыда, ни совести…

Я про себя вздохнул. Слава всему святому, она ничего не заподозрила. Или скрывает, что не заподозрила…

-…так и так всех их! А привезли они его недавно, так? Я не слышала голосов.

— А он… Она тихая… Вы бы знали, как ей жилось с тем… отцом…

— Так это девочка? Ой, как это хорошо! Девочки в основном такие прилежные ученицы, с ними никаких трудностей! Только потом, когда вырастают, становится сложнее…

Она переходит к воспоминаниям… Возможно, это хороший знак... Да не может быть такого! Все как-то слишком легко. Нет, я, естественно, понимал, что она не откажется, но чтобы так быстро…

— То есть… Вы поможете мне?

— Милок, я даже пока не знаю, чем именно тебе нужно помочь. Тебе нужно научить ее всему, что проходят в начальной школе, или чему-то одному? Я посмотрю.

Такого голоса я, буду честен, никогда еще не слышал. Даже если я напрягу свою память и повспоминаю своего учителя, все равно оттенки его голоса не сравнятся с деловитостью Зинаиды Александровны. «Я посмотрю». Я не сомневался в ней, но эти слова напрягли меня. Она может отказаться? Я не могу предполагать. Но я думаю, что общее обучение намного труднее целенаправленного… А это должно как-то влиять на выбор...

— Она, в принципе, довольно умный ребенок, но… у нее проблемы с русским языком.

У нее поднялись брови. Она… Удивилась? Ух ты…

— Хм… А какие проблемы? Речевые или письменные?

Речевые или письменные… Черт, лишь бы не впасть в панику от таких резких вопросов…

— Р-речевые, — я вздрогнул, вспомнив о своей речевой проблеме. Ее, если я не ошибаюсь, называют картавостью. В первый раз Зинаида Александровна подметила это словами «Ой, вижу, тебе тоже с «р» не повезло…», и после этого не говорила ни слова об этом. Что ж, сейчас я сам это вспомнил…

— Речевые? – тетя Зина засмеялась. – Признаюсь, ты меня немного напугал, когда сказал о помощи с моей учительской стороны. Я уже подумала, ты мне примерил роль репетитора… А на деле оказалось – старый добрый логопед. Придется вспомнить старые логопедические годы, — она усмехнулась.

Я почувствовал облегчение. Нет, это мягко сказано, словно гора с плеч свалилась! Значит, она поможет мне… Это хорошо… Конечно, прекрасно, однако попросить ее было самым легким – впереди самое интересное…

— Значит, вы поможете мне?

— Конечно, милок, как я могу отказать?

— Спасибо… Тогда давайте договоримся о времени… Когда вам будет удобно приходить ко мне? Я приму любое время, кроме, конечно, ночи…

— Я свободна всегда, если ты разрешишь, могу приходить даже во время принятия пищи...

— Это очень хорошо! Значит... Вы можете придти в любое время?

— Конечно. Как насчет времени с часу до четырех и, если понадобится, с семи до девяти?

— Как раз, Зинаида Александровна. Значит, мы решили?

— Разумеется. Только подожди, я кое-что поищу… — она встала, забрала свою и мою уже пустые кружки, поставила их на стол и удалилась из кухни…

«Подожди»?! В смысле, она собирается пойти прямо сейчас?! Ох, нет, нет… Нет! Я не могу сейчас… Я ведь хотел ее пригласить… Когда Твайлайт очнется… Завтра… Или послезавтра…

— Зи-Зинаида Александровна… Куда вы?

Я вышел из кухни и взглянул в гостиную, в шкафе которой тетя Зина что-то искала…

— Сейчас, погоди, я возьму одну книгу, я в нее в молодости много чего понавписывала, сейчас, со склерозом-то, очень полезная вещь… До сих пор помогает…

— Вы собираетесь идти прямо… сейчас?

— А как же, милок? Мы еще договоримся, но мне не терпится увидеть эту девчушку… Мне же еще учить и учить! Нужно познакомиться, я должна ее поспрашивать… Милок, это просто так не делается, с такими детьми нужно совсем по-другому… Ты все-таки не ходил к логопеду? Я вижу, тебя это удивляет…

Нет, нет! Мне этого не надо... Нет! Да ведь... Так быстро все.... Ход ферзем, шах королю... Риск потерять ферзя... Ох, черт! Черт! ЧЕРТ! Че-е-е-е-е-ерт... Что мне делать? Встречать ее? Встречать... Да ведь просто встретить... Или проводить... Так... Так! Опять успокоиться. Снова? Не опять, а... Тьфу, путаюсь...

— Милок?

Что произошло, черт возьми? Она всего лишь придет к тебе на сутки раньше, чем ты планировал. А в чем проблема? Неужели чтобы показать единорожку, надо, там, какие-то тренировки или репетиции? Всего лишь провести ее в комнату и показать. А потом поговорить... Все просто, не так ли?

– Ох, дура старая... Понаскладывала всякой всячины в шкафы, только чтобы затерялось! Прости старуху, милок, подожди еще минуток пять, мне нужно тут в шкафчиках порыскать...

Минуток пять... Что ж, повезло тебе... Есть время подумать... Или... Даже нормально приготовиться! Хм...

— Тетя Зина, а давайте вы хорошенько поищете свою... книгу, а я пойду и... приготовлю... девочку? Когда вы книгу найдете, придете и постучитесь.

Она выпрямилась и прищуренными глазами посмотрела на меня. Под таким не хочется что-то прятать... Или скрывать...

— Ну, милок, хорошо, я тогда здесь все перерою, но найду эту книженцию... А потом приду, не беспокойся.

— Хорошо, Зинаида Александровна... Я тогда... жду...

Я не стал задерживаться и быстрым шагом вышел из ее квартиры. Я закрыл дверь и спустился в с свое маленькое убежище от внешних психологических атак — квартиру — и, прикрыв уже свою дверь, запрыгнул на диван.

— Черт-черт-черт-черт-черт-черт-черт-черт-черт-черт...

Так... Вроде успокоился... Вдох-выдох, вдох-выдох... Итак, у меня пять минут на то, что бы приготовить все к приходу тети Зины, которая собирается учить моего единорога. Единорожку. Что, вернее, в чем заключается это... приготовление? Во-первых... Во-первых, встать и отдышаться. Лежать, уткнувшись в одеяло и шептать самопроклятия — не лучшая форма для подготовки и подбадривания.

Я встал, выпрямился, чуть попрыгал на месте и вприпрыжку добрался до спальни. Твайлайт так и не проснулась, и я тихонько присел рядом. В принципе, я могу разбудить ее еще при Зинаиде Александровне... Однако каким зверем я буду в глазах такой доброй женщины? Зверем... Да мне бы безумцев ее глазах не оказаться, не то что зверем... Аргх!

Я закрыл лицо руками. Может, все-таки стоит ее разбудить? Я бы ей объяснил, что сейчас ты увидишь еще одного человека, не надо бояться, он очень добрый. Но ты должна вести себя спокойно, этот человек очень... старый. Что значит старый... Слабый. Поэтому с ним надо быть осторожным... И этот человек поможет тебе говорить. Научит языку. Ты же будешь ее слушать, так?

О, привет, безумие... Разговариваю сам с собой, будто с кем-то другим... В мыслях. Надеюсь, сойдет с меня это напряжение, если тетя Зина поможет... Я с ней и тревогу разделить смогу... И даже планы насчет нее обсудить... Я за пару дней уже начал утомляться от дум. Хорошо, что я начал записывать, но все-таки моя сумбуроносная голова все равно делает из самых устойчивых моих мыслей коктейль а-ля Мадо. А если будет со мной кто-то, кто легко отсеет бред от возможной правды, а потом поможет найти истину... Ведь она учитель! Хоть и старая... Старость — физический признак. Может, она что-то забудет, но ее учительская мудрость, которая не за год набирается, остается с ней на всю жизнь, и она мне не просто поможет... Она меня может даже спасти... Извините меня...

Я резко развернулся. Она лежала, чуть приподняв голову и уже освещая саму себя магическими пылинками... Простите меня за обман. Я не спала... То есть, как я вошел, ты все слышала? Вы расстроились? Разозлились? Простите меня, пожалуйста! Но мне страшно каждый день просыпаться и не знать, что будет сегодня... Я-я хочу знать... Ты боишься? Д-да... Чего? Меня? Нет, нет, не вас... Вы помогли мне. Спасибо вам за это... Большое спасибо. Но мне страшно от того, что вы ничего мне не говорите. Я не знаю, где я, откуда я, кто вы, зачем я здесь... А вы не говорите ничего об этом. Только спрашиваете... Хм... Ты тоже меня прости. Я вчера пытался... смягчить... смягчить наше знакомство, однако, как я слышу, полностью это сделать у меня не получилось... Ничего, мистер, я тоже могла вести себя неправильно... Давай...те лучше поговорим о деле... Погодите, вы, эм... прочитали все, о чем подумал? Я проснулась от громкого звука, а потом услышала быстрые шаги. Я приготовилась и случайно прочитала то, о чем вы подумали вне этой... комнаты... Неплохо я хлопаю дверью... Кхм, это облегчает дело. Вы поняли, о чем я думал?

С гостиной донесся стук. Это она? Тот человек? А... Э... Да, да, она... Теперь мне... придется ее встретить... и показать вас ей... Что с вами? Вы боитесь? Почему вы боитесь? Чего? Простите, я должен идти... Сейчас я ее встречу... Встречу... Я иду ее встречать... Так... Так, она меня не сможет слышать? Черт, я это и проверить никак не могу... Ладно, поверим судьбе, что она уже не слышит. Что ж, она, надеюсь, из моего хаотичного потока мыслей хоть что-то правильно поняла, иначе дальнейшая ситуация разовьется... Незабываемо. Ох... Что ж, вот и вы, тетя Зина...

Она не переоделась. Да и зачем? Она все-таки помогает своему соседу, не на дом к ученице приходит. Да даже если бы приходила, ей и не надо было менять одежду — старенькая блуза и длинная юбка создавали домашнее, но строгое ощущение... В руках она держала среднюю по размерам книгу, всю насыщенно-кровавого цвета, между страницами которой, словно закладки, лежало множество записок листочков не от нее...

— Еще раз здравствуй, милок. Я уж думала, не найду ее, а она под беретиком оказалась... Ну, где наша девчушка-тихоня? Неужели она свою учительницу не встретит?

— Она... Кхм, то есть, я решил, что вы поговорите на кровати в спальне, там и обстановка уютней, и она успокоит свое волнение, пока будет готовить комнату. Извините, если что-то не так...

— О, не беспокойся, все хорошо. Значит, в спаленке будем говорить? Хорошо... Как ее хоть зовут? — спросила она почему-то шепотом...

Имя, имя, имя, имя! Как я мог забыть... Черт... Имя...

— Оля...

Во выпалил, а! Оля... А почему, спрашивается, Оля? У меня не было знакомых с таким именем... И родственников, каких знаю, тоже таковой не имеют... Да, у нас безолие в генах...

— Оля! Олечка... Какое умное имя! Отличницей будет!

Она засмеялась, и я, приняв это за готовый знак, повел ее к спальне. Сердце начало бешено колотиться от каждого сделанного шага в сторону белой двери моих покоев, занятых единорожкой. Квартира, кстати, у меня устроена чуть по-другому — видимо, прежние хозяева устроили капитальнейший ремонт, и не оставили между кухней и гостиной стенок. Туалет у входа, как и у Зинаиды Ивановны, но выходишь — и на глаза сразу попадается дверь в спальню. Идешь, а слева не дверь — сразу стол для еды и сама, так сказать, кухня. Мне захотелось потянуть время и пригласить ее туда, но как только представлю эту абсурдную ситуацию, появляющуюся в голове, желание моментально отпадает.

Время как будто замедлилось. Вроде от главной двери до двери спальни всего-то шесть-семь моих шагов, а кажется, будто каждый из них занимает почти десять секунд. Адреналин? Если так, я, похоже, очень эмоциональная личность...

Около двери я не удержался.

— Зинаида Александровна, остановитесь... пожалуйста. Я хочу с вами кое-что обговорить.

— Хорошо, милок... Что ты хотел сказать? Мы что-то сегодня то и дело, что обговариваем...

— Я хотел сказать, что бы вы... Что бы вы были готовы. Она... Она может вас шокировать.

— Шокировать? У нее психологические проблемы?

Про себя я усмехнулся — она умела понимать, притом еще и спрашивать так, чтобы понять больше...

— Нет, она нормальный ребенок...

— Внутри. Я поняла. Уродство?

— Тоже не совсем то...

— Как так? То есть, она, так сказать, уродец и не внешне, и не внутри, но я как-то должна ошокироваться?

— Видите ли, у нее... Скажем так, мутация. Она не урод... Относительно.

— Но что с ней? Мутации, градации, тьфу ваши словечки...

— Вы лучше поглядите сами... Я не смогу описать...

— Хорошо, хорошо... Давай уже, показывай свое чудо чудное...

Я вздохнул — обстановка дала мне чуть-чуть уверенности — и открыл дверь. Твайлайт как-то смогла чуть вылезти из-под одеяла и поставить переднюю ногу рядом, чтобы приподнять голову повыше. Ее любопытные глаза сразу начали прыгать по маленькой тете Зине, то изумленно поднимая брови, то хмурясь, похоже, встречая что-то непонятное. А Зинаида Александровна... Она замерла в проходе...

Момент показался мне каким-то... величественным, что ли. Таким, как это говориться... Эпичным! Эпичным... Не хватало пафоса... А он уже лезет на язык... Ай, ладно, никто не осудит...

— Ее главная ненормальность — она не человек.

— Батюшки...

Глава VI. Не местный, я так полагаю

Я считаю, что человеку нужно верить только в самом крайнем случае!

Шла вторая минута вечности…

Твайлайт осматривала меня и Зинаиду Александровну, Зинаида Александровна не двигалась после своих слов, а я пытался выждать из этой картины хоть какое-то самостоятельное продолжение. Когда вечность затянулась, я откашлялся и вошел в комнату, встав почти между ними, но не обрывая их взглядов. Тетя Зина с изумлением смотрела на единорожку, как мне показалось, прямо в глаза. А глаза самой единорожки прямо-таки прыгали, не останавливаясь на одном месте… Вот это да. Я впервые вижу Зинаиду Александровну в деле….

– Кхм-кхм, Зинаида Александровна, послушайте…

– Почему ты сразу не сказал мне о ней?

Я готов был упасть. Она угадала, что Твайлайт женского пола… К тому же, ее тон говорит о быстром приспособлении к этому случаю, что не могло произойти… Без вмешательства…

– Погодите, Зинаида Ивановна! Я все вам объясню, но и вы постарайтесь сделать то же самое.

– А что мне надо объяснить? Здесь, кажется, я мало что могу сказать.

– Но ведь я не говорил вам, что она, – я указал на единорожку и заметил, что она спрятала голову под одеялом, – это она! Откуда вы это поняли?

– Милок, ты сказал, что у тебя девочка. Как я вижу, это девочка… в другом смысле. Ну скажи, как такая прическа может быть у мальчиков?

Я задумался. А ведь правда, то, что Твайлайт, хе-хе, девочка, определить можно за пару секунд. То есть, все вполне логично? Но как она так быстро привыкла?

– Хм, а вы правы… Но скажите мне, как можно так быстро привыкнуть к виду фиолетового единорога с человеческим лицом?

– Ах… Единорог… Спасибо, что напомнил. Милок, я слишком много повидала в своей жизни, чтобы такому поражаться до косточек. Если так делать, сердца не напасешься.

– Тетя Зина, вы не перестаете меня удивлять.

– Я вижу умные и думающие глазки, милок, а это самое главное. Неужели я должна менять свое отношение только потому, что она фиолетовая и у нее на лбу рог? Если она сможет учиться, я научу ее…

Казалось, во мне с каждым словом перестраивались шестеренки механизма жизни. Я даже не задумывался над этим… По отношению к Зинаиде Александровне. Как я мог приравнять ее к тем личностям, которых то и дело встречаю на улице? Она всегда думает по-другому… Однако разговор у нас идет слишком быстро.

– Зинаида… Александровна, – почему мне так часто хочется сказать «Ивановна»? – Я буду вас спрашивать, а вы отвечайте честно, хорошо?

– Я не хочу тебе лгать. Да и как ты мог об этом подумать?

– ХОРОШО?

– Хорошо, милок, все мои слова будут честны.

– Надеюсь… Итак, тетя Зина, вы поможете мне?

– Да, кстати, если я имею право на свой вопрос…

– Я не запрещал спрашивать, тетя Зина.

– Ты просил меня помочь с русским языком этому милому созданию. Ты был серьезен?

– Да. Я лишь пересказал свою проблему… по-другому…

– Ты говорил, что у нее речевые проблемы. А на самом деле?

– На самом деле она даже не знает русского языка. Мало того, она никакого языка не знает…

Зинаида Александровна подозрительно посмотрела на спрятавшуюся под одеялом единорожку. А что это она спряталась? Испугалась? Никто же не кричал… А тети Зины она бы не испугалась. Да и как она могла испугаться? Она же минуту назад пожирала ее взглядом…

– Откуда она у тебя?

– А вот здесь, Зинаида Александровна, вы уходите слишком далеко. Я спросил вас, поможете ли вы мне, но пока что я только отвечаю на ваши вопросы, на последний из которых я планировал ответить чуть позже.

Поразительно.

– Хорошо, хорошо, милок… Ох, я никогда еще не встречала таких… девочек. Однажды я ездила на месяц за границу, в Англию, и сговорилась там с одним соседом в гостинице, англичанином, почти как с тобой. И знаешь, я за этот месяц обучила его русскому языку. Конечно, прямо-таки маскироваться между нами он с этим нововыученным языком не сможет, но приемлемо и даже понятно говорить — да. Но он знал английский и ориентировался полностью на его звуки. А она? Как ты говоришь, она не знает ни одного языка…

– Понимаю, это будет трудно, если не невозможно. Вы можете отказаться.

– Милок, нет ничего невозможного. Какие-то звуки она все-таки должна воспроизводить! На это я и буду нацелена…

Я уже понимал ответ на свой вопрос, но чтобы успокоить мою душу, мне нужен только точный и прямой…

– Значит, тетя Зина…

– Ох, милок, разве ты не понял? Помогу я тебе, не беспокойся!

Очень странная вещь, эти психологические капризы. Кажется, их исполнение должно успокаивать мозг, но на самом деле это лишь отпускает тревогу. Сейчас абсолютно то же самое — я получил то, что хотел, но какого-то облегчения не ощутил, только то, что многие называют пустотой…

– Что ж, заранее спасибо вам. А теперь следующий вопрос…

– Я слушаю.

– Видите ли, не просто так вы сразу о ней не узнали, – я указал на Твайлайт. – Я скрывал ее существование, или, если быть точнее, хотел скрывать. Вернее, я буду скрывать, но… В общем, я не хотел, что бы о ней узнал кто-нибудь другой. Признаюсь, я долго думал, посвящать вас в эту тайну или нет…

– Я тебя понимаю. Я не обижаюсь, это было твое желание и твое решение. Но я смогу еще лучше тебя понять, если ты расскажешь мне все, что знаешь об Оле, и какая здесь завязалась история…

– Оле?!

– Раз ты так ее назвал, я буду делать то же самое.

– Но у нее есть другое имя! Ее зовут Твайлайт…

– Что?! Что ты говоришь? Это же кличка! Неужели ты даешь такому чуду какую-то англоязычную кличку? Ей нужно нормальное имя. Если тебе не по душе наше, родное, ради Бога, выбирай английское. Я бы дала ей имя Софья… Или Фаня…

Да, вот вам и последствия сотрудничества. Теперь у меня не Твайлайт, а Оля. Ольга. Во всяком случае, если я буду ее кликать, то соседи ничего не заподозрят, если они вообще смогли бы что-то заподозрить от крика «Твайлайт!». Твай! Твайли! Вам что-то надо?

У меня чуть не подкосились ноги. Я успел бросить взгляд на кровать, но единорожка так и не выбралась оттуда. Я пытаюсь немного улучшить заклинание телепатии… Твайлайт, я даже не буду спрашивать, с какого момента ты слышала мои слова и мысли, но я… Простите, с какого момента вы слышали мои слова и мысли, и я должен все-таки сказать, что это… Что происходит? В смысле «что происходит»? Твайлайт, еще раз прошу прощения, но вы уже начинаете меня немного злить! Что это? Кто здесь? Кто это говорит? ТВАЙЛАЙТ! Хватит! Мы и так… Не в очень хорошем положении… Это не мои мысли! Разумеется, не ваши, мы же… Погодите… Твайлайт… Что с вами? Со мной все хорошо, но вы не поняли одного нововведения…

Я снова вернул себе глаза и посмотрел на тетю Зину, чтобы понять, верны ли мои подозрения или нет… Кто посмотрел на меня? Милок, это ты? О, Боже… Что? Кто такой «Боже»? Так! Зинаида Александровна, Твайлайт, давайте не будем все думать… Что здесь происходит? КАК это происходит? Может, он… Тетя Зина, прошу! Милок, ты только скажи, как мне свои мысли запереть, и тогда я сделаю это… Что же, он слышит абсолютно все? Вот подлец… Я слышу абсолютно все, Зинаида Александровна. Абсолютно все. Попробуйте представить картинку, которая, надеюсь, не будет иметь текст. Милок, попробую… Перед моими глазами появились очертания странного события. Не узнал тот сериал? Зинаида Александровна! Хорошо, прости, мне непривычно, когда нужно даже мысли держать… за… зубами в мозге. Картинка снова вернулась и больше не исчезала. Очень хорошо, Зинаида Александровна! Итак, теперь мы должны подумать… А хотя о чем думать? Твайлайт, поясните-ка мне, пожалуйста, что сейчас происходит. Я попыталась поднять заклинание на уровень троих разговаривающих… Признаться, это оказалось чуть легче, чем я думала… Хорошо, Твайлайт, я все понимаю, но нам намного легче было бы разговаривать поодиночке, да и мы с Зинаидой Александровной можем говорить обычным знакомым нам способом. Языком. Ну… Ну хорошо…

В принципе, я не ощутил ничего нового. Совсем. Удобно будет Твайлайт с этим… заклинанием? Она назвала телепатию заклинанием… Забавно. И это заклинание? А где слова? Заклинание ведь в своей сущности содержит слова. Заклинающие слова. Может, они произносятся в мыслях? Возможно, возможно… Также она пыталась улучшить его и, как я вижу, у нее получилось… Забавно, не правда ли? Тьфу, я забыл… Она же не отсоеди… Так, Твайлайт, давай приступим сразу к делу… Твайлайт? Твайлайт! Тва…

Я взглянул на Зинаиду Александровну и понял, что единорожка вовсе не на меня переключилась. Учитель на пенсии не сменил пустого и чуть изумленного взгляда, застыв с ним. Неужели я выглядел так же? Я бы поглядел… Особенно в первый раз. Представьте, несколько минут я стоял с выпученными глазами. А если бы кто-то зашел? Единорог со светящимся рогом и замеревший с глазами-пятаками-юпитерскими-спутниками человек — картина Репина «Беседа». Интересная вещь, эта телепатия. Как она работает у единорогов?

Как вообще работает телепатия? Конечно мы все знаем, что это деление мыслями… Но как оно происходит? Как можно читать мысли? Если Твайлайт заговорит, я первым делом спрошу ее об этом… Хотя нет, есть еще много чего важного помимо телепатии… Хм… Я заметил, что в том коротеньком «разговоре» на троих Зинаида Александровна фактически… думала. Она не обращалась ко мне, но ее было слышно. А каждое слово Твайлайт было сказано именно мне. Что это может значить? Единорожка могла управлять своими репликами в мыслях, а тетя Зина — нет. Да, скорее всего, и я также неспособен контролировать поток мыслей. Может, она приспособлена к этому? Ее могли учить. И она на рефлексах сохраняет свои мысли при себе… Или что-то другое? Так или иначе, думаю, единорожка вспомнит свое прошлое…

– Какая чудесная девочка!

Думы раскололись, и я взглянул на тетю Зину, словно на ожившую статую. Так и напугать нетрудно…

– О чем вы говорили, Зинаида Александровна? В смысле, вы и... она?

– Да так, ничего особенного… Она просила, как меня зовут, я спросила, как ее зовут, спросила об имени... Она, кстати, сказала, что ее зовут Оля! Почему ты начал мне утверждать какую-то кличку?

Она сказала, что ее зовут Ольга?! Я взглянул на единорожку. Она не улыбалась, хотя, наверное, стоило. Но во всяком случае, это лицо символизировало… Усталость. Черт возьми… Знаете, а может, она уже стала сильнее? Хотя я ее так и не покормил… Я еще не голодна. А стоило бы поесть, скоро обед, а ты так и не отведала завтрака. Не беспокойтесь за меня… Изумительно, Оля. Почему ты сказала, что тебя зовут Оля? Мне захотелось так сделать. Тете Зине нравилось это имя. Почему вы называете ее то одним, то другим именем? Это очень неудобно. Хм… Мы так привыкли. Мы все. Я попозже тебе все объясню, Твайлайт, а пока… Тебе нравится называть ее тетя Зина? Она ваша тетя? Эм… Нет, она…. Она моя соседка. Но почему вы называете ее тетей? Твайлайт, ради… пожалуйста, у нас очень много вопросов к тебе, мы хотим помочь, и если ты будешь тратить силы на не совсем важные разговоры, мы не сможем этого сделать. Я с радостью бы рассказал тебе, честно, я не могу спрятать мысли, но у нас дела, ты понимаешь? Я уже на «ты» к тебе… К вам обращаюсь… Простите… Вы делаете это не просто так. Я не обижусь, если вы начнете так ко мне обращаться. Мне так будет спокойней… Меня пугает лишнее уважение… Что же ты раньше молчала? Многим не нравятся такие… «почести», а это надо обязательно учитывать! Я боялась… Понимаю. А теперь чуть отдохни, я отлучусь с… тетей Зиной и поговорю с ней наедине, хорошо? Да… Хорошо… Не бойся. Пожалуйста.

– Милок?

Не получив ответа, я помотал головой, сбросив морок самомыслия, и зацепился взглядом за Зинаиду Ива… Тьфу, Александровну… Опять путаюсь…

– Ты тоже с ней разговаривал?

– Да, Зинаида Александровна… Разговаривал. Теперь мне предстоит сделать то же самое с вами…

– Я уж подумала, что ты мне все завтра расскажешь и объяснишь, – она усмехнулась.

Я промолчал. Почему-то в мысли мне заползла серость. Настроение сразу упало, и шутить расхотелось… Что со мной? Очень странно… Никакой хандры я испытывать не мог. Откуда тогда все это? Я указал головой на выход из темной из-за закрытых занавесок спальни и поморгал. Также нападает сонливость. Черт! Беда не приходит одна… Как бы голова не заболела…

Тетя Зина не сразу поняла знак, но то, что я продолжал стоять, сказало ей, наконец, что надо выйти первой. Когда будущий учитель Твайлайт вышел, я грузно вывел тело из сонного состояния и медленно подошел к дверному проему. Там я остановился и развернулся. Единорожка откинула голову набок, и хоть кровать была прямо перед дверью, я все же увидел ее выражение лица. Тоскливое, пустое… Сквозь ее полуопущенные веки кое-как проглядывался зрачок, столь безучастный и недвижимый, рот слабо, без какого-либо намека на плотно сжатые губы, закрыт… И одеяло едва вздымалось от каждого её медленного вдоха… Я начинаю понимать, откуда у меня хандра…

Ноги начали отказывать. Нет, я был в порядке, но не хотел двигаться. Знакомое чувство. Было уже такое, и в детстве, и в юности, и сейчас. Что-то за время не меняется… Помню, я все время испытывал это чувство при дожде. Я очень люблю дождь, я вам не говорил? Я очень люблю дождь. А когда-то я просто обожал его, был готов выбежать на улицу при любой появляющейся тучке, оборвать беседу с самым дорогим и важным человеком, уйти от самых нужных дел, лишь бы ощутить на теле сладостную прохладу небесной воды. Но я не мог. И самое главное — я знал, почему. Одна часть моего тела рвалась навстречу желаниям и грезам, до которых оставался один только шаг… Но другая путами… приличия… держала меня под крышей. Когда-то я был под властью, я не мог идти против нее, и я говорил себе это. Но когда вся моя жизнь, все мои действия оказались в моих руках, я не ощутил разницы. Та, другая, тянущая спрятаться сторона все время прижимала. Я, как и несколько лет тому назад, сидел тогда и просто глядел на дождь, лелея времена, когда кандалы, цепи которых все еще слонялись за моими ногами, сломаются… Я уходил в мечту, а ноги уходили в небытье, цепи утягивали их в реальность, пока моя душа плыла в небесах… Теперь ноги снова пропали. И мне страшно представить, куда, ниже реальности, они исчезли…

– Милок, – я почувствовал руку на своем плече, – я вижу, ты беспокоишься за нее. Тебе трудно. Давай я тебе помогу. Ты просил у меня помощи, а я помогаю всегда. И во всем, милок.

Слова вывели меня из транса, а ноги вернулись. Только сейчас я понял настоящие чувства Твайлайт. Она не знает своего прошлого, не может знать будущего, она лишь лежит в темной комнате, уставшая от туманности происходящего… Пока ее судьбу обсуждают два неизвестных ей, наверное, существа. Конечно, я и Зинаида Александровна пытались быть мягкими, и, как я видел, она легко, хоть и с легким страхом, говорила, но… Она напоминает меня. Она осталась наедине со своими мыслями, и по ее лицу видно, что эти мысли становятся все мрачнее и мрачнее. А когда она снова заговорит, все эти страхи покажутся ей пустыми и бессмысленными. Надеюсь. Потому что обычно так у меня все и проходит…

Я подумал и усмехнулся про себя. Закрываю дверь и усиляю ее страхи. Ай, ладно… Закрыв дверь в спальню, я молча проследовал к дивану, старому доброму дивану, который я чуть ли не с руками оторвал у одного мужика, собиравшегося его выбрасывать. А знаете, почему? Лишь потому, что он был великолепно… синим…

– Что ж, Зинаида Александровна, – я почти упал на этот диван и кое-как выжал первые слова. – Со мной эта история приключилась позавчера, когда я шел с работы… «радостный» от столь ожидаемого праздника, как Новый Год…

– С Новым, кстати, Годом тебя… Я, дура старая, уже забыла…

– Не вы одна. Итак – вас с тем же – я шел с работы…

Я начал пересказывать ей все произошедшее со мной позавчера. Воспоминания уже начали утекать, поэтому, как я думаю, часть деталей все же потерялась, но, слава Богу, не очень важная…

– Погоди, она ранена?! – воскликнула тетя Зина, когда я упомянул ее состояние, а действие еще не сошло с мусорки. – Почему ты не сказал?! Ее надо срочно проверить… – она целеустремленно направила голову на закрытую дверь в спальню.

– Ради всего святого, Зинаида Александровна, сядьте и дослушайте! Если бы у меня были проблемы, я бы, может, сообщил вам, нет?

– Ах, ну… да, может быть… Что это я… Хе-хе… Продолжай, милок, извини, что перебила…

Я хмуро откашлялся и продолжил. Я быстро дошел до момента, когда я ее лечил, но рассказывать о своих еще тогдашних догадках не стал — а зачем? Половина из них на следующий день опроверглась, а другая пополнилась и чуть изменилась, так что их можно было пересказать позже. Я рассказал ей о других частях тела Твайлайт, сказал, что она и пони, и не пони, что у нее на крупе странная татуировка — Зинаида Александровна чуть изумилась. Потом я детально описал все ранения единорожки, упомянул каждую мелочь, почти инструкцией рассказал, как поступил — тетя Зина лишь покачала головой. Ну ладно… Далее я упомянул лишь, что назвал ее Звездочкой. Не знаю, почему. Наверное, не хотел, что бы имя тонуло… Красивое ведь имя.

Потом пошел следующий день. Я перешел сразу к моменту, когда единорожка впервые очнулась при мне — утро со странным сном было лишней деталью — но, как оказалось, случай был коротким, и я чуть ли не за пять минут добрался до момента моего «изучения» мусорки. Там-то я, пересказав увиденное, изложил все свои мысли, даже те, что появились позже. Благодаря этому разговору, этой беседе, я смог более менее уложить в голове по полочкам все догадки, гипотезы и предположения, которых удостоилась тетя Зина. Признаться, внутри я почти сиял от ее реакции — такого лица от столь большого количества разветвлений событий я еще не видел. Она даже сказала «Да ведь как к такому можно придти?!». Впрочем, восторг был забросан мыслями о том, что Зинаида Александровна, кроме детективных… сериалов… ничего больше о расследованиях не слышала и, разумеется, не понимала их. Серьезно, она даже Шерлока Холмса знает отдаленно и думает, что его спутник — француз. Я удивлялся, как такие знания могли быть у учителя, но я вспомнил две вещи — она была в большинстве своем логопедом, что мне на руку — раз, а также она учитель начальных классов, а в ее времени, да и сейчас, думаю, такую литературу не проходят в младших классах. Так что на этой мелочи я не зацикливался — не до этого было — и рассказал, что нашел на этой мусорке.

Учитель на пенсии с огромным интересом прислушался к описанию сумки странной отделки, но нисколько не изумился, когда услышал о книгах, похожих на древние по своей структуре и невозможные к прочтению. Это меня, признаться, просто поразило, что я и изложил вопросом.

— А чему мне удивляться? Если я должна просто поразиться от того, что Оля принесла с собой книги, то, надеюсь, ты поймешь, почему я так не сделала. А если от того, что книги не получается прочитать, и это не из-за языка, а из-за какой-то «расфокусировки» зрения, то это же должно быть ясно сразу!

— Как? Как, скажите?

— Мы всего пятнадцать минут назад поняли, что она читает наши мысли и даже может говорить в них. Я, конечно, раньше во все это не верила, но сейчас мои глаза не пытаются меня обмануть — Оля способна творить буквальные чудеса, и я не удивлюсь, если это будет сокрытие текста книг от лишних глаз. Признаюсь, я бы сама не отказалась от такой способности…

А ведь правда… Твайлайт могла сама наложить «заклинание» на ее книги, отчего их и нельзя прочесть из-за такой неясной проблемы. Что ж, как я говорил, этот разговор мне помогает…

— Тетя Зина, вы правы. Бесконечно правы.

— Ой, что ты… Это просто. Каждый может так подумать…

— Ну а я о таком не подумал. Как видите, либо я настоящий глупец, либо вы все-таки блистаете хорошим умом. Думаю, вы были прекрасным учителем.

— Ты еще успеешь сотню раз подумать и увидеть, хороший ли я учитель. Так что же было дальше?

— Ах, да… Кхм-кхм…

До моего выбора пищи для единорожки я также дошел довольно быстро. Мне почему-то не терпелось пересказать наше первое настоящее знакомство, я пулей описал мои приготовления и принялся за рассказ того момента…

Тетя Зина рассмеялась, когда я дошел до немецких выражений. Сама она, как вы, наверное, поняли, лишь немного знала английский, но факт того, что я пытался заговорить с ней на других языках, видимо, рассмешил ее. Да и она сама говорила, что «немцы смешно говорят». Что ж, на это я особого внимания не обратил, лишь посмеялся и продолжил. И вот тогда я постарался со всей комичностью пересказать те моменты, когда я пытался понять, что единорожка говорит со мной в мыслях. Впрочем, смешная часть быстро кончилась, и я на полном серьезе передал ее слова о том, что она не помнит не только свой язык, но и родину, и цели прихода, и, кажется, все, связанное с ее домом. Только то, что она любит книги. И закончил я рассказ на том, как она уснула после трудного разговора…

-…Через некоторое время, после пары занятий, я тоже уснул. А на следующий день уже пошел к вам, Зинаида Александровна. Ко-нец.

— Да-а, очень… пестрая история. Как я слышала, тебе действительно пришлось несладко, когда ты…

Она вдруг резко, громко вздохнула и, выпучив глаза, дрожа, замерла в испуганной позе, с растопыренными в какой-то странной готовности пальцами на руках. Мгновение спустя она начала порывисто дышать и положила руку на место, где у каждого нормального человека находится сердце…

Я даже не подумал спросить что-либо. Я слишком хорошо помню свои ошибки в таких случаях. Поэтому я рванулся к столу и быстро налил стакан воды, пролив немного содержимого холодного чайника мимо, и вернулся к дивану. За эти мгновения в тете Зине ничего не изменилось, только глаза уже не были выпученными, и я поднес стакан к ее губам. Она потихоньку отпила половину, но потом просто перестала пить, и я медленно убрал стакан. Может, ей стоит протереть лицо? На всякий случай, разве что очки надо снять… Я потянулся свободной рукой к ее очкам, но тетя Зина остановила меня рукой.

— Не надо. Не стоит…

— Зинаида Александровна, в смысле «не стоит»?!

Руку я все же убрал, раз она смогла подвигать своей — значит, это не приступ…

— Я тебе просто раньше не говорила. У меня такое уже было и, как сейчас, всего лишь на минуту-две. Хватит. Теперь уже все прошло…

Мда… То есть, если такое уже было, можно не беспокоиться? Женщины…

— Вы ходили к врачу?

— Зачем, милок? Ничего ведь серьезного нет, у нас у каждого внезапно может заболеть голова, не считать же это болезнью!

Ха, нет, действительно! Женщины! Ну раз бывает, и пусть бывает… Я сразу припоминаю случай из своей карьеры парикмахера. Тогда шел третий или четвертый месяц моей работы, и мне дали задание «на дом». Нет, не домашнее задание, это другое. Шеф, как я позже понял, проверял новичков и просто относительно молоденьких рабочих, делая им «домашний срок». Смысл прост — ты должен к намеченному часу добраться до квартиры, от которой пришел заказ. Только ты. Никакой специальной машины или выделенного времени. В этом был весь смысл, так как «в этой комнате вы всю жизнь свою проведете, надо хоть как-то город знать», если верить словам шефа. Думаю, это просто некая инструкция, не следовать которой — терять лицо парикмахерской. Ну а тех, кто опаздывал, шеф наказывал. Жестоко наказывал.

Но вернемся ко мне. Мне дали это самое задание, у меня было два часа, и я стоял около главной дороги в нескольких десятках улиц от места назначения. Признаться, страх просто переполнял все мое тело. Ладно, скажу — я не очень люблю людей. Точнее, боюсь. Да, боюсь людей. Конечно, я не шарахаюсь от прохожих, страх заключается в другом — я боюсь с ними говорить. Нет, я не шарахаюсь от прохожих, пытающихся со мной заговорить, но когда в те случаи, когда мне нужно было заговорить с абсолютно незнакомым человеком, я просто впадал в ужас. Робость. Не знаю, почему. Но всегда было страшно… И я стоял, не зная, на что садиться — в автобусах я не разбирался, знал только маршрутки. Одну маршрутку. До работы. А большего мне и не надо было. Привык.

Я стоял и держал руку. Голосовал, если не ошибаюсь. Не знаю, кого я тогда хотел поймать, наверное, такси, но ко мне внезапно подъехала машина, никакими знаками не показывавшая на принадлежность к какой-либо коммерческой транспортной группе. Ничья, короче. Если я хорошо помню, она была красного цвета. Я заглянул в окно и знаете, кого там увидел? Девушку! Да, именно девушку, притом лет двадцати, что меня еще больше поразило. Зачем? Зачем она остановилась? Учитывая то, что уж страшной ее не назвать… «Садись давай! Куда надо?» — спросила тогда она. Я, помнив только адрес, что дал мне шеф, произнес его, но без номера дома — все-таки что-то в остановках я понимал. «А, знаю, я как раз туда ехала. Да садись уже! Хватит мерзнуть!» На улице был легкий дождик и пятнадцать градусов. Не хватает пяти градусов для отметки «Жара» в моей голове. Но в машину я сел… И мы поехали.

Неловкая минута. Две минуты. Три минуты. «А че ты на улице-то как дебил стоял?» Такая неожиданная атака меня чуть ли не на части порвала. Вот это да! Вот это резкость! Я просто не ожидал такого… И поинтересовался, от какого и до какого момента я был… «дебилом». «Да я не знаю, вижу, дебил стоит перед автобусной остановкой и голосует, думаю, подвезу-ка я его, а то ведь жалко. Вот ты сел и тебя, наверное, дебилом назвать уже нельзя» Я и на том поблагодарил ее и объяснил свою благородную цель очистить еще одну бренную голову от уз волосяных покровов… Прежний страх людей как рукой сняло. «Ну а как дебил зачем стоять?» Тогда я добавил, что у меня был «домашний заказ». Первый «домашний заказ». «А-аа, ну ясно все. Ты когда-нибудь раньше в городе ездил?» Отрицательный ответ. «Понятненько» И снова затянулась тишина…

Тогда я взглянул на панель ее машины, как на единственную непостоянную информационную точку и с ужасом увидел это. Признаться, сердце у меня забилось быстрее. Лампочка «Проверьте двигатель» зловеще мигала, нет, подмигивала мне глазом самого Сатаны, с ухмылкой глядевшего на смертного человека, которому вряд ли суждено доехать до нужного места… Я тогда взял себя в руки, примерно рассчитал, что в пробке, в которой мы оказались, ничего страшного не произойдет, и сообщил этой девушке об этом. «Че?» Я показал на лампочку. «И че?» Я уверил ее, что она мигает. «А-а, да она уже несколько месяцев мигает. Привыкла, уже не достает» Я сказал, что может, лучше проверить двигатель. «Да зачем? Я и без этого нормально еду» В общем, что-то сказать ей у меня не получилось, и когда она выехала на трассу и ускорилась, я почти вжался в сиденье. Во мне проснулся болтун, и я бормотал про себя проклятия и молитвы. Как оказалось, я помнил первые несколько строчек «Отче наш»…

Вскоре мы «Доехали!». Я быстро поблагодарил, пулей вылетел из машины и начал разминать ноги. «Больше не стой как дебил!» крикнули мне на прощание и красная машина с демоном обмана и морока внутри уехала по своим делам, оставив, наконец, меня без опасности. С тех пор я прочно установил себе понятие «Женщины…»… Да, вот и вся история…

Да-а-а-а-а… Увлекся я рассказами. Зинаида Александровна облокотилась на спинку дивана и, глядя в потолок, спокойно дышала. Я откашлялся.

— Тетя Зина, вы что-то говорили о том, что мне было несладко, когда я…

Пенсионерка медленно села, выпрямилась и вздохнула. Тяжело вздохнула.

— Ах, прости меня, милок, что так пугаю. Стара я уже, тело шалит… Я сказать хотела, что несладко было тебе за эти сутки. Ты нашел настоящее восьмое чудо света, за которое, я не сомневаюсь, многие бы продали душу, как за редкую игрушку, и пытался скрыть его. Думаю, ты тоже размышлял над этим. И ощущал то странное и незыблемое давление этих многих… Не так ли?

Я засмеялся. Да, засмеялся. Просто я не мог найти иную реакцию, что могла охарактеризовать мое мнение ко всему этому — она будто читала мои мысли. А ведь она их, кстати, всего двадцать минут назад читала…

— Вы как всегда гадаете и не прогадываете, тетя Зина.

— А как по-другому? Надо же мне как-то показывать свое слово, хе-хе! Что ж… Давай я повторю все то, что я уяснила для себя. Оля не помнит своего дома, откуда и, главное, зачем она сюда пришла. Также она не помнит своего языка и тех принадлежностей, которые ты нашел на том месте…

— Совершенно верно.

— Конечно, я тут не смогу помочь со своей головой дурёшной, я сама мало что могу сказать… Но я смогу поговорить с Олей и постараться сделать что-нибудь, чтобы помочь ей говорить. Или вспомнить.

— Я не знаю, как вас отблагодарить, Зинаида Александровна. Я сейчас на вас даже не положился — я почти полностью лег, и без вас, думаю, точно упаду…

— Ради Бога, милок, только давай без этих «не знаю, как вас отблагодарить». Просто не делай этого и мы друг у друга не в долгу. Тем более, ты мне еще сто и один раз поможешь во время обучения, — она улыбнулась.

— Что ж, тогда моя душенька спокойна… Думаю, мы начнем обучение завтра…

— Нет, сегодня…

— Сегодня? Но Зинаида Александровна… Вы сейчас…

— Милок, я, кажется, уже сказала, что такое у меня уже было и после этого я спокойно занималась своими делами и ничего, до сих пор живу и дышу. Это, кстати, плюс к тому, что ты должен для меня сделать.

— Ну хорошо, тетя Зина, хорошо… Но если мне в вашем здоровье что-то не понравится, притом очень сильно, вы во всем начинаете слушаться меня. Договорились?

— Я думаю, здесь мне не стоит противиться. Договорились. Знаешь, а я тут заметила, как ты на Олю смотришь…

Почему-то во мне даже ничего не шелохнулось, только какая-то горячая и доставучая жидкость потекла по легким. Надоели мне с этой темой… Я уже говорил о ней. По отношению к другим представителям прекрасного пола, но все то же самое. Я Вл… Человека… Одного… Долго отговаривал от нее… А тут тетя Зина все вспомнила… Тьфу…

— Послушайте, Зинаида Александровна, если вы найдете в подворотне задранного, мокрого и маленького котенка, отнесете домой, вымоете, вычистите, накормите и он уснет у вас на кровати, как вы на него посмотрите?

Слова бурным потоком вылетали из моих уст. Поразительно. Я никогда так раньше не говорил… Но на Зинаиду Александровну эти слова, похоже, не подействовали — она ехидно, по-старчески оскалила некоторые позолоченные зубы и тихонько засмеялась.

— Понимаю тебя, понимаю… Ну, значит, ты допускаешь меня начать прямо сейчас?

Я неслышно рыкнул.

— Хорошо, тетя Зина… Хотя нет, вам нужно подождать часик. Во-первых, я хочу вам напомнить об одной важной вещи — пока она не может говорить на каком-либо языке, она общается с нами телепатически. Вы, надеюсь, понимаете, что это отнимает у нее немало сил. Постарайтесь не заговариваться с ней на отдаленные темы, пожалуйста, она это слишком часто делает.

— Стараться держаться только на деле? Ну не знаю, милок… Иногда с учениками надо поговорить, найти общий язык…

— Если вы посчитаете очень важным… побеседовать… то пожалуйста, главное, что бы это привело к нужному мне результату.

— Раз она с нами уже наболталась, придется сразу же вводить ее в курс дела… Как можно быстрее. Ну лад… Погоди, ты сказал, что мне надо подождать час?

— Да, мне нужно кое-что приготовить…

— В смысле? Приготовить...

— Поесть. Еду.

— То есть...

— Я просто ее еще не покормил...

Я глупец. Идиот. Дурень. Думаю, вы сами поняли. Если нет, то подумайте, как может отреагировать человек, посвятивший жизнь воспитанию и почти уходу за людьми, который услышал о столь безответственном отношении к бедному существу? Одно только лицо меня уменьшило до размеров крохи…

— Как ты ее еще не покормил?! Ты ее сегодня, что ли, совсем не кормил?

— Ну… Она не… просыпалась, а ведь ее будить…

— Ты ее сегодня не кормил?

— Нет… Не успел…

— АХ! Катастрофа! Милок, твое и олино спасенье, что ты попросил помощи у меня! Иначе мне просто страшно представить, что бы с ней произошло… А ведь я еще не осмотрела ее раны! Ой, не надо… Потом посмотрю. Иначе сердце по-настоящему не выдержит… Ой… Ой!

— Но не должен же был я ее будить? Здоровый сон…

— Должен был. Еще как. Ты вчера ей только орешки да салатик дал съесть!

— Там еще яблоки были…

— Ну яблоки, капля в море. Ты понимаешь, что лишний сон может быть вреден, тем более, если он на пустой желудок?

— Ну… Я не думал…

— Ох, все с тобой ясно, нянька… Скажи, пожалуйста, что ты хотя бы что-то приготовил!

— Я сделал овсяную кашу… Она, кажется, стоит в…

— Выбрось ее. Сейчас же! Или съешь сам. Неужели ты думаешь, что Олю, бедную нашу Олю можно кормить кашей их холодильника?

— Я ничего не…

— Ради Бога, ты будешь болтать или делать? Мне уже становится дурно от одной только мысли о чашке и ледяной… каше…

Я сглотнул. Твайлайт, быстрее учись. Иначе я сойду с ума… Ну ладно. Я сам согласился слушать ее во всем, значит, придется повиноваться. Тем более, она лучше понимает в пище, чем я… Да и приготовить что-нибудь получше салата или каши она может, что мне будет только на руку… Нужно терпеть. Терпение и труд все перетрут. Терпение — мать учения. Больше я поговорок о терпении не знаю…

Я пошел на кухню и раскрыл холодильник. Он у меня был полон по-холостяцки, но более… Как бы это сказать… Хм… Более нужно, что ли… Более эффективно... У меня всегда было молоко, всегда был хлеб и всегда были яйца. Даже сейчас в нем лежит один-единственный экземпляр белковой пищи, но яйцо! Никогда от правила МЯХ — Молоко-Яйца-Хлеб — не отходил. Итак, каша, каша овсяная, каша овсяная сегодняшняя, каша овсяная сегодняшняя холодная… На месте. Никуда, черт побери, не делась… Думаю, мне ею придется сегодня… Отобедать…

Я вытащил ее и быстренько спрятал в микроволновке. Туда-то Зинаида Александровна не заглянет, уж поверьте — ей легче огонь развести, чем трогать чужую технику. Сзади уже доносились медленные, надзирающие шаги, словно тиканье таймера свершения приговора…

— Скажи мне, у тебя есть хоть какие-нибудь овощи?

— Ну… У меня с той… С того кормления осталось все, кроме грецких орехов… И огурцов. Остального понемножку… осталось…

— Нет, вы посмотрите на него. Понемножку осталось. Понемножку. И он пытается держать у себя дома и главное, кормить настоящее живое существо.

— Вас понял, ухожу…

Я улыбнулся и пошел прочь от кухонного отдела. Я услышал вздох, слова: «Придется Оле сегодня поголодать… Ничего, завтра она у меня наестся…», а дальше — сбивчивую песню из скрипа многочисленных полок. Я их давно не проверял… Наверное, половина приправ уже просрочилась. В прошлом году. Или позапрошлом. Мда, пойдут у меня рейды в магазин… Теперь никаких «Маленький пакет, пожалуйста». «Два больших, ради Бога», минимум. Но в кои-то веки я снова могу поесть хоть что-то, что я не смогу приготовить, кроме лапши быстрого приготовления и пельменей, конечно. А также вареников, пирожков… Короче, перспективы лишь на данный момент выглядят тяжеловато, пройдет время… Привыкну…

Я открыл дверь спальни. Единорожка так и не сменила положения головы с того момента, как я закрыл дверь, но сейчас повернула ее в мою сторону. Я постучал по виску и сел рядом на кровать. Она закрыла глаза, и через пару секунд вокруг рога снова закружились блестки и звездочки-пылинки. Изумительно, ты знаешь это…
Вы уже поговорили с тетей Зиной? Скажем так, да. Результат просто… Устрашающий. Что случилось? Ты готова принять всю заботу настоящей бабушки? Скоро ты не будешь голодать. А к тому же, скоро ты начнешь учиться русскому языку. А-а… Ясно… Ты устала? Нет, что вы… Вижу, устала. Но упрямости у тебя не убавляется… Что ж, через часик сюда зайдет твой новый учитель с тарелкой кое-чего вкусненького. Улыбнись, Твайлайт! Я еще не видел, что бы ты улыбалась. Пожалуйста. Я… Я не могу… Не можешь? Твайлайт, что за вздор! Знаешь, кто не может улыбнуься? Только безликий. Давай, улыбайся! У-лы-бай-ся! Иначе мне придется тебя… улыбнуть. А ты вряд ли захочешь, что бы я делал это вручную. А я не знаю. А как это, вручную? Тва… Хе... Хе-хе, вручную… Это…

Я вздохнул и начал пальцами водить по ее шее. Она чуть съежилась и начала подрагивать, улыбаясь и даже посмеиваясь. Н-не надо… Странное ощущение. У меня внутри будто что-то открылось. Х-ва-а-атит… Будто какой-то замок щелкнул и из-за закрытой ранее двери вышел новый Я. Чем это может быть? Щеко-хо-тно же… Я меняюсь. А вернее, единорожка меня меняет… Я убрал руки. Ну что ж, вот нулевой урок от твоего нового случайного учителя. Вы… Вы мне кого-то напоминаете. Неужели вы начинаете вспоминать? Н-нет… Я все еще не могу вспомнить… Но вы все-таки мне кого-то напоминаете. Словно я вас уже видела. И слышала эти слова… Гм, тебе еще вспоминать и вспоминать, Твайлайт. Мистер… Вы так и не сказали своего имени… Какое оно?

Твайлайт… Вы все время умалчиваете его. Почему? Твайлайт… Или у вас его нет? Ты уже много разговариваешь со мной. Отдохни. Что с вашим именем?! Твайлайт! Не надо так проявлять эмоции. Это, скорее всего, мешает разговору. А теперь еще отдохни.

Я быстро встал и пошел прочь из комнаты. Но поче… Все. Значит, стены комнаты мешают пропускать ее мысли. Хм… Буду знать, буду знать… Черт возьми… Опять коснулись этой темы. Опять! Нет уж, надо очистить голову… Очистить голову… Очистить…

Зинаида Александровна стояла у разделочной доски и выкладывала морковь для нарезки. Она что-то говорила о проверке Твайлайт… Ага!

— Тетя Зина, вы не видели зеленки?

— А зачем тебе?

— Ну… Я хотел проверить раны… Оли… Зеленка обязательна…

— Кстати, хорошо, что вспомнил! Вот я сейчас посмотрю… Я сейчас посмотрю! Погляжу, как ты там ее лечил… Ох, выдержит, надеюсь, сердечко…

Шаль уже лежала на диване, и Зинаида Александровна, сложив руки, быстрыми и маленькими шажками направилась к спальне. Ох, чую, получу… Мало не покажется… Интересно, а где я мог ошибиться? Я же вроде сделал все правильно… Ну, разве что есть сомнения с раной на но…

— О, ГОСПОДИ! Дай ей Бог сил выжить с этим врачуном!

Глава VII. Их три десятка с лишком...

Я не знаю, как бы я жил,
Если бы я жил один...
Осень — это просто красивая клетка,
Но в ней я уже, кажется, был...

— Так, а теперь давай следующую гласную, «о». Приготовилась? Раз, два. О-о-о-о…

— О-о-о-о-о-а-а-а-а…

Единорожка замерла с открытым ртом, но звук, ушедший в писклявый тон, напряг ее связки, и она откашлялась, приложив копыто ко рту. Тихо и скромно…

— Видишь, Оля, что происходит при неправильной постановке. А теперь посмотри, как нужно складывать губы…

Зинаида Александровна сложила губы в трубочку и расширяя ее, начала произносить звук «О-о-о-о-о-о». Твайлайт же внимательно наблюдала за этими действиями и также медленно сложила губы подобно тете Зине.

— Вот, хорошо, а теперь голос.

— О-о-о-о-о-о-о-о…

— Видишь! Попробуй еще….

Единорожка чуть ли не с восторгом, улыбаясь, начала заливать комнату напряженным «О-о-о-о-о». Она сидела на кровати, аккуратно, не без моей помощи, подложив поврежденную ногу под себя, и в таком положении повторяла за тетей Зиной все ее упражнения. Шел второй день учения моего домашнего единорога и вот уже четвертый, как я этого единорога… знаю. Хотя в целости будет все-таки три… Неважно. Ей становится лучше. Намного… Нет, намного лучше…

— Молодчина, Оля, мо-лод-чи-на! Теперь давай еще одну гласную, «у». Приготовилась? Ага… У-у-у-у-у-у-у…

— У-у-у-у-о-у-о…

За одну ночь она почти восполнила все свои силы, утром практически разбудила меня тихим голоском в моих мыслях «Доброе утро». Эта утренняя доброта меня пробудила на все сто — я почти выпрыгнул, весь в холодном поту, дрожа как тяжело больной лихорадочник. Мне нужна была целая минута, чтобы осознать произошедшее и вспомнить, наконец, о телепатии Твайлайт.

— Связки уже не так напрягаются, правда? Теперь смотри. Это как с «о», но губы делаем уже…

Вчера тетя Зина поговорила с Твайлайт от силы полчаса — после этого единорожка моментально отрубилась. Учитель ничего от меня не скрыл, пересказал весь разговор с ней. Поначалу единорожка слушала ее и только уточняла, что от нее потребуется во время этого обучения, спросила время обучения, как ее будут учить — Зинаида Александровна сама поразилась таким вопросам, как она сказала, достойные настоящей начинающей учительницы…

— Так, молодец, молодец, и теперь снова. У-у-у-у-у-у-у…

— О-у-у-у-у-у-у-у-у-у…

Нет вы бы видели ее лицо! Она словно научилась взглядом рисовать картины, а теперь доходит до шедевров! Чую, я несколько суток буду слышать это пение… Знаете, странно. Очень странно. Когда Твайлайт поет гласную в первый раз, она словно никогда раньше не открывала рот и не использовала голос. Как только она поет во второй раз, приходит ощущение… тумана. Будто кто-то поет в тумане. Я даже не знаю, почему это происходит… Но что еще интереснее, ее голос, хоть и в тумане, не кажется таким… свежеиспользованным, что ли… Он лишь немного хриплый. И у меня такое ощущение, что через несколько таких «песен» ее голос будет не хуже человеческого…

— Ну что я могу сказать? Ты самая лучшая ученица, которую я когда-либо видела. Молодец, — тетя Зина провела рукой по ее гриве. — Но это не значит, что ты должна расслабляться. Итак, мы выучили три буквы, три гласные, три звука. А-а, о-о, у-у. Теперь будем их заучивать. Итак, повторяй их.

— А-а… О-о… О-у…

— Так, стой. Чувствуешь ошибку на последнем звуке? Ты должна сузить губы, и побыстрее. Вот так, о-о, у-у, о-о, у-у…

— О-о… Оу-у… О-о… У-у… У-у… О-о… У-у!

О чем я говорил? Приличный женский голос, только будто женщина больна. Да, редкий голос… Честно скажу, если бы Зинаида Александровна была возрастом лет эдак… двадцать-двадцать пять… Да, думаю, у нее был бы похожий голос. Особенно последние, более уверенные нотки, тогда голос Твайлайт уже напоминает учительский. Если бы они говорили наоборот, веселая была бы картина — единорог обучает человека с больши-и-и-и-им восторгом…

— Повторение — мать учения, Оля. А теперь попробуем наоборот. Готова? У-у, о-о, а-а…

— У-у… Уо-у… У-у… О-о… Оа-а…

— Чуть-чуть не то, попробуй еще.

— О-у… У-у… О-о… А… А-а…

— Давай, у тебя получится!

— У-у… У-у… О-о… А-а…

— Бра-а-а-во, Оля, у тебя получилось всего за три повторения!

— А-ха…

Мда, выглядит забавно… Черт, как я быстро теряю тему. Я говорил о вчерашнем дне и уже перешел на голос единорожки. Ай-яй-яй… А о чем я говорил? Кажется… Поначалу единорожка та-тата-та-тата… А, да, тетя Зина была удивлена вопросами… А потом сказала, что Твайлайт начала расспрашивать о нас, о том, где мы, но не сильно ждала ответов. Тетя Зина отметила, что она почти… бормотала в мыслях. Она заваливала ее вопросами и быстро дошла до вопросов обо мне. Имя, какое у меня прошлое, как я здесь живу… И тоже не ожидая ответов. Позже тетя Зина просто ушла, нет, почти убежала, а единорожка, как я уже сказал, вырубилась…

— А теперь давай еще одно упражнение и приступим к следующей гласной. Итак, теперь ты должна пропеть их вместе, сначала «А-а-о-о-у-у», а потом «У-у-о-о-а-а». Ясно? Давай…

Вы не удивлены, что единорожка понимает тетю Зину? Я тоже поразился, когда учитель на пенсии начал урок, разговаривая с учеником при помощи языка. Учитывая то, что ученик языка не знает. Я потерпел несколько минут, но потом все же спросил у Твайлайт, что за дела. Языком, разумеется. А она ответила с помощью телепатии «Я сегодня утром поняла, что могу слышать ваши мысли с небольшими затратами сил. А когда я слышала эти мысли, и вы их проговаривали вслух, я смогла вас понимать ушами. Невероятно, правда?». Конечно, это упростило дело, хотя она все-таки не сможет стоять на магическом «ожидании» весь день, это так или иначе утомляет ее, как если пробежать быстрым бегом километр, или рысцой четыре. И так, и так усталость будет, разница лишь в «времени» и «быстроте»… Забавно, что я так легко запоминаю ее слова. Они же как мои собственные мысли… А свои мысли запомнить проще простого…

— А-а-о-о-у-у… У-у-о-о-а-а…

— Оля, восхитительно! Прекрасно! С первого раза!

Зинаида Александровна даже захлопала, а Твайлайт, сияющая ярче Солнца, радостно взглянула на меня. Я сидел в углу, на личном стуле — Зинаида Александровна напрочь отказалась использовать его в роли учительского — и кивнул ей с улыбкой. Она будто начала мне больше доверять… Приятно? Я так думаю, да… Вот только я не заметил, как ее ро… Как я? Кхм-кхм, просто замечательно! Признаюсь, я не думал, что ты за один день сможешь выучить азбуку! Но я ведь произнесла только три буквы… Три гласные… И выучила пока только их… Знаешь, Твайлайт, пусть я и не учитель, но такая скорость мне о чем-то да говорит. Я буду поражен еще больше, если ты не успеешь за этот день. Ты же не будешь меня еще раз попусту удивлять? Постараюсь. Знаете, это оказалось так… просто… Похоже, тот язык, который я когда-то знала, был похож на ваш. Возможно… Даже очень. Надеюсь ты скоро вспомнишь все. Я тоже… У меня все время такое чувство, что я уже как будто ухватилась за воспоминание… Но оно ускользает. И снова, я начинаю вспоминать, я даже могу сказать то, что я увидела… Но я не могу говорить. И я все быстро забываю… Не огорчайся, Твайлайт. Ты и недели не отдохнула. Все придет со временем. А теперь… давай, не трать время на пустые разговоры… Чем больше будешь учиться, тем быстрее доучишься! Х-хорошо…

Единорожка засмеялась. Впервые я увидел ее смеющейся без всяких вмешательств. Она просто смеется… Но какое это зрелище для меня… Я как будто жизнь кому-то спас…

— Что ж, раз у нас так все быстро идет… Хочешь отдохнуть?

К слову о «мыслительно-голосовом» слухе Твайлайт. Он действует прямо как обычный слух — сконцентрировать единорожка может только на одной… голове… Поэтому сейчас я могу свободно думать. Черт, это для меня уже как какое-то редкое явление… Подарок какой-то…

— Нет? Ты не хочешь отдохнуть? Вот это твердость! Милок, где ты молодец, так это в подборе бездомных. Такой ученицы и среди людей почти не встретишь, а среди пони... Мне даже становится стыдно за род человеческий.

— Посмотрим, Зинаида Александровна. Оля мне пообещала сегодня всю азбуку выучить… — я с ухмылкой взглянул на Твайлайт.

— Всю азбуку?! Милок, скажи, что ты шутишь.

Твайлайт ответила боевой улыбкой.

— Спросите у нее, Зинаида Александровна…

На опустевшем лице тети Зины застыло секундное изумление и спустя пару мгновений ему вернулась жизнь. Однако изумление не исчезло.

— Мда… Вот где надо соревноваться, а не во всяких бегах и футболе… Особенно драках. Ладно, ясно все с вами, но учить я буду как обычно. Так, Оля, не отвлекаемся, если ты не хочешь опозориться. Следующая гласная… И! Итак, снова, попробуй повторить. И-и-и-и-и-и…

---

Я хочу встать.

— Так, Твайлайт, мы уже говорили об этом.
Но ведь…

— Никаких «но»! Если бы я в точности знал, как ты повредила ногу, может, я бы еще и сегодня тебя отпустил, но я не знаю!
Я проверяла ее. Я могла сидеть, у меня даже получалось сменять положения самой!

— Не понял, когда это ты успела до таких упражнений дотянуться?!
О-ой… К-когда вы еще спали…

— О, ну что за жизнь у меня… Тогда тем более не дам встать. Только если ты не испытала ни капли боли.
Мне не было больно. Совсем.

— Точно?
Абсолютно, мистер Человек.

— Давай-ка без этих «Человек». Зови меня как хочешь, но только не «Человеком». Я повторяю, Твайлайт, точно?! Я буду спрашивать долго.
Ну… Ну да, было больно… Чуть-чуть… Совсем чуть-чуть…

— И это-то совсем чуть-чуть на постели! Да у тебя на ковре ноги моментально подкосятся! Не-е-ет, Твайлайт, пока лежи.
Может, хватит мне лежать? Я устала все время видеть этот синий цвет и одну белую дверь! Мне надоело чувствовать эту надоедливо теплую мягкость! Я хочу встать и идти!

— Твайлайт! Нет! Я говорю, нет! Нельзя тебе вставать!
Почему?! Неужели только из-за какой-то ноги? Вы же можете меня поддержать!

— Нет! Я ничем помочь не могу. Не сможешь ты сегодня встать и точка.
Прекрасно! Отлично! Скажите, а сколько я еще пролежу? Не дней, сколько недель? Две? Три? Может, еще месяц, а? Может быть, мне еще год пролежать? Так будет лучше, и нога лечится, и я нигде не мешаю…

— Хватит, Твайлайт. Ты встанешь, но не се-год-ня!
А что мне мешает? Я же управляю своим телом.

— Не надо!
А почему не надо? Попробую сама...

— Нет! Я говорю, нет!
И что такого? Что из этого? Я могу сейчас встать…

Я соскочил с места и прижал к кровати единорожку.

— Если я говорю «нет», значит, нет!

Я взглянул в ее глаза. В этом прохладном лавандовом море, сузившемся от страха и накипающей злости, тлела настоящая ярость. Раз — и тлеющий мерцающий огонек обратился пожирающим пламенем.
Неужели у меня появился хозяин?! И он мне еще говорит о том, что бы я не боялась! Да, очень просто заковать беззащитное существо в цепи и «успокаивать» его, может, перестанет бояться… Но мне страшно! Вы уже практически держите меня в постели!

— Это для твоего же блага, Твайлайт.
Все так говорят! А на деле? На деле это «благо» лишь в ваших глазах…

— Ради всего святого, Твайлайт, успокойся!
Успокоиться? Я еще не разозлилась…

— Хорошо. Хорошо! Я терпел, я сдерживался, но теперь я устал. Пожалуйста, вставай! Только я не буду глядеть на это. Я вообще лучше уйду…

Я быстрым шагом покинул спальную комнату и хорошо ее захлопнул — будет знать, как наглеть… Я со всего разбегу сел на диван и рукой закрыл глаза. Черт подери… Я ведь догадывался, что к такому приду. Догадывался! Не каждому захочется неделями лежать в кровати… Особенно в другом мире. Особенно такой личности, как Твайлайт. А такую личность не везде встретишь…

Действительно, как за четыре дня можно не просто наизусть выучить азбуку (Хотя с такими повторениями, что я слышал…), но еще и спокойно говорить слоги, а также несколько имен (Пусть и сама Твайлайт об этом почему-то не догадывается). Как Зинаида Александровна спрашивала у нее, что мы проходили вчера, так она все выкладывает с точностью, будто узнала все половиной часа ранее. Тетя Зина говорила, что такими темпами она и стихи к воскресению учить будет… Хотя это и шутка, но для пенсионерки такие перспективы не выглядят настолько невероятными…

И вот теперь я фактически наплевал на нее. Странно, почему я ее все-таки не пустил… Хотя нет, нет! Почему странно? Эта нога мало того, что сломана, она также полна порезов, все равно, маленьких или нет. Вдруг что случиться? Вдруг все-таки нога не окрепла? Тогда все будет намного хуже, чем вначале — кость может искривиться намного сильнее… Так ведь у нее шина... Ну… И что шина? Это улучшает удобство? Шина — не костыль, а для пони костылей нет… Но ведь можно сделать. Ага, сделать, так просто это звучит… Сделать! Сделать легко пока только на словах… Но попробовать… Ай, пошло оно все…

Щелк.

В голове внезапно что-то переключилось. Вам не знакомо такое чувство? У меня оно впервые. Будто механизм мозга, ржавый и поломанный в нескольких местах (Что нормально для человеческого экземпляра) неожиданно, с характерным щелчком начинает идти под другим ритмом, шестеренки начинают идти в другую сторону, предварительно замерев. И этот момент, когда весь твой разум замирает, самый необычный и красочный. Попробуйте сутки напролет махать рукой с каким-нибудь грузом, махать, махать, не переставая, а потом разом остановить руку. Всего лишь на секунду. И начать крутить в другую сторону… Именно этот секундный момент я и ощутил. Но мозг, как всякий бессловесный механизм, покорно заработал древними деталями…

Я сказал, что это чувство для меня ново? Я ошибся. Я вспомнил, что такие обстоятельства однажды произошли со мной… Когда я был подростком. Да, я вспомнил, тогда было все то же самое. За одним исключением — механизм менялся на четыре года и двести двадцать пять суток дольше…

Что я делаю? Зачем я делаю? Для чего я делаю? Слишком много вопросов для моей узкой головенки, в которой тяжело умещаются даже обычные воспоминания. Обычные, казалось бы, вопросы. На них даже и ответить не трудно.

Так они представляются сначала.

А потом ты думаешь больше и больше, задаешь себе эти вопросы и строишь ответы, чтобы через секунду растереть эти самые ответы в порошок за их старостью, плоскостью и неимоверной глупостью. Вот это чувство мне знакомо, еще как знакомо… С одними людьми ты говоришь просто, для других сечешь слова, а третьи слышат речь гения — не встречались ли вы с таким? Интересно еще и то, что я ни слова не произношу и боюсь сказать лишнее. Может, все, что я говорю — лишнее? Молчание — золото. Истина — серебро? Тогда правда не ценится…

Я посмотрел на свой дом. Нет, не на квартиру, в четырех с чем-то стенах которой я сейчас занимаюсь очень важным для разрушения нейронных клеток делом — мышлением, — не о ней, а о доме, которым я всю свою жизнь гордился. О котором говорил, которым любовался, и который был для меня всей опорой жизни, достигнутой невообразимым трудом вершиной. Я посмотрел на него и, наконец, после долгих споров с самим собой и поглощающих желания сомнений, решился его коснуться. Я решил коснуться моего яблока Эдема. Дряхлый, сгнивший картон сломался от легкого любовного касания, подпорки из дерева треснули, пройдя последнюю ступень до превращения в труху, и великий когда-то «дом» рассыпался прямо на моих глазах…

А я почему-то безразличными глазами гляжу в пустоту, наполненную гнилым сырым запахом — ароматом Смерти. Я смог ощутить все свое богатство, которого просто не существовало. А теперь осталась лишь память и останки. Путь вперед свободен. Иди! Теперь нет никаких «цепей», стеснявших твои движения, они рассыпались вместе с тем же «богатством». Иди. Чего же ты стоишь?

Последний раз, не считая этого дня, как мне снился «кошмарик» — первый день, когда тетя Зина начала обучать единорожку. А сегодня он снова мне приснился. Я его помню, как утром — я лежу и не могу встать, а надо мной — звезда. Звезда падает вниз, ярким светом слепя меня. Я не мог закрыть глаза… Я начал бить пол, начать колотить его, но он не хотел отдаляться от звезды… Я хотел закрыть лицо руками, но руки перестали слушаться. Я боялся света… А потом я закричал. И наступила тьма…

Смысл в том, что я помню? Я все равно их не понимаю. Они не страшны, но воспоминания о них заставляют вздрогнуть. С самого первого моего «кошмарика» я начал прятаться в темноте… Я начал убегать от света! Черт побери!

— Черт побери!

— Милок? Что у тебя там?

От неожиданности я развернулся и заметил нашего учителя, стоявшего в проеме на выход из моей квартиры. Зинаида Александровна еще на втором уроке сменила одежду, посчитав, что домашняя обстановка улучшит показания Твайлайт. Вместо довольно строгой блузы, в которой тетя Зина всегда ходила дома, на ней был сарафан, старый, которому явно не один десяток лет, но который именно этой древностью сохранял свой уютный домашний оттенок. Во всей моей памяти я бы не нашел какой-то иной обстановки, какую испытываю сейчас…

Однако как она зашла?

— Зинаида Александровна, что вы здесь делаете? Неужто вы теперь у меня живете?

Тетя Зина нахмурилась. Подозревающе нахмурилась… Кажется, я сказал лишнее.

— Полчаса назад я пришла к тебе, как обычно, за час до урока, чтобы приготовить вам что-нибудь на обед, а сейчас отлучилась домой за парочкой продуктов…

Я протер лицо рукой. Неужели так и есть? Я поглядел на часы. Полпервого… Черт, а ведь правда, Зинаида Александровна приходит к двенадцати… Что со мной? Я начинаю забывать…

— Ах, да… Простите, Зинаида Александровна, забываю…

Однако ее взгляд не поменялся. Она продолжала хмуриться, приподнимая в легком изумлении бровь и разглядывая меня. Внезапно расслабив свое лицо, сделав его самым что ни на есть спокойным, она села рядом со мной.

— Милок, что произошло?

— Ничего, ничего, Зинаида Александровна… У меня ведь такая память, могу забыть все, что было минуту назад, стоит лишь отвлечься на что-то захватывающее… Вы знаете это...

— Таких вещей ты никогда не забывал, милок. И что же такое захватывающее тебя заняло, раз ты позабыл даже о моем пятиминутном отлучении, гм?

— Ну… Я тут… Мизинцем ударился…

Я посмотрел на свою ногу и потер мизинец. Знаете, сейчас для меня не было ничего необычного, но чуть позже я разглядел одну забавную вещь. Подумайте, такая, не постыжусь сказать, идиотская отговорка выглядела еще… хуже перед самой Зинаидой Александровной. Со стороны, естественно. А когда оказываешься в таких условиях, любая отговорка кажется кругом утопающему, каким бы дырявым и бракованным он не был…

— Если бы ты ударился мизинцем, ты бы точно не сидел на диване. Да и я бы услышала. Нет, придумай что-нибудь получше. Или скажи правду.

Знаете, какой самый ужасный, самый страшный и полностью парализующий взгляд? Взгляд чистейшей доброты. Забавная вещь, эта психология человека. Великое правило этики — поступай с другими так, как хочешь, что бы поступали с тобой — можно развернуть, вывернуть, перекрасить, вырезать нехорошее слово на нем, но его принцип никогда не исчезнет, это я понял давно. Когда ты встречаешь враждебность — ты готовишь враждебность. А вот когда на тебя идут добротой, рука с мечом не поднимется. Хочется отбросить его и чуть ли не пойти и не обняться…

— Ладно… Еще раз простите меня, однако у меня сейчас малость тяжелый моральный момент.

— Так расскажи о нем. Если ты, конечно, не хочешь решить его в одиночку.

Я вздохнул и устроился поудобнее на своем синем диване. Тысячи ягодиц его удавили, а пара проверенных способов вновь сделали мягким…

— Думаю, я уже много чего порешал на свою голову. Да о чем рассказывать? Тва… Оля, Оля… Оля захотела встать.

— Встать? Что же ей… Ах, да, да, склероз… У нее же сломана нога…

— Именно. Я пытался ей сказать это, все-таки она и недели не пролежала после того, как повредила ногу, но эта единорожка… Не хочет лежать.

— Остается представителем Лошадей, милок. Пусть она и похожа на человека многим…

— Очень многим, Зинаида Александровна, поверьте мне…

-…очень многим похожа на человека, внутреннюю природу никак не удержать. Ты когда-нибудь видел, слышал, читал о лежавших по нескольку суток лошадях?

Я порыскал в своей памяти такую информацию, хоть и с самого начала понимал, что ее нет. Просто привычка…

— Думаю, ты не мог о таковых прочесть, — учитель вовремя предотвращает ответы на риторические вопросы. — Даже больные скакуны встают и идут. Потому что их жизнь лежит в движении, только так они и выживают.

— А как насчет сломанной ноги? Задней, между прочим. Что, если главный двигатель жизни неспособен работать?

— Смерть, милок. Однако и с таким недугом лошади выживают. Почему?

Пауза затянулась, но отвечать на вопрос, который мне все же показался риторическим, я не решился.

— Всяка тварь помирать живой хочет, так говорил мой бывший сосед по даче. Даже если кажется, что нашла животинка свою смерть, она все равно встает и идет. Идет, пока не упадет в бессилии. Он рассказывал, что именно так погибла его лошадь. Кто-то там на нее напал, пока она бегала по округе с хозяином, а сам он убежал, хоть и не желал оставлять свою любимицу. День он ждал ее. Ночь не спал. А потом на утро он увидел ее. Хромающую, окровавленную. Он радостно побежал к ней, почти прыгал от счастья. А что произошло, когда он добежал? Когда он обнял ее? Она фыркнула, смерив своего хозяина, как он сказал, гордым взглядом, мол, вот я, победительница. И упала. Мертвой…

Я почувствовал, как мое сердце забилось быстрее, а к горлу подступил комок. Я будто оказался тем человеком, чья храбрая лошадь встала между ним и опасностью, сражалась с силой, которую она могла даже не знать, и выжить. Чтобы дойти до дома и умереть в руках хозяина…

— Конечно, эта история немного о другом… Я ее случайно вспомнила… Но ты только подумай. Идти, идти, и пасть, остановившись. Это достойно лошади… Ты должен понимать, что держать Ольгу в кровати лишний раз — опасно. Разумеется, она не умрет от такого, ее организм, скорее всего, легко привыкает к человеческим условиям. Но в ней загубится та природная редкость, которую человек продал за свой разум…

Не стоит говорить, что означали для меня эти слова. Я давно уже понял свою ошибку, давно все решил, но все равно, как будто ради проверки, продолжил этот разговор. Я очень часто это делаю. И знаете, что? Это никогда не было лишним. Каждый раз я узнаю что-то новое для себя. Помнится, именно этому меня учили в школе, и именно за это я молчу — другие будут говорить тебе лишь новое, тогда как ты от себя не узнаешь ничего…

— Зинаида Александровна, я понял. Я… Я сам не знаю, что на меня тогда нашло. Помогите мне.

— Прости, милок, но я уже помогла тебе. Я не смогу решить сама твои проблемы, как ты не можешь сейчас мгновенно вылечить ногу Ольги. Просто не смогу.

— Хм… Ладно, я и так прошу много… Однако вы понимаете, что если она и встанет, то уж пойти не сможет?

— Конечно.

— Прекрасно…

Теперь появляется другая проблема — как поставить Твайлайт на ноги. Буквально. О чем я размышлял? Она могла встать… только с костылем! С костылем, верно… Так как таких костылей еще не придумали, самое время поторопить события. Хм…

— Зинаида Александровна, где, вы говорили, инструменты Петра Борисовича лежат?

---

Твайлайт?

Ты не спишь?

Молчишь? Ну ладно… Молчи. Я тут… принес кое-что. Посмотришь?

Я присмотрелся к единорожке, спрятавшейся под одеялом, но так и не приметил выявляющих ее магию искорок, которые могли вылезти даже сквозь одеяло. Значит, лежит и не… магичит. Забавно, а вот как могут появляться эти частицы? Что они из себя представляют? Может, некую магическую… пыль? Волшебная пыльца! Без эффекта, однако. Может, лишняя энергия концентрируется в таких маленьких частичках и выпадает из рога… Неважно.

Скорее всего, она решила устроить бойкот. Слушайте, мне впервые в жизни бойкот объявила пони. Единичный, скажу я вам, случай. Ну, в принципе, так даже лучше… Можно устроить некое подобие сюрприза.

Я тихонько раскрыл дверь и начал заносить костыль. Я не собирался сильно оттягивать момент, поэтому сразу приставил его к кровати, все так же с минимальными шумами. Признаться, работенка эта, как я говорил, руками делалась намного дольше, чем словами. Я не имел каких-то познаний в столярном и плотничьем мастерстве и включил мальчишеское воображение. Инструментов, когда-то принадлежавших покойному Петру, хватило сполна, но материал нашелся внезапно. Я просто сел на табуретку, служившей «точкой всемыслия» прежнему мастеру, и она, издав последний скрип, поддалась гравитации. Конечно, сломать целую память о любимом кому-то человеке — ужасный грех, я сам в кошмарном состоянии вскочил и взглянул на Зинаиду Александровну. Я ожидал практически всего, что угодно — грусти, слез, вздохов, даже гнева, однако итог меня поразил больше всего. «Вот и материал», — сказал тогда пенсионерка. Чтобы не казаться совсем уж бессердечным, я осмелился спросить, ведь это стул ее мертвого мужа! «Который я давно хотела выбросить, но Петя запрещал. Нет уж, пусть лучше на дело, чем на мусорку уйдет. А про память не беспокойся — бегающая-прыгающая Оля будет последним делом старика…» Ошеломленный, я постарался вернуть мысли в нужное русло. Ну раз так… Значит, последнее вам, Петр Борисович, спасибо, от меня и единорожки… Почивайте с миром… Черт, слезы наворачиваются… Пора включить холодный режим. Я вздохнул тогда и принялся доламывать представителя древней мебели…

Колеса бы все облегчили, но ни вырезать, ни достать я их не мог — пришлось делать именно костыль, классический, для пони. Я взял ножку, которая, слава древяным изделиям, оказалась тика в тику нужная для костыля, даже на пару сантиметриков (Сослужившие мне важную службу) больше намеченного. Поразмыслив, я распилил эту ножку надвое, запланировав одну половинку поставить снаружи, другую же внутри ноги (Относительно тела, конечно). Не знаю, точно ли это поможет, но что не навредит, я в этом уверен. Потом отпилил от сиденья навеки почившей табуретки маленький прямоугольный брусок размером примерно двадцать на тридцать, чтобы сделать «подставку» под тело…

С этим бруском я повозился! Сколько раз я его к правой верхней области паха прикладывал? Кажется, каждые десять секунд, для проверки. Когда брусок нужного размера уже лежал предо мной, поначалу я хотел его хорошенько отполировать и отшлифовать, однако я вовремя вспомнил о подкладке. Какой бы мягкой деревяшка ни была, а подушку заменить не сможет… Тогда я порасспрашивал тетю Зину о наличии лишних мягких средств. А она, как оказалось, о таких в своей квартире и не знала. В общем, полчаса, полчаса мы потратили на поиск подушки. Я костыль за столько же сделал, а мы пока все в квартире перерыли… И снова материал нашелся внезапно. Вот совпадение! В одном из ящичков я нашел одеяло. Странное зрелище? Конечно, нисколько. Я уже закрывал ящик, но заметил лицо тети Зины. Она недоуменно смотрела на ящик и словно пыталась что-то вспомнить…

Она медленно подошла к ящику и достала одеяло. Одеяло было шерстяным, но по комнате разнеслось два странных запаха… Хм… Ах, припоминаю! Бензин и… И… Масло… Действительно. Бензин и масло… «А я думала, куда оно делось… А этот старый машинист его к гаражу прибрал!» Пока она вспоминала, я заглянул в ящик и увидел… Нет, вы мне не поверите. Что я там мог увидеть? Я сам не знал, но увидел распоротую подушку. Посередине ее был точный разрез, сквозь который проглядывал…. поролон! Вот что могло быть использовано для подкладки… Однако я снова вспомнил о Зинаиде Александровне. Честно признаться, во мне заиграло раздражение. Знаете, когда вы ребенком иногда не чувствовали родительской и просто взрослой боли, и вас раздражало их промедление, задумчивость, их требования к «уважению», которое гласит, что даже если человек может тебе что-то спокойно отдать, это не означает, что тебе можно это что-то схватить и побежать по своим делам. Нужно сначала поотказываться, потом согласиться (С родительской руки), обязательно сказать «спасибо» и вот тогда иди по своим делам. Сейчас такое раздражение выглядит некультурно и бесчувственно по отношению к людям. С взрослой точки зрения. Дети до сих пор им грешат. Да и взрослые — в редком случае…

Но на этот раз я даже не смог ошеломиться. Тетя Зина сказала «Если я правильно помню, там подушка», заглянула в ящик и удостоверилась. «Забирай. Мне еще куда-то лишнее одеяло девать…». В общем, весь материал я отыскал только благодаря покойному Петру. Я вытащил поролон, оказавшийся послойным, что для меня было еще лучше, и подошел к своему рабочему месту. Я подумал, что лучше было бы сначала обтянуть брусок поролоном, а потом уже прибивать его к ножкам. Порешив, я принялся за дело…

Все бы прошло по моим планам, если бы не Зинаида Александровна. Когда я, с помощью пары резинок и ниток опоролонив брусок, приготовил молоток и гвозди, она, наконец, поинтересовалась моими действиями. Я с легкостью сказал ей, что сейчас прибью ножку здесь и здесь, и все будет готово. Я поторопился. Учитель на пенсии, все еще женщина, с возгласом ужаса убежала в спальню, а вернулась с иголкой, нитками и той темной наволочкой от вскрытой подушки. «Не дам я тебе это деревянное нечто надевать на Олю в чистом виде.» Сколько бы я не противостоял, она твердо сказала, что не оставит мой костыль таким. Даже после моих слов, что не получиться нормально прибить или пришить ткань к дереву… Зараза. Пришлось согласиться…

Но дело не оказалось слишком сложным. Она попросила сделать в моем бруске пару дырок, что для меня уже было раз-плюнуть — так уж я разогрелся — и минут за пять-десять она отдала мне брусок, обитый темной тканью и поролоном, мягкий… Я не просто поразился. Я ох… Нет, я просто поразился. Это все меняет! Я спросил, как она собирается обивать ножки. Она сказала, тем же способом. Подумав, мы вместе решили, что легкий слой поролончика на ножках не помешает, пусть это для костылей никогда и не делают… Да и костылей для пони тоже не делают. Образца нет, соответственно, правил отделки тоже нет, вот мы и будем творить историю…

Снова десять минут — и три мягких и темных по цвету деталей были готовы. Дело оставалось за малым — сколотить их вместе. Тут я вовремя вспомнил о строении нижней части единорожки — если она слишком далеко вперед занесет ногу, край бруска упрется в живот. Решилось просто — я прикрепил брусок под углом чуть меньше прямого. Приметил по памяти ногу единорожки, оставил свободное пространство и прибил вторую ножку от табуретки, которая внутренняя и вуаля — самый первый костыль для пони готов. Версия один точка ноль. Остался ремешок, чтобы привязать верхнюю часть к ноге, и дело было сделано…

Но сейчас я волновался. По многим, понимаете, причинам. А вдруг подложка не такая мягкая? А вдруг развалится все к чертям (Хотя я специально для прочности прибил под подставку несколько кусочков, предварительно обитых тетей Зиной — должно удержать)? А вдруг я под слишком-недостаточно маленьким углом прикрепил подставку? Вдруг ремень не сможет достаточно обтянуть? А вдруг, а вдруг… Голова забивается этим, мешает думать свободно… Однако дело уже сделано, табуретка сломана, подушка вскрыта, время потрачено, а Твайлайт почему-то все еще валяется в кровати, и не по своему желанию. Нужно действовать…

Я громко откашлялся, чтобы намеренно показать свое присутствие. Молчание. Неужто она до конца собирается противостоять? Если так, такое упорство… Вернее, упертость… Просто необъяснимо.

— Твайлайт, — строго, но так, что бы слышала лишь она — Зинаида Александровна осталась ждать в гостиной и сейчас с легкой улыбкой глядела на меня и скрывшуюся под одеялом единорожку — сказал я. — Твайлайт… — слова будто утонули в горле. Всегда так бывает, за пять минут мы ораторы, за пять секунд — молчуны. Что забавно, правило это действует и для толпы, и для одной-единственной личности, даже единорога. Сейчас она держала свое лицо под одеялом, и говорить было намного легче… Но какая-то частица души противостояла тому, что бы я и дальше говорил с одеялом. Вот ведь незадача! Думаю, открыв одеяло, речь легче не потечет под обиженным взглядом такого создания. В итоге, поддамся частице души — сломаю себя. Зато буду спокоен. Наверное…

Ай, к черту эти думы, раздумы, передумы и поддумы, я могу двигать их часами, единственный способ, чтобы успокоить писк души, требующей смотреть единорожке прямо в глаза — смотреть единорожке прямо в глаза, никак иначе. Что ж, — вздохнули — и делаем первый шаг…

Я медленно открыл одеяло и услышал… сопение. Так, постойте… Она… спит? Нет, серьезно… Спит? Что б меня… Действительно спит. Ну а что ей еще сделать? Я на час куда-то ушел, сказав напоследок пару ласковых, и все. Антракт. Следующий акт под названием «Спать» просто напрашивается в импровизированную афишу. Признаюсь, в глубине души тлеет обида. Я бы и за три часа не уснул, да что там, я бы вообще не лежал — ходил бы по комнате, сгрызал бы бедную кожу на пальцах, говорил бы сам с собой, спорил бы с самим собой… Слишком много «бы», вы так не думаете? Бы да кабы, в лесу росли… Неважно.

Я присел рядом, не решаясь будить единорожку. Пусть еще поспит. Иногда ведь надо делать выходной… Банальность. Банальность повсюду. От нее не скрыться, от нее не убежать. Она в нас… Что в целом банальность? Странное понятие… Используешь его, используешь, а как только задумаешься над его точным смыслом, что становится не так. Что такое банальность? Кажется… Это… Затертая до дыр инструкция по выполнению каких-то… моральных… поступков? Объяснение первое. Отсутствие в действиях оригинальности. Объяснение второе… Так с десяток объяснений наберется. А я продолжаю много думать.

Для чего я завел тему о банальности? Я уже забыл. Я что-то хотел… А, я вспомнил. Я собирался сказать, снова сказать эти древние и банальные слова: Твайлайт — прелесть во сне. Все так говорят, но не избавляться же от этих слов, не так ли?..

Я никогда не видел детей. Честно говорю. Я не помню, что бы за всю свою жизнь я хотя бы один раз их видел. Странно? А что тут странного… Жизнь такая. Родственников мало, а братьев и вовсе нет… В памяти, словно бездне, наполненной бесконечным мраком, есть только одно светило. Единственное, что тебя связывает с этим текущим по-своему миром. Единственный смысл существования, который давно ушел на грань понятий… И теперь рядом с ним еле-еле мерцает еще один огонек, пытающийся хотя бы гореть и не уйти в никуда вместе с остальными семью миллиардами потухших звезд… Светило… Надо бы запомнить. Чую, мне это еще пригодиться…

Вот она, единорожка, лежит передо мной. Она не двигается, не ворочается, не стонет. Она молча лежит… Можно странный вопрос? Кем бы я ее хотел для себя? Очень тяжелый вопрос… Сестрой? Дочерью? Может, немного… отдаленней по родству? Другом. Или… Нет. Нет! Что с тобой? Неужели эта единорожка, не умеющая говорить, лежащая в постели и способная творить чудо, тебя задела? Тебя? Ледяное сердце можно растопить. Железное — расплавить. Каменное — раскрошить. Но что бы согреть охлажденный мозг и расплавить каменное сердце… Это невозможно. Даже она не способна на такое…

Тогда почему меня к ней тянет? Я какой уже день сплю на диване, в одиночку, но каждый раз хочется лечь рядом с ней. Что мне мешает? Ни-че-го… Физического. Нечто моральное противостоит этому… Что у нее с лицом?

Я только сейчас заметил. Лейкопластырь с щеки был давно убран, дня два назад, но маленький след останется, по крайней мере, на неделю. Но не он — главное. Под закрытыми глазами, по этой маленькой и чуть покрасневшей ранке, по светло-фиолетовым суровым щечкам, шли темные и еле-заметные разводы. На фоне фиолетового это было не заметно, но стоило мне приглядеться с другого угла, и я заметил, как коротенькая шерстка легла на этих рисунках жидкости. Разводы под глазами… Это могло быть только одной вещью — слезами…

Она плакала? Она плакала… Она действительно плакала! А почему? Дурацкий вопрос… Почему. Не риторический, дурацкий. Новый тип. На эти вопросы тоже отвечать не надо, но не для приличия, я для чувства собственного достоинства. Я мог позволить себе не слабость. Трусость! Я даже не подумал объяснить ей, или хотя бы попросить подождать. Я просто ушел. Нет, я убежал! Сбежал! Еще и захлопнул дверь, наверное. Крут мужик, ничего не скажешь. Повторяешь свои ошибки снова и снова. Я даже не вспомнил о психическом состоянии Твайлайт… Скорее всего, ей снова стало страшно… Кто виноват? Мы все виноваты… Эх, одного от меня не отнять — обобщения. Это у меня в генах… Вот, снова. Если я виноват, в чем-то виноваты и другие…

Все-таки будь единорожка чуть… помягче, ничего бы этого не было. Или потерпеливей, тогда бы она могла встать и без костыля… Черт побери!

В сердцах я ударил кулаком о постель, поздновато вспомнив о спящей Твайлайт…

Она вздрогнула всем телом и двинула головой. Хорошо… Ты должен улыбаться. Проблема, в принципе, решена, чего дальше хмуриться? Единорожка устало подняла свои веки, не поднимая голову. Она пусто глядела в стену, туда, куда направляла ее глаза свободно лежащая на правой щеке голова… Я ждал, пока она поднимет ее, но она больше не двигала головой. Игнорирует? Может быть, и так. Возможно, у нее знакомая мне болезнь Виновия. Когда винить других хочется. Что ж, я также ею болел, а два больных лучше всего понимают друг друга… Только мне лучше всего принять положение… напротив ее глаз.

Я медленно сполз на пол и подкрался к глазам единорожки. Возможно, она уже слушает меня… Не мысли, а речь. Говорил ли я, что это заклинание не всегда заметно? Твайлайт сама удивлялась… Она говорила, что проявление абсолютно любого заклинания, действующего в реальном времени, так или иначе заметно… В любом случае, я не знаю, слышит она или нет. И я не знаю, будет ли она вообще слушать… Посмотрим.

— Твайлайт… — я сел прямо перед ее глазами, продолжавшими смотреть в пустоту. — Ты… Ты прости меня, пожалуйста… Я прошу прощения за… За свой строгий характер… И в целом прости. Я дурак, и чуть тебя не заставил быть дурой… Твайлайт? Ты простишь меня?

Ее глаза не сменили положения. Может… Нет, может, она слышала? Просто не хочет подавать вид. А может, и не слышала… Скорее всего… Она не двигается. Меня словно нет… Заслужил, друг мой! Заслужил ты это! А чего ты ожидал? Чего-то…

— Да-а…

Я вздрогнул и замер. Черт возьми… Я боялся посмотреть на единорожку. Мгновения для меня показались минутами сна, верить которым или нет, решать тебе. Я сделал над собой усилие и медленно поднял глаза на Твайлайт…

Она смотрела на меня со слабой, словно выжатой неведомыми усилиями улыбкой. Даже ухмылкой, слушайте. Я сдержался, что бы не засмеяться от какого-то странного щекочущего чувства внутри, и смотрел на нее лицом, похожим, наверное, на рожу робота со сломанной мимикой…

— Ко-о… не-еч… но-о… — тихо сказала она обрывистыми слогами. Не люблю этого слова, но… Вау.

Щекочущее чувство попросту взорвалось, и я рассмеялся. Душевный замок, один из десятков под грифом «комплексы», раскрылся, дав свободу многим мыслям и делам. Я встал на одно колено, продолжая смеяться, и обнял единорожку. Впервые.

Да, я впервые за всю свою жизнь обнимал Твайлайт в сознании. Не для дела, а так, по мановению эмоций… Обычное действие, обнять кого-то. Прижать к себе сильно-сильно. Но так много слов отдают одному лишь объятию… Я почувствовал тепло всего ее тела. Порыв оказался настолько сильным, что я даже встал, прижимая единорожку к себе… Я обожаю холод. Он всегда пробуждает, он всегда дает энергию мыслям, он всегда заставляет тело работать. Но сейчас я понял, что отдам всю свою жизнь за это тепло совершенно другой, незнакомой мне жизни… Я чувствовал горячее дыхание Твайлайт на плече справа… Возбуждающее, скажу я вам, дыхание… Я словно заработавший на всю мощность двигатель. Я приложил свою руку, свою ледяную, черт возьми, руку к ее горячему уху и прижал ее голову к своей…

Я вколол себе наркотик. Каким бы дешевым и мелким он не был, момент блаженства настанет всегда… Тогда ты забудешь, что наркота дешевая, о чем вообще вся твоя жизнь… Ты просто получаешь удовольствие. Как там говориться… Кайфуешь… Да, именно кайфуешь…

Плохое сравнение к моему случаю… Но как по-другому я могу это описать? Я не хотел останавливаться… Я прижимал к себе Твайлайт, мою единорожку, и я не хотел ее отпускать… Я впитывал это тепло… Пока мозг не перестал отдыхать, отдав телу минутку для расслабления. Я начал понимать, я начал осознавать… Я держу Твайлайт, разумное существо женского пола, с поврежденной ногой… Прижимаю к себе, к холодной голове холодными руками… А в соседней комнате сидит Зинаида Александровна… Черт… Вот он, наркотик. Блаженство — лишь мгновения на фоне часа мук…

Теперь меня начал наполнять стыд. Промежуточное состояние между хладнокровием и чистыми эмоциями. Когда ты пытаешься делать одно, в душе желаешь другого и в итоге находишься на хлипкой границе у всех на виду. На тебя глядят с одной стороны, тебя пожирают глазами с другой. Тяжелое чувство. Но, как обычно, я справляюсь с ним. Я меняю свои мысли… И кровь охлаждается. Место возвращено…

Я медленно, подложив одну руку под ногу Твайлайт, положил ее обратно и укрыл одеялом. Да, знаю, последнее действие было бессмысленно, но я сделал это по привычке… Все люди имеют привычки, ничего не поделаешь…

— Прости, Твайлайт, за мою… наглость. Минутную слабость… Некультурность! — слово наконец-то попало на язык. — И еще раз прости меня за столь грубое отношение к тебе…
Я простила тебя. За все… Вернее, вас, вас. Я простила вас. Я простила вас за все…

— Прелестно, — улыбнулся я. — И, кстати, ты молодчина! Ты смогла произнести целых два слова, притом осмысленно! Не идеально, но это прогресс!
Да ну, что вы… Мы прорабатывали их с тетей Зиной… Они простые. Но последнее я долго пыталась сказать…

— Ах, вот как…
Но все оказалось так просто! Я начала узнавать звуки и буквы в нашем разговоре! Вот, например, слово «слово» состоит из пяти звуков и букв, «эс», «эл», «о-о», «вэ», «о-о». Да, у меня получается!

— Твайлайт, да это просто чудесно. Это фантастика! Скоро ты будешь говорить на одном из самых великих языков истории…
«На одном из самых великих»? А есть еще языки?

— Много, Твайлайт, много…
А они такие же?

— Ну, одинаковых языков нет. Они все разные. Языки — это…
Нет, нет, я знаю, что такое языки. Я начинаю вспоминать… Да, там, откуда я пришла, есть различные языки… Глупый был вопрос…

— Вот это да! У вас там, небось, целые страны?
А что такое «страны»? И «небось»? Я впервые это слышу… «Страны» — это какие-то общества? А «небось»...

— О, ты скоро узнаешь. А пока лишние знания могут помешать основному обучению, запомни это.
Да, да, я это поняла… Поняла! Шесть звуков, шесть букв! «Пэ», «о-о», «эн», «я-я», «л», «а-а»…

— Молодец, снова правильно, но там не шесть, а семь звуков.
А почему семь? Там ведь их шесть. Да, шесть…

— Тебе тетя Зина рассказывала о буквах с двумя звуками?
Конечно, их четыре: «я-я», «ё-ё», «ю-ю», «е-е», и они состоят из смягчающего и, соответственно, мягкого согласного звука «й» и гласных «а-а», «о-о», «у-у», «э-э»…

— Правильно! Они состоят из двух звуков! А теперь скажи мне, что за… четвертая буква в слове «поняла»?
Это… «Я-я»… (Она легонько двинула головой — кивнула)
— Вот! А раз «я», значит, не один, а два звука. В итоге звуков семь. Тут все просто, Твайлайт, нужно только подучиться…
Хм… Нет, погодите… Но ведь «й» — смягчающий звук, то есть, он мягкий. А перед «я» в том слове стоит мягкий «н»… «нь».

— Он же смягчается от «я»… Если я не ошибаюсь…
Да… Он одновременно и смягчается, и становится на место смягчающего звука «й»! То есть, вместо «й» стоит «нь», и звуков остается шесть…

— Слушай… А ведь правда. Так и есть… Два звука считается только после гласной или в начале слова… Вот это да! Твайлайт, не прошло и недели, ты меня учишь.
Ну… нет… (Она сделала строгое лицо) Я просто вас поправила, не учила… Вы ведь сказали, что знаете, что я права, так? Значит, вы помнили правила, но сейчас забыли. А это значит, что я вас и не учила. Не надо мне таких лишних похвал… пожалуйста…

— Ты снова права! Ладно, ладно... Будешь моим корректором. Не спрашивай, что это за слово, просто запомни его, я как-нибудь попозже объясню… А теперь… Так, зачем я сюда пришел… Я уже начинаю забывать, зачем я пришел!
А, может, вы уже сделали свое дело и, возможно, не заметили этого?

— Да вряд ли, у меня мозг просто отме… Вспомнил! Твайлайт, сразу говорю… Это касается твоей недавней… То есть, твоего недавнего желания…
Ах, нет, нет, я уже подумала над этим и нашла неожиданный способ. Я с помощью передних копыт начала приподниматься и шевелить ногами. После нескольких минут я уставала, ноги тоже, и я уже могу спокойно лежать в кровати… Только я из-за слабости после первого раза сразу уснула…

— Хм, молодец, молодец, хорошее решение… Но оно все-таки помогает лишь из-за того, что твой организм быстро устает от напряжения, так?
На самом деле… Это упражнение мне помогло другим — я поняла, что с такими силами я не смогу стоять. Тогда я подумала… подумала… что лучше остаться в постели и набираться сил. А когда-нибудь я все же встану…

— Но… Но ведь… Организму нужно окрепнуть, чтобы силы быстрее… набирались! А как он окрепнет, если ты будешь лежать?
Вы пытаетесь уговорить меня встать? Удивительно…

— Знаю, Твайлайт. Но раз уж я виноват, я должен загладить свою вину, и все для этого готово.
В смысле «всё»?

— А ты посмотри…

Слегка заинтригованное лицо единорожки с интересом оглядело меня и кровать, но ничего примечательного не заметила. Забавно... Я чувствую это, как сюрприз. И все-таки хорошо, что она настроена на голосовое чтение мыслей... Те несколько дней, когда она говорила со мной только через мысли, были запоминающиеся...

Она не стала ничего у меня спрашивать, а... продолжила, что ли, свои поиски. Прищурившись, она осмотрела комнату и заметила темноватую, красную (Не знаю, почему я тогда не сказал) верхушку...
Что это?

— О, это, Твайлайт, то, на что я потратил весь предыдущий час.
Это... для меня?

— Слушай, для себя я все еще года два-три назад сделал. Кому я еще могу сотворить такую... вещицу, гм?
Если я правильно догадываюсь, это напрямую связано с тем, что я не встану еще приблизительно неделю?

— Ну... Только с тем, что ты еще не стоишь. И все. В общем и целом, это костыль. Ты знаешь, что такое костыль?
Хм... Костыль... Когда-то я слышала такое слово... Но не могу вспомнить его значение...

— От тебя и не требуется. Костыль — это такой... такое помогающее устройство... Оно помогает людям с поврежденными ходовыми конечностями... ходить...
Ах, я так давно хотела спросить! Как вы ходите на двух ногах? Как у вас это получается? Ведь это практически невозможно! Только при определенном балансе...

— Похоже, Твайлайт, ты сравниваешь меня, человека, и себя, пони. У тебя были науки?
Науки?

— Ясно, видимо, это слово тебе не знакомо... В любом случае, скажу лишь, что люди устроены именно для ходьбы на двух ногах, ни больше, ни меньше. Ну а пони — на четырех, логично?
Логично... Хорошо, я понимаю, я уже давно все понимаю... То есть... Вы сделали устройство, которое поможет мне идти?

— Должно помочь, Твайлайт. Не забывай, я знаю о пони даже меньше, чем ты знаешь о людях, поэтому пришлось действовать... наугад...
Наугад? Но ведь любое устройство требует проверки!

— Я знаю это, но обстоятельства не шли к этому. Просто пойми это.
Ладно... Думаю, вы, человек, этими своими маленькими конечностями способны на нормальную работу...

— Маленькие конечности... Ты о пальцах?
А они у вас называются? Очень интересно... Пальцы. Полезная вещь?

— Твайлайт, полезная и еще какая, но, может, посмотрим, увидишь ли ты мою гостиную?
Ах, да, хорошо... Что я должна делать?

— Для начала — погоди...

Я потянулся за костылем и со всей гордостью мастера притянул его к себе. Он выглядит... странно...

— Я знаю. Но ты скоро познакомишься с еще более странными вещами, по сравнению с этим — настоящий выплеск больного воображения. Итак... Приступим к делу. Первым делом проверим, как ты можешь стоять...

Не получив ответа или отказа, я выпрямился и прикинул дальнейшие действия... Так, костыль постоит рядом, а пока нужно поставить единорожку сюда, в это место... Так, если я ее поставлю, и она не удержится на ноге... Стоять придется... справа от единорожки... Ее права. Я могу сесть на колени и подложить плечо под... живот... Ага... и потом аккуратно надеть. А уж когда она встанет, приучить ее будет нетрудно... Надеюсь...

— Что ж... — я хлопнул и потер руки. — Поднимаем Ильюшу...

Я с улыбкой увидел недоуменное выражение лица Твайлайт и убрал одеяло. Снова то странное чувство, которое укололо меня в первый день ее кормления — словно я одеяло не с пони убираю, а с девчушки какой-то... притом не полностью одетой, если взглянуть на единорожку. Мысли, мысли... Твайлайт лежала на боку и приступила к попыткам сесть. Я сдержал свой порыв и стал просто ждать. Ладно, пусть пытается... А то по-другому она, кроме полежанок, ничего знать не будет...

Но у нее получилось. После чуть слышного кряхтения и видных вздрагиваний она смогла расположиться на своем крупе. Поврежденная нога расслабленно лежала, благодаря установленной правильно (После бравады Зинаиды Александровны) шине не выворачиваясь до боли. Я так думаю, ее старания должны мне как-то помочь. Ну, ухватить ее теперь... Проще. Ну да, проще...

Я протек руками под ее живот, она, соответственно, оперлась на передние копыта, и хоть шина начала немного мешать, я ухватил ее. Ха-ха, это выглядело забавно. Попробуйте взять кошку за живот, связать кисти и оставить ее в таком положении. Ноги задние свисают, ноги передние свисают, голова свисает... А теперь представьте на месте кошки тридцатикилограммовую пони... Посмейтесь, посмейтесь...

Я медленно повернулся и начал опускать Твайлайт вниз. Медленно. Через пару мгновений она поставила передние копыта, а потом левую заднюю и, наконец, правую... Я уловил момент и быстро расслабил руки. Она простояла около пяти секунд, и когда я полностью перестал поддерживать ее, то есть, опустил руки ниже живота, единорожка упала на них. Признаюсь, и я чуть не упал. Помогла случайность — левая моя нога была под кроватью, и когда центр тяжести совершенно внезапно перешел целиком на единорожку, я умудрился зацепиться ею и одновременно удержать Твайлайт. У меня было секунд пять и два пути действий, и я выбрал менее травмоопасный — аккуратно, проходя пальцами по бокам, опустил единорожку на палас, а потом легким старанием встал на обе ноги... Простите, я не рассчитала свои силы...

— Ничего, Твайлайт, я тоже себя... силачом лишний раз посчитал... — мне вовремя пришло в голову заменить «Геракл» на нейтральное «силач». С нею надо быть поосторожней... Отговориться-то я смогу, но не в пятый раз... — Стоять больно или просто нога подогнулась? - Подогнулась нога. От боли. — Ну тогда все ясно... Сейчас будем примерять костыль...

Я потряс головой — всегда помогает — и подошел к правой стороне единорожке. Она не сводила с меня глаз, целясь в меня взглядом, говорящим, мол, прости за трудности, но так уж получилось. Я присел на оба колена и оперся о пол рукой, но, полностью осознав неудобность этого положения, привстал на одно колено. Так...

— Твай, будешь помогать всеми ногами, кроме сломанной. На ее месте буду я. Ясно? — да, ясно...

За секунду до того, чтобы подложить руки под ее живот, я успел подумать — я назвал ее Твай! Хе... Быстро я освоился... Но секунда прошла, а пришло дело. Я начал ее поднимать, и заметил, как она для устойчивости расставила копыта чуть больше ширины... плеч... Когда она полностью выпрямилась, до меня дошло, что мой немалый рост никак не пустит меня под единорожку. Изумительно — обе руки заняты, могу отпустить одну... А до костыля не дотягиваюсь! Оть прекрасно! Ось цэ крэндэлы! Подождите...

Я практически замер. Всего за шесть суток общения с Твайлайт я понял, как нужно откликаться на такие слова. Не переспрашивать, не уточнять, а именно встать и подождать. Тем более, если она стоит — а вдруг что-то не так... повернулось, нужно... повернуть... обратно... Все может...

Краешком глаза я заметил, как двинулся костыль. Я бы не сказал, что у меня молниеносная реакция — не с кем сравнивать — но на изменения на боковом фоне зрения я реагирую довольно быстро... Черт возьми!

Костыль начал бросать искорки, да-да, те самые искорки! А это означает... Нет, что-то еще... Он медленно налился фиолетовым свечением... Прям как... Прямо как рог Твайлайт... О, Боже! Костыль... поднимается! Боже мой... Поднимается... И начинает... Начинает облетать единорожку... Прямо ко мне... И... И падает рядом со мной... Надеюсь, я помогла...

— Твоюж... — вырвалось у меня... Однако замок рациональности вовремя меня остановил и заодно передернул весь организм как затвор. Бывает.

Я не стал мешкать. Я взял свободной рукой расстегнутый костыль и быстро подставил его под живот Твай, дал рукам пару секунд на расслабление, снова приподнял живот и начал подставлять костыль. Вот мне повезло — я полностью забыл о шине, когда рассчитывал ширину между ножками, однако того припуска для свободного движения хватило. Я снова расслабил руки и начал быстро закреплять ремнем ногу...

Я идиот.

Я понял это. Да, я идиот. Вы можете объяснить, зачем я ставил вторую ножку внутри относительно тела? Я вот не могу. Сейчас не могу. Похоже, час назад это выглядело красиво и даже казалось костылем. Ну-ну... Это какая-то напыщенная хрень, и я не об обшивке говорю...

— Ничего не жмет? Нигде не упирается?

Тишина. Меня эта тишина почему-то насто... Н-нет... Я только не совсем понимаю... Как мне это поможет идти...

— Погоди немного...

Я осмотрел абсолютно весь костыль, с верху до низу, и, слава Богу, никаких поломок от веса Твайлайт не обнаружил. Хорошие, значит, гвозди у Петра Борисовича были... Так, ремень еще раз под-тя-нули... В общем, все мои планы не нарушились. Посмотрим, правильны ли они были...

— Так, я все сделал. Я убираю руки...

До этого я придерживал единорожку сбоку, и теперь аккуратно отнял руки... Секунда, две — Твайлайт начало клонить в мою сторону, и она по реакции дернула правую ногу в сторону... Черт. Ну что черт... Костыль-то она сдвинуть смогла, однако он из-за чуть диагонального положения все время переносил вес на одну-единственную внутреннюю ножку, которая уже грозила переломиться, но дело даже не в этом. Ее нога оказалась в маленьком... тоннельчике... Нет, нога просто имела очень мало пространства. А так как она свободно болталась, такое резкое движение, какое сделала единорожка, «спасибо» физическим законам, заставило ногу не только чуточку согнуться, но потом удариться об одну ножку. Естественно... Твайлайт сморщилась и сжала челюсть. Это я заметил — скулы на ее лице напряглись...

— Как ты? Сильно заболело?
Резко... Но в общем — больно... Неприятно... Умгх...

— Хм... — черт... Одна дилетантская глупость практически переломило все дело. Ладно... — Ладно, готовься, я сейчас буду его снимать... Он немного недоделанный...
Нет, нет, постойте... Постойте...

Я снова не стал ничего делать... Хотя, что она может сделать? Она может что-нибудь провернуть магией...Что почему-то не сделала раньше. Ага...

Твайлайт снова дернула костыль, но на этот раз установив его ровно за передней правой ногой. Я быстро отметил еще одну свою ошибку — высота. Кажется, она была слишком... большой. Или нет... Не совсем... Не знаю... Что-то мне в этом костыле не нравится... Совсем... Вот единорожка на пару секунд приподняла костыль... И поставила на то же место. Хм... Что она проверяла? Как долго может балансировать? Не похоже... Думаю, у меня получится...

Я заметил, как она тихонько переставила вперед одно переднее копыто, потом другое... Потом заднее... А потом... Потом она резко переставляет костыль вперед.

Я не верю своим глазам! Она идет! Она сделала первый шаг! О, Боже... Боже, Боже! Боже... Теперь остается один вопрос — сможет ли за первым шагом последовать второй? Меня все беспокоил характер перелома. Он проходил в том месте, где у пони, да и у лошади, задняя нога сгибалась... В заднем колене... Я не знаю, как это объяснить. Но такое есть не только у лошадей — кажется, у всех четвероногих. Но это не важно, важно то, что сломан не сам сустав, а кость ниже, что меня потом несказанно удивило. По логике, если Твайлайт падала, то сломаться должен был именно сустав... Как шарнир. Но этого, как ни странно, не произошло. Однако это дало мне возможность сделать этот костыль, в котором все действие переходило целиком на мышцы бедер, когда мышцы... пониже... не затронуты... Но сомнения появляются везде. Эта единорожка может скрывать все... И я не всегда понимаю, почему.

Твайлайт по тому же алгоритму сделала еще один шаг. Я поднял глаза и только сейчас вспомнил... о Зинаиде Александровне. Черт... Думаю, я выглядел более, чем смешно. Разговаривал сам с собой... Чуть не упал... Потом, каким еще могло быть мое лицо от увиденного летящего костыля? Сейчас это можно вполне логично объяснить — раз Твай может читать мысли, говорить в них, так почему бы не использовать банальную левитацию? В магии это, кажется, одно из самых простых заклинаний... С магической точки зрения-то объясняется... А вот с логической... Вопрос, откуда она, все еще не решен, а варианты продолжают быть более менее рациональными. Военная биологическая разработка? Несколько десятков лет, похоже, такое делали... Инопланетяне? Уже не кажется столь невероятным... Ну а другой мир? В голову лезет ее упоминание о том, что она знает понятие «языки». Конечно, это могло быть выбранным вживлением... А могло быть и дефектом... Памяти. Нелогичным вживлением и непонятным дефектом...

Так. Так-так-так-так! Так! Ты опять? Опять начинаешь об этом думать? Я ж тебе говорил, хватит, что, не отдохнул за несколько дней? Вопросы не решены. Как тут отдохнуть...

Я встряхнул головой и вскочил. Твайлайт продолжала шествие, но смотрела точно вперед — чтобы не отвлекаться. Я тихонько обошел ее, и подошел к тете Зине, которая, похоже, ждала моего выхода...

— Милок, доставай фотоаппаратуру! Наш единорог идет!

Я засмеялся и посмотрел на «нашего» единорога. Когда я шел, она уже вышла из проема спальни и поворачивала в сторону дивана, поглядывая на нас. Удивительно... Вот это сосредоточенность. Она не дергала голову в сторону, смотрела на нас, или на передние ноги...

— Я-то думала, рассорились, не помирятся, а вот гляжу — стоят да обнимаются, отцеловаться не хватало. Ох, бурная молодежь...

Как и многие на этом месте, я пусто отсмеялся. Шутка шуткой, но меня эта тема серьезно затянула... Что я там говорил о наркотиках?..

Вот это да... Я снова бросил взгляд на Твайлайт. И знаете, что я увидел? Легкий розовый тон на фоне сиреневого. Увидь я исполнение фокусов Гудвина, я бы так не удивился. Ребята, я снова не верю своим глазам. Я не верю логичному... Но факт всегда факт — единорожка малость покраснела от старинной (Или стариковской) шуточки а-ля «невесту-то нашел?» или «дома, небось, девок много?», пусть она и выполнена в виде... удивления. Пусть и относится к единорогу. К кобылке-единорогу. Так или иначе, смысл остается для каждой... Для каждого существа. Разумно мыслящего, конечно.

— Думаю, да, здесь и проведем. Здесь лучше, чем в той маленькой и темной комнатке...

Черт, я не заметил, что Твайлайт перешла на Зинаиду Александровну. Заметил, но не подумал... учесть. Она понимает голос лишь одного... индивидуума, не более. А иначе бы она не покраснела... Ладно, вопросы решены. Поверхностные...

— Много света. Все видно...

А-ха!

— Тетя Зина, я вам, кажется, говорил, почему та комната задернута. Мне нравится темнота.

— А я ничего против этого не сказала. Эта комната ведь светлее, чем спальня?

— Конечно. Здесь-то занавески смысл закры... Черт!

— Быстро заметил?

Я пулей подлетел к окну и мгновенно закрыл его темными шторами. Черт побери, вовремя! Я ведь об этом совсем недавно... Ну как недавно... Дня три... Или четыре... Назад-то... Говорил... Ух... Пронесло. Надеюсь, никто не заметил...

— А вот когда сядешь, тогда и скажу. Лучше не отвлекайся, иди.

Я развернулся и еще раз взглянул на единорожку. Она уже почти подошла к дивану, и, как я заметил, сменила последовательность шагов — теперь сначала она наступала задними, а потом вытягивала как можно дальше передние. Так, мне кажется, даже быстрей...

Она дошла до дивана и замерла. А чего она... Тьфу, а кто еще с нее снимет костыль? Я парой шагов одолел разделявшее нас расстояние, присел, расстегнул костыль, так же, «повисшей кошкой», аккуратно положил Твай на диван. Единорожка сразу села, оттянув ногу. Что ж, эволюционируем! Я взял костыль в руки и потряс его. Ага, все, как я думал. Внутренняя ножка чуть-чуть качается, да и подпорка малость вылезла...

— Слушайте, Зинаида Александровна, я отлучусь минут на пять-десять в вашу квартиру? Я там кое-что оставил.

— А что ты там мог оставить? Я ничего твоего не видела.

— А я в инструментах, похоже... Ключи оставил. Я ведь их всегда ношу, а тут по привычке выложил.

— Ах, ну раз так, иди. Там открыто.

Я кивнул и пошел в сторону выхода из моей квартиры. Пять-десять минут... Да я за это время успею... Знаете, что меня все еще удивляет? Что у тети Зины квартира всегда открыта. Да, да! Открыта... Я как-то случайно это узнал. Один раз оставил книгу, которую показывал ей, у нее в квартире, поздно вспомнил — а тетя Зина уже ушла в магазин. По старой научной привычке — в чем не уверен, в то не верю — я попробовал открыть дверь. Открылась. Не помню, говорил ли я с Зинаидой Александровной насчет этого или нет... Во всяком случае, я до сих пор удивляюсь..

— Что ж, сегодня мы повторим изученное, подучим слова, и я ознакомлю тебя с одной важной для изучения русского языка вещью — частями речи...

Я усмехнулся и открыл дверь. Секунда промедления, я закрыл дверь и пошел наверх. Одного пролета достаточно для итогов дня, которые я давно не подводил, а после сегодняшнего «кошмарика» это сделать крайне необходимо. Итак...

Что сегодня было и что «сегодня» в целом? Сегодня — четверг (Это я только сейчас вспомнил), четвертый день обучения Твайлайт... И хрен знает, какой день знакомства с нею. До моего выхода на работу оставалось... Пять дней. Нормальный срок... Однако выходной у меня потом будет по понедельникам... Да, да, по понедельникам. У нас понедельничьи и воскресенные смены меняются после отпусков. Но не об этом... Сегодня Твайлайт впервые вышла из спальни, и я не сомневаюсь в коэффициенте удивления лица, с которым она сейчас осматривает гостиную и кухню... Однако сегодня я впервые начал чувствовать отклонения от старой схемы жизни. Ай-яй-яй... Думаю, именно это «кошмарик» и хотел показать. Наверное...

А что я буду делать? Думаю, я должен распланировать все то, чего коснется единорожка. Несколько недель — и она уже запрыгает. Я заметил ее любопытство и догадываюсь, что бестолковое его отпущение повредит дальнейшему общению с Твайлайт... Также я должен протянуть руки к записям. Воспоминания-то не вечные, их нужно хранить, особенно мои... И еще. Я должен отломать грёбаную внутреннюю ножку этого чертового костыля...

Глава VIII. Естественно

Считаю, что вся жизнь человека сравнима с художественным произведением: она имеет свою завязку, свои главные действия, свою развязку и эпилог. И эпилог наступает не ранее того момента, когда человек осознает кульминацию.

Да, в целом целое…

—…а он, помню, испуганно так выпучил глазки и давай дневник листать. Нашел и бойко, как солдат, на весь класс объявил: «сэ сэ тридцать два кэ пэ зэ!»

Я усмехнулся. А мне даже жаль этого паренька. Какими мы все были в первом классе? О, да ему просто повезло. Если я постараюсь достать из самых глубин собственной памяти какие-нибудь воспоминания… Хех, пару-тройку историй я смогу набрать… Однако я их вслух не расскажу. Даже если буду в полном одиночестве. Сами знаете…

Твайлайт улыбнулась, немного показав свои чистые белые зубки, и начала чуть заметно трястись. Не знай я ее, я б испугался. Но нет, здесь нет ничего страшного, она просто так смеется. У меня не раз возникал вопрос – а она вообще когда-нибудь смеялась? Часть моих теорий об ее происхождении отвечали отрицательно – не думаю, что, будучи военным экспериментом, только-только вышедшим из капсулы, Твайлайт подумала бы хоть раз даже улыбнуться. Но если она была чьим-то питомцем, почему бы ей не улыбнуться под теплой рукой нежного хозяина… или маленькой хозяйки? Ну тут смотря по ним самим. В безобидной девочке вполне может прятаться тиран, коего мир еще не видел…

О, я уже забыл, что ко всем чертям опровергнул эту теорию. Я испробовал в общении с нею еще несколько фраз на разных языках, даже на латыни (а вдруг), но ее реакция все равно оставалась прежней. Не могли же они ее в полном молчании… содержать…

— За-бавно, — сказала Твайлайт, задержав «з» и растянув первый слог. По-моему, уже мало просто сказать, что она учится очень быстро. Она учится стремительно. Напомните, когда я был удивлен первому сказанному ею слову? Тогда был четверг. Что сегодня? Воскресенье. Да, воскресенье! Вы не удивлены? Ах, так вы же только одну фразу ее слышали…

— О, класс около месяца вспоминал это, — тетя Зина засмеялась и отпила чай. – Или как вам то, что я просто прочитала? Хожу, проверяю, как наши домашнее задание и всякие пометки о мероприятиях для родителей записывают, смотрю в дневники. А я им задала маленькое сообщение о памятниках, но это было уже на прошлой неделе, и я на это не обращала внимание. А вот у одного мальчика заглядываю – батюшки! Там такими красивыми буквами на Окружающем мире написано, — Зинаида Александровна сделала важное лицо и вытянула руку, будто в ней находилась книжечка. Или, если вернее, дневник. Но это не имеет значения. – Помя́тник!

Лицо тети Зины и ее интонация заставили меня рассмеяться. Помятник! Ох, дети, дети…

— Или вот мы записывали, что скоро будет родительское собрание. Спросили: «сокращать можно»? Отвечаю: да. Чуть позже читаю в дневнике: «Роди. собрание».

— Роди… Собра-ние… — задумчиво (ее речь наводила только на эту характеристику) сказала Твайлайт. – То есть…

— Ах, я же тебе не рассказывала, Оль, — махнула рукой тетя Зина. – Завтра расскажу.

— А почему так, теть Зин? – улыбнулся я.

— Долго рассказывать, милок. Да и, думаю, Оле больше будет интересно услышать о наших школах целиком, в конце-то концов, а не восстанавливать картинку по обрывкам. Так ведь?

— Школы очень… Интересны.

— Ты так и не вспомнила свою школу?

— Нет, — Твайлайт помотала головой.

Я потер подбородок. Я бы не сказал, что эта «наводка» Зинаиды Александровны на воспоминания для Твайлайт совсем уж бесчеловечна. Такой я ее считал всего лишь некоторое время. Только потом до меня дошло, что такая стратегия может даже поселить надежду в сердце единорожки. И кто знает, вдруг именно это поможет нам открыть правду?

— Ну ладно… Вы лучше скажите, что делать завтра будете. И ты, милок.

— Я? – я поднял брови.

— Да, а то ты почти целыми днями сидишь дома.

— Но я же…

— В магазин ты идешь по моему… По моей просьбе. Эти походы не считаются, — улыбнувшись, покачала головой тетя Зина.

— А почему? Иногда я часами на улице провожу…

— Но ведь сам-то ты и получаса бы не продержался.

— Но, тетя Зина…

— Милок, давай не будем заводить на эту тему странный спор, гм?

— Да, правильно…

— Я просто спросила, что ты собирался завтра делать.

— Ну… Наверное, что и всегда. Будут за вами наблюдать.

— То есть, дома будешь?

— Скорее всего.

— А вот попытайся найти у себя такое дело, чтобы выйти на улицу, и не в магазин, запомни!

— Ой, теть Зин, не знаю. Что я там потерял? Все дома у меня на месте, мне, в принципе, ничего и не надо.

— А как насчет погулять?

— Погулять? Тетя Зина…

— По-моему, ты вообще забыл, что это значит. А я сколько раз говорила, пройдись пешком до дома! Ну заблудился бы, ну все равно бы по дороге домой вышел!

— Тетя Зина, ну не хочу я. Мне и дома хорошо. Там, на улице, всё абсолютно неинтересно. Теть Зин, абсолютно! Все ходят хмурые, недовольные, ходят туда-сюда и даже глаз радостных не поднимут. А здесь? А здесь меня всегда ждет великолепная картина – моя добрейшая соседка учит русскому языку единорожку. И вы хотите, чтобы я променял это на улицу с серьезными людишками? Никогда!

Зинаида Александровна нахмурилась. Она нахмурилась, как будто начала подозревать шпиона в ее приближенных кругах. Ее глаза стали двумя паяльными аппаратами, лазерами, двумя прожекторами, готовыми высветить и выжечь из других таких же все то, что им нужно узнать.

— Милок, а ну-ка дыхни.

— Зинаида Александровна!

— Дыхни, дыхни.

Я обреченно вздохнул и подошел поближе к тете Зине. К сожалению!

Я приготовился и выдохнул так, чтобы не выглядело подобно рычащему дракону…

— Ну, я так и думала. Не знаю, как ты успел… — укоризненно покачала головой тетя Зина.

— Извините, — послышался скромный голосок.

Я взглянул на Твайлайт, которая, я так думаю, не могла найти хоть какого-то объяснения увиденной ею сцены. Она переводила свои темные фиалковые глаза то на меня, то на Зинаиду Александровну, не скрывая своего изумления.

— Да, Оля?

— Что вы делаете?

Вот! Вот оно! Вы поняли? Были бы вы сейчас на моем месте, вы бы поняли. Эта фраза была сказана единорожкой без какой-либо запинки, вполне спокойно, с полноценной интонацией, и все это создавало иллюзию чистого голоса. Представляете? Будто Твайлайт говорит! Поначалу меня просто вздернуло, когда я услышал эту фразу… А сейчас я уже привык…

— Об этом, — Зинаида Александровна сделала такое громкое ударение, что я вздрогнул, – я тоже расскажу завтра. А сейчас… Сейчас, я думаю, мне уже надо идти, — тетя Зина посмотрела на мои часы. Я также посмотрел на них в свою очередь и увидел маленькую стрелку, давно пересекшую отметку «девять».

— Не уходите, — Твайлайт будто потянула копыто к Зинаиде Александровне.

— Извини, Оля, но мне еще нужно дома кое-что сделать. Пропылесосить, пыль протереть, постираться…

— Жаль…

— Вы будете это прямо сейчас делать? – спросил я.

— Ну, быстренько сделаю и быстренько лягу спать. Не беспокойся, я не в первый раз так, — тетя Зина улыбнулась, прищурившись. – И ты, Оля, тоже не беспокойся. Я же завтра приду.

— Но мы завтра будем… учить… А сейчас мы раз-говариваем, — Твайлайт посмотрела на меня. Эти забавные, немного грустные и со сложенными домиком бровями глаза как будто невольно просили помощи.

Впрочем, дать ее я не успел.

— Оля, то, что сегодня воскресенье, и мы в первый раз сели попить чаю, не означает, что тебе придется ждать до следующего воскресенья. Завтра мы тоже поговорим. Я ведь должна как-то рассказать тебе о школах, не так ли?

— Да… Целая ночь…

— Оля, не беспокойся. Ночь пролетит незаметно, — усмехнулся я, – поверь.

— Ну ладно, я сейчас бокальчики помою, — Зинаида Александровна посмотрела на свой пустой бокал и встала, направляясь к раковине, — и…

— Не-а, теть Зин, — я протянул руку, видимо, надеясь остановить ею учительницу, находившуюся в двух метрах от меня.

— Что?

— Я сам помою.

— О, не надо, мне не трудно…

— Вы все-таки мой гость, а хозяева должны за гостями посуду мыть.

— Слишком часто я гощу у тебя, чтобы права за собой помыть посуду не иметь.

— Обидите, Зинаида Александровна, — я постарался вложить в свой взгляд всю многозначительность моих побуждений.

Тетя Зина снова улыбнулась, спрятав часть глаз за морщинками, и протянула свой бокал.

— Раз уж я гость, тогда мой, хозяин.

— Вот и помою. Оля?

Очень старый маленький металлический бокал, покрытый эмалью и миниатюрным рисунком цветочка, в фиолетовом сиянии подлетел к моим рукам.

— И еще мой, пожалуйста.

Кружка из черного стекла тоже приобрела сиреневую воздушную накидку и через пару секунд замерла рядом с белым бокалом. Я ухватил их за ручки.

— Агась, — услышал я.

Зинаида Александровна не без удивления взглянула на единорожку. Я тоже, держа бокальчики и сделав изумленное лицо, повернул голову на Олю. Она по-детски, словно ощущая бесконечное счастье, улыбалась нам. Я переглянулся с тетей Зиной и усмехнулся.

— А вы оказались правы насчет воспоминаний.

— Да, Оля преуспевает, — тетя Зина не свела взгляда с Твайлайт. На секунду я словно утонул в ее лице. Я раньше еще не видел столько тепла в одном лишь взгляде, даже в женском. У нее была еле видная материнская улыбка, имеющая при себе и печальные нотки. Материнская… Мать нашла свою дочь. И не имеет значения, какая она, эта дочь…

А кто же тогда я?

— Ты бокалы помыть хотел?

Я резко опомнился.

— Помою, — я быстро подошел к столу и поставил на него стаканы… бокалы… кружки… Какая разница? Стеклянные… и металлические емкости для жидкости! Вот и все.

Я обернулся и пошел за тетей Зиной, которая, заметив мои действия и покачав головой, помахала Твайлайт.

— Оля, пока!

— До свидания… Тетя Зина! – единорожка повторила за Зинаидой Александровной движения копытом и как-то резко подняла голос в конце. Они обе засмеялись, и тетя Зина пошла в прихожую.

— Оля, — сказал я, обернувшись на единорожку. – Ты подождешь меня здесь? Тете Зине нужно кое в чем помочь.

Ольга радушно кивнула и приняла самое что ни на есть устойчивое положение. Я улыбнулся и последовал за Зинаидой Александровной.

Она приходила ко мне в тапочках, которые сняла у входа, говоря, что ей не хочется загрязнять мой ковер, поэтому она уже стояла и ждала. Чего ждала? Чего-то ждала, раз я думал, что она ждала.

— Надеюсь, ты не будешь впредь делать таких послаблений, — покачала головой она.

Я усмехнулся. По-моему, я как-то пьяно усмехнулся. Наверное, правду говорят – чем глубже прячешь, тем быстрее вскроется. По этому явлению еще придумали эффект, кажется.

— Ну простите, Зинаида Александровна, поступил вольно… Виноват.

— Милок, я ничего не имею против этого.

Я не без изумления посмотрел на учителя. Буквально говоря, она допускает мне спиртные напитки! Нет, такую личность не пронять и за год…

— Удивляешься? Думаешь, я такая добренькая? Помню, Петр, царствие ему Небесное, тоже любил посидеть с бутылкой. И я когда-то гнала его за это, нагоняи делала, у-у-ух! – она засмеялась. – Как он от меня получал! Вот только меньше пить не стал, даже наоборот, все чаще пьяным я его видела. И мне однажды взбрендило в голову вообще не обращать на это внимания. И что же? Как он в тот самый день выпил, так год ни капли в рот не брал… Но в твоем случае я бы попросила тебя хотя бы умерить пыл при Оле. Видишь ли, скоро она с нами почти болтать начнет, а я уже не такая уж молодая, чтобы так много быть в компании. Мне нужно уединяться.

— Тетя Зина… Но… Как вы можете просто взять и сидеть у себя в квартире? Вы нужны нам. Без вас мы…

— Без меня вас и нет, милок. Ты не видишь? Оля на тебя почти искоса глядит. Честно, я рассчитывала, что вы после того случая сойдетесь в душах, сговоритесь, что ли… А как все оказалось? По-другому, — она вздохнула.

— То есть, вы все-таки не хотите нас покидать?

— Стара я, милок…

— Вы молоды для меня, Зинаида Александровна. Сегодня найти молодых девушек, подобных вам, довольно трудная задача.

— И это говорит мне человек, видевший из людей только своих «товарищей», — улыбнулась тетя Зина.

— Я все же кое-что понимаю в людях. Они не могут взять и исчезнуть из моих глаз.

— Милок, ты прямо как Петр. Тому тоже хотелось поговорить о людях, когда он приходил подвыпившим. И все-таки, милок, я не могу так долго находиться среди вас. Вы молодые люди… и пони, у вас энергии через край. Мне до сих пор кажется, что вы готовы болтать со мной до глубокой ночи, если не до утра. А я устаю, милок. Тебе ведь тоже иногда хочется тишины?

— Но ведь это лишь мой каприз. Я уж точно не теряю энергию.

— Ты ее не теряешь, но ты ее копишь. И, что самое главное, не используешь. Знаешь, у таких людей хорошее будущее.

— Вы так думаете?

— Я в это верю.

— Но не кажется ли вам, что мне уже пора начать тратить эту энергию? Может, мне надо было начать делать это еще очень давно?

Зинаида Александровна усмехнулась и, покачав головой почти самой себе, с улыбкой воспитателя, разговаривавшего с ребенком, посмотрела мне в глаза.

— Это, милок, ты должен понять сам. Ну ладно, я уже задержалась, — она подошла поближе к двери.

Я вдохнул про себя. Наверное, зря я завел эту тему для болтовни. У меня есть одна сверхспособность – находить людей, которые могут со мной поговорить на мои любимые темы, и умудряться заговаривать с ними в самый последний момент. Героями не рождаются, герои получаются…

— Кстати, — тетя Зина мотнула головой, обращая мое внимание. – Я обучила Олю читать буквы и слова. Ты пробовал давать ей какие-нибудь книги?

Я сказал сразу, даже не раздумывая:

— Нет. А теперь, я так понимаю, нужно попробовать?

— Конечно, конечно. Я всегда считаю, что ученик становится лучшим только при наличии других учеников. А вот настоящим учеником он становится, когда остается один. Оля — очень умная девочка. Я думаю, почитать книг ей уж точно не навредит.

Я задумался.

— А когда она будет читать? Вы случайно не планируете надолго отдохнуть от нас?

— О, милок, точно не завтра. Я же все еще учитель Оли, а она нормально не умеет говорить. Как же я уйду, гм?

— Ну да…

— Но будет пара деньков, когда я уйду пораньше или попозже приду. Думаю, ты уже понял, почему так будет.

— Хм… Хорошо… Значит, мне нужно дать ей почитать книги?

— Не просто дать почитать, а еще помочь. Она не пробовала читать целые предложения, но мне кажется, что ей немного до этого легкого достижения. И ей кто-то должен помогать. Кое-кто.

— Хорошо, Зинаида Александровна, я понял вас.

— Вот и прекрасно. Могу даже дать подсказку – начни со сказок. Недаром, милок, недаром именно их впервые прочитывают дети.

— Будет интересно знакомить ее со сказками, раз такие, как она, находились только в них.

Тетя Зина усмехнулась.

— С нею много что будет интересно. Ну что ж, милок, до того, как я уйду, давай я кое-что скажу тебе по секрету? – тетя Зина невинно улыбнулась. Не будь этих морщин, этих очков, этой старой блузки, я бы увидел в престарелом учителе настоящую живую девушку. Словно сестра… Или тетя…

Я тряхнул головой и усмехнулся.

— По секрету?

— Да, на ушко.

Я улыбнулся. Неужели эта девушка, которую я увидал, действительно существует под староватой обложкой? Озорница. Мне кажется, или меня сегодня просто тянет на улыбки и смешки? Хех. Я чуть нагнулся и весь превратился в слух.

Она шепнула.

Я вздрогнул и резко выпрямился. Зинаида Александровна не сменила своего взгляда и улыбки, вместе с ними наблюдая за мной. Я смотрел на нее широко раскрытыми глазами, будто пытался выжечь из нее правду. Откуда?! Откуда, черт побери?! Каким образом она это узнала? И вопрос – зачем она сказала это прямо сейчас?

— До свидания?

Я снова вздрогнул и, не сводя взгляда с тети Зины, прошел к замку двери. Сейчас она казалась мне бомбой замедленного действия. Мне нужно было действовать аккуратно, иначе… А что иначе? Я и сам не знаю, что будет иначе. Но мне почему-то до жути страшно…

Я открыл дверь настежь, и Зинаида Александровна, продолжая улыбаться, вышла на лестничную площадку.

— Пока! – она махнула рукой и пошла вверх по лестнице.

Проводив ее взглядом, я мгновенно закрыл дверь. Черт! Черт-черт-черт… Мне кажется, этот день уже затянулся… Прочь! Прочь с этого места! Куда угодно, только прочь с места, где я услышал ЭТО…

Я быстрым шагом покинул прихожую. Оля… Ай, черт… Твайлайт, Твайлайт… Твайлайт будто бы не сдвигалась с места после того, как мы покинули ее. Мне кажется, она даже улыбается так же, как и пять минут назад. Как такое возможно? Если это одна из ее способностей, то она вполне могла бы подрабатывать заменой статуе… Статуе…

Я потряс головой и сказал:

— Ну ладно… Ладно, Твайлайт. Уже поздно, — я снова взглянул на часы. Двадцать одна минута одиннадцатого. Слушайте, этот чай был точно чаем? Я, конечно, знаю его бодрящие свойства, но чтобы сохранять чувство, будто бы день не кончается, до одиннадцати… Я обычно к этому времени уже чувствую усталость, и спать хочется... Так. – Давай укладываться.

— Хорошо.

Во мне что-то сжалось от этих слов. Хорошо… Сколько холода и натянутой доброжелательности. Ведь я знаю, что это! Я отлично знаю, что значит это добренькое отношение…

«Оля на тебя почти искоса глядит»

Я сделал рывок в сторону спальни. Мысли… Всего лишь лишние мысли… Всего-то лишние мысли… У нас не должно быть лишних мыслей… Не должно!

— Не должно…

Я вцепился ногтями в покрывало. Так! Снова, как раньше. Мне нужно успокоиться… Просто успокоиться. Вдох… И выдох… Вдох… И выдох… Думаю… Думаю, все же было лишним брать бутылку. Лежала бы себе в шкафчике и ждала бы лучших времен. А мне тут вдруг захотелось устроить себе маленький праздник… Я даже начал забывать, по какому поводу. Хм…

Ах, вспомнил. Да, а ведь то событие было достойно праздника! Не помню, что у нас произошло сегодня утром такое, но единорожка внезапно запела. Господи, она действительно запела! Хотя это нельзя было назвать песней… Она просто насвистывала (если это слово здесь уместно) мотив какой-то песенки, пока рассматривала полочки на моей кухне. Я же ее, кстати, сегодня утром впервые усадил за стол… И чай приготовил. А потом уже пришла Зинаида Александровна…

Нет, серьезно, она права… Что вообще я делал, пока у меня дома существовала единорожка? Как я мог меньше чем за неделю привыкнуть к виду Твайлайт? Подумайте, стал бы для вас обычным зрелищем вид единорога, держащего в воздухе все, что возжелается? Мне кажется, это просто бред. Айхь, мне все сегодня кажется одним бредом…

Я опомнился и сдернул покрывало. Вот уже почти неделю я покинул собственную кровать, и все еще лежу на диване. А ради кого, собственно? Конечно, ради своей гостьи, фиолетовой пони с большими глазами, человеческим лицом и рогом на лбу, да во имя доброты и щедрости. А вот был бы у меня выбор, ложится ли единорожке на кровать мою или нет прямо сейчас, что бы я выбрал? То-то.

Я сложил покрывало и потихоньку вышел из спальни.

— Твай, я там все приготовил… ложись…

Я бессильно упал на диван, именно на то место, с которого мне видна часть спальни с кроватью. Единорожка молча прошла в спальню и встала около тумбочки, подняв голову на мои полки с книгами. Я попытался проследовать ее взгляду и заметил, что она попала на полку, где были выставлены «Темные начала» с девочкой и медведем на обложке. Помню, эти книги у меня с самого детства, когда я чувствовал себя каким-то богачом, для которого деньги не имеют счета только в случае с книгами. Если я не ошибаюсь, то во второй, вон той, с голубоватой обложкой, «Чудесном ноже» есть пятна крови. Кровь из носа тогда шла, что поделаешь…

Что ж, скоро я буду учить ее читать… Или она сама такими темпами научится. А что? Взять книгу и начать вслух или даже про себя произносить слова, а за ними и предложения, не очень-то и трудно. Тут нужно только свободное время, а его у единорожки сплошные сутки. Но… Может, стоит как-нибудь подойти и попробовать дать ей книгу… Что там говорила тетя Зина? Сказки? С «Колобка», что ли, начать…

Единорожка опустила голову, оперлась передними копытами на кровать, и рог ее загорелся… Кстати! Вот что я забыл сказать! Я тогда, в день создания костыля, изменил (а вернее, модифицировал) его в лучшую сторону, убрав лишнюю ножку, и вот сейчас я прямо-таки начинаю забывать, что Твайлайт вообще ходит с ним. Она научилась чуть ли не бегать и прыгать с ним. Однако чужая нога есть чужая нога, и сна родного она, к сожалению, не дает. Поэтому практически каждый вечер именно в этот момент я неожиданно обнаруживаю, что у Твайлайт есть костыль…

— Пожалуйста, выключи свет.

Я снова опомнился и посмотрел на люстру. Свет…

Забавно, я даже не могу сказать, когда она начала обращаться ко мне на «ты». Может, она вообще так сказала только сейчас? Не знаю. Я встал и подошел к переключателю, который находился близко к двери.

— Спокойной ночи.

— Спокойной ночи. Сладких снов.

Я закрыл глаза, выключил свет и развернулся. Черт…

---

Смотри. Гляди же. Коридор. Да, это снова коридор. Прежний коридор. Ты должен бежать. Ты не бежишь. Ты идешь. Тебе не страшно. Но твои ноги увязли. Ты не хочешь бежать. Ты не хочешь идти. Ты не хочешь стоять. Ты не хочешь падать. Ты хочешь Света. Его все меньше. Ты не хочешь. Ты идешь. Свет гаснет. Свет исчезнет. Света не будет. Его будет мало. Свет. Много света. Взрыв. Огонь. Света мало. Его будет всегда мало. Скоро его не будет…

— Ах? Что?

Я поморгал, пытаясь различить очертания округи. Где я? Что за чернота?! Твою ж мать…

Я подвигал членами и заметил, что моя рука затекла напрочь. Я потянул ее из-за головы, и она беспомощно упала на грудь. Жутковато, если честно. Но такое днем не бывает и ладно…

Моя блуждавшая по спинке дивана рука нащупала холодные часы. Никогда не думал, что для меня будет таким приключением во тьме пробуждение одним зимним утром. Я уставился на горящий зеленым циферблат. Семь утра.

---

Что с холодной водой сегодня приключилось? Нет, конечно, эта вода температуры детского коктейля встречается мне не в первый раз, было такое и раньше, чему тут удивляться. Но, вопрошая прошлое, почему страдает именно холодная вода? Сделают на час горячую воду теплой – чуешь, как весь дом буквально жужжит. Сделают холодную прохладной на сутки – будто бы ничего не произошло. Обидно, знаете ли.

Я повесил полотенце на батарею и пошел в сторону стола. Твайлайт, выглядевшая скорее просто сонной, чем невыспавшейся, уже сидела на табуретке и играла своим этим телекинезом с ложкой, которую я так и не помыл вчера. Сказать ей об этом? Или она сама уже догадалась?

— Доброе утро.

Я подошел к ящикам и ногой открыл нижний, в котором обычно хранились хлопья.

— Утро доброе.

Я взял пакет и замер. Ее голос… За моей спиной точно единорог? Этим голосом едва ли обладают лучшие представители современной эстрады или кинематографа. И она-то еще только проснулась. Да и я встал лишь часом ранее.

Оцепенение отпустило меня. Я потянулся к верхним полкам и попытался отыскать свою фирменную подхлопную тарелку. Помнится, эта тарелка со мной вот уже седьмой год, если я правильно веду счет. Хотя какая разница? Мне не хватало только отмечать годовщины жизни с тарелкой.

Думаю, затягивать тишину глупо. Да и я уже чувствую себя неловко…

— Как сегодня спалось?

Я нащупал знакомый рельеф и вытянул любимую тарелку. Как Твайлайт ответит? «Хорошо»? «Нормально»? Может, даже «не спалось»? Во всяком случае, это обязательно должна быть коротенькая фраза. Я уже не сомневаюсь.

— Хорошо… Но снов снова… не было.

Я развернулся.

— Снова?

Единорожка подняла на меня свои лавандовые глаза. Я перестаю понимать их. Помню, когда она и слова вымолвить не могла, я мог подметить любое движение глаз. Ну а сейчас я вижу только два черных овала, обрамленные двумя холодно-фиалковыми обручами. И ничего более я не могу открыть.

Хотя нет, кое-что я все же подметил. Недоумение.

— У тебя это уже не в первый раз? Твайлайт?

— Ах… Да… Я не видела сны… Еще никогда…

Я быстро отсыпал хлопьев.

— Но почему ты молчала?

— Я… Я не молчала… Я говорила это… тете Зине…

Тете Зине… Ну раз тете Зине… О чем тут еще можно говорить? Тете Зине оно тете Зине…

— Она сказала, это пока не страшно, — продолжила единорожка. – Может быть, я просто повредила голову…

Я молча достал молока, наполнил им тарелку и поставил ее в микроволновку на полминуты. Греть хлопья не по мне, холодными они мне нравятся более всего, а вот твердыми и хрустящими — наоборот. Поэтому приходится греть.

— Если б ты повредила голову, сомневаюсь, что я бы сейчас с тобой разговаривал.

Я услышал, как что-то крякнуло позади меня. Микроволновая печь щелкнула, известив о завершении процесса нагревания, и я достал тарелку. Конечно. Теплая по бокам, как обычно. Я развернулся и аккуратно поставил ее на стол. Твайлайт с интересом смотрела на меня, задорно качаясь на стуле.

— Почему ты ешь одно… и то же?

Я сел и поставил ложку в тарелку, дабы обмочить все… кхм-кхм… хлопинки…

— Я не привык готовить что-то мудреное себе на утро, да и некогда. Утром же времени много не дается, знаешь ли…

Лицо Твайлайт выразило изумление. Кажется, я переборщил с интонацией.

— Почему?

— Я работаю. Ты же знаешь, что это значит?

Полный удивления взгляд начал угасать.

— Да. Но у тебя же есть время.

Слушайте, умная какая! Время у меня есть!

— Время? Отнюдь, Твайлайт. Отнюдь…

Единорог снова удивился, причем никак этого не скрывая. Да черт же меня подери… Стоило проснуться раньше обычного… Теперь пытаюсь наладить общение с единорожкой. С которой, между прочим, живу уже около недели!

— К семи утра тебе уже становится наплевать на собственное время, — попытался я навести ее на свою мысль.

Глаза единорожки округлились.

— Семь часов утра? – она попыталась вместить все свое изумление в голос, но получилась просто растянутая фраза. Я предпочел не обращать на это внимания. – Зачем рано?

— А это не ко мне, Твайлайт! – я, наконец, вспомнил о хлопьях и вкусил быстро несколько ложек. Кукурузный сухой утренний завтрак, размягченный последним молоком трехдневной давности, захрустел у меня на зубах, отдавая жидкой прохладной сладостью. Знаете, однажды на сообщение о моем завтраке мне предложили есть пельмени, ну или тушенку. Вы только подумайте! Мне предложили отдать сахарное молоко в обмен на что? На соленый пельменный бульон! Нет уж, мое мнение остается только при хлопьях. – Работа есть работа, за тобой не управлять временем, а только подрезать его с потерями, причем с потерям для одного тебя.

Я запустил в рот еще одну ложку.

— Не понимаюм… — она задумалась прежде, чем договорила, из-за чего закончила все звуком «м». Раньше я не видел эту ошибку, а вот сейчас распознал и соанализировал мгновенно. Может, и во мне сидит учитель?

— К сожалению.

Твайлайт встряхнула головой, отходя от своих мыслей.

— Нет, но ведь работа ваша. Как вы не управлять временем? Тебя же никто не заставляет делать работу.

Единорожка секунду смотрела на меня чистыми глазами, а потом в ужасе приложила копыто ко рту.

— Заметила? Ничего, ты пока еще учишься. Тяжело в учении, легко в бою. Так мы говорим. А вот насчет вопроса… — я дал себе несколько секунд на раздумия, съев еще пару ложек. Эта единорожка сейчас издевается надо мной или же говорит серьезно? Если ее создатели дали ей функцию насмешки, то первое вполне вероятно. Да вот только Твайлайт не подает никаких намеков на улыбку, а всякий, кто использует орудием смех, невольно попадает под него. Да, и сейчас единорожка даже не щурится, а только ждет ответа на мой вопрос… Ну и, похоже, изжигает себя совестливым огнем по поводу речи, вон, даже личико порозовело.

— Скажи честно, Твай… Что ты понимаешь под словом «работа»?

— Работа… Работа – занятие, которое помогает другим. Работа может быть помощью другим…

Хм… Да нет, в принципе, определения она понимает точно. Это, кстати, она вспоминала сама, ей никто ничего не объяснял. По-видимому, дали ей хорошие знания. И наивность впридачу.

— Когда все работают, каждый занимается своим любимым делом, и…

— Погоди, — я оборвал ее. – Ты сказала «своим любимым делом?»

— Да.

Дело проясняется…

— Расскажи об этом поподробнее.

— Странно… Каждый занимается чем-то лучше других, и он занимается этим, ему это нравится…

— Ему это нравится? – переспросил я.

— Что странного?

Похоже, я серьезно раскрылся. Ну и ладно. То, что мне нужно было, я выяснил.

— Ничего. Я просто не расслышал… Я понял твою мысль.

Тарелка опустела наполовину, теперь там преобладало молоко, и я принялся довершать свой завтрак.

— Но ты не ответил на мой вопрос.

Я поднял глаза. Говорить ей правду или нет? Можно преподать ее в неожиданной обертке.

— А на него нет смысла отвечать прямо сейчас. Я отвечу позже. Сейчас пока рано.

— Но почему?

— Потому что, Твайлайт, мы все еще не очень хорошо друг друга понимаем.

Подумав, что этих слов достаточно, я продолжил кушать. Единорожка больше не говорила. Я смог заставить ее замолчать? Ух ты… В общении с этим существом у меня заметное развитие… Если не наоборот.

Знаете, возвращаясь к главной мысли моих вопросов, я просто в замешательстве. Вы же слышали это, нет? Тому, кто работает, нравится работать! Если бы сказано это было устами человека, я бы, может, и не рассмеялся, но хотя бы улыбнулся от этой странной… даже не знаю… наивности? Слово неподходящее. Неосведомленности о мире, наверное. Да, я бы определенно подумал о сказавшем это человеке, как о малоопытном глупце или просто мечтателе.

Но с кем я веду дело сейчас? С единорогом. Именно поэтому я в замешательстве. Улыбаться этому или нет? Может быть, среди единорогов эдакие мечтатели-немечтатели обычная вещь и даже норма. Верно было бы предположение, если бы единорогов было много. А их на данный момент сколько? Одна штука. Тут и ни о какой бы то ни было норме нечего говорить. Не с кем сравнивать. К тому же, вспоминаем, что я еще не знаю происхождения Твайлайт. И здесь встаю в чертов тупик и непониманье. Скажите, зачем понадобилось ученому создание единорожки, которая, ко всему прочему, имеет знания утопического трудового законодательства? Хех, отличная мотивация для работы. Мрачным утрецом никуда не хочется идти, ничего не хочется делать, а тут выходит единорожка и спокойно говорит, что работа должна нравиться. Конечно, тем она ставит себя под риск – много у кого руки чешутся избавиться от раздражителя, однако на пони, думаю, руку поднимут не все. Может быть, для этого она и сделана в виде такой миловидной единорожки?

Все же я не понимаю…

Ложка перестала вылавливать отдельные кусочки хлопьев. Я взглянул в тарелку, уже полную одним только молоком. Я быстро выпил его и, встав, поставил тарелку в раковину. Итак… Сегодня у нас уже понедельник, однако для меня это все еще выходной. Но это не значит, что я должен сидеть дома. Скоро выходить на работу… Но ходить придется не как раньше. Дома все-таки единорожка, а Зинаида Александровна не вечно будет ходить ко мне…

Я повернулся к Твайлайт и увидел, что она смеряла меня ожидающим взглядом. Слушайте, она сидит со мною на кухне уже десять минут. Я ее должен покормить? Черт.

— Твай… Ты сейчас… Ты сейчас сильно хочешь есть?

Она нахмурилась.

— Есть? Я просто сидела.

Что-то внутри меня съежилось еще сильнее. Угу, просто сидела. Господи, что за стыд…

— Ну, все равно, скоро будет время завтрака. В общем, мне сейчас нужно уйти.

Глаза Твайлайт округлились.

— А что делать мне?

— Слушай, Твайлайт, через некоторое время я буду уходить из дому надолго, а тетя Зина в основном будет проводить время дома. Ты, — я хотел указать на нее пальцем, но это действие оборвало какое-то внутреннее сопротивление, — ты будешь дома одна. И тебе нужно будет уметь открывать дверь.

Единорожка даже встала. Ей так тяжело отбило память? Или я невольно стал артистичнее обычного? Просто я впервые вижу, чтобы слова «уметь открывать дверь» воспринимали подобно «уметь приготавливать коллайдер к работе». Она смотрела на меня глазами, готовыми внимательно слушать и впитывать даже самую мелкую информацию. Интересный рефлекс.

— Открывать дверь…

— Да это нетрудно, Твай.

Она подняла на меня глаза.

— Пойдем, покажу.

Я зашагал к двери, улыбаясь про себя. Я где-то слышал, что люди обучали своих мам (для кого-то — бабушек) некоторым особенностям современной жизни, вроде смартфонов или же плазменных телевизоров. По-моему, я сейчас на месте этих людей. Относительно.

Единорожка проследовала за мной, и мы встали около двери. Я выдержал паузу и начал, указывая на замок:

— Этот замок закрывает мою дверь. Ты же знаешь, что такое замок?

А вдруг ей это понятие не знакомо? Жизнь без «замков» — прекрасная жизнь.

— Да. Замком всегда что-то закрывают. И могут открыть.

— Прекрасно. Теперь смотри, мой замок открывается вот так…

Я ухватился пальцами за штырек и вытянул пружинистую щеколду. Дверь с металлическим шумом открылась.

— Понятно?

Твайлайт смотрела на меня с внимательным, но малость недоумевающим видом. Почему недоумевающим? Может, она ожидала чего угодно, но только не открывания обычного замка. А может, ей показалось загадочным устройство замка.

— Да… Нужно просто потянуть за это?

Вокруг штырька закружились блестки, подернутые фиолетовым сиянием. Часто задаюсь вопросом – всегда ли магия выглядит столь вычурно? Нужны блестяшки и всякая подсветка. Нет, не подумайте, волшебство мне по душе. Просто мысль проскользнула.

— Да, да. Чтобы закрыть, нужно сделать все то же самое, только дверь тянуть на себя…

Я специально снова вытянул штырь, хотя делал это всегда в последнюю очередь, и закрыл дверь. Дернув ее, я отпустил штырь. Дверь, имевшая тенденцию в свободном положении раскрываться, и раскрываться широко, удержалась на месте.

Я посмотрел на единорожку.

— Ты объясняешь мне, как закрывать дверь? – с недоумевающим лицом спросила она.

Я засмеялся. Недолго пришлось ожидать этого вопроса.

— Я понимаю, ситуация идиотская. Но я буду спокоен, если ты, — я снова открыл дверь, вышел из квартиры и прикрыл ее, — если ты сможешь оставаться в безопасности в моем отсутствии.

— В безопасности? – донеслось из-за двери.

— В самой что ни на есть. Тебе многое нужно узнать об этом мире. А теперь – закрывай дверь.

Никаких вопросов, вздохов не последовало. Дверь с плавностью, явно не присущей человеческой руке, прижалась к проему, и я услышал стук замка. Дверь моей квартиры не имела ручек, а это было и не нужно – стоит только открыть замок, дверь сама раскрывалась предо мной. Новейшие технологии! Я ухватился у двери за пару знакомых мне лазеек и потянул на себя. Она не поддалась.

— Молодец, Твайлайт… — мне приходилось и повышать голос, и делать его тихим, чтобы не услышали соседи. Но в это время суток большинство из них на работе… кроме тети Зины. На ее этаже, кстати, какой-то гул. Кажется, у нее не было шумных соэтажников. Хотя, что вероятнее всего, ради праздника все научились шуметь. А как по-другому? Новогодняя неделя в нашей стране – время локальных перемен. – Теперь можешь открывать дверь.

Как и в случае с закрытой дверью, никаких лишних звуков не последовало. Нет, ВООБЩЕ никаких звуков не последовало. Замок не постучал по металлическому желобу, как обычно. Так…

Я постучал в дверь.

— Твайлайт? Ты меня слышишь? Открой, пожалуйста, дверь.

Снова тишина. Я искренне пожалел, что глазок в моей двери может смотреть только с квартиры на лестничную площадку. Слушайте, а как насчет такого глазка, который при произнесении пароля будет инвертироваться? И после этого я уже могу заглянуть в свю квартиру. Знаете, а за это изобретение можно получить очень даже неплохие деньги.

Но, черт возьми, сейчас они мне ни к чему! Твайлайт! Что за дела?!

Внезапно, словно откликнувшись на мой буквальный крик души, дверь зажила со звуками, а спустя пару секунд открылась. Лицо единорожки напоминало скорее хозяина, с удивлением обнаружившего кого-то за дверью, а не пугливого гостя, осознавшего свою маленькую оплошность. Понимая, что я предостаточно отстоял на лестничной площадке, я быстро зашел в квартиру и закрыл дверь.

— Твайлайт, ты меня не слышала?

Вот сейчас она выразила легкий испуг. Я же не кричал! Зачем так пугаться?

— Ну… Я подошла к двери, посмотрела в это, — она копытом указала куда-то на дверь. На глазок, полагаю, — оно же нужно для чего-то, а потом вы резко постучали. Зачем вы стучали?

Я нахмурился и взглянул на свою дверь. Отличная шумоизоляция, скажу я вам. Похоже, она и не услышала моих слов. А я и не знал о таком моем качестве двери…

— Кхм… Просто так. Проверил, правильно ли ты понимаешь мои знаки, — я повернулся к единорожке с самым спокойным лицом.

Твайлайт постигло настолько видное облегчение, что она даже закрыла глаза и вздохнула.

— Вы меня напугали.

— Такая деталь проверки. Что ж… — я обошел единорожку и посмотрел на свой скромненький платяной шкаф. Был бы он прозрачен, его можно было бы поставить в компанию тех сервизных шкафчиков, как у Зинаиды Александровны, настолько его размеры были мизерны. – Раз ты усвоила этот мой маленький урок… Я могу спокойно уйти. Я же могу спокойно уйти? – я обернулся, стоя у шкафчика.

Твайлайт снова приняла на себя серьезное выражение лица и кивнула.

— Я не буду громко стучать, — добавил я.

На ее лице мелькнуло подобие улыбки, но она бесследно исчезла спустя мгновение.

---

Со мной в парикмахерскую зашел один коренастый и широкий мужик в черной куртке и серой обтягивающей шапке. Я заметил, как он закрывал дверь черненького блестящего джипа и после сигнала от машины двинулся по тротуару у обочины, прямо в тот момент, когда я шел мимо него. С самым хмурым и ненастроенным на положительные эмоции лицом эта громила чуть опередила меня и вошла в парикмахерскую.

Я также вошел в это до жути жаркое помещение и сразу же расстегнулся. Мужик прошел к диспетчерше Марине и глухим голосом начал что-то говорить. Впрочем, для меня его дела не важны.

Игнат Борисович всегда сидел в личном кабинете, хоть таковых и не предусмотрено в подобного рода заведениях. Тем не менее, дверь с золотоватой надписью «Директор» у нас имелась. Я вздохнул и прошел по комнате парикмахерской по знакомому пути.

Особого фурора мой приход не вызвал. Много есть тому причин: силы после новогодней недели отсутствуют, заняты, видеть меня не хотят или попросту еще не проснулись. А мне оно надо? Да ни в коем случае. Наоборот, чем я быстрее скользну и выскользну отсюда, тем легче пройдет весь остальной день.

У двери в кабинет Игната Борисовича я всегда задумывался. Редко кто к нему заходит. И я всегда спрашиваю себя – а почему захожу я? Мне нужно обсудить кое-что насчет моего режима. Кое-что? Да, вот именно. Кое-что — понятие растяжимое настолько, насколько и сжимаемое. Поэтому директору ничего не стоит как смять это понятие до размера песчинки и выпроводить за дверь того, кто его принес. Нет, мне нужно поставить перед своими глазами свои же цели в ясном виде.

Я так думаю, главная моя просьба будет заключаться во времени работы. То есть, сократить рабочий день за счет зарплаты. Что поделаешь… Какая-нибудь жалкая тысяча-две, может, три – ничего, пятью яйцами в день меньше. Если у меня получится, я смогу выжать еще один выходной в неделю… Но это будет очень крупной ценой. Я могу еще и навлечь подозрения, не прозорливые и вполне вероятные, а так, скользкие, коих мне не нужно.

Хм… Я уверен в себе? Есть такое. А что может плохого произойти? К счастью, будущий разговор не решает мою судьбу и, слава Богу, не держит мою жизнь на грани смерти. Он пройдет хорошо – жить будет легче. Плохо – что ж, мы не смогли подсушить тину под ногами и нам придется топать с прежней силою. Но я же не опущусь вниз, так? Вот именно.

Я вздохнул и постучал в дверь.

— Кто там?

Мне искренне захотелось ответить «Я», но мои рефлексы сработали вовремя. Шеф никогда не пытался искоренить привычку при каждом стуке спрашивать: «Кто там?». Однажды я не знал этой истины, второй раз на те же грабли не встану.

Я открыл дверь и сразу сказал:

— Здравствуйте, Игнат Борисович…

Однако директор не стал ждать моей полной речи.

— Здрасть. Не ожидали вас сегодня видеть. Зачем пришел?

Я закрыл дверь и на мгновение оглядел кабинет шефа. Тесный. Этим словом можно было охарактеризовать не только эту переполненную бумагами (и зачем только они директору парикмахерской?) комнату, но и самого его хозяина. Игнат Борисович восседал на классическом офисном стуле для директора, том самом откидывающемся стуле, у которого также есть спинка, порой закрывающая и спину, и голову сидящего.

— Я это, Игнат Борисович, хотел кое-что о днях поговорить…

— О днях? А поточнее? – шеф нахмурился.

— У меня тут возникли непредвиденные обстоятельства… дома…

— И что?

Я рискнул.

— Мне нужно сокращение рабочего дня. Да…

Наверное, я очень плохо знаю своего начальника. Вместо ожидаемого мною изумления, за которым должно было последовать раздраженное «А ну вон отсюда», лицо Игната Борисовича покрылось… усмешкой.

— Девицу, что ль, завел?

Редкое зрелище. Язвящий Игнат Борисович! Кажется, такое лицо я видел раза два или, может, три, когда у него были какие-то важные даты. Ах, нет, вру… Директор также насмехался надо мной, когда я только-только пошел на работу. Знал бы я, что это будет редкость…

— Да нет, Игнат Борисович… Совсем не то…

— А я уж испугался. Ладно, не говори, что там тебя задерживает. Мне все равно. Сразу – на сколько часов?

Этого я меньше всего ожидал от шефа. Обычно в моих планах обязательно стояла скромная импровизация, потому что знать точно числа я не мог. А зачем? В любом случае с Игнатом Борисовичем ты не получишь того, чего хочешь. Ну а в своей импровизации я имел некоторое… Некоторое преимущество, что ли…

— Два-три… — выпалил я. — Может, чуть меньше…

— Два или три часа? – повторил директор, подняв на меня свои темные глаза. – А что взамен?

— Оплата, разумеется.

— Вычитать будем?

— Ну а как, Борис Игнатьевич… Сколько хотите, вычитайте.

— Ах, сколько хочу! – шеф сделал сверхизумленное лицо. – Я тебя сейчас ко всем хренам зарплаты лишу, и будет то моим хотеньем!

Пауза затянулась. Он серьезно?

— Пес с тобой… Хотя погоди. Ты это на какой срок себе обеспечиваешь?

— В каком смысле, Борис Игнатьевич?

— А в таком – сколько месяцев ты будешь оплачивать свой микродекрет-по-неизвестной-причине, а?

Этот вопрос буквально ввел меня в ступор. Я умолк. Хороший вопрос, Борис Игнатьевич… Пойдите да спросите у Твайлайт, сколько она будет у меня гостить… А лучше сразу уточните у властей, не потеряли ли они одного маленького фиолетового единорога? Быть может, повезет. И даже сокращения никакого не надо будет…

— Ты что это, мне тут неопределенные сроки пришел диктовать? – довольно грозно сказал директор, по-своему восприняв тишину. – Еще благодари, что я даю тебе выбрать время. Да ты мои ступни целовать должен за то…

— Думаю, месяца три, Борис Игнатьевич.

Шеф откинулся на спинку и повел челюстью.

— Три месяца, говоришь?

— За три месяца я уже точно должен все наладить. Обещаю.

— Обещает он… Ладно, держать не могу. В общем, даю тебе свободы три часа на три месяца, — его тон приобрел властные нотки. – Соответственно, вычту три тысячи. Из каждого месяца. Условиями доволен?

— Более чем.

— Ну и проваливай, — буркнул он. – А то приставлю к креслу… Бесплатно отрабатывать будешь…

Я сходу понял намек и через пару мгновений оказался вне кабинета. Господи. Это заняло меньше пяти минут. Сердце сейчас бьется подобно тем большим динамикам, игравшим ритмичную музыку. Бам-бам-бам-бам…

Я вздохнул. Я жертвую тремя тысячами на три месяца. Немалые, я бы сказал, потери… Но хотя бы за Твайлайт я буду спокоен на три часа больше…

Кстати…

А я взял ключи?

---

— Твайлайт! Я пришел!

Этот крик был бесполезен – единорожка могла услышать стук замка и прийти на него – но мне почему-то захотелось так крикнуть. Не каждый день у тебя долговременные гости. Может быть, она вообще продолжает приспосабливаться к нашему туалету…

Я бросил взгляд на переключатель, и в эту же секунду дверь в комнату с совмещенным санузлом открылась. Твайлайт со спокойным лицом выглянула оттуда.

— Привет.

— Угу… — я решил не расспрашивать единорожку об ее делах в ванной комнате. Не спрашивают такое у дам. Да и мне меньше всего хотелось…

— Извини… Это для чего?

Дверь раскрылась шире, и Твайлайт немного отступила внутрь. Несколько секунд я стоял с глазами, ушедшими на лоб. Но дошло до меня, что за неделю не могут исчезнуть все вопросы, и я, так и не раздевшись, сделал пару шагов к ванной.

Единорожка стояла около самой ванны, располагавшейся, как и во многих домах, в соседстве с раковиной, и взглядом вопрошала меня.

— У тебя вопросы об… этом? – я посмотрел на ванну.

— Да. И об этом, — единорожка стукнула копытом о раковину.

— Ты до этого еще никогда не мылась? Не принимала ванну?

Глупый вопрос, до того глупый, что я закончил его очень тихо. Господи, ну я же только сейчас отсутствовал, чтобы не знать ее дел! А до этого момента мне все могла сообщить тетя Зина. И она ничего не говорила о ванне… Знаете, а это странно.

— Нет, — ответила Твайлайт.

— Подними эту штуку вверх, — сказал я, указав пальцем на один-единственный вентиль. Кран у меня был по современной системе, никаких ручек красного и синего цвета. Только один чертов вентиль. Самое забавное, что этот кран имел самую низкую цену. – Только аккуратно.

С задумчивым видом Твайлайт при помощи телекинеза медленно подняла свободный вентиль, притом ровно по вертикали. Кажется, утром я выключил воду на холодной…

Из-под крана потекла вода. Удивило ли это единорожку? Скажем так, по ее лицу можно было сказать, что события имели для нее малость неожиданный поворот. Она осторожно понесла копыто к струе воды… и отдернула, коснувшись.

— Кран? – спросила она.

— Он самый. Ты серьезно еще не пыталась что-то сделать с ним?

— Не думала об этом, — самым искренним голосом ответила единорожка. – А сегодня только помыслила, и ты зашел.

Я усмехнулся.

— А я-то думаю, что ты…

Я вовремя осекся. Прямо в присутствии единорожки говорить об ее аномальной незаинтересованности окружающими вещами было как минимум нелогично. По отношению к человеческой логике. А я что? Быть можем, она внутренне ожидала этих моих слов, дабы завести какую-нибудь длинную… беседу?

Не знаю.

— Что «я»?

Я встряхнул головой и резко ответил:

— Ничего. То есть, думаю, что ты так долго не интересовалась… краном. Ты же даже не мылась?

Твайлайт нахмурилась. Я закусил язык. Черт. И ведь доходит дело до повторов… Надо…

— Ты уже спрашивал.

— Правда? – я решил играть дурачка.

— Да, — сухо ответила Твайлайт. – Я не мылась.

Сейчас мне больше всего хотелось завершить этот разваливающийся разговор. Я повращал головой и спросил:

— А сейчас будешь?

По-видимому, этот вопрос ввел единорожку в ступор и легкое смущение. Ну что я такое сказал? Всего лишь… спросил… Спросил, действительно. Все-таки она у меня гость и я, как хозяин, имею право на какое-либо уточнение. Верно? Верно.

— Ну… Я еще не…

Внезапно в дверь постучали.

Впервые за свою жизнь я не просто не был удивлен стуку, но и был ему бесконечно рад. Зинаида Александровна! Господи, как вы вовремя! Твайлайт не сразу осознала, что это, скорее всего, ее личный учитель. К нам кроме тети Зины стучался один раз сосед Антон, отец в семье с тихой собакой, и просил какую-нибудь книгу. Он знал, что у меня на квартире была маленькая библиотечка и классики, впрочем, только научно-фантастической, и, в редких случаях, просто приключенческих романов, и более современной литературы, вроде «Дозоров» или пачки детективчиков. Последние я вообще даже не купил, а взял у одной женщины, собиравшейся выбросить их. Она их с радостью отдала, ну а я упорядочил и поставил их в свою маленькую коллекцию. Антону, кажется, пригляделся один криминальный роман, один из тех, что составляли еще самую раннюю, основную часть библиотеки…

Кроме Антона приходил только полузаспанный паренек с рекламой подключения Интернета по новой технологии. Я напрочь отказался по всем причинам: своим был доволен, и мешали обстоятельства.

За эти оба случая я дал Твайлайт понять, что не всегда ко мне приходит тетя Зина, и что от других ей нужно прятаться. Зачем – Твайлайт не спрашивала, а над этим я слишком много не задумывался. Почти.

Я быстро вышел из ванной комнаты, даже не заглядывая в глазок, дернул ручку замка и открыл дверь. И вместо светлого домашнего сарафана на милой старушке я увидел рукав из коричневого полиэстера зимней куртки.

Я резко развернулся и, увидев выходящую из ванной Твайлайт, дернулся к ней.

— Спрячься, — коротко сказал я и подтолкнул ее обратно.

— Но…

— Быстро! – рявкнул я.

Единорожка перестала сопротивляться и зашла в ванную комнату. Для пущего подобия я выключил в ней свет, но не стал закрывать дверь. Я повернулся ко входу и, вздохнув, открыл входную дверь.

Передо мной стояла целая семья, но это были не Пономаревы. Мужчина лет тридцати, чью куртку я и увидел, стоял справа, держа за руку маленькую девочку, которой на вид было лет пять. Рядом с ним с младенцем на руках стояла женщина, я бы даже сказал, еще девушка – ее лицо выглядело молодо. Она была одета в синюю куртку с резиновым обтягивающим поясом.

Лица у всех были вполне спокойны, но в них проглядывалась тревога. Первым решил заговорить отец семейства.

— Добрый день. Извините, что мы вас отвлекаем от важных дел… Но вы, думаю, сами понимаете цель нашего визита.

Я немного поежился от слова «визит». Они собираются зайти в квартиру? Да не дай Бог, только не это. Да и о чем они? О чем я понимаю?

Я помотал головой.

— Я не понимаю, о чем вы говорите.

Взрослые переглянулись.

— Как же? – удивленным, но плавным голосом произнесла женщина. Я заметил знакомые оттенки цвета в ее глазах. Я ее где-то уже видел? – Вы не знаете, что произошло?

Почему-то я даже не поежился. Меня передернуло от ее интонации.

— Что? Что произошло?

— Вы же знакомы с вашей соседкой сверху?

Тетя Зина?!

— Вы о… Зинаиде Александровне?

Женщина задумалась на секунду, а потом кивнула.

— Да. Думаю, вы хорошо знакомы?

— Ну… Я ее знал, бывал у нее в гостях… А что случилось? – я не выдержал. – С нею что-то случилось?

Я увидел на лице женщины, так похожей на обычную девушку, легкую печаль. Она слегка открыла рот, но заговорила лишь спустя пару мгновений:

— Она скончалась этой ночью. Инфаркт… А вы…

Мужчина внезапно поднял руку, и женщина умолкла.

Никакого удара, никакой улетающей земли под ногами не было. Слова эхом отражались в пустой голове. У меня даже выражения лица никак не поменялось. Не знаю, наверное, не дрогнула ни одна мышца. Все словно замерло, замерзло, и внутри оледеневших полостей отражались слова «скончалась... скончалась…»

Первое оцепенение спало, и я заморгал. Не было никаких намеков на слезы. Я опустил свой взгляд, ни на что, впрочем, не глядя. Мозг заклинило. Я раз за разом поднимался по одной и той же мысли, но падал в самое ее начало и начинал путь заново. Никакого порядка.

Я отвернулся. Все молчали, и над нами висела абсолютно пустая тишина. А как обычно? Звенящая тишина. Нет. Я не слышу ничего, даже собственного дыхания. Смотря куда-то в никуда, я не думаю ни о чем.

— С вами… все в порядке?

Словно ток, эти слова вздернули меня. Все вокруг вернуло себе прежнюю жизнь. Я повернулся обратно.

— Вы меня слышите? – чуть громче сказал мужчина.

Во мне заработали рефлексы общения.

— Да.

— Что ж… — заговорила женщина. — Мы думаем, для вас эта весть прискорбна…

Я промолчал.

-…и мы пришли с целью… Мы хотели кое-что вам сообщить.

Тишина, вновь вернувшаяся после их замолкания, дала мне понять, что нужно говорить.

— Что?

— Зинаида Александровна выражала вам огромную благодарность, — сказала женщина и после паузы достала из кармана листочек. – Прочитайте.

Я принял листочек и пробежал его глазами. Я не мог прочитать и строки. Слова проскальзывали мимо моего взгляда.

— Она решила написать завещание по-старому. Там написано все.

Я поднял глаза и взглянул на женщину.

— Завещание было написано вчерашней ночью, — будто прочитав мои неозвученные и даже еще не обдуманные вопросы, сказала женщина. – Мы хотели выразить вам огромную благодарность за то, что вы скрасили последние дни этой старушки. После смерти мужа ей нужен был тот, о ком она еще могла заботиться.

Резкий, внезапный даже для меня вопрос всплыл в моей голове и перешел на язык.

— Кто вы? Кто вы для нее?

— Я ее дочь, — спокойно ответила женщина и указала на мужчину. – Это мой муж, ну а это ее внуки, — она чуть подкинула малыша и кивнула в сторону девочки.

Дочь?

Эта женщина – дочь Зинаиды Александровны? Родная кровь тети Зины? Дочь… И ведь что у нее за глаза… Дочь… А она не говорила о своей дочери…

— Где вы живете? – спросил я.

Мужчина откашлялся.

— Зачем это вам?

— Где вы… живете? – повторил я, чувствуя, как уходит уверенность.

— Неподалеку. Дом в соседнем дворе, где-то там, — женщина указала на стену, пытаясь бессмысленно дать мне понять, где находился их дом.

Впрочем, этого мне было достаточно. Я уставился на точку на стене, помеченную женщиной, и просто думал. В соседнем дворе? Всего лишь в соседнем дворе. Кажется, меньше пяти минут пути. Всего-то! Этот путь можно пробежать за минуту и даже меньше. Этот самый соседний двор можно увидеть в окно, если правильно посмотреть…

— Вам нужно что-то еще? – сейчас я больше всего хотел остаться наедине с собой, и от того, чтобы с громовым ударом закрыть дверь, меня ограждало какое-то общее уважение перед всеми людьми. Ведь не могу же я просто захлопнуть перед их глазами дверь. Не могу! Это по-дикарски.

— Да, у нас осталось одно нерешенное дело, — продолжила женщина. – Если вы хорошо прочитали завещание…

Я вздохнул. Как же. Хорошо.

-…то вы знаете, что слово об имуществе Зинаиды Александровны стоит за вами. Мы сомневаемся, что вам это будет столь необходимо, поэтому мы спросим у вас согласия.

— Согласия? С чем? – не понял я.

— С передачей права на управление имуществом…

— То есть?

Мне показалось, что мужчина что-то пробурчал.

— Каким имуществом? – уточнил я.

— Ее вещами и, в особенности, квартирой, — пояснила женщина. – Зинаида Александровна поручила вам решать судьбу…

— Забирайте, — сказал я. – К черту мне эта квартира сдалась. Забирайте.

— Значит, вы…

— Я согласен. Что-то еще? – я слегка повысил голос и заметил, как девочка отошла подальше.

— Нет, это все, — мужчина, а за ним и женщина сделали пару шагов к лестнице вниз. – Спасибо вам за помощь и еще раз огромное спасибо за…

— До свидания, — я быстро закрыл, запер с чувственным ударом дверь.

Черт… Черт бы их всех подрал… Пусть идут к себе в соседний двор и чтоб я их больше не видел… Щель в двери в ванную комнату расширилась, открыв большой фиалковый глаз.

— Выходи, — спокойно сказал я.

Твайлайт открыла дверь полностью и посмотрела на меня. Она была в недоумении. В страшном недоумении. Такое бывает, когда до тебя просто не доходит услышанная информация, а она все наступает, наступает, не уясняется и продолжает сжимать. Что делать? Как воспринимать? Ты не знаешь, и единственный твой выход – тупое непонимание действительности.

У единорожки оно восходило к вершине.

— Ты все слышала?

Твайлайт кивнула. Но точнее сказать «уронила и подняла голову», так это выглядело со стороны. Я вздохнул и двинулся к гостиной. Куртку я повесил, не глядя.

Зинаида Александровна… Ну как же вы так… Почему? Почему именно сейчас? Стоило только наладить… все наладить… И она уходит. Вслед за кем? Удивительно. За Власом… А он умер не так уж давно. Жалкую неделю, даже больше назад… И ведь забавно. Я узнаю об их смерти из слов других людей. И притом не самых приятных.

Я даже не был расстроен или, того еще хуже, убит этой новостью. Обычная смерть. Минус один человек. Я был скорее раздражен, сам не знаю от чего. Может, от судьбы, лишавшей меня средств помощи в виде людей. Скорее всего.

Диван попал в поле досягаемости моей пятой точки, и я приземлился на него. Нет, даже он сейчас меня чем-то раздражает. Скрипит странно. Я закрыл глаза и со стоном откинул голову.

Впрочем, у меня никогда не было привычки попусту держать глаза закрытыми. Мой пустой и безразличный взгляд уперся в стену. Испорчено настроение? Похоже, что так. Не хочется думать. Однако я думаю и продолжаю это делать. И это меня раздражает. Черт возьми…

Я услышал бойкий, ритмичный перестук костыля. Твайлайт пересекла линию моей видимости, бросая взгляд на меня, и я почувствовал тряску на диване. Она немного поерзала и спустя секунду больше не издавала звуков.

Повисла тишина. Ненавижу я вот такую тишину. Когда кто-то нарушает мое пространство, заходит в ту область, в которой он мельтешит в моих глазах, этот кто-то обязан нарушить, кроме визуальной, и аудиальную часть этой области. Но если он молчит… Это… Черт возьми… Очень…

— Что теперь будет?

Я лениво повернул голову в сторону единорожки. Несколько секунд мы смотрели друг другу в глаза. Ее глаза не выглядели грустными, пораженными, горестными или же готовыми разреветься. Признаться, мне сейчас меньше всего хотелось их видеть такими. Она смотрела на меня скорее… озабоченно.

— А что будет? Что такого будет? – я вздергивался на слове «что». – Жизнь будет…

— Без Зинаиды Александровны.

Я вздрогнул. Да, конечно, я говорил это вслух… И Твайлайт впервые назвала тетю Зину по имени и отчеству. Так сказать, раз уж на то пошло…

— Без Зинаиды Александровны, — согласился я. – Вот только я не думаю, что все настолько поменяется…

Твайлайт вздохнула.

— Ты-то… как? – выдавил я из себя. Молчать. Я хотел молчать. Но о каком молчании я говорю?

— Не знаю. Она ведь умерла?

Я задумался. Возможно, она даже не знала о такой вещи, как инфаркт. Кажется, если умирает пожилой, обязательно от инфаркта. Но о смерти ей известно. Как она подумала, что Зинаида Александровна умерла?

— Конечно. Скончалась…

Черт побери, да та женщина сказала ясным языком «скончалась»! Я думаю, это слово без всяких объяснений говорит само за себя.

— Я с ней уже хорошо знакома. Она приятный человек. Наверное, я должна по ней грустить… Но мне не грустно.

— Да мне… мне как-то тоже…

— Ты сам не свой.

Иногда я раздражался от свойства Твайлайт говорить резко и часто обрывисто. Это отвлекало меня от мыслей.

— Да просто… Просто… Эти люди мне испортили настроение. Пришли со своими бумагами, благодарностями и просьбами на согласия…

Твайлайт молчала.

— Ну ладно… — я вздохнул. – А как ты думаешь, каким я должен быть? Даже если не думать о тете Зине как об очень полезном помощнике… Я меньше всего хотел сейчас этой смерти.

— Я тоже. Она так хорошо учила… С ней было хорошо учиться, — единорожка задумалась. Спустя пару мгновений она сказала. – Она была тебе как бабушка?

Я бы, может, и смутился от этих слов. Но от чего смущаться?

— Ох, Твайлайт, вовсе нет. Скорее, она мне как обычная пожилая соседка. Была. Гостеприимная, дружелюбная и щедрая соседка. Не более, Твайлайт.

— Тетя Зина рассказывала мне о твоей жизни. Ты здесь был всегда один?

— Один… Нас было много! – попытался пошутить я. – Жил я один, да вот несколько лет.

Я ожидал какого-то удивления со стороны единорожки. Я помнил еще самый свой первый разговор с Зинаидой Александровной. Она задала мне такой же вопрос, и на ответ последовала понятная реакция «Как! Один?!». Но Твайлайт только вздохнула.

— Как будто я попала не в свою книгу, — она грустно улыбнулась. – Герои, незнакомые мне, идут по незнакомым мне путям и исчезают незнакомыми мне способами. И ими управляет незнакомая мне история.

Я усмехнулся этой забавной метафоре. Твайлайт постоянно показывала, что воспоминания медленно приходят к ней. Поначалу меня удивляло это. Но позже я понял, что это неотъемлемая часть всего того, что выпало на мою долю. Кто знает, что было упрятано в голове у единорожки?

— Неужели тебе незнакомо абсолютно все?

— Все. Но я привыкаю к этому.

— Однако ты понимаешь, что все персонажи должны быть в своих историях, — я продолжил словами ее мысли. – Иначе все нарушится.

— Знаю, — она опустила глаза. – А если я не помню своей книги? Моя настоящая история остается для меня тайной.

— Тогда…

Я не нашел, что ответить. Персонаж в чужой книге – лишний персонаж. Продолжение метафоры с любой стороны выглядело довольно… печально для единорожки. Все лишнее будет исключено. Его либо исключат, либо же оно исключится само.

— Я не знаю, что будет тогда, — все-таки ответил я. – Ты беспомощна здесь. Но ты со мной, что ни говори. А я теперь единственный, кто даст тебе помощь в этом мире… В этой незнакомой тебе книге.

Твайлайт улыбнулась.

Внутри я тоже улыбнулся, и вдруг во мне вспыхнула отличная мысль. Мы тут о говорим о книгах. Книги. О чем были последние слова Зинаиды Александровны? Она говорила, что учила единорожку читать слова. С чего там мне нужно было начать?

— Погоди-ка, — сказал я, вставая и направляясь в спальню. Можно для начала дать ей просто прочитать все. Вообще все. От названий, аннотации и оглавления до самого текста. Только мне нужна одна книга… Черт, я же ее у себя видел…

Где-то в уголке моей библиотеки тесались старенькие, явно уже не десятилетние книжки. Я отсортировал свою библиотеку год назад, и книги старых времен были помещены туда. Жаль, что после этого я в библиотеку только добавлял новые произведения, а до старых руки дотягивались редко.

Потертые буквы на пожелтевшем фоне я приметил не сразу. Почему-то метался по другим книгам. А вот только расслабился – и слова «Русские народные сказки» тут же уловились моим взглядом. Я вытянул книгу и с особым удовольствием ощутил пальцами полутканный переплет. Я не знаю, как он называется. Просто это похоже на уплотненную ткань, на которую нанесли рисунок и которую натянули на картон. Такого сейчас уже не делают.

Я развернулся и пошел к Твайлайт. Она не сошла с дивана (за потраченное мною на поиски время она бы с него едва слезла), а сейчас внимательно смотрела на мою руку с книгой. Упав на диван рядом с ней и немного тряхнув ее, я уставился на обложку.

— Это… Книга… Я возьму?

Я протянул сборник русских народных сказок неведомой личности, и неведомая сила вытянула его из моей руки. Ну никак нельзя сравнить телекинез Твайлайт с рукой. Если у вас из рук тянут книгу, вы можете не только понять силу, но и количество тянущих. Но когда это делает единорожка, кажется, словно книга просто старается улететь не пойми в какую сторону. Странное ощущение.

Твайлайт с нескрываемым интересом так и сяк вращала книгу. На мгновение меня пронзил холод от мысли о других книгах. Черт, я уже позабыл о них. Куда я их положил? Кажется…

— Что это?

Книга вернулась ко мне в руки. Светло-фиолетовое копыто скромненько попало в поле моего зрения и указало на главного персонажа обложки.

Кто хоть немного знал русский фольклор, вряд ли бы размышлял над ним. Парень верхом на волке на фоне Солнца, Луны и деревушки в лесу, над которой пролетали журавли. А я вот всегда считал «Колобка», ну или «Царевну-лягушку» ярким представителем народных сказок нашего народа, но не «Ивана Царевича и серого волка». Но авторы, похоже, со мной были не согласны.

— А ты сначала прочитай, что это за книга.

Твайлайт… смутилась. Она виновато усмехнулась.

— Ах, да… — она сощурилась, глядя на обложку. – Рус-ские… Народ-ные… Сказ-ки…

— Сказки – истории с вымышленным сюжетом и подробностями, — монотонно сообщил я. – До смысла остальных слов ты позже дойдешь сама.

— И это… — Твайлайт в который раз всмотрелась в обложку. – Часть вымышленного?

— С какой стороны посмотреть, — я улыбнулся. – Это – волк, существо. Волки есть и по сей день. А это – человек, такой же, как и я.

— Волк… Хм…

Я взглянул на единорожку. Она несколько секунд смотрела в никуда.

— Знакомое слово?

— А? Ну… Да. Будто бы знакомое. Продол… Погоди, но ведь он по-другому одет! – Твайлайт указала на шапку Ивана-Царевича. – Я не видела такой одежды здесь.

К чему мне приходится привыкать? Ко всему. Вот прямо сейчас, не постыжусь сказать, животное, никогда не носившее одежды, свободно о ней говорит. Но, быть может, я уже придираюсь к мелочам.

— Старинная одежда, Твайлайт. Такую не носят, но носили, — я открыл книгу. – У тебя есть еще какие-то вопросы к обложке, или мы уже можем приступить к чтению?

Мне также придется привыкать к странным букетам непрятаных эмоций. Единорожка снова смущенно усмехнулась, а потом подмешала к своему лицу приличное количество удивления и азарта.

— Ты даешь мне почитать книгу?

Ей-богу… Наверное, с такой интонацией люди обычно говорят «Ты даришь мне квартиру?» или «Эта машина для меня?». А вот пони говорит о книге. С превеликим восхищением и наигранным неверием.

Она всю жизнь мечтала почитать настоящую книгу?

Я тряхнул головой и взглянул на открывшуюся страницу. Она, вся пожелтевшая, отдававшая затхлым запахом древней бумаги, была склеена скотчем с другой, делая замену порвавшемуся корешку. Слева был нарисован желтым карандашом приятный глазу мультяшный лев.

«Чудо чудное, диво дивное». Нет, это предисловие, а предисловие мне пока ни к чему… Предисловие… Предисловие… Ага! «Лисичка-сестричка и Волк».

Что ж, я первый человек, живущий со сказочным существом. И я первый человек, дающий сказочному существу почитать сказки.

— Давай-ка ты попробуешь прочитать мне все вслух. Я послушаю, — я протянул ей книгу.

Твайлайт аккуратно (и как я это понял, смотря только на магическое свечение?) приняла сборник сказок и положила его перед собой.

— Приступай сразу к тексту. Без названия, — добавил я.

Единорожка молча кивнула, будто собирала в себе силы говорить. Чую, я сейчас стою на одном из величайших кусочков истории. Какой? Своей? Но здесь есть Твайлайт, и она второй главный герой истории. Но ведь это и не ее история. Что же выходит? Ничья история?

— Жи-ли себе дед… да баба…

Глава IX. Чай, папиросы

Сорокапроцентный раствор свободы.

Я вздохнул, остановившись на миг перед своим домом. На небе еще оставался розовый оттенок, но наступавшая темнота уже взяла верх. Во дворе было на удивление тихо и пусто, как в какие-нибудь три часа ночи.

Освободился, наконец. Ну ладно, не стоит задерживаться из-за мелочей. Они-то меня все-таки не ждут.

Я зашел в подъезд и пошел вверх по лестнице. Удивляюсь, какой необычный сыроватый запах гуляет по домам этого типа. Я, бывало, заходил в другие, подобные моему. Запах в них был похожий, но… не такой знакомый. Словно оттенок запаха чужой территории для пса.

Пять этажей я всегда преодолевал играючи. Иногда с подпрыгиванием, иногда под музыку. Да, я слушаю музыку. Редко, в основном мне всегда есть, чем занять голову, но все же слушаю. Успокаивает. Хотя зачем я это говорю? Без сомнений, это известно каждому.

Завидев свою серо-синюю дверь, я достал ключи. Частенько мне хотелось просто постучаться, но не очень-то мне и хотелось утруждать единорожку... Да и не люблю я, когда мое время зависит не от меня. Старая раздражительность. Дверь открылась от пары движений в замке, и я вошел домой.

Я замер и прислушался к звукам в квартире. Никто не двигался, звука шагов не было слышно. Твайлайт не идет встречать меня? Странно. Уснула?

— Твайлайт! — крикнул я на весь дом.

— Я здесь! — донеслось с гостиной.

Все в порядке. Разве что Твайлайт по-обычному не выходит.

Я разулся, повесил куртку на надлежащий для нее крючок и прошел в главную комнату. Твайлайт сидела на диване, держа перед собой телекинезом какой-то квадрат. Рядом с ней стояла раскрытая коробка и лежало несколько еще таких же квадратных предметов. А также хороший (по размерам) магнитофон. Черт возьми, где она это выискала? Даже я не могу вспомнить, откуда у меня это… А это вообще мое?

— Твайлайт? Это… что? — я подошел поближе и… усмехнулся.

Квадратами были диски. Вернее, их упаковки. Единорожка была буквально окружена кучей самых разнообразных музыкальных альбомов самых… разнообразных исполнителей…

— Я не знаю, — сказала она, не отрывая взгляда от диска в воздухе. — Решила хорошенько поискать что-нибудь новое у тебя и вот, нашла. Теперь пытаюсь понять, что это. Пару вопросов — вот это должно нажиматься и, если да, то почему ничего не происходит?

Твайлайт перевела взгляд на магнитофон, мельком посмотрев мне в глаза, и копыто поочередно указала на кнопки включения, переключения, извлечения и так далее. Но я, пусто следовав глазами за ее копытом, утек мыслями в иное русло.

Диски. Очень много дисков. Да, я, кажется, уже вспоминаю их историю. Как и всякий молодой подросток, переполненный энергией и прочими атрибутами, заставляющими не останавливать его движение, я был увлечен музыкой. Но какой! Одно время мои вкусы колебались быстрее, чем месяц сменялся новолунием, от ритмичного «бум-бум» до вполне спокойной классики, вроде Антонио Вивальди (кроме которого я не слушал ни одного из классиков). Мне кажется, многие проходили через это. А потом я начала понимать, что качание головой в такт уже не заводит, что бессловесная музыка достойна лишь проигрывания над колыбелькой младенца, и увидел перед собой ту настоящую любимую мною область музыки. Которая все еще не имеет точного объяснения…

— Алле!

Я опомнился.

— Это такая сложная техника? Или ты пытаешься что-то вспомнить?

Я сел рядом и, заново прокрутив в своей голове ее вопрос, сказал:

— Здесь все должно нажиматься в определенных случаях. И при наличии питательного элемента.

— Батареек?

— Именно.

— Тогда вот.

Не успел я поймать взглядом новое фиолетовое облако, как оно появилось у меня перед носом. Я присмотрелся и увидел четыре батарейки, висевшие в воздухе. Взяв их в руки, я усмехнулся.

— Откуда вытащила?

— Оттуда, — она указала копытом на стену за моей спиной. Там у меня были часы. — оттуда, — копыто махнула в сторону спальни. Будильник, — и оттуда, — Твайлайт посмотрела на мой шкаф.

— А там что электрического?

— Там просто лежали батарейки.

Да? Я даже не могу вспомнить, оставлял ли я их в этом шкафу. Но Твайлайт нашла.

— Ты их прямо сейчас вытащила или заготовила?

— Я подумала и решила на всякий случай собрать батарейки. Они же всегда везде могут пригодиться.

Я не удержался от усмешки. Забавно, как на нее подействовало понятие батареек. Хранилище энергии! Как я ей пояснил это, она не успокаивается. Но все-таки она права. Батарейки всегда пригодятся…

— Что смешного? Я же…

— Да ничего, Твай. Я сегодня устал, и у меня внезапно находят батарейки, о существовании которых я даже не подозревал.

Глаза единорожки внезапно округлились.

— В смысле?

— Проехали, — я засмеялся и махнул рукой. — Это неважно.

— Знаешь, ты сейчас составляешь впечатление… Довольно странное впечатление. Для меня.

— Все, хорошо. Больше не смеюсь, — я вдохнул и с самым серьезным видом выдохнул. — Что ж, вернемся к твоей находке. Где ты отыскала эту коробку? — я наклонил голову, смотря на боковую картонную часть, на которой остался логотип неизвестной мне компании, чье название состояло из пары иероглифов. Оно и понятно.

— Там, за шкафом, в уголке, — Твайлайт даже встала и подошла к моему шкафу к стороне, куда я складывал лишний матрац и верхнюю часть моего раздвижного дивана. Сейчас первый был ровно втолкан в проем между стеной и шкафом. А я вот туда не заглядывал. Не знаю, почему.

— Значит, коробка была там?

— Там есть еще одна, но ее трудно достать. Только отодвинуть шкаф, — она посмотрела на бурую громадину с блестящими дверями.

— Этим займемся… позже, — я взглянул на диск, который Твайлайт рассматривала и отпустила. Упаковка была сделана вручную. Да, из обычного «а-четыре» листа я сворачивал упаковку для диска, а потом разворачивал, отмечал местонахождение титульного изображения и потом занимался колдовством в редакторах на компьютере. Было это давно, но я все еще помню. Сейчас принтера у меня, увы, нет.

Здесь на изображении на желтом фоне различными символами, похожими на буквы латиницы, были выделаны два слова: «Stop Narcotix» и имя исполнителя чуть повыше, «Dr. Александров». В углу, словно прибитая, была изображена муха. Конечно, конечно…

— Баночки, скляночки, ржавый пинцет… — пробормотал я.

— Что?

— Ничего, — я положил диск рядом. — Воспоминания.

Твайлайт скользнула подозревающим взглядом на желтую обложку музыкального альбома, отложенного мною в сторонку. Я все не могу вспомнить, как я умудрился хранить коробку, в которой прячется десяток лет моей жизни, не подозревая об этом. Может, кто подложил? Кроме как личного секретного домового, никто этого сделать не мог. Так что ж, мне в сверхъестественное верить? Ах… О чем я? Сверхъестественное прямо сейчас пытается прожечь меня своим взглядом.

— Что это вообще такое? Вот это, — в воздух поднялся диск в упаковке из прозрачной пластмассы. Да, а вот его я не собственноручно делал, купил. Кажется. — Или вот это, — магнитофон не стал пытать себя в летном деле, а просто окутался фиолетовым облачком волшебства. — Они ведь открываются, не так ли?

Я протянул руку в коробку и вытянул оттуда первый попавшийся под руку диск. Упаковка его тоже была сделана из бумаги, но, в отличие от других альбомов, одаренных самодельной обложкой, бумага была бело-серой, и на ней черным маркером были сделаны заметно кривые, находящиеся на промежутке между печатным и письменным текстом слова «Неизвестные записи» и рядом скромные красные буквы «В. Цой». Я хмыкнул.

— Открываются? — переспросил я, опомнившись. Но простой ответ на простой вопрос нашелся… просто. Я молча открыл альбом в своих руках и вывалил на руку потертый диск. — Да. Они все открываются.

— Круглый предмет… — единорожка сощурилась. — Неизвестные записи, но здесь нет записок. Что это?

Я пододвинул к себе проигрыватель. Не умею я толком объяснять. По мне больше показать точные примеры, а уж если собеседник не придурок, то он все поймет.

— Тебя удивит звук из куска пластика?

Подыскивать эффектную фразу — дело трудное. И детское, я вам скажу. Почему бы просто не спросить, а знает ли она такое изобретение? Да и вообще почему бы не промолчать? Если спрашивает, значит, не знает.

— Из этого? — Твайлайт копытом указала на диск, который, отсвечивая радужными цветами, на которые единорожка бросила задумчивый взгляд, находился в моей руке. — Если честно — да. Только звука сейчас нет.

— А если так? — я прицелился и ловко одной рукой поместил диск на ось и закрыл крышку.

— А вот эта штука очень похожа на способную издавать звуки, — Твайлайт кивнула. — Но остается вопрос — как связаны неизвестные записи и звук, который должен исходить из куска пластика?

— Сохранение информации в виде звука, — пожал плечами я, рассматривая панель магнитофона. Есть одна заветная кнопочка… Вот она. «Случайно». Волнообразные стрелки. Когда-то я по порядку слушал все альбомы. И в какое-то другое «когда-то» я решил отдать право управлять треками альбома воле случая. Сейчас мне хочется именно этого.

Твайлайт все еще молчала. Я услышал вздох, а потом соглашающийся голос:

— Да, в этом все же есть смысл. Звуковые записи. Текст можно записать, а можно проговорить…

— А можно и спеть.

Твайлайт подняла на меня глаза.

— Можно и спеть, — согласилась она.

Наступила тишина, и я нажал на треугольничек магнитофона. Играй, гармонь, играй. Вытягивай память мою.

Гитара, громкие барабаны и перезвон часов бойко начали композицию. У Твайлайт поднялись брови. Я не стал выключать музыку, дабы удостовериться в ее реакции. Пусть слушает. Да и я, кажется, вспоминаю этот ритм… Эту мелодию… Там-та-там… Та-там! Точно. Перепетая много раз… Странная… Кажется, вторая по известности после «Звезды по имени Солнце» …

Ночь коротка, цель далека,

Ночью так часто хочется пить,

Ты выходишь на кухню, но вода здесь горька.

Ты не можешь здесь спать.

Ты не хочешь здесь жить.

«Последний герой». И сразу же я вспомнил себя, сидящим в наушниках в автобусе. У меня когда-то был хороший плеер для дисков, удобная в те времена вещь. Стоя или сидя, мне было как-то все равно, я слушал диски, которые сейчас, слегка запыленные, выносятся из этой Богом забытой и единорожкой найденной коробки. Похоже, эта песня запомнилась мне более всего во всяких переездах. Нечастых, скажу я вам.

Я обратил внимание на Твайлайт. Ее лицо не поменялось, она оперлась на спинку дивана и приставила к щеке копыто.

Доброе утро, последний герой!

Доброе утро тебе и таким, как ты.

Доброе утро, последний герой!

Здравствуй, последний герой.

Демотивационная песня. Я не питал уважения к таким, но эта — исключение. У нее есть свойство быть демотивационной, при этом сохраняя прелесть и заставляя подумать… О чем я вообще?

Ты хотел быть один — это быстро прошло.

Ты хотел быть один, но не смог быть один…

Отнюдь, Витя. Быть одному я не сильно-то хотел. И, тем не менее, судьба идет против этого. И в конце она проигрывает. Забавно.

Твоя ноша легка, но немеет рука,

И ты встречаешь рассвет за игрой в дурака.

Доброе утро, последний герой!

Доброе утро тебе и таким, как ты.

Доброе утро, последний герой!

Здравствуй, последний герой.

С моего лица не сходила улыбка. Вся эта ситуация казалась мне забавной. Песни одного из самых известных рок-музыкантов прошлого века, крики нового поколения, слушает единорог. Единорожка. А я сижу и… И, черт возьми, слушаю. Просто слушаю.

Утром ты стремишься скорее уйти,

Телефонный звонок как команда «Вперед!»

Ты уходишь туда, куда не хочешь идти.

Ты уходишь туда, но тебя там никто не ждет…

Улыбка медленно сползла с моего лица. Туда, куда не хочу идти? Туда, где меня и не ждет никто… Туда, куда я иду утром…

Доброе утро, последний герой!

Доброе утро тебе и таким, как ты.

Доброе утро, последний герой!

Здравствуй, последний герой.

Как только проигрыш затянулся, я нажал на кнопку паузы и взглянул на Твайлайт. Та молчала. Я не успел завести разговор, как она сделала это сама:

— Интересная песня. Но немного странная.

Я хотел согласиться, но подумал, прежде чем кивать. Конечно, странная. Она права, несомненно. Но логичным будет согласиться лишь с человеком.

— А чем именно? — хотелось добавить «Мне она кажется нормальной», но и от этого я воздержался.

Единорожка задумалась. Хех. По-видимому, она сама с трудом могла дать себе отчет, а почему, собственно, эта песня странная. Для нас, людей, такой текст очень даже знаком. Не раз и не два мы могли видеть или слышать этакие язвительные и не очень песни, обращающиеся вроде и не к тебе, а к какому-то образному человеку, и все равно оставляющие слегка мрачный осадок. Слышали, знаем, так сказать.

Твайлайт думала еще около минуты, а потом заговорила:

— Ну… Сказать честно, я ранее не слышала песен, в которых обращаются… ко мне. Еще никогда.

— Серьезно? — не удержался я.

Та самокритично нахмурилась.

— Во всяком случае, я не помню.

— То есть, это удивляет тебя?

— Нет, это не очень-то удивительно для меня… Петь ведь можно, как захочешь, не так ли? — сейчас я хотел согласиться, однако единорожка продолжила, — Но эта… эта особенность сама по себе странная. И он, этот человек, поет так, что становится немного неуютно… И еще почему-то называет «последним героем». Будто насмехается.

Я был немного разочарован. Риторический вопрос, который я услышал всего лишь во второй раз из уст единорожки, впитал в меня надежды. На что только? То ли на возвращающуюся память, то ли на критические способности, проявляющиеся у Твайлайт все больше и больше. Точно сказать не могу. Но я точно не ожидал такого… описывающего ответа.

— У этого исполнителя такие песни… не редкость. Эта — одна из самых известных.

Единорожка начала искать что-то глазами и остановила взгляд на отложенной мною обложке «Неизвестных записей». Она сощурилась.

— А этот Вэ Цой… Это фамилия и первая буква имени?

— Правильно, — я довольно кивнул. Эту тему она запомнила хорошо. — Инициал с фамилией.

— Инициалы, точно… А какое у него имя?

— Виктор. Виктор Цой.

— Виктор Цой… — Твайлайт начала бормотать это имя. Что это она? Сколько я ей озвучивал комбинаций имени и фамилии, она так не делала. А что сейчас? Понравилась фамилия восточного происхождения? Было бы забавно.

Единорожка издала четкое «Хм…» и спросила:

— А обычное имя у него какое? Короткое имя?

Я не сдержался от усмешки. Но Твайлайт не отреагировала отрицательно, чего я остерегался. Привыкла уже, думаю.

— Витя. Это… Официальное, скажем так, короткое имя.

— А есть неофициальные имена?

— Конечно. Перечислить?

— Гм… Ну, давай, — после короткой паузы ответила единорожка.

Я принял более удобное положение, поднял голову вверх и начал провозглашать все, что мог только вспомнить:

— Витек, Витюха, Витусь, Виталя…

Твайлайт подняла копыто.

— Кажется, я поняла их… принцип. Продолжать, думаю, не стоит. Но песня странная, — она покосилась на магнитофон. — Там все песни такие?

— А вот нет. Нам просто повезло с первой композицией. Слушаем дальше?

Твайлайт кивнула.

Я молча нажал на воспроизведение на магнитофоне и сразу же переключил на следующую песню. Она началась с ритмичной гитарной игры, низко и чуть ли не угрюмо. Не умею я пронять песню с одной только музыки. А это возможно? Для опытных певцов или гармоничных людей это, думаю, не составляет особого труда.

Ты уходишь так рано

И приходишь так поздно домой.

Я скучаю целый день,

Я смотрю во двор в окно.

Я посмотрел на Твайлайт. Ох, как же я хотел, как же я хотел прямо сейчас пройти сквозь ее непробиваемый, холодный, фиолетовый взгляд. Эту песню я помнил… плохо… Если вообще не помнил… Но ее текст… Будь он проклят…

Единорожка пустым взглядом смотрела на стену. Просто смотрела и слушала. Я мигом взглянул на себя со стороны. Я еще как-то слабо улыбался и сейчас сделал попытку сохранить эту улыбку как можно… естественней.

Я хотел бы все время быть только с тобой.

Но пока я без тебя,

И в душе моей темно…

Я то и дело бросал взгляды на единорожку. Что меня так взбудоражило? Если только забавное сходство текста песни и положения Твайлайт… То тут нужно улыбаться. Искренне улыбаться. А я улыбку едва натягиваю. Чутье, что ли…

Любовь — это не шутка,

Ты знаешь, я не шучу…

Моя улыбка пропала. Что теперь? Да, я попал на редкий и нелюбимый мною… стиль… Или нелюбимую тему. В любом случае, я ступил не туда.

Моя рука вздрагивала, кистью приближаясь к магнитофону, но я посмотрел на Твайлайт. Ее лицо оставалось пустым, но что-то в уголке ее рта изменилось…

Любовь — это не шутка,

Ты знаешь, я не шучу…

Улыбается? Слегка улыбается? У меня сейчас не очень приятное ощущение… Словно я уже… чей-то…

Ты живешь на четвертом,

А я на шестом,

И обертки от конфет

Пролетают за окном.

А когда ты уходишь,

Я смотрю тебе вслед,

Обернешься или нет,

Я махну тебе платком…

Странно, но эти строки показались мне легки. Я даже свободно вздохнул. Почему-то мне казалось, что в нашей комнате висит неловкая тишина, пусть и старый магнитофон, отдавая древним фоновым жужжанием, оглашал всю квартиру песней, чей автор всего двумя экземплярами умудрился посмеяться надо мной.

Любовь — это не шутка,

Ты знаешь, я не шучу…

Заиграл, я так думаю, длинный проигрыш, и во мне загорелось сильное желание выключить всю песню. Поразмыслив пару секунд, я нажал на «Стоп»

— Там дальше… просто музыка, — сказал я.

— Это же лирическая песня, да? — я не заметил какой-либо тени на лице Твайлайт. То есть, будто бы и не было какой-то песни о любви, которую она слушала при мне… И текст которой слишком похож на реальность… То есть, вообще ничего!

— Все песни обычно лирические… В смысле, область жанров.

— И… предыдущая тоже?

— Предыдущая… — я нахмурился. — Да, скорее всего.

Единорожка улыбнулась.

— И не поспоришь. С жанрами происходит какая-то путаница — песня со скрытой насмешкой и песня о любви относятся к одному и тому же списку. По-моему, это странно.

Я почувствовал, как нечто отлегло от сердца.

— На темы и идеи нет классификаций. Но мы не можем отрицать одного — все это было плодом человеческих эмоций. Язва к человеку и… любовь.

Я не любил произносить это слово. Какое-то оно… слишком мягкое. Облачное. Ватное… Не люблю я его произносить.

— Действительно, — кивнула единорожка.

— Будем слушать еще? Или же…

— У нас уже музыкальный вечер, что ни говори, — с улыбкой заметила Твайлайт. — А кто слушает на таких вечерах всего две песни всего одного исполнителя?

— И то правда, — я усмехнулся. — Значит, продолжаем?

— Именно.

— Снова Цой?

Единорожка посмотрела на магнитофон. Мне казалось, она пытается проколоть его взглядом и просмотреть содержание диска, так сосредоточенно она смотрела.

— У него было много альбомов, — добавил я. — Можем прослушать другой.

Твайлайт кивнула.

— Давай.

Я заглянул в коробку. Так, какой альбом можно выбрать? Для начала вообще вспомним, что идет до, что идет после. То, что идет до «Неизвестных записей», отсекаем. Все равно много альбомов. Из них нужно вытянуть крупный калибр. На ум идут лишь «Группа крови», «Звезда по имени Солнце» и «Черный альбом». Так, первый альбом… Много песен боевого характера. Не то. «Звезда по имени Солнце»? Я бы сказал, очень много… пассивной лирики, даже печальной. Плюс легендарная одноименная песня, идущая второй по списку, это я отлично помню. Хорошо, и третий… Песен не очень много… Множество с музыкой, почему-то наводящей хандру (что неприлично субъективно с моей стороны) … И… Нет. «Черный альбом» не вариант. Есть кое-какая песня, слышать даже о которой Твайлайт не должна.

Итак, последний изданный при жизни Цоя альбом. «Звезда по имени Солнце». Замечательно.

Я окунулся взглядом в глубины коробки, выискивая хорошо запоминающуюся обложку с Солнцем, закрытым затмением. Так, множество самодельных альбомов…. Похоже, занятие это меня затянуло крепко… Хм… Кажется… Вот она!

Я вытащил альбом (тоже самодельный) и ловко достал диск. Ух ты! Да я и на него нанес рисунок? Право, я уже горжусь самим собой. Диск с «Неизвестными записями» вылез из магнитофона и был смахнут свободной рукой. Я быстро поставил новый и закрыл крышку.

— Этот альбом, Твайлайт, — мне внезапно захотелось что-нибудь сказать, — этот альбом один из самых известных. И именно в нем есть песня, с которой и ассоциируют Цоя. Если нам повезет, мы послушаем ее.

— Что значит «если нам повезет»? — удивилась единорожка.

— Сейчас за нас решает судьба, — с улыбкой я пожал плечами и нажал на «Воспроизведение».

Песня заиграла холодными звуками. По моему телу прошла дрожь. Я этот альбом, кажется, слушал холодной зимой с открытыми окнами. Люблю холод, знаете ли. И ведь до сих пор ощущаю свежесть… А теперь забавные холодные звуки. Не могу вспомнить я название этой песни… Не могу…

Песня без слов, ночь без сна,

Все в свое время — зима и весна,

Каждой звезде свой неба кусок,

Каждому морю дождя глоток.

Каждому яблоку место упасть,

Каждому вору — возможность украсть,

Каждой собаке — палку и кость

И каждому волку — зубы и злость…

Снова за окнами белый день,

День вызывает меня на бой,

И я чувствую, закрывая глаза,

Весь мир идет на меня войной.

Песня без слов! Удивительно, как можно забыть все самое великое, даже если это великое лишь для тебя. Одна из любимых моих песен… Особенно строки припева. Весь мир идет на меня войной.

Гитара мрачными аккордами заполняла проигрыш. Он здесь, по-моему, длинный…

— Философская песня.

Я только сейчас посмотрел на Твайлайт. Она задумчиво глядела на занавески, сейчас задернутые, как обычно. Нашлась ли эта песня ей по вкусу? Она и половины строк не понимает. Но, быть может, чувствует что-то. Не могла же она просто назвать эту песню… Философской…

Если есть стадо, есть пастух,

Если есть тело, должен быть дух,

Если есть шаг, должен быть след,

Если есть тьма, должен быть свет…

Хочешь ли ты изменить этот мир?

Сможешь ли ты принять, как есть?

Встать и выйти из ряда вон?

Сесть на электрический стул или трон?

Намеки на улыбку, готовую взойти при этой песне, снова исчезли. Вот оно. Какое чувство внушают эти песни про то, «хочешь ли ты изменить этот мир»? Колкое чувство. Неприятно. Начинаешь ощущать странную вину перед человеком, задающим тебе этот вопрос. Ведь… Ведь хочешь. Хочешь изменить этот мир. И признаешься, что не можешь. Силенок не хватает. А на самом деле? Просто не желаешь огромных перемен.

Снова за окнами белый день,

День вызывает меня на бой,

И я чувствую, закрывая глаза,

Весь мир идет на меня войной.

Снова ледяные звуки. Я поежился и протянул руку к двери, бывшей когда-то балконной. Кто-то из прежних хозяев лишил меня балкона. Теперь эта дверь выступает у меня за форточку. Свежесть свежестью, но лучше все-таки ее…

Погодите.

Закрыта? Дверь закрыта? Я же оставлял комнату проветриваться. Неужто Твайлайт?

Я повернулся и взглянул на единорожку. Ее пустой взгляд был направлен на занавески мимо меня. Я присел на диван и сделал музыку потише.

— Твайлайт? Ты закрыла дверь?

Единорожка поморгала и посмотрела на меня.

— Эту? — она носом указала на то, что я хотел открыть секундой назад.

Я кивнул.

— Я закрыла. Сквозняк был… неприятный… — она с некоторым подозрением оглядела меня. — А в чем дело? Не надо было закрывать?

Не могу точно сказать, что за чувство, или даже эмоция, доминировало во мне сейчас. Внезапно мне стало уже не холодно, а даже наоборот, чуть жарко. Я аккуратно вдохнул квартирной атмосферы, наполнившейся каким-то новым едва заметным запахом, который добавлял ему домашних оттенков, и выдохнул. Но у меня не возникло последующего желания открыть все окна в доме или выглянуть через распахнутую форточку-дверь. Я вдохнул и выдохнул еще раз. Меня словно что-то остановило.

Я перевел опустевший на некоторое время взгляд на Твайлайт. У меня есть еще открытые окна? По-моему, нет. И хорошо. Я снова вдохнул, уже глубже и свободнее, и окончательно выдохнул.

— Так… Надо было или нет? — повторила единорожка. — С тобой все в порядке?

Я собрался, оправляясь от мыслей.

— Конечно, надо было. Еще заболеешь, а как тебя лечить, я пока не знаю.

— Хорошо, — кивнула Твайлайт и через несколько секунд добавила. — Отвечай в следующий раз не с минутной паузой, пожалуйста. Это иногда настораживает.

— Постараюсь, — ответил я.

Холодные звуки перестали играть в магнитофоне, им на смену пришли более спокойные, навевающие грустную улыбку. Думаю, хватит Цоя на сегодня.

— Как насчет другого голоса, другой музыки? — спросил я, нажимая «Стоп» и сразу же вытаскивая диск.

— Совершенно не против, — довольно весело сказала единорожка. — Только… Перед тем, как ты включишь…

— Что? — я замер с вынутым диском.

— Расскажи мне про… это…

Где-то с кухни донеслись звуки магии. К ним потихоньку привыкаешь, уже не так сильно обращаешь внимание, как на рокот дрели человека с соседнего подъезда, слышные чуть ли не на весь дом. Но сейчас я был наготове. А в таком состоянии эти звуки трудно упустить.

Фиолетовое полупрозрачное облачко вынесло что-то с кухни и оказалось рядом с нами. Миг — и нечто упало уже рядом со мной. Я пригляделся. Бутылка… С прозрачной жидкостью…

Я засмеялся, беря в руки эту самую бутылку.

— И где же ты ее нашла?

— Ну… — она чуть склонила голову. — Я просто осматривала ящики и полки. Там лежало довольно много странных вещей, их я, сразу говорю, не трогала. А потом нашла стоявшую рядом бутылку… Бутылки я помню…

Да, бутылки-то она помнит. Забавно, не правда ли? Язык не помнит. Страны не помнит. Земли не помнит. Знакомых не помнит.

Бутылки помнит.

— Я решила эту бутылку… исследовать. Для начала — почитать то, что на ней написано. Через некоторое время я нашла слово «вода» с ошибкой.

— Водка? — не сдерживая улыбку, сказал я. Кажется, я уже знаю конец этой истории.

— Да. Скажи сразу, это действительно ошибка или нет?

— Нет. Это такой… напиток.

— Значит, я поняла правильно.

— То есть?

Твайлайт с грустным лицо продолжила.

— Я подумала, что здесь какая-то вода. Жидкость к тому же прозрачная, — она указала копытом на бутылку.

— И ты решила эту воду… выпить?

— Попробовать.

Я устроился поудобнее, откашлялся и вкрадчиво спросил:

— И как впечатления?

Единорожка вздохнула.

— Я была крайне удивлена. Хорошо, что я додумалась попробовать не очень много, а налить всего лишь чуть-чуть на язык… И все-таки было неожиданно ощутить нечто горьковатое и немного жгучее вместо обычного, утоляющего жажду безвкусного.

Я хихикнул.

— Кхм, и что же ты сделала позже?

Твайлайт посмотрела на меня с некоторым непониманием.

— А что я должна была сделать? Я терпела.

— Что значит «терпела»? — с аналогичным непониманием переспросил я.

— Это было не так уж трудно, — продолжила Твайлайт, будто не прислушалась к моему вопросу. — Спустя минуту или две все успокоилось.

— А ты думала запить водой? — спросил я. — Настоящей водой.

— Не рискнула, — покачала головой Твайлайт. — Я уже один раз взяла не ту «воду». И кто будет смешивать у себя во рту две жидкости, одна из которых ему незнакома и меньше всего внушает доверие?

Я промолчал. Ее аргументы, всего лишь два простых аргумента, движимых рациональностью, противопоставленной инстинкту самосохранения, были неоспоримы. Серьезно, ну живи я на том же… Не знаю, на том же облаке, стал бы я пробовать облака? И еще при этом запивая дождем. Все ведь может произойти. Вдруг вода вызовет высокую концентрацию… облака в моем… в моей ротовой полости? Трения мини-туч достаточно для приличного разряда. Или наоборот. За одно мгновение у меня во рту воды станет много. Очень много. Какие будут последствия?

Я все же кивнул.

— Понимаю. Но, поверь мне, в графине на кухонном столе вода. Обычная вода. И ты можешь спокойно запивать ею любые жидкости, не оправдавшие твои ожидания.

Твайлайт с усмешкой фыркнула.

— Буду знать. Скажи-ка мне на милость, — она подняла в воздух бутылку. — Ты говоришь, это напиток. Здесь есть какой-то подвох?

— Подвох? — с улыбкой переспросил я. — Никакого подвоха.

— Люди действительно пьют это? — ее лицо окрасилось нескрываемым изумлением.

— Именно.

— Эту жидкость, напоминающую самовозгорающееся кислое молоко?

Я задумался на пару секунд, представляя эту жидкость. Неужто водка обладает такими свойствами? В жизни не поверю. Но Твайлайт сравнила ее именно с самовозгорающимся кислым молоком. И как она только додумалась до этого…

Я кивнул.

— Ты не шутишь? — с сомнением произнесла единорожка.

Я пожал плечами и сказал:

— Хочешь, докажу?

— Давай.

Мои пальцы издали хрустящий звук под знакомым всем массажем. Я расправил плечи, вздохнул и важно оперся на одну руку.

— Стакан.

— Что? — переспросила Твайлайт.

— Мне нужен стакан. Или кружка.

Она сощурилась, но рог ее засветился. Она всерьез не верит, что я могу спокойно выпить один стакан? Нет, залпом мало у кого получится это сделать. Да и зачем? Все равно что впихнуть в рот пять конфет. Не помрешь, но не понравится, это точно.

Передо мной в воздухе зависло четыре… кружки. И одна стопка. Удивительно, не правда ли?

— Ты предоставляешь мне право выбора? — я наклонил набок голову, посмотрев на единорожку.

— А не надо было? — ее брови поднялись.

Я молча схватил стопку.

— Я не говорил об этом.

Четыре кружки скорее исчезли, нежели улетели. Твайлайт, устремив весь свой слегка недоверчивый взгляд на меня, стала ждать дальнейшего развития событий.

Я откашлялся и аккуратно поднял бутылку. Мне даже становится стыдно за такое поведение. Я словно насмехаюсь над единорожкой. Хватит этой несмешной напыщенности! Выпить — и все. Я наполнил стопку ядреной, никак по-другому не назвать, жидкостью и отложил бутылку.

— Ты все еще не веришь? — спросил я.

— А зачем ты спрашиваешь? Если не хочешь, не пей. Обман или шутку я прощу.

Я усмехнулся. Что за дама, что за дама! Кто бы ее ни сотворил, он был умен. Я вздохнул и в несколько глотков осушил маленький водочный стаканчик. Обожаю я этот напиток. Самый простой спиртной напиток, что я когда-либо знал. Мне постоянно кажется, что сначала он сладок, а уже потом отдает легкой горечью. Не подумайте, спиртным я не увлекаюсь. Только раз в году. И то только водкой.

В горле расплылось тепло. Я выдохнул и посмотрел на Твайлайт. Та хитро улыбалась.

— И все же будь честен, это действительно напиток или же тебе просто не хотелось проигрывать ложь?

— Да ну тебя, — я отложил бутылку и протер глаза. А я взбодрился. Но перебарщивать мне точно нельзя. Никак нельзя, завтра рабочий день.

Я услышал хихиканье. Вдруг мне в голову пришла забавная мысль.

— Будешь? — я указал на бутылку.

— Нет, — сказала она. Нетвердо, на удивление. — Пока нет.

Ну что за дама! Чудо, а не дама! Я покачал головой и взгляд мой упал на магнитофон.

— Мы, кажется, собирались…

— Сменить исполнителя, — закончила за меня единорожка.

— Именно… — я бросил взгляд на коробку, и следующая мысль озарила мою голову. — А давай ты выберешь нашего следующего певца.

— Я же ничего в них не знаю, — Твайлайт покосилась на коробку. — Как я буду выбирать?

— По одежке, — улыбнулся я, вспомнив пословицу.

— «По обложке», ты хотел сказать? — переспросила Твайлайт.

— Ну… почти, — пожал плечами я. — Выбирай по обложке.

— Хорошо…

Телекинезом она пододвинула к себе коробку и начала копытами разгребать кучи альбомов. Что она может вытянуть? Сомневаюсь, что она сделает выбор по вкусам. Она музыку до этого и не слышала. Но ведь она сделает какой-то выбор. Быть может, ей понравится прочитанное слово? Тогда… Ей может приглядеться…

— Этот.

Я посмотрел на парящий в воздухе диск. Быстро она. Я взял рукой выбранный ею альбом. А вот этот диск в пластиковой упаковке. Я уже всерьез начал сомневаться, что у меня такие есть.

Я едва не засмеялся, мгновенно вспомнив обложку. Черт возьми, появилась же у меня на краешке головы мысля об «Эпидемии», и что же, вы думаете, вытянула единорожка? «Эльфийскую рукопись». Золотой стилизованный дракон узнавался у меня на раз-два. Еще бы! Я помнил едва ли не половину песен этого альбома… Хотя корректнее будет называть его оперой. Метал-оперой. Пусть будет метал-опера.

Вот только случайно ли Твайлайт выбрала ее?

— Чем тебе пригляделся этот… диск? — спросил я, подняв глаза на нее.

Она вдруг вытянула его из моих рук и задумчиво взглянула на обложку.

— Это существо… Дракон, правильно?

— Правильно, дракон. Только здесь он не совсем реалистичный. Если вообще можно что-то говорить о реалистичности драконов… — усмехнулся я.

— Он кажется мне знакомым.

По-моему, Твайлайт уже видела иллюстрации драконов. Или нет? Я и не помню. Скорее всего, не видела. Или видела, но молчала. Да ну эти размышления!

— А, ты… припоминаешь что-то? Или просто чувствуешь нечто знакомое?

— Хм… — единорожка уставилась на картинку. Она, не отрывая от нее взгляд, задумчиво приподняла губу, и я услышал легкий рык. Он тянулся секунд пять, после чего Твайлайт, оживившись взглядом, вернула мне диск. — А что здесь может быть?

— Помнишь, я рассказывал тебе о том, что ты по всем параметрам сказочное существо? — просто спросил я. Неужели я научился не тянуть резину с вопросами? Прогрессирую.

— Да. Помню, — спокойно ответила она.

— То же самое и с драконами, это ты помнишь. На этом диске, — я вытащил неплохо отражающий свет кружок из пластика и поставил его в плеер, — все песни сюжетно связаны. И это сплошная сказка. Фэнтези. Похоже на книгу, но кратче…

— И в виде песен.

— Именно, — кивнул я. — Здесь сюжет выдуман, как во «Властелине колец». Подробности, кстати, очень с ним похожи.

— Но это… это плохо, по-моему, — нахмурилась Твайлайт. И, прежде чем я спросил, договорила. — Если они очень похожи, то это кража идей. А это даже не плохо, а отвратительно.

Я усмехнулся.

— В целом ты права, но только не здесь. Эльфы, драконы, тролли, демоны были придуманы задолго до Толкина, в старых людских сказках. И единороги, кстати, тоже.

— Людские сказки… Русские народные? — уточнила Твайлайт.

— Сказки русского народа — это сказки только русского народа. Во всем мире их большое множество. Ты же сама знаешь.

— Да… Различные страны… Нации… И у всех есть сказки?

— Абсолютно. Без сказок не могла существовать ни одна нация.

— Все любили фантазировать?

— Их придумывали для детей, в основном. Им нравятся фантазии и такого рода сказки. Потом они вырастают и рассказывают сказки своим детям. Это уже называется устное творчество.

— Целая книга устного творчества? — единорожка бросила взгляд в спальню, на мою библиотеку.

— Думаю, в ней не все сказки.

— Страшно подумать, — покачала головой она. — За многие года столько людей держали какую-то вымышленную историю для детей. И ее знают по сей день.

— И ее текст постоянно актуален, — отметил я. — Впрочем, об этом нужно говорить углубленно. Мы, кажется, хотели продолжить слушать музыку?

— Конечно, конечно, — закивала единорожка.

Я, не выключив «Случайно», запустил «Эльфийскую рукопись». Новая мелодия казалась неизвестной лишь пару мгновений. Но вспомнил я ее почти сразу. И едва ли не запищал, когда за звуком, похожим на струнный, последовал тяжелый метал. Тяжелая гитара, как я ее называю. «Пройди свой путь»

Лунный свет и холодный блеск планет

Нам указывают путь,

Эль в мехах, лес в мерцающих огнях,

Нам дают передохнуть.

Мы обречены.

Смешались реалии и сны.

От вражеских глаз леса скроют нас

И отзвуки фраз!

Я практически замер и перестал дышать на этом мгновении. Это практически классика всей «Эпидемии». Пройди свой путь…

Пройди свой путь!

Он ведь один и с него не свернуть.

Пусть не знаешь зачем и не знаешь куда

Ты идешь.

Пройди свой путь!

Ты не сумеешь назад все вернуть.

И не знаешь пока, что в конце тупика

Ты найдешь.

Запел проигрыш. Не в силах сдержаться, я схватил бутылку и наполнил стопку наполовину.

— Эта песня великолепна, — сказал я и выпил содержимое маленького стаканчика. На ощущения я уже перестал обращать внимания. Все однажды к ним привыкают.

Я поставил бутылку и увидел, как она поднялась в воздух, и к ней подлетела кружечка. Я посмотрел на Твайлайт. Она с улыбкой налила себе немного, немного, как показалось мне, и тоже выпила. Аккуратно, в три-четыре глотка. Тем не менее, ее лицо заставило меня улыбнуться.

— Жуть, — на выдохе произнесла она и поставила бутылку.

Тень войны, боль моей чужой страны

Нам промедлить не дадут.

Ветер с гор, свежесть ледяных озер

Нам усилий придадут.

Я с улыбкой расслабился на диване. Без накидок, этот день удался.

Мы обречены.

Смешались реалии и сны.

От вражеских глаз леса скроют нас

И отзвуки фраз!

Пройди свой путь!

Он ведь один и с него не свернуть.

Пусть не знаешь зачем и не знаешь куда

Ты идешь.

Пройди свой путь!

Ты не сумеешь назад все вернуть.

И не знаешь пока, что в конце тупика

Ты найдешь.

Снова заиграл проигрыш. Я уже знал, что дальше снова повторится припев, а там уже закончится вся песня. Я решил все же не выключать магнитофон заранее. Зачем? Пусть играет. Эта песня замечательна.

Как только голос Самосвата начал повторять припев, бутылка вновь поплыла к Твайлайт. Однако она остановилась на полпути и встала на диване. Я встретился взглядом с единорожкой. Признайся, ты уже искоса на меня смотришь. Не думал я, что водка тебя так сильно притянет. Кое-кто назвал ее «жутью». Ты подумал, что мне она действительно противна? То, что противна — не думал. Я в целом вообще не думал. Только удивлялся.

Твайлайт оборвала связь и засмеялась. Музыка сменилась. Я остановил магнитофон, протирая глаза. По-моему, сейчас не такое уж и позднее время. Хотя я встал сегодня чуть ли не раньше петухов...

Единорожка осушила еще одну стопку. Целую? Бог ты мой. Без всякой мягкости я вырвал бутылку из объятий магии.

— По-моему, для тебя столько уже многовато.

— А что ты сделаешь? — она посмотрела на бутылку. — Сам выпьешь?

Я взял стаканчик в руку и медленно налил половину.

— Именно.

Один миг — и стакан уже пуст. Я присмотрелся к жидкости в бутылке. Где-то на четверть. Я уж думал, она закончилась. Ан нет!

— А это песня из разряда историй? — спросила Твайлайт. Беседа? Что ж, дорогуша…

— Я же говорил, что этот диск как книга. Конечно, здесь всюду истории.

— Ну да, да… Забыла. История здесь какая-то непонятная. Кажется, все обречены… Погоня?

Я нахмурился. На обложке-книжечке была написана история, это я отлично помню, но вот ее сюжет в памяти затерся до имен. Словно и не читал.

— Похоже на то. Честно говоря, я сам практически не помню сюжет… Нет, я его вообще не помню.

— Феноменальная память, — качнула головой Твайлайт.

— Я запаковал эту коробку лет десять назад. Или меньше. Мне бы вспомнить, какие там еще лежат альбомы… — я бросил взгляд на коробку.

— Я смотрела, там их довольно много. Кстати, — едва я посмотрел на Твайлайт, у меня перед лицом завис новый альбом. Я присмотрелся. Старый альбом. «Stop Narcotix», — включи следующим это. Оно меня почему-то жуть как заинтересовало.

— Ну ладно, — я взял диск и отложил его. — Хотя мы бы могли поискать поглубже. Там много певцов… И даже певиц. Если постараемся, то найдем что-то похожее на классическую музыку.

— Успеем еще посмотреть, — улыбнулась единорожка.

Я кивнул.

Твайлайт поморгала, зевнула и внезапно начала менять положение. Дотоле она практически не двигалась, все время сидя на крупе. Сейчас она аккуратно ложилась на бок с почти закрытыми глазами. Магия творит свое дело.

Я тут подумал, а вот не спит ли она в мое отсутствие? Я приглядывал за ней. Пик своих сил она достигла где-то на шестом дне. Усталость от магии она получала интересным образом — разгоном. Поначалу она вяло пользуется телекинезом, на телепатический контакт не выходит. Но после частого пользования предметы взлетают будто от легкой мысли, а сама Твайлайт иногда то ли говорит со мной, то ли просто думает так, что слышу я. Но ее думы не носят личного характера. Так она может колдовать долго, а уже потом устает, ее глаза поникают, и она почти не пользуется своими сверхъестественными силами. Часто в таком состоянии она выглядит… хмуро. Очень хмуро. Но на следующее утро это не сильно заметно…

— Вы всегда люди такие?

Я поднял брови.

— А какие такие?

— Ты и тетя Зина, — я поежился от холодности ее голоса на имени Зинаиды Александровны. — Может, звучит это странно, но меня настораживает ваша доброта. Услужение, даже можно сказать. Так ведь никогда не бывает? Человек никогда не может быть постоянно добрым. Он однажды может показать зло.

Я улыбнулся. Книги многим удивляли Твайлайт. Большие противоречия вызывали у нее большие вопросы. И большое, к тому же, удивление.

И большую дыру в памяти.

— Может быть, у нас нет поводов быть… злыми?

— Я думала, поводы всегда есть. Зло всегда где-нибудь прячется.

— Прячется, прячется… — я взглянул на шторы. Там, за окном… Эх, там много зла. Очень много. — Но мы можем иметь силы не смотреть на него.

— Равносильно тому, что не смотреть под ноги, — скептически покачала головой Твайлайт. В лежачем состоянии все ее действия казались ленивыми. — Так можно и упасть.

— Но мы также можем…

Я умолк.

— Стоять на месте? — Твайлайт подняла голову. — Но что это такое? Можно веками стоять на месте, но препятствия не исчезнут…

Я закрыл глаза. Мне остро захотелось лечь и уснуть. Пойти куда-нибудь, свалиться, закрыть глаза, которые, казалось, я совсем недавно обсыпал солью, и утонуть в грезах. Я открыл глаза. Пока еще рано.

— Ну да… Знаешь… Мне не очень хочется говорить об… этом…

— Не хочется? — Твайлайт прищурилась.

— Твай, об этой теме можно говорить вечно. Добро и зло. Да, зло повсюду, мне это известно в той же степени, что и тебе. Но некоторые ограждают себя от него, и порой у них выходит изолировать себя от окружающего давления. Если говорить твоими словами, они стоят на месте. И эти люди остаются добрыми, потому что они не касаются зла…

— Мне тоже не хочется продолжать, — резко сказала единорожка.

Ну слава Богу.

— Взаимно, — выпалил я и сразу же добавил. — Тебе хочется спать?

— Совсем немного.

— А мне так не кажется.

— То, что кажется, еще не есть правда, — единорожка воткнула копыта в диван и за несколько секунд приняла сидячую позу. — Я не хочу спать.

— Это хорошо. Соням здесь не место, — я вспомнил о бутылке за моей спиной. Подумав, я вытащил ее из-за спины. — Я допускаю еще по одному такому стаканчику, — я указал рукой на стопку.

Единорожка кивнула. Я быстро разлил оставшуюся водку по стаканам, оставив самую малость. Внезапно Твайлайт подняла стакан и сказала:

— Память.

Я не успел осознать ее слов — она сразу же осушила стопочку. Я сделал то же самое и потер лоб. Нет, определенно, я выбрал не тот вечер для таких дел. Совершенно не тот.

На единорожке еще одна порция самовозгорающегося кислого молока (и как я это еще запомнил?) не сказалась. Она расплылась в улыбке и уперлась боком в спинку дивана.

— Знаешь, я все еще многого не понимаю. Не только не могу вспомнить, но и не понимаю.

— Для тебя это нормально, — развел руками я. — Ты некоторое время не могла здесь и говорить. А понимать? Научиться понимать, наверное, сложнее, чем обучиться чтению. Я так думаю.

— Понимание требует лишь себя. Никто не может научить понимать… Я верно говорю?

— Верно. Таких учителей нет, — добавил я.

— Но он бы мне сейчас пригодился. Вот ладно, я уже начинаю понимать, почему люди пьют ЭТО, — единорожка копытом тыкнула на поставленную мною на ковер бутылку. — Но почему они вдруг идут против друг друга — этого понять не могу.

— Ты же сама говорила, что люди не могут быть всегда светлыми. Они могут быть и темными.

— Светлые-темные… Я и это не понимаю. Понимаешь? Тьфу… Заговариваюсь.

Единорожка нахмурилась и помотала головой.

— Я просто поняла с одной книги, что не существует истинно доброго человека. Как, кстати, и истинного злого. Но почему не существует — это до меня не доходит.

— В мире слишком хорошо действует зло, чтобы добру иметь абсолютное место…

Я протер лицо. Мой мозг, как оказалось, все еще способен на связные умозаключения.

— Ты про сверхдоброту? Ладно, про злой мир я уже слышала. А что ты скажешь о сверхзлости?

Я пожал плечами.

— Не вмещается зло полностью в людей. Или же им приторно ощущать только его. Не знаю. Это, по-моему, одно из самых забавных свойств человека — никакой абсолютности.

— Только в сказках… — пробормотала единорожка.

— Только в сказках, — кивнул я. — Слушай, зачем ты вообще завела этот разговор?

Твайлайт покачала головой.

— Хотелось что-то сказать. И у меня вдруг всплыл этот странный вопрос. Уже сама не понимаю, зачем ляпнула…

— Водка не совсем хорошо на тебя действует.

— Чуть что, сразу она? — улыбнулась единорожка.

— Кое-кто не совсем лестно отозвался об этом напитке минут… десять назад.

— Я тогда… Не распробовала…

— Ах, не распробовала! А сейчас?

— Сейчас? А что сейчас… — она взглядом начала искать бутылку. — А сейчас уже привыкла. Любопытный напиток.

Любопытный? Это ты, дорогуша, любопытная.

— И все же не стоит им злоупотреблять. Ни людям, ни единорогам.

— Хорошо, хорошо, я тебя поняла… — Твайлайт снова начала медленно ложиться набок. Внезапно она подняла голову и постучала копытом по краю дивана рядом с ней. — Сядь сюда. Пожалуйста.

— Зачем? — спросил я, ощущая нарастающую дрожь в теле. Нет, это необычная дрожь. Даже не дрожь. В груди будто что-то похолодело. Если не ошибаюсь, это обычное возбуждение. Обычное, не подумайте.

— Просто. Сидишь на расстоянии, словно я чужая, — совершенно спокойно сказала она. — Давай, сядь сюда.

— Нет. Не надо… Нет, — промямлил я. Мне жутко не хотелось двигаться к тому месту. Черт побери, я обивку дивана с большим усердием жму!

— А что? Не хочешь?

Я просто помотал головой.

Твайлайт сделала движение, похожее на пожатие плечами, и откинула голову.

— Тогда не будем сидеть в тишине. Включай этот диск, — в воздух поднялся желтый альбом.

Я взял его рукой и новой парой легких движений поставил в магнитофон. Зараза. Совсем не то, совсем не то. Что там на этом диске есть? Резкие песни. Что говорить об «Анатоме» или «Stop Narcotics». Но есть и песни с каплей философии. Их бы сейчас было неплохо послушать. Что ж, воля случая, я надеюсь на тебя.

Новую песню начали спокойные, упругие звуки. Что ж, это хотя бы не песня то ли маньяка, то ли обычного хирурга, посвященная неизвестной, я это могу сразу сказать. И не маленький рассказ о наркомане, да простит меня Бог за это слово. Я вообще не могу вспомнить эту мелодию.

Не надо помнить, не надо ждать,

Не надо верить, не надо лгать,

Не надо падать, не надо бить,

Не надо плакать, не надо жить.

Я приосанился. Забавный момент, не правда ли? Я вспомнил эту песню. А вот ее название… Оно было простым, элементарным… Но сама песня…

Я услышал, как усмехнулась Твайлайт.

Я ищу таких, как я, сумасшедших и смешных,

Сумасшедших и больных, йе-е-а.

А когда я их найду, мы уйдем отсюда прочь,

Мы уйдем отсюда в ночь,

Мы уйдем из зоопарка…

Элементарное? Сверхэлементарное! «Зоопарк».

Мы уйдем из зоопарка…

Я улыбнулся. Кажется, эта песня тоже мне нравилась. А почему бы мне радоваться ей, если бы она мне не нравилась? По-видимому, слушал я этот альбом давно, очень давно… Такие песни у меня не забываются.

— Плюс к тому, что я не понимаю, — произнесла единорожка. — Или не совсем понимаю.

— Ты о песне?

— Угу. Хорошо, первый куплет был странный. Даже очень. Потом он называет себя сумасшедшим, больным и, при всем при том, еще и… смешным… — она вдруг опустила свой взгляд. Несколько секунд она молча смотрела в пол озабоченными и пустыми глазами — глазами ушедшей в себя личности.

— Ну… да, в этом содержание текста, — кивнул я. — Что именно тебе непонятно?

Твайлайт встряхнула головой и посмотрела на меня.

— Странно. Мне это уже не кажется… непонятным.

Я протер глаза. До меня уже не доходят обычные слова.

— Неужели? — только и сказал я.

— Да. Хоть я и не могу осознать этого, странным это мне уже не кажется… Хотя нет. Тут еще поется о зоопарке. Он хочет с кем-то уйти из зоопарка. Ну, если он не может из него выйти… То он уже как минимум слегка странный…

— Смешной. Больной.

— Может быть.

О, бейби, бейби, ты просто мышь,

Ты словно точка, когда молчишь.

Но вас так много — в глазах темно...

Я так хотел бы разбить окно.

Глаза Твайлайт округлились в слегка наигранном изумлении, а рот скривился в усмешке.

Я ищу таких, как я, сумасшедших и смешных,

Сумасшедших и больных, йе-е-а.

А когда я их найду, мы уйдем отсюда прочь,

Мы уйдем отсюда в ночь,

Мы уйдем из зоопарка…

Мы уйдем из зоопарка…

— Скажи мне честно, — заговорила она, как только Александров перестал заканчивать припев свободным и непринужденным «а-аа-аа-а-аа-а» и уже напевал классическое «уау-вау-уау», — существует ли поджанр песен, в котором есть много бессмысленного текста, смысл которого ты еще каким-то образом понимаешь?

— Обычно это характеризуется одним простым словом — «лирика», — я с улыбкой пожал плечами. — А уж поджанров нет и подавно.

— Создается такое впечатление, что эти тексты уже настолько обыденны, что на них перестают обращать внимание.

— Так и есть.

Теперь ее глаза округлились уже в настоящем удивлении.

Пустые звуки, пустые дни,

Вас слишком много, а мы одни.

В руках ребенка сверкает нож,

Но я надеюсь, что это ложь.

Я вздохнул. Очередное сквозное воспоминание души. Бесформенное, но прекрасно ощущаемое.

Я ищу таких, как я, сумасшедших и смешных,

Сумасшедших и больных, йе-е-а.

А когда я их найду, мы уйдем отсюда прочь,

Мы уйдем отсюда в ночь,

Мы уйдем из зоопарка…

— Я уже начинаю сомневаться в том зоопарке, о котором он говорит, — Твайлайт нахмурилась. — Поет, вернее. Никак в голове не укладывается, как связаны все его слова с местом для животных…

Мы уйдем из зоопарка…

Только сейчас меня пробрало. Я вспомнил не такой уж и давний вечер. Один из самых обычных вечеров, какие бывают у нас с Твайлайт — она что-то спрашивает, я отвечаю, уточняю состояние ее памяти, и мы вскоре ложимся спать. Отличало тот вечер то, что я должен был кое-что рассказать ей о человеке.

Мы уйдем из зоопарка…

Легко разумное животное отреагировало на содержание своих братьев в неволе. Но недолго я удивлялся. Она все мне объяснила. Из разных книг она уяснила, что Земля — переполненное хищниками место, на котором травоядные и более слабые животные находятся не в самом лучшем положении. И вдруг человек укрывает их от опасности, кормит и всячески заботится о нем. Плохо ли этому везунчику? Отнюдь, логические заключения не приходят к такому выводу.

Мы уйдем из зоопарка…

Я просто соглашался. А что я мог сделать? Это я настоящий везунчик.

— Эй?

Я посмотрел на единорожку.

— Задумался?

— Да. Наслаждаюсь музыкой.

Твайлайт кивнула и умолкла. Я отвернулся и посмотрел в окно. Темнота. И окна дома напротив, в большинстве которых горит свет.

Еще я вспомнил другой момент, оставивший во мне на редкость неизгладимое впечатление. Как тогда, я все еще жалею, что распустил Твайлайт. В смысле, не контролировал подаваемую ей информацию. Книг у меня было много, и все они открывали человечество во всей своей красе. Что первое встретилось на моем пути?

Плотоядность человека.

И снова удача сопутствовала мне. Единорожка весь вечер была вялой, и лишь почти под сон спросила меня об этом. Просто спросила, а едят ли люди мясо. Тогда я почему-то подумал, что рассказать о процессе, стыдливо скрываемом под пестиками и тычинками, мне было бы гораздо легче. Но выбора не было.

Я просто пояснил, что люди — всеядные существа, как вороны или свиньи. Нелестное сравнение, о чем выразилась даже сама Твайлайт…

—…но все же я не видела, чтобы пища этих птиц и пища человека была похожа.

— Люди… Люди все-таки более развитые существа. Разумные. Мы умеем не только рыть землю или доедать останки… Хотя сейчас не все это могут… Для здорового человека нужен широкий рацион питания.

— И мясо входит в него?

— Да. Оно необходимо для развития мышц.

— Вот как… А ты? Ты ешь мясо?

— Я его не очень люблю. Конечно, я понимаю его необходимость, поэтому изредка приобретаю… Приобретаю его… Ну и… Готовлю… Слушай, тебе серьезно все равно?

— Почему мне все равно?

— Я тут перед тобой говорю о мясе. А это часть чьего-то тела. Убийство. Притом это может коснуться почти любого животного.

— Ты сказал, люди всеядны. Люди должны есть мясо, иначе они… Нет, они не погибнут?

— Кажется, нет. Но буду вскоре неспособны двигаться.

— И в чем дело? Это необходимо.

— А как насчет тебя?

— Что насчет меня?

— Ты не боишься находиться рядом с хищником?

— Пока что этот хищник не выразил видимого желания съесть меня… Да и я сильно не задумывалась над этим. А смог бы ты меня съесть?

— Нет.

— А, допустим, другие люди?

— Сомневаюсь. Только при большом голоде. Но он невозможен в наше время.

— Но какая-то вероятность есть?

— Очень маленькая.

— Я здесь чужая. Неужто это должно быть странным? Мне иногда казалось, что вся эта планета может съесть любого, кто выйдет из-под общей защиты. Но я ведь в защите! И чего мне бояться?

— Людей, наверное.

— Значит, я в безопасности…
Я вздрогнул, когда услышал позади праздничные звуки то ли баяна, то ли какого-то другого инструмента. Черт возьми, только не она!

Я разделил твое тело…

Я мгновенно поставил на «Стоп». Успел. Я посмотрел на Твайлайт. Около ее рта в тумане висела бутылка. Висела и отдавала слабым, но глубоким бултыханием.

Спустя секунду бутылка упала на диван. Единорожка шумно вдохнула и засмеялась.

— Моя взяла, не так ли? — с улыбкой сказала она.

Я молча схватил бутылку, уже понимая ответ на свой безмолвный вопрос. Да, пуста. Таким образом, последний глоток был за… единорожкой… Я откинул бесполезную стеклотару.

— Злоупотребляешь, — я покачал головой.

— По-видимому, — она перевела взгляд на проигрыватель. — А что ты его выключил?

— Думаю, мы послушали достаточно.

— Три… четыре… пять песен? Этого достаточно?

— В твоем состоянии…

— В моем состоянии это только начало, — возразила единорожка. — И я требую продолжения… банкета! — она взмахнула копытом. И где только услышала-то?

Я махнул рукой. Что со мной? Мало знаком с алкогольными напитками? Сколько Твайлайт примерно выпила… Допустим, граммов двести-триста. Целый стакан. Вы когда-нибудь пили горилку в таком количестве? Знаете последствия. Теперь представьте такое же количество для какого-нибудь единорога.

Я только надеюсь, что спирт для нее не опасен.

— Выбирай, — я протер лицо рукой.

— Да хоть это, — почти в лицо мне прилетел новый альбом.

Я взял его в руки. Это… что? Снова обложка, сделанная из листа бумаги. Но на нем ничего не написано. Это музыка? Скорее всего. А иначе зачем бы этому диску здесь лежать?

Я сменил альбомы в магнитофоне и запустил новый. Тишина. Нет, мне кажется, это все же не музыка. А что тогда диск делал в этой коробке? Возможно, здесь не только…

Постойте. Нет, звуки есть. Это… Поезд. Да, звуки едущего поезда… Который словно проносится мимо нас… А дальше…

Да, это все же музыка. Электрогитара заменила перестуки колес на рельсах. Что это все же за диск? Мистическое было у меня прошлое…

Скорый поезд к дому мчится,

Полечу домой, как птица,

Полечу, как птица, я.

Жизнь начнется без авралов,

Сундуков и генералов -

демобилизация!

Жизнь начнется без авралов,

Сундуков и генералов -

демобилизация!

Вот так новость! Голос со странным то ли дефектом, то ли песенным приемом. Думаю, это из моего более старого репертуара. Дайте угадаю… Этот диск — сборник? Мне кажется, так и есть.

Я посмотрел на Твайлайт. Ее глаза малость посерели, она не сводила взгляда с одной точки. Рядом с ней, у края, оставалось большое место для того, чтобы сесть. Достаточно большое для меня.

А почему и не сменить свое местоположение?

Я приеду к тебе вскоре,

Будет спать спокойно город

В кленах и акациях.

Я прижмусь к тебе щекою,

Ты смахнешь слезу рукою -

демобилизация!

Я прижмусь к тебе щекою,

Ты смахнешь слезу рукою -

демобилизация!

Как только неизвестный исполнитель умолк, я быстро оказался на том краю дивана. Единорожка слегка подняла голову, пытаясь посмотреть на меня. Но она лежала не в таком уж удобном положении. Я расслабился, оперевшись на спинку, и опустил руку за единорожку. Почти впритык к ней.

И пройдемся под луною

Рядом с будущей женою,

Каблучками цокая!

Не боясь за то в награду

Получить пяток наряду -

демобилизация!

Не боясь за то в награду

Получить пяток наряду -

демобилизация!

Твайлайт вдруг приподнялась, копытами пододвинула себя поближе ко мне… и опустила свою голову… мне на бедро. Почти рядом с поясом…

Во мне всё сжалось. Я чувствовал сквозь тонковатые брюки ее едва ощущаемое тепло, касание ее уха, даже отчасти ощущал дыхание… Свое копыто она просто кинула на остальное место на моей ноге. Мне казалось, я различаю ее пульс.

Я сглотнул. Ситуация… горячая… для меня. Но не страшная. Нет, мне совершенно не страшно. С чего бы мне должно быть страшно? Я должен радоваться. Я должен улыбаться.

Что со мной не так?

Я поднял ту свою свободную руку и положил ее на бок единорожки. Та вздрогнула. Руки у меня холодные. Ничего не могу поделать…

И поднимем мы бокалы

В самых лучших ресторанах,

Не боясь нотаций!

Не боясь за эту шутку,

Получить пятнадцать суток -

демобилизация!

Не боясь за эту шутку,

Получить пятнадцать суток -

демобилизация!

Я стал медленно водить рукой по ее животу. Помнится, все свое детство я искренне хотел какое-нибудь домашнее животное. Я даже не выбирал его. Мне хотелось любого, но только чтобы он у меня был. Но все же большую симпатию я отдавал кошкам. Кошки. Способные к одинокой жизни существа. Нужно было лет шестнадцать, чтобы я понял наконец, что это желание бессмысленно в целом. Когда множество дел забирало у меня время. Какая кошка?

Но прошли времена, и я понял себя. Себя восьмилетнего, десятилетнего, двенадцатилетнего, когда мне хотелось именно кошку и никого другого. Каков был любимый закон местных нравоучений? Подобное притягивает подобное.

Похоже, кошка притягивала меня не просто так.

Мне доводилось встречаться с этим домашним любимцем у многочисленных родственников. Я любил такие поездки. Я вырастал и все больше ощущал углубление своих чувств. Кошки перестали быть живой игрушкой и уже приобрели… другое значение. Совершенно другое…

Я тряхнул головой. Отчего я вспомнил кошек? Ах, я же забыл добавить, как же я научился тогда с ними обращаться в редких моментах гостевания. Мне кажется, пони мало чем отличаются от когтистых-усатых.

Рукой я медленно поднимался выше, к шее. Твайлайт иногда вздрагивала, иногда просто шевелилась, передвигала копытами. Я тоже ощущал редкую дрожь. И кое-какую реакцию тела… На слишком интимные прикосновения.

Скорый поезд к дому мчится,

Прилетел домой, как птица,

Прилетел, как птица, я.

Снял погоны и петлицы

И уже успел напиться -

демобилизация!

Снял погоны и петлицы

И уже успел напиться -

демобилизация!

Я аккуратно проводил пальцами под шеей единорожки. Бывало, кошки почти засыпали на моих коленях. А бывало, не переставали мурлыкать, лежа на спине с мирно закрытыми глазами.

Твайлайт же вздыхала и редко постанывала. Это, признаться, приносило мне некое удовольствие. Я рискнул. Водя пальцами почти по подбородку единорожки, я ладонями обхватил ее щеки и повернул ее лицо к себе. Мягкие щечки к тому же были… теплыми. Даже очень. Конечно, у меня-то руки как с холодка. Единорожка посмотрела на меня уставшими, даже слегка мутными глазами. Сейчас она казалась мне… беспомощной. Переставшей бороться с внешним, она полностью отдалась ему.

Я слегка помял ее щеки. Она потихоньку улыбнулась. Твайлайт протянула копыта к моему лицу и тоже обхватила щеки. Ее копыта были словно обиты бархатом, но притом имели свое нежное тепло. Я взял рукой ее копыто.

Никогда еще мир для меня так не замирал. Окружающее словно остановилось. И сама Твайлайт тоже. Я смотрел на ее глаза. Что я до этого творил? Больше месяца я жил рядом с этим прелестным существом… и что? Я боялся его. Серьезно. Я боялся коснуться его, навести на себя его изумленный взгляд. Я обходился с ним, как с бомбой, которая вот-вот взорвется.

Я был тем еще глупцом.

Мои руки поднялись выше лица Твайлайт, в ее роскошные волосы темно-синего цвета. Я не чувствовал никаких ароматов, хоть я и приобрел ей отдельные средства гигиены. Впрочем, какая от этого разница? Мне казалось, что одними только руками я ощущал душистость этих мрачных локон. Помню, как я пытался преобразить ее прическу. Но в конце концов пришел только к одному варианту. И он до сих пор не изменился.

Твайлайт снова опустила голову мне на бедро. Внутри меня уже ничего не сжималось. Я расслабился, откинувшись на спинку дивана. Замечательный вечер.

Погодите, музыка сменилась?

Если сто бегунов как один бегун,

Это можно назвать так и сяк.

У лошадей это будет табун,

У рыб это будет косяк…

И надобно ж было так! Стоило только вспомнить кошек…

Лишь в стаде баран доверяет судьбе,

За что он и признан скотом,

И только кошка гуляет сама по себе...

— И лишь по весне — с котом, — тихонько пропел я. Вы уже догадываетесь, когда я обожал эту песню. Да, это все-таки сборник различных песенок из разряда «Избранного». Спустя столько лет одно удовольствие слушать их. Особенно сейчас.

Даже волки, далекие братья собак,

Выбирают себе вожака.

Да и стая собак не может никак

Без него обойтись пока.

У львов и у тигров есть старший в семье,

На нем и охота, и дом…

Единорожка уже не шевелилась. Я с беспокойством приложил руку к ее груди. Быстрые стуки сердца. Она не заболела случаем? Ах, о чем я… У меня же самого кровь стучит по всему телу. Чему я удивляюсь?

И только кошка гуляет сама по себе,

И лишь по весне — с котом.

Она уже не двигается. Спит, что ли?

Я попытался наклониться в сидячем положении так, чтобы видеть лицо Твайлайт. Она закрыла глаза и спокойно дышала. Я думаю, все-таки уснула. Или находится в полудреме. Для проверки я провел ладонью по ее щеке. Она нахмурилась, но не открыла глаз. Значит, почти уснула.

Что ж, это было предсказуемо. У меня тоже уже слипаются глаза. Надо заканчивать.

Сейчас попытаюсь ее перенести. В этом же нет ничего странного? Кажется, я ее уже носил. Да, в ту ночь, когда нашел.

Я просунул руки под ее спину и аккуратно подтянул ее к себе. Она зашевелилась и перекатилась копытами ко мне. Зараза! У нее сейчас не самое удобное положение. Ладно, быстренько донесу…

Я медленно встал и бросил взгляд на зеркало, стоявшее у меня в прихожей. Совершенно случайно бросил. В нем была любопытная картина — я, человек, стою и несу на руках единорога. Притом так, что его ноги свободно висят, а руки сложены на груди. Даже слегка романтичная картина.

Я потряс головой и пошел в спальню. Мне бы не упасть. Ноги уже малость подкашиваются… Да и в голове начинает свистеть шум…

Перелетные птицы осенней порой

Не летают на юг по одной,

И олени, гуляя оленьей тропой,

Тоже ходят по ней толпой…

А кровать не расстелена! Ну замечательно! Хорошо, сейчас схитрим. Ногой… Ногой… Стягиваем покрывало… Аккуратно… Балансирую…

Да и люди, что век коротают в борьбе,

Понимают, что легче гуртом.

И только кошка гуляет сама по себе…

— И лишь по весне — с котом, — прокряхтел я, опуская Твайлайт на кровать. Все. Я накрыл ее отогнутым одеялом.

Ну-с, теперь и я могу спать спокойно. На старом, классическом… диване…

И только кошка гуляет сама по себе,

И лишь по весне — с котом…

---

Я открыл глаза.

Впервые, наверное, за всю свою жизнь я открывал глаза не резко, да еще с таким выражением, что подо мной вдруг разверзнулась бездна, и не лениво, словно в попытке открыть заржавевшие люки, а хмуро, как если бы на меня вот уже пятнадцать минут садилась муха.

Но мухи не было. Да и о какой мухе я говорю? Но что-то меня заставило отойти от сна. Нечто дико раздражающее. Я принял сидячее положение, положив руку на спинку дивана и достал часы.

Сколько? Два с половиной ночи?! И какая же… муха разбудила меня в такой довольно поздний срок? И я что, открыл настежь дверь?!

Я взглянул на свою гаргантюанскую форточку, но она не была похожа на открытую настежь. То же и с окнами. Я же их уже около месяца не открываю свободно на ночь… И занавески даже не веются каким-нибудь приличным ветерком, способным просочиться в любую щель… Что за чертовщина? Откуда ветер?

Я встал, проверяя реакцию своего организма. Заболел? Нет, не похоже. Да я бы сразу ощутил буквально долбящую в голове кровь. Но этот ветер почти схож с моим, болезненным. Ветер…

Погодите.

Ветер.

Я тут же посмотрел на дверной проем спальни. С нее доносились едва слышимые звуки. Стараясь не создавать лишних звуков, я подошел к раскрытой двери и заглянул в спальню.

И все-таки увиденная мною картина меня на секунду разочаровала. Все было на месте, в комнате не стояли какие-нибудь двухметровые большеголовые худые гуманоиды, и из окон не ударил ослепляющий свет. Твайлайт лежала в кровати и беспокойно ворочалась. Да, разочаровала. Но я вспомнил, что прямо сейчас ощущаю один мистический аспект, сопровождавший столь же мистическое появление единорожки.

Этот ветер.

Я подошел к торцу кровати, и мне уже стали слышны постанывания Твайлайт. В легкой темноте я видел, как она хмурилась и тут же расслабляла свое лицо. Она вздыхала, словно первый раз в своей жизни, и тут же переворачивалась на другой бок. Первые кошмары? Первый сон.

— Зачем, зачем… ничего, ничего… — пробормотала она.

Ветер в голове почти не сменил своей силы. Нет, прямо как обычный ветер. Я, кажется, не размышлял над этим явлением… Не до этого, похоже, было.

Единорожка громко вздохнула. Как будто пытается скрыть свой крик.

— Ничего, ничего… Ничего… Отойди…

Могу я что-то выудить с этих слов? Мало что. Может быть, они и не относятся к ее воспоминаниям. А может, и относятся.

— Просто, просто, просто…

Она вдруг начала быстро мотать головой, ее дыхание участилось до пугающего ритма. Твайлайт чуть ли не скулила, когда ее дыхание нормализовывалось, и вдруг она снова начинала походить на испуганную девочку. На испуганную девочку…

Единорожка завыла, притом так неожиданно, что я вздрогнул. Нет, пора ее будить. А то будет еще мучиться.

Я наклонился над кроватью, протягивая руку к Твайлайт.

— Тихо, тихо, Твай… — проговорил я. Внезапно ее рог слегка засветился, и она, вскинув голову, задела им мою руку…

Знаете, чему я был рад мгновение спустя? Тому, что я стоял напротив дверного проема. А чему я был не очень рад? Тому, что в гостиной диван не стоял перед входом в спальню.

Меня мгновенно отбросило от кровати. Секунду я летел над полом. Мне показалось, что все слегка замедлилось. Не успел я осознать произошедшего, как моя спина встретилась со стеной. Встретилась весьма тесно. Почти поцеловалась.

Я сидел на ковре, дрожа и не сводя пустого взгляда с какой-то точки. Черт подери… Что это сейчас было?! Меня только что-то едва не припечатало к стенке… Господи! Господи…

Дрожащими руками я помог себе встать. Зараза… Зараза… Спина… Со спиной, кажется, все в порядке. Только легкий ушиб… Или синяк. К утру должно пройти…

Я на всякий случай прогнул спину и глубоко вдохнул. Так… Вот теперь стоит успокоиться. Никакой опасности нет, меня просто отбросило. Чем? Магией. Почему? Спонтанно. Во сне. Кем? Единорожкой, кем же еще. Ничего странного.

Все еще дрожа, я осторожно подошел к спальне. Звуки оттуда уже не исходили, там была мирная тишина. Я в пару мгновений оказался рядом с единорожкой, сбоку. Она бездвижно лежала, ее лицо представляло собой чистое умиротворение и незыблемость. Дышала она спокойно, как вдыхая, так и выдыхая.

Сплошная мистика.

И еще исчез ветер. В ушах только писк тишины.

Что ж, кажется, все самое веселое уже прошло… Я и дрожать перестал… И глаза уже начали слипаться… Я повернулся к выходу из спальни… и замер.

Зачем мне отсюда выходить? Я же могу здесь спокойно поспать. Смысл ложиться одному на том большом диване? Зачем? Но я все же ложился. Я считал чем-то странным ложиться рядом с единорожкой. Считал целый месяц.

Нет, это все же глупо. Такое ощущение, что мы как в каком-то лагере. Но мы уже месяц проживаем вместе. Почему бы и не лечь?

Я подошел к более свободной части кровати и осторожно, приоткрыв одеяло, лег на нее. Очень надеюсь, что я случайно не перетяну ночью одеяло. Подушки на этой кровати было две, такую вот роскошь я позволял себе, поэтому я без проблем определился на своем новом месте. Под одеялом уже было тепло. Даже очень.

Твайлайт лежала на правом боку, спиной ко мне. Спрятав одну ногу под одеяло, я закинул руки за голову и расслабил их. Мда… Забавный сегодня выдался день. Запоминающийся. Самый запоминающийся после маленькой беседы о человечестве…

Справа зашевелилась Твайлайт. Она вдруг повернулась ко мне, и ее копыта легли на одеяло почти рядом с моим лицом. Улыбнувшись, я дыхнул на них. Единорожка поерзала в постели и слегка приблизилась, положив копыта на мою шею. Вздохнув, она окуталась полным, сладким и мягко обволакивающим сном, расслабившись всем своим телом.

Просто восхитительно.

Пометка на 19 ноября [ГОД НЕИЗВЕСТЕН]
Были использованы тексты песен групп «Эпидемия», «Кино», «Доктор Александров», «Сектор газа» и «Машина времени»

Глава X. Инноминатус

И пусть люди не думают, что существуют возможности шагать сквозь время. Если их послушать, то невероятно, что мы всё ещё ходим и разговариваем. Нет, время нам подвластно, но как подвластен человек человеку. Никто не думает об этом. Поэтому... Инноминатус.

Твайлайт сидела на диване и смотрела в окно, оттянув шторку.

Не могу сказать, знала ли она о том, что я сидел в соседней комнате и мог легко подойти к дверному проему. При этом помня моё предостережение об окнах. Но она не отреагировала ни когда я вышел из спальни, ни когда я подошел к ней вплотную. Даже когда я тоже приоткрыл штору с другой стороны и увидел её лицо, она не пошевелилась. Единорожка продолжала сидеть и со спокойным, почти безразличным видом глядеть на двор, по которому проходили редкие люди и на котором играло несколько детей.

Сегодня шёл снег. С самого утра не такие уж и большие хлопья падали на землю, скрывая пополнившуюся за ясную неделю грязь и делая очертания всего мягче и мягче. Тучи, если судить по их темной серости, сегодня наплыли густые. Я слегка улыбнулся. Что ни говори, эта погода часто вызывает во мне радость. Нельзя сказать, что именно привлекает меня в ней. То ли снег, то ли серое небо, то ли прохлада, именно прохлада, которая встретит любого вышедшего из своего теплого ложа человека. Вся эта погода в целом не была идеальна, но на душе от её вида становилось свободнее.

Господи, и я был когда-то лишён этого редкого счастья.

Не в силах более находиться в одном положении, я отринул от окна и уселся на диван. Но единорожка не собиралась прекращать своего занятия. Мне хотелось что-то сказать, сделать что-то, но на ум не приходило ничего полезного. Точнее, на ум вообще ничего не приходило.

Кто-то говорил о каком-то подсознании, правящем нами без нашего же ведома? Не верю я в это подсознание. Может быть, оно и есть, с этим я не спорю. У меня оно едва ли не предсказывает будущее, хотя глупость, конечно, глупость. Но где оно, где его невидимая рука, когда в моей голове пустота? Да, эти мысли не считаются за пустоту. Но они единственное оставшееся у меня. Все остальное словно растворилось.

Пустота в мыслях – пустота везде. Я исчерпан. Всё. Недели шли за неделями, во мне внезапно что-то появлялось, помогало в тяжелых ситуациях, но сейчас…

Пусто.

Я могу отвлечь Твайлайт касанием и сказать ей что-то. Но что? «Не печалься»? «Всё будет хорошо»? Или «потерпи ещё чуть-чуть»? Право, эти фразы давно запылены. Да и я сам уже не разделял их оптимизма.

Легко понять, на что я надеялся всё это время. Но невозможно поверить. Я серьезно думал, что фактически беспамятное, потерянное существо обретёт покой в чужом доме запертым? Я надеялся, что всё пройдет гладко? Почему, почему я не возвращаюсь порой к старому, но главному, самому главному?!

Я дёрнулся и посмотрел на единорожку. И я же буду оправдываться. Могу ли я вывести Твайлайт на улицу? Нет, не могу, и это даже не оговаривается. А что я могу сделать взамен этого?

Я не могу вернуть ей прошлое, всю её память. Чёрт возьми, я сам не знаю его. И хочу узнать не меньше единорожки. Но куда исчезли мысли? Похоже, неделя этих странных и слегка глупых дум образумили меня. А правда ли образумили? Я откинул любые попытки поиска дома беспризорного существа. Как это называется?

Чёртов эгоизм.

Я сжал кулаки и скрипнул зубами. Я вспыльчив? Наверное, но только с самим собой. Но я не помню, чтобы я так загорался.

В который раз глянув на Твайлайт, я перестал ожидать. Я оттянул штору, скрывавшую её лицо, и подполз поближе.

— Ты хочешь туда? На улицу? – произнёс я.

И сразу же уселся обратно. Твайлайт не двигалась несколько секунд, лишь когда в ней как будто сместились неисправные шестерни, она неторопливо переступила копытами с подоконника на диван. Она даже протерла свои глаза и глубоко вздохнула, отведя на пару мгновений взгляд.

— Нет, — на выдохе ответила Твайлайт. – Не хочу.

И снова нет слов. Чёртова напасть… Такое впечатление, будто я иссушен. И иссушен, по-видимому, общением…

— Извини…

Твайлайт сказала это медленно, в задумчивости. Слава Богу… Уж если я и слова не могу вымолвить… То хоть она…

— Ты можешь рассказать, что было тем вечером? – проговорила единорожка.

Моё лицо, на котором я всегда старался держать серьёзное, но бодрое и живое выражение, потеряло всю силу. Снова? Она уже не раз спрашивала меня об этом. В последнее время она раз в несколько дней уточняла одну и ту же историю. Каждый раз она уточняла что-то и более не спрашивала ничего, покуда не проходило несколько дней.

А что теперь? Снова какая-то неясная деталь?

— Твайлайт, я не раз…

— Расскажи, пожалуйста, — спокойно попросила она.

Я протёр глаза и повиновался. Спорить в этом случае попросту глупо. Как обычно, я начал с того самого момента, как по дороге домой услыхал странный ветер, который недоступен осязанию. Твайлайт всегда держалась одного мнения насчёт него – магия. Большего она не могла сказать. Я говорю, как достиг мусорки, как увидел что-то странное в бачке и пошёл отгонять собаку…

— Постой, — оборвала меня единорожка, при этом подняв копыто, словно пытаясь остановить меня на ходу. – Зачем ты отгонял собаку?

— Что значит «зачем»? – удивился я. – Лезть под зубы хищнику, а особенно голодному, довольно опасно для человека…

— Нет… Почему ты пошёл? Почему? – спрашивала Твайлайт. – Ты впервые видел, как собака утягивает свою добычу?

Признаться, я и вправду видел такое зрелище впервые. До этого мне удавалось увидеть собак, которые лишь обгладывали кости и потрошили несчастные пакеты с мусором, чья судьба в наше время напоминает судьбу парализованных улиток.

— Было очень много странных обстоятельств, — возразил я. – Кроме ветра, я ещё никогда не видел существ такого размера, отлёживающихся в баках с мусором. Сама посуди, что мне было легче: уйти, терзаясь любопытством или же просто спугнуть собаку и узнать… то, что хотелось узнать?

Брови у Твайлайт начали сдвигаться, но быстро расслабились. Она кивнула.

Восприняв это как знак к продолжению, я описал своё изумление от формы найденного существа. Говорить одну и ту же историю было скучно, очень скучно, и без новых красок в моих мыслях обойтись я не мог. Рассказал я и о своих сомнениях, которые настигли меня после ощущения крови на теле найденной тогда пони… Эх… С того вечера прошло два, целых два месяца. Вы только подумайте… И я всё ещё не помню, какой аргумент приобрёл в моих глазах наибольшую весомость…

— Ты унёс неизвестное тебе существо к себе домой? – снова перебила меня единорожка.

— Раненое существо, — до меня дошло, что нужно Твайлайт. Точно говоря, ей даже и не нужно ничего. У неё просто жуткая хандра. Могу поспорить, она не вытерпит моего слишком доброго отношения к беззащитным животным. — Раненое. Не коснись бы я крови, быть может, я бы просто вытащил его из бачка и положил бы… Вернее, укутал бы в какую-нибудь ткань…

— Но ты мог бы просто обработать снегом раны, — возразила Твайлайт, – и потом укутать.

— Не мог, — я постарался не выказывать своего раздражения, разгоравшегося от этого разговора. – И ты сама это знаешь. Искать чистый снег вокруг места общего сбора мусора… Поверь мне, это смешно.

— Я думаю, смешно подбирать всё, что жалобно ползёт.

Нет, да вы только поглядите на неё! Скажите, как это назвать? Не знал я, что хандра доходит до такого.

— Ты считаешь глупостью жалость? – прямо спросил я.

— Я считаю глупостью необоснованную помощь. Ведь есть люди, занимающиеся заботой о бездомных животных, да? Почему бы не отдать существо им? Чем больше втянуто в работу, тем качественнее она будет сделана.

— Твайлайт, — процедил я, — я же говорил, по какой причине я не показываю тебя другим. Говорил?

— Тогда у тебя не было таких причин, — развела копытами она. – Ты даже не знал, кто я. Может быть, я обычная беспомощная собака. Гав-гав, — добавила Твайлайт с улыбкой, показавшейся мне издевательской.

— Не слышал, чтобы к собакам тянуло фантомным ветром.

— А как же исключения? Вдруг собаки встали на новую ступень эволюции, и у них… И у них появился новый голос?

— Вздор, — выпалил я, но добавил: — Нет, такого не может быть.

— Почему?

— Твайлайт!

Моя рука дрогнула, поднявшись на уровень головы. Пальцы на ней были страшно растопырены, мышцы напряжены. Я убрал её за спину.

— Твайлайт, если ты думаешь, что оставить тебя в тот вечер на произвол судьбы было более рациональным решением, то ты… Ты права, — выговорил я.

Та усмехнулась.

— Да неужели?

— Я уже размышлял над этим. Я говорил, я сомневался. И я поступил так, как посчитал нужным.

— И ты посчитал нужным забрать животное домой? – подняв одну бровь, спросила Твайлайт.

Старая, давно не напоминавшая о себе привычка ожила. Я широко открыл глаза, почти выпучив их, развел руками и протянул:

— Да! Так я и решил! И решил, не следуя логичным доводам мозга, если ты это хотела услышать. Как ты думаешь, была ли это ошибка?

Лицо единорожки, дотоле готовое к новой атаке, словно обмякло. Твайлайт вздохнула.

— Скорее всего.

Я вовремя понял, что нужно умерить пыл. Я уперся взглядом в штору и, когда внутренний огонь поутих, сказал:

— Странное мнение.

— Скорее всего, — повторила Твайлайт и тоже взглянула на шторы. – Извини, могу ли я снова пойти наблюдать за улицей?

Я протёр лицо рукой и махнул.

— Иди.

Единорожка повторила наоборот действия пяти-десятиминутной давности: поставила копыта сначала на спинку дивана, потом на подоконник, отодвинула штору и легла грудью. В таком положении она в тишине замерла.

В каком-то бессилии я расслабился, изогнувшись в странном положении. Вот вам и разговор. Мне легче удержать палку метра длиной на ладони, чем продолжать его. И не сказать, что это я окончательно выжался… Нет, вся причина в Твайлайт. Она изменилась.

Странно то, что это не кажется удивительным, но и не поддаётся нормальному объяснению. Могла бы измениться пони с амнезией в чужом (хотя у таковой и родного-то практически нет) месте? Да даже с человеком может такое произойти. Но что именно повлияет на эту пони?

Измениться — значит, стать другим. Но чтобы быть другим, нужно знать, как быть своим. И раз Твайлайт не имеет понятия об этом, что же с ней произошло? Хм… Не раз проявлялось её возвращение памяти. Та же магия – на Земле Твайлайт нигде не могла обучиться телепатии… Чёрт возьми, да она и с кровати не встала, когда я впервые услышал её голос в своих мыслях! Это говорит о какой-то живучей области памяти, не поддавшейся забытию.

А может, это не совсем изменение… Если пустая память наполняется чем-то новым, что постоянно меняет твой взгляд на остальное… Может быть, это заполнение? Не просто какой-то психологический метаморфоз, превращение из одного состояния в другое. Это просто ноль плюс всё имеющееся.

И это было так трудно?

Однако не стоит забывать, что Твайлайт не была полностным нулём. И снова-таки магия. Твайлайт, возможно, полностью помнила её… Хотя о чём я? Долгое время я не видел её способностей к передвиганию вещей. Стало быть, к этому она пришла не сразу.

Время, несомненно, медленно вытягивало из глубин памяти крупицы прошлого. Но что насчёт стимуляции? То есть, если вдруг два похожих воспоминания войдут в одну голову? Логично предположить, что они оба, образно выражаясь, выплывут на один и тот же уровень и останутся скреплёнными навсегда. С этим я знаком…

Могла ли эта стимуляция также повлиять на Твайлайт? Если так, передо мной результат и не изменения, и не заполнения. Это нечто смешанное. По мере получения новых знаний могут выплыть старые… И не всегда их можно отметить сразу. Вкусы и взгляды, например. Точно!

Книги! Твайлайт ещё в первые дни сказала о своей любви к книгам. Очевидно, это воспоминание пробудил вид книг. Сейчас эта любовь приобрела стандартную форму – Твайлайт просто много читает. Другими словами, привычки новые быстро сливались со старыми… Во всяком случае, так идут мои предположения…

Так… Нужно подытожить. Короче говоря, Твайлайт выуживает частицы воспоминаний из окружающей информации. Словно сито. Не нужно быть психологом, чтобы знать её настрой от каждой мелкой части огромного прошлого, которую она добывает. Похоже на успешное и бесследное отрывание доставучего заусенца на пальце. И, конечно, когда дело не двигается никуда… Тебя начинает охватывать тоска…

Я вернулся в реальность и отметил, что слишком долгое время нахожусь во вредном положении. Нормально усевшись, я протёр лицо. В кои-то веки мои размышления имеют результат, притом полезный результат. Да ещё и очевидный. Твайлайт просто переполнена печалью от безуспешности своих попыток… Она просто тоскует по дому, которого она даже не знает.

Я энергично зачесал свою голову. Чёрт бы меня подрал, мы в тупике! Нет, мы точно застряли. За последние две или даже три недели не произошло ничего ценного, ничего… живого. Две будничные недели. Драть меня, все мои сны снова стали обычным туманом!

Мы в тупике.

Твайлайт постоянно развивалась. Магия, язык, чтение, рождение личности, становление характера… И вдруг это! Какой-то неизвестный тормоз. Серая тягучая масса, в которую мы вляпались, словно в топь…

Что нас держит?

Возможно, есть какие-то элементы. Вот я покормил Твайлайт, и, само собой, она попыталась со мной заговорить телепатией. Она устала, ей понадобилась обычная речь, в чём нам помогла тётя Зина, царствие ей небесное… Тётя Зина ушла, мы сделали шаг к чтению… Книги, частые беседы дали ей личность… Я так думаю… А характер…

Характер образуется постоянно.

Какая ступень стоит дальше? Нужно… Нужно раскрыть белые пятна прошлого при помощи всего того, что мы узнали и чему научились. Скорее всего, это тот самый следующий шаг, которого мы так и не достигли. Но почему? Если представить это всё, как какую-то… какую-то… хм…

Головоломку, например. Нет, какую-нибудь игру. Снова возвращаясь к предыдущим шагам… Мы сделали что-то или получили что-то и таким образом прошли какую-то ступень… Ну да, игра. Выполни задание, пройдешь на новый уровень.

Что же тогда не сделали мы? Хм… Но ведь мы и не можем ничего сделать. Мы должны узнать, что было до того вечера, но об этом может сообщить лишь Твайлайт. А она ничего не помнит. Чёрт… Выходит, мы в непростом тупике… Мы, может, даже не в тупике.

Мы в конце?

Я вздохнул и протёр глаза. Зараза. А всё начиналось вполне оптимистично. И я, в конце концов, начал уставать от размышлений. Теряю форму.

Мой расслабленный взгляд упал на аккуратно заправленную кровать, соседку книжным полкам на стене. Взгляд поплыл в сторону и остановился на тумбочке. Хех. Никто не догадывается, насколько удобен этот миниатюрный околокроватный шкафчик. Кроме того, что он может служить местом для размещения читаемых книг, внутри него можно собрать целый набор для управления квартирой, своим днём и даже жизнью. Другими словами, катайся по постельке, отлёживайся, всё важное всегда рядом…

Я сощурился. Едва заметный силуэт мерцал над туманной кроватью. Воображение плюс воспоминания – вот один из самых лучших способов занять себя. Закрыв полностью глаза, я вернулся к тому самому дню, когда Твайлайт впервые пришла в чувство. Утром. То была ещё первая ступень. Эдакое знакомство. Никаких слов, сплошная мимика, игра эмоций и жестов…

Ну и стакан воды.

Меня оттолкнуло от прошлого, и я всмотрелся в тумбочку. Тот самый день. Я снова оказался рядом с кроватью единорожки. Она спит… И рядом тумбочка… Тумбочка…

Я протёр лицо и отодвинулся в воспоминаниях назад. Причём здесь эта чёртова тумбочка… Я тогда пришёл с улицы после… После прогулки к мусорке.

К мусорке.

На мгновение я перестал дышать, переосознавая свою мысль. Вот оно. Чтобы выйти на новый уровень, нужно не только выполнять задания… Ведь нужно отыскать предметы…

Недостающая часть паззла. Последняя шестерня. У меня даже сил не хватает для внятного объяснения того, что я понял… Но я отыскал путь к дальнейшему движению. Чёрт возьми… Как в каждом чёртовом квесте, решение оказывается на самом видном месте едва ли не под носом…

Я взглянул на Твайлайт. Она словно бы и не сдвигалась. Что ж… Переход к новому шагу придётся начать завтра, уж точно не сегодня. Нет, конечно, у меня не русская лень, я просто должен подготовиться. Хотя да, капля лени здесь есть…

Я в который раз протёр глаза. А всё-таки, какая досада!

Какая досада!

---

Плестись обессиленным и сонным с ванной до кровати — мучительно. Но в сотый или даже в тысячный раз… Этому постепенно даже начинаешь радоваться.

Бросив полотенце на батарею (так как это лучший способ быстро высушить его и заодно не сделать комнатный воздух испытанием для моего носа), я упал на диван и замотался в одеяле. Я вздрагивал из-за ощущений от холодной воды, но приятное, оживляющее тепло убаюкивало тело.

Я взглянул на часы. Так, у меня чуть больше двадцати минут. Замечательно. Я торопливо поместил наручные часы, истерпевшие не одну обработку паром, на спинку дивана, сам закутавшись ещё плотнее. Пара секунд – и они снова упали мне на подушку. Да к чёрту и дьяволу их! Пусть лежат.

Взгляд мой упёрся в едва видимый краешек кровати в спальне. Думаю, сегодняшний день должен двинуть всё в своё русло, однозначно. Такая долгая задержка сулила только мощный толчок… Если не…

Засунуть бы мне куда-нибудь это «если не»!

---

— Привет.

— Привет, — вздохнул в ответ я, глядя на очень тёмные сегодня волосы уходящей в гостиную Твайлайт. За всё время у нас установился режим: я прихожу, она усаживается на диван до ужина, а после ужина мы то разговариваем, то занимаемся каждый своим делом. Я почему-то торжественно улыбнулся, хоть и предчувствовал, что планы не сулили чего-то весёлого. Перемены редко когда бывают весёлыми. Но что-то всё же поднимало мне настроение!

Переоделся я на рефлекторном уровне, казалось, что куртка и брюки просто превратились в шорты и свободную футболку. Я встал около усевшейся на краю дивана Твайлайт и с серьёзным видом посмотрел на неё.

И именно в это мгновение я не смог пошевелиться. Вся моя энергия вмиг улетучилась. Что со мной? Я же хорошо к этому готовился. Весь день продумывал каждый шаг. Надобно сказать, что эти мысли выбили меня из прежней колеи, время вдруг начало течь еле-еле. Я уже просто утомился от ожидания, и что сейчас? Я медлю.

И долго я буду медлить? Чёрт побери, чем больше я ожидаю, тем меньше хочется открывать свой рот. Твайлайт уже заметила, что я стою слишком долго рядом с ней. Нужно решать.

На секунду я представил себя на вершине какой-то горы. Передо мной раскинулся склон, чистый и ровный снежный склон с дорожками. И рядом со мной, привязанные к веревке в моей руке стояли… санки?

О, Боже, я не могу стоять!

— Твайлайт, — я сделал шаг к ней и вздохнул. – Я хотел показать тебе кое-что сегодня.

Не так уж и трудно. Да и о каком «трудно» я вообще говорю? С каких пор для меня сказать одно предложение «трудно»?

Хватит. В моих мыслях слишком много хаоса. Передо мной – цель.

Я взглянул в лицо Твайлайт. Она с приподнятыми бровями тоже смотрела на меня, словно я сейчас сотворил скромное сальто.

— Давай, — готовым голосом ответила единорожка.

Я кивнул – самому себе или Твайлайт, не знаю – и пошёл в спальню. Что ж, вот и настал час испытания... Опять во мне просыпается торжественность?

Я замер около тумбочки. Во мне сейчас многое просыпается.

Не один, не один раз я вставал вот так рядом с тумбой, но не с той целью, как сейчас. Я просто стоял около Твайлайт и смотрел на неё, охваченный смешанными чувствами. С ней происходили печальные вещи, но она ещё была со мной, здесь. Я не знал, мог я помочь и хотел ли вообще помогать… Я плутал вокруг одного и того же вопроса.

А ответ стоял рядом, забытый и досадно упущенный из виду.

Я не помню, как называлась та композиция с эпическим настроем. Что-то связанное с… этой… с Валькирией. Сейчас она бы была неплохим сопровождением для моих… деяний.

Итак.

Достаточно с меня тянуть резину.

Я открыл дверцу тумбочки и внимательно рассмотрел всё содержимое полок. По каким причинам я побоялся сделать это вчера? Суеверия, возможно. В основном здесь лежали книги, которые были недостойны сортировки. А ещё с краю в уголке примостился подаренный тётей Зиной голубоватый массажёр. А сейчас бы он мне, думаю, пригодился… А обмотанный шарфом от той же тёти Зины, лежит… будильник? Хм… А, это же мой резерв! Храню на всякий случай.

Найти свою цель на нижней полке не составило труда. Две крупные толстые книги и необычная сумка, в которой стучались друг о друга куски дерева. Вся эта, казалось бы, обычная кучка предметов была прикрыта ещё более обычной книгой зелёного цвета и старой обложки. Это… это, я так думаю, пару месяцев назад было для меня хорошим прикрытием важных находок.

Я выложил книги и сумку на пол, когда сзади начали раздаваться едва слышимые шаги. Закрыв тумбочку и собрав всё в руки, я развернулся.

— Что у тебя там? – совершенно не требовательным, скорее, измученным тоном спросила представшая передо мной единорожка.

Я молча обошёл её и расположил собранные предметы на диване. Твайлайт, с лицом обеспокоенным, мгновенно оказалась рядом. Напряжение во мне вдруг возросло, отчего я сел и расслабил своё тело. Сейчас… Сейчас всё решает Твайлайт. Одним вопросом, который я уже знал и приготовил на него ответ, или молчанием. Молчанием…

— Что это… Что это за книги? – услышал я. – Что всё это такое?

Взяв оказавшуюся под моей рукой книгу, я всмотрелся в обложку. По-прежнему не могу ничего разглядеть. Я раскрыл книгу и, просматривая то ли размытые буквы, то ли просто какие-то символы, не внимая их возможному значению, заговорил:

— На второй день после того, как я нашёл тебя, мне пришла в голову мысль обыскать то место. Эти книги и это, — я указал носом на сумку, — плюс несколько странных предметов я нашёл там, среди осколков стекла.

Твайлайт я уже давно рассказал об её ранениях. Вернее, добавил кое-что своё к учебным повествованиям Зинаиды Александровны, взявшей на себя роль учителя не только языка, но и безопасности жизнедеятельности. Она говорила об осторожностях со стеклом, и я рассказал, что несколько ран у Твайлайт были нанесены именно осколками стекла. Чуть позже я сказал единорожке, что она просто каким-то образом врезалась в кучу стекла. Помню… Помню, это был первый в моей жизни момент, когда я сожалел тому, что моей лжи поверили…

— Это… моё? – со странным недоверием спросила единорожка, бегая глазами по всем предметам и, видимо, не решаясь взять хотя бы один.

Я в который раз поиздевался над своим зрением, дабы хоть на чуточку лучше увидеть текст, но это по-прежнему оказалось бесполезным. Я поднёс Твайлайт книгу и ткнул пальцем в обложку:

— Что здесь написано?

Единорожка хмуро посмотрела на меня, потом на книгу, и неуверенно сказала:

— Ну… «Г. Беар… Справочник для опасных прогулок» … Так?

Я повернул к себе обложку и снова безуспешно попытался прочитать текст. Чёрт возьми… Ответ для самого простого вопроса нашёлся в одно мгновение!

— Не знаю, — довольно резко ответил я и раскрыл книгу. Хм. Проверка должна быть надёжной. Я подсел к Твайлайт и указал ей на какую-то точку на странице, похожую на букву. – А здесь что написано?

Лицо Твайлайт выразило полное смущение. Она озадаченно смотрела на меня.

— В чём проблема? – спросил я.

— Это… Рисунок. На нём ничего не написано, — снова неуверенным тоном ответила единорожка.

Смущаться пришлось мне. Это действительно картинка? Хм… Что за странная книга… Никаких интуитивно понятных знаков…

— Тогда… прочти то, что… написано где-нибудь, — потирая щёки, попросил я.

Твайлайт прищурилась и, приставив копыто к странице книги (привычку показывать, где она читает вслух, я зародил в ней на давних уроках чтения), чётко начала читать:

— «Но в сырую погоду этот способ будет малоэффективен. На этот случай существует особая модификация… заклинания…» Заклинания? – Твайлайт посмотрела на меня. – Это фэнтэзи, да?

— Продолжай читать, — как можно мягче сказал я.

Она опустила взгляд на книгу. Её копыто неопределённо загуляло по странице и опустилось ниже.

– «Читатель при внимательном рассмотрении может заметить, что это заклинание ничто иное, как синтез предыдущей структуры и предварительной структуры Осушения…» Нет, конечно, чистой воды фэнтэзи… Читаю, читаю… «Мы уже встречали подобное, когда разбирали тему о расположении ночлега, где структуры различных действий работают, как одно целое. На данный момент соединение более мелких заклинаний вместо создания крупных специализированных считается наиболее эффективным в использовании и осознании многими неопытными обывателями. Существует много случаев составления одной и той же структуры из разных мелких заклинаний разными персонами. Многие порой и по сей день, так сказать, мастерят полив, придумывая изобретённые давно структуры. Кстати, знакомое всем выражение «мастерить полив» имеет очень тесную с нашей темой историю. Это нашумевшая когда-то «Поливочная волна», когда по всей Эквестрии было зафиксировано свыше ста…» … восклицательный знак… «...свыше ста обращений на патентацию одного и того же заклинания, использовавшегося для полива сада. Во всех обращениях был один и тот же принцип, составленный, однако, из совершенно разных элементов. Длилась эта волна, по некоторым подсчетам, почти две сотни лет и вскоре увековечилась в одной ёмкой фразе – «мастерить полив», то есть, творить то, что было уже давно изобретено... От маленькой исторической паузы вернёмся к нашему заклинанию…»

— Стоп, — именно в этот момент сказал я, рефлекторно подняв руку. Так… Похоже, этот найденный мною ответ становится более правдоподобным…

Лицо Твайлайт полностью выражало мои ожидания. Это уже не изумление, это полное недоумение вместе с жалостливым видом а-ля «что ты со мной творишь?» Я закрыл книгу и положил её рядом.

— У меня всё больше и больше вопросов, — усиляющимся, готовым к настойчивым расспросам голосом заговорила единорожка. – Что это вообще за книга со странным текстом, больше похожим на фантазию очередного писателя? Откуда это всё? И почему ты изображаешь себя таким, словно не можешь отличить картинку от буквы?

Я молчал. В моей голове пытались сложиться вытянутые из тьмы детали головоломки. Не имели зацепок, а теперь пожалуйста, сплошная пища для размышлений. Но пока я выяснил ещё не всё…

Тряхнув головой, я глубоко вздохнул. Так… Осталась ещё сумка. Я взял её и потряс перед лицом Твайлайт.

— Что ты можешь сказать об этой сумке?

— Пока ты не объяснишь, что здесь проис… — её голос пискнул и замолк. Она с разбитым, именно с разбитым недоумением смотрела на сумку. Я извернулся и понял, что её остановило – несколько звёзд, знак на сумке, который, по совместительству, находился также на боку единорожки. Происхождение этого знака она объяснить не могла, но напрочь отказывалась от человеческого эквивалента «татуировка». Хоть я и рассказал ей, что татуировка и её знак схожи по своему виду и своим свойствам, она держалась на одном аргументе – «татуировка не появляется с рождением». Твайлайт была уверена, что этот знак был с ней всегда.

— Узнаёшь? – без улыбки спросил я. Улыбаться уже не хотелось.

Единорожка, как я мог судить по её лицу, впавшему в глубокую задумчивость, поняла, к чему я вёл дело. Либо же была просто задавлена новыми загадками. Сумка вылетела из моих рук. Твайлайт прыгала взглядом то на неё, то на свой бок, выгибаясь, чтобы увидеть тот самый загадочный знак.

— Похоже, мне придётся задать прежний, уже, наверное, риторический вопрос – это моё?

Риторичен этот вопрос или нет, мне было не важно. Я ответил:

— Несомненно, твоё. С сумкой вопросов нет. Я прав?

Твайлайт кивнула, отложив тканную ношу в сторону.

— А с книгами… Ты же помнишь моё предположение о том, что ты с другого мира?

— Угу, — сказала Твайлайт вместе с очередным кивком.

— Книги доказывают это.

— Почему? – вдруг встряла единорожка. – Это же вполне себе обычные книги с фэнтезийной наклонностью…

— Твайлайт, я не могу прочитать их! – воскликнул я, взяв в руки ещё одну книгу. Я смог распознать только её цвет. Она была оранжевого цвета с кремовым оттенком. Остальное как обычно – словно я незряч.

Единорожка заморгала и недоверчиво нахмурилась.

— Как не можешь? Всё написано на русском языке, большими… Довольно большими буквами, — с ноткой размышления добавила она.

— Дело не в том, какой здесь язык… Я… — чёрт. Как объяснить мою проблему? Прямым описанием? – Я словно страдаю какой-то дальнозоркостью, когда смотрю на текст. Не могу разглядеть ни букв, ни изображений. Понятно? – с чувством уточнил я.

— Хм… Это странно… Определённо, странно…

— Только при условии, что ты была рождена здесь. А если ты пришла откуда-то извне… Какие тут могут быть вопросы?

Твайлайт взглядом проигравшего смерила меня, доказывающего, что её отчизна находится за гранью понятного ей. Я, в свою очередь, просто представлял себе все события с обозначенной мною точки зрения. Другой мир. Несомненно, другой мир. И Твайлайт каким-то образом рассекла границы между нашим миром и её, проскользнув своим маленьким тельцем сквозь толщу едва ли не бесконечного пространства. Господи! Это объясняет всё!

Вообще всё! И бессознательное состояние, и такое странное появление с совершенно неожиданной точки, и язык… И, конечно, остаётся один вопрос – как? Какие витки судьбы заставили маленькую единорожку покинуть свой уютный мир, дабы уйти в неизвестность? Или же она знала, куда идти? И внезапно нападает амнезия… Вполне правдоподобно.

— Ты уверен? – спросила Твайлайт после короткого молчания.

— Я… Я полагаю. Только полагаю… В любом случае… — тут меня осенило воспоминанием. – Ах, да! Загляни в сумку, там кое-что лежит.

Куски дерева почти мгновенно покинули ложу кармашков. Единорожка пытливым взглядом осмотрела их, но, похоже, не отыскала ничего выдающегося.

— Что это?

— Эти обломки я нашёл там же, где и всё остальное, — я усмехнулся, взяв в палец один из них. – Может, это часть мусора… Но некоторые куски лежали прямо рядом с сумкой. Поэтому я на всякий случай взял и их…

— Они пока ничего не могут сказать, — произнесла Твайлайт, убирая кусочки обратно в ношу. – На данный момент это всего лишь… всего лишь мусор.

— Мда… Ну, что я хотел сказать… Тебе нужно прочесть эти книги, — я сложил в скромную по количеству и впечатляющую по размерам стопку оба внеземных (как звучит!) тома. – Кстати, какое название у этого, оранжевого?

Твайлайт сощурилась, словно не читала, а выискивала малейшие пылинки на книге, лежавшей сверху.

— «Синорология… От гипотез к практике». Автор не указан…

Я потёр подбородок.

— Людям неизвестен такой термин. Синорология… Плюс ко всему сказанному. Ответы, Твайлайт, ответы на многие наши вопросы находятся здесь и здесь, — я ткнул пальцем в обе книги.

— Да… наверное… — внезапно голос её приобрёл неуверенность.

Неожиданное желание окончить это всё к чертям восприняло в штыки эту реакцию.

— Ты всё ещё сомневаешься? Я клянусь, что нигде на Земле не найдётся подобных экземпляров. Ладно, сумка необычной, повторяю, необычной отделки, ладно, кусочки дерева, обработанные неизвестной силой… Но эти книги! Мы упустили лишь их, и теперь я уверен, что за ними проход дальше.

Кончив, я умолк. Уже не раз я, хватая инициативу, порой говорил и уговаривал без остановки. И после каждой маленькой речи во мне оставалось неопределённое чувство. Я словно был победителем, я восхищался своей силой, но, тем не менее, я не взлетал выше этого дивана, где проходили наши беседы. Тогда мне хотелось улыбаться. Сейчас я не видел в себе желания сделать это.

— Я надеюсь на это… — тем же тоном произнесла Твайлайт.

Единорожка с задумчивым видом глядела на свои вещи. Только сейчас я заметил, что она разложила их все перед собой: ноша, книги и даже кусочки дерева. Странно, наверное, пытаться заставить поверить себя, что эти вещи – твои. Даже то, что они были найдены рядом с твоим бесчувственным телом, не было весомым аргументом.

Почему я не удивляюсь? Быть может, я и привык к характеру Твайлайт, проникся им. Она не из тех… личностей, что могут ухватиться в порыве отчаяния за любой проблеск спасения. Вернее сказать, она и не была знакома с подобными порывами. Тоска и ощущение безысходности – к этому она приходит сразу после разрушения последней возможности. Нет, поверить в то, что она просто случайным образом набрела на нужный ей путь, единорожка не может.

Чёрт возьми, с какой это стати я говорю со столь наглой уверенностью?

Я услышал вздох, и что-то мягко упало на диван. Я дёрнул головой в сторону Твайлайт. Тело единорожки лежало на боку, придавив часть сумки с звездочным символом. Она просто потеряла сознание.

Я громко усмехнулся и запустил в волосы пальцы. Прямо по-женски она завершила разговор, пусть зовут меня сексистом. Но это мне под руку, как никак.

Вытянувшись, я сгрёб всё скромное состояние Твайлайт, о существовании которого она и не подозревала до сегодняшнего дня, и отложил его на край дивана. Что ж, дело поехало, причём сорвалось с головокружительной силой, слабонервные даже падают в обморок. Я бросил взгляд на Твайлайт. Слабонервные, значит…

Нет, тут что-то другое. Не могла она упасть без чувств просто так, с единорожкой до этого подобное вообще не случалось. Ну, если не считать наших первых дней знакомства. Совместный ужин, постель, ночи без сна… Ха-ха! Насчёт последнего утрирую.

Кажется, причина всему проста – перегрузка нервной системы, это любой мало-мальски знакомый с недугами человек знает. А из чего вышла перегрузка?

А из чего угодно, тут много истоков. Есть смысл что-то выяснять? Полагаю, что нет. Если потребуется, узнаем.

Задержав взгляд на лежавшей поверх иномирной книге, я снова взял её и раскрыл, в который раз издеваясь над своим зрением. Однако все мои старания ушли в никуда без всякой отдачи. Снова громко усмехнувшись, я отбросил книгу на диван.

---

Переварить услышанное было более чем трудно. С тем же успехом я бы мог постараться вспомнить и объяснить каждую деталь моего последнего сна. Если бы он был намного яснее, чем те, что обычно снятся мне.

Тем не менее, главное отличие моих попыток понять от попыток вспомнить было ещё и преимуществом. Я мог обратиться к источнику.

— Можно мне задавать много простых и глупых вопросов?

— Думаю, да, — Твайлайт, выглядевшая сейчас как нельзя более спокойной и уверенной в чём-то, чего я ещё не понял, кивнула.

— Замечательно. Сначала я обобщу услышанное в самой сжатой форме. Итак, большая страна, населённая подобными тебе плюс обычные пони…

— Земные.

— Плюс земные пони и пегасы. Именуется эта страна Эквестрией, — я вопросительно посмотрел на неё.

— Правильно.

— И ею правит одна-единственная Принцесса, которая на самом деле не подходит под описание ни одной из трёх…

— Рас. Да, так и есть. Она аликорн.

— Пегас и единорог одновременно… — повторил я, составляя в своём воображении проекцию этого существа. Не помню, чтобы в каких-либо сказках или легендах появлялся аликорн. Учитывая постоянные совпадения с мировой земной мифологией, это странно. А совпадений много: от этих трёх рас до самой простецкой магии. И я, кажется, слышал о грифонах.

— Ах, вспомнил, — вслух пробормотал я. – Она также двигает солнце на небе.

Наверное, один только этот факт смутил меня. Я предполагал, конечно, что этот другой мир был по-настоящему… другим. Книги говорили именно об этом. Но неужто он чужой даже по законам физики и астрономии? А потом выяснится, что на глубине пять тысяч метров у них находится настоящая Преисподняя с чертями. Или, на худой конец, Тартар, там же многое от греческих мифов.

— Правильно, — снова кивнула единорожка. Какого это, лояльно относиться к здешнему и тамошнему движению солнц и при этом сохранять дичайшее спокойствие? Вот, можете спросить у неё. – Ночью её сменяет сестра, Принцесса Луна, которая…

-…управляет звёздами, снами и, собственно, самой Луной, — закончил я. Смущаться приходится раз за разом. У них Солнце – какая особенная звезда, раз для неё определена целая Принцесса? Скорее всего. Эквестрийская астрономия серьёзно примет все вопросы, которые на Земле могли бы задать только с истинно учёным сарказмом. – Хорошо, это я помню. В этой стране есть городок под названием Понивилль, откуда ты родом…

— Нет, — помотала головой Твайлайт. – Там я только живу. Жила.

— Угу… — покивал я. – Ты там жила. У тебя был помощник с именем Спайк. Ты вела переписку с Принцессой с его помощью. Так…

— Пока этого более чем достаточно, — излишне, мне кажется, холодно, как снисходительный учитель, проговорила единорожка.

— Ладно. Последний вопрос, хорошо? – получив согласие, я выдержал паузу. – Ты точно всё это… вспомнила?

Твайлайт тоже решила удержать маленькую паузу перед ответом. Да, этот ответ мог ей и не даться. Она просто проснулась после, можно сказать, отключки и попросила выслушать её. Её я слушал почти полчаса. Она даже не стала как-то смягчать начало, просто начала словами «Я пришла с Эквестрии. Теперь я вспомнила многое». И следующие минут двадцать-тридцать я, подперев становившуюся всё тяжелее голову ладонями, слушал поток информации, который в любой другой момент принял бы за удачно сложенную фантазию девочки возраста восьми лет. Но только не из уст единорожки.

— Если отбросить все сомнения, то иначе это объяснить нельзя, — произнесла Твайлайт. – Я уже говорила, я помню только, как ты показал мне книги. А потом я проснулась и мгновенно оглядела всю эту новую информацию. Не знаю, что это может быть, кроме воспоминаний.

Полагаю, ей меньше всего хочется выяснять, откуда пришла Эквестрия в её голову. Эквестрия. Сказочное название умудрилось легко засесть в моей памяти.

— Я тоже не знаю. И у нас нет иного выхода, как брать то, что нам даёт случай, — отметил я. – Другими словами…

— Думаю, я прочитаю сегодня эти книги, — перебила меня единорожка и умолкла. Я сразу взглянул на часы. Минутная стрелка отсчитывала двенадцатую минуту восьмого часа.

— Обе?

— Да. Обе, — два крупных тома оказались рядом с ней.

— Уверена, что сможешь сделать это до сна? – спросил я, понимая, что положительного ответа быть не может. Хоть я и не вижу ничего в этих книгах, кажется мне, что их текст довольно мелок для полного прочтения за несколько часов.

— Да.

— Ты смеёшься? – не сдержался я. – Ни слова не говорю о твоих способностях к чтению, однако ты не прочтёшь и одной книги до одиннадцати часов, а сейчас двенадцать минут восьмого.

— Не дочитаю до одиннадцати, так кончу к двенадцати, — упрямо заявила она.

— Не поздновато ли? – нахмурился я.

— У меня много времени.

Я умолк. Нечего было противопоставить этому настолько ясному факту, ставившему в нашей дискуссии жирную и безоговорочную точку. Твайлайт некуда торопиться, незачем укладывать спать по надуманному кем-то режиму. Бессмысленно что-то говорить. Но…

— Ты будешь читать ночью, — утверждающе произнёс я. – А нужно ли так изводить себя?

— Изводить? После всего мне будет легче следовать своему рвению. Я коснулась своей памяти, своего прошлого. Как при этом я могу спокойно уснуть, зная, что докопалась не до всего?

Я покачал головой, печально и тоскливо. Увы… Мне не остановить её. В моём сердце засело нечто, похожее на зависть. Она не зависит от тех мелочей, без которых мне не жить. Когда-то и я мог поступать так же. Когда-то. Когда-то…

— Никак, — согласился я и вздохнул. – Тогда желаю удачи, и Бог с тобой в ночном рейде по закоулкам собственной памяти.

На моё удивление, она улыбнулась.

— Хорошо…
Земные книги были для меня уже бесполезны. Чем могли они мне помочь? Да ничем. Одни повествуют о приключениях романтических героев, не таких, как все, и бесконечно гонимых этими всеми. Другие ведут историю войн целых вымышленных государств, показывают нам масштабные битвы и маленьких человечков, непомерно крохотных на фоне текучих масс смертей. Некоторые книги не говорят ни о том и ни о другом, в них вовсе не существует нормального движения времени, в них мы не наблюдатели, мы настоящие слушатели. Невидимый рассказчик, подобному могущественному богу, открывает нам картины прошлого или будущего, картины великих пейзажей или мира вокруг одного человека. Всё это – лишь малая толика, можно отыскать множество других описаний, но это бессмысленно. Ни одна книга не выглядела такой, чтобы привести в порядок мои мысли, пусть даже между ними не наблюдалось кавардака.

Сами мысли казались странными. Человечество и представить не могло, что находится в моей квартире. День назад это был бы хороший объект для исследований сверхъестественных явлений, для роли экспоната в Кунсткамере и для одомашнивания дочками толстосумов. Но теперь это более чем загадка для человечества. Это открытие, позволяющее человеку найти себе новую территорию без выхода в космос. Да, эта мысль возникла у меня совсем недавно.

И поэтому мне нужно что-то, что отвлечёт меня от глобальных размышлений. Книги не помогут. Они либо жалки в своём масштабе, либо наивны. Нет, я скорее отвлекусь на другие вещи.

Взглянув на столик, я мгновенно вспомнил свою пачку листов, на которых был записан весь бред предыдущих дней. Когда я достал её, осмотрел и прочитал некоторые страницы, меня то и дело пробирало удивлением. И я писал это? Кажется, со мной было что-то не так. Вместе с патологической памятью на мне сидела какая-то психическая зараза, иначе сказать не могу.

Всё же и сегодня я предался письму. Это уже не выглядело так прекрасно и так чудесно, но теплящееся где-то в моих глубинах чувство двигало вперёд. Вперёд…

А время двигалось слишком медленно. Малая стрелка едва пересекла отметку девяти, а я уже готов был умереть на месте, лишь бы не ждать. Я сел на диван, глядя в спальню. Сколько бы раз я не видел единорожку за книгой, сегодня она выглядела иначе. Её лицо оживилось. Она то и дело отводила от текста взгляд и задумчиво глядела на стену, на потолок. Пару раз мы встречались взглядами, и я отводил глаза.

За одно мгновение я всё понял. Нет, Твайлайт не прочтёт эти книги за ночь. О чём я только думал? У неё много энергии, с этим я согласен. Но когда чего-то становится много, перестаёшь понимать смысл слова «экономия». Знаю по себе…

Я закрыл глаза. Они уже не могли долго смотреть. Мы давно поужинали, и новый лёгкий голод вводил в слабое утомление. Сладкая тишина нарушалась лишь звуком перелистывания страниц. Я расслабил голову и попытался вздремнуть…

---

Повороты. Петли. Не стоит бежать. Иди. Поворачивай. Не беги. На всё есть время. Свет есть. Ты не видишь его. Иди. Тьмы нет. Ты не видишь ее. Продолжай идти. Нет. Не беги. Не надо. В окнах только пустота. Продолжай идти. Не беги. Ты устанешь. Опасно. Окна опасны. За окнами пустота. Не беги. Не беги!..

Открыть глаза было не так уж трудно. Больше труда составило пошевелить шеей, которая, согнувшись, наклонила мою голову в сторону. Сжав зубы, я с болью выпрямился и сменил положение, что тоже далось мне не совсем легко.

Меня так и угораздило уснуть на диване. Даже после нескольких беспокойных пробуждений, одно другого неприятней. Твайлайт лежала рядом, положив голову на книгу, которая нагло приняла мои колени как подставку. Скромная люстра освещала гостиную. В ноздрях царил настоящий локальный ад. Это для тех, кто интересовался, почему я имею привычку открывать окна на всю прохладную зимнюю ночь.

Единорожка не думала просыпаться ни под каким резоном, и поэтому встал я легко и непринуждённо. Окна открывать не пришлось, хоть и хотелось. Мне сейчас много чего хотелось. Я взглянул на свои часы. Спасибо Боже, сегодня выходной. Не придётся в который раз вытягивать разум из болота…

---

— Чем можешь похвастаться? – я уже вытирал невымытую вчера посуду, когда Твайлайт направила туманный взгляд на кружку с разбавленным водой чаем. Волосы её чуть-чуть смялись на чёлке, но единорожке, полагаю, до этого дела не было.

— Я почти дочитала вторую книгу, — досадливым, но вялым тоном ответила она. – Но, пока новая глава пыталась не вылететь из головы, эта голова сдалась первой.

Я усмехнулся.

— Отчего тебе вообще в голову пришло читать на ночь глядя?

— Не знаю, — пожала та плечами и отпила чаю. – Сейчас мне это кажется безумным. Но не опьянела же я вчера!

— А кто тебя знает?

Твайлайт недобрым покосилась на меня, невзирая на улыбку.

— Нет, могу заверить, мыслила я трезво. Но мне всё же не ясно это решение.

— И ладно, — махнул рукой я.

Единорожка кивнула и снова хлебнула чая.

— Правильно. Потому что я ещё смогла каким-то образом запомнить, что прочитала вчера. А прочитала я много интересного.

Не отрываясь от своего занятия, я внимательно посмотрел на Твайлайт.

— Говори.

Звучало это довольно резко, но единорожка не подала вида. Допив чай, она так и не поставила кружку на стол.

— Рассказывать пришлось бы многое… Поэтому вкратце: одна книга – целые сотни заклинаний. Именно её ты и заставил меня вчера читать вслух, — улыбка проскользнула на её лице. – Но все они здесь по какой-то причине не работают. За исключением пары не очень сложных.

— Попробуй удивить меня.

Твайлайт не сводила с меня взгляд. Вдруг раздался лёгкий хлопок, сопровождаемый звуками пыльцы, и в раковине что-то звякнуло. Я заглянул в неё. Кружка, которую единорожка держала парой секунд назад.

— Любопытно, — прокомментировал я. – И это ты выяснила в той книге?

— На самом деле, это заклинание я вспомнила…

Я рассмеялся, но быстро пресёк хохот.

— Что до тех… — Твайлайт оглядела всю кухонную секцию и остановила взгляд на холодильнике. Там у меня всегда был прикреплен блок с листками для записей. Удобная вещь для моей дырявой памяти. – Я могу взять один?

— Пожалуйста, — я сдёрнул один листочек и положил его на стол. Чего можно ожидать? Чего-то не очень сложного, если верить словам единорожки. Может, она перекрасит листок. Хотя, может, это стоит в разряде чего-то более сложного. Какой человек сходу даст на это правильный ответ?

Твайлайт тем временем прищурилась, внимательно глядя на листок. Таким темпом он обязан обратиться в пепел. Под таким взглядом и стол тоже должен задыми…

Раздался ещё один хлопок, только намного громче. На столе словно взорвался беззвучный, но яркий фейерверк, от непривычки я зажмурил глаза и дёрнул головой. Когда я решился открыть глаза, на месте бывшего листка лежали дотлевающие чёрные ленты бумаги в кольце столь же чёрного круга из сажи. Твайлайт моргала и протирала глаза, словно бы не верила увиденному.

— Впечатляет… — я аккуратно сгрёб рукой остатки жертвы заклинания. Они мгновенно обратились пеплом и золой, не помешав мне выбросить их. Я отхлопал руки, с улыбкой рассматривая выражение лица Твайлайт.

— Он… он должен был просто загореться… У него должно было появиться чуть-чуть пламени, но никак не это…

— В тебе проснулась ярость от этого кисло-зелёного цвета и противного шелеста, — произнёс я.

Она взглянула на меня.

— Очень смешно. Если похожее может произойти со следующим заклинанием, то тогда нам лучше искать новый стол. Или же готовить тряпки для мытья пола.

— У тебя проблемы с контролем силы заклинаний? – я постарался вернуть голосу серьёзность.

— Не совсем силы, скорее, самих заклинаний. Если подумать, здесь я просто что-то… подмешала, так можно выразиться, я подмешала что-то ещё. Может, заклинание сжатия и расслабления пространства… Нет, тогда бы действительно пришлось менять стол…

— Я был бы не против увидеть действие этого сжатия-разжатия, или как там оно…

— Уверен? – подняла бровь единорожка. – Я не ручаюсь за последствия.

— Тогда поэкспериментируй на этом, — моя рука быстро выхватила старую кружку с дальних полок. Одна старушка, у которой я выудил старые книги, дала мне его впридачу. У него обломаны ручки и по краю проходит красивая, но подозрительная трещинка. Жаль его выкидывать, так пусть уйдёт в дело. – Это можешь хоть испарить.

— Нет, предметы не нужны… Смотри, — Твайлайт взглянула куда-то вверх. Она снова прищурилась, слегка приподняла рог. Пару секунд висела тишина. Вдруг мне показалось, словно рядом что-то ухнуло, или птица махнула крылом. Раз – и с тем же звуком мне в лицо дунул резкий ветер.

— А с этим проблем не возникло, — ухмыльнулась единорожка.

— Я не совсем понял, что сейчас произошло. Колдовство с воздухом?

— Волшебство, — поправила меня она, продолжая ухмыляться. – Я сжала воздух, а потом расслабила хватку. В больших масштабах это было бы более понятным.

Я разом представил всю эту картинку. Невидимая рука сжимает в шарик кубометр пространства… И он разлетается во все стороны. Боже, ходячая бомба эта единорожка, не менее.

— Да! – вдруг Твайлайт подняла копыто. – Я попытаюсь ещё кое-что сделать. И эта кружка мне будет впору, подай мне её, пожалуйста.

Просьба была выполнена, кружка поставлена на стол, Твайлайт – введена в сосредоточенность.

— И ещё тряпку, будь добр.

— Тряпку? – удивился я, беря в руки темно-синий от влаги лоскут ткани и подходя к столу – его-то надо вытереть.

— Да, именно её. Желательно мокрую, — добавила она, наблюдая за моей обработкой стола.

Я оставил тряпку на нём и снова сделал шаг назад.

— Это заклинание наиболее сложное из тех, что выходят у меня. И если я по случаю снова не смешаю его с другим… В общем, увидишь.

Повторяя всю предыдущую игру мимики, единорожка затратила больше времени. Прошло около минуты до того момента, как в кружке что-то заскреблось и засвистело, словно бы там застряла пташка. Когда звуки стихли, Твайлайт вздохнула.

— На большее меня уже не хватит. Полюбуйся, — видавшая виды кружка подлетела ко мне, аккуратно усевшись в моих руках. Кажется, в ней что-то появилось… Я поболтал её. Жидкость. Да это же… вода! Самая настоящая прозрачная вода! Её не слишком много, около четверти ёмкости, даже меньше…

— Вода… — произнёс я, словно бы пытался уверить себя.

— Ты можешь её выпить, — без всякого колебания сказала Твайлайт. – Она чистая.

— Поверю на слово, — ни в каком страхе я бы не отказался попробовать результат этой работы. Даже при условии его ненадёжности. Всё-таки любой эксперимент должен быть проверен окончательно и без каких-либо сомнений… Ну и, конечно, я бы просто не смог отказать Твайлайт.

Потряся головой, чтобы сбросить лишние мысли и настроить себя на возможные неожиданности, я поднёс к губам кружку и вмиг проглотил наполнявшую её жидкость. Как оказалось… это всё же была вода. Противно тёплая, как из подостывшего чайника. Вкус её мгновенно напомнил мне один сухой понедельник, когда я, изнемогая от утренней жажды, налил в стакан, оставленный с прошлого дня немытым от молока, воды из-под крана и, разумеется, выпил. Тогда я сразу не задумался над вкусом. Сейчас именно он встрял в моей памяти.

Я пару раз проглотил слюну, сгоняя неприятное наваждение в горле. Для каждого энтузиаста лучший подопытный — только он сам. Поверьте мне, ни с кем другим вы не будете настолько аккуратны и бережны.

— Каковы ощущения? – вопросительно мотнула головой Твайлайт.

Я собрал в голове все острословные ответы, какие мне искренне хотелось усовершенствовать в этот миг, и припрятал их как можно глубже.

— Пить можно, — кивнул я. – Если замучает жажда. Не более.

Она нахмурилась.

— Что-то не так?

Жаль, дорогая моя, я выпил всё и сразу. А так дал бы и попробовать тебе, жадность не моя стезя.

— У неё… странный привкус, — ответил я. – Просто странный привкус.

Твайлайт покосилась на стол. А откуда она взяла воду, мне интересно знать? Просто из ниоткуда? Бог её знает, эту магию. Ни в чём нельзя быть уверенным. Из воздуха? Я захихикал про себя. Значит, в комнате у меня нечто похуже ходячей бомбы…

Мой взгляд остановился на тряпке. Она посветлела, только сейчас я это заметил. Хм… Я подошёл и потрогал её рукой. Сухая, как самая свежая салфетка… И к тому же очень тёплая, будто бы час лежала на Солнце.

— Меня немного пугает это заклинание, — я убрал столовую ткань на своё место, так и не смочив. – Любой предмет можно превратить в подобие этой тряпки. Даже живое существо, я прав?

Твайлайт серьёзно, даже угрюмо кивнула.

— Да. Его опасно вызывать в этих аномальных условиях. Мне достаточно только случайно перенаправить внимание…

-…и я начну так же шелестеть, — улыбка сама расплылась по моему лицу.

— Лучше молчи, — резко сказала единорожка. – Всё так и могло быть. Нет, больше я не вызову ни одного заклинания, даже не заставляй.

Я показательно, с самым печальным видом вздохнул.

— А представление только начиналось… Ну ладно, — я повесил полотенце, которое так и не выпустил из рук с начала разговора, и сел за стол. – У тебя есть ещё что сказать, кроме как про заклинания.

Твайлайт, дотоле бывшая серьёзной, немного расслабилась и согласно закивала.

— Верно. За ночь я вспомнила кое-что ещё.

Настала пауза, и я невольно подготовился, приняв новое положение.

— Судя по твоей интонации, мне нужно бояться.

Единорожка не улыбнулась.

— Всё только в мелочах. Оказалось, Спайк — дракон…

— Дракон? – целая картина встала перед моими глазами. Почти тонна чешуйчатой огнедышащей массы с трёхметровыми крыльями услужливо подносит книгу пони, которую я могу поднять на руки. – В таком случае, жители твоего города были личностями суровыми.

Она несколько секунд непонимающе смотрела на меня, а потом помотала головой.

— Нет, он был другим драконом. Такого роста, — копыто нависло над полом на высоте полметра. Она смеётся? – И ходил, как люди.

Нет, это не она смеётся. Целый мир делает это за неё.

— Очень мобильный дракончик. С таким удобно жить, никто не пожалуется…

— Да, и по поводу моего жилья я тоже могу кое-что сказать. Я проживала в библиотеке, которая, в свою очередь, находилась в дереве. Дереве не меньше того дома, — копыто единорожки указало на окно. Там всегда находился пятиэтажный дом, обиталище пенсионеров, как я мог судить по возрасту людей во дворе.

— Ирония судьбы, — улыбнулся я. – Что ещё?

— Мелочи, — вздохнула единорожка. – В Эквестрии было ещё много городов и неизвестные земли. Ах, да, этот знак у нас имеет особенное название – кьютимарка. И появляется она не с рождения.

— Вот как.

— Когда пони осознаёт свой талант, своё предназначение, если можно, появляется знак, символизирующий этот талант.

Прелестно. Если бы такое происходило с людьми, работников можно было бы отбирать самым точным образом. Им достаточно только продемонстрировать бёдра.

Я взглянул на эту кутимарку у Твайлайт.

— А твой талант… твой талант… Нет, твой талант не может быть астрономией…

— Какая астрономия? – резким голосом обрезала она. – У меня талант к магии.

— Да, я как раз подумал об этом, только сомневался…

Единорожка несколько секунд смотрела на меня лицом уставшим, измученным, недовольным.

— Угу, — сказала в конце концов она. – Но что же ещё… Наш город окружал лес, страшивший население, он назывался Вечнозелёным. Только я и мои подруги входили в него… Да! Подруги. У меня было пять подруг, и я вспомнила это сегодня ночью. Они снились мне.

На мгновение глаза Твайлайт озарил настоящий восторг, необычный свет забрезжил в их прохладном фиолетовом тоне. Она смотрела в пустоту, скорее всего, вспоминая свой сон. Ей снились её подруги. Есть в этом что-то странное? Нет, сказал бы я. Но я так не скажу.

— А ты помнишь их имена? – спросил я.

— Да. Я могу описать их, — единорожка заёрзала на стуле. – Я даже могу рассказать о том, как познакомилась с ними.

Она как будто оживилась. Мы затрагиваем важную для неё тему, даже мне это ясно, хоть я и почти впервые вижу этот энтузиазм. А о чём это говорит?

— У нас много времени, целый день впереди. Рассказывай всё, что даст твоя память, — я говорил настолько размеренно, что на миг представил себя в королевском одеянии. Вот оно как чувствуется, превосходство!

Твайлайт слезла со стула и поманила меня копытом.

— В гостиной будет удобнее. Я смогу даже показать кое-какие примеры из книги… Хотя нет, — осеклась она и засмеялась. – Не смогу.

— Не сможешь, — с той же улыбкой ответил я и пошёл за ней. – В гостиную так в гостиную.
Её история включала не только знакомство с теми подругами, которых Твайлайт описала не так уж подробно, но достаточно для создания какого-то понятия. Это оказались разношёрстные персонажи. Например, Рэйнбоу Дэш, кобылка-пегас, отвечавшая, как и все представители и представительницы её расы, за погоду, имела недюжинные способности в полётном деле и громкий язык. Другая же, с позволения сказать, пегаска была полной её противоположностью. Погодой не заботилась, вообще боялась летать, скромничала и предпочитала уединение в компании лесных зверят, в общении с коими достигла удивительных результатов. Да, и звали её Флаттершай.

В этой компании, кроме Твайлайт, был и другой единорог, Рарити. Уж она напомнила мне кое-кого из знакомых мне личностей. Модница, понивилльская портная, щедрая особа. Последнему я удивился. Щедрые красавицы (а Твайлайт не забыла упомянуть её красоту) редко встречаются даже в сказках. И всё же я не мог подумать хоть о какой-то лжи со стороны Твайлайт, хоть она просто не могла сказать что-то плохое о подругах. Что ещё сказать об Эпплджек, земной пони, проводящей время за работой на ферме? Все её характеристики знакомы каждому: трудолюбивая, сильная духом, отзывчивая, а к тому же ещё и честная. Чем не очередной сказочный герой? Последняя кобылка отвечала всем правилам героини маленькой девочки. Пинки Пай была розового цвета – Твайлайт подметила лишь её цвет, окрас остальных подруг оставался мне на догадки, — и славилась своей способностью без устали проводить… вечеринки. Как говорила Твайлайт, она постоянно улыбалась и дарила улыбку другим. Ещё одно воплощение взрослых мечтаний.

У Твайлайт в памяти имелось немало происшествий с её подругами. Вся их жизнь стояла на этих происшествиях. Вернувшаяся лунная владычица грозилась отключить всей Эквестрии свет за не уплаченные местью счета сестры – а она только познакомилась со всей пятёркой, спасла страну и при этом обрела вместе с ними мощную силу – Элементы Гармонии. Последние выражали личностные качества, за исключением одного – Магии. Остальные были Добротой, Честностью, Верностью, Щедростью и Смехом. Совершенно внезапно их оказалось шесть, сколько и подруг Твайлайт включая её, и так же совершенно внезапно их наименования сошлись с реальными характеристиками этих подруг! Совпадение?

Эквестрия.

А потом происшествия за происшествиями Твайлайт чему-то училась и отправляла отчёт Селестии. Судя по количеству подобных случаев, той следовало бы завести отдельную книгу в нескольких томах. На пару мгновений я задумался о том, что у неё одни лишь подруги… И в голове встряла мысль спросить об её знакомствах с другим полом. О друзьях-жеребцах, или даже не о совсем обычных друзьях… Но на это я не решился.
— Я даже начинаю уставать от этих рассказов, — вздохнула с усмешкой единорожка. – Хоть и не о всём и не о всех рассказано.

— Всё ещё успеется, — я встал, разминая отсиженные места тела. Насиделись. – Позже расскажешь. А пока мне нужно…

— Что это? – вдруг оборвала меня Твайлайт.

Я развернулся. В воздухе висела книга, в которой единорожка увидела неплохую подушку этим утром. Рядом парил листочек, по виду клетчатый. Скорее всего, половинка тетрадного. Я подошёл поближе и взял листок.

На нём не моим почерком был написан текст, невозможный к прочтению. Его рукописные символы напоминали обычные, но отличались чем-то… Чем-то, чего я не помню.

Я повертел листочек, заметив, что он сложен вдвое, так, чтобы в итоге получилось четыре разные поверхности. На них слегка измененным почерком снова оказался рукописный текст, который на этот раз можно было прочитать. Гм… Стихотворение… Или же…

Воспоминания едва ли не прошибли меня насквозь. Я усмехнулся, но улыбка не задержалась на моём лице.

— Так… что это? – повторила единорожка.

— Посмотри, — я дал её листок, а сам сел обратно на диван.

Забавно было наблюдать, как она так и сяк вращала кусок бумаги с необычными письменами на нём. Когда-то я, не поленившись, разыскал для неё фрагменты рукописного текста, чтобы она не забыла и о существовании оного, и о том, как его читать. Но это и сейчас, по-моему, забирает у неё довольно много труда. Много труда…

«Тебе пора почистить уши, дружок… Неужели ты не слышал?»

От этого голоса холод прошёлся по всему моему телу, хоть я слышу его едва ли не каждый день. Сейчас он казался тихим, идущим из глубин забытого всеми склепа. Это было около трёх месяцев назад. Но кажется, что я слышал это в далёкой, почти прошлой жизни…

— Роса рассветная… Светлее светлого… А в ней живёт поверье… поверье диких трав… — голос единорожки заглушил прошлое. – Это похоже на какую-то песню. Тут ещё рядом написано… Мельница…

— Да, это песня, — нашёл наконец я слова и снова умолк.

— А что остальное? – она раскрыла листок. – Там написан один и тот же текст?

— Вон зеркало, — я указал пальцем на прихожую. – Проверь.

Да, конечно, такой посыл её к зеркалу удивил Твайлайт. Но она ничего не сказала, просто подошла к нему и снова завращала листок. Спустя пару секунд я услышал её голос:

— Да, это те же слова… У века каждого… Да, да! – она вернулась на своё место. – Четыре раза здесь написана одна и та же песня, а нормально прочитать можно только два. Остальные лишь при помощи зеркала. Я уже понимаю, для чего это…

— Этот листок выпал из книги, верно? – спросил я.

Твайлайт кивнула. Наступила тишина. Я вздохнул.

— Его нужно было выбросить…

— Почему? – искренне удивилась единорожка. – Это очень интересная вещь. Так же писал, если я хорошо помню, Леонардо…

-…да Винчи, — проговорил я вместе с ней, — да, да, он писал именно так. Просто этот листок принадлежит не мне, не я всё это написал.

— А кто?

Я снова вздохнул. Хм… Нет, всё нормально. Всё нормально. Я могу рассказать. Да и почему я бы не мог? Я давно должен был это сделать.

— Мой давний друг. Его звали… Его звали Влас.

— Друг? – Твайлайт опять удивилась. – И ты не рассказывал мне о нём?

Много чего я тебе не рассказывал, дорогая моя.

— Не рассказывал, — следующие слова застряли в горле.

— Почему? Почему нужно было молчать? Я не понимаю.

— Я не хотел вспоминать о нём, — очередной вздох – и я словно очистился. – Влас умер несколько месяцев назад.

Лицо Твайлайт переменилось. Оно и не могло не перемениться от такой новости. Резкое и укоряющее выражение смягчилось, единорожка осела.

— Это… это очень печально. Я не знаю… Я не знаю, каково это… Но прими мои соболезнования, — она подсела ближе и положила копыто мне на руку.

Я не ожидал такого, но и не вздрогнул. Не маленький. Сейчас мне стоит бояться лишь одного…

— А от чего он… скончался? – вкрадчиво спросила Твайлайт.

Я закрыл глаза. Этот вопрос. Зачем нужно задавать такие вопросы, заставлять человека понимать, что в мире есть много путей потерять кого-то стоящего жизни? Зачем…

«Пищевое отравление, переизбыток алкоголя, наркотическое отравление!..»

— Не знаю, — сказал в конце концов я. – Не знаю… Я даже не пришёл на его похороны…

Мысли влезали на язык, но я ещё контролировал себя.

— Да и какие похороны? У такого, как он, едва ли они будут. Я бы мог просто увидеть последний раз его лицо… Но и этого я не сделал!

— Тише, тише, — снова голос Твайлайт тушил огонь прошлого. – Успокойся, — я почувствовал, как она водит копытом по моей руке. – Ты ни в чём не виноват.

Я вздохнул.

— Может быть… Может быть, оно так. Но память мою в этом никак не убедишь.

— Ты должен помнить только его, — негромко сказала единорожка. – Только его. Ты не должен вспоминать, как потерял его. Забудь всякую вину перед ним. Он ушёл и более не вернётся. Ты не оплатишь ему свой долг. Забудь про это.

Мысли обретали новый порядок. Вспышка эмоций угасала, уступала спокойствию, словно раскат грома. Конечно, Твайлайт права. Я знаю это. Я знал это, но никогда не верил.

— Забуду, — сказал я, взяв её копыта в руки. Я обязательно забуду всё своё мелкое прошлое. В нём слишком много незначительных вещей. А в настоящем есть всё. Есть Твайлайт.

— Хорошо, — улыбнулась она.

— Ты случаем не изучала психологию? – наклонил голову я. – Слишком хорошая и точная речь для пони, не знавшей потерь.

Единорожка молчала секунду, но потом ответила, уже не улыбаясь:

— Однажды меня попросили помочь одному жеребёнку, его любимый питомец умер от падения с высоты. Да, прочитав немного хороших книг, я смогла-таки успокоить неутешаемого. Я знакома с потерями.

Она засмеялась, и я тоже засмеялся.

— Спасибо, — поблагодарил я. – За то, что выслушала. Меня уже долгое время никто не слушал.

— Друзья своих не бросают, — видимо, цитируя кого-то, ответила она.

Наступило молчание, и я взглянул на часы. Скоро обед.

— Нужно сходить в магазин, у нас кончается… у нас много чего кончается, — я зашевелился, освободив из рук её копыта, и встал. – Вернусь через полчаса.

Напоследок мы встретились взглядами. На мгновение я увидел какую-то томь в её глазах. Не усталость, томь. Томь без всякой печали.

— Ну а мне нужно прочитать… да много чего мне нужно прочитать.

Мы рассмеялись.

---

Ни разу не размышлял над тем, могу ли я точно спланировать своё потребление продуктов по дням. Например, выпиваю я в день по литру молока. Теоретически говоря, если я куплю семь литров, то молоком я обеспечен на семь дней. Фактически всё не так уж прекрасно: молоко быстро портится, да и никогда в жизни я не стану пить его меньше одного литра в день, особенно при наличии ещё шести. Увы, с остальными продуктами всё то же самое.

Но всю дорогу я отчаянно пытался найти попадающий под математический расчёт экземпляр. Как оказалось, таковыми являются, внимание, охотничьи колбаски. Однажды я купил их исключительно из интереса, они показались мне забавными. Купил, как сейчас помню, шестнадцать штук. Потом я об этом пожалел.

Они были вкусны, но не нравились моему организму, вызывали изжогу. От силы я съедал в день по три штуки. И в итоге полностью от них я избавился лишь на шестой день, доев одну-единственную колбаску. Стабильность! Жаль, что это пока работает лишь с этими колбасками.

Дойдя наконец до своего этажа и открыв дверь, я поставил пакеты внутрь и запер квартиру изнутри. От привычки кричать на всю квартиру я уже отошёл, Твайлайт редко не слышала звука открывающейся двери. Я прислушался. Медленные шаги приближались ко мне из гостиной.

Я начал разуваться, когда Твайлайт попала в моё поле зрения. Вид у неё был более чем задумчивый – она словно не глядела никуда. Так она стояла передо мной, и я настороженно выпрямился. Единорожка перевела на меня взгляд.

— Кажется, я нашла способ вернуться в Эквестрию.

Глава XI. Но в десять ровно

Бескрайние долины стоят перед нами, как мы можем стать пред них?

— Схема проста. Два мира разделены границей, — карандаш провёл на листке две прямые линии. – Размера у этой границы нет, измерить его невозможно. Что находится внутри этой границы, тоже сказать нельзя. Но известно, что в неё можно… — Твайлайт умолкла, мучительно подбирая слово. – Проникнуть. Как – об этом позже. Всё, что попадает в эту границу, тут же отторгается к ближайшему свободному пространству. То есть, если кто-то окажется здесь, — окружённый лиловым туманом карандаш поставил точку между линиями, ближе к правой, – его оттянет сюда, — Твайлайт провела прямую от той точки вправо. – Это ясно, да?

Ясно, дорогая моя, ясно. Ты даже представить себе не можешь, насколько. Я кивнул.

— Замечательно, — она продолжила. – И в этих условиях объявляется такая задача – с одного пространства попасть в другое. Вот решение этой задачи. Нужно ускорить себя достаточно сильно и ворваться в массу этой границы, — новая линия, идущая с правой стороны, бодро двинулась влево. — При достаточном разгоне можно пересечь эту половину, чтобы отторжение происходило к другому миру… то есть, пространству, — карандаш рванулся на левую половину листка. — Это в самом упрощённом виде, — заверила единорожка.

Она за кого меня принимает?

Впрочем, соотнести такую схему со строением мироздания, о котором никто точно рассказать не может, будет делом трудным и невероятным для некоторых лиц. Легче поверить в волшебную дверь. Но некоторые детали проясняются в сравнении.

— Это всё же теория, опирающаяся на теорию, — сказал я. – Нет, это даже гипотеза на гипотезе.

— Согласна, — кивнула она уверенно, словно бы то, что это кажется едва ли не предположением, имело значение в самую последнюю очередь. Да и о чём я? – Однако у этой гипотезы, как и у многих остальных, одна идентичная деталь – разгон.

— Энергия, — тут же вырвалось у меня. Энергия. Нет, здесь слишком много неустановленных переменных для точного значения.

— Правильно, энергия. Энергия и направление, — единорожка проткнула копытом, словно пикой, воздух. – Я когда-то думала, что это похоже на телепортацию. Но… — Твайлайт замерла и с магическим звуком исчезла. Я обернулся, но за мной её не было. Вот сюрприз. Куда ж она могла…

— Но даже в самых сложных условиях, — голос донёсся из-под… кровати в спальне… И уже под ней мелькнули тёмно-синие волосы, — перемещение… эх… — она вылезла, встала и засмеялась. – Наглядный пример, правда? Да, обычное перемещение заключает в себе хотя бы примерное представление конечной точки. А в этом случае… — она умолкла, размышляя. – В этом случае можно даже не представлять, куда тебя перенесёт. Либо… Я знаю, как выглядит, например, мой дом. Если бы я была где-нибудь в Кантерлоте и попробовала бы телепортироваться, всё увенчалось бы успехом. А здесь мне лучше не стараться.

— Но ты всё же старалась, — слушая новый голос, шептавший мне самые странные слова, проговорил я.

— Да. Пыталась, — после маленькой паузы сказала Твайлайт. – Не сильно надеясь на успех, но всё же пыталась.

— Но безуспешно.

— Да, — кивнула, почти поклонилась она. – И этим доказала, что между мирами действительно граница иного рода. Проверила. Всё всегда нужно проверять самому, ведь так?

Улыбка расплылась по моему лицу. Да это же я так говорю. Говорил так, ей говорил. Давно, правда, когда она ещё напоминала боязливую овечку… И она помнит эти слова. Вы когда-нибудь ощущали себя настолько старым?

— Так, — кивнул с улыбкой я.

— Вот я и проверила. И поняла, что перемещение между мирами точно не похоже на телепортацию.

— Значит, — я попытался собрать детали воедино. – Тебе нужно разогнать себя внутрь этой границы?

— Совершенно верно.

— Полагаю, ты можешь ощущать направление? То есть, направление на эту самую границу? Мы живём в трёх измерениях, но, по-видимому, сейчас имеется в виду четвёртое.

Единорожка улыбнулась, даже чуть-чуть посмеялась.

— Рано говорить что-то о четвёртом измерении. Но ты прав, мне необходимо целиться, прежде чем запускать себя. В той книге написано, что таким же способом обеспечивается телепортация на далёкие и не очень расстояния.

— Серьёзно? Ты же сказала…

— С перемещением по мирам не схожа обычная телепортация. Но описанная в книге телепортация мне не совсем знакома. Возможно, это её профессиональное ответвление…

— Может, и ответвление. И всё-таки оно есть. И с его помощью можно натренировать чувство иного мира.

— Не перегибай палку с терминами, — покачала единорожка головой. — Это не чувство. Это умение обращаться с пространством между мирами со свойствами выталкивания… Кстати, в книге оно зовётся подпространством.

Я умолк. Твайлайт слишком рьяно верит этой теории. Она мне тоже кажется логичной, бесспорно. Однако стоит ли отдавать все свои силы ей? И всё же, если подумать… что остаётся делать? Готовиться на случай сотен гипотез? Вся жизнь может уйти на это… Тогда нужно только ничего не делать. Так нужно поступить?

Похоже, нашей силой остаётся одна только вера.

— При этой телепортации объект проходит по подпространству. Объяснять её действие долго, нам это не нужно. Нам… то есть, мне нужно обучиться этому умению. Полагаю, это не займёт много времени – сюда я попала по собственному желанию и старанию, во второй раз попытаться сделать похожие вещи, но в более малом масштабе, не должно быть слишком трудно.

— Нужно… тренироваться, — произнёс я после паузы, чтобы заполнить тишину. – Ты думала над этим?

— Ну… Конечно… — единорожка свела брови в тяжёлой мысли.

— Ты не сможешь тренироваться в телепортации здесь. Это слишком рискованно. Я молчу о тренировке перемещений по мирам, самоубийство самоубийством. Тогда…

Твайлайт так и не договорила за меня. Я покосился на единорожку, бегавшую взглядом по всей комнате в думах.

— Твайлайт? У тебя нет идей, как ты будешь тренироваться?

— Есть, на самом-то деле… Я только что вывела её… — она поморгала. – Она логична – моими подопытными будут предметы.

Тьфу ты, да это ж очевидно. Если ставить не себя под риск, то хотя бы какие-нибудь менее ценные, чем жизнь, вещи. У этого решения один вопрос – найдутся ли такие у меня?

— Научишься перемещать, научишься и перемещаться, — произнесла Твайлайт. – Полагаю, это даже не займёт много времени. Всё равно что обучиться кидать копытами… что-нибудь.

— А сколько часов продлится твоё «не займёт много времени»?

Она молчаливым прищуром смерила меня и ответила:

— Наверное, около трёх часов. Но на самом деле не знаю. Я ещё продумываю само содержание, какое тут время! – к нам подлетел карандаш. Твайлайт покрутила его, при этом сделав мучительное лицо с полузакрытыми глазами. Размышляет. – Взять–переместить… При долговременных попытках должен проявиться какой-то результат.

— Он проявится, — я взглянул на часы. Вечереет, нам скоро ужинать. – Что ж, у нас хотя бы есть не только путь движения, но и какой-то план… Когда собираешься начать свою… — я вздохнул. – Тренировку?

Та помедлила с ответом. Её взгляд скользил по интерьеру гостиной. Хотел бы я иногда ловить этот взгляд и читать его, чувствовать его понятным. Глаза человека – зеркало души, почему бы не отнести это к пони? Научись я такому… Быть может, жизнь стала бы чуть понятнее.

— Сейчас.

---

Из всего перечисленного я предоставил ей только подушку. Синюю диванную подушку, коя всегда была лишь комплектным элементом. Прежнему хозяину дивана хотелось, похоже, избавиться от него полностью и бесследно. Он, в конце концов, всё же сделал это, да только с пользой и бережностью к окружающей среде (хоть сам он того не подозревал) – диван попал в мои чувственные к вещам руки.

— Подержи-ка, прошу, — я вздрогнул, но сжал пальцами оказавшуюся в руках подушку. Твайлайт снова вымерила в шагах расстояние от стены до окна, нашёптывая числа (или особые заклинания). Когда результат, видимо, удовлетворил её, подушка оторвалась от моих рук. – Спасибо.

— Хочу спросить – ты рассчитала, что может произойти? Ставь над подушкой сколько угодно экспериментов, но она случайно не воспламенится? Не взорвётся?

— Нет. Вероятность мала.

— Но она есть.

— Есть, — она направила на меня свой смеющийся взгляд, — если это успокоит твою душу.

— Маленький элемент неожиданности никогда не помешает, — махнул рукой я, трижды, впрочем, мысленно попросив знакомые сверхъестественные силы оставить в целости и сохранности хотя бы стёкла и шторы. – Хватит тянуть время. Давай, давай!

— Даю, даю… Так, — магией она поднесла подушку к лицу, но не слишком близко. Она расставила ноги в прочной стойке и устремила взгляд на окно. – Сейчас я попытаюсь переместить способом манипуляции подпространством этот объект…

— Подушку, — не сдержавшись, вставил я.

— Подушку, — повторила Твайлайт, кивнув, как я увидел, окну и сосредоточенно затихла. Всегда задаюсь вопросом – как она вообще колдует? Ни разу не решался спросить. Использует она заклинания, да только не обычные, бессловесные. Особая единорожья магия. Возможно, она и не сможет…

Со смесью хлопка и присвиста подушка… исчезла. Шторы колыхнулись. Я сорвался с табуретки, которую поставил прямиком за единорожкой, и устремился к окну. Подушки около него не было. Испарилась? А, может, на улицу выбросило? Я взглянул в окно, отодвинув шторку.

От увиденного было трудно оторвать глаз.

— Что там? – донеслось позади.

Я поманил единорожку рукой, не сведя с окна взгляд. По звукам я понял, что Твайлайт встала сбоку от меня.

— У-ух ты…

На фоне гигантского плывшего над городом облака была видна опускавшаяся всё ниже и ниже точка. Тёмная маленькая точка. Я проследил её взглядом, пока она не исчезла за старым желтоватым домом, но ещё некоторое время смотрел туда, где она должна была соприкоснуться с землёй.

В конце концов, я взглянул на Твайлайт. Она тоже перевела взгляд на меня.

— Это… она?

— Она, — произнёс я, не понимая, хочу ли улыбнуться или нет. Мне представились люди, как и мы, наблюдавшие этот летевший по воздуху объект. В самый обычный весенний денёк в облачные небеса прочь от девятиэтажного дома устремляется неизвестный предмет. Это, возможно, всего лишь изумление. Но нельзя было описать реакцию людей, которые нашли бы на месте падения предмета уютно выглядящую синюю подушку.

Единорожка, наверное, ждала, когда я рассмеюсь или запаникую. Её лицо выражало мучительную догадку и ожидание, как это обычно бывает, когда ты пытаешься понять безумца. Безумец ли я? Пока нет.

Я сел на диван.

— Мы смогли удостовериться в некоторых вещах. Я прав? – молчание. – Во-первых, тренироваться в этом месте нужно аккуратно, если мы не хотим остаться без… тренажёров и других помощников в нашем деле. Во-вторых, появились сомнения, что тебе достаточно «трёх часов». Или это было нормой? – я указал рукой на окно.

— Нет. Это совершенно никакая… тьфу. Не норма это. Ты разве не понимаешь? – Твайлайт подошла к доске. – Я всего лишь перемещала подушку, не бросала её! Но она улетела, ты сам видел. А этого быть не должно. Объекты проходят по подпространству, теряя кинетическую энергию… А мы наблюдали обратное.

— Аномалия? – в моём голосе оказалось больше вопросительной интонации, чем беззаботно утверждающей.

— Я не могу сказать… Скорее всего, какая-то ошибка. Моя ошибка. Такая ошибка, за которой следуют необъяснимые последствия.

— И тогда необъяснимыми становятся и причины ошибки. И сама ошибка.

— Да-а-а… — с нотками раздражения в голосе произнесла единорожка, нервно постукивая копытом. – Я действовала правильно, но какая-то мелочь могла всё испортить …

— Стало быть, в дело пойдёт самый эффективный научный метод.

Твайлайт перевела на меня полный удивления и заинтересованности взгляд. Я не удержался от улыбки. Приятно, что некоторые факты она не могла узнать в книгах. Вернее, не посчитала эти факты полезными.

— Какой? Ты говоришь о счёте вероятности? Но это будет долго… Ты же имел в виду этот метод, да? Или другой? Что это за метод?

— Метод тыка.

Моя улыбка расползлась ещё шире, когда она сначала вспыхнула изумлением, а потом так же быстро погасла, съежившись почти всем телом.

— Смешно, но здесь не пригодится…

— Почему нет? – перебил я её. – У нас нет более продуктивного метода. Просто больше практикуйся.

Она устало смерила меня взглядом.

— А-а может, ты и прав. Мне в любом случае нужно телепортировать, чтобы научиться телепортировать … Но не методом тыка. Не совсем таким методом.

— То есть, у тебя уже что-то имеется?

— Ну… — единорожка посмотрела сначала на коридор к прихожей, а потом на стену, отделяющую спальню от гостиной. – Да.

---

— Ты запомнил? Крикнешь, если всё вышло хорошо, молчишь, если что-то пойдёт не так.

— Лучше наоборот, — возразил я. – Если что-то пойдёт не так, я крикну непроизвольно, мгновенно и без всякого промедления. Уж поверь.

— Ладно, наоборот. Но ты понял, да?

Я кивнул.

— Понял.

— Хорошо. Жди здесь, я объявлю, когда начну, — Твайлайт спешной поступью покинула спальню. Кажется, так уходят с комнаты, в которой поставлена смертоносная бомба. Или некоторые фильмы, что я помню, врут мне?

Я отвёл взгляд на окно. Если меня однажды спросят о самом странном назначении, которое я когда-нибудь выполнял, я упомяну именно это. Сейчас из стены начнут вылетать предметы, и моя задача их поймать. Поймать во что бы то ни стало. В этом вся главная мысль – если хоть что-то коснётся стены, начнутся проблемы. Незначительные и нежелательные.

Надеюсь только, что сила у Твайлайт будет не та же, что с подушкой. Иначе даже моё тело не послужит хорошим заграждением.

— Готов? – донёсся голос единорожки.

— Готов! – крикнул в ответ я.

— Начинаю, — маленькая пауза. — На счёт три. Раз, два…

И без того мягкая и прыгающая под ногами кровать показалась до жути неустойчивой. Я чуть присел. Только не упасть, падать в такой момент…

— Три!

Это была замотанная в несколько полотенец пустая солонка. Издав резкое «втух», она прилетела ко мне в бок и отскочила в сторону. А это… да, это в некоторой степени… больно…

Я потёр ушибленный бок. По-другому сказать никак нельзя – меня не более чем ушибли. Я даже смог удержать равновесие, хотя, признаться, ожидал удара посильнее. Но никто не говорит, что этот удар был слабым…

— Всё нормально?

— Ай! – достаточно громко произнёс я, вспомнив договорённость. А ведь я даже не пикнул.

Послышались шаги, и Твайлайт спустя секунду показалась в проёме.

— Бок? – спросила она, взглянув на мои руки. Её взгляд скользнул в сторону. Солонку она нашла быстро — маленькая светящаяся сфера пролетела мимо моих глаз. Я выпрямился.

— Бок, — констатировал я. – Сильнее нормы.

— Это ясно – при норме до тебя бы ничего и не долетело. Но согласись, это точно не скорость той подушки.

— Определённо, — усмехнулся я.

Единорожка вздохнула и бодро вскинула голову, улыбаясь.

– Ну что, продолжим? Ещё в состоянии участвовать?

— В состоянии, — кивнул я. Твайлайт медлить не стала – быстро убежала в гостиную и объявила:

— Готов? Снова веду счёт. Раз…

Я ещё не рассчитывал, сколько это может продолжаться. При всём моём уважении к Твайлайт, мне бы не хотелось несколько часов кряду получать оплеухи всякими предметами. А единорожка, возможно, сейчас поднимает какую-нибудь обмотанную кружку, хихикает и припоминает мне все грешки. И без капли ненависти! Нет, при наступлении часа эдак… четвёртого я начну уже отвечать.

— Два, три!

Слабая вспышка прошла едва ли не в половине метра от меня. В живот прилетело что-то очень маленькое и тем не менее неприятное на ощупь. Прилетело сильно. Прилетело самым узким концом, какой у него мог быть. Обхватив живот руками, я слегка согнулся…

— Ы-ы, — выдавил я из себя, снова пытаясь докричаться до единорожки.

— Поняла! – прозвучало в ответ. Однако Твайлайт не подошла к комнате. Изумлённый и согнувшийся, я замер.

— Раз, два…

Нет, нет, нет! Я же…

— Три!

Объект появился дальше, почти у стены. Его сила была слабее – всё, что я мог заметить за то мгновение после хлопка. Я успел проводить взглядом предмет. Он пролетел по кривой, соприкоснувшись с единственным уязвимым местом ниже моих рук на животе.

Я упал на колени. Мой бог… У меня был диван, который можно заполнить мягкими предметами… У меня нашлась бы простынь, и я бы мог натянуть её где-нибудь в проходе… Да на худой конец, у меня была возможность попросту перевернуть эту кровать! И почему, почему я выбрал, почему я посоветовал поставить самого себя? Ну за что?

Эхо боли прошло по нижней части живота. Я не помню, когда в последний раз со мной такое происходило. Но этот момент я не забуду.

— Лучше? – крикнула Твайлайт.

— Нет. Ай, — сказал я, но очень тихо. Послышались шаги. Твайлайт зашла в спальню, и её брови озабоченно напряглись, глаза забегали по кровати.

— Т-ты в порядке? – она подошла поближе. – Больно?

— Больно. Последнее было… больно, — в голове один за одним начали произноситься слова «больно», «больно», «больно». Я тряхнул головой.

— Может, лучше прекратить? Это был всего третий раз, а у нас впереди… Больше, ты сам понимаешь.

Я хотел сразу ответить, и ответить, конечно, отрицательно, однако невидимая рука, дотоле почти с самого рождения игравшая столь незначительную роль, ухватила меня за горло. Думать. Я могу много думать, но именно думать я и не умею. Не умел.

Сейчас вся эта затея для меня уже абсурдна. В самом деле, я ловлю все самые неприятные подарки, покуда вещи, намного более годные к этому, бездействуют в стороне. Рытьё земли руками, откинув лопату, и то выглядит менее глупо. Но…

Откуда это «но» взялось? Оно постоянно встревает в моих доводах. Те донельзя логичны и рациональны, но «но» такое «но», что оно накрывает их широким медным тазом с толстыми стенками. И что самое главное – меня никогда не волновал беспредел «но». Конечно, за ним идут сплошные безумства и глупейшие с точки зрения одного инстинкта самосохранения поступки, но…

Но теперь мне страшно представить мою жизнь без этих безумств. Как только к моей жизни прикоснулся выходящий из обычного объяснения предмет, наступил конец уму. А что есть противоположность уму?

Хм.

Не могу сказать.

— Я всё поняла, — Твайлайт, обретя печальную медлительность, отвела взгляд в сторону. – Я уважаю твоё решение, я смогу сделать это одна. Но спасибо и на…

— Тихо, — вырвалось у меня, и я сменил положение. В животе остались лишь отголоски неприятного ощущения. – Мы продолжим.

— Точно? – она резко дёрнула головой в мою сторону. – Несколько секунд назад ты…

— Я держался за живот. Давно не ел, а это чревато кое-чем. Сейчас прошло.

Наверное, я говорил слишком отрывисто, потому что единорожка отступила на один шаг и оглядела меня. Я к тому времени уже сидел.

— Ну… ладно…

— Мне только нужно переоформить защиту. Я-то не… — не найдя слов, я постучал по дереву тумбочки. Твайлайт почему-то промолчала, и я отправился в гостиную.

---

Положение было действительно напряжённым. Уже минуты две я держал стойку, но эта стойка в корне отличалась от предыдущих – ноги мои почти впились в покрывало, руки подрагивали, готовые сорваться и со сверхзвуковой скоростью прилететь в нужное место, а всё тело словно бы говорило: «Не собьёшь, не пройдёшь!»

Твайлайт готовилась долго. Оно и ясно – перемещение нескольких предметов прямиком на кровать, без всяких падений на пол или мимо, дело нешуточное. Ноги уставали, но я всё ещё стоял и не двигался.

— Та-а-ак… Я готова, — объявила Твайлайт.

— Готов, — сказал в ответ я и почему-то хлопнул ладонями.

Несколько слабых дрожащих магических звуков, словно спортивный светофор, заставили приготовиться ещё сильней. Мне нужно ловить самые быстрые предметы, остальные пусть падают… В случае чего – рывок в сторону далёких летящих объектов… Запомнил.

— Раз!

Она начала объявлять громко. Пару раз назад я просто не расслышал «три» – и моя нога с возмущением приняла на себя нехилый удар.

— Два!

В желудке разверзлась бездна. Это защитная реакция организма? Ну, чтобы, мол, ничего не повредить, нужно всё убрать? Продуманно.

— Три!

Когда несколько «пыльцевых» хлопка коснулись моих ушей, я дёрнулся и сразу протянул руки. Но ни подушки позади меня, ни подушки под моими руками, ни плед под ногами не шелохнулись. Всё стихло. Я анализировал воспоминания. Стуков не было. Я взглянул на пристенную часть кровати. Там ничего не лежит.

— Твайлайт! Иди сюда.

Единорожка оказалась в спальне со скоростью пули и жадными глазами впилась сначала в меня, потом в кровать подо мной.

— Что? Каковы резуль…

Её взгляд остановился на пространстве между мной и стеной, занимаемом кроватью. В нём беспорядочно лежало… Два… Три… Четыре предмета. А сколько Твайлайт их запустила? Не помню.

— Поразительно! – воскликнула единорожка, подняв в воздух все запущенные ею сквозь стену объекты. – Ни одна не коснулась пола! И главное, — она отложила их в сторону, а сама залезла на кровать и поставила копыта на тех местах, куда всё и упало. Она подняла голову и уставилась на стену. – Они все должны были появиться… Здесь!

Светящаяся точка зависла в полуметре от стены, примерно на уровне… моего живота. Учитывая и высоту кровати, на которой я стою.

Бросив подушку на место и обойдя Твайлайт, я рассмотрел положение точки.

— А ты уверена? Я слышал, они вылетели сразу из нескольких точек.

Единорожка свела брови и серьёзно посмотрела на меня.

— Да? Тогда… — она несколько раз переводила взгляд со своих копыт на стену и обратно. – Нет, рассчитать будет трудно.

— Ну и ладно. У нас ведь успех, не так ли? – я соскочил с кровати.

— Успех… Первый настоящий успех, ты прав… Но он может оказаться последним. Может быть, мне всего лишь повезло.

— Тогда стоит сказать, что ты пригляделась фортуне.

Я поднял все вещи и остановил взгляд на Твайлайт.

— Пусть будет так, — она тоже сошла с кровати. – Мне этот расклад всё равно не нравится.

Я прошёл до гостиной, сбросил все предметы на диван и встал посреди комнаты. Время? Начало восьмого…

— Нравится он тебе или нет, обсудить мы это сможем за едой, — я отправился ко столу и постучал по нему в раздумии. Суп я сготовил, а к нему… Ну, пусть будет чай, чего оригинальничать. К чаю у меня… нет ничего. Сходил в магазин, а к чаю ничего нет. Спрашивается, зачем ходил?

— Но это важно! – возразила единорожка, всё-таки усевшись за стол. – Ведь если верить твоим словам, мои объекты вышли с разных точек. А я отправляла их, централизируя всё в одном направлении… То есть, в одну точку. Это не так уж хорошо.

Я остановился с кастрюлей супа и многозначительно посмотрел на Твайлайт. Она молча тоже смотрела на меня. Это длилось несколько секунд, пока она не сказала:

— Что?

— Мы уже довольно долго занимаемся этими… тренировками с теоретической частью, — я вытащил две тарелки, попутно коснувшись рычажка чайника. – И только сейчас садимся за еду. Для чего?

Твайлайт непонимающе подняла копыта и уже открыла рот, но я продолжил:

— Правильно, чтобы есть. Чтобы дать отдохнуть нашему голодающему желудку. Так почему бы не дать ещё отдых голове?

— Конечно, конечно, я должна замолчать, — в её голосе прозвучала обида, скрываемая наигранным раздражением.

— Молчать как раз-таки не надо. Нет, вообще надо, — наполнив две тарелки супом, приготовленным буквально десять минут назад, я отнёс их на стол. — Когда я ем, я глух и нем. Но ради светской беседы можно сделать исключение.

Единорожка засмеялась, мотая головой, мол, нет, ну вы поглядите на него!

— Светская беседа? Ещё что выдумаешь? – она убрала копыта, вглядываясь в поставленную мною тарелку. Она вздохнула. – Хотя ты прав. Со мной такое бывает. Работаю без остановки. Спайк подтвердит.

Я поставил свою тарелку напротив её и вернулся к кухонному столу, дабы свершить вторую часть ужина – чай.

— Спрошу у него по возможности, — произнёс я. Но в следующую секунду закрыл глаза. Чёрт. Лучше бы я молчал.

Твайлайт не произнесла ни звука. В тишине я достал кружки, кинул в оба по пакетику чая (вопреки своей традиции использовать для нас с Твайлайт лишь один пакетик — сначала для неё, потом для меня), насыпал сахар по две ложки… Что будет потом? Я имею в виду не чай, нет. Твайлайт отыскала путь домой. Пусть он кажется фантомным и маловероятным… Но нельзя судить по одному лишь его виду. Она не зря так держится за него. Может, действует какая-то затерянная частица памяти, которая содержит те решившие судьбу единорожки события…

И всё может свершиться. Она достигнет дома. Я всё не могу это представить. Твайлайт просто возьмёт и исчезнет? Скажет: «До свидания, у тебя тут было хорошо» — и пропадёт во вспышке? Поверить в это не могу. Нет…

— Как ты думаешь… У меня получится? Я смогу переместиться через миры?

Обе кружки стояли и ждали каждый своего кипятка. Чайник всё ещё бурлил.

— Конечно, — я обернулся через плечо. – Ты однажды…

— Мне всё равно, перемещалась ли я когда-то в прошлом. Мне важно, удастся ли мне это сейчас. Скажи мне, ты веришь, что удастся?

Я всегда верил в судьбу. Но не во всякие предназначения и подобные эпично-мистические вещи. С трепетом я относился к закономерностям. Если произошло то, обязательно произойдёт то, а если это то не произошло, произойдёт вот это… Суеверия, не спорю. Но были какие-то причины верить в них.

Твайлайт пришла ко мне, Твайлайт ушла. Это даже не кажется невообразимым. В чём проблема? Судьба забирает то, что когда-то отдаёт. Это закон жизни.

Верю ли я?

— Верю. Я знаю, — произнёс я. – Ты в шаге от цели. Ты не можешь остановиться.

Я услышал, как она встала и подошла ко мне сбоку.

— Мне весь день хотелось спросить… — она замолкла, и я услышал тяжёлый вздох. Ну же, дорогая моя, смелей. Ты же не такой трус, каким я был. – Хотелось спросить, что ты думаешь о моём уходе?

Передо мной встала картинка – пустая квартира. В ней только я, и больше никого. Тишина и покой, как я люблю. Синие занавески задёрнуты, диван чист, кровать заправлена… А я сижу и не двигаюсь. И создаётся ощущение, словно я не двинусь больше никогда, чтобы не потревожить спокойствия этого места.

Я стряхнул наваждение. На вопросы нужно отвечать, а не превращать их в пищу для бесконечной мысли.

— А что именно я думаю о твоём уходе? – спросил я. – Я буду искренне рад за тебя, если всё получится. И… мне было трудно… смотреть за тем, как ты тоскуешь.

Твайлайт что-то поняла. Её глаза осмотрели моё лицо, и она глубоко, очень глубоко вздохнула.

— Спасибо за заботу, — тихо произнесла она. Нет, никакого «спасибо» тут нет и в помине. Не те слова я сказал. Но настоящий разговор произойдёт далеко впереди.

Она прошла к своему стулу и села на него. Я отметил, что чайник перестал шуметь, стихнув, словно не желая нарушать сложившуюся безмолвную атмосферу. Я протянул руку к нему и застыл, глядя на Твайлайт. Она сидела бездвижно и глядела на холодильник. Неприятно осознавать, что я в этом виноват… Но я…

Твайлайт вдруг вздёрнулась всем телом. Её печальное лицо озарилось. Всё равно что зажгли пропитанный керосином ватный шар. Единорожка соскочила со стула и произнесла:

— Точно! Я только сейчас вспомнила!

И унеслась к шкафу в гостиничной части этой большой комнаты. Спасибо Боже. Я вспомнил о чайнике и наполнил, в конце концов, обе чашки кипятком. В кружку Твайлайт я долил тёплой воды – ей не по вкусу слишком горячий чай. Забавно. То, что она вспомнила, должно быть, очень важно. Или попросту интересно. Честно говорю, не знаю.

Я поставил кружки каждую у своей тарелки, поставил по ложке и уселся за свой ужин. Твайлайт уже пыталась убрать коробку за шкаф. Туда она привыкла складывать разные вещи, которые она частенько выуживала с уголков моей квартиры. Её они чем-то интересовали. Мы тогда сошлись на том, что оба выиграем со складыванием этих вещей в коробку: и она сможет спокойно собирать их, и для меня они не будут маячить. Хотя я бы был не против, но никто…

— Вот! – единорожка как будто появилась передо мной из воздуха. Я начал активно искать нужный объект. Я обнаружил его по хихиканью Твайлайт, севшей за стол и положившей копыта рядом с этой штукой.

Это была маленькая, но толстая, с половину указательного пальца, книжка. Сама она могла легко уместиться на моей ладони. На ней на мрачном фоне из тёмно-бежевого, чёрного и бордового были изображены известнейшие атрибуты Японии: ветка сакуры, девушка в кимоно в стиле древних рисунков… и два бумажных журавлика в красном круге. Стилизованные под иероглифы буквы составляли название: «Оригами своими руками. Коллекция лучших моделей»

Я взял эту книжку. Мне всегда нравилась миниатюрная типография. Приятное ощущение чего-то уменьшенного в руках. Я распахнул её. Мне открылся текст, украшенный жирным заголовком «Лилия-1».

— Оригами… — произнёс я. Как будто бы это нужно было озвучивать.

— Да, это оригами, я прочитала. Что это? – она подняла книгу и указала копытом на журавлей. – Кажется, я где-то видела их. Не помню где, но видела.

— Конечно, видела, — я взял и покачал книжку в руке. Лёгкая. Приятно держать. – Даже не знаю, как объяснить…

— Это связано с бумагой, да?

А чего я за дуру её принимаю? Всякому зрячему видно, что с бумагой.

— Правильно. Оригами – складывание различных фигур из бумаги. Поделки без клея и ножниц…

Единорожка напрягла брови.

— Без клея и ножниц? Погоди… — она начала быстро пролистывать книгу. — Но тут… тут было… тут были надрезки…

Я придал памяти усилие. Кажется, было что-то в этой книге подобное… У этого выродка семьи оригами даже есть своё название. Не помню я его. Этот выродок превращает искусство в детские поделки. Ну, в семье не без урода…

Хотя сейчас меня это даже не волнует.

— Вот здесь, — подала голос Твайлайт. — Четыре: «Отрежьте. Отверните вниз».

— Странно, не правда ли? – я улыбнулся. – Книжка оригами, а самые главные её устои нарушаются. Это одна из авторских наглостей. К ним можно привыкнуть.

— Вот это мне кажется странным, — Твайлайт ещё раз пролистнула книгу. – Я пыталась что-то сделать, но не нашла нужной бумаги. Мне очень хочется попробовать. Пожалуйста…

Я не мог не улыбнуться, да и сама Твайлайт тоже расплылась в улыбке.

— Мы вообще собирались ужинать, — я указал на тарелки.

— Поужинать успеем. Мы можем совместить приятное с полезным.

Произнесено это было так тихо и… соблазнительно, что я не удержался от усмешки.

— И у меня даже нет шанса отказаться, — я осмотрел шкаф. – Нам понадобится бумага, — как будто это неочевидно.

— Понадобится. Квадратов не нашлось.

— Погоди, погоди… — лежала же у меня где-то пачка «а-четыре»… Ей почти год – сильно бумагу я не трачу. Куда же я её положил… Шкаф… Стол… Тумбочка… Стол… Тумбочка… Шкаф…

— Попробуй поискать в третьем ящике, — я указал пальцем на нужную часть шкафа, но, подумав, встал. – Ладно, сам найду.

Я быстрым шагом достиг шкафа и сел. Нет, я уже сомневаюсь, что бумага в третьем ящике. Я начал поочерёдно вытягивать коробы за коробом. В верхнем лежали пакеты (вот это да!) и более ничего, во втором – некоторые… инструменты? Ах, от Петра Борисовича. Часть дара Зинаиды Александровны.

В остальных ящичках был хлам сродни вышеуказанному. Весь тот хлам, что я собирал и складывал на будущее. На какое будущее, я так никогда и не представлял. Но бумагу мы всё же не отыскали.

— Может, в тумбочке? – спросила Твайлайт, глядя на моё задумчивое лицо.

— Наверное, наверное… Посмотри в ней. И это, — остановил я её голосом. – Пачка зелёная, толстая. В ней много белых листов, не квадратных — прямоугольных.

Единорожка понимающе кивнула и исчезла за стеной спальни. Я выпрямился и снова попытался вспомнить, куда же я поместил упаковку. Она не могла кончиться. На своей памяти я помню только одну закончившуюся пачку. То был вторник, я отлично помню. Шёл дождь. Я достал последний листок, чтобы… Чтобы…

Под моей ногой что-то прошелестело. Я обнаружил себя стоящим вплотную к шкафу. Моя ступня скрылась в пустоте под ним, прятать которую должен был цоколь, но этого цоколя не было в помине уже долгое время. Я поводил ногой. Верно, шелестит. Упаковка из бумаги.

Я присел и протянул в пустую часть руки. Нащупал. Шириной… Шириной с обычный лист. Высотой… Достаточно толстая. Я перестал медлить и вытянул её.

Бумага.

— Замечательно, — произнёс я.

— Что? – я услышал шаги Твайлайт позади. Её голова повисла над моим плечом. – Ты нашёл бумагу! И где же она лежала?

— Не важно, — я вытащил штук двадцать листов и небрежно бросил пачку на проём в шкафе. Молча достиг кухни и положил листочки на стол.

Когда Твайлайт дошла до ограждённой диваном кухонной части этой комнаты, я встретился с ней взглядом и заметил в нём долю усталости. Но не придал этому большого значения – мы все сегодня утомились.

— Полагаю, отдельным занятием будет превращение прямоугольника в квадрат? – произнесла единорожка, рассматривая один лист в воздухе.

Хм… Кажется, на её памяти нет слишком много навыков во владении бумагой. Вот я и успею себя показать.

— Это легко. Попробуй сама, — сказал я и ожидающе скрестил на груди руки.

Твайлайт завлекло это «занятие». Она вращала листок так и эдак, вглядываясь в каждую его деталь. Я вспомнил о супе и начал потихоньку есть. За всё время он малость охладился, но есть его ещё приятно. Хотя о сметане придётся позабыть.

Единорожка тоже, заметив, что я принялся за еду, порой заедала мысли ложкой бульона. Этой же ложкой она делала какие-то замеры, приставляя её то к одной части листа, то к другой.

— Было бы неплохо с наличием линейки…

— А без неё?

Она посмотрела на меня, словно пытаясь пронять мой взгляд.

— Проблематично, вот что скажу.

Я не скрыл выступившую улыбку и взял один листок.

— Смотри и учись.

И я совершил известную более чем половине человечества процедуру – отогнул по диагонали один уголок к краю бумаги, получив в итоге половину квадрата плюс остаток. Довольный собой, я представил результат единорожке и для наглядности отогнул ещё и остаток. Потом я развернул квадрат и положил на стол.

— Парам-пам, — не найдя чего-нибудь путнего на язык, заключил я.

— Диагонали квадрата являются также и его осями симметрии, — монотонно, как видно, для себя произнесла Твайлайт. – И как же я… Полагаю, — её голос поднялся, как будто она очнулась от дрёмы, — это один из величайших секретов оригами?

Какая в тот момент сила смогла сдержать во мне смех и улыбку и заставила задумчиво посмотреть в пустоту тёмного коридора прихожей, сказать не могу. Но в тот момент этот смех словно лопнул, причём на весь оставшийся день. Остались лишь ошмётки.

— Не такой уж и величайший. Не такой уж и секрет… — есть хороший фразеологизм, называющий такой «секрет». Секрет Поли… Поли-кого-то. На ум ещё умудряется идти «поликристалл». Нет, вечер не время для литературных изысканий.

Твайлайт молчала, шелестя белесыми листьями. Я взглянул – и увидел два бумажных прямоугольника, как бы вставленных перпендикулярно друг в друга. Пересечения составляли полноценный квадрат, а снизу и справа торчали два одинаковых остатка.

Телекинезом единорожка отогнула эти остатки. И в итоге получился самый обычный квадрат, как и сделанный мною, но без линии по диагонали.

— Можно получить квадрат и так, — сказала Твайлайт без всякой перемены в лице.

Я взял этот квадрат из двух листов бумаги и рассмотрел. Хех. Меня даже не удивляет это.

— Молодец… — тихо протянул я и положил квадрат на стол. – Неплохая мысль…

Единорожка промолчала. Мы, кажется, тянем много времени. Этот вечер уже затянулся однообразными явлениями. Я устал. Нужен самый обычный отдых.

Эти мысли как будто оживили меня. Мои старые навыки искусно действовали руками – я несколько раз перегнул складку между квадратом и остатком на моём листе, а потом аккуратно оторвал лишнюю часть бумаги и отложил её в сторону. Но когда я взглянул на Твайлайт, то был страшно удивлён её округлившимся глазам.

— Ты… так ровно разорвал бумагу? – проговорила она, поднося к глазам волокнистый оборванный край новосделанного квадрата.

В моей голове всплыл вопрос – и я произнёс, не подумав:

— Твайлайт, у вас в Эквестрии есть бумага? – и как только осознал всю глупость этих слов, сказал: — Конечно, есть, о чём я… Она у вас различных видов? Или одна на все, как в твоих книгах?

Похоже, где-то я дал осечку в своих вопросах и поступках. С выражением лица Твайлайт что-то не совсем то. Слишком много изумлений в секунду.

— Ну… То есть, у нас, да, она различных видов. В основном мы применяем кантерлотскую бумагу, сделанную из размешанных в воде листвы и опилок.

Глаза у меня автоматически вылезли на лоб.

— Из листвы и опилок?

— И тех, и других у нас набирается достаточно. Ах, да, — она улыбнулась. – Я говорю об осенней листве. Пони не так уж давно нашли ей хорошее применение. Раньше её просто выбрасывали или уничтожали магическим путём.

Листва и опилки. В итоге, мне кажется, должна получится тёмно-коричневая масса. А между прочим, из неё делали те жёлтые листы для книги, которую я держал в руках. Жёлтые, как и всякая нормальная старая бумага.

— Много у этого бумажного производства секретов?

— Очень много. Я даже не знаю, где он находится, а пересказать и половины «рецепта» хотя бы одного листа просто не смогу. Но будь у меня возможность, я бы ею воспользовалась.

Загадка, однако. Ладно… Зачем я вообще спрашивал о бумаге?

— Я тоже был бы не против узнать… В общем, считай этот прямолинейный разрыв фокусом оригами. Я научу тебя ему, но не прямо сейчас.

— Я и не хотела… Меня это поразило. Но… Ладно. Ты хотел что-то показать.

— Я? – я взглянул на квадрат в моих руках. Конечно. Я хотел… А, вспомнил. – Да, да… — я открыл книжку, порыскал в содержании и отыскал в разделе «Живой мир» список аж четырёх журавликов. Отыскав эти страницы, я с удивлением обнаружил, что классический журавль, оказывается, второй по счёту. Первым стояла какая-то ересь, можно так выразиться. Я освежил в памяти эту модельку и закрыл книжку.

— В оригами главный принцип – складывание. Единица оригами, единица, я бы сказал, модели – это складка, — сказал я, согнув лист по диагоналям, и принялся сгибать пополам. – В оригами много терминов, но ни один из них не имеет значение без складок. Поэтому чем оригами прелестно? Бумага и складки – вот что рождает самые разные фигуры с одного и того же квадрата.

— А тебе нравится оригами, — интонацией между вопросом и утверждением произнесла Твайлайт и умолкла. Поставлю на вопрос.

— Нравится. Это лёгкое дело – ты просто повторяешь за старыми изобретателями, выполняешь работу по инструкции. И кому-то она кажется трудной…

— Я люблю работу по инструкции.

Сказано это было, словно вынуто от души – тихо и трепетно. Я посмотрел Твайлайт в лицо. К тому времени я уже держал в руках базовую форму.

Единорожка не подавала каких-то лишних признаков. Слабость, мне так кажется.

— Любишь? – я ухмыльнулся и задумался. – Стабильность в выполнении, более доступное стремление к идеалу, больше возможности в размышлении над мелочами… Полезно работать по инструкциям.

Твайлайт уже закрепила взгляд на моих руках, старательно, но быстро делавших складки на бумаге.

— Ты наизусть помнишь эту… модель? – долго думая над словом «модель» и не отводя глаз, спросила единорожка.

— Да, помню. Эта модель классическая, а не помнить таковые и хранить книгу по оригами дома – высшая степень лени. Или же плохой памяти.

— А чем отличается классическая модель от… неклассической?

Я задумался.

— У этих моделей свойство народного творчества…

— Их придумывали и изменяли из поколения в поколение?

Я взглянул на Твайлайт. Её мысли заставляют самому представить разные фантастические комбинации.

— Нет. Никто не знает их автора. В точности не знает. Хотя бы эта, — я показал на недоделанную работу в руках. – Её придумали, наверное, тысячелетие назад. Может, позже, а может, и раньше. Очень древняя модель.

Единорожка умолкла. Хм… Не помню, чтобы кому-то я рассказывал о подобных вещах. Никто не интересовался, а почему модели оригами бывают классическими. Интересная реакция.

— Не помнить классические модели… Но ведь ты долго не делал их?

— Довольно долго.

Хотя я это не знаю.

— И всё же ты помнишь. Как мне казалось, ты долгое время не доставал эту книгу, — Твайлайт на миг взглянула на миниатюрный томик и поводила по нему копытом.

— У меня хорошая память, — улыбнулся я.

Наступило молчание, но вовсе не неловкое. Я иногда издавал звуки, когда нужно было аккуратнейшим образом согнуть по диагонали уголок. Твайлайт смотрела на мои руки, а я, улучив этот редкий момент, смотрел на Твайлайт. Есть у меня одно средство против скуки, которое часто приходится использовать. Я высматриваю в лицах и других частях тела людей мелкие детали. В основном мой объект исследования я сам, потому что многие слишком часто подмечают упирающийся в них взгляд.

Сейчас особой, мелочи в которой я выуживал одну за другой, была Твайлайт. На этой светло-фиолетовой мордочке не было лишних морщинок, как у самой обычной молодой девушки. Нос, ноздри которого, две маленькие щёлочки, мило расширялись во вдохе. Твайлайт порой в нетерпении облизывала губы, то закрывая, то открывая рот, и обнажая нижний ряд маленьких зубов. А ведь губы у неё темнее, чем вся мордочка. Глаза, чуть прищуренные, практически не двигались, лишь моргали. С моего расстояния можно было даже разглядеть границы тёмной насыщенной влажным фиолетовым цветом радужки. Они были больше человеческих, наверное, раза в три, а то и больше. За такое-то время я уже привык, но сейчас понимаю, что это даже может напугать. Может, но это не происходит. Красота решает всё.

Чёлка почти не шевелилась, пряча часть глаза. Среди гладких локон выглядывал рог со скругленным окончанием, овитый спиралью. При каждом её колдовстве самый яркий центр всегда появлялся прямо на этом окончании, но я никак не мог приметить, есть ли там что-нибудь или нет. Грива скрывала за собой почти всю шею, едва достигая ноги. Твайлайт имела способность перебрасывать её каждый раз на сторону собеседника, так что голую шею мне удавалось видеть очень редко. Всё тело единорожки нетерпеливо и ожидающе покачивалось, мускулы на ногах напрягались и расслаблялись. Только хвост умудрялся оставаться недвижимым.

Я взял фигурку за два «крыла» и потянул их. Пирамидальный «горб» расширился, его вершина стала плоской. Я взял модельку за нижнюю часть и поправил её голову и хвост.

Журавлик.

— Ух ты, — Твайлайт приняла результат моих работ в копыта. Журавля она держала аккуратно и рассматривала его детали, иногда вплотную придвигая лицо, пока оно не коснётся бумажной птицы. Мой взгляд плавно оттёк в сторону, а в голову наплыли воспоминания… Помню, было время, когда оригами имело для меня большее значение, чем сейчас. Тогда у меня уже была эта маленькая книжка. Я помню, как брал из неё самые разные фигурки. Позже я приобретал алгоритмы новых моделей из чужих источников, в которых встречались воистину редчайшие по своей задумке экземпляры… О, помню, как другие брали мои творения и так же, так же глядели на них, как на диковинку…

— Очень красиво. Могу я попробовать? – в её глазах нетрудно было прочитать оживившийся интерес. Они как будто не предполагали отказа.

— Конечно, можешь…

Сделанный мною журавлик уже стоял рядом. Светлые воспоминания смешались с мрачными. Журавлик. Нет, сегодня прошлое не может жить. Оно ушло. Ушло безвозвратно, и именно это мне было нужно.

А Твайлайт тем временем уже держала в одном волшебном облаке книгу, а в другом – лист бумаги, на котором был виден свёрнутый по диагонали квадрат, а излишек бумаги нещадно гнулся и разгибался. Единорожка легко оторвала его – и квадрат начал безумно быстро вращаться в воздухе, шелестя своими бумажными краями.

Твайлайт работала молча – а я едва успевал подмечать, на каком она шаге. И стоило мне хорошо присмотреться, как пугающе резкие вращения завершились, и готовый журавлик мягко опустился на стол. Я взял его и осмотрел. Складки были сделаны ровно и точно, это можно было увидеть везде. Я пощупал их. Мощные. Как будто их по десять раз приглаживали линейкой. Растянула только Твайлайт этого журавлика слабо – но это была мелочь.

Мне бы удивиться – но это не произошло.

— Сделано замечательно. Для первого раза. Но магией это может сделать каждый, — я, натянув маску снисходительности, положил модельку на стол. Рядом с моей она выглядела как со станка – ни единой лишней вмятины.

— Даже ты? – прищурилась Твайлайт.

— Естественно, — ответил улыбкой я. – Меньше чем за полминуты.

Мне ещё никогда не доводилось рассчитывать свои возможные способности в телекинезе, но что-то подсказывало, что я безоговорочно был бы мастером.

— И чем прикажешь работать, как не магией? – произнесла она и почти сразу, словно уже зная ответ на вопрос, опустила свой взгляд. Твайлайт пошевелила копытами, поглядела на них с исследовательским интересом и задумчивостью. Голос она подала только спустя пару минут. — Но копыта всё-таки не руки.

На мгновение мне показалось, что это плохая, даже жестокая по отношению к Твайлайт идея. Чего это я? Да если она будет работать копытами, ей придётся запастись большим терпением. Один только журавлик может забрать у неё полчаса и больше. Некоторые люди не способны творить классические модели своими пальчиками, а пони с копытами – дело гиблое… Но…

Но сказанного не воротишь. Сказанного не воротишь…

— Хороший повод проверить, чем они «не руки».

— Издеваешься? – горько произнесла Твайлайт и притянула копытом один лист. Она зацепилась за его короткий край и попыталась пригнуть его к другому, как обычно нужно делать для создания квадрата. Есть у неё необычное свойство копыта – какой-то локальный телекинез. Даже если бы лошади вдруг заговорили и начали приводить серьёзные доводы к бездоказанности теории струн, даже тогда бы они не смогли так работать своими копытами. Предметы словно притягиваются к окончаниям ног Твайлайт. И, при некоторых случаях, они могут даже сменять позицию. Иногда единорожка говорила, что самый лёгкий для неё способ держать вещи – это держать в зубах. Она говорила так и когда использовала телекинез… И когда использовала копыта.

— А квадрат магией можно сделать? – совсем жалостливо спросила Твайлайт.

— Можно. Но не нужно, — улыбнулся я.

— И зачем я только решилась… — пробормотала единорожка, всё ещё пытаясь прижать край. Похоже, у неё это получилось – она начала делать складку… И заметила, что она проходит криво.

— Дискордья... – услышал я начало фразы, конец которой до меня не дошёл.

Чёрт.

А это надолго.

Твайлайт отодвинула тарелку с супом в сторону и начала основательно целиться. У нас ведь суп ожидает уже почти десять минут. И чай. Я опробовал ложку бульона. Тёплый и одновременно прохладный. Нужно погреть.

---

— Давай последний раз, и на этом закончим. Уже поздно, — я взглянул на часы и объявил: — Почти половина одиннадцатого. Кое-кому завтра вставать ни свет ни заря.

— Последний, — согласилась Твайлайт. – Я и сама устала. Готовься.

Последний раз. Как сладко раз за разом думать одним этим словом – «последний». Неожиданно обретаются новые силы, хочется сделать намного лучше, чем было до этого. Я встал чуть поближе к стене, для полной безопасности. И хоть все предыдущие попытки не кончались неприятными последствиями, капля осторожности никогда не шла во вред.

— Я приготовилась, — объявила Твайлайт и добавила после паузы: — Лови меня.

Поймаю.

У этого… можно выразиться, упражнения есть замечательный элемент неожиданности. Стоишь, ждёшь, ждёшь… И тут…

Внезапно громкий магический «втух» заставил меня вздрогнуть. Не успел я осознать происходящее, как в мои раскинутые руки прилетело… тело, и я свёл ладони. Поводя руками, я понял, что прилетело оно грудью.

— Приземлилась, — засмеялась единорожка. – Но не надо было так торопиться.

— Не надо было, — я сдвинулся с кровати, встав на ноги. – Любое неверное движение – и тебя унесёт не туда. И с намного более страшной силой.

— Ага…

— Как подушку, — вставил я, и мы рассмеялись.

Когда я побрёл, уже не имея на этот день целей, кроме как помыться и лечь спать, ноги отяжелели, глаза стало всё труднее держать. И тем не менее, настроение моё уже ничто не могло испортить. Свобода – вот она, свобода.

И я просто упал на диван. Грохнулся. Свалился. Припокрывалился. Просто прелестное занятие, придумывать синонимы к несинонимичному слову, приправляя его невозможными в речи словами. Спустя несколько десятков минут мозг кипит, ты зол, и лучший выход – спать.

Твайлайт тихонько вышла из тёмной спальни. Свет мы в ней уже не включали – не хотели создавать лишний свет. В этом мы с единорожкой всегда были в согласии. Она, не сводя с дивана взгляда, добралась до него и уселась рядом со мной.

Мы сидели в молчании. Держать его было совсем не неловко. Наоборот, хотелось, чтобы оно не кончалось и чтобы только лёгкий ветер, шелестевший тюлью, нарушал застывшую в воздухе тишину…

— Тяжёлый был день, — первая произнесла Твайлайт. – Не помню, чтобы так утомлялась.

— Обычно после всякой работы устаёшь именно так, — произнёс я. – Как же замечательно, когда это происходит в единственный выходной…

Единорожка взглянула мне в лицо, но встретила только улыбку.

— Прости, — скромно улыбнулась она. – Я и тебя утомила тоже. Спасибо за помощь.

— Всегда рад помочь, — кивнул я. Снова воцарилась тишина, и уже я пошёл против неё: — Ловить руками единорожек имело свою прелесть.

— Эй! – копытом она легонько стукнула меня по бедру.

— Да и принимать животом самые разные элементы интерьера, — улыбаясь вовсю, продолжал я, — мне тоже понравилось. Не каждый день такое происходит.

— После третьего раза я уже подумала, что ты сошёл с ума. Но потом я поняла, что…

-…с ума я сошёл давно, верно? – договорил за неё я.

— Нет. Я поняла, что ты просто очень хорошо помогаешь. И я ещё раз искренне благодарна за это, — легко сказала она, ткнув копыто мне в грудь.

— Помогал я только с того момента, как та кружка поразила одно моё уязвимое место. До этого у меня была роль декорации.

— Если и так, то хотя бы говорящей декорации.

— Болтливой.

— Разговорчивой.

— Куда ни взгляни, я везде хорош, — ухмыльнулся я.

— Ну почему? Мне прочесть список того, чем ты не хорош?

— Пожалуй, не надо. Я сам его прекрасно знаю.

И опять мы умолкли. Я сменил положение, плотнее соединившись с диваном спина к спине, и расслабился. Твайлайт тоже зашевелилась. Она села ближе к спинке дивана. Сейчас, когда она располагается на своём, прости Господи, крупе, мы практически равны ростом. Единорожка, серьёзными глазами, глазами привыкшей сидеть в себе и в своих мыслях личности глядя в пустоту, держала голову прямо. Хорошая осанка. Помнится, Твайлайт порой делала замечания насчёт моей привычки сгибаться и кривиться, когда я занят чем-то за столом. Было кого слушать.

— Завтра опять идти работать. Твайлайт, кажется, ты не рассказывала о работе в Эквестрии…

— А ты однажды спрашивал. Я помню, — её лицо оставалось серым.

— Да? – удивился я. Когда это я успел? – И что ты поведала?

— Ну… ничего полезного. Что помнила тогда, то и говорила. Да даже сейчас мне нечего рассказывать.

— Как нечего? О работе всегда есть что рассказать. Гм? Всегда, — как будто потеряв на миг контроль телом, я коснулся рукой плеча Твайлайт. Та немного пошевелилась.

— Если сравнивать Землю и Эквестрию, то во второй не найдётся такой информации, как у первой. У нас хобби идёт совместно с работой, но порой и не идёт. На Земле всё совсем по-другому.

— На Земле вообще всё по-другому, начиная от цвета небес.

Твайлайт недоумённо взглянула на меня, но спрашивать и уточнять, по-видимому, не решилась.

— Нет, просто разница велика не в нашу пользу. Вот и всё.

— Другими словами, работа в Эквестрии что магия на Земле. Если и существует, то только в преданиях.

— Да нет! – взмахнула копытом единорожка. – Ты всё неправильно понял… Или я. Я начинаю глупеть.

— Засыпать. Я тоже начинаю, — сказал я и показательно зевнул.

— И о чём только можно говорить, когда хочется взять и приложить свою голову к подушке?

— О том, как было бы хорошо приложить голову к подушке.

Её улыбка, улыбка позабавленной девушки, представилась мне.

— Шутник.

Я засмеялся – и впервые очень сильно захотел неловкого молчания. Мы просто пытаемся защититься друг от друга словами, с трудом вытягивая их и дополняя ими стену, разделяющую нас. Почему я понял это лишь сейчас? Хех… Простые истины порой приходят как снег на голову. Как ты к ним отнесёшься – другой вопрос.

Поглядываю я сейчас на Твайлайт и понимаю, что она немного паникует. Слов нет, нечем обороняться. Стена рушится. Что делать? Противник проникает на нашу территорию, скоро он будет здесь. Почему бы и не паниковать?..

А ведь странно. За стеной стоит вовсе не противник, и, думаю, даже не союзник. Это кто-то сторонний, неизвестный. От его лагеря доносятся не слыханные ранее звуки, совершенно другой язык, который кто-то интуитивно понимает, а кто-то содрогается от его слов. Чужое место. Противник ли это?

Нет. Нет, это не противник, не враг. Враг – это твой страх и твоя узкость. Они оба шепчут тебе злые советы и дрянные слова. А на самом деле там, за стеной, стоит, наверное, такое же существо, как и…

Когда моего тела коснулось что-то тёплое, я едва не содрогнулся. Замер. Это только…

Твайлайт.

Её голова лежала на моём плече, как если бы она была чьей-то рукой. Кожей я ощущал скулы и попеременно напрягающиеся жевательные мышцы на щеке единорожки. И тепло. Конечно же, тепло. Его я никак не мог не замечать.

Я замер, сделался статуей. Мягкой статуей – на чистый камень никто не захочет положить голову. Свободная моя рука потянулась к волосам Твайлайт, прошлась по ним до корней, таких же тёплых, как и вся единорожка. Не так уж и… невообразимо ощущается этот близкий контакт, когда ты трезв. Внутри как будто разлетаются искры миниатюрного фейерверка, летящие по всему телу от каждого касания к близкому тебе существу. Пальцы начали гладить головёнку Твайлайт. Она молчала и не двигалась.

А может, она вовсе не боялась прорыва чужаков. Она была в мучительной нерешительности. Ей самой хотелось сломать стену. Может, так оно и есть. Да, пусть будет так, и забудем эту абстрактную стену.

Не хочется думать о лишнем.

Дышали мы едва-едва. Ветер скользил по нам обоим. Рукой, работавшей подушкой для Твайлайт, я, не потревожив покоя её нежной головы, обхватил единорожку сбоку. Опять тепло. Знаете, я начинаю чувствовать одиночество и близость телом. Но это не сейчас. Я и об этом не хочу говорить.

— Ты моя… — пробормотал я.

Зачем я это сказал? Сильно хотелось. Сильно хотелось доказать это самому себе, да и всему остальному в этом месте – она моя. Моя, и никто на неё не посягнёт. Я никому её не отдам, и я буду с ней всегда, если понадобится.

Какие мысли. Романтические, красивые. Нечасто я так задумываюсь. Не надо злоупотреблять.

Твайлайт потёрлась о моё плечо щекой и немного носом, простонав. От удовольствия. Мучительного удовольствия, которое жадно глотаешь, и в которое почему-то не веришь до конца. Те, кто живут жизнь на всю катушку, меньше всего верят в маленькое счастье.

Мои пальцы скользнули к её щекам и помяли их, помяли шею и виски. В конце концов, я просто обхватил голову единорожки ладонями, пальцами же массируя затылок. Никогда не думал, что это дастся мне легко. Что это, о чём я говорю? Трудно озвучить. Я посмотрел прямо в лицо Твайлайт.

Она тоже смотрела на моё лицо. Мы осматривали друг друга несколько секунд, а потом встретились взглядами. А ведь глаза преображаются, когда смотрят прямо на тебя. Не знаю, что, но нечто изменяется в них в это мгновение. Очень редкое зрелище. Каждый художник обязан видеть такой момент. Жаль, кисть не мой инструмент.

Её лицо становилось ближе и ближе ко мне. Она дышала – я чувствовал это. Ещё одно тепло, одно из неисчислимого множества. Очень близко сейчас она со мной. Очень близко…

В это мгновение движение остановилось. Лицо Твайлайт не поменялось, и всё же произошла перемена. Маленькая… но очень важная. Сильно важная.

— Нет… — прошептал я, касаясь её носом. И сильно, сильно прижал к себе. Но я просто обнял её, приложив разгорячённой рукой её лицо к своему. Щека к щеке. Да, она моя, и она со мной. Рядом. Этого слова мне не хватало.

Я ослабил руки. Единорожка глядела на меня. Есть ли в этом лице какая-то эмоция? Недоумение? Восхищение? Печаль? Или же сплошное счастье? Эта книга мне до сих пор не ясна.

— Ляжем. Ляжем спать, — произнёс я тихо.

Твайлайт что-то выдохнула, и это было похоже на «да». Я обхватил единорожку сильнее, крепче прижал к себе, чтобы она не смогла покинуть меня, и пошёл к спальне. Тот вечер, вечер музыки, я помню хорошо. Но смута мешает поверить, что тогда произошло почти всё то же самое, что и сейчас. Оно явно было – но всё казалось сном.

А сейчас я знаю – это всё не сон.

Кровать не готова. Мятое покрывало лежит как попало. Опять. Ногой я сдёрнул коричневатый плед на пол, другой ногой откинул одеяло. Как хрустальное изваяние, положил я Твайлайт в постель. Когда она расслабилась, я накрыл её одеялом.

И снова она молчит, и снова смотрит на меня. Ждёт чего-то. Смягчённая какой-то странной силой, она даже не пытается сказать что-нибудь. Вот, значит, как оно выглядит.

— Спокойной ночи, — я нагнулся над ней, поправляя одеяло. И вдруг понял. Эта мысль отозвалась букетом нового салюта где-то в правом боку. Я нагнулся ниже… И поцеловал её в щёку.

Мягкую, как бархат, и нежную, как взбитые сливки. И ещё тёплую, очень тёплую. Твайлайт глубоко вздохнула.

— Сладких снов, — сказал я и пошёл прочь из комнаты. Это больше, чем тяжёлый день. В одно мгновение я успел побывать и в тёмнейших глубинах мыслей, и на самых возвышенных местах, почти на небесах, всей моей жизни.

Я опомнился у стола кухни. Свет всё ещё горел в комнате, а за окном всё так же стояла безмолвной и нетронутой гладью тьма. Я направился к ванной. Вода смоет всё, что вытекло через край.

Около двери в ванную комнату с блаженным влажным воздухом я на мгновение остановился. Сердце билось сильно, но эта сила слабела. Руки горели не по норме – они всегда у меня холодные. Нет, не это меня беспокоит. Я положил ладонь на щёку.

Как будто одинакового жара… Это чувство… Странное чувство, особенно в этот момент. Да.. Гм.

Стыд.

---

Погляди. Окна закрыты. Их стёкла прочны. Иди. Не беги. Бежать некуда. Иди. Погляди. Впереди бесконечность. Одна лишь бесконечность. Не беги. Тебе не нужно бежать. Не останавливайся. Тьма идёт по пятам. Иди. Иди…

Погляди… Точка… В темноте свет… Точка в темноте. Ты не должен… Ты не должен идти… Ты не должен идти. Беги. Тьма за тобой. Беги. Света всё больше. Беги. Видишь. Ты видишь это. Беги. Ты добежишь. Слышишь. Ты слышишь… это…

Ты… чувствуешь… это…

— Вставай! Вставай, быстрее!

Я подпрыгнул и соскочил с дивана. Какого?.. Матерь Божья… Мать моя женщина…

Дрожь била по мне, словно меня поразило страшной лихорадкой. Я вспотел. Это совсем другая лихорадка.

Твайлайт стояла рядом и смотрела на меня. Это она.

— Проснулся. Давай, быстрее! Нам нужно выйти. На улицу!

Я посмотрел в окно. Темнота. Нет, часы, часы… Мои руки потянулись к зелёному свечению, задрожавшему, когда я взял его. Пришлось прищуриться, чтобы понять, который час. Почти д-двенадцать…

— Ну? Быстрее, быстрее!

— С-сейчас… С-сейчас…

Меня ужасно содрогало. Боже мой, Боже мой! В панике я начал вращать головой в поисках одежды. Шорты на диване. Р-рубашка… Рубашка, выглядывающая из-за двери шкафа… Куртка ещё висит на вешалке…

Единорожка быстрее тени витала во тьме. Я не успевал за ней взглядом. Фиолетовые облачка поднимались вверх то там то сям и следовали за скользящим под светом существом. Господи… Куда её разнесло? Куда? Куда на ночь глядя?

Шорты были на мне, рубашку я натягивал. Дрожь начала сходить на нет, в голове прояснялось. Что-то определённо важное у Твайлайт. Что-то. Нужно узнать.

Но единорожка как будто пропала. Больше нигде спокойствие мрака не нарушало беспокойное движение. Я рванулся к гостиной. Твайлайт стояла там и встретила меня ожидающим взглядом. Её голова подёргивалась от какого-то напряжения, может, тоже беспокойства. Испуга.

— Мы не должны медлить, — произнесла она. Она говорила быстро, командно. Только забрезжил свет около замка, железо громко стукнулось, и дверь открылась. Мой взгляд зацепился за торчащие из-под обувной тумбочки сланцы. Всего лишь выйти. Я быстро выдернул их одними ступнями и одел. Твайлайт уже стояла на лестничной площадке. Я выскочил из квартиры за ней – и она понеслась вниз по лестнице.

Чёрт бы её подрал!

Я прикрыл дверь и побежал за ней вдогонку. Далеко она не убежала – спустя этаж я оказался рядом с ней.

— Куда мы спешим, Твайлайт?! – стараясь не сильно кричать, вопросил я.

— Я всё поняла, — произнесла в ответ единорожка, не глядя на меня, но чуть замедлившись. – Проснулась и поняла. Это очень легко. И я знаю, что нужно делать.

— Постой… Постой! – я остановил её. Мы уже успели добраться до второго этажа. Твайлайт остановилась и испытующе, дёргано посмотрела на меня. – Ты хочешь уйти?

В спешке и во всей этой скоростной ситуации я не мог сказать другого.

— Я знаю, как это сделать, — качая в так словам головой, как будто пытаясь доказать это мне, ответила она. – Я могу это сделать. Мы не должны терять времени!

И она побежала вниз. Меня охватила паника. Настоящая паника. Она выбегает на улицу! Пусть на дворе ночь, но это риск! Это страшный риск! И она хочет… Она уже хочет испытать свои замыслы!

Я снова сорвался за ней. Нет, нельзя её отпускать. Её нужно остановить. Остановить и, если надо, силой затащить обратно!

Когда я достиг выхода из подъезда, я обнаружил дверь распахнутой. Твайлайт стояла на крыльце подъезда, как заворожённая. Первый вдох настоящего воздуха на настоящей городской земле. Асфальте.

Это шанс.

Я оказался позади неё и положил руку ей на спину.

— Твайлайт, здесь будут люди. Ты не можешь здесь ходить…

— Где ты нашёл меня? Где эта… мусорка? – требовательно произнесла она.

Мусорка. Важный элемент. Он нужен ей.

— В той стороне, — почти рефлекторно указал я на нужное направление. – Но ты не пройдёшь. Там…

— Да. Люди, — сказала она и отвернулась по указанному направлению. – Это место – центр мягкости…

— Что? – только и произнёс я, но Твайлайт продолжила:

— Точка разрушенной ткани пространства. Ткань всегда регенерируется, но остаётся шрам… Рана… Самая уязвимая для проникновения точка, — она опять посмотрела на меня. – Туда. Туда нам нужно.

На мгновение я вспомнил все тёмные пути, где можно было бы пройти. Там не должно быть случайных прохожих. И мы могли бы… Нет. Я потакаю ей. Я иду на поводу её мыслей, я не должен этого делать! Но всё же…

Всё же…

Всё же и я начинаю сходить с ума…

Взгляд Твайлайт устремился в сторону злосчастной мусорки. Туда, откуда она и пришла…

— Придётся.

Эти слова она произнесла тихо, но я отчётливо их услышал. Её голова слегка нагнулась, Твайлайт напряглась. Я не успел понять происходящее и просто отдёрнул руку, чтобы схватить её. Но только я развёл руки для широкого охвата – единорожка беззвучно исчезла.

Всё внутри как будто оледенело.

Глава XII. О них сказал притчу

Когда узнали, что в его адресе было четыре точки, все насторожились...

От автора: "Изначально двенадцатая глава включала себя и следующую, тринадцатую, однако её размер в результате был слишком огромен для одной главы. По этой причине мне пришлось разделить её пополам. Если вы хотите полностью сохранить задумку автора, советую вам прочитать следующую главу сразу после окончания этой".

Бежать.

В эти мгновения никакая другая мысль не лезла в мою голову.

Никогда раньше я не осознавал путь до ближайших мусорных баков настолько ясно и чётко.

На улице никого не было. Лишь одна машина прошмыгнула передо мной за секунду до того, как я несколькими прыжками пересёк дорогу.

Об усталости не могло быть и речи. Редкая мысль, направленная на устающие ноги, заставляла только ускоряться и ускоряться, нестись вперёд и только вперёд.

Но как долго тянулось время…

Остановиться мне помог какой-то камень и стена дома. Я запнулся и, не успев повернуть направо дальше к мусорке, впечатался всей своей массой в испещрённую мелкими камушками стену. Это заставило меня… замедлить свой темп.

Неплохой забег. Если мои оценки, возбуждённые суетой, не врут, я пронёсся почти весь путь. Но что претерпевают мои лёгкие и моё сердце, говорит о невероятной для меня скорости. Я взглянул на часы. Нужно было время засечь.

Мысли вернулись на своё место, и вновь проснулось беспокойство. Твайлайт… Я опять побежал, только медленней, продолжая путь. За поворотом уже должна появиться площадка, а за ней… Да, вот она. Мусорка.

Я остановился на пару мгновений и замер. Не должен двигаться. Взгляд заскользил по всей территории, которую я мог охватить глазами. Никакого движения. Ничто не шевелится. В эту ночь даже ветер не решился гулять по улицам.

Всё ещё никакого движения. Я сорвался со своего места по направлению к бакам. Поворачивая к открытой стороне, я заметил какой-то низкий объект, стоявший около огромных и уже полных металлических мусорных ёмкостей… Это…

Собака.

Меня бегущего она только испугалась. Что не помешало ей встать в боевую стойку и зарычать. Я остановился. Что на этот счёт говорят пособия по безопасности жизнедеятельности?

Ну, не делать лишних движений – это я знаю точно.

А остальное вовремя забыл.

Спиной я начал медленно отступать в сторону ближайшего двора. Теперь я кое-что вспомнил. Это ведь та самая собака. Серьёзно. Я её умудрился запомнить. Я уже несколько раз видел её и после Нового года, когда нашёл Твайлайт… А сейчас она опять передо мной. Какая ирония.

Псина залаяла, но потом прекратила, остановив свои глаза на мне, уходящем всё дальше и дальше. Обычная дворняжка, не больше, не меньше. Шерсть оттенков чёрного и грязно-жёлтого с преобладанием последнего. Не рваться. Она не похожа на дикого зверя, это точно, да только и милые птахи могут больно поклевать…

Собака уже не двигалась, я тоже остановился, как вдруг услышал шорох справа. В этой тишине можно было расслышать дыхание живого существа в радиусе, наверное, метров четырёх… В насаждениях низких деревьев замелькал фиолетовый цвет. Пара мгновений, и Твайлайт вышла на дорогу и начала вращать головой.

— Так вот где… — она умолкла, когда увидела собаку. Так. Не нужно, Твайлайт. Я, поглядывая на дворнягу, по кривой пошёл к единорожке. Надо отдать ей должное – глаза её не выдавали ужаса или страха, они просто твёрдо упирались в собачонку. Твайлайт не издала ни звука, не сделала ни единого движения. Мне не составило труда оказаться рядом с ней.

— Спокойно, — произнёс я и повернулся к собаке.

Может, я её напугал, и она охвачена в большей степени страхом. Осторожная собака. А если это пёс? Ну, дело от того не меняется.

Но можно поэкспериментировать.

Я дёрнулся и, сделав шаг в сторону собаки, топнул ногой. От неожиданности она вздрогнула и отошла назад, пригнувшись. Больше страха. Я сделал ещё один такой шаг, и псина снова отступила, постепенно осознавая, что сдаёт позиции. Тогда я уже зашагал к ней. Дворняга окончательно потеряла решительность и побежала прочь. Но остановилась неподалёку.

Она нам больше не помешает.

Я повернулся. Единорожка медленно шла за мной и остановилась.

— Всё?

Как много можно поместить всего в одно слово.

— Всё, — произнёс я и вдобавок кивнул. Твайлайт уже легко подошла к мусорным бакам. Она молчала, и я спросил: — Прилетела прямо-таки сюда?

— Туда, — единорожка указала на растительность, из которой вышла пару минут назад. – Как только появилась, врезалась во что-то… В этот дом, наверное, — добавила она, глядя на пятиэтажку, высившуюся ближе всего к нам. – Вокруг темнота, в голове муть, по лицу хлещут ветки… А это какие-то несколько деревьев.

Окна почти всех домов были темны, некоторые синели от свечения мониторов и телевизоров, другие, очень редкие, горели привычным жёлтым или белым цветом ламп. В третьих окнах, а вернее в третьем, дальнем, вообще царила светозелень. Окон со светом было очень мало, и все они были разбросаны. В нашей местности люди по ночам гуляют…

Я осмотрелся. Как и всегда, мусорку освещает один слабый фонарь. Остальная территория площадки, на удивление, была охвачена густым мраком, сквозь который проглядывали светящиеся глаза домов.

Мусорка – удобное место для дел, требующих меньше лишних глаз. Здесь это свойство достигает высот.

Я поглядел на Твайлайт. Итак, мы здесь. Там, где началась эта невероятная история. Мы здесь, и это должно было быть так.

И сейчас наступает кульминация.

Я подошёл ближе к единорожке, не сдвинувшейся с места ни на шаг. Только сейчас я обратил внимание на сумку на её спине. Да, на ту самую сумку для пони. Забавно Твайлайт выглядит с нею. Судя по размеру сумки, она уложила в неё не только свои книги.

— Что ты собираешься делать? – спросил я.

Твайлайт ответила не сразу. Слова донеслись, когда она пошла за баки. Туда, где всегда складывали стёкла.

— Я хочу переместиться в мой мир. Вот и всё, — сказала она, остановившись рядом с кучей стекла. С того дня она немного уменьшилась и пристала к стенке плотнее стараниями дворников, но она всё ещё хранит следы крови. Они не могли исчезнуть.

— И ты хочешь сделать это прямо здесь? – спросил я, обдумывая её предыдущие слова по поводу мусорки. Мусорка, кажется, какая-то точка ткани… Что-то разрушено…

— Прямо здесь, вот на этом месте, — она топнула копытом и вычертила маленький круг. – Здесь грани миров наиболее разреженны, — сумка встала на землю рядом с нами. Твайлайт вытянула из неё книгу. – Я буду колотить, если хочешь, долбить по ним, покуда они не сдадутся. Или не сдамся я. Но я сдаваться не собираюсь.

Неуютно было видеть её столь решительной. В ней чувствовалась сила, вставать на пути которой было бы себе дороже. Да и зачем это? Не пускать её в свой настоящий дом? Или же не дать ей убить себя одним неверным движением?

Можно держаться за второе. И опять я никак не могу увидеть в этом смысл…

Что-то тихо захрустело. Я увидел пачку грецких орехов, которые держала Твайлайт. От вида её хрустевшей орехами в этой ситуации улыбка сама поползла по моему лицу, хоть в полумраке её можно было и не увидеть…

— Я успела съесть несколько, ещё когда проснулась, — проглотив, сказала единорожка. – А потом взяла всю пачку. Думаю, они помогут в процессе работы.

— Помогут, — кивнул я и протянул ладонь. – Дай и мне, чтобы не на голодный желудок это наблюдать.

Несколько орехов прилетело ко мне в руку. Нет, больше, чем несколько… Намного больше… Я подставил вторую ладонь.

— Ешь больше, — произнесла Твайлайт. На её лице отражалась тяжёлая мысль.

Ох, как это трудно, не знать, что сейчас может произойти.

— Это будет… энер-го-затрат-но, — единорожка проговорила эти слова по слогам и усмехнулась. Она съела ещё несколько орехов и уткнулась в книгу.

Наступила тишина. Она буквально наступила на нас. На меня. Прижала мою душу к рёбрам, как к стенке, и давит, давит. Меня мучил один вопрос, и с каждой секундой мне всё меньше хотелось задавать его. Ведь исход ясен. Какой ещё может быть исход?

Твайлайт всё молчала и время от времени грызла орешки, а я отвернулся к темной стороне этого двора и тоже одна за одной поглощал орехи, чтобы как-то заглушить в себе тишину. На фоне тьмы появлялись различные образы. Всех не перечислить. Где-то в отдалении были слышны едущие по разным точкам города машины, кровь города. И больше никаких звуков. Двор молчит. Дома молчат. Я отвернулся и от них и просто закрыл глаза.

Слишком много печали. Наверное, мне просто хочется что-то чувствовать в этой атмосфере, кроме мучительного ожидания. Так ждут топора на шею преступники, обвинённые и павшие перед палачом. Но я же не преступник. Почему моё сердце скрепила такая же мука, тычущая остриём в нежную плоть и тикающая, как секундная стрелка?

Да понятно, почему. Ничто это сердце не жмёт, не от этого оно отзывается так больно. От сердца отрывают часть, бесполезную на деле, но настолько крепко прирастившуюся, что она кажется родной. И её даже не отрывают… Её тянут, медленно тянут.

Я зажмурился от тоски, безвкусной, водянистой и противной. Тьфу.

Тьфу.

Хоть бы это всё кончилось.

— Я начинаю, — объявила Твайлайт, лишь прошло ещё несколько минут. Её голос разорвал тишину, но гнёт остался. И всё же я вздрогнул. Мой взгляд остановился на единорожке. Она сложила книгу в сумку и стояла сейчас расставив копыта.

Мне хотелось что-то сказать, но не хватило сил пошевелить языком. Мой рот сковало железное молчание.

— Присядь… а-а… Вот сюда, — единорожка указала копытом на сырую землю рядом с кучей.

Стыдно быть такой куклой в чьих-то руках. Тряпкой. Да, вот именно, тряпкой. Да ещё и перед женским полом… Но кто сейчас ставит половые границы?

Я сел на указанное место. Сейчас она полезет обниматься, мы распрощаемся… Ну а потом всё закончится.

Вот и сказке конец, а кто…

Рог Твайлайт вдруг засветился. Единорожка закрыла глаза, вопреки всем моим предположениям. Что творится?

Секунда – паника. Другая секунда – непонимание. Третья как будто обрубила всю внешнюю информацию.

Магия исходила только из рога. Одна маленькая точка света в остальном мраке. Она затмила и по-ночному свинцовое небо, и квадратики окон вдалеке, и почву. Всё застилала темнота. Тьма.

Тьма.

Тьма и светло-фиолетовая точка в ней. Свечение вытягивало из мрака черты лица Твайлайт. Они казались неподвижными и... мёртвыми. Нет, каменными. Серыми и каменными. Её лицо было чистым изваянием – оно так и не изменилось.

Маленький кружок прямо передо мной… Это земля, ещё освещаемая земля. Кружок становится меньше, он темнеет… В нём перекликаются все оттенки от светло-голубого до фиолетового… А теперь мрачнее, мрачнее… Светлый серый… Он исчезает и исчезает…

Прошла, может быть, минута... Никаких звуков. Что вокруг происходит? Я открыл рот, чтобы произнести хотя бы слово и узнать, жив я ещё или уже мёртв, или ещё умираю, но воздух тяжело входил в лёгкие. Я хотел моргнуть, но веки не повиновались. Тело моё не повиновалось, руки словно таяли, ног не было. Воздух шёл всё медленней…

Я перестал чувствовать себя… А ничего уже не было. Ни окаменевшего лица Твайлайт, ни поглощаемого тьмой круга. Только точка чистого фиолетового света где-то в пространстве. Во всей этой тьме она казалась настоящей звездой, чей свет уходит в ничто.

Века могли пройти мимо, пока ты смотришь на эту звезду.

Она взрывается.

Вспышка.

Много света.

Тьма.

---

Тьма. Падаю. Свет. Падаю. Тьма. Падаю. Свет. Падаю.

Поверхность.

Я открыл глаза, вздрогнув от пронзившего всё тело испуга. И тут же закрыл – на чистом небе ярко светило Солнце, да и сами веки как будто были налиты свинцом. Господи… Я поводил рукой по поверхности. Земля. Обычная почва, только сухая.

Со стоном я положил обессилевшую голову набок. Не знаю, что произошло… Но это было внезапно… И, несомненно, изнурительно. Вокруг стояла… Нет, не тишина. Не обычная тишина. Не тишина – покой. Порой были слышны голоса, а то и целое пение птиц, шумел в листве деревьев ветер, и даже Солнце, хоть и светило во всю свою силу, не палило лежачего меня. Городского шума не было слышно – ни машин, ни топота ног. Наверное, раннее утро. Ясно, что не так с моей бодростью.

А вообще… Что произошло? Где Твайлайт? Мы были на мусорке, помню… А потом, кажется, она попыталась колдовать… И о последующем моя память молчит.

Но если я правильно осознаю́ своё положение, либо у неё не вышло, и мы (или один я) лежали на земле под звёздами всю ночь, либо у неё вышло… И я попросту оказался на слишком близком расстоянии. Но она сама, кажется, попросила меня сесть рядом?

Ах, чёрт… чёрт возьми… на эту туманную голову можно только писать песни а-ля «А муха тоже вертолёт»… Но не вспоминать важные вещи. Нужно встать.

Только вот я бы ещё полежал на свежей русской земле, пусть я и подобен бомжу. Похоже, лишней силы эта земля не дарует. Но надо вставать.

Нет, полежу ещё.

Ладно, поступим по обычаю. Давай, раз… два… три!

Я резко сел и, протерев глаза, открыл их.

Это не мусорка.

И это не мой город.

И, наверное, не мой материк. И не моя планета.

Меня окружал незнакомый пейзаж. Где-то по боку строем стояли деревья, то ли дубы, то ли баобабы, поросшие подобием лиан, то ли иная низкая и густая растительность. Лес, надо полагать. Прямо передо мной стояла пара необычных домиков – два этажа, оконца, обрамлённые бордовыми дугами, и крыша из чистой жёлтой соломы. Толсто уложенной соломы.

Левее вдаль уходила дорога с редкими камнями, гладкими на вид. Похоже, на этой дороге я и сижу. Я повернулся налево. Вдалеке была видна гора, из которой вырастало… Вырастал… Ох ты…

«Его всегда легко можно увидеть на рассвете – Солнце встаёт как раз за ним. Нигде в Эквестрии нет настолько древней и невероятной постройки. Думаю, он не просто в корне содержит магию – он живёт на ней…»

Кантерлот.

Вот, значит, как выглядит он на самом деле. Многобашенная цитадель как вторая голова горы, как её ровное продолжение. Твайлайт говорила, рядом с этим городом есть водопад – но отсюда он не был виден.

Я снова оглядел удививший меня пейзаж. Конечно.

Это всё – Эквестрия. Я в Эквестрии.

Мне захотелось улыбнуться во весь рот. Что бы Твайлайт не пыталась тогда сделать, у неё это получилось. Я здесь. Но где…

Из моей груди резко вырвался какой-то чёрный предмет. Я вздрогнул от неожиданности и почти вскрикнул, но так этого и не сделал. Мои глаза тут же затмила чёрная пелена. Все ощущения остались прежними. Я боялся пошевелиться. Чернь покинула мой взгляд… и пошла дальше. У этой чёрной массы были ноги, был хвост… и голова.

Это был пони. Чёрный пони.

И он… прошёл сквозь меня?

Я вскочил на ноги и подбежал к чёрному с пепельными волосами… пегасу. Он глядел куда-то вперёд. Я помахал перед его лицом руками, но реакции не было никакой. Спустя несколько секунд ничего не поменялось. Тогда я рискнул и встал прямо перед ним.

Он остановился.

Чёрный пегас нахмурился и начал поднимать глаза выше и выше. Что-то здесь странное. Что-то, мне кажется, непривычное я вижу… Не знаю, что. Какую-то мелочь…

Пегас расправил крылья – и сорвался буквально в меня. Никакие чувства, кроме зрения, не могли сказать мне об этом. Спустя мгновение его уже не было. Я развернулся и увидел, как чёрная точка уходила ввысь всё дальше и дальше, к группе облаков, выделявшихся на фоне синего неба.

Итак, я невидимка. Я призрак.

Но я хотя бы слышу и вижу. Я шмыгнул носом. Нет, запахи не чуются. И раз уж объекты падают сквозь пальцы, то нечего говорить об осязании. Но… Земля. Сквозь неё я не прохожу. Слишком плотная среда? Наверное. Стало быть, слух, зрение… И всё.

Замечательно. Голодный и бесчувственный призрак. Да я даже не уверен, настоящий ли у меня голод. Я поводил пальцами по одежде. Одет я был хотя бы по погоде – рубашка и шорты, да сланцы на ногах. Но что для меня сейчас значит погода?

Правильно – ничего. А я со своими новыми способностями теперь могу наплевать на стены, глазеть на чудеса природы и на кобылок, моющихся в душе… Если таковые здесь есть. Я могу вообще покончить с одеждой – зачем она мертвецу, которому холод и жара понятия уже воображаемые?

Я потряс головой и сел на землю, благо она единственное, что сопротивляется моей бесплотности. И не факт, что надолго… Не те мысли в моей голове. Я имею серьёзный риск пробыть привидением до конца своих дней, которого может и не быть. А вдруг я буду призраком только некоторое время? Вдруг на место назначения прибыла только… душа, например, а тело ещё доставляется? Или оно, так сказать, повредилось в дороге. Тогда если умрёт призрак, умрёт и всё остальное…

Я вдохнул, сражаясь с наплывающей дурнотой. Не очень хорошие новости…

— Слава Селестии! Это ты!

Ни разу этот голос не казался мне таким громким и, главное, звонким. Когда я умру и потом по стечению обстоятельств случайно воскресну из мёртвых, то первым услышу именно его.

Я развернулся… и поначалу ничего не увидел. У меня даже схватилось что-то от резкого разочарования. Но потом до меня донёсся топот, и это была фиолетовая единорожка… И кто-то за ней…

— Я уже думала, ты где-то застрял, — Твайлайт, делая глубокие вдохи после пробежки, оказалась рядом со мной. – Но всё… обошлось… Рэйнбоу, Пинки, быстрей!

Мои глаза приковались к двум, как выяснилось, спутницам единорожки. Рэйнбоу и Пинки… Рэйнбоу Дэш и Пинки Пай. Угадать, кто есть кто, было нетрудно. Пегас, а вернее сказать, пегаска скорее настигла нас и встала на копыта рядом с Твайлайт. Её грива действительно блистала красками радуги – да такими яркими и насыщенными, что просто хочется улыбнуться от удовлетворения. Её тело было явно спортивней: кое-где на ногах виднелся рельеф мускул. Такая форма шла под стать её лицу, энергичному и живому, которое в данный момент выражало только полное недоумение.

— Твайлайт, — о, а голос и вовсе завершает всю эту картину сильного представителя слабого пола, – что происходит? Ты тащишь меня сюда и встаёшь посреди дороги где-то… Где-то на краю Понивилля! — какой-то он… слегка надрывистый, или мне кажется? – Это странная шутка. Очень странная.

Очевидно, и для неё я невидим. Твайлайт посмотрела на меня, а потом на Рэйнбоу Дэш. К тому времени вторая пони, Пинки Пай, подтянулась к нам. Розовая и полная пышностей в гриве, прыгающая и улыбающаяся. Почему-то мне кажется, что это имя всегда ей шло. И голос у неё…

— Где? Где? Что здесь? – конечно, то, что нужно. — Это сюрприз? Я должна закрыть глаза?

— Разве ты не видишь… его? – Твайлайт потянула ко мне копыто, надеясь задеть меня, но конечность ушла в куда-то внутрь моей бесплотной массы. Ещё больше удивления её лицу.

— Её – вижу, — пегаска указала копытом куда-то сквозь моё тело. Позади меня прыгала, рассуждая сама с собой, Пинки. Я вдруг протёр глаза. Чёрт возьми, я стою в окружении говорящих пони. А эмоций у меня как у камня, да и тот бы рассыпался в песок.

Из моей груди вылетела розовая масса и продолжила прыгать дальше. В этот раз я не вскрикнул, но передёрнулся. Твайлайт пробормотала:

— И ты его не видишь… А ты вообще есть? – повышенным голосом, глядя на меня, спросила единорожка.

Я улыбнулся, развёл руками и хотел сказать нечто в духе «Нет, я твой плод фантазий» или «Сейчас я дам тебе две таблетки…», но внезапно понял, что не скажу. Слова не лезли на язык. Я открыл рот, но сделать большее у меня не получилось.

Пару секунд мне было нетрудно запаниковать. Просто представьте, что ваш язык вдруг приклеился к нёбу, а голосовых связок словно бы и не было никогда. И никто не может понять ваше состояние. Но это глупая паника, и осознание ситуации пришло быстро. Я открыл рот и вдохнул. Это подействовало успокаивающе. Я попытался сказать хотя бы «а-а», но… просто не знал, как это делать. Как будто забыл. Для этого звука нужно открыть рот и пропустить сквозь голосовые связки воздух… Напрячь голосовые связки… и дышать.

Вышедший из моего рта звук напоминал вздох мертвеца. Я могу издавать звуки? Наверное, только я их и могу слышать. Итак… Нет речи. Что там идёт за речью?

Жесты.

Я взглянул на Твайлайт и сначала показал на рот, а потом ладонями сделал крест. Для твёрдости я даже ими пристукнул (но какое это имело значение, когда ты призрак?).

— Ты… — задумчиво проговорила единорожка. – Ты не можешь говорить?

Хоть с этим нет проблем. Я кивнул.

— Хм… — она пару секунд пустым взглядом смотрела в пол, а потом тихонько засмеялась. Я впервые начинаю задаваться вопросом – кто из нас первый сойдёт с ума?

Между мной и Твайлайт, твёрдо расставив копыта и уверенно направив голову прямо, встала Рэйнбоу Дэш. Она смотрела на единорожку, я же мог наблюдать, как одно её бедро находилось чуть-чуть выше другого, что было заметно на её… задней части спины. Хех. Опора на одну ногу. Даже в сказочной стране это можно увидеть.

— Мне кажется, Твайлайт, — не терпящим пререканий, сильным и напористым голосом заговорила пегаска, — что тебе нужен отдых. Твай, — её голос внезапно смягчился, и она подошла к единорожке сбоку, — тебя не было пёс знает сколько времени. Ты устала, у тебя глюки. В библиотеке Спайк, поболтай с ним, может, пройдёт. Ты вообще заходила в библиотеку?

— Нет, ещё нет, — отмахнулась Твайлайт и замерла.

— Как нет? – громко удивилась Рэйнбоу. – Тебе очень пло…

— Нам нужно в библиотеку, — оборвала её единорожка и обратилась ко мне. – И тебе тоже.

В тот же миг она побежала куда-то по сероватой дорожке.

— Твайлайт! – опять воскликнула пегаска и пробормотала, прежде чем сорваться за ней: – Книжники все такие?

Только пыль поднималась от копыт уносившейся вдаль Твайлайт. Пинки Пай смотрела куда-то в сторону. Мне нужно бежать, да поскорее… Только это розовое чудо не хочется оставлять в одиночестве. И ведь я никак…

— Ой! Я вожу? – взглянув туда же, куда и я, произнесла Пинки. — Подождите меня!

И тоже побежала за ними. А вот теперь моя очередь.

Опять бежать.

Может, я и бесплотен, но усталость у меня была самая что ни на есть настоящая и плотная. Уже спустя пять или больше – не считал – минут я отбросил попытки догнать ту троицу. Все три пони неслись как спортивные скакуны – и куда с такими тягаться мне, человечку с Земли? Пока я пытался хотя бы держать их в виде, мы прошмыгнули несколько поворотов, и вот сейчас они и я движемся по длинной и широкой прямой улице. Думаю, меня будут искать, если затеряюсь. Я перешёл на медленный шаг и делал передышку на ходу.

И вместе с тем не прекращал вертеть головой. Мне было на что смотреть. С пустынных улочек меня занесло на уже оживлённую местность. По дороге шли… Кто, как вы думаете? Правильно. Пони. Вокруг меня их было несколько десятков, а как только я попытался залезть взглядом в дальние видимые уголки города, я насчитал больше сотни разных четвероногих.

Я посмотрел в окно какого-то домика. Стандартный в этих местах дом: два этажа, соломенная крыша. Из верхнего окна выглядывала розовая голова с кучевой бледно-зелёной гривой и рогом, выглядывавшим из борозды на чёлке. Рог был окутан такого зелёного, как и волосы пони, цвета сиянием, которое покрывало также рассаду насыщенных красных цветов под окном. Один цветок с куском земли висел в воздухе. Другим витавшим в воздухе объектом был маленький инструмент, вонзавшийся в землю под лёгкие покачивания головой единорожки. Взгляд самой кобылки – её пол я как-то легко определил в сравнении с Твайлайт – был целенаправленно устремлён к цветам.

Мой взгляд опустился на дорогу. Рядом шагали два пегаса с растопыренными крыльями. Один уже был мне знаком – чёрный пони с пепельным ирокезом. Только сейчас я приметил голубые оттенки и… полосы в его гриве. И это… это жеребец. Я прав? Его лицо чем-то отличается от виденных мною. У него… У него более вытянутая мордочка. Она выглядит более… хм… лошадиной! Действительно. Но эта лошадовидность заключается лишь в форме. Большие глаза грязного-жёлтого, нет, янтарного оттенка на месте, большая голова тоже. Второй крылатый был кобылкой. Теперь я могу быстро это определять. Она была… неописуемого окраса. Синий с лёгкой примесью светло-фиолетового… А грива, всклоченная в модной воздушной причёске переливалась с белого на голубой. Глаза её поначалу показались мне схожими по цвету с глазами чёрного пегаса, однако, приглядевшись, я увидел, что они бледно-лиловые, отнюдь не жёлтые, как у спутника, и к тому же подведённые чёрным снизу. Шикарно.

Сквозь меня невинно проскакала кремовая пони и пошла по направлению к одному дому. Я к этому уже привык. Эти пони как будто проходят подо мной. Это ощущается примерно так. Нетрудно и вовсе перестать обращать внимания на свой недостаток плотности, если не присматриваться, что все проходят через тебя.

Ни Твайлайт, ни двух её подруг не было видно. Замечательный исход. Один на один с миром мечты. Пойду по прямой…

-…Она будет снежной, об этом можешь не беспокоиться. Я сама узнала.

Невольно я остановил и пригнулся к захватившей моё внимание паре пегасов. Они направлялись вправо, туда, куда мне не нужно было идти, но об этом я думал в последнюю очередь. Однако сейчас эта пара стояла на месте.

— Навёрстываем упущенное за лето? – произнёс чёрный пегас.

— Да скорее догоняем, — ответила пегаска. – Так решили погодники на недавнем слёте, мне Блосс сказала. Короче, это самое время для того, чтоб готовить схемы будущих замков…

— Да, верно гово… — пегас остановился и спустя секунду догнал свою спутницу. – Я в тот раз просто непрочно упаковывал снег. Да и вообще это было всего лишь развлечением.

— Ага, ага, — покивала с ухмылкой та. – Уж этой зимой у нас будет много развлечений.

— В смысле?

Они оба остановились. Пегаска, приподняв брови, насмешливо смотрела на пегаса.

— Тандерлейн, дурачком не прикидывайся. Сам помнишь, что нам сказали.

— Ну конечно! – он стукнул копытом о копыто, издав при этом довольно громкий звук. – Аварийки! Я уже позабыл о них. Пойдём, — названный Тандерлейном пегас продолжил путь, и пегаска пошла за ним. Я пошёл за ними. – Они же у нас вместе сколько? Пятнадцать дней, да?

— Бери выше, — возразила кустогривая (характеризующее прилагательное). – В этом году нам дали… что-то где-то двадцать-двадцать пять.

— Почти месяц!

— Ага. Притом подряд, если память мне не отказывает. Так что и я смогу подольше отдохнуть от заоблачных пейзажей, а ты – воплотить свои архитектурные мечтания. Не заболей только.

— Не заболею, — уверенно произнёс Тандерлейн. Что-то подсказывало мне, что за этим «не заболей только» стоит своя история. – Зимой этого мне хочется меньше всего. А ты где собираешься отдыхать от «заоблачных пейзажей»?

— На севере, близко от Кристальной империи, — махнула копытом пегаска. – Мать живёт там в одной деревне, давно собиралась проведать, — наступила пауза на несколько секунд, и пегаска спросила. – Кстати, Тандерлейн, ты не видел Флиттер?

В этот момент я остановился, пустив пару по своему пути. Я оглянулся и увидел дорогу, по которой шёл. Разумеется, мне было бы желательно не сбиваться с главной тропы в этом городе. А я бы это сделал с радостью, не так ли?

Как странно, как быстро привыкаешь к новой обстановке. Возможно, из-за окружающего быта. Всё здесь есть быт, обычное повседневное дело, если в этом мире адекватные понятия повседневности. Этим спустя какое-то время пропитываешься. Даже слишком быстро…

Я продолжал идти по длинной прямой улице. На самом деле она не была прямой и немного заворачивала в сторону. Справа вдалеке я увидел высокое круглое здание с башенкой, резко выделявшее на фоне остальных. Местная администрация, полагаю.

По дороге я увидел ещё одну любопытную картину. Сначала это был золотистый, с такой же отливающей блестящей желтизной гривой пегас. Я присмотрелся к его боку. В виде кьютимарки был изображён лист и тонкий контур бабочки на листе. Чёрт, почему я не делал этого раньше? Кьютимарки обозначают талант пони. Я бы узнал очень многое, хотя бы о той парочке пегасов. Почему они меня так привлекают?

Этот золотой пегас просто сидел. На тёмно-сером облаке длиной метра три, висевшем в воздухе в пяти метрах от земли. Он наблюдал за компанией земных пони, три персоны, все жеребцы. Они над чем-то смеялись. Спустя пару секунд один из них, тёмного бордового цвета отошёл от других и крикнул пегасу:

— Фирп, облей-ка меня!

Золотой пегас резко взлетел, оказался позади облака и начал двигать его. Копытами. Когда серая масса оказалась над земным пони, крылатый встал на неё и начал… прыгать.

Прыгать на облаке. Это выглядело забавно, и я бы даже посмеялся… Если б только из этого облака не полился настоящий маленький ливень.

Грива, да и вообще сам жеребец на земле промокли за пару секунд. Облако из серого стало совсем белым. Жеребец зарычал и засмеялся, а его компаньоны подали ему полотенце, которое раньше было у них спрятано неизвестно где.

— Вот оно что, Синглет! – произнёс претерпевший обливание жеребец и снова засмеялся.

Пройдя мимо них, я закрыл глаза и восстановил произошедшее в своём воображении. Делать это было не по-обычному приятно. Раз за разом видеть, как происходят невероятные для тебя вещи. Словно вспоминается сон, мутный, но приятный и тёплый. Я обернулся. Компания стояла на прежнем месте, и к ним примостился тот самый золотистый пегас. Фирп. А как звали того чёрного пегаса? Тандерлейн. Ещё не забыл.

Вскоре окружающее превратилось в обычные сценки из фильма. Какие-то повторялись, какие-то шли долго, какие-то медленно. Но спустя, наверное, минут десять я задумался, сколько ещё мне придётся вот так шагать по длинному проспекту города, в котором я пробыл менее часа. Повращав головой, я пригляделся…

А к чему мне нужно приглядеться?

Задуматься над этим мне не дала выглядывавшая издалека крона дерева. Вокруг нельзя было найти подобное древо такой же высоты – оно красовалось в единственном экземпляре. Я пригляделся к нему.

«Я проживала в библиотеке, которая, в свою очередь, находилась в дереве. Дереве не меньше того дома…»

Мне хотелось усмехнуться, но моих возможностей хватило только на улыбку и полумёртвый выдох. Я на подходе к нужному месту, и в этом мне помогли удача и умение не сходить с тропы. Учитесь, дети, как выживать в незнакомом месте, даже если окружающее меньше всего напоминает реальный мир.

Откуда-то пришли силы, я начал ускорять шаг, а потом и вовсе пошёл на лёгкий бег. Дерево приближалось, а вместе с ним, на большей скорости, приближалась фиолетовая фигура… Вспомнила, наконец, о госте.

Единорожка быстро оказалась рядом со мной и была удивлена, когда я прошёл мимо неё. Догнав меня, она быстро заговорила:

— Где ты был? Я уже всё нашла, быстрее. Что ты так медленно?

Наступил один из тех моментов, когда стало глубоко жаль об отсутствии у меня речи.

Мне всё же пришлось согласиться с темпом единорожки, приговаривавшей по-ведьмински: «Времени мало, мало времени…». Спустя несколько минут мы были уже у дерева. Я, не смогши оторвать внимание от него, остановился перед низкими дверьми, распахнутыми специально для меня (без комментариев). По ширине это древо не сравнить и с рекордсменами-баобабами. Неплохая жилплощадь.

Мой рефлекс попытался несколько раз оттолкнуть рукой дверь, но та, бедная, не могла выполнить приказ. В конце концов, я выпрямил руки по швам и так наполовину вошёл наполовину вкрался вовнутрь библиотеки.

О функциях этого дома не пришлось даже вспоминать. Книги тут располагались везде, на вырубленных в древесине полках, на столе, буквально вросшем в пол, а где-то вдалеке и на самом полу, представлявшем собою ствол дерева в разрезе. Было здесь много узоров, но всё внимание привлекало широкое Солнце на потолке, отличавшемся от пола лишь размером. Но долго наслаждаться этим мне не пришлось.

Я только опустил взгляд – и его приковала компания в двух шагах от меня. Пять пони и какой-то чудной маленький зверёк на двух ногах с пластинами на спине, как у стего…

Хм.

Я понял, как зовётся этот зверёк.

Только двоих из четвероногой пятёрки я успел сегодня повидать, но угадать имена трёх других было явно несложно. Жёлтая пегаска с розовой гривой, которая как будто спряталась от меня за оранжевой кобылой. Последнюю не назовёшь «кобылкой». Это именно кобыла, выше и немного шире остальных, со степенным и спокойным лицом и, главное, отличающейся стойкой. Впервые я обратил внимание на положение ног у пони. У этой передние ноги стояли вместе, а задние – вразнобой, как у какого-нибудь бегуна на старте. Она единственная обладала этой необычной стойкой. И, знаете, я очень удивлён отсутствию у неё детей. Если Твайлайт о ней мне сказки не рассказывала.

Таким образом, Флаттершай, перед ней Эпплджек… И последняя, белая, Рарити. Её взгляд почему-то заставил меня поёжится. Словно что-то внутри вдруг впервые зашевелилось спустя десятки лет; то, о чём ты не подозревал. Этот секундный морок прошёл очень быстро. Глаза у неё… какие-то… спокойные и обеспокоенные. Точное слово на язык не лезет.

Никто, разумеется, внимания на меня не обратил. Я прошёл чуть дальше и с надеждой, что я не увижу древесину библиотеки изнутри, выпрямился. Потолок, спасибо местным строителям, висел над моей головой где-то на полметра выше. Только сейчас я присмотрелся к лестнице с сердечками – а куда она-то могла уводить?

— Так, — голос Твайлайт разорвал тишину, как пистолетный выстрел. – Всё готово.

Я взглянул на неё, и она тоже повернула голову и посмотрела прямо на меня. Замереть-нет?

— Ты здесь тоже. Замечательно, — её магией в воздухе висело две книги; Твайлайт прошла во внезапном направлении с ними и остановилась… посередине библиотеки. В самом обширном её месте. – Немного погоди...

Книги легли на землю, и единорожка начала прыгать по ним взглядом, то в одну, то в другую. До моего уха дошли шепотки с той группки пони, всё ещё скромно стоявшей и наблюдавшей на Твайлайт. Воспользуемся тем, что имеем в эту минуту.

-…Серьёзно, — утвердительно произнесла Эпплджек.

— Очень. Остановить её никак не могла, она бегала туда-сюда без остановки, — сказала пегаска, смахнув с лица чёлку трёх цветов радуги. – Что, думаете, будет делать?

— Судя по оформлению её книг и её сосредоточенности, она собирается колдовать, — подала голос Рарити, при этом несколько секунд смотря на Твайлайт.

— Это ясно. Вряд ли она усядется читать. Только вот нельзя ей допускать этого, пусть она даже захочет просто поднять книгу. Ну… Ладно, — вдруг добавила Рэйнбоу, усмехнувшись. – Книги пусть поднимает. И остальные вещи тоже. Но другое…

— Мы не можем просто взять и запретить ей пользование магией, Рэйнбоу, или даже упростить его. Для неё это будет большим испытанием. Это навлечёт непредсказуемые последствия.

— Ну и что ты предлагаешь?

— Во-первых, нам нужно понять, что она вообще собирается делать…

— Колдовать, мы ж поняли.

— Да, мы поняли, Рэйнбоу, но ведь колдовство – понятие растяжимое, верно?

— Ну… да, — пегаска повернула голову в сторону Твайлайт. – Но сразу это не поймёшь…

— Спайк, что скажешь? – вдруг наклонила голову Эпплджек и увидела, что дракончик (тот самый чудной зверёк) глядел в другую сторону, на фиолетовую единорожку. – Спайк?

— Конечно, кто как не ассистент волшебника может лучше всех сказать, что делает волшебник! – улыбнулась Рарити и смущённо хихикнула. – Не подумали сразу…

— Итак что, Спайк? – спросила оранжевая пони. – Ты вообще что уставился на неё? – добавила она с чётким «чё» на месте «что».

— Я пытаюсь вспомнить книги, которые лежат у неё, — наконец, подал голос дракончик. Его голос оказался выше, чем я предполагал. Наверное, и возраст у этого чуда будет не такой, как я предполагал. Тьфу ты, ему же чуть меньше, чем Твайлайт! Легко было позабыть. — Одну я уже узнал, это такой сборник с основами магии. Раньше Твайлайт им часто пользовалась, а вот в этом году достала только один раз. По ошибке, — он повернулся телом к остальным и ещё раз на мгновение взглянул на единорожку. – А вторую книгу я как будто видел… но не могу вспомнить.

— И к чему волшебнице с нехилым стажем брать такую книжку? – произнесла Эппджек. Говорила она с каким-то выдохом. Её легко можно представить кричащей «Хэй, хэй!». Лишь голос делал её молодой.

Рэйнбоу успела вставить:

— Это подозрительно…

— Это странно, — оборвала всех Рарити. Вот у кого голос матери, голос женщины. Ей нужно петь колыбельные. — И дело не в том, что она вообще достала эту книгу. Иногда и я достаю свои старые работы, чтобы вспомнить то, о чём мне постоянно твердили… и ещё раз понять, НАСКОЛЬКО я продвинулась, — добавила она. – И Твайлайт может аналогично освежать в памяти базовые знания. Вопрос в том, почему именно сейчас?

— У неё что-то с памятью, я заметила.

— Да, забыла чего, может? – добавила Эпплджек. – Али вовсе к чему-то грандьёзному готовится. Мы как однажды решились собрать урожай до дождя, так Бабуля Смит едва ль не все такие сборы припомнила…

— Хочешь сказать, она планирует что-то вроде того? Ну, что она делала тогда, когда ушла? – пегаска сощурилась.

— Может, — вдруг задумчиво произнесла белая единорожка, — она хочет сделать то же самое?

В компании повисла тишина. Внезапная мысль, похоже, пронзила каждого. И всё равно, что я с трудом улавливаю снующую здесь информацию. У меня интуитивное понимание.

— Она хочет повторить, — непонятно, то ли утверждая, то ли рассуждая, сказала Рарити.

— И поэтому взяла ту книгу, — почти тем же тоном с той же расплывчатостью добавила Рэйнбоу.

— Нам нужно… — начала говорит Эпплджек, но замолкла. Спайк тыкал её в бок. – Чего, Спайк?

— Кажется, я узнаю вторую книгу. Это… Это та самая книга, которую она достала перед уходом. Я вспомнил эту обложку.

Вновь встряла тишина, но на этот раз кричали глаза троих собеседников. Между ними образовалась маленькая площадь как раз для меня. Я аккуратно шагнул между стоявшей недвижимой Рэйнбоу и такой же по состоянию Эпплджек, опять забыв, что осторожность в моей ситуации бессмысленна. Усмехнувшись, я присел.

— Надо действовать. А то раззявили рты, — оранжевая пони повернулась к дракону… Нет, драконом его всё равно трудно назвать. – Спайк, ты лучше всех сможешь узнать от Твай всё нужное, а если что, и задержать её. Ступай да поговори с ней.

— Я? – тот искоса поглядел на единорожку. – Если она пытается сделать то, о чём я думаю, то опасно рядом с ней находиться.

— Спайк, да она опять может исчезнуть! – воскликнула (но тихо) за мной Рэйнбоу Дэш. – Какое «опасно», храбрец?

— Ну я… Они-то почему молчат? – палец, а скорее коготь дракончика указал на меня.

То есть, в меня.

Я развернулся, и внимания моего удостоились два потерянных звена компании. Не знаю, как так незаметно Флаттершай, переставши прятаться за Эпплджек, оказалась уже за Пинки Пай. Последнюю, видимо, очень беспокоила и заботила сложившаяся ситуация, если её серьёзное, нахмуренное лицо говорит именно об этом.

— Кхм-кхм, да-да, бесконэчно согласэн, — стоило розовой кудряшке на секунду спрятать рот копытом и отвести его, как над ним появились… Усы. Классические французские «мсье». Я только поморгал. – Это нужно, бесконэчно нужно!

— Я-я тоже… с-согласна, — Флаттершай выглянула из-за Пинки Пай. – Только не смотрите так…

— С полуслова поняли, — ухмыльнулась Эпплджек.

— Сразу видно – наши, — сказала Рэйнбоу. – Ну что, Спайк? Чего стои́м?

Не видно было, чтобы дракончик боялся или всем своим телом (или выражением лица) категорически отказывался от того, что ему предстояло сделать. Он сомневался, бегал взглядом по всем пони и нерешительно потирал когти.

— Хорошо, — он резко развернулся и пошёл прямо к фиолетовой единорожке, закрывшей глаза и что-то бормотавшей. На полпути он остановился и произнёс: — Твайлайт! Что ты собираешься сделать?

Её это отвлекло. Она метнулась взглядом к дракончику, но вид меня, стоявшего в кругу ничего не подозревающих пони, привлёк её сильнее.

— Иди сюда, — сказала она и поманила копытом. Я опять попытался перешагнуть препятствие, но плюнул на это занятие и прошёл сквозь Эпплджек.

— Кто? Я? – удивлённо произнёс Спайк.

— Нет, не ты, — Твайлайт устало оглядела его. – Тебе лучше отойти как можно дальше. Я не знаю, захватит ли моё заклинание тебя.

— Х-хорошо, хорошо, — дракончик поспешно сделал пару шагов назад. – Но что это за заклинание?

— Материализации, — глядя в книгу, ответила единорожка. – Материализации живой плазматической материи… Тьфу, — она тряхнула головой и посмотрела на меня. – Встань туда, — её копыто указало на кольцо из пыли чуть дальше от книг.

Пока я двигался к намеченному, до меня дошёл тихий-тихий голос Спайка:

— Хотел бы я понять…

Постепенно во мне поднималась тревога. Я понятия не имею, что сейчас будет. Не могу спросить. А привлекать сейчас внимание Твайлайт более чем бесполезно – она не скажет мне ничего, она поглощена работой. И если ничего не произойдёт, мне во веки веков придётся существовать безмолвным привидением. А если будет результат, то мне нужно лишь молиться за его благополучие. Молиться.

— Итак, — Твайлайт встала, развернулась лицом ко мне и посмотрела прямо на меня. – Начнём.

Оглянув библиотеку с надлежащей мыслью, что могу её больше и не увидеть, я отметил, что те пятеро умолкли и внимательно глядели на единорожку. На их лицах читалось сомнение. Вернее, на тех двух, что стояли перед другими, оранжевом и голубом. Обе пони то слегка прищуривались, то расслабляли взгляд, иногда переминали губы и облизывали их. Но не сводили глаз с Твайлайт.

Маленький вихрь фиолетовых частиц отвлёк моё внимание. Скоро я уже ничего не видел, кроме этих переплетающихся вокруг меня светящихся линий. Почему-то они ощущались словно плотный ливень, не более. Я сделал попытки что-либо разглядеть сквозь фиолетовые линии, звук которых напоминал ветер, и внезапно вздрогнул. Какой-то холод потёк по телу, и дрожь стала постоянной. Стучали зубы.

Пару секунд мне казалось, что это ещё не так страшно, хотя прохлада пронизывала почти все члены, только с головой всё было в порядке. Но дрожь продолжала усиливаться, достигнув невиданного апофеоза. Всё тело даже не содрогалось, оно дёргалось, как под высоким напряжением. Уже не имея сил спокойно стоять, я упал на колено, ногтями впиваясь в то, на чём я стоял. Дыхание схватывало, я это чувствовал, но не слышал своих судорожных вздохов.

Холод и дрожь исчезли на доли секунды, но вздохнуть я не мог. В следующую секунду я оказался в настоящей морозилке. Сжавшись, я сделал попытку вдохнуть. Только я успел это сделать — и горло заполонила вязкая слизь, похожая на мокроту. Отличие было одно – эта жижа выкашливалась с трудом.

Как только эта вырванная из гортани слизь попадал в рот, я сразу же выплёвывал её. Как только она оставляла щель где-то в глубине, через которую с трудом входил воздух, я вдыхал всеми силами, не думая даже о возможности подавиться.

В очередной раз выплюнув солёный комок, я резко вдохнул, задрав голову, и чуть не упал. Слизи оставалось немного, мне было уже нетрудно дышать. Я сфокусировал взгляд на объекте перед собой.

Твайлайт. Стоит на расстоянии. Молчит, смотрит на меня.

Холод отступал. Никаких светящихся линий уже не было. Становилось жарко. Я махнул правой рукой в попытке упереть в поверхность и о что-то ударил её. Больно. Чёрт, мне больно!

Я просипел, ибо боль была внезапной и оттого очень неприятной. Я повернул голову налево. Шесть пар глаз, широко раскрытыми глядевших на меня. Шесть пар разноцветных испуганных глаз.

И все они буравят меня своими взглядами.

Улыбнувшись, я захотел усмехнуться. Рывок воздуха толкнул оставшуюся слизь, и я, громко кашлянув, отплюнул её куда подальше.

— А-А-А! ЧТО ЭТО?!

Розовое чудо стояло на двух задних ногах, приставив копыта к щекам, и её открытый в крике рот, глаза, наполненные ужасом, и уши, встрявшие как-то не по-обычному, ясно давали понять её испуг.

Но это заставило меня улыбнуться.

— Мать честна́я, — Эпплджек первая нарушила тишину после Пинки.

Рэйнбоу Дэш начала медленно красться ко мне, не сводя с меня глаз.

— Это… к-круто… Твайлайт, — она остановилась и посмотрела на единорожку. – Ты за это время научилась делать ТАКОЕ?

— Я не… — только хотел сказать та, но пегаска, продолжив движение ко мне, протянула:

– Ну ты даё-ё-ёшь… За минуту…

Другая пегаска, жёлтого цвета, вдруг смело поднялась вверх и тоже направила взгляд на меня. И я уже не узнал его.

— Девочки, он такой… большой… — она полетела ко мне неторопливо, но побыстрее Дэш. – Почти как Беорн…

Я меньше минуты пробыл у всех на глазах, а два пегаса-кобылки с восторженными лицами уже подбираются ко мне. Я, чуть отползая, посмотрел на Твайлайт. Её это, похоже, начало веселить.

Маленький рог вспыхнул, и… Чего же ты молчишь? Поджидаешь с сюрпризом?

Связь резко оборвалась. Почему я молчу? Почему не кричу? Слова странно воспроизвелись в голове. Нет, теперь я уже могу не молчать.

Откашлявшись от оставшихся комков слизи, я произнёс «а-а-а». Очень тихо. Звук вышел непрочным, но он вышел. Он вышел.

Я тряхнул головой и увидел, как Рэйнбоу Дэш нависла надо мной, глядя прямо в глаза. Они агрессивно отблёскивали тёмно-красным. Ух ты. Ещё ни разу не доводилось видеть такой взгляд такого цвета. Тем более вместе с улыбкой.

— А он лёгкий? Пусть встанет, — мигом голубым маревом Дэш улетела за меня и воткнулась обоими копытами в мою спину. – Я… помогу… — с натугой произнесла она.

— Рэйнбоу. Не надо, — отрывисто произнёс я.

Флаттершай, севшая рядом с моей ногой, с писком улетела подальше. Компанию словно встряхнули, она дружно отошла на шаг назад. Копыта больше не упирались в мою спину, а красные глаза появились уже рядом с Твайлайт. На фоне всего этого по библиотеке громко разнеслось:

— А-А-А! ЧТО ЭТО И ОТКУДА ОНО ЗНАЕТ НАШИ ИМЕНА?!

Единорожка торопливо подошла ко мне. Но не для утешения. Она повернулась к остальным.

— Девочки! Это то, о чём я и говорила…

— Не припомню, — перебила её Рэйнбоу, — чтобы в твоих словах было появление этого…чуда-юда.

— Он всё ещё здесь, — напомнила Твайлайт.

Пегаска взглянула на меня.

— Ну простите, чудо-юдо, если я случайно чем-то вас обидела.

Она даже чуть-чуть приклонила голову. Я улыбнулся и кивнул. Рэйнбоу посмотрела обратно на единорожку и повела бровями, сделав знак «Вот так».

— Видишь? Оно меня простило. Как будто могло быть по-другому… И всё же не помню я его.

Твайлайт подняла книги с пола и отправила их дракончику по телекинезу. Тот спешно принял их и без вопросов, впрочем оборачиваясь, понёс к полкам.

— Спасибо, Спайк. Но я не раз показывала, что со мной кое-кто есть, Рэйнбоу.

— И чем же? – прищурившись, спросила пегаска.

— Рэйнбоу, — звонко, словно она звала пегаску с гривой радужных цветов на другом конце улицы, но не слишком громко произнесла Эпплджек. – Она как прибыла, так всё время смотрела на кого-то в воздухе. Смекаешь?

Рэйнбоу Дэш думала недолго. Она широко открыла глаза и рот, когда осознание полностью пришло в её голову, и тихо произнесла:

— А-а-а, точно, точно… Вылетело из головы, — она снова перевела взгляд на меня. – Теперь вопросов нет. И что он будет у нас делать? Нет, что он вообще у нас делает?

— Он наш гость. Все это услышали? – Твайлайт обвела взглядом всех, даже меня. – Он прибыл с того места, куда я уходила несколько месяцев назад. Пробудет он у нас… — она сделала паузу, как будто не знала продолжения сама. – Недолго.

— Дорогая моя, с этого надо было начинать, — белая единорожка коротенькими и спешными шажками подошла ко мне. – Ой, как стыдно! Первое впечатление не произвести дважды, а какое оно было у нашего гостя! Здравствуйте, — обратилась она ко мне. – Вы можете говорить?

Я ещё раз откашлялся и сразу резко произнёс:

— Могу. Но пока трудно.

Она коротко хохотнула:

— Хех, что ж, мы смогли найти общий язык. Меня зовут Рарити, — единорожка указала на себя. – С Твайлайт Спаркл вы, думаю, уже знакомы. Познакомить вас с остальными?

— Я знаю имена, — поочерёдно я отыскал персонажей и начал, указывая на них, произносить их полные имена. – Рэйнбоу Дэш, Эпплджек, Флаттершай…

Пинки Пай не обнаружилось. Мне стало немного тревожно.

— И Пинки Пай, — договорила за меня Рарити. – А вы осведомлены о нас…

— Я рассказывала ему, — сказала Твайлайт.

Белая единорожка улыбнулась.

— Дай я угадаю, дорогая – у вас есть, что нам рассказать?

Тем временем меня всё больше волновала тишь, стоявшая вокруг без Пинки. Никто, по-видимому, не волновался об её отсутствии. Значит, оно будет недолгим?

— Да, — кивнула Твайлайт. – Маленькая история за чашкой тёплого чая в уютной компании.

— О, Твайлайт, — Рарити сложила брови виноватым домиком. – Прости, я занята сегодня…

— За чашкой вечернего чая, — поправила фиолетовая единорожка. Трудно теперь будет говорить просто «единорожка», не так ли?

Холодок пробежал по моему телу. Пинки нет слишком долго. И я, ко всему прочему, чувствую, как пуст мой желудок.

— После семи, — дав себе секунду на размышления, вынесла Рарити.

— Хорошо, — Твайлайт повернулась к остальным. – Девочки…

— ГОСТЬ!

Это была настоящая атака со спины. Хор свистулек и пищалок вместе с волной конфетти накрыл меня с головой, а за ними последовала сама Пинки Пай. Она скрестила копыта на моей шее и ноги прижала к бокам, так, что я едва успел руками удержаться за деревянный пол.

— Мы должны встретить тебя! – заголосила пони над моим ухом. – А так как ты у нас будешь недолго, мы встретим тебя недолго! Но нельзя торопиться, — она спрыгнула с меня и вышла вперёд. – Я должна проверить свой график.

При всех, засунув копыто в свою розовую гриву, она вытянула из неё блокнотик и начала внимательно просматривать его.

— Так-так… угу… гм…

— Она просто смотрит картинки, — услышал я слева и повернулся. Это был Спайк, спокойно стоявший около меня и наблюдавший за происходящим. Я такой глухой, или здесь все умеют подходить со спины? – Ничего серьёзного.

— А почему бы нам не сделать это вечером? – предложила Рарити. – Вы же переночуете здесь? – спросила она у меня.

— Да.

— Я не могу! – вдруг воскликнула Пинки Пай. – Мой день занят!

— Пинки, а что у тебя этим вечером? – спокойно спросила у неё Рарити.

— У меня… У меня чаепитие с подругами.

— Внеси поправку, — сказала Твайлайт. – Это будет ещё и встреча нашего гостя.

— Да-а-а? – протянула розовогривая и черкнула что-то в своём блокнотике.

— Пририсовала ногу, — вставил Спайк.

— Хорошо. Девочки, — Твайлайт повернулась к молчавшим Эпплджек и Рэйнбоу, — как вы посмотрите на наше предложение?

— Только за! – хором произнесли они, переглянулись и рассмеялись.

— Замечательно, — единорожка не сразу обратила внимание на жёлтую пегаску, пристроившуюся в уголке. – Флаттершай?

Послышался писк, похожий на «да».

— Ты придёшь?

В ответ не пришло ни единого звука.

— Я спрошу, — Рэйнбоу полетела к той и приземлилась рядом с ней. Она что-то сказала, опустила ухо, чтобы расслышать ответ пегаски. Так повторялось несколько раз, и вскоре Рэйнбоу Дэш поднялась вверх и сказала:

— Пойдёт она, пойдёт.

— Нет, я не… — Флаттершай тоже взлетела в воздух и осеклась, первым делом взглянув на меня. – Я пойду…

— Итак, все будут в сборе. Ни у кого не возникнет затруднений прийти в половину восьмого?

— Не-а.

— Вообще нет.

— То, что нужно, — завершила Рарити и взглянула на меня. – Вы уж простите, что мы не можем вас сразу принять, вы так внезапно нагрянули… Вы оба, — добавила она, улыбнувшись Твайлайт. – Надеюсь, вы поймёте нас.

— Конечно. Конечно, понимаю.

— Хорошо. Я думаю, мы уже решили все вопросы, — единорожка сделала несколько шагов к двери наружу и развернулась. – Но мне нужно поскорее вернуться. Работы было много не доделано, а сейчас бы нежелательно затягивать с нею… Всем до свидания.

— Ага.

— Пока.

— Оки-доки-поки!

— И вам до встречи, дорогой… О, мама моя! – воскликнула Рарити. – Какой позор! Мы так и не спросили вашего имени! Как вас зовут, скажите.

Тишина мгновенно охватила это место. Все смотрели на меня и ждали моего имени. Даже Твайлайт.

— Зовите меня… — красивые имена искать почему-то стало лень, и я развёл руками. – Человек.

Твайлайт Спаркл впервые за всё время, что мы с ней знакомы, закрыла лицо двумя копытами и при этом пару раз дёрнулась.

— Человек? – переспросила белая единорожка и кивнула. – До вечера, дорогой Человек. Всем пока!

Рарити вышла из библиотеки. За ней мигом улетела жёлтая пегаска. Её скорость уступала, наверное, только скорости молнии. Рэйнбоу Дэш тоже подошла к двери и поглядела на меня.

— Я тоже должна уйти. Если не вернусь, меня убьют. Пока, — махнула она копытом остальным. – Пока, Человек, — сказала она мне и вылетела.

Пинки Пай уже куда-то исчезла. В тихой библиотеке остались лишь я, Твайлайт, Эпплджек… и где-то должен быть Спайк. Серьёзно, куда он делся?

— Твай, я не тороплюсь. Ежели что, могу остаться, дел у меня не шибко много, — произнесла кобылка, двигаясь к единорожке. Потом она перевела взгляд на меня. – И тебе, Человек, чем-нибудь помогу. Я ж могу на «ты»?

Я кивнул.

— Можешь.

— Ты у нас на сколько? Где-то на сутки, верно?

— Да. Скорее всего.

— Ну ты уж определись, тут гостинюшен в Понивилле нет. Хотя что на сутки, что на пару деньков всё то же самое. Где собираешься ночевать?

— В библиотеке, — уже уверенно сказал я.

— Здесь? – переспросила кобылка и посмотрела на Твайлайт. – А, ну ежли вы друг друга хорошо знаете, здесь будет самое то. Значит, помощь не нужна?

Твайлайт молчала, и это вводило меня в напряжение.

— Большое спасибо, Эпплджек, но мы… как-нибудь… сами, — произнёс я. Её имя было нетрудно произнести, но язык запутался спустя слово.

— Ну тогда пока. Вечером увидимся. До скорого, — Эппджек, как и все до неё, пересекла порог и скрылась на улице.

Снова повисла тишина. Твайлайт, словно бы проснувшись, зашевелилась и посмотрела на меня. Она улыбалась, но было в её лице что-то серьёзное.

— Вот мы и здесь, — сказал я.

Она вздохнула и улыбнулась.

---

— Нет, тебе, ясно дело, может что-то найтись на ферме, да только…

Эпплджек взглянула на меня и засмеялась.

— Что? – слегка нахмурившись, но не удержавшись от улыбки, спросил я.

— Не приходилось мне ещё давать работы вот таким крысавцам под два метра.

— В этом вся проблема?

Пони махнула копытом.

— Ладно, отыщем и для тебя дело. Торопишься?

— Задерживаться я не собирался. До семи тридцати часов шесть, и я хотел бы посетить ещё кое-кого.

— Ну тогда ускорь ход, если минуты дороги.

Мы пошли ненамного быстрее, но эта скорость дала разуму понять, что насчёт потерянного времени бояться не нужно. Спасаясь от наступившего молчания, я начал крутить головой. Смотреть ведь было на что.

Улица преобразилась – это верно. Пони разом стало меньше. Сомневаюсь, что здесь какую-то роль играет время. Только некоторые персоны, без комплексов (причём все) пялившиеся на меня, медленно шли своей дорогой. При этом держа расстояние метра в три.

Небо тоже стало чище, и снова редкие пегасы, что не проносились мимо с быстротой ветра, буравили меня взглядами и тихим ходом летели между облаками. Один из крылатых, попавшийся в область зрения где-то из-за моей спины, нагло опустился на землю и нагло смерил меня своим желчным и острым взглядом. Он идеально подходил к его яркому жёлтому цвету и яркой багровой гриве, казавшимся почему-то болезненными.

— Дня не пройдёт, весть о тебе разойдётся по Эквестрии, — произнесла земная пони, когда неприятный пегас улетел прочь. – Недели не пройдёт, и ты уже живёшь здесь всю свою жизнь.

— Ты о чём?

— Хе-хе, — усмехнулась она. – Просто говорю. Жаль, гостишь ты здесь недолго. Если у Пинки не дотянулись копыта встретить тебя по-свойски, это не дело. Но думаю, ты не обижен.

Я обернулся и взглянул на удаляющуюся библиотеку. Твайлайт ещё никуда не ушла, маленькой фигурки нигде не было видно.

— Не обижен, — ответил я. – Главное, что я могу спокойно ходить по улице… По улице этого города.

— Нравится Понивилль? Тьфу-ть, да ты ж здесь и часу не пробыл, откуда тебе знать…

— Ну нет… — решил возразить я, однако умолк. Конечно, сказать мне действительно нечего. – Это живой город. Довелось увидеть. Для начала мне это нравится.

Эпплджек громко усмехнулась.

— Глазастый. Повидаешь ещё, десятки раз подумаешь. А как у вас… там… как зовётся твоя земля родимая?

Хм… Что ей сказать? Родимая земля моя имеет своё название, но оно неоднозначно. Что сказать, что назвать?

— Земля, — произнёс я.

— Чё? – такого «чё» я не слышал уже год. – Да, земля, откуда ты родом. Как зовётся?

— Так и зовётся, — вздохнул я. – Земля.

— Земля, — та покачала головой. – Не обижайсь, но у вас, похоже, маловато было творческих персон.

— Там это никого не волнует, — улыбнулся я.

— И никто не путается?

— Никто.

— Весёлый народ, — снова покачала она головой. – Так как у вас живётся? Как у нас?

— Почти… — протянул я и замолчал в раздумиях. В книгах всякий раз, когда в раю спрашивают о жизни бренной, отвечают с положительными отзывами. Такое ощущение, что это единственный выход, а говорить истину вовсе немыслимо. Если я покажу вещи такими, какие они есть, какой в этом будет смысл? Никакой лишней лжи, сплошная реальная реальность не из каких-то фантазий и мечтаний. Ведь не скажешь, что в мире, куда меня занесло сейчас, радуга хлещет через край. Её не станет меньше, если я поведаю страшилку, из которой прибыл несколько часов назад. – Почти…

— Ну так как?

— Неплохо. Солнца, правда, поменьше, и лица друг на друга похожие, а в остальном напоминает эти места.

— Где-то я уже слышала это. Ты же не с Эквестрии, я права? Твайлайт тебя там как-то издалека переправила?

Я попытался жестами снова показать слово «почти», и хоть оно было опять уместно, я всё же ответил:

— Да. Я нахожусь где-то… далеко отсюда.

— Лица друг на друга похожие, Солнца мало… Скажи ещё, дома у вас лезут выше гор, и пони у вас что-то вроде сказочки.

Слов просто не нашлось. Вернее, они нашлись не сразу.

— Н-нет… То есть, ты про что? Дома у нас стоят на земле… на обычной земле, — добавил я. – Никуда не лезут. А о пони… у нас… никто не знает. Кроме меня.

— Да не надо, знаю я, что у вас этого нет. Просто напомнил мне ты, кто-то рассказывал подобное… Вроде и весёлого там ничего нет, а смеяться хочется. Ну ладно, забудем.

— Угу… — пробормотал я.

Снова мы пошли в тишине. Думаю, заговорим мы только минут через десять. Что-то мне это подсказывает.

Моё внимание привлекла кобылка, шедшая нам навстречу. На её лице словно застряла улыбка, и она то слабела, то свободно вытягивалась. Эту кобылку уже можно было назвать кобылой. Но и мою спутницу я бы мог назвать кобылой. Нет, нельзя торопиться с такими выводами.

— Здрасьте, мисс Аунт! – поприветствовала Эпплджек встретившуюся нам кобылку. Она продолжает идти к нам навстречу. Я очень надеюсь, что у неё просто хорошее настроение, и всякие мелочи просто выскальзывают из её взгляда.

— Привет, Эпплджек, — с той же улыбкой ответила она, остановившись.

— Куда идёте?

— Да вот бегу к мужу. Он меня ждёт.

— А что вы такая счастливая?

Улыбка кобылки растянулась ещё шире.

— У брата праздник…

У Эпплджек глаза полезли на лоб, и она чуть раскрыла в удивлённой улыбке рот.

— Пурли родила?

Миссис Аунт закивала.

— Жеребец. Такой маленький и такой… зелёненький…

У неё заблестели слёзы на глазах, и она оттёрла их копытом.

— Да я вас поздравляю! – Эпплджек подняла одно копыто. – Скоро её выписывают?

— Брат сказал, дня через два. Пока, сказали, будут жить у меня.

— И теперь не будет в вашем доме покою.

Кобылка снова закивала. Раз она теперь тётя, можно назвать её кобылой. Чтобы всё было по правилам.

— Бегу к Ануверу, спешу рассказать ему.

— Старик будет о-о-очень рад.

Они обе засмеялись, и миссис Аунт громко вздохнула.

— Прости, Эпплджек, я должна бежать. Сегодня я отдам лестницу, сбегаю домой и сразу же верну. Всё, до свидания. Здравствуйте, — кивнула кобыла мне и быстрым ходом двинулась по своему пути.

— Можете не торопиться! – крикнула её вслед Эпплджек и усмехнулась. – А я и сама позабыла об этой лестнице. Хех. Ладненько, пойдём.

Я снова последовал за ней. Этот случай почему-то не вылезал из моей головы. К нам всего лишь подбежала счастливая местная жительница, как видно, знакомая с Эпплджек. Был короткий разговор, и она убежала. В чём проблема?

Эх… Но это такая близкая случайность. Можно ли также на улице вашего города встретить друга, который вдруг стал дядей? Конечно. Но… Есть загвоздка…

— Соседка? – спросил я.

— Живёт неподалёку. Почти соседка, — ответила оранжевая земная пони.

— Часто разговариваете?

— Да нет, последний раз было это пару месяцев назад… Кажись, тогда я лестницу ей и дала…

— А откуда ты… — я на пару секунд задумался. – Почему ты решила, что у неё… то есть, что она стала тётей?

— Практически угадала, — лицо Эпплджек вдруг стало серьёзным. — У миссис Аунт судьба нелёгкая. Ей бы тройню иметь, а она только поженилась пару лет назад. Детей так и не было. А помню я, говорила она о том, что у брата дитё скоро будет. И вижу сейчас, улыбается. Спрашиваю. А когда она сказала о своём брате, так я сразу всё поняла.

— За несколько месяцев ты умудрилась это не забыть?

— Не могла забыть ту беднягу, которая на брате мисс Аунт женилась. Ну, теперь ей-то хорошо. А вот миссис Аунт ты увидел ещё разговорчивой. Не спроси я её, молчала бы до конца. И о лестнице бы никто не вспомнил.

— Но ты спросила. Спросила просто так, — сказал я.

— Ага. Поня́м никогда не надоест напоминать себе о своём счастье. А если ты им напомнишь, так будешь только молодец. Вот так, — Эпплджек посмотрела вперёд и вдруг громко крикнула «йи-ха!». – Вон и Яблочные Акры!

Дома остались позади, и деревья справа и слева постепенно приближались к нам. Вдали высилась башенка крупного здания малинового цвета. На ней я даже вижу какой-то вертящийся предмет. Флюгер, наверное.

Всю остальную дорогу я молчал и вспоминал только одно – этот маленький разговор с кобылой миссис Аунт. Бездетной кобылой, которой выпало счастье взять в свои копыта ребёнка, точнее, жеребёнка, хоть и не собственного, но чем-то родного. Простое и понятное счастье. Настолько понятное, что его можно было понять меньше чем за минуту, не зная главной героини и главной жертвы этого счастья.

Достаточно было спросить.

---

Около часа пребывания призраком всё же подействовало на мою осторожность.

— Ох, мама моя, что же вы так… — Рарити быстро подбежала ко мне. – Очень больно?

Продолжая пригибаться, даже когда мы оказались под достаточно высоким потолком, я потирал ушибленное темя. Больно. Так и всегда – растёшь и в один момент замечаешь одним местом, как много за это время вырос.

— Неожиданно, — попытался усмехнуться я.

— Вы будьте здесь поосторожней. Этот дом не был предназначен для таких, как… вы.

Я начал выпрямляться. Все знают ощущения, которые в этот момент испытываешь? Постоянно ждёшь удара, и это ожидание оттого более мучительное. Не хватало напряжённой музыки.

Но я взглянул вверх и увидел абсолютную пустоту надо мной. Замечательно. Я расправил спину и размял шею. Хоть где-то можно спокойно шагать.

— Но и для вас здесь есть хоть какое-то удобство, — добавила единорожка и отошла к середине комнаты с высоким потолком. – Что ж, добро пожаловать в мой бутик «Карусель». Здесь я живу, здесь я и работаю, — она пыталась что-то найти, но, видимо, не могла. – Вы могли бы присесть…

— На пол. Я могу? – спросил я, проводя ладонью по напольному покрытию. На нём чувствовались редкие песчинки, но в целом пол казался чистым.

— Да, пожалуйста… Я как раз недавно отмыла пол, хе-хе, после местных проказников, — Рарити отошла ещё дальше, к широкому стенду с зеркалами, на котором стояла опора для вешалок, уже полных всяческой одеждой. Я тем временем подошёл к этому стенду сбоку и сел в турецкой позе рядом. – Простите, что не могу вас нормально принять. Вы пришли ко мне надолго?

Могу до вечера просидеть.

— Я хотел просто осмотреть ваш бутик, — надо же, и я на «вы» перешёл. – На это, думаю, уйдёт где-то меньше получаса.

— Тогда вас ничем не заденет то, что я продолжу свою работу?

Я перевёл взгляд на сборище одежды около стенда.

— Я вас отвлёк?

— Как бы ни хотелось это признавать, но да. Мне нужно перебрать кое-что из своих наработок. Это необходимо сделать немедленно, просто необходимо, но если у вас появятся вопросы – задавайте и не стесняйтесь, я отвечу.

— Хорошо, — кивнул я. – Работайте.

Рарити тоже кивнула и посмотрела на свои «наработки». Она вздохнула, как вздыхают перед большим трудом (или стаканом водки), влезла на стенд и вытянула один экземпляр из висевшей кипы. Он напоминал куртку, но имел черты… водолазки. По длинному и узкому воротнику проходила молния до самого нижнего края одежды. Вся куртка была окрашена в болотно-зелёный цвет, и только воротник, как будто выходящий изнутри, имел почти чёрный цвет.

Единорожка, в очках, со сведёнными в жестоком суде глазами осматривала эту куртку. Я бы не отказался от неё. Не надо даже сшитого специально для меня экземпляра – того, что держит сейчас Рарити, было бы достаточно. После пары минут критического осмотра единорожка слегка кивнула, и куртка легла справа от вешалок.

Можно ли спросить по поводу этого чудесного и не слишком ясного мне элемента одежды? Конечно, можно. Да только окажется всё, вероятно, очень просто – это либо куртка, либо водолазка.

Остальные экземпляры одежды не были столь необычными. Вернее, не все. Спустя пять одежонок Рарити подняла в воздух расписное чудо, которое, как сказала сама единорожка, было предназначено для некоторых праздников в Кантерлоте нашего времени и повседневного ношения в Кантерлоте несколько сотен лет назад.

— Но что они в них нашли? – поэтично задалась риторическим вопросом она и, получив молчание в виде ответа, продолжила своё занятия. Однако спустя минуту единорожка бросила взгляд на меня и спросила: — А всё-таки откуда вы пришли?

— Вечером вы узнаете это, — улыбнулся я.

— Ну, хе-хе, да… Но почему бы, так сказать, и не выразить своего любопытства?

— Можно выразить… — протянул я и сказал: — Мои земли находятся дальше, чем вы можете представить. Это всё, что я могу сказать.

— Твайлайт случайно попала к вам, да?

Я снова улыбнулся.

— Вы так не хотите слушать нас за чаем?

— Да что же с вами так тяжело, – Рарити отвлеклась от работы и склонила голову набок. – Вы так не хотите два раза рассказывать об одном и том же?

Я засмеялся. Единорожка ответила скромной улыбкой.

— Простите меня, — произнёс я. – Привык делать всё в намеченное для этого время…

— Почти как наша Твайлайт, — тихонько, но чтобы я слышал, заметила единорожка.

А теперь пошло хихиканье.

— Не могу не согласиться. Этим мы похожи.

Рарити кивнула. Мне это ещё вспомнится, поверьте.

— Да и к тому же отвлекаю я вас этим, — добавил я.

— Пара минут – не такой уж страшный упущенный срок. По крайней мере, в наших обстоятельствах, — единорожка подняла очередное платье, которое имело узор, абсолютно похожий на узор пяти предыдущих, и другой цвет. – Хорошо, я сыграю с вами в эту молчанку. Я потерплю, дождусь чая и выиграю. Так?

— Так, — кивнул я.

— А что будет призом?

— Возможность послушать эту историю от подруги.

Наверное, этими словами я выстрелил метко. Рарити коротко хохотнула и заключила:

— Есть смысл победить. Но тогда я пойду другим путём… — она осмотрела меня, и вдруг одна её бровь, как лампочка идеи в мультфильмах, подскочила вверх. Единорожка положила платье на стенд, подошла ко мне поближе и без колебаний провела копытом по плечу моей рубашки. – Простите мою наглость, но это ткань?

— Ткань, — пальцами я нащупал этикетку. Вывел её и посмотрел состав. Ух ты, хлопка в ней почти нет. Удалось же мне у себя схватить редчайшую рубашку… Да и к тому же трикотажную.

— Очень интересная ткань… — телекинез слегка оттянул плечо, и Рарити коснулась к ткани уже двумя копытами. – Легко тянется… Не мнётся… В вашей стране это дорогое полотно? То есть, такая ткань дорого стоит?

Давай, давай, расскажи ей, за какую цену ты купил эти волшебные шелка.

— Не очень, — ещё и поблистай своими знаниями. – Её практически делают из мусора.

Глаза Рарити округлились.

— Из… мусора? – она недоверчиво погладила копытами мою рубашку, даже принюхалась к краешку на плече. – Если вы не обманываете меня, это настоящее чудо… Погодите… — единорожка отошла назад и прищурилась. – Встаньте, пожалуйста.

Либо на мне сидит какой-нибудь местный паразит, либо во мне нашлась какая-то ценность. Я встал, выпрямился, потянулся (двадцать минут в позе лотоса дали о себе знать) и, приняв прочную позу с выпяченной грудью и выпрямленной спиной, встал перед единорожкой.

Та хмыкнула.

— Погодите… Я должна кое-что принести…

Она убежала в тёмную часть бутика, а я остался в той ж позе один. Я мог видеть себя в зеркале стенда. Мой вид просто замечательно подходил единственному представителю Земли. Свободная рубашка, похожая скорее на футболку из-за маленького, застёгнутого на одну пуговицу воротничка, шорты почти по колено и сланцы стандартной резины, широкие, синие, из которых выглядывали растопыренные пальцы. Помню, по пути к Рарити прямо передо мной в обморок упала кобылка необычного цвета. Это был какой-то светлый оттенок зелёного. В гриве у неё был и этот же цвет, но темнее, и белый, а кьютимарка… Кьютимарку я позабыл. Ею был какой-то музыкальный инструмент, кажется.

Представьте, она останавливается прямо передо мной, медленно поднимает голову и со вздохом падает наземь. Неловкая была ситуация. Слава Богу, рядом были настоящие жеребцы. Они подняли её на свои спины и понесли куда-то. Без единого слова.

До меня дошли торопливые звуки копыт, исходившие из глубин бутика.

Вспомнил! Та пони была ещё и единорожкой.

— Вот, наденьте, прошу вас, — сказала Рарити, протягивая мне какую-то одежду, при этом утягивая за собой ещё одну кипу вешалок. Эта одежда не подходила для пони. Она в целом показалась мне странной. Два больших отверстия, обделанных тканью… Я отыскал края одежды и развернул её.

Матерь Божья.

Это человеческая рубашка без рукавов. Вернее сказать, нечеловеческая. У какого человека найдутся такие плечи шириной с бедро?

— Что это? – спросил я, посмотрев на единорожку.

— Это заказ от одной… персоны. Она многим похожа на вас, и… Наденьте, пожалуйста.

Я нашёл правую и левую часть, пуговицы и отверстия и накинул рубаху (её лучше назвать так). В свисавшее плечо могла уместиться ещё одна моя рука. Может, это халат без рукавов? Как раз он мне почти до колен.

— Вижу, вы немного не подходите под него… — задумчиво сказала Рарити. Потом она телекинезом вытянула из-за стенда подушку. – У вас есть желание экспериментировать?

— Появится, если вы скажете, кто заказывает у вас это, — я взялся за край рубахи. Да у неё есть даже свой воротник! Кто же это?

— Один минотавр, — ответила Рарити, вытянув ещё штук шесть подушек.

Глава XIII. Черта

Он всегда должен быть. Всё постоянно меняется, но без него эти перемены превратятся в бессмысленную гряду. Если его нет, в дело вступает начало. И так будет вечно. Начало. Начало. Начало. Бесконечный круг. А он помогает прийти чему-то новому взамен старого. Он и есть двигатель развития. Он всегда должен быть.

Я присел на скамейку с каким-то странным вздохом облегчения. Конечно, отыскать такую высокую скамейку было трудно, но не настолько, чтобы падать на неё, как после дня на целине.

И всё же я расслабился на широкой скамье. Наверное, меня занесло куда-то на край города. Опять? Все дороги обычно ведут куда-то. Меня они ведут, как я могу заметить, в лес.

Не повинуюсь я этой судьбе.

Меня прояснило спустя пару секунд. Я один. Здесь нет пони… Кроме вон того пегаса вдалеке. Вокруг тишина. Гм! Как неожиданно.

Весь сегодняшний день расползся по мыслям, как пролитый мёд по столу. С чего он начался? С ночи, если я не ошибаюсь. Нет, фрагмент ночью лучше в расчёт не брать. Итак, утром проснулся, гляжу – плоти нет.

Потом… Как же было легко запомнить превращение! Потом прогулки, прогулки… Работа, работа… Кому-то досталась стезя манекена.

Зачем я это всё вспоминаю?

От внезапного осознания на меня наплыла тоска. Опять «я». Опять это «я». Так много «я». Я говорю, и там только «я». Нет ничего другого? Ничего другого, кроме одного меня? Вокруг целый мир, но здесь лишь «я». Я! Никого другого!

Тьфу!

Не пробыл и суток в этом мире, а ощущение, будто бы я никуда не ушёл.

Хотя нет. Я ушёл в другое место, это верно. Но здесь всё иначе. Не ушёл я только потому, что и здесь нечто начинает обгладывать меня изнутри.

Я вздохнул и закрыл лицо руками. Боже, что со мной творится? Ничего не могу понять. Столько мыслей, столько мыслей, а так и хочется, чтобы они исчезли. Не останется ничего – пусть так и будет. Мысли эти меня уже…

— У-УХ!

Дрогнув от внезапного возгласа, я посмотрел налево, откуда он раздался.

За скамейкой, чуть присев, стоял пони. Земной пони. Земнопони (это слово мне удалось услышать в каких-то отдалённых разговорах местных жителей). Светло-коричневого цвета. Он широкими глазами смотрел на меня и как будто что-то высматривал. Я тоже исследовал его. По морщинам было ясно, что это жеребец в возрасте, притом имевший за… хвостом много десятков лет. Думаю, мужчине с таким лицом я бы дал лет шестьдесят. На его голове было какое-то подобие земной фуражки чёрного с белым цвета, только намного меньше. Под ней, как и ожидалось, гладью лежали короткие седые волосы.

Пони вдруг смело встал и облегчённо вздохнул.

— Селестия добрейшая… У меня уж чуть сердце не выпрыгнуло, — он уселся рядом, почти на середине скамейки. – Тебя не заметил. А ты тут прикорнуть собирался, да?

Несколько секунд я молчал. Больше всего я думал, а собирался ли я действительно здесь спать. По приходу отрицательного ответа с пометкой «наверное» ко мне также пришло удивление. Кто это, чёрт возьми?

— Я-я? – только тупо спросил я и сразу ответил: — Нет. Не собирался.

— А-а, ну на нет и суда нет. Ты просто так замер, я думал, ты уже дремаешь. Не помешаю тебе? – вдруг сказал старик, слегка нахмурившись.

— Нет. Я просто сел тут… перевести дух, — произнёс я первую попавшуюся на ум фразу.

— Бегал от кого-то, что ли? – пони поднял голову, смотря в даль.

— Нет. Устал от долгой прогулки.

Уже третье «нет»!

— А, понятно, — кивнул старик и посмотрел в другую сторону. Спустя пару секунд он опять обратился ко мне: — Ты не местный, да?

Как я могу судить по реакции этого старика на меня, я больше похож на живущего здесь уже полгода местного. Но чтобы быть местным, нужно прожить больше. Год? Два? Ай, в любом случае ответ отрицательный. Но только без «нет»!

— Не местный, — кивнул я. И добавил, сдерживая улыбку: — А как вы это поняли?

— Да память у меня хорошая, и семья глазастая. Если кого не увижу и не запомню, так мои о нём расскажут, вот как будто только увидали. О тебе не говорили. Тебя я не помню. И на местного ты не похож…

В самую последнюю очередь.

— Я здесь меньше суток. Гощу у… друга. Подруги, — не стал врать я.

— И сколько ты здесь будешь?

— На один день. Ночью уйду, — сказал я и про себя усмехнулся. Удивительно. Никто у меня не интересовался этим.

— А что так?

— Обстоятельства, — развёл руками я.

— Трижды за ногу ваши обстоятельства, — ударил копытом о копыто старик. – За один день тут только на соседей и на дома одним глазком взглянуть, и уже всё. И чего ты один ходишь, если у подруги в гостях?

— Ну… Решил прогуляться.

— И долго ты гуляешь, раз уже устал?

Тут я промолчал. Вряд ли бы он сразу понял мотивы Твайлайт… Я и сам был им слегка удивлён. Но тогда я перечить не решился. Чёрт… И мне это теперь не кажется правильным…

— Всё с вами ясно, — произнёс старик, откинувшись на спинку скамьи, и умолк. За одну минуту он уже успел одарить меня лёгкой укоризной. Мне… Мне нравится этот пони.

Спустя пару минут молчания я решил завести новую тему:

— А вы тут долго проживаете?

Старик посмотрел на меня и улыбнулся.

— Мы тут ещё и не определились до конца. Приехали год назад всей семьёй. Но в городке всего навидаться успели.

— Где живёте?

— А под тобой, — ухмыльнулся старик.

Я взглянул на скамейку, потом на землю под ней. На что он намекает? Я поднял глаза и осмотрелся.

— В этом доме, — пони показал копытом на одноэтажный широкий дом, около которого стояла скамейка. Рядом с ним располагался маленький, но высокий холм, и дом словно врастал в него. Ух ты. – Часть комнат под землёй, и ты сидишь прямо над гостиной.

Я тоже улыбнулся.

— Интересное жилище.

Если этому широкому дому не хватает площади, и он уходит под землю, да ещё так размашисто…

— Большая у вас семья? – поинтересовался я.

Старик на пару секунд задумался, а потом расплылся в улыбке, и его прищуренные глаза сделались двумя маленькими блестящими щёлочками.

— Сам посчитаешь, — сказал он и пошёл к ближайшему окну дома. Заглянув в него, он крикнул: — Чейст! Подойди сюда!

Прошла минута, и до меня дошёл обеспокоенный женский (кобылий, если быть точным) голос:

— Что, папа?

Старик заговорил тише, и его, если уши меня не обманули, дочь тоже. Они немного поговорили, и я снова услышал тот же голос, но уже спокойный:

— Ладно. Подожди пару минут.

После этих слов пони в возрасте немного отошёл от окна и помахал мне. Наверное, я должен подойти ближе. Подняв свою тушу со скамейки, пусть и самой высокой в городе, но всё равно низкой для меня, я подошёл к старику.

Он молча улыбался, и я тоже ничего не говорил, словно что-то замерло во мне в предвкушении. Этот пожилой пони точно собирается показать мне свою семью? Его улыбка обещает мне даже большее…

Широкая дверь в одноэтажный домик открылась, и из неё вышла… Кобылка. Она обладала более тёмным, нежели у старика, оттенком коричневого цвета. Потом ещё кобылка с каким-то устройством на груди… За ней жеребец… А потом…. жеребята? Действительно, два маленьких создания выбежали из-за двери, и за ними вышла ещё кобылка. Потом вышла очередная кобылка, помоложе предыдущих, вместе с жеребцом почти такого цвета, как и она сама – бирюзового. И после этого поток прекратился, и дверь словно сама собой закрылась.

— Ну вот, дружок, какая у нас семья, — произнёс старик. – Можешь посмотреть сам.

Я даже не стал считать членов этого семейства. Их, одним словом, много. Все они стояли почти так же, как и вышли, в той же последовательности. Два жеребёнка стояли рядом с кобылкой, вышедшей за ними, и той парой, которая завершила семейную процессию. Ближе к ним была другая пара, и чуть дальше одна кобылка. Какая-то схема по возрастанию.

Между тремя взрослыми кобылками я приметил какое-то сходство. Нет, цветом они не сильно схожи, не причёской, не лицом… Глаза! Один и тот же бледно-зелёный цвет. На мгновение я бросил взгляд на уже открывшиеся глаза старика.

Бледно-зелёные глаза.

— Что ж, — пожилой пони с усмешкой нарушил застоявшуюся тишину и посмотрел на своих родственников. – Что ж, это наш прохожий. Он не местный. И он поинтересовался размером нашей семьи.

— Не местный? – улыбнулся жеребец, рядом с которым обосновалась кобылка, державшая на груди какое-то устройство. Присмотревшись, я заметил, что в нём что-то шевельнулось. – Заметно. Здравствуйте.

— Здравствуйте.

— Здрасте…

— Здравствуйте…

Семейка быстро окатила меня скромными приветствиями, и та кобылка, что была облеплена детьми и молодой парочкой, сказала достаточно громким и приятным голоском:

— А вы надолго у нас?

— Я…

Но старик опередил меня:

— Он тут на один день. Завтра он уже отправится домой, да?

— Да, — кивнул я. – И вас я тоже долго не задержу.

— Да что вы! – произнесла кобылка-мать. Она была такого же приятного, как и её голос, светло-жёлтого цвета с укороченной кремовой гривой. Да, всё-таки глупо было сразу не отметить, что все кобылки и не кобылки вокруг неё – её дети. Хотя я начинаю сомневаться по поводу той одноцветной парочки. Брат ли они и сестра? Что-то не похоже по их поведению. И если не так, то кто из них дитё этой многодетной кобылки? – У нас сегодня выходной. Вы нас никак не задержите.

— У вас выходной в понедельник? – удивился я, посмотрев на остальных.

— Да-а-а, — протянул старик. – У нас сегодня праздник. В честь великого события.

Он начал подмигивать кому-то из своей семейки. Взглянув на эту толпу, я увидел, что кобылка с чёртовым непонятным предметом у себя на груди взглянула на меня.

— У-у нас сегодня годовщина… Годовщина с моим мужем. Н-нашей свадьбы. И прямо сегодня наша малышка сказала первое слово!

Неуверенная кобылка расплылась в счастливой улыбке. Я тоже улыбнулся. Её лицо прямо-таки светилось, и как это выглядело необычно на её тёмно-синем лице с завязанными в пучок волосами чуть более тёмного цвета. Тот самый произнёсший первые слова жеребец, видимо, муж, коснулся её и что-то сказал. Потом он поднял голову и громко произнёс:

— Хотите её повидать?

— Вашего ребёнка? – переспросил я в изумлении.

— Конечно. Кого же ещё? Не мою ж маму, — сказал жеребец низким голосом. Его цвет не бросался в глаза – он был тёмно-серым, и его грива, на удивление, блистала желтизной соломы.

Я некоторое время не двигался. В этой штуке у кобылки лежит ребёнок? Поразительно. Но что ещё поразительней – меня ещё и подпускают к нему?

— Иди давай, — произнёс старик. – Не боись, она не кусается.

— Пока ещё, — вставил жеребец, и часть семьи засмеялась. Смех придал мне немного уверенности, и я осторожно пошёл к той паре. Опять повисла тишина. Все молчали так… нагнетающе. Я глубоко вдохнул и присел рядом с тёмно-синей кобылкой. Она даже не дёрнулась, когда я оказался ближе, чем на расстоянии вытянутой руки.

— Погоди-ка, — произнёс её супруг и вытянул… крыло. Точно, он ведь пегас. Я не приметил это сразу. Этим крылом он что-то ухватил в устройстве на груди кобылки и оттянул. Само устройство напоминало чёрную, покрытую тканью корзину с лямками, облегавшими шею того, кто носил её. Жеребец убрал верхнюю часть этой корзины, закрывавшую её внутреннюю часть.

А внутри лежал… Жеребёнок. Маленький, очень маленький, но с непомерно крупной головой. Он спал. Лежал на боку и мирно сопел. Его грудь немного приподнималась, а потом опускалась. Я услышал шаги рядом, и увидел справа старика.

— Смотри, смотри, — сказал он.

Я перевёл взгляд обратно на маленького жеребёнка. На его спине можно было увидеть два отросточка – крылья, скорее всего. Гривы почти не было, только полоска ярких жёлтых волос на затылке. Интересное сочетание с голубым цветом, в который был окрашен жеребёнок…

— Мы назвали её Олей…

Меня словно передёрнуло и я взглянул на тёмно-синюю кобылку, сказавшую это, и быстро спросил:

— Как?

— В-в-в… — тихо заговорила та, и её муж ещё более низким голосом сказал:

— Волли. Мы назвали её Волли. Волли Криз. И будь-ка поосторожней.

Я сразу же взглянул на ребёнка и заметил, что он зашевелился. Потом перевёл взгляд на кобылку, смотревшую мне прямо в глаза и тихо сказал:

— Извините. Ослышался.

— Ничего, — чётко сказала мать жеребёнка, словно я и не пугал её. Потом она вдруг тихо добавила, посмотрев вниз: — Она просыпается…

Из переносной кроватки на груди кобылки донеслись шевелящиеся звуки. Голубое чудо снова зашевелилось и легло на спину. Потом оно зевнуло и потянулось своими крошечными копытцами. После этого жеребёнок открыл глаза.

Мне хотелось стать ещё меньше, и я случайно сел, оказавшись головой почти на одном уровне с кобылкой. Жеребёнок посмотрел на маму, потом на меня. Его глаза тоже были большие, как и голова, но в них не было белков. Они были полностью серыми, наверное, окрашенные в цвет будущей радужки. На словах это казалось жутким, но на деле… На деле на это даже не обращаешь внимание.

Я замер, когда заметил свою руку около нашейной корзинки. Любопытство берёт верх в моём теле. Я вопросительно посмотрел на кобылку.

— Можно, — кивнула она.

Моя рука осторожно опустилась вовнутрь корзинки. Я коснулся копытца жеребёнка. Помню, я однажды захотел отыскать мягкие и буквально щекотливые точки у Твайлайт. Одну я внезапно нашёл на боку, другую – где-то чуть ниже уха. Случайно, знаете ли. Жеребёнок попытался поднять своё копыто, и я не стал противиться. Он с любопытством, как мне казалось, глядел на меня. Я рискнул и запустил пальцы ему под шею. Он улыбнулся и прижал голову к плечам.

Я тоже улыбнулся. Поводил пальцами. Он запищал, и вместе с этим писком издавал приятный и задорный смех.

Смех.

Я убрал свою руку, а потом встал с земли и отряхнул её сзади. Оказалось, вся семья столпилась вокруг меня и тут же немного разошлась, лишь только я попытался встать, оставив маленький пустой островок. В душе моей светилось какое-то яркое солнце. Я осмотрел всех. Посмотрел каждому в глаза. Один жеребёнок, стоявший ранее рядом со своей ровесницей, уже был около той коричневой кобылки, стоявшей в стороне. Одноцветная пара стояла словно слипшись, и кобылка положила голову на плечо жеребцу. Старик удивлённо смотрел на меня. А жеребёнок в той переносной кроватке улыбался.

Настоящее солнце светилось, почти горело во мне. Их тут много, и я один среди них. Один. Кто я здесь? Гость, обычный гость. Но я здесь, среди них. Один против них всех и одновременно вместе с ними.

Солнце внутри меня заволакивало тучами.

— Мне… было приятно познакомиться со всеми вами, — сказал я, стараясь посмотреть на каждого. – Но сейчас… Сейчас мне уже нужно идти.

Я повернулся в какую-то сторону, и стоявшая там парочка одного цвета отошла в сторонку. Я сделал пару шагов туда и повернулся.

— До встречи, — вдруг опередил меня пегас тёмно-серого цвета.

— Пока.

— До свидания!

— Ещё увидимся.

— Возвращайтесь, — последней услышал я тот приятный материнский голос.

Старик пошёл ко мне и, не дойдя пары шагов, спросил:

— Уходишь? Торопишься?

— Да. Тебе… Вам, то есть, до свидания. Пока. Прощайте.

— Ну… И тебе того же. Хотя погоди, — он повернулся. – Вы можете заходить домой. Я немного поговорю с нашим уходящим гостем. Чейст, заводи их домой.

— Так, все! – названная Чейст, мать приятных солнечных цветов, подняла голос. – Все идём домой. Все попрощались с гостем?

— Да! – дружно сказала семья.

— Тогда заходим. Скоро будет готов пирог, забыли?

Все по очереди начали заходить обратно в дом. Сначала парочка жеребят, за ней уже взрослые, и последней около двери встала мать.

— Пап, мы ждём тебя, — сказала она.

— Да, я всего-то на пять минуток. Можете начинать без меня, я, — он засмеялся, — не обижусь.

Кобылка кивнула и закрыла дверь в дом. Я посмотрел на старика. Тот, качая головой, осматривал меня сверху донизу, прицокивая языком.

— Ну и что с тобой было, дружок? – спросил он. – Чего это ты заторопился?

— Да я… Ну… — я вздохнул. Трудно объяснять то, чего сам до конца не понимаешь. Передо мной вдруг возникла Твайлайт. Она просто возникла передо мной и улыбалась. Твайлайт. Семья. Чёрт возьми, эти два слова!

— Что «ну», гм? – снова спросил старик, а потом, уже мягче, добавил: — Что-то вспомнил? Плохое?

— Нет. Всё наоборот… Всё хорошо… — проговорил я, а сам опять бессильно пытался отнять друг от друга два слова: Твайлайт и семья. Нет!

Пони в пожилом возрасте промолчал. Мы начали потихоньку идти… куда-то. Я не знал куда. Да это не имело особого значения. Куда! Куда угодно. Чёрт…

— Слушай, а вот кое-что насчёт твоей… подруги, я правильно говорю?

Всё внутри начало медленно сжиматься от этих слов.

— Думаю, правильно. А ты там с этой подругой случайно… не это? Не шуры-муры?

На мгновение у меня произошёл какой-то пик сжатия, а потом внутренности отпустило. И я задумался. Два слова уже не пытались стать рядом. Гораздо важнее встал другой вопрос, другая задача. И старик набрёл на неё. Случайно.

— О чём ты? – прямо спросил я.

— Ну, ты же сам понимаешь. Заводил с ней что-то?

Конечно, понимаю, старик. Понимаю.

— Нет… Но… — да, ты нащупал это! Давай, давай! – Я… Мы…

— Ты хочешь что-то сказать? Говори.

Я вздохнул и собрал в голове слова. Почему сделать это сейчас так трудно? Сказать, связать что-то больше одного предложения. Я же могу это.

— Мы с ней жили… какое-то время. Почти полгода… И я… Я не знаю.

— Просто жили?

— Да. Обстоятельства свели нас в одно… жилище. И мы жили вместе.

— И в чём же проблема?

— Я… Не знаю…

Старик остановился. Он внимательно посмотрел мне в лицо, прищурившись.

— Не знаешь?

Я рефлекторно кивнул, не обращая внимание на то, что вопрос риторический. Пожилой пони ещё пару секунд так смотрел на меня. А потом засмеялся.

На его смех мне было просто наплевать. Я знал, он что-то хотел сказать, и он что-то знал. Знал то, что нужно было мне.

— Ну вы… Ну… Хе-хе… Нет, права была Марта, храни прах её Селестия… Что жеребцы, что кобылы – одно дело, хотя именно одно дело у них и различается, — он вдохнул и выдохнул. – И в этом вся проблема? Ты не знаешь?

Я опять кивнул. Это же не был риторический вопрос?

— Так узнай. Подумай.

— В смысле? – спросил я.

— А в прямом. Жениться хочешь на ней? А сходить с ней на речку? А детей от неё хочешь? А пожить вместе с ней?

Я задумался. Я, кажется, понял, о чём он. Ему нужно сказать только одно слово… Одно слово! Всего одно чёртово слово, старик!

— Мемента, сестра моя, рассказывала из своей жизни похожий случай…

Да!

— Точно! – сказал я и присел. – Большое вам спасибо.

— Да рад стараться, — быстро ответил он, словно мои слова были для него предсказуемы. – Уже торопишься? Подумал?

— Подумал…

— Сколько раз?

— Один. И этого достаточно. Прощайте!

Я встал и пошёл в другую сторону. В совершенно другую сторону, но неважно какую. Господи, я знаю! Точно! Точно! У меня мало времени. У меня с самого утра мало времени, чем же я занимаюсь?!

— Прощай… То есть, до встречи! Ещё увидимся… дружок…

---

— А теперь время ПОДАРКО-О-О-В! – Пинки Пай подпрыгнула метра на три вместе с дружным залпом хлопушек, исчезнув на мгновение в облаке конфетти.

Все засмеялись. Немного нервно все засмеялись.

— Пинки… — продолжая посмеиваться, сказала Рарити. – Не у всех же могут быть подарки…

— Но ведь сегодня все принесли подарки! – воскликнула земнопони, когда упала на копыта. Конфетти как будто стало меньше.

— Да? – Рарити оглядела всех и тоже посмеялась. – А ты… ты знаешь?

— Ага.

— Хе-хе… Что ж, девочки… — белая единорожка поставила свою кружку, которую Спайк тут же взял в свои драконьи руки-лапы.

— Да. Как-то она это узнала… — продолжила за неё Твайлайт, встав.

— Ну почему? – вдруг сказала Пинки Пай. – Я угадала.

— Это ж понятно, — произнесла Эпплджек. – Это ж всем ясно. Ты даже, Рарити, поняла.

— Я? Я не думала… Вернее, Твайлайт заговорила после меня.

Фиолетовая единорожка мигом поймала на себе шесть взглядов. Не считая моего. Я и так много смотрел на неё.

— Так, девочки. Похоже, этот момент нагрянул к нам… внезапно. Спасибо Пинки Пай.

Я потряс головой. Мне послышался какой-то писк… Это был… Это был писк плюшевой игрушки. Ох-охох, я устаю…

— Но мы все уже поняли, что каждый был к нему готов.

— Ага.

— Ну да…

— Ещё бы.

— Поэтому… — Твайлайт закрутила головой, словно пыталась что-то найти среди нас. – Начнём?

Все заулыбались, кое-кто взглянул на меня. Они зашевелились и начали что-то поправлять за собой. Рэйнбоу Дэш встала первой и заглянула себе под крыло, тоже вороша нечто под ним.

— Вы серьёзно приготовили подарки для меня? – с детским, наверное, удивлением спросил я. Ну а почему не детским? Видно же, приготовили. А почему? Это тоже кажется очевидным. Но только на первый взгляд.

— Ну как же без подарков? – сказала Пинки Пай. – Это треть вечеринки. Как большой кусок пирога или торта. Если его нет – торта меньше. А есть торт всегда приятно, то есть, весело, как и вечеринки. То есть, вечеринки не едят, но с ними весело. И если у тебя всего две трети вечеринки – это меньше веселья! Это ужасно!

Пинки Пай спрятала лицо за копытами. Потом убрала их и подняла с улыбкой вверх.

— Поэтому ПОДАРКИ!

— Да, — Рэйнбоу Дэш вышла вперёд. – Думаю, Пинки уже всё сказала. И я…

Но розовая пони не дала ей договорить. Она покрутилась на месте и в один прыжок оказалась рядом со мной. В копытах у неё была… коробочка с бантиком из ленты. Надо же. Прямо как в каком-нибудь мультфильме.

— С-спасибо… — сказал я, принимая коробку. Она была небольшой, в форме куба. Сторона, наверное, около пятнадцати сантиметров. В ней было что-то, занимающее почти всё внутреннее пространство. Интригующе, несомненно!

— Не за что ведь, глупыш, — она захихикала и попрыгала к белой единорожке. – Теперь ты, Рарити!

— Я? – Рарити приложила копыто к груди. Она уже стояла. – Нет, может, я буду позже…

— Да ну, не стесняйся. Никто не против, если ты пойдёшь сейчас, — улыбнулась Пинки Пай.

— Конечно… — тихо выразилась Рэйнбоу, что услышал, видимо, только я.

— Если так, — белоснежная единорожка взглянула на меня и сделала несколько шагов. – Вам я хотела отдать что-нибудь из той коллекции… Она вам подходила как нельзя кстати, стоило только подправить несколько деталей… Но в ней каждый элемент был важен, а всё, что я успела сделать за те три часа…

Она подошла ко мне и телекинезом протянула кусок материи. Я взял его в руки и расправил. Это… погодите… это платок! Но его размеры впечатляют. Почти полметра сторона. Я пригляделся и увидел, как на нём блестят мелкие, размером с крупинку риса, драгоценные камни.

— Вот, — сказала единорожка и закрыла рот копытом. – Это всё, что я сделала. Простите, что не могу больше, но время решило за меня.

Сложив платок и уложив его на подарочную коробку, я сказал:

— Да ничего. Он и так красив. Спасибо вам.

Рарити кивнула и, развернувшись, пошла на своё место. Эпплджек, сидевшая рядом с ней, встала, словно приняла эстафету от единорожки.

— Ну, у меня подарок почти такой же.

Ещё издалека, пока земная пони раскрывала свой то ли свёрток, то ли не свёрток, я понял, что это шарф. Так и оказалось – длинное чёрное полотно с окрашенными в оранжевое с красным краями и концами. На этих самых концах свисали пушистые кисточки, сделанные из распущенной вязи. Взяв шарф, я отметил, насколько мягка его шерсть.

— Бабуля Смит как-то связала его, но он нам не пригодился. А тебе, думаю, будет в самый раз. У вас там холоднее, снега побольше.

Я быстро скатал шарфик. И тут у меня назрел внезапный вопрос.

— А чья это шерсть?

Эпплджек, похоже, не была им ошеломлена.

— Да знаешь, Бабуля молчит об этом. С севера, скорей всего. Говорил кто-то из наших, что там деревушка сплошь набита овцами. Оттуда и шерсть, наверно. Но она не наша точно.

Я кивнул.

— Это не важно. Благодарю.

Следующей подразумевалась Флаттершай. Жёлтая пегаска за весь этот вечер, дотянувшийся до… Ух ты! Мы сидим уже более двух часов! Твайлайт может так долго говорить?

Флаттершай, похоже, испытывала внутреннюю борьбу. Она бегала взглядом по лицам всех, кто находился здесь, когда Эпплджек вернулась на своё место. Возможно, раз она не планировала приходить сюда, то и не раздумывала о подарке… Может, так оно и есть? Надо бы пресечь её мучения…

Но не успел я решиться сказать что-то, как пегаска встала, накинув часть волос на глаза, что я лишь угадывал их по двум тёмным пятнам среди розовой гривы, и направилась ко мне. В библиотеке повисла тишина. Даже я был скорее удивлён, нежели заинтересован.

Она дошла до меня и протянула на копыте… какой-то мешочек. Копыто не дрожало, и Флаттершай тоже. Я осторожно взял мешочек, и пегаска отдёрнула копыто на пол.

Я пощупал мешочек. Там что-то сыпучее, какой-то порошок. Что это может быть? Флаттершай любит животных и славится лучшим их укротителем. Так мне говорили. Возможно, это какой-то корм. Корм для маленького василиска или дракона… Нет, драконов она боится, Твайлайт мне говорила.

— Что это? – спросил я. Пегаска уже развернулась, собираясь уходить. Она, похоже, была готова к этому вопросу. Поэтому она спокойно повернулась ко мне, и хоть за волосами я плохо видел её взгляд, я понял, что она смотрела на меня.

— Это… п-пыльца. Для бабочек. Они её очень любят.

Надо же… Не какие-то чудища — бабочки.

Пегаска маленькими шажками, словно ожидала ещё какого-то выпада с моей стороны, отступала к своему месту. Как бы всё-таки эффектно её отпустить?

— Спасибо тебе, Флаттершай.

Никто не улыбнулся. Но пегаска издала звук, похожий на тонкое «угу», и мигом села рядом с Эпплджек. Волосы с её глаз были уже скинуты, и я ясно видел её лицо. Она смотрела ниже меня. Как, в принципе, и весь этот вечер.

— Похоже, и меня, наконец, настигла очередь. Да? – повысила голос Рэйнбоу. – Никто сейчас не собирается идти?

Тишина.

— Да кому ещё идти? – произнесла Эпплджек.

— Твайлайт?

Фиолетовая единорожка спокойно помотала головой.

— Нет, Рэйнбоу, — она помолчала секунды две, а потом повторила. – Нет.

— Отлично. Ну что, Человек, посмотри, найдётся ли у вас там такое?

Радужногривая пегаска взмыла вверх, насколько позволял потолок библиотеки, и зависла в воздухе рядом со мной, а потом встала на пол. Её крыло странно пошевелилось, и самое длинное перо крыла протянулось ко мне. На нём висел… брелок. Брелок не больше пяти сантиметров. Он висел на веревочке, и с её помощью брелок можно было повесить на шею. Я взял его и рассмотрел поближе.

Разноцветные стёклышки составляли облако с вылетавшей из неё молнией трёх цветов. Хм. Интересно, Рэйнбоу. Я повернул брелок. Стёкла стояли с двух сторон, и между ними, как мне казалось, было какое-то маленькое пространство. Я поднял брелок на свет. В нём что-то слегка переливается.

— А теперь щёлкни-ка по нему, — с пытливым взглядом сказала пегаска.

В нём что-то есть. Я на всякий случай отвёл от себя брелок и пальцем, как обычно ставили быстрые щелбаны, ударил по нему. Он вспыхнул, подпрыгнул, и на всю библиотеку разнёсся громкий звук, напоминавший что-то между выстрелом и треском.

Все вздрогнули. Ну и я тоже. Почему-то я сразу взглянул на Флаттершай – та уже бездвижно лежала.

— Круто! – взвизгнула Пинки. – Ещё раз!

— Не надо! – громко возразила Рарити. – Нам хватило одного раза…

Вот я с тобой так согласен, так согласен, не передать…

Но Рэйнбоу улыбалась, зависнув в воздухе.

— Вот что можно раздобыть в Клаудсдейле. Если, конечно, хорошо искать.

— А ты постаралась с этим, — сказала Эпплджек.

Рэйнбоу Дэш повернулась к ней.

— Тебе так даже удобней – отдала и подарок, и рекламу, — продолжила оранжевая пони.

Я взглянул на брелок. Да, да, его рисунок был точь-в-точь как кьютимарка пегаски. Радужная грива Рэйнбоу закачалась.

— Угу, угу. Как я вижу, тебе понравилась моя идея. Ты даже использовала её.

— О чём это ты? – сказала Эпплджек.

— А о том. На твоём подарочке… связано.

Все обратили взгляды на меня. Под этим давлением я вытянул шарф и снова расправил его, а потом взялся за конец. На оранжевом фоне маленьким треугольником располагалось три красных круга слегка искривлённой формы, каждый с зелёным отростком. Я не удержался и тихонько хмыкнул.

Эпплджек усмехнулась.

— Хех, да этот шарф ведь Бабуля связала давно… Маку, кажется. Но мы тогда и не поняли, кому.

Но Рэйнбоу Дэш довольно улыбалась. И я чем-то тоже от неё заразился. Будет очень забавно, если с остальными подарками похожее… Мне в глаза попался платок. Я тоже расправил его и оглядел. Да, тут были маленькие камушки. И они, вышитые в линию, составляли три голубых ромбовидных камня побольше.

— О, и Рарити тоже, — сказала Рэйнбоу.

— Да что вы? – как будто раздражённо развела копытами она. – Когда тебе на пятки наступает время, а ещё и совесть, в пользование идут все средства. Даже те, что под носом.

— Или почти под хвостом, — опять улыбнулась пегаска.

Я взглянул на коробку. Она была окрашена в розовый. Нет… Это просто совпадение. Лента ведь жёлтая. Не буду пока открывать. Вдруг там тоже окажется чья-то кьютимарка. Стыдно будет демонстрировать.

— Кто ещё?

Мешочек. Я покидал в руке мешочек. Мешочек с порошком. По-моему, тут никакого намёка на бабочек Флаттершай, которые красовались у неё на… Бабочек. Погодите, бабочек. А порошок для…

Я прикрыл лицо рукой и уже посмеивался. Нет, я обязан узнать, что в коробке.

Я приставил её поближе и посмотрел на Пинки. Она глядела на Рэйнбоу, покачивая в такт какой-то музыке головой. Надеюсь, это не будет плохим тоном. Моё любопытство всегда получало своё без промедления.

Я поворошил ленточный бантик и заметил прикреплённую к ней бирку. Приглядевшись, я прочитал на нём текст: «Открывай всегда, когда захочет твоё сердце». Ниже: «И когда ты сам хочешь это». В самом низу: «Всегда». Я перевернул её, и на другой стороне тоже нашёлся текст: «Ты не очитался, ты можешь открывать». И ниже: «Открывай. Они не обидятся».

Я потряс головой и ещё раз перечитал тексты на обеих сторонах. Мне не показалось. Бирка уже три раза намекнула и два раза приказала мне открыть эту коробку. Я думаю, её можно открыть.

Шуршание привлекло внимание всех. Я порвал ленту и убрал крышку, которую Пинки предусмотрела для этой коробки. Внутри было… Что это? Я протянул руку в коробку, ухватил мякоть какого-то шершавого предмета и вытащил его.

Надо же…

В третий раз говорю.

Это кекс! По верху тёмно-синяя глазурь, а на самом кексе нет намёков на какие-то сыпучие добавки. Ни изюма, ни орехов, ни чего-либо другого. Я вздохнул. Я повернул кекс – и увидел на нём три воздушных шарика. Два голубых и один жёлтый.

Я встретился взглядом с Твайлайт. Она с улыбкой поглядывала то на меня, то на кекс. Всё ещё держа кекс в руках, я засмеялся. Не громко, но это заметили другие. Твайлайт тоже поддалась смеху. Рядом с ней потихоньку с неуверенного хихиканья на элегантный хохот набирала силу Рарити.

Спустя пару секунд каждый смеялся. И опять я посмотрел на Флаттершай. Она улыбалась, глядя на кого-то слева, но тоже подёргивалась.

— Ну-у… Ну хорошо, — первой прекратила лёгкий балаган белая единорожка. – Это было забавно. И всё же это не повод устраивать такой громкий хохот…

— Хе, а у нас только Твайлайт и осталась, — не обратив внимание на замечание Рарити, сказала Рэйнбоу Дэш.

Теперь головы повернулись к фиолетовой единорожке.

— Ей осталось подарить звезду. Что-то со звездой, — сказала пегаска.

Эпплджек присоединилась:

— А это, наверное, что-то волшебное будет.

— Будешь колдовать? – ехидно спросила пегаска.

— Не сейчас, — улыбнувшись, впрочем слабо, ответила Твайлайт.

— Ну а когда ещё?

— Рэйнбоу, неужели ты не знаешь? – подала голос Пинки. – Гость будет ночевать у Твайлайт.

— Пинки, я зна…

Пегаска осеклась очень резко. Она моргнула и посмотрела на Эпплджек. Рарити тоже перебросилась взглядами с ними. Это насторожило меня.

— Знаете… девочки… Уже поздно, — заговорила почти другим голосом Рэйнбоу, а потом, словно внезапно вспомнила что-то, резко взглянула на меня. – Человек, было интересно с тобой поговорить. Приходи ещё. Я покажу тебе… кое-что из моего репертуара, — говорила она, потихоньку отходя к двери. – Всем пока. Ещё увидимся. Пока.

— Пока, Рэйнбоу! – громко произнесла Пинки. Рэйнбоу улетела.

Встала Эпплджек.

— Ну, мне уже тоже надо уходить. Я обещала Эпплблум прибыть домой хотя бы к десяти, ей нужно там что-то показать… Спасибо за чай, за угощение…

— Не за что, — донеслось откуда-то с глубины библиотеки.

— Да, Спайк, ты молодец! Так держать! Ну ладно, до встречи. Приходи на Акры ещё! – бросила земнопони мне и пошла к двери.

— Пока, Эпплджек.

— Пока.

— Увидимся!

Я посмотрел на Твайлайт и увидел около неё Флаттершай. Единорожка несколько раз кивнула ей. Потом пегаска подошла ко мне, при этом не спрятав лицо за волосами, и сказала, чуть пригнув при этом голову:

— До свидания.

— До свидания, — ответил я, кивнув. Флаттершай скорым шажком направилась к выходу из библиотеки.

— Флаттершай, ещё увидимся! – опять подала голос Пинки Пай.

— Твайлайт, это был изумительный вечер, — улыбнувшись, сказала Рарити и взглянула на меня. – Я имела огромную честь познакомиться с вами. Надеюсь, вы ещё вернётесь в наш город.

Мне хотелось сказать «Я тоже надеюсь», но я смолчал и просто кивнул. Нет, нет, мне лучше молчать. Когда нечего сказать, лучше только молчать.

— Что ж, до скорой встречи. Пока, Твайлайт.

Обе единорожки кивнули, словно поклонились, и Рарити тоже вышла из библиотеки.

— Пока, Рарити! – крикнула ей вдогонку Пинки Пай, потом повернулась к Твайлайт. – Ещё увидимся, Твайлайт! – и ко мне. – Прощай, Человек!

И розовогривая пони вприпрыжку, напевая какой-то лёгкий мотив, направилась к двери. Когда она пересекла её, я негромко сказал:

— Прощай, — я вздохнул. – Прощайте.

Твайлайт молча подошла к прикрытой двери. Спайк уже прошёл по главной комнате и собрал оставленные чашки, и теперь в глубине библиотеки слышалось слабое журчание воды. Единорожка стояла и смотрела в окно. На улице было уже темно. В Эквестрии осень.

— Пойдём на улицу, — произнесла Твайлайт. Я мрачно кивнул и, встав, медленными шагами пошёл к ней.

Эта нагрянувшая вместе с тишиной атмосфера парализовывала челюсти, сжимала тисками рот и делала воздух в лёгких тяжелее. Как в таких условиях сказать что-либо? Ведь это всё равно что открыть глаза ранним утром, когда страшно хочется спать. Всё равно что пытаться хоть немного приподнять с плеч массивный рюкзак, хоть он и утомил всё тело. Всё равно что раскрыть капкан, сжавший челюсти на твоей ноге…

Я представил, как капкан ухватил мою ногу. Жуть. И я бы ничего не смог сделать, как не могу сейчас.

А что я могу сейчас?

Только выйти на улицу.

Лёгкий ветерок в свежем полумраке скользнул по моей голове, когда я думал об этом. Твайлайт шла рядом. Она, видимо, знает, куда нам идти. И пусть она сейчас ведёт меня, куда хотела. Ведь она всегда вела меня.

Всегда!

А это последний день. Последний час, последние минуты. Всё это можно продлить, но смысл? Как бы ты ни пытался растянуть удовольствие, больше его не станет. У нас никогда нет правильного пути для этого. Мы только выбираем, быть страшно удовлетворёнными час или просто удовлетворёнными два часа или едва удовлетворёнными… Скука!

Закат ушёл минут десять назад, оставив лишь чудесное красное зарево, которое стлалось по тонким перистым облачкам вдали. Ух ты. Ни разу я так не глядел на облака. Ни разу я так не смотрел на закат. Закат чудесен, я всегда знал это. Но это были чужие знания, слова людей, видевших это. А я только знал.

А зачем пегасы делают перистые облака? Они же не имеют никакого смысла, если практично подумать. Солнце они заслоняют из рук или копыт вон плохо, на дождь они не способны, и их даже убирать долго и рутинно. Да, я не знаю, каково́ пегасам. Я только представляю. Мне просто кажется, что это было бы долго.

Значит, эти облака всё-таки нужны для чего-то, раз они есть. Они не могут существовать просто так, для красоты, у них есть своя функция. У всего есть своя функция, иначе бесполезная вещь выбрасывается, бесполезный орган атрофируется, а бесполезный элемент ликвидируется. И если перистые облака всё ещё есть в Эквестрии, то где их задача? Может, в красоте? Если они только для красоты, то, может, это их задача: быть просто для красоты.

А ведь красота – великая задача. Чтобы сделать красоту, нужно внести массу усилий, огромное количество жертв, потому красота их требует. В конце концов получается великая сила, страшная сила, и ей поклоняется мир, который она, в свою очередь, спасает.

Нет, если эти облака для красоты, они уже имеют полное право быть в Эквестрии. Это так.

Я взглянул налево. Узенький месяц вылезал из-за горизонта, превращая башни Кантерлота в когти какого-то существа. Когда уйдёт Солнце, Луна становится светом для тех, кто не может жить днём. Каждому нужен свет. Если нет света, ты не видишь абсолютно ничего, и весь мир остаётся для тебя одной лишь тьмой. Ночью тьму разгоняет совершенно другой свет, не тот, что днём. Этот свет – только капля из огромной чаши, которую уже накрыли по расписанию. Кому-то нужна лишь эта капля, словно немного змеиного яда для излечения от болезни, и всё. И этого достаточно.

Я взглянул на Твайлайт, шедшую справа от меня. Её лицо было серьёзным, даже слегка испуганным. В этом полумраке на её светло-фиолетовом лице терялись некоторые черты, но глаза отражали Луну и почти светились при этом. Она глядела вперёд, а мы продолжали идти по широкой улице, встречая редких прохожих. Иногда это были парочки – и все они проходили молча. Никто не говорил ни слова. Казалось, что не только меня и Твайлайт настигло это давление. И всё же, думал я, им просто было нечего сказать.

Единорожка остановила меня копытом около какого-то фонтана. Мы ушли не очень далеко от библиотеки – отсюда можно было видеть свет из её окон. Коснувшись рогом моей руки, Твайлайт повела меня чуть в сторону, и я увидел скамейку. Низкую скамейку.

Она села, и я тоже. Теперь-то я понял – сейчас. Прямо сейчас пришло то, к чему ты готовился. Молодец, ты вовремя уловил этот момент. Но ты должен быть готов. Ты готов?

Ты не знаешь. Значит, ты не просто готов – ты готов ко всему.

Молчание длилось недолго.

— Я… — разрушая массу над собой, пыталась говорить она. – Я должна была… Я хотела кое-что тебе сказать.

Давай.

— Твайлайт, — я взял в руку её копыто. Я вспомнил один вечер, когда она сделала так же. И я забыл, каким живым кажется это копыто. – Нет. Пока мы не наговорили глупостей друг другу, дай мне сказать… сказать кое-что.

Она кивнула.

— Скажи.

Я вздохнул. Это кое-что было немалым. Опять вздохнул.

— Твай, я не могу передать, какое ты имеешь для меня значение. Какое ты имела тогда, когда ты лежала без сознания у меня дома, и какое имеешь сейчас. За это время, почти три месяца, ты была чем-то в моём доме. Раньше я жил один и довольствовался этим, а теперь у меня появилась ты, и вместе с тобой у меня появилось что-то ещё. Я знал, ты важна для меня. Я думал, кто ты для меня, — я потирал пальцами её копыта. Она смотрела на меня, и я иногда отводил взгляд, думая. Сейчас ранние слова стары, но их нужно сказать. – Твайлайт, это был сложный вопрос, — Господи, что могу я сотворить, если скажу это! – Ты и сама понимаешь, почему, — это последний час. Скажи. Мы никогда не знаем, каков будет конец.

Твайлайт смотрела на меня, ждала, что я скажу. Я обхватил её руками и крепко прижал к себе, как тогда, когда она только училась говорить, когда была жива Зинаида Александровна, а я ещё не до конца понимал, с кем разделял жилище.

— Сестра, — тихо сказал я и закрыл глаза.

Копытами Твайлайт легонько оттолкнула меня, и я увидел её глаза. Задумчивые.

— Сестра?

— Сестра.

Она опустила взгляд куда-то в пустоту. Я не смел отвести свои глаза от неё. Я сказал то, что хотел. И теперь мне нужно ждать.

— Сестра… — произнесла единорожка. Потом усмехнулась. – Это был нужный ответ. Братец.

Она улыбнулась, и с моей души начал падать град камней. Мне становилось легче и легче. Я снова обнял её и улыбался. Да. Да! Я нашёл это! Нашёл это для нас! Да! Нашёл!

— Забавный исход, — сказала Твайлайт.

— Забавный. Интересная ведь вещь, эта ирония судьбы. Найти на помойке совершенно невероятное существо, приютить его, узнать о том, что оно разумно…

— Напоить, — вставила единорожка.

Я с недоумевающей улыбкой посмотрел на неё. И вспомнил. Ещё один вечер.

— Не я первый схватил бутылку, — возразил я.

Твайлайт надзирающе подняла копыто и навела его на меня.

— Но ты допустил.

Я вздохнул.

— Хорошо. Я допустил. Да, напоить его, потом совершенно внезапно узнать о его доме, ещё более невероятном, чем само существо, уйти с ним, и вот оказывается, что это существо – твой родственник.

— Близкий, близкий родственник, — тихо сказала она и уткнулась носом мне в плечо.

— Близкий, очень близкий…

Это я произнёс совсем тихо, почти беззвучно. Закат уже давно извёл себя, улицы освещались низкими фонарями. Наша скамейка стояла недалеко от одного такого.

Твайлайт усмехнулась.

Я перевёл взгляд на неё.

— Что?

— Ты мой брат. Новый брат. Шайнинг будет очень удивлён, когда узнает.

Несколько секунд я пытался вспомнить, кто такой Шайнинг. Я помню, его зовут Шайнинг Армор. Это ведь было недавно, я не запомнил?

Вспомнил.

Это её брат. И ещё капитан гвардии в Кантерлоте.

— Я должен был сам рассказать ему.

Единорожка улыбнулась.

— Ну, тебе надо было быть осторожным. Он не всегда правильно реагирует на розыгрыши. А что будет, если он узнает, что это не розыгрыш, мне неизвестно.

— В чём проблема? – развёл руками я. – Я подойду к нему, и прежде чем он спросит, с каких это я краёв, скажу: «Привет, брат» и сразу обниму.

— Вот это самая рискованная затея.

— Братский отпечаток копыта дороже всего на свете.

Она улыбнулась.

— Да и к тому же, я буду непростым братом.

— А каким?

— Земным. Его земным и твоим земным братом.

Она кивнула и закрыла глаза, и мы опять умолкли. Я взглянул на часы. Они показывали восемь. Кажется, они идут уже неправильно. На улице точно не восемь, хоть и весна. Интересно, почему?

— Ты же… — заговорила Твайлайт. – Ты же понимаешь, что их подарки тебе не взять с собой, да?

И я как раз позабыл об этом.

— Конечно, понимаю. Ты думала, я забыл?

— Нет… Я просто хотела быть уверенной…

Я вздохнул.

— И всё же жаль. Никто ведь не поверит. Даже я сам через десятки лет.

— Я бы не хотела, чтобы ты остался без напоминаний. Ты ведь сам дал мне их…

— О чём ты?

— Вернее, я их взяла. Ты помнишь ту книгу по оригами?

— Да, помню.

— Когда я уходила, я взяла её.

— Негодяйка.

Но мой шутливо-укоряющий тон подействовал не так. У единорожки разом поменялось лицо.

— Ты не хотел, чтобы я делала это?

— Нет, Твайлайт, нет. Я не против этого. Однако забирать книжки без спросу – дурной тон.

— Я знаю. Больше не буду так делать.

Молчание.

— Я могу сделать подарок?

Я некоторое время молчал. Она поменялась. Что-то в ней немного изменилось после того, как я назвал её своей сестрой. Это меня…

Эх.

Мне безразлично это. Она всё ещё Твайлайт.

— Да. Что это за подарок?

Единорожка зажмурилась, и её рог издал лёгкое свечение. Магический хлопок, вспышка – и, окружённый фиолетовым облаком, в воздухе появился белый предмет. Но я сразу понял, что это.

— Пока тебя не было, я потратила на него, наверное, почти два часа. Я старалась, и я всё же сделала.

Бумажный журавлик, испещрённый лишними складками, но имевший такие аккуратные и точные уголки, лёг на мою ладонь, и облачко вокруг него с искорками хлопнуло. Он был из эквестрийской бумаги, которую я звал пергаментом, хотя она была сделана из другого материала и по другой технологии. У журавлика были до упора оттянуты крылья. Моя школа.

— Одними копытами? – спросил я.

— Да.

— Ты молодец. Нет, ты больше, чем молодец, — я поднял журавля выше. – Ты чудо. Ты можешь оставить мою книгу при себе.

— Нет. Я не могу. Зачем она мне?

— Оригами. Ты хорошо обучишься оригами. Ты привнесёшь оригами в Эквестрию.

— Это слишком.

— Я думаю, сложить копытами журавля, будучи знакомым с оригами меньше суток, достойно того, чтобы было «слишком».

— Наверное, — опять улыбнулась она.

— Жаль, мне не судьба оставить его себе, — вслух подумал я и умолк, разглядывая журавля. Магическая аура вытянула его из моих рук.

— Не нужно лишний раз думать об этом, — журавлик подлетел к левой части моей груди, почти к сердцу. Он загорелся ярче, и кусочек ткани рядом с ним тоже. Вспышка – и на моей рубашке только что появился новый карман, в который аккуратно вошёл журавлик.

— Мне дарят слишком много подарков, — сказал я.

— И подарили бы больше.

— Я не нуждаюсь в дарах. У меня всё было. У меня всё есть.

— Здесь?

— Здесь.

Мы замолчали. Слов больше не осталось. У меня они кончились давно, но у Твайлайт лишь сейчас. Сон начал кусочек за кусочком подвешивать к моим глазам свинец, или другой какой-нибудь металл, и я пару раз моргнул.

— Отправимся домой? – подняв голову, спросила единорожка.

— Давай.

— Ляжем спать?

— Ляжем, — кивнул я.

Твайлайт встала.

— Милейший Человек, идём со мной.

Я тоже встал, и в темноте мы отправились обратно. Улица изменилась. Не только небеса стали темней и в то же время ярче из-за звёзд, но и всё вокруг. Нет, только пони. Их уже не было. Улица пустовала.

Я хотел найти что-то в своей голове, но всё вышло. Остались лишь воспоминания, и я раз за разом пересматривал эти моменты, потом моменты ранее, потом ещё ранее. Когда у человека кончаются силы, у него начинаются воспоминания. Он как будто уже не может идти вперёд в будущее, и он идёт назад, в прошлое.

Я устал. Это не эгоизм, я просто устал. Всё происходящее напоминало забег на длинную дистанцию. Я пересёк финиш, и теперь я хочу только отдохнуть. Меня более не волнует место, занятое мною, и что будет потом. В моей голове крутится только отдых.

Отдых, отдых. Вот.

Мы были в библиотеке, и Спайк не встретил нас. Мы выключили свет в библиотечной комнате и пошли по лестнице вверх. Дракончик был там. Он уже спал в своей корзинке.

Мы не нарушали тишину. Мы подошли к кровати. Я разделся, оставив лишь нижнее бельё. Всё равно. Моё тело – только аватар. Ещё когда я прибыл сюда, я был этим аватаром. Мне лишь придали нужную форму.

Когда мы оба сели на кровать, Твайлайт подползла ко мне и обняла. Я обхватил её руками и держал её. Судьба. Она иронична. Куда мы торопимся? Как маятник, бежим туда, а потом обязательно обратно, и потом снова туда, но всё равно обратно. Маятник работает на часы, но мы? На кого работаем мы? Всё идёт за нами, мы есть мы. Мы есть мы! Вы слышите?

Мы есть мы! Мы всегда будем нами, и никогда не будет по-другому.

Я слышал всхлипы единорожки. Твайлайт, зачем? Когда не остаётся сил и воспоминаний, неужели дальше идут слёзы? У меня всё ещё есть воспоминания, но слёзы… Нет, слёзы есть и у меня.

Твайлайт отодвинула своё лицо. Я не видел слёз, но свет из окон всё ещё заставлял гореть эти глаза. Она поцеловала меня в щёку и снова уронила голову на моё плечо.

В этот момент я зажмурился, и мои глаза заслонила трепещущая пелена.

Нет.

Не было у меня ничего.

И сейчас уже нет. У меня только она. Ничто не было существенным, кроме неё. И вот она, вместе со мной. Она есть у меня.

Я почувствовал, как по щеке покатилась слеза. По правой щеке, прямо туда, куда пришла любовь и горесть вместе с губами единорожки. Во мне теперь хватает и того, и того.

Обнимаясь, мы улеглись на кровать. Мы не тронули одеяло. Я прижал к себе Твайлайт каждой частицей её тела, какой мог коснуться. Она уткнулась мне в грудь, и я услышал:

— Не уходи. Пожалуйста, не уходи.

Я уже не плакал. Я всё прижимал её к себе, а она со всхлипами дышала. Я закрыл глаза.

Твайлайт, я с тобой. Я не отпущу тебя. Эта ночь будет холодной. Ты будешь рядом со мной. Запомни, ты будешь рядом со мной, и я всегда буду рядом с тобой. Да, ты моя сестрёнка. Мы не похожи на брата и сестру, ну пусть. Твайлайт, я всё равно ведь люблю тебя. Не бойся. Пока ты помнишь меня, я не уйду.

Я не уйду, Твайлайт, слышишь?

Я не уйду.

Глава XIV (Реприза). Следи за собой

«…И когда не будет слов, вновь говорить будет он, ибо забоится он тишины…»

Не уходи.

Я не уйду.

Огромный зал. Мы по разные его стороны. Мы не видим друг друга. Мы знаем, мы тут. Из окон льётся свет. Там, где его нет — тьма. Мы видели друг друга. Мы есть мы. У нас нет сил. Нет воспоминаний. Нет слёз. Я разворачиваюсь. Окно. Я иду к нему.

Не уходи.

Я не уйду…

Мои глаза раскрылись.

Солнце не ударило в них. По небу плыли сероватые облака. Они напоминали лёд, смешанный с пылью. На моё лицо падали мелкие капли. Я закрыл глаза. Вдохнул.

После нового вдоха по всему телу пробежала дрожь, и я ощутил, как каждая частичка меня мёрзла. Я лежал. Подо мной была влажная почва, я ощутил её руками. Поводя ими, я нащупал осколки. Не порезался.

Я поднял руку, на которой всегда держал часы, и взглянул на неё. Около двенадцати. Большая стрелка ютится между цифрой «девять» и чертой около неё. Я уронил руку наземь и снова закрыл глаза. Как же… Как же морит сон...

Я приоткрыл глаза, чтобы удержать мозг в бодром состоянии, начал шевелить ногами. Сланцы отлипли от подошвы, но не отпали. Я тяжело выдохнул, заставив воздух протискиваться через гортань с глухим звуком. Опять закрыл глаза.

Шум и туман в голове мешали. Я пытался справиться с ними, и они отступали. Медленно шли мысли. Я лежу. Конечно, я лежу. На земле. Знаю даже, где. Я дома.

Я дома.

Дома.

Надо вставать. Я напряг всё тело и слегка выгнулся. Вся одежда слиплась на теле и ледяной воздух лизнул спину. Я опять лёг, ощущая, как тепла подо мной почва. Надо вставать.

Я открыл глаза, на этот раз с меньшим трудом. Вставать. Я поднял ноги и сделал рывок, при помощи которого сел. Теперь я мог видеть всё остальное.

Вокруг, по всей огромной площадке россыпью лежали широкие и маленькие лужи. Видимо, ночью прошёл сильный дождь. А эта морось — его отголосок.

Я повернулся назад. Тёмно-зелёная стена, кучка осколков, как я и думал. На стене можно было разглядеть тёмные пятна. Вернее, одно большое тёмное пятно. Кровь, я же помню. Кровь Твайлайт.

Твайлайт.

Я отвернулся и зажмурил глаза. Не надо. Сейчас точно для этого не время. Иди. Иди уже.

Помогая руками, я поднял своё тело и встал на ноги. В этот момент я понял одно — я замёрз. Тело не дрожало, но внутри него кровь будто стала холоднее. В голове снова закружил вихрь. Я прогнулся в спине, чтобы размять её, и где-то на уровне поясницы она заныла. Но боль не была слишком нозящей. Я даже скорее приветствовал её. Боль, говорят, даёт понять, что ты ещё жив и ещё борешься. Хотя я и так был уверен, что не мёртв.

Я снова повернулся назад и увидел человека. Он жил поблизости, думаю. Человек подошёл к мусорке, бросив на меня боязливый, но полностью защищённый, по-городски надменный взгляд, бросил пакет в бак и сразу же развернулся, двинувшись по другому пути. Всё это время я не сводил с него взгляд.

Здесь есть люди. И я как будто позабыл об этом.

Ещё немного посмотрев на спину уходящего жильца, уходившего в сторону магазина, я тоже повернулся к мусорке спиной и пошёл в сторону своего дома.

Моя одежда была мокрой. Думаю, ночью всё же был дождь. Сильный и холодный. Ни футболка, ни шорты, казалось, не просыхали — ветер всё дул и заставлял меня раз за разом не обращать внимание на вспышки холода, окутывавшего моё тело. Люди вокруг, а их было вполне достаточно для улицы в двенадцать часов, были обязательно одеты в куртки, штаны до самых ступней и хорошую закрытую обувь. У некоторых из них были головные уборы. Но для чего они? Дождь, если он повторится, промочит вас в любом случае. Как бы вы не были одеты.

Но мне чаще и чаще встречались одетые люди. Они все были одеты. Вскоре меня это перестало интересовать.

Тем временем перестала касаться лица морось. Я заметил это, приглядевшись к одной луже. Дождь должен был быть очень большой.

Дойдя до своего дома, я остановился. Он не мог впустить меня просто так, на ходу. Он делал так не всегда, как верил я. Я оглядел серые стёкла, весь серый дом и нашёл своё. Серое. Открытое на проветривание. Как и прежде.

«Придётся…»

Около подъезда я снова на мгновение остановился и повернулся. Ничего. Ничего необычного. Я зашёл в дом.

Поднимать себя по ступеням было некоторое время сложно, но потом я привык к этому движению. Достигнув своего этажа, я увидел мужчину. Он стоял около приоткрытой двери в мою квартиру. Я знал этого мужчину.

Когда он заметил меня, брови у него полезли вверх.

— День добрый, — сказал он низким голосом с вечной ноткой весёлости.

Я кивнул и сказал:

— Привет.

Я сказал это тихо, челюсти подмёрзли ещё когда я встал, да и не было сил.

— День открытых дверей, сосед? — сказал мужчина.

Я уже заходил в квартиру, ощущая запах своего дома. Повернулся, посмотрел на него. Сколько я встречался с Антоном, он всегда легонько улыбался и сохранял шутливость и доброжелательность. Ближе я с ним познакомился благодаря книгам. Кажется, я рассказывал. И всё же как? Быть так хорошо знакомым даже с соседом для меня уже что-то необычное.

— Ну почти, — моя улыбка не смогла пробиться сквозь усталость.

Он понимающе кивнул.

— Дела… Ладненько, я пойду. Увидимся, сосед, — мужчина кивнул, махнул рукой и своей энергичной походкой двинулся вниз по лестнице.

Я закрыл дверь.

Мы знаем, какие звуки живут в нашем доме, когда мы закрываем дверь. Мне всегда казалось, что они всякий раз одни и те же. Моим звуком был лёгкий шелест занавесок от ветра. Или, если свежий воздух не посещал квартиру, тишина. До Твайлайт. До неё. С Твайлайт у меня редко получалось услышать одинаковые звуки.

И сейчас, хоть на улице была пасмурная погода, ветер едва ли проникал через открытое окно. Стояла тишина.

В тишине я скинул всё. Сланцы, шорты, рубашку — всё я бросил, особо не придавая значения куда. Голова за время пути подсохла, на затылке я ощутил немного ссохшейся грязи. Я прочесал её, убрав всё, что мог.

Я стоял в гостиной, одетый в одно нижнее бельё. К тому моменту ветер начал шевелить шторки, меня обдавало ветерком. Это было неуютно. Тепло никак не могло проснуться внутри, а снаружи тело леденил ветер. Я пошёл к окну и подрагивавшими руками закрыл его, сгоняя холодные потоки прочь. Воздух буквально встал в комнате.

Я посмотрел на диван, на котором было скомкано одеяло, из-под которого я вылетел этой ночью. Вернее сказать, прошлой ночью. Ночью, в общем понятии. Примятая подушка, примятая обивка дивана говорили, что тут спит кто-то невидимый. Я нагнулся и поставил обе руки на вмятину в диване. Нет тут никого.

«…и вот, нашла…»

Я упал на подушку и усилием перенёс остальное тело на диван. От соприкосновения с одеялом коже становилось неуютно жарко, и я кинул его к ступням, утопив их в одеяле. Ноги согрелись быстро. Я спрятал под подушкой руку и закрыл глаза.

Здесь. Здесь, я здесь. И чёрт побери, как здесь было холодно. Я понял, я вспомнил, как ощущается одиночество телом. Я уже думал об этом, но не хотел говорить.

Одиночество — оно холодное, влажное, оно постоянно обвивает тебя, заполняя всё вокруг. Конечно, это блаженство, думают какие-то люди. Я понимаю этих людей. Но ведь остальные боятся холода, прячутся от него. Зачем, удивляемся такие как мы. Зачем?

Мы знаем, чем является противоположность одиночеству, хотя и не можем это назвать одним словом. И даже не пытаемся. Мы знаем, оно тёплое, оно обязательно должно быть тёплым. Ещё оно зачастую сухое, очень сухое, а когда-то оно даже не сильно-сильно влажное — оно мокрое, и от него идёт необычный, сладковатый и терпкий, лёгкий запах. Отсутствие одиночества — назову это так — пахнет, поверьте мне.

Как же сейчас много холода в моём теле. Ноги согрелись, но остальное тело не может справиться с холодом. Конечно, оно однажды справится, и весь организм, наконец, обретёт покой. Каким блаженством была борьба с холодом. Я засыпал под неё, я отдыхал вместе с ней.

Страшна, страшна эта битва сейчас! Нет никого, кто бы помог. Храня всегда свежесть, но впуская тепло, ты привык жить с иной сущностью, которая имела свои условия. Ты свыкался с ними, постепенно и незаметно для самого же себя. Прошло время, они стали и твоими условиями.

Время своим могучим орудием вышибла фундамент прежней жизни в один миг. Да, банально, банально! Миллионы людей сталкиваются с одним и тем же, и это становится нормой.

А теперь…

Теперь всё иначе. Нет тепла. Нет звуков. Нет движения. Никого, ничего.

Ты дома.

В расслабленную голову текли воспоминания. Беспорядочно. Бессмысленно. Как будто из коробки одна за одной вытаскивались карточки с картинками, вытаскивались и сразу же отбрасывались в сторону, чтобы повидать следующую. Я вспоминал жёлтые домики с соломенной крышей, светло-зелёные дорожки, огромное дерево, крылатых пони, летящие облака, высокий красный дом, жёлтую земную пони, красного земного пони, лес вдали…

Я был около большого леса с деревьями, облепленными яблоками. Моя цель была деревом с привязанными к стволу и веткам верёвками.

Я был на широкой дороге, я глядел на открытую дверь. Мне нужно успеть. Я не понимаю, я должен успеть. Я иду…

Глаза немного приоткрылись. В комнате было всё так же не очень светло. Я потёр лицо и лёг на другой бок.

Нет. Не усну. Это уже ясно.

Повернувшись обратно, я рывком принял сидячее положение и тяжёлыми глазами оглядел гостиную.

Пойду помоюсь. Если уж я не могу отдохнуть обычным способом, я сделаю это по-своему.

Ополоснувшись под тёплой водой, пусть я уже к тому времени согрелся полностью, вытеревшись при помощи висевшего в ванной полотенца, я вернулся в гостиную и снова стал посреди неё. Как-то странно вот так просто, без какой-либо причины стоять посреди комнаты и молчать. Не будь я один, я бы так не стоял.

Да, и теперь у меня маленький и глупый вопрос.

Что же мне делать?

Он слишком широкий. Что мне делать сейчас? Это другое дело. Так что же мне делать сейчас…

Сегодня, сейчас я должен был стоять около сиденья для клиентов с ножницами и машинкой в руках. Кажется, я давно пересёк границу области «опоздал» с областью «прогулял». Было бы полезно обозначать в часах и минутах эту границу — таким образом можно хорошо отрегулировать приход рабочих. Объясняться начальнику придётся завтра.

А сейчас…

«Что теперь будет?..»

Горько стало от этой мысли. Сейчас… Не пойму, что же делать мне сейчас. Да хоть лечь и лежать до конца дня, жаль только, не получится это у меня. Ух ты, целые стихи выходят. Может, попробовать сочинять?

Я слабо усмехнулся и бросил взгляд на столик в гостиной. Записи. Сочинять-то можно, да только всё слишком прозаично для поэзии. Я сделал пару шагов к столику, но остановился. Как много придётся вспомнить. Очень многое придётся вспомнить.

Так я и стоял, бросая взгляды по своей квартире. Долго бы я мог стоять…

«Там, за шкафом, в уголке…»

В конце концов, я перевёл взгляд на проём между стеной и шкафом. Там, как и всегда, стояли коробки. Ничто не могло переубедить меня насчёт пользы коробок где-нибудь в дальнем уголке.

А в одной из них есть магнитофон… Музыка!

Ну, думаю, вышеуказанный вопрос решён.

Я нагнулся и сразу же отыскал сизую ручку магнитофона, выглядывавшую из кучи дисков. Я вытащил коробку и перенёс её на диван. Достав магнитофон и проверив, всё ли с ним в порядке (ко мне в любой момент могли нагрянуть мыши, крысы или люди), я принялся глядеть на диски.

Но я даже не выбирал. Поверх всего красовался один диск, меньше, чем остальные. «Мини ди-ви-ди» или «мини си-ди», сразу понять не получится. Но вряд ли в коробке отыщется такой же диск. Я взял его и рассмотрел. На лицевой не записываемой стороне, обладающей одним лишь полем для надписей, в ряд были выстроены пятна. Это буквы, полагаю. То ли поверхность диска была ужасна, то ли таковой была моя сообразительность, но качественно записать слова я, видимо, не смог. В этом есть элемент неожиданности.

Неплохо. Хоть чем-то я сейчас занят.

Я включил магнитофон, снова проверил его работоспособность, понажимав на кнопки, а потом вставил в него маленький диск. Чем больше тянулось время до включения, тем сильнее хотелось послушать.

И тут пошёл звук. Я сразу вспомнил, что магнитофон так и стоит на «Случайно» после хорошо запомнившегося вечера. Ну, так даже лучше.

Пару секунд звук напоминал что-то небесное. Но я не успел даже вникнуть в него — на фоне заиграла электрогитара в быстром темпе. «Эпидемия», никак иначе. Конечно, это она.

После гитарного соло пошли печальные, но быстрые мотивы. Я расслабился и снова начал вспоминать. Перенеся всё внимание на музыку, я застыл.

Часто говорят среди людей,

Что Бог жесток, что правды нет.

Но не каждый может стать сильней,

Дарить другим тепло и свет…

Я напрягся, вспоминая песню. Я слышал её, это точно. Но в очень давние времена. В очень давние…

Редко кто умеет дарить другим тепло и свет, не так ли? У меня никогда не получалось. Увы. Увы…

Дует ветер… Не понять его мотив.

Всюду сумерки и холода.

В тусклом небе в нас надежду возродит,

Одиноко мерцает звезда…

Я поёжился от этих слов. Словно слабый свежий ветерок коснулся меня. Я представил себя где-то на улице, в полумраке, в вечернем холоде, одетым легко, как на лето. Снова поёжился. Взглянув на окно, я отметил, что оно всё ещё закрыто.

Хорошая песня. Знакомая, во всяком случае.

Сильно заиграл припев. Печальные нотки почти разрывались, словно кто-то делал признание из последних сил…

Прощай, мой сумеречный ангел!

Так быстро порвалась струна…

Меня передёрнуло, и я застыл изнутри.

До встречи, сумеречный ангел!

Там, где всегда весна…

Вышел проигрыш. Всё с теми же печальными нотками.

Я вспомнил. Я забыл об этом, но сейчас вспомнил. Твайлайт. Твайлайт Спаркл. Сумерки. Сумерки и… искры. Я узнавал это. И так быстро забыл!

Сумерки. Сумеречный ангел.

Я полностью расслабился. Эта песня видит меня изнутри. А иначе же… А иначе же что? Я просто… Я… Я не могу.

«…искренне благодарна за это…»

Я посмотрел на пустое место слева от меня и притянул подушку. Я замер. Замер, ожидая новых слов. Нельзя торопиться. Никогда. Нет. Не надо.

Может, ты на небесах нужней -
Никто не даст ответ сейчас.

Только понимание всё сильней:

Лишился красок мир для нас…

Я посмотрел в окно. В тот кусок, что не был спрятан шторами. Дождь. Тучи стали темнее, потоки воды пытались укрыть дома, исказив вид в окне.

Дует ветер… Не понять его мотив.

Всюду сумерки и холода.

В тусклом небе в нас надежду возродит,

Одиноко мерцает звезда!

«А сейчас мы… раз-говариваем…»

А есть ли смысл полностью позабыть это? Не знаю, стереть каким-то образом из памяти всё, что связано с этой историей. С самого начала. С самого Нового года. И до самого этого дня. Словно бы я проснулся сейчас дома, и теперь просто слушаю музыку.

Идиотизм. Наиглупейшая мысль.

Прощай, мой сумеречный ангел!

Так быстро порвалась струна.

До встречи, сумеречный ангел!

Там, где всегда весна!

Мотив сменился, стал сильнее, мощнее.

«Это слишком…»

Я сглотнул комок в горле. Это было вчера. Или не вчера, время в двух мирах мне неясно. Это было вечером. Это был последний вечер…

Я не успел тебя понять,

Хоть было всё понятно.

Я не сумел тебе сказать –

Не получилось внятно…

Я закрыл глаза.

Но сердце память сохранит

И облегчит разлуку.

Я верю, ангел прилетит

И мне протянет руку!

Пошли новые мотивы. Другие.

Я поставил на «Стоп» и закрыл лицо руками. Боже. Боже… Я сжал лицо, сжал как мог и завыл. Боже! Боже!

Так не может быть. Я не могу так. Так просто нельзя! Нельзя забыть, нельзя даже просто помнить и оставить это с собой до конца своих гнилых и дряхлых дней! Нельзя, кто может меня понять? Нельзя!

Я посмотрел на столик.

«…идём со мной…»

С чего всё началось? С давнего, с давнего… С ночи. Всё началось ночью. Этой или прошлой — разницы нет.

Я сел за столик.

«Ко-о… не-еч… но-о…»

Было что вспомнить. Целый день прошёл так, что только вспоминать.

«Я рассказывала ему…»

Обычно воспоминаний много, а слов на них иногда не находится. Иногда.

«…момент нагрянул к нам…»

А бывает, можно вспомнить то, чего раньше не вспоминал.

«…не уходи…»

Поставив точку, я глубоко вздохнул. Хорошо. Хорошо, хорошо…

Я уже сказал, что должен был. Нельзя. Нельзя просто так всё оставлять. Что я могу сделать?

Не оставлять всё так я могу. Но как? Мне это ясным не видится. Здесь совершенно…

Совершенно…

Я посмотрел на окно. У меня зреет план? Похоже на то. Если он зреет, пора собирать урожай и использовать его по назначению… Но это совершенно другое. Шутка.

У меня действительно есть что-то. Это что-то болтается как поплавок. Ему нужна опора. Опора.

У меня есть опора.

Есть опора!

Я должен идти.

Снова взглянув в окно и увидев, что дождь на улице не прекратился, я рванулся к шкафу, открыл третий ящик и вытащил из самой его глубины синюю конвертик-папку. Пикантно, когда вся твоя нормальная жизнь зависит от одного предмета. Осмотрев содержание папки и осведомившись, что всё на месте, я начал одеваться. Попытка не пытка. Я и так должен там быть.

Оделся я быстро. Длинная курточка, водолазка, штаны… Встав таким перед зеркалом и поправляя волосы, я задумался на несколько секунд. Я вспоминал те слова.

«Я верю, ангел прилетит

И мне протянет руку!..»

Я верю.

Ангел прилетит.

И мне протянет руку.

Я резко выдохнул. Ох! Хорошо. Нужно идти. Папка уже лежала во внутреннем кармане. Я обулся и открыл дверь.

В этот момент урчание моего живота исполнило маленький печальный мотив.

---

Я остановился на крыльце. В голове колом встряла мысль: «Опять я здесь». Странная мысль, ведь здесь я оказывался каждый день, за исключением воскресенья. Или понедельника, как было до отпуска. Шесть дней в неделю я появлялся в этом месте, и только сейчас эта мысль, как зацикленный кусочек песни, повторяется и повторяется, встаёт словами и моим же голосом.

Раз я «опять здесь», значит, я был здесь уже до этого. И, похоже, те несколько сотен раз, одинаковых, как будто повторялся один и тот же день, не принимаются в расчёт. Конечно, я помню тот день. Он был довольно-таки важным. Он был, к тому же, ещё выходным. Сегодняшний день уже не выходной.

Ноль и один…

Я потряс головой, отбросив новую мысль. Необычное совпадение. Отличная приправа ко вчерашнему.

Нет, достаточно.

Вздохнув, я поднялся по ступенькам вверх и зашёл в парикмахерскую. И ещё одна странная, даже глупая мысль: «Ничего здесь не изменилось». Конечно, не изменилось! Я был здесь пару дней назад. За это время измениться здесь могло только… количество пыли!

— Вот и ты, — произнёс кто-то с правой стороны. Это был мой сосед по стулу. Имя его я забыл. Мне кажется, только у меня в парикмахерской нет «своего» стула. Меня то и дело определяли в разные её концы. С этим парнем я просто очень часто соседствовал. — Можешь шагать домой. Ты опоздал, — он улыбнулся. — Немножко, — и засмеялся.

— Работа тебе не предоставится, — послышался очень низкий грудной голос со стороны коридора. — Ты опоздал. Приходи завтра.

Диспетчерша безучастно смотрела на меня секунд пять, а потом взглядом вернулась к чему-то на своём нижнем столе. По-моему, она всегда читала журналы. Я… не уверен. Может, и сейчас это журнал.

Я стоял на месте. Стоял как вкопанный. Мне казалось, вся парикмахерская, несмотря на шум приборов в ней, смотрела на меня.

— Внезапно, правда? — сказал мой бывший сосед и усмехнулся. Потом сел на стул для клиентов, повернулся к зеркалу и, достав гребешок, начал аккуратно прибирать свои волосы.

Я осмотрелся. Все были заняты своими делами, и никто не обращал внимания на меня. Моё внимание привлек один клиент. Женщина лет тридцати, в причёске которой сидело много листьев… фольги? Это похоже на фольгу. Погодите, я припоминаю название этой операции… мелирование? Не уверен.

А больше вариантов и нет.

Какому-то молодому парню одна из наших парикмахерш, которых я помню очень хорошо, остригала волосы с одной стороны. Причём отстрижен был участок непонятной формы. Странный заказ. Или странная техника.

Что здесь вообще просят? Красят волосы, вижу. Стригутся, но только меня в лёгкий шок приводят эти стрижки. И даже не сколько они, сколько вопрос — как это вообще сделали?

Не знаю. И я здесь работаю…

Помню я, как был в гостях у друга. У Власа, да. Он вот уже год как покинул вуз. Не помню, почему. Выгнали. Ушёл. Маленькая комната, общежитие. У него есть работа. У него есть машинка для бритья. Откуда? Не помню. С работы. Где-то взял. Показал. Я попробовал. Было приемлемо. Ещё раз. Уже излишне. Прошло время. Ещё раз. Лучше. Ещё время. Ещё лучше. Теперь я свободен. Куда идти? Влас советует, я делаю попытку. Я прохожу.

Я опять посмотрел на всё это. Да, я не могу поступить иначе. Это не моё место — это лишь захудалый домик, в котором я смог обжиться, на пути к городу. На пути к большему.

Я здесь для дела.

Обойдя очередного клиента, мужчину, одетого в чёрную короткую куртку, с чёрной шапкой на голове, который уходил из парикмахерской, я прошёл по коридору до самого конца. Я обратил внимание на другие комнаты справа и слева. Широкая раковина, поставленная высоко, мне чуть ниже груди, полки с множеством шампуней и различных средств для обработки волос. И ещё большая закрытая корзина, высотой едва ли меньше раковины. В другой комнате стоял стол, и на столе были видны несколько кружек и чашка с рафинадом. Сейчас в той комнате стояла пара девушек и разговаривала, пока рядом с ними шумел чайник. Слов я не расслышал.

Я остановился перед кабинетом и мгновенно забыл всё, о чём думал и что слушал. И тут же улыбнулся, увидев надпись «Директор». Она была явно позолочена. Это похоже на Игната Борисовича.

Из-за двери хорошо был слышен голос директора. Можно было даже выделить какие-то слова. Ответного голоса не доносилось, после реплик директора на какое-то время вставала полная тишина. Говорит по телефону, думаю. Лучше не беспокоить.

Но… Я буду так стоять? Стоять и ждать, пока не окончится разговор? Это ведь… глупо. Чёрт возьми, глупо!

Не думая долго, я постучал. Ты должен быть готов.

— Кто там? Заходите!

Ты помнишь, что тебе нужно. Постарайся стоять на этом и никуда не идти.

Хорошо.

Я открыл дверь, зашёл в кабинет и сразу же закрыл её. Интерьер кабинета тоже никак не поменялся с того самого дня. Даже сам Игнат Борисович сидел на том же стуле почти в той же позе. Одно отличие — в руке у него был телефон.

— Ладно, давай, ко мне тут один из моих фруктов пришёл… Ага. Ага, вот-вот! Ну ладно, пока, — он убрал телефон и не без улыбки посмотрел на меня. — Надо же, кто заявился! Что-то утром я тебя сегодня не видел. Не знаешь, почему, а? — он вполне добро засмеялся. — Иди уж домой, представлю, что у тебя был внеплановый отгул. Можешь быть спокоен, зарплаты это не коснётся. Её и трогать-то жалко. Иди, иди, благодарности не надо.

Я стоял и молча пытался улавливать его слова и составлять собственные. Когда он умолк, я сразу же выпалил:

— Нет. Я по делу.

Он опять посмеялся.

— Значит, дело у тебя? За наглость можно и пригласить сесть. Возьми стул, садись.

Игнат Борисович слегка привстал, вытащил из-под стола складную табуреточку и поставил её перед столом.

Ошеломлённый, я осторожно отодвинул табуретку чуть дальше от стола, от улыбающегося директора, и сел.

— Ну, что у тебя? Опять сокращение дней? На хлебе и воде хочешь жить? Или другое что-то?

Я молчал. Когда ты сидишь в кабинете директора, это как минимум событие. Ещё не хватало, чтобы он достал по рюмке и налил нам обоим, попросив выпить за… Да за что-нибудь. За что-нибудь. За то, например, от чего у него такое хорошее настроение. Нет, оно у него просто отличное, лучезарное, редчайшее. Я опять понимаю, что плохо знаю своего начальника.

«Поня́м никогда не надоест напоминать себе о своём счастье…»

Лучезарное лицо не помню какого цвета на миг появилось перед моими глазами. Улыбка, странная-странная, и ни слова о ней.

«А если ты им напомнишь, так будешь только молодец…»

Я ещё раз посмотрел на Игната Борисовича. Его улыбка слегка померкла, но её следы оставались.

— Что ты молчишь, гм? Сиденье что-то прижало, что ли? — он усмехнулся.

Нужные слова всплыли в голове. Секунда — я составил из них нормальное предложение. Ещё секунда — нужно говорить, понимаю я.

— Игнат Борисович, вы сегодня весёлый. У вас что-то… хорошее произошло, полагаю?

Улыбку директора в тот момент я запомню надолго. Она растягивалась и растягивалась, как у какого-нибудь Чеширского кота.

— Плохо ты полагаешь, парень. Да у меня дочка родила. Наконец-то… Вот минут десять назад зять звонил. Мальчик. Четыре двести. Крепыш. Весь в меня, — он поморгал, и глаза его блеснули. Он протёр их и крякнул. — Года четыре никого не появлялось. Мы уж думали, всё… Потом у них получилось, и вот он, сегодня появился, здоровый. Ванькой назвали, — у него опять блеснули глаза, и он опять протёр их.

Я тупо сидел и глядел на оттирающего всякий намёк на слёзы директора. Я представлял плотного ребёнка, который лежал на руках у врача. Представил лицо директора, когда он увидит его. Он был бы… Он был бы точно счастлив.

И я изумлён. Я испуган этой… откровенности. Игнат Борисович плачет передо мной.

Директор шмыгнул носом и посмотрел на меня нормальными, не имевшими никаких признаков слёз глазами.

— Короче, ни слова об этом никому, да? У тебя было дело? Я слушаю.

Он прав. Сейчас он стал слегка серьёзней. Это… предсказуемо, мне кажется. Ага. Я вернулся к былой мысли. Сейчас. Сейчас или никогда, как обычно говорят. Сейчас я скажу, и вернуть слова уже не получится. Пара предложений для меня… И очень многое. Опять для меня.

Фух.

— Игнат Борисович, у вас много связей?

Он поморгал, потом свёл брови, потом недоверчиво приподнял одну, не спуская глаз с меня.

— Допустим, много. Достаточно для такого, как я. А что тебе?

Много, значит. Надежда есть.

— Среди них есть какой-нибудь риэлтор?

Лицо директора не изменилось.

— Ну, допустим, есть. И что дальше?

Это удача. Это знак. Нельзя отступать. Я медленно встал и подошёл к столу. Игнат Борисович слегка прищурил глаза, глядя в мои. Я опёрся руками о край стола и заговорил:

— Что, если мне нужно продать квартиру за один день, и я попрошу у вас помощи?

Брови у директора поднялись ещё выше, не скрывая его изумления. Потом он легко засмеялся.

— И если при этом, — продолжил я, чувствуя дрожь в коленках, — вы получите десять процентов от приобретённых мною денег?

Игнат Борисович перестал смеяться. Он привстал, заглянул за меня, видимо, разглядывая дверь, потом обернулся назад, где стояла голая стена, и снова уселся в свой офисный крутящийся стул. Он деловито сложил пальцы, поставив на стол локти, и серьёзным лицом посмотрел на меня.

— Ты псих? Сошёл с ума? Пьян? Не похоже, — сказал он, шумно вдохнув носом.

— Нет, я в полном порядке. И я действительно… Мне действительно нужно это сделать.

— За один день?

— Желательно. Я знаю, насколько это может затягиваться, и мне совершенно это не нужно.

— Но под чем ты находился, что решил, что это возможно так быстро?

— Я хотел уточнить это у вас.

Он замолчал. Его взгляд то опускался на стол, то возвращался ко мне. Думаю, чего-то я всё же коснулся. Иначе бы я уже стоял за дверью.

Игнат Борисович глубоко и шумно вздохнул, а потом взял трубку телефона. Его пальцы начали набирать номер, но он остановился и посмотрел на меня.

— Как ты можешь гарантировать, что с головой у тебя всё в порядке? Ты понимаешь, на что идёшь?

— Можете взять мои часы. В залог, — момент из старой услышанной истории пришёл в голову. Я постучал пальцем по часам. — Или же что-нибудь другое.

— Ладно, не надо. Если ты и ненормальный, то к этому я уже привык… Документы при тебе? — вдруг резко спросил он.

Я похлопал по карману внутри куртки, где лежала папочка.

— При мне.

— Угу, — он кивнул, донабирал номер, взглянул на настенные часы и приложил трубку к уху.

Повисла короткая тишина. Его телефон был очень тихим, и ни гудков, ни последовавшего за ними голоса я не услышал. Погодите, что он имел в виду насчёт ненормального?

— Алло? Привет, дорогой, — заговорил директор. — Это Игнат. Да, звоню хрен знает откуда, это мой офисный. Да, новый. Слушай, я нашёл тебе клиента. Нет, он из моих. У него большие амбиции насчёт продажи. Молодой, да. Да ты сам с ним поговоришь. Свободен? Буду у тебя минут через пятнадцать. Да, думаю, это долго не займёт, если ты не будешь разглагольствовать. Тогда около подъезда? Хорошо. Давай.

Игнат Борисович положил трубку и направил на меня многозначительный взгляд.

— Ну, что ж… — он поставил ладони на стол и встал. Пиджак не мог скрыть его округлого живота, да и, взглянув на лицо директора, было легко понять его спортивную подготовку. Но его рост был удивителен. Я знал, я достаточно высок, и всё же шеф казался мне выше.

Он помолчал какое-то время, а потом сказал, отодвинув стул и выходя из-за стола:

— Поехали.

---

Мы сели в белую машине из разряда тех, что имеют приличную ширину и высокий потолок. Вёл сам шеф, ловко запрыгнувший на водительское сиденье слева. Мы оторвались от обочины и понеслись по городу.

Вид из маршрутки по дороге на работу в утреннее время редко менялся, и наблюдать сейчас новую картину с нового ракурса было увлекательно. Машин было мало. Мы ехали по улицам, где дома вокруг высились этажей на десять, на пятнадцать, на двадцать… Мы проехали несколько дорожных колец, посреди которых стояли часы или высокие вышки. Потом — широкую площадь, дорога которой была наполовину вымощена какими-то блоками, отчего мы подпрыгивали на сиденьях от каждого кирпичика.

— А что ты вдруг решил продавать жильё? — произнёс Игнат Борисович, когда мы пересекли площадь.

— Подумал и решил, что мне нужно искать что-то новое.

— В одном месте чешется, да только поискать бы. Значит, не ждать тебя больше у нас. Ты бы подождал, про́дал бы по-человечески, и не пришлось бы тратиться. Я говорю просто как человек, который не хочет доставлять лишний ущерб своему подчинённому и просто хорошему человек. Не подумай, что я отказываюсь от денег — я бы с радостью взял их, но совесть будет недобра, если сделаю плохо.

— Нет. Нет, Игнат Борисович, мне нельзя ждать. Просто нельзя, поймите.

— Молодёжь… — усмехнулся директор. — Нельзя ждать, нет времени объяснять… Куда отправишься после продажи? Есть знакомые? Или к родителям поедешь?

От его слов по мне прошёл холодок.

— Пока не знаю. Но мне есть куда ехать.

— Ну и хорошо. Главное, чтоб потом бомжом не оказался.

Он замолк, и я тоже. Я смотрел в окно. Мы съезжали по шоссе вниз, и перед нами представлялся широкий простор другой части города и россыпи домиков. Дачи, дачи, дачи… Они, оказывается, находятся близко к городу.

Дождь не прекращался.

---

Мы вышли из машины в каком-то окраинном районе с невысокими пятиэтажками и маленькими двориками. Директор вывел меня из небольшой стоянки, и мы пошли с ним по дороге между домов. Мы завернули ко второму по счету подъезду. На скамейке, одетый в серую олимпийку и чёрные штаны, с чёрной фуражкой на голове, сидел худой мужчина, сунув руки в карман. Он бросил на нас взгляд, и, похоже, узнал Игната Борисовича.

— Привет, — сказал он, вставая.

— Здоро́во, Антон, — они обменялись рукопожатиями, и директор показал на меня. — Вот он, собственной персоной.

— Здравствуйте, — кивнул я.

— Здрасте, — тоже кивнул он. Его глаза были ясно открытыми, как у всяких активных людей, которых я успел повидать за время своей жизни. — Антон Фридрихович. Значит, это вы хотели продать квартиру?

— Да. За один день, — сказал я.

Его лицо стало один в один похоже на лицо Игната Борисовича в тот момент.

— Я не ослышался? Вы хотите продать её за один день?

Я кивнул.

— Было бы хорошо, если бы деньги я получил до девяти часов.

— Это невозможно, — резко отрезал риэлтор, но Игнат Борисович произнёс:

— Погоди, Антон. Он предлагает десять процентов от всех денег.

Антон Фридрихович перевёл взгляд на меня.

— Это правда? Вы готовы отдать такие деньги за одно-единственное условие?

— У меня есть и ещё несколько. Но только если вы согласитесь.

Риэлтор прищурился, потёр свой подбородок и спросил:

— Сколько комнат у вашей квартиры?

— Две. Нет перегородки между кухней и гостиной.

— Ваша работа?

— Это было до меня.

— Сколько в вашем доме этажей?

— Девять.

— Санузел съёмный, а квадратуру вы не помните?

Я замолк, обрабатывая оба вопроса и получая на каждый из них положительный ответ. Обидно, что площадь квартиры я позабыл.

— И то, и то верно. Но на глаз скажу, что около двадцати-тридцати квадратных метров.

— Хорошо, — кивнул риэлтор. — Такая квартирка обходится примерно в два с половиной миллиона, но у вас дом девятиэтажный, так что для вас — три миллиона с копейками. Итого выходит, что вы отдаёте около трёхсот тысяч рублей. Вы действительно решитесь на это?

Нули сумм не сразу умещались в голове, но пока риэлтор не соврал мне. А от него, думаю, придётся ждать обмана.

— Да.

— Тогда нам нужно это обговорить, — Антон Фридрихович повернулся к директору. — Кому он обещал десять процентов?

— Вообще он предлагал это мне, но…

— Значит, тебе? — повторил риэлтор и повернулся ко мне. — мне также полагается аналогичный гонорар за такую услугу. Вы понимаете, что очень трудно исполнить ваше пожелание в современных условиях, и поэтому кроме возмещения затрат следует оплатить и саму услугу… Я требую свои десять процентов, — повторил уже жёстче он.

Его тон и его взгляд испугали меня. Я молчал, я хотел уже согласиться, но не выпускал из уст ни единого слова. Я теряю большие деньги, но они так или иначе мелочь, которая в конце концов иссякнет… Однако прямо сейчас из меня выжимают ещё больше. Ещё больше, чем триста тысяч! Ненасытная тварь.

— Нет, — произнёс я. Триста тысяч. — Я отказываюсь. Вы можете разделить между собой те десять процентов. Больше я не дам.

— В таком случае, — тварь немецкой крови надменно подняла голову, — я даю вам аналогичный отказ. Вы не сможете совершить то, что хотите. Вы это понимаете?

— Я найду кого-нибудь другого, — его лицо жгло меня изнутри, как крапива, и злость поднималась. — Есть много риэлторов, которые не откажутся от трёхсот тысяч рублей и сделают своё дело без лишних требований.

Только сейчас я посмотрел на Игната Борисовича. Он озабоченно смотрел на нас, не произнося ни слова. Перед ним машут большими деньгами, и они вот-вот ускользнут. Давай, и ты тоже, мешок с сарказмом и властностью, которые едва помещаются в животе вместе с салом, включи свои алчные чувства!

— Ищите, — в ответ заговорил Антон Фридрихович. — Надеюсь, вы отыщете хоть кого-нибудь в этот же срок…

— Антон, — резко, не скрывая нервозности, сказал Игнат Борисович. — Давай на пару минут отойдём, мне нужно кое-что тебе сказать. Ты не против? — спросил он у меня.

— Не против, — ответил я.

— Хорошо, — согласился риэлтор, и они, перейдя дорогу во дворе и встав около бордюра, начали о чём-то говорить. Из-за дождя и расстояния я не слышал ничего, и вид риэлтора и директора мгновенно надоел мне. Я посмотрел кругом.

Дождь успел наполнить водой грязные лужи и омыть дорогу. Тучи были светлее, нежели до этого, но дождь не стал слабее. Асфальт блекло отражал силуэты деревьев и домов, тёмные пятна на фоне светло-серого неба. Детская площадка, оккупированная растениями, тоже блестела металлом, широкая беседка с самодельным столиком и стульями — вырубленными пеньками с досками на них — тесно пристроилась к ближайшему дереву. Кроме дождя, никаких звуков не доходило до меня. Ни машины, ни какая-нибудь стройка или железная дорога далеко отсюда не заполняли звуками это место. В конце концов, кроме нас троих, во дворе не было никого.

Я не садился, а мне и не хотелось. Я ловил холодные капли своей непокрытой шевелюрой. Скольким людям приходило в голову так встать и стоять, пока что-то не заставит уйти из-под дождя? Я посмотрел на свои руки, мокрые и заледенелые, и сунул их в карманы, где они мгновенно согрелись. Мало кому захочется это терпеть. Только одиноким людям. Им кажется, что это их дождь, потому что никто больше не хочет быть с ним. Они влюбляются в него, они не хотят с ним расставаться, и каждый раз, когда яркое Солнце затягивают тучи, испытывают радость, как от возвращения в родной дом, где его ждёт любимая. Очень удобно любить дождь. Он уходит, но однажды всё равно возвращается.

Несколько капель залетело мне за шиворот, и я рефлекторно вжал голову в затылок. Матерь Божья, как же холодно.

Я услышал шаги со стороны дороги и повернулся к ней. Было интересно наблюдать за этими двумя людьми. Риэлтор и директор. Один в серой олимпийке, другой — в чёрном широком пальто. Один в фуражке, другой… другой тоже в фуражке, только серой.

— Мы обсудили ваше предложение и ваш отказ, — начал говорить Антон Фридрихович, — и решили, что это вполне приемлемо для предлагаемой вами услуги. Мы поедем в регистрационную палату. Документы при вас, нашу сделку мы обсудим по дороге туда. Вы согласны?

Стоило ожидать такого исхода. Хотя был какой-то риск. Итак, мы сразу же отправляемся к месту, где я лишусь собственного жилья, надеюсь, за считанные минуты и получу деньги. Так я представляю всё это. Как оно будет на самом деле?

— Согласен, — кивнул я.

---

За время нашей поездки (ехали мы в машине шефа) Антон Фридрихович сначала позвонил трём людям, говоря что-то о «быстром покупателе», о каком-то документе, который нужен был риэлтору сразу же по прибытию на место, и о чём-то ещё, что я запомнил плохо. Иногда он задавал мне вопросы: есть ли у меня другое место жительства, живу ли я один и так далее. Он, с моего разрешения, диктовал по телефону некоторые данные с моего паспорта и моих документов. После этого он принялся за объяснения, которые больше походили на дачу инструкций:

— Сейчас я расскажу, каковы будут наши действия. Для продажи достаточно лишь паспорта и документа на собственность. Это у вас есть. Ко всему прочему требуется ещё и регистрация, но о ней можете не беспокоиться. В палате мы встретимся с одним из наших людей, его зовут Георгий. Он будет вашим покупателем, запомнили? Хорошо. С ним вы заключите сделку, а потом получите деньги. Дальше можете полагаться на меня. Вам всё ясно?

Я тогда снова согласно ответил, и мы больше не говорили. В машине пело радио, исполняя какие-то песни, текста и названия которых ты не знаешь, но всегда узнаёшь и порой даже подпеваешь им. Я упёрся взглядом в стекло и ушёл в свои мысли. Сидеть сзади было даже лучше. Не приходилось пристёгиваться, а окна были затемнены, создавая узкую и очень мрачную при дождливой погоде, атмосферу.

Мы остановились в каком-то переулке. Рядом с нами высилось широкое шестиэтажное здание. Люди, как и обычно в такое время, ходили туда-сюда. Мы молча вышли из машины и, обойдя дом, пошли к неприметному входу, который едва ли выделял навес. У входа стоял низенький человек с полузакрытыми глазами. Его лицо могло быть рекламой снотворного или победителем на конкурсе лучшего подражателя Голода, одного из Всадников Апокалипсиса. Синяки под глазами выделяли глазницы его черепа, и казалось, что глаза внутри них были двумя огоньками.

— Это Георгий. Георгий, это наш покупатель, — представил нас риэлтор.

Названный Георгий не держал руки в карманах — они были сомкнуты снаружи. На его сморщенных руках можно было видеть полоски вен. Он протянул мне одну кисть, и я не побрезговал пожать её. Она была на удивление тёплой.

— Рад знакомству, — краешек рта Георгия улыбнулся. — Надеюсь, ваша квартира мне понравилась.

— Нам лучше зайти внутрь, — Антон Фридрихович первый открыл дверь и исчез за нею. Георгий пошёл за риэлтором, а я прежде чем последовать за ними, обернулся. Директор стоял за мной. Он не произносил ни звука, кроме пары фраз в машине, и мне показалось, что он собирался уходить. Но он вопросительно посмотрел на меня и сказал:

— Что смотришь? Я здесь. Заходи.

В регистрационной палате было душно. Это я заметил сразу. Даже часто открывающаяся дверь не помогала. Было много народу. Риэлтор и Георгий сидели на одном из свободных сидений рядом, и мы с Игнатом Борисовичем подошли к ним.

— Придётся подождать. Пенсионеры стареют, и дела с ними решать всё труднее, — Антон Фридрихович улыбнулся, а потом обратился к моему покупателю, безразлично оглядывавшему комнату. — Надеюсь, ты взял бумаги?

Тот кивнул и достал из одного кармана своей чёрной куртки свёрнутый вчетверо документ в файлике. Его нельзя было назвать иначе как документ — он был изукрашен узорами, были видны печати, а сверху красивой желтизной светился двуглавый орёл. Риэлтор встряхнул бумагу, вытащил её из файлика и поставил на стол, стоявший рядом с сиденьями.

— Вам нужно заполнить и подписать это, — сказал он, что-то выискивая в карманах своей куртки. Вскоре он достал ручку. — Для начала прочтите.

Я взял бумагу и окинул её взглядом. Судя по всему, это согласие по шаблону. Об этом говорила крупная надпись «Согласие». Я пробежал слова «Я…», «Гражданин», «Согласен…» и дошёл до ключевого слова. Я поморгал и ещё раз перечитал его.

— Согласен на использование подписи? — прочитал я вслух, силясь понять.

— Это необходимо для благополучного завершения сделки, — сказал Антон Фридрихович. — Спустя неделю и больше нужно будет заполнить договор с вашей подписью.

— А такие документы вообще существуют? — спросил я.

— Нет, но в суде они неплохо помогают, — без капли улыбки ответил риэлтор. — Знаете, нет ничего лучше аферы, в которой участвуют и аферист, и жертва. При сильном желании обоих всё может пройти без проблем.

Я вспомнил о том гонораре, который получит риэлтор и все лица, так или иначе помогавшие ему, и, особенно, Игнат Борисович. Мне почему-то хотелось, чтобы и он получил свою долю. Из всех этих лиц, старавшихся для одного дела и денег, он не сделал практически ничего, и всё же я доверял ему больше.

Я молча заполнил документ, сделал самую красивую из своих подписей на отдельном маленьком листочке, который позже вклеили в специальный прямоугольник, и снова подписал документ. Риэлтор тоже оставил свою подпись. В документе я передавал право использовать свою подпись одному лицу, и это был Антон Фридрихович Хагер — так написал риэлтор в отдельном поле.

— Что ж, теперь нам остаётся ждать… — ему позвонили. Он достал телефон, ответил и, послушав, сказал: — Но всё получили, да? Ну конечно, иначе только чудо. Хорошо, жду, — он пару секунд глядел в свой смартфон, видимо, с самой свежей полки, и потом убрал. — Могу вас поздравить — вы выписаны из вашей квартиры. С минуты на минуту сюда прибудут кое-какие люди, они поставят одну печать в вашем паспорте.

Пока мы ждали, к нам подошёл Георгий. Я не заметил, как он отошёл. Он сообщил, что минут через десять нам дадут договор и нужные заявления и выделят специалиста. Вскоре в комнату вошли два неприметных мужчины одинакового роста, которые подошли к нам, попросили «этот паспорт», то есть, мой, взяли его, приложили к нему какое-то устройство, напоминающее штамп, и показали мне результат этого действия. В разделе «Место жительства», ниже штампа с регистрацией на моём предыдущем адресе, стоял другой, о выписке.

-…было указано «Гоголя девять а», — говорил один из них риэлтору. — Проблем не возникло. Коновалов всё сделал минут за пять.

— Каков парень. Надо ему выпросить премию. Идите, сегодня ваша работа окончена.

Те кивнули, каждый из них бросил любопытный взгляд на меня, а потом эта пара покинула регистрационную палату. Я глядел на новый штамп в паспорте, размышляя. Штамп о выписке. Его пришлось бы ждать несколько недель…

— Пять минут… — ухватился я за одну цифру. — Как такое возможно?

— Это невозможно, — сказал Антон Фридрихович и улыбнулся. — Вы же просили невозможного.

Я не стал допытываться до деталей. Это могло показаться странным, подозрительным, а потерять нормальный вид в глазах этих людей я не хотел. Такой шанс едва ли выпадает. Это просто подарок фортуны. Его не вернуть до лучших времён.

Спустя какое-то время нас подозвали к столу в другой комнате, и мы начали заполнять бумаги. Выделенным специалистом была женщина с усталым видом. Это, во всяком случае, говорили её глаза. Смотреть, видимо, утомляет не хуже какой-нибудь физической работы. Я видел, как Георгий что-то сказал ей перед тем, как сесть и начать писать. Позже с ней поговорил риэлтор, дал ей какую-то бумажку, которую она посмотрела и кивнула. Вообще почти на все его слова она устало кивала и после каждого второго кивка говорила «Хорошо». Отдав ей заполненное заявление и право на собственность, несколько секунд я тупо глядел на Георгия и риэлтора. Те вопрошали лицом «Ну что?», а потом пошли к сиденьям, где нас ожидал Игнат Борисович. Я проследовал за ними.

— Как всё прошло? — спросил директор. — Нормально?

— Нормально, — размеренно произнёс Антон Фридрихович. — Скоро Георгию выдадут документы, и он будет полноправным хозяином вашей квартиры, — риэлтор взглянул на меня. — Позаботиться об остальном — наша задача. Что ж, поздравляю вас…

— Квартиры у вас нет! — закончил за него директор и засмеялся. Остальные только улыбнулись.

— Пойдёмте, — риэлтор пошёл вон из палаты. Когда все вышли и стояли около входа, он опять обратился ко мне. — За квартиру вы получите около трёх миллионов, как и было оговорено. При получении денег десять процентов будут переведены на наш счёт. Как вы хотите получить деньги?

Я не сразу ответил. Я наблюдал за лысой головой уходящего Георгия, который вращал ею, ища на дороге машины. Прислушавшись к словам Антона Фридриховича, я не сразу понял их. Как я хочу получить? Как…

Когда до меня дошло, я панически начал думать, представляя наличные чемоданом с пачками денег, а безналичный — хрупкой маленькой карточкой. Нет, с чемоданом мне будет не очень удобно.

— Не наличными, — выпалил я.

— Угу, значит, карточкой. Каков ваш номер карты?

Я промолчал.

---

— …девятнадцать, ноль один, двадцать, четырнадцать. Всё, — заключил Антон Фридрихович и сказал: — Теперь нажмите «Подтвердить».

Я последовал его словам и нажал на кнопку рядом со словом «Подтвердить» на мониторе. Спустя несколько секунд с механическими звуками вылез чек, а потом и пластиковая карточка. Я взял и то, и другое. Мой телефон звякнул — пришло новое сообщение. Уже понятно, что в нём.

— У вас нет никаких претензий? — спросил риэлтор.

Я глядел на чек. Какой же трепет вызывают крупные циферки на бумажке. Число, которое я минутой назад набирал на клавиатуре, тоже было здесь, и оно тоже вводило в какое-то неверие. Это точно количество денег, а не просто числа? Но ниже, рядом со словом «Осталось на счету» было ещё более пугающая цифра. Она была сделана чёрным шрифтом по бумажке, но меня не покидало ощущение, что в моих руках очень нестабильная бомба…

Я вспомнил, что риэлтор что-то сказал, и переспросил:

— Извините, я задумался. Что вы сказали?

— У вас нет никаких претензий? — повторил Антон Фридрихович.

Вопрос заставил задуматься. Это последний вопрос, я бы сказал.

— Их, наверное, поздно озвучивать.

— Ни в коем случае, — отрезал риэлтор. — Значит, претензии у вас есть?

Я поднял глаза и увидел, кроме риэлтора, ещё и Игната Борисовича. Он всё ещё ходит с нами. Он точно не отстанет, я знаю. Я вспомнил, что хотел дать ему. И одновременно то, о чём чуть не забыл.

— У меня есть просьба, — сказал я. — Две просьбы. Во-первых, я хотел бы, чтобы и Игнат Борисович получил свои деньги.

Антон Фридрихович тоже посмотрел на директора, причём его лицо походило на мои мысли. Он проговорил:

— Вы обещали ему десять процентов…

— Думаю, сумма уменьшится для меня, — подал голос директор. — Я вполне согласен на десять процентов. От ваших десяти.

— Десять с десяти… Или один процент с вашей выручки, — риэлтор взглянул на меня. — Вы настаиваете на этом?

— Да, — кивнул я. — Это не обсуждается, — добавил я для уверенности.

— Средства будут высланы, — с холодностью, иногда чувствовавшейся в его голосе, сказал риэлтор. — У вас было две просьбы. Какова вторая?

— Вторая заключается в мелочах. В квартире осталась мебель и другие вещи. Сегодня я окончательно разберусь с тем, что возьму с собой. Остальное я прошу вас продать. Можете высылать деньги по оговорённому ранее принципу, забирая десять процентов. Можете оставить деньги себе, — я сказал это спокойно, немного поведя лицом, и всё внутри соглашалось с этим. Да, пусть возьмёт, если ему нужны. Сейчас я владею большим, чем когда-либо владел.

Реакция риэлтора не появлялась на его лице. Он лишь взглянул на директора и только потом ответил:

— Мебель и прочее, не относящееся к недвижимости — ваша собственность. Она не входила в договор… Поэтому деньги будут отправляться на ваш счёт. Определённый процент иногда будет взыматься в качестве оплаты за услугу.

Я кивнул.

— Хорошо. На этом мои просьбы кончаются.

Антон Фридрихович тоже легонько кивнул и, прочистив горло, заговорил:

— Итак, эта маленькая сделка забрала у нас меньше часа, и я надеюсь, что это удовлетворило вас. Ваше жильё продано, а цели обеих сторон достигнуты. Вы надолго запомнитесь, как самый быстрый наш клиент. Это была замечательная сделка, — он протянул мне руку. Я пожал её и ощутил, что она холоднее моей. — Надеюсь, судьба ещё сведёт нас.

— Ну, Антон, тебе бы только речи строить, — Игнат Борисович начал говорить, едва риэлтор замолк. Он сразу же протянул руку, и как только я протянул свою, он схватил её. — Парень, ты молодец. Я буду скучать без тебя. Я до сих пор помню, как ты стоял четыре года назад у меня в кабинете, весь съёжившись, почти в уголке, и скромно просил работы. А сейчас кем стал! Торгуешь квартирами за день. Горжусь тобой. Удачи, да не болеть.

Только тогда он отпустил меня, и я в ответ сказал:

— Спасибо. И вам, и вам, — я кивнул каждому. — Я очень вам признателен. Игнат Борисович, здоровья вашему внуку… Не болейте. Прощайте, — я обратился к Антону Фридриховичу. — Как, вы говорили, отсюда можно уехать?

Риэлтор указал на выход из банка.

— Сядьте на двадцать восьмой или двадцать девятый автобус. Он вас довезёт как раз туда, где вы работаете, а оттуда вы уедете сами.

Директор удивился.

— Я тебя сам подвезу. Мне-то что? На прощание, чтобы уж в последний раз.

Я вздохнул, отведя взгляд. А потом сказал, подняв глаза на своего бывшего директора:

— Нет. Я доеду сам.

---

Всё меняется так легко?

Перемены в нашей жизни могут пройти за пару секунд, пару минут или пару часов? И при этом мы лишь даём задачу? Я не верю. Это удача. Перемены не проходят так быстро. Для них нужно время. Иной раз это время в большей степени уходит на то, чтобы сохранить перемену — старое всегда лучше нового.

Но что-то ведь должно проходить молниеносно, так, что ты можешь и не заметить это? Конечно, должно. Это бывает, но вряд ли это перемены. Это что-то между бездействием и переменой. Предпосылка, быть может.

Быть может, ничего и не прошло молниеносно. Нам только показалось. На самом деле это будет длиться долго, дольше даже, чем обычно.

Мы, наверное, не знаем.

Я увидел, что рубашка лежала на полу рядом со столиком. Не я ли её бросил? В смысле, со столика? Она же лежала на нём, да? Я поднял её. На передней её части был нагрудный карман.

Какое-то время я смотрел на него, пытаясь понять, что это значит. Я вспомнил. У меня не было кармана. Его сделала Твайлайт. Я запустил пальцы в карман и нащупал что-то бумажное. Я вытащил это.

Журавлик, классика оригами, из необычной бумаги. Розоватой и более толстой, нежели обычная офисная. Я усмехнулся. Это была единственная реакция, которая могла быть. Я бы засмеялся, но смеяться всё-таки нечему. Твайлайт… Твайлайт Спаркл. Не стоит забывать её фамилию.

Я поставил журавлика на стол и осмотрелся. Маленькая квартира с маленькими вещами.

Я отыскал свой единственный чемодан. Он был большой, почти все свои вещи я привёз в нём. Я открыл свой шкаф. Вещей, как оказалось, было не очень много. И все знакомы, как старые-старые друзья…

Я увидел обломки в уголке.

— Что это? — спросил я.

Дракончик поглядел на обломки. Он не удивился.

— Обломки, — сказал он. — Это была голова лошади. Деревянная. Она стояла на столе. Её разнесло на куски, когда Твайлайт исчезла. Её не смогли переделать.

Я подошёл к обломкам. Взял один. Это дерево. Его хорошо отломали. Разбито с одной стороны, отполировано и покрашено в золотистый…
Глядя на кусок дерева на тумбочке, я вспомнил этот разговор. Голова лошади, он сказал. Стояла на столе. Была уничтожена.

Хе-хе.

Я поставил обломок на место. Книги лежали кучей на кровати. Их очень много. Сколько денег ушло на них? Если бы остались ценники, я бы сосчитал. Рядом расположились кучи хлама, кучка инструментов и кучка дисков вместе с магнитофоном. Всё, что я достал из коробок и ящиков.

Много мусора, а выбрасывать его не хочется. Кроме этой кучи хлама — её точно ожидает помойка. Впрочем, почему я всё называю мусором? Я взглянул на коробки. Три штуки. Нет, четыре, одна стояла в другой. Его можно кому-то отдать. Я знаю, кому.

Я оглядел книги. Много фантастики, есть что-то из классики. Сказки, фэнтези. Несколько детективов. Подумаем. Я сразу потянулся к некоторым книгам. Айзек Азимов, «Я, робот». Русские народные сказки. Жюль Верн, «Двадцать тысяч лье под водой». Я не могу позабыть времена, когда я читал её. И Клапка, «Трое в лодке, не считая собаки». Четвёрка лучших.

Я поставил их на тумбочку, рядом с деревянным обломком. Оглядел оставшееся. Моё внимание захватили диски. Я начал копаться в них, но вскоре понял, что это бесполезно. Мне это не нужно. Музыка… Прекрасная вещь. Я взял диск, лежавший сверху в самодельной обложке и прочитал название. Большими буквами на нём было написано «БОКС», а ниже аббревиатура — «НоС!». Именно так, с восклицательным знаком. Ух ты, я не припоминаю этот альбом. Его будет любопытно послушать.

Эти книги, диски, инструменты, а также посуду, которую мне вдруг тоже захотелось бросить в кучу, я разложил по коробкам. Не для себя. Их получилось четыре. Детективы и магнитофон с большинством дисков; полная коробка книг; часть книг, часть дисков и посуда; инструменты. Я расставил это под дверьми соседей. По часовой стрелке, считая мою квартиру нулём. Всех соседей. Даже тех, кто был моим соседом сверху — а сверху всё ещё жили.

Я вернулся назад. Чемодан почти готов. И опять моё внимание приковал столик. Теперь на нём, кроме приличной пачки бумаг, стоял журавлик. Я сел и раскрыл пачку. Остались последние строки.

Столькое произошло, но написано немного. И не нужно много. Я опёр голову на руки, оглядывая гостиную своей квартиры. Она была такая обыденная, что мысль о переезде даже не приходила в голову. Приходилось вспоминать свои планы. Но это даже не переезд. И не отъезд. Это… побег?

Побег. Мне кажется, это отличное слово. Изумительный заголовок сегодняшнего дня — «Побег».

Я осмотрел, что у меня получилось. Я отделял кусочки текста, когда больше нечего было говорить. Подумав, я пронумеровал их. Потом, подумав ещё, наименовал каждый номер. Названия приходили, как говорится, от балды, первая мысль о куске текста давала основу названию. Потом, подумав ещё, так хорошо подумав, что я уже начал грызть ногти от напряжения, я сделал различные надписи к каждому куску. Какое-то подобие эпиграфа.

Посмотрев на результат своей работы, я усмехнулся. Итак, я здесь. Я уже говорил это однажды. Мне довелось познакомиться с невероятным здесь, жить с ним здесь, остаться без него здесь. Я побывал там, куда не ступала нога человека. В моей голове раскинулись пейзажи Эквестрии. Из семи миллиардов я единственный, кто видел их. Из семи миллиардов никто более не был свидетелем того, как единорог появляется из ничего и начинает управлять вещами, не касаясь их. И вот я один из тех семи миллиардов, кто этого более не увидит.

Но не стоит давать волю этим мыслям. Я взял в руку бумажного журавля, сложенного копытами единорожки Твайлайт Спаркл… моей сестры. Раз уж я был там, то во мне осталась какая-то частичка. Взять хотя бы этого журавля. Он есть у меня. У меня есть память. Нет, я всё равно буду верить. Да, я верю, ангел прилетит и мне протянет руку. Я верю в это.

Я взглянул в окно. Я и не заметил, как стемнело. В моё окно, открытое для свежести, с раскрытыми занавесками, глядел худой месяц. Куда мне идти? Прочь отсюда. Прочь с этого города. Самолётом в Москву, это точно. А потом… Потом оттуда… куда-нибудь…

Конечно, я знаю, куда мне идти оттуда. Тьфу, глупость какая-то. Ладно, я решил. Я достал из кармана домашних шорт телефон и начал искать нужный номер. Я нашёл его. Я так его и не удалил. На счету меня вроде было много денег. Я нажал «Позвонить…» и замер, ожидая. Сердце билось быстро. Я смотрел на журавлика в руке. Надеюсь, я не позвоню совсем уж поздно. У них же там ночь.

Мне ответили.

— Алло? Привет. Это я. Это я, мам…

Посвящаю тем, кто перестал верить в чудо.

Из архивов на [НЕИЗВЕСТНО]

Дата: 19 ноября … года.
Имена и фамилии действующих лиц были изменены или сокращены.
Является приложением к «…»

Из воспоминаний сотрудников

Двери грузового лифта шумно открылись, и из просторной кабины вышел человек. Он отличался от остальных людей, находившихся здесь — на нём был строгий костюм серо-синего цвета, белая рубашка и фиолетовый галстук, в отличие от белых халатов и серых брюк, принятых в этом месте. На ногах блестели вычищенные чёрные ботинки. Человек нёс офисный чемоданчик, который сейчас многие называют кейсом, хоть кейс и обладает большей шириной.

Лицо человека хорошо подходило под его одежду. Морщины выдавали зрелый возраст, насыщенные зелёные глаза постоянно глядели вперёд, и лишь иногда их взгляд отклонялся в сторону. Короткая прилизанная причёска завершала тёмную холодную картину и лица человека, и всей его внешности.

Он уверенно шёл по коридорам. Люди, привыкшие видеть лишь белое вокруг, долго не сводили взглядов с этой новой для них личности. Они глядели на человека в строгом костюме, покуда он не исчезал за углом коридора или пока дверь не закрывалась за ним. Но и после этого из их умов не выходил его образ, и они говорили только о нём. Кто он? Что делает здесь? Новые проблемы? Новые задачи?

Но человек продолжал свой путь. Старожилы этого места примечали, что он идёт к административному отделению. Вскоре так и оказалось — двери вновь закрылись за человеком, и люди в белых халатах стали видеть его реже.

Коридоры запетляли, их стены окрасились единым голубым цветом, чаще встречалась охрана, появились столы, переполненные мониторами. Человек продолжал идти. Он дошёл до очередного лифта, спустился по нему и оказался в просторном многоэтажном зале. Он повернул направо, где вглубь уходил какой-то коридор, и вскоре остановился перед дверью, на которой чёрными буквами были написаны цифры: «1611».

Человек так и стоял перед дверью. Один раз он посмотрел направо, потом налево, и после этого бездвижно осматривал дверь перед ним. Спустя несколько секунд он услышал шаги, повернул голову и увидел одного из местных сотрудников. Он, как и прежде виданные им, обладал белым халатом, но что-то в нём отличало новую стадию. Приглядевшись, человек разглядел белую рубашку под халатом.

— Что вы здесь делаете? — спросил он требовательным голосом.

Человек в строгом костюме бросил взгляд на дверь, а потом посмотрел в глаза спросившему.

— Навещаю старого друга, — спокойным голосом, которым можно было рассказывать сказки, ответил он.

Эти слова насторожили сотрудника. Он внимательней оглядел человека перед дверью.

— У вас есть допуск?

— Он всегда у меня был, — не колебавшись, произнёс тот.

Человек в белом халате кивнул несколько раз и поспешно зашагал по коридору. Тот, кто стоял около двери, улыбнулся. Потом, поправив галстук и посмотрев на часы, постучал в дверь.

Из архива записей видеонаблюдения

Дверь открылась, и человек зашёл в небольшой кабинет со столом в центре, на котором стояла переполненная чёрным виноградом тарелка, парой стульев по разные его стороны, компьютером в углу и крупным монитором на стене сизого цвета. Одна сторона кабинета была полностью забаррикадирована шкафами до потолка, из полок которых выглядывали края папок. Потолок был усеян неоновыми светильниками, укрытыми светоотражающими решётками.

За столом сидел мужчина в белом халате, под которым нетрудно было увидеть серый свитер. Его волосы тронула седина, и глаза стали блеклыми. Услышав звук открывающейся двери, он сразу же встал и направил мрачный взгляд на вошедшего. Человек в строгом костюме, закрыв дверь, посмотрел на него и произнёс:

— Добрый день, профессор. Рад, что вы серьёзно отнеслись к этой встрече.

— Здравствуйте. Присаживайтесь, — профессор встал и отодвинул стул с другой стороны стола.

— Благодарю, — человек в строгом костюме прошёл к столу, поставил рядом свой чемоданчик и сел на предложенное место. После этого он достал из внутреннего кармана пиджака небольшой картонный прямоугольник и показал его профессору. — Габриэль Мэнсфилд.

— Артур Гроссер, профессор биологического отделения, — в свою очередь представился тот и добавил без всякого изменения в лице: — У вас старомодное имя.

— Оно достаточно популярно, — ответил человек в строгом костюме.

— Вы никого не встречали около кабинета? — задал внезапный вопрос профессор.

— Никого. Только одного вашего сотрудника. Я могу? — человек указал на тарелку с виноградом.

— Ешьте, — кивнул профессор. Человек в строгом костюме оторвал одну ягодку от грозди, рассмотрел её и съел. Профессор посмотрел на камеру, свисавшую с потолка и глядевшую своим чёрным глазом на двух человек в комнате. Он не увидел, как человек за его спиной показательно съел вторую виноградинку.

— Замечательный виноград, — выразился тот. — Поставки с юга?

И съел третью ягоду.

Из воспоминаний профессора Артура Гроссера (Имя и фамилия изменены)

Профессор ещё несколько секунд глядел на видеокамеру, и когда она слегка опустилась, повернулся к сидевшему за столом Габриэлю Мэнсфилду.

— Наблюдение снято, — сказал он более быстрым голосом и подошёл к другой стороне стола.

— Я бы посоветовал вам сделать комнату без видеонаблюдения, чтобы не приходилось совершать такие, не постесняюсь сказать, подозрительные мероприятия. Но я знаю, требование закона превыше всего.

— Наш центр редко сталкивается с подобными ограничениями. Я правильно догадываюсь, зачем вы пришли, мистер Мэнсфилд?

Человек в строгом костюме поставил локти на стол, и профессор сел.

— Значит, вас волнует наше дело. Уже оговаривалось, что оно касается одного заказа семилетней давности. Полагаю, вы в курсе, о чём я говорю.

— Я понимаю, — сказал профессор Гроссер.

— Точно в этот же день, в 20… году в ваш центр прибыл обещанный малоизвестной организацией заказ, который приняли вы. Давайте начнём с вас, профессор Гроссер.

Тот удивился.

— С меня?

— С вас. Скажите, в каком году вы получили занимаемую вами должность?

Артур Гроссер ответил быстро:

— В 19… году, сэр.

— Хороший срок работы для вас, — кивнул человек в строгом костюме. — На тот момент вы имели достаточный опыт руководства и незаменимый талант, по заверениям некоторых лиц…

Профессор промолчал.

— И поэтому люди повыше меня обратили внимание именно на вас. Вы согласились на предложенный вам эксперимент, приняли помощь и необходимые средства, взамен сохранив гриф секретности.

— Я… хорошо помню, с чего всё начиналось, мистер Мэнсфилд.

— Это в крайней степени отлично, профессор Гроссер. Вам была выдана некая папка с прилагающимися данными и сроком выполнения заказа. И если данная мне информация не потеряла актуальность, сегодня ваше время истекло.

— Да. Я это понимаю, — голос профессора мрачнел.

— Заказчик требует рапорт, профессор, а также свой заказ, — Мэнсфилд посмотрел в глаза человеку в белом халате, который сложил в напряжении пальцы и в свою очередь глядел на него.

Профессор кивнул. Он встал и пошёл к заваленной грядами полок стене. Безо всякого колебания он открыл второй снизу ящик до конца и вытащил оттуда толстую кипу бумаг, удерживаемых упаковкой. Закрыв ящик, профессор вернулся к столу и поставил на него бумаги.

Упаковку для бумаг проще всего нужно было назвать папкой. Но было одно отличие, не допускающее этого броского сравнения — в неё можно было вложить не только крупные бумаги. Впрочем, её все и всегда называли папкой.

На её видимой стороне посередине чёрными буквами на жёлтом картоне было написано «Д. № … », ниже — выставлена аббревиатура «ЭО-ТС-01» и ещё ниже, в кавычках: «Грэйпс». Профессор, так и не сев на свой стул, открыл папку. В ней была видна ещё папка, а также множество помятых документов.

— Сбор результатов исследований, протоколов, журналов и прилагающихся к ним вещдоков. Каким требуется рапорт? — профессор понял, что выразился неправильно. — Я хотел сказать, в каком виде вы требуете рапорт?

Габриэль Мэнсфилд ответил не сразу. Он глядел на бумаги, которые так долго скрывала папка. Профессор Гроссер догадывался об его ответе, но не решался ни на какую догадку.

— Немедленный рапорт, — сказал, наконец, он холодным тоном и перевёл взгляд на своего собеседника.

Тот кивнул и неуверенно произнёс:

— Хорошо…

— Акцентируйте внимание на ключевых деталях, — добавил Мэнсфилд. — Подробности ни к чему, если только о них не попросят. Я слушаю вас, профессор.

Профессор начал рыться в бумагах из папки, от чего они расползлись по всему столу, выделял отдельные листы. Потом вздохнул, потёр свою шею, спрятанную воротником.

— Мне можно будет сесть? — спросил он, показывая на стул.

— Если вы того захотите.

Профессор разложил перед собой отобранные бумаги, снова вздохнул и начал:

— Первоначальная стадия эксперимента проходила без ошибок. Около трёх-четырёх лет было потрачено на теоретическую составляющую, два года — на практическую. Стабильный образец, имеющий при этом наибольшее количество сходных черт с оригиналом, получился после восьмой попытки…

— А куда вы подевали, так сказать, черновики? — перебил его человек в строгом костюме.

— Вы хотите сказать, неудавшиеся образцы? После выявления причины неудачи они были уничтожены, но задокументированы как реально существовавшие.

— Верный поступок. Продолжайте.

Профессор кивнул.

— Восьмой по счёту образец показывал стабильную пассивную жизнедеятельность. В искусственных условиях нам удалось вырастить его до взрослой особи за несколько месяцев, при этом в его память интенсивно заносилась необходимая информация. Тем не менее, объект ещё не мог обладать самостоятельностью в действиях. Первые попытки предпринимались чуть больше года назад… — профессор то и дело перемещал листы бумаги, но заглянул в них лишь один раз. — Объект показывал исправность опорно-двигательной, половой, пищеварительной и других систем…

— Насколько я знаю, профессор… Простите меня за то, что перебиваю, — сказал Мэнсфилд. — Насколько я знаю, ваше отделение в большей степени специализировалось на нейрологических исследованиях.

— Именно так, мистер Мэнсфилд. Однако наши… заказчики вынудили нас обратить внимание на совершенно антинаучную часть нашей работы.

Человек в строгом костюме протянул руку к одному документу и просмотрел его. Профессор знал, что для него ничего не означает текст в документе. Он видел, что тот присматривается к его верхней части.

— «Отдел паранормальных нейрологических явлений», — прочитал человек и взглянул на профессора.

— В сложившихся условиях было создано новое отделение, занимавшееся исключительно этой отраслью. Оно хранилось в строжайшей секретности от остального центра, поэтому отдел в экстренном случае был бы немедленно расформирован.

— Бумаги не терпят неточностей, — Мэнсфилд отложил документ. — Итак, вам пришлось работать с одной из труднейших сфер науки, трудность которой заключается в том, что её нельзя отнести к наукам. Но ничто не помешало вам завершить работу и при таком условии. Волшебство? — улыбнулся человек.

— В любом другом случае мне бы пришлось сказать, что это слово не подходит… Но именно оно и является причиной. Моё отделение исследовало эту область нейрологических явлений задолго до меня. Мне говорили, именно поэтому выбор пал на наш центр. У нас был старый материал, а также наводки из данной нам папки, — профессор хлопнул по кипе бумаг. — И в итоге мы сделали это.

— Волшебство, — произнёс человек в строгом костюме. — Вы достигли успеха, я правильно понимаю?

— Образец без всяких трудностей выполнял функции обычного организма, однако он ни в чём не проявлял своих паранормальных способностей. На тот момент уровень его развития едва ли превышал разум младенца. Мы продолжили эксперимент, улучшая когнитивные характеристики объекта. Эта операция подошла к концу, и уже были запланированы новые испытания…

Профессор замолк. Ему не хотелось продолжать. Он прекрасно понимал, что сидящий перед ним человек имеет полное представление о произошедшем, однако всё ещё требует полного пересказа событий. Это издевательство, думал профессор и молчал.

— Но вы не успели, — заключил Мэнсфилд. — Никто не всесилен над временем, профессор. Полный рапорт будет затребован позже. Сейчас я хотел бы взглянуть на результат ваших экспериментов.

И он не сводил взгляда с профессора. Тот осознал, что именно сейчас многое может зависеть от него, от того, что он скажет. Это не придало ему уверенности. Однако он всё же сглотнул и сказал:

— Его нет.

— Нет? — человек в строгом костюме поднял брови.

— Он исчез, — произнёс профессор.

— Удивительно. Неужели он… сбежал, профессор? — спросил человек.

Артур Гроссер вздохнул. Его как будто гнули, и больная спина всё сильнее отдавала тяжёлыми ощущениями. Он протянет долго, но он не знает, чем кончится весь этот разговор.

— Это произошло тридцать первого декабря прошедшего года. Меня не было в центре — я уезжал к своей семье на ту ночь. Дежурство проводило несколько человек. Как позже мне сообщили, они готовились отпраздновать приближение нового года. Один наш коллега-эмигрант привил традицию отмечать это событие всему отделению. Все находились в помещении около образца, который тогда был помещён в капсулу. Они сразу же заметили, что примерно в одиннадцать часов образец очнулся от состояния наркоза и начал показывать признаки паники. Они попытались усилить дозу, но в этот момент произошло… невероятное. Церебральный орган, связанный с паранормальными способностями образца, начал издавать свечение, потом, по словам сотрудников, раздался какой-то маленький взрыв в капсуле и вспышка. Когда жидкость успокоилась в ней, они увидели, что образец исчез.

Габриэль Мэнсфилд сделал заинтересованное лицо.

— Поразительное явление, профессор Гроссер, вы так не думаете?

— Паранормальное явление, — произнёс профессор.

— Вы добились того, к чему шли. Но эта игра с необъяснимым привела к тому, что вы остались обмануты судьбой. Продолжайте, — Мэнсфилд выпрямился. — Что предприняли они, а потом и вы?

— Дежурные вызвали меня, как только появилась возможность. Во время исчезновения образца вся электротехника в радиусе пятидесяти-шестидесяти метров перестала работать, портативная и стационарная. Спустя несколько секунд она пришла в норму. Только чудо не обратило на это внимания остального центра… — профессор сглотнул. — Всё наше отделение сконцентрировалось на поиске пропавшего объекта. В основном действовал аналитический отдел. Они первые решили изучить новости по всему миру. Нигде не было ни слова о необычном существе, напоминающем животное из легенд. В самом центре также не могли найти никаких следов. Однако именно новости дали нам первые наводки. Во многих уголках Земли было зафиксировано отключение электричества на небольшое время, схожее по масштабам с тем, что произошло у нас. Аналитики отметили эти местности, — профессор без промедлений вытащил из своей кучки свёрнутую бумагу. Он развернул её и показал человеку в строгом костюме.

Это была карта мира. Было видно, что её изрядно помяли за время пользования. По ней проходила полоса из множества точек, начинающаяся в … и кончавшаяся в северной части Евразии. Мэнсфилд пригляделся к концу полосы, самой последней точке на карте.

— Российская Федерация, — прокомментировал он.

— Да. Линия шла от нас, пересекала океан и оканчивалась в этой стране, на окраине города Н. Это усложнило ситуацию. Мы не могли просто заявиться туда и начать поиски. Пришлось использовать прикрытие.

— Любопытно слышать это от человека науки. Вы сами занимались этим? — спросил Мэнсфилд.

— Для нас было выделено несколько человек-оперативников. В Россию отправились они и несколько выбранных мною сотрудников с необходимыми приборами. Сборы проходили долго — мы смогли вылететь лишь утром следующего дня. Вернее, они смогли. Я не мог покинуть центр.

— А как же ваше руководство? Как оно отреагировало на эту поездку?

— Оно не знало об её существовании. Каждому отсутствующему сотруднику я выписал отпуск, а оборудование в любом случае отпускалось при разрешении. Что ж… — профессор достал новый листок с распечаткой карты какого-то города. — Все они разместились в области, где отключалось электричество, под видом обычных приезжих. Вот здесь, — он ткнул пальцем в красный кружок вокруг неприметного прямоугольника — некоего здания.

— Неплохое начало, профессор.

Мужчина в белом халате оттёр пот.

— Этим руководил глава оперативников. Я лишь получал доклады и давал какие-то указания, не более. Они в тот же день приступили к поиску нужного места. Опросили местных жителей…

— Ваши сотрудники знают русский?

Профессор снова оттёр пот, при этом закрыв рукой всё лицо.

— Всего лишь один. Он русский по национальности. Я бы никогда не отправил его, если бы дело не происходило в России — тут он был просто необходим. Опрашиванием занимался только он.

Габриэль Мэнсфилд кивнул. Профессор продолжил:

— На сужение области поиска ушло несколько суток. Сотрудники ходили с дозиметрами по ночам. Когда образец исчез, сотрудники изучили показания приборов. Они зафиксировали синусоидальное изменение радиационного фона и скачкообразные помехи в работе радиоаппаратуры, причём всё усиливалось ближе к тому месту, где горел рог образца. Это не прекращалось несколько месяцев. Вместе с этим на приборы попало какое-то неизвестное излучение. Мы назвали его пси-излучением. Мы предполагаем, что оно и вызвало эти изменения в среде.

Мэнсфилд опять кивнул.

— Когда ваши сотрудники смогли выяснить точное местонахождение крайней точки? — спросил он.

— Около недели. В той области, где показания приборов в большей степени говорили о пребывании объекта, некоторые были свидетелями резкой вспышки, после которой и произошло отключение электричества, — профессор достал ещё один лист с картой и указал на красный кружок в правой части. — Они нашли эпицентр прямо возле пункта выброса мусора. Обследовав небольшой радиус вокруг него, они нашли предметы, являвшиеся сильными источниками пси-излучения, — он вытащил целую пачку фотографий и разложил их перед человеком в строгом костюме. На фотографиях можно было видеть почерневшие кусочки на белом фоне, все размером с сантиметр и меньше. — После анализа выяснилось, что это обломки древесины, частично смешанной с светло-зелёным пигментом. Нам не удалось выяснить точно, какую функцию выполняла эта древесина, но мы узнали, что красящее вещество было нанесено. В любом случае, фактом оставалось одно — этот предмет прибыл вместе с образцом неизвестно откуда и был разрушен…

— Хотите сказать, ваш образец неизвестным образом переместился вместе с куском дерева? Мог ли он после… перемещения уничтожить какой-либо объект?

— Эта гипотеза была опровергнута после анализа. Кроме данных о природе пигмента, мы смогли получить характеристику древесины. Она была срублена. И находилась в таком состоянии долгое время. По нашим предположениям, это некое изделие. А вокруг этого места не было ни одного декоративного изделия из дерева. Ко всему прочему, обломки располагались, как после небольшого взрыва. Почти всё говорило о том, что объект был там…

— Кроме самого объекта и его следов, — констатировал Мэнсфилд.

— Но доказательства обнаружились быстро. Прямо в эпицентре лежала куча разбитого стекла, и большинство осколков выявляли следы засохшей крови. А также отпечатки пальцев и следы ботинок. Анализ ДНК дал почти стопроцентную схожесть…

— Почти?

— Это было странно. Соответствие с сохранённым у нас генным кодом не оказалось абсолютным. Также мои люди отметили, что отпечатки принадлежат одному и тому же человеку. Следы ботинок, по всей вероятности, также принадлежали ему. Мои сотрудники заметили тёмные пятна на вертикальной поверхности рядом со стеклом. Ничего более они не отыскали.

— Итак, какая в итоге сложилась картина? Вы выяснили точку, где появился образец, его состояние на тот момент, и столкнулись с появлением предмета, как-то связанного с ним.

— Всё верно, мистер Мэнсфилд. Отпечатки пальцев давали нам подозрения на вмешательство человека… Но дотронуться до осколков мог любой прохожий. Но у нас оставался вопрос, почему образец оказался незамеченным.

— Его не обнаружили?

— Никто из опрошенных не упоминал странного существа. Все к тому времени находились в своих домах по причине праздника. И никто также не упоминал человека в месте вспышки спустя какое-то время после отключения электричества. Мои сотрудники не находили более никаких зацепок, которые могли бы привести их к образцу. К тому же им пришлось ослабить активность расследования для снятия подозрений…

— Образец исчез для вас?

— Это было так. Мои люди предпринимали какие-то попытки, но они не давали результатов… Они зашли в тупик. Спустя какое-то количество неудач я приказал свернуть деятельность и заняться обработкой того, что уже было найдено. Мои сотрудники предложили оставить слежение в зоне эпицентра, и я дал добро. Они установили автономную камеру, при помощи которой можно было видеть происходящее в той местности. Затишье длилось более трёх месяцев… За это время все найденные предметы перевезли в центр. Мне пришлось отзывать сотрудников одного за другим. Единственный выход был прямым вмешательством, раскрытием секретности, объявление чрезвычайного положения, потому что образец мог представлять потенциальную опасность, будучи напуганным… Но вскоре оставшиеся сотрудники, в очередной раз проверяя камеру, отметили, что она отключена. Заряд аккумулятора был полон, и это не могло произойти по причине разрядки. Просмотрев запись, они увидели образец.

Мэнсфилд не скрыл изменений в своём лице. Во время рассказа профессора он заглядывал в какие-то бумаги, и услышав его последние слова, внимательно посмотрел на него.

Профессор не медлил. Он достал из небольшого отдела папки съёмный накопитель, подошёл к монитору и вставил его сбоку. Потом включил монитор и открыл единственный файл на накопителе.

— Это происходило в тёмное время суток, — прокомментировал он, когда на мониторе появилось чёрное изображение. В тусклом свете можно было увидеть часть двора и дома около него. Справа снизу стояла дата записи и время. … апреля … года, пять минут первого. В освещённом фрагменте двора отблёскивала зелёная перегородка, внутри которой стояли чёрные баки для мусора. Около них бродила собака, изучая носом пакеты, брошенные мимо баков.

Несколько секунд ничего не происходило. Но потом в поле обзора, в тёмной области, неожиданно что-то зашевелилось. Спустя секунду свет выказал из темноты голову человека. Молодого человека. Он остановился в примерно пяти метрах от баков. Собака отбежала назад, и потом, как было видно, начала лаять.

— Обратите внимание налево, — произнёс профессор и указал на левую часть монитора. В ней можно было видеть листья едва качающихся крон дворовых дерев. Человек начал отходить, постепенно пропадая во тьме. Вдруг листва в левой части задрожала. Через несколько мгновений из неё вышло четвероногое существо, похожее на измененную лошадь, с мешками по бокам и хорошо видимым отростком на голове…

— Поставьте на паузу, профессор, — сказал человек в строгом костюме.

Картинка мгновенно замерла. Мэнсфилд внимательно глядел на создание, глаза которого не были видны, но силуэт и некоторые детали ясно представлялись на изображении.

— Продолжайте.

Профессор нажал кнопку на пульте, и всё снова зашевелилось. Существо начало медленно обходить собаку, и лишь иногда можно было видеть блеск его глаз, невероятных по размеру. Как только оно достигло места, где исчез из освещённой территории человек, и исчезло само, снова появилась фигура, приближавшаяся к собаке. Человек сделал несколько рывков, и вскоре собака поспешно покинула место, которое пыталась удержать.

Человек и существо, походившее на единорога, стояли около баков. Можно было видеть одежду человека: шорты до колен и абсолютно белая рубашка трикотажного типа без рукавов. Существо повернуло голову к человеку и качнуло головой. Человек кивнул. Существо не сводило с него взгляда, потом показало на дом слева, снова качнув головой.

— Они разговаривают? — не без удивления спросил Габриэль Мэнсфилд.

— Как видно, да, — ответил профессор. Человек и существо начали движение к обратной стороне перегородки, где не стояли баки. — И это в крайней степени удивительно — образец не обладал достаточными навыками работы с речевым аппаратом.

— Но аппарат был?

Профессор кивнул.

— Был.

Существо закончило разговор с человеком, и отросток на его голове начал светиться розоватым цветом.

— Сотрудники говорили, что и в момент исчезновения образец издавал свечение точно такого же цвета, но сильнее по яркости, — произнёс профессор Гроссер. Мешки поднялись в воздух, оторвавшись от спины существа, и встали на землю. Мэнсфилд внимательно наблюдал за этим. Профессор показал рукой на летящий, объятый свечением, идентичным со свечением отростка, мешок на замеревшем изображении. — Это телекинез. Одно из паранормальных явлений, с которым работало наше отделение.

— И одно из паранормальных способностей образца, — сказал Мэнсфилд.

— Он смог самостоятельно развить его, — профессор снова заставил картинку двигаться. Из мешка вылетел прямоугольный объект, влекомый телекинезом. Существо легко раскрыло его. Потом оно достало какой-то маленький, плохо видимый объект, дало его человеку, а потом поднесло ко рту. — Это пища, вероятнее всего.

Человек стоял и глядел в другую сторону. Существо глядело на раскрытую книгу и время от времени опускало голову. Это длилось около двух-трёх минут. Потом оно посмотрела на человека. Человек подошёл к нему, потом сел, куда указало существо.

Спустя несколько секунд мешки вернулись на спину существа, а его отросток снова засветился, но уже намного ярче. Они не двигались. На изображении появлялись лёгкие помехи, затемнявшие картинку. Прошло несколько секунд, и на месте горящей точки возникла яркая, заполнившая всё изображение вспышка — и видеозапись завершилась.

— После этого момента электронные устройства в радиусе около семидесяти метров отключились. Это коснулось и камеры. Она отключилась и более не включалась. Мои люди проверяли её по своему сдвигающемуся ежедневно на час расписанию, и в тот день время выпало на девять тридцать. Они не видели следов человека там. На следующий день они приступили к опрашиванию и исследованиям. У признаков пси-излучения увеличился потенциал на том самом месте, где образец совершил какое-то паранормальное действие. Отключение электричества зафиксировалось в радиусе только той области. Но жильцы видели человека, лежавшего на земле как раз в том самом месте, куда он садился на записи.

— Когда он оказался там? — спросил Габриэль Мэнсфилд.

— Все говорили, что этот человек был там всю ночь. Один.

Человек в строгом костюме кивнул.

— Местные жители сказали, что он встал и пошёл в области второй половины двенадцатого часа, — продолжил профессор. — По их наводкам мои люди смогли узнать, куда он направлялся, и найти предполагаемые дом и подъезд, в котором он проживал. Дорога была каждая минута, и они сразу же начали поиски. Дом был из застроек начала девяностых, имел девять этажей. На их описание человека откликнулась лишь одна семья. Её глава, А. П., видел его прошлым утром. Он сказал, что этот человек — их сосед и показал квартиру, где он жил. В ней мои люди обнаружили нескольких посторонних человек. От них мои сотрудники узнали, что хозяин покинул квартиру, а им поручил заняться продажей мебели…

Мэнсфилд только улыбнулся.

— Его соседи знали только его имя и фамилию. Как впоследствии оказалось, город был полон людьми с похожими данными. Никто не знал, куда он отправился. Снова появилось больше причин лишиться прикрытия… Но я не допустил это.

— Вы?

— Я посчитал, что всё найденное нами достаточно для того, чтобы добраться до единственного человека, который мог что-то нам сказать. Я сказал своим людям, чтобы они продолжали поиски и делали для этого всё возможное, сохраняя скрытность.

— Вы давали высокие требования своим сотрудникам.

— Я не мог поступить иначе.

— А вы не думали о том, что можно сообщить заказчику о неудаче?

Лицо профессора изменилось. Оно стало серьёзным, окаменевшим. Он ответил изменившимся голосом, который словно вылезал из самых глубин его тела:

— Я никогда бы не поверил в собственный провал. Я… — он замолчал.

— Понимаю. Продолжайте, профессор. Мне кажется, вы близитесь к кульминации.

Артур Гроссер обнаружил, что навис над столом, оперевшись на руки. Он не помнил, сидел ли он всё это время или стоял. Профессор собрался с мыслями и продолжил:

— Они не рискнули обращаться в журналы местных транспортных компаний. Они просто не имели к этому допуска. Тогда мои люди обратились к регистрационным органам и сразу же получили недостающую часть имени бывшего хозяина, так называемое отчество. Эти данные позже были уничтожены.

— С какой целью?

— Виновны не мы. Вы узнаете это в дальнейшем. Найденная информация дала не так уж и много. Но, вероятнее всего, человек не собирался оставаться в городе. Всё же мы не были уверены, — профессор замолчал, опустив взгляд на стол. — Мы снова встали в тупик. Поиски могли занять многие годы — тот человек мог полететь в совершенно любую точку мира. К тому времени должны были кончиться отпуски сотрудников. Я объявил сворачивание поисков. Они вернулись в центр…

В комнате настала тишина. Молчал профессор, молчал сидевший человек в строгом костюме. Мэнсфилд нарушил тишину:

— Если верить вашим словам, ситуация оказалась безысходной. Так что же внезапно помогло вам, профессор?

Профессора не удивила уверенная интонация его собеседника. Они знают всё, думал он. Они всегда используют людей, но проверяют их перед этим. Это жестоко. Это ужасно, в конце концов. Ведь они знают.

— Нам помогло чудо. Возможно, сама судьба, — произнёс он. — Она и наказала нас.

— Такое можно услышать лишь из уст проповедника, профессор. Это не должны быть ваши слова.

— Да, я знаю… Но каждая наука скажет, что это чудо, — сказал он и сразу же начал. — С момента моего приказа прошло более полгода. До нас не доходило никаких новостей, мы продолжали сохранять секретность. Именно тогда один наш коллега совершил поездку в Канаду по собственным делам. Он приехал в Т.

— Это был ваш русский сотрудник?

Профессор слегка кивнул. Не успел он сказать что-либо, Мэнсфилд произнёс:

— Ему нужно выдать премию за активную работу над проектом. Вы ещё не сделали это?

Профессор молчал.

— Продолжайте, — приказал Мэнсфилд.

— Он знал этот город, изредка приезжал туда. В один из вечеров он зашёл в свой любимый бар. Знакомых в городе у него не было, и он постоянно был там один. Как вы сами понимаете, он увлекался в этом баре спиртными напитками. В какой-то момент он оказался рядом с молодым парнем, который изредка говорил русскими фразами. Это заинтересовало моего сотрудника, становившегося в опьянении безмерно болтливым. Они разговорились. Мой сотрудник узнал, что парень совсем недавно приехал из России. Для чего, не говорил. Но потом он предложил ему пойти к нему в номер — тот парень проживал в гостинице. Мой сотрудник согласился. Там они продолжили разговаривать, парень показал ему кое-какие вещи, привезённые с собой. Это продолжалось какое-то время, пока молодой парень не сказал моему русскому коллеге, что он желает кое-что сообщить ему. К тому времени они приняли довольно много спиртного. По словам того парня, это была большая тайна. Мой сотрудник пообещал не рассказывать её никому…

Профессор замолчал. Он чувствовал, что его ноги дрожали, но не садился. Его рука протянулась к папке с бумагами, достала другую, поменьше, вытянула её и бросила перед человеком в строгом костюме. Тот открыл её. Внутри было множество бумаг в подпорченном состоянии. Мэнсфилд, не колеблясь, вытащил их все и разложил перед собой. Большинство бумаг были поедены пламенем с краёв, но текст, написанный от руки на вырванных тетрадных листах в линейку, был хорошо виден. Листов было очень много.

— Парень оказался тем самым человеком, которого мы искали. Мой сотрудник понял это не сразу. Он позабыл многое из того разговора. Но он запомнил самое главное, о чём рассказывал ему тот парень. Фрагмент, который мы запечатлели на записи. Парень рассказал, что было дальше.

Мэнсфилд сменил положение. Он прищурился, при этом храня серьёзное лицо. Он бросал взгляд то на листы бумаги с текстом, то на профессора.

— Он оказался в другом месте. Сначала в эктоплазматической форме, но потом его тело было восстановлено. Магией, настоящей магией. И в том месте существ, подобных образцу, было огромное множество. Они имели различные окрасы, обладали крыльями и могли говорить. Там не было людей, кроме него самого.

Профессор говорил всё тише и тише. Его голос иногда обретал нотки восхищения, словно бы он не мог поверить во всё это. Человек в строгом костюме не говорил ничего.

— По его словам, перемещение туда было неполным. Его тело оставалось в одном месте, но остальная часть была там. Поэтому он вернулся обратно. Но существо, который по описанию был именном нашим образцом, осталось в том месте. Он записал всё от того момента, как нашёл образец и до того, как решил покинуть свой город. Эти записи он подарил моему сотруднику, сказав, что уже не нуждается в них. После этого мой сотрудник отправился к себе и сразу же уснул. Как только он проснулся, он не помедлил рассказать обо всём мне…

— Этот человек, за которым вы охотились, имеет писательские амбиции, — вставил Мэнсфилд. — Что вы думаете по поводу его слов?

— В любом другом случае я бы посчитал это галлюцинациями. Но я своими глазами видел то, что мы вырастили в наших лабораториях. Я лично видел пустую загерметизированную капсулу, из которой сбежал образец. И вы вместе со мной смотрели запись. Это магия. Это то, что наука не в силах объяснить. И я не могу объяснить, о чём же говорил этот человек.

— Кстати, где же он? Ваш сотрудник потерял его?

— Когда мой сотрудник принял трезвое состояние, он уже нигде не мог его найти. А куда он отправился, мой сотрудник узнать не мог.

— Тогда, профессор, я задам вам вопрос от себя. Что вы думаете о словах этого человека?

— Я… Я думаю, это другой мир. Он был в другом мире. Это настоящее отдельное пространство, сильно отдалённое от нас. Оно может быть в нашей Вселенной, а может оказаться в другом измерении. Там, куда не ступала нога человека.

— До того самого дня, — произнёс Мэнсфилд и взглянул на бумаги. Он заметил опалённые кусочки под некоторыми. — Что же произошло дальше?

— Мой сотрудник разговаривал со мной наедине. Он показывал мне записи, которые к тому времени полностью прочитал сам. Там было описано многое. И если верить им, человек испытывал симпатию к образцу. Образец обладал собственным характером, собственными психологическими особенностями, пробуждавшимися со временем. Он обладал магическими способностями и памятью о своей жизни, в том числе и телепортацией. Образец имел своё имя… Я прочитал тогда эти записи. Более никто не был допущен к ним — наш проект уже был объявлен замороженным. Одно я понял сразу — образец исчез для нас навсегда. Правда или ложь то, что написал этот человек, но мы уже не сможем найти образец… Я посчитал это концом. Спустя неделю и больше мой русский коллега уволился из центра, так и не объяснив причину. Когда я приступил к окончательному сбору и архивизации данных, приобретённых за столько лет работы над проектом, я обнаружил, что они были уничтожены почти наполовину. Упоминания личности того человека, эти записи, результаты некоторых исследований, наши журналы… — профессор замолчал на несколько секунд. — Документы не высочайшей важности, но имевшие научную ценность. Всё, что я смог собрать, находится здесь, — он указал руками на стол, полностью покрытый различными бумагами. Профессор вытащил из кармана съёмный накопитель и поставил его на стол, — и здесь.

Мэнсфилд смотрел на профессора. В его лице не было улыбки. Профессор пытался понять что-то в них, но это было невозможно.

— Рапорт окончен, — произнёс Артур Гроссер.

— Что ж, профессор, — человек в строгом костюме начал сгребать руками бумаги и всё остальное, что лежало на столе. — Давайте подведём итоги, — он сложил записи вместе и вернул обратно в свою папку. — Вы были свидетелем невероятных вещей — магии, как вы предпочитаете их называть, возможности проектирования при помощи генной инженерии живых организмов, возможности вывести их способности за грань обычного, а также, если верить вашей гипотезе, вероятности существования иных миров. И единственное доказательство всему этому — пачка документов и наполовину уничтоженный плод фантазии упущенного человека, который знает намного больше всех нас, — он похлопал по маленькой папке, когда остальные бумаги были составлены в большую папку-конверт.

Профессор молчал.

— И вы не можете предъявить заказ, — продолжал Габриэль Мэнсфилд, притягивая к себе папку. — Несомненный провал. Если мне не показалось, именно эти слова были написаны на обороте.

Профессор Гроссер сглотнул, поморгал несколько раз. Он ждал слов, каких-нибудь сущих, значивших что-то слов. Но его собеседник тянул. Это жестоко, снова вспомнил он свои мысли.

— Увы, так и есть, — человек в строгом костюме поставил свой чемоданчик на стол. — Заказчик прощает вам это.

Глаза профессора не постеснялись широко раскрыться от этих слов. Меньше всего ему представлялись они ему, в нём не было никакой глупой надежды на них. Судьба шла против него, оставив ему лишь какую-то часть того, чего он добился, и воспоминания в конце. И тут она уступает.

— Прощает? — спросил Артур Гроссер.

— Вы получили много, ваши знания стоят много, ваш опыт незаменим. Заказчик знает цену этим продуктам, пусть их получение приносит убытки. Понимаете, это дело напоминает русскую рулетку, где в пустых патронниках лежат особые пули. Вы сделаете выстрел, и вашей головы легонько коснётся патрон из чистого алмаза, который принесёт вам богатство. Вы сделаете выстрел, и он убьёт вас. Вы сделаете выстрел и оглохните на всю оставшуюся жизнь. Каждый выстрел изменит вашу жизнь, каким бы он ни был. Моё начальство перенесло убыток без лишних проблем.

— И это значит… всё? С нас больше ничего не требуется?

Мэнсфилд вздохнул. Он встал. Профессор, обнаружив, что сидел, тоже встал, обеспокоенно смотря на человека в строгом костюме, который подходил к нему.

— Ничего, профессор. Вы освобождены от этого, — сказал тот, глядя в глаза профессору.

Артур Гроссер отвёл взгляд в сторону, чувствуя, как морщинистое лицо дёргается, пытаясь составить улыбку. Он сдержал её и с оживившимся лицом посмотрел на своего собеседника. Тот произнёс:

— Однако невыполнение заказа остаётся чёрным пятном на вашем имени. Это касается не только сотрудничества с вашим бывшим заказчиком.

Профессор не сводил взгляда с Мэнсфилда.

— Но… — пробормотал он, но Мэнсфилд внезапно положил руку на его плечо. Он сказал:

— Артур, это может означать конец не только твоей карьере, но и твоей жизни. Те люди, с которыми ты имел дело и которых даже не видел в лицо, не знают пощады. Они умеют выставить напоказ информацию и не раскрыть ни одного секретного материала. Тебя уволят на следующий же день, стоит только им решить, что тебе нужна замена. И на тебе оставят клеймо, которое ты не смоешь до конца своей жизни.

Лицо профессора изменилось. Оно как будто потемнело, растянулось.

— Я знаю, ты отличный человек, Артур. Ты сделал свою работу в ёмкие сроки, предпринял меры, которыми должны были заниматься совершенно другие люди. В конце концов, только благодаря тебе мир может узнать, что находится за гранью известного. Тебя нельзя терять.

Артур Гроссер изумлённо, с нескрываемым непониманием глядел на Мэнсфилда.

— Есть возможность исправить ситуацию, — продолжал человек в строгом костюме. — Неоплаченный долг можно погасить, лишь оплатив его. Заказчик даёт второй шанс. Ты возьмёшь его?

Профессор закивал, чуть слышно произнеся «Да, да…». Куда пропал его дар речи, он не знал. Он слушал своего собеседника и пытался не представлять всё то, о чём он говорил.

Габриэль Мэнсфилд подошёл к своему чемоданчику и открыл его. Из него он достал пачку листов, обмотанных синей лентой, с синим уголком, скрепляющим их, а обратно в него положил порядком истёртую папку, которую пару минут назад собрал в полном виде.

— Вы правильно поступили, профессор, — человек в строгом костюме закрыл чемоданчик и взял его в руки. — Вам незачем рисковать собственным лицом. Я донесу своему начальству ваше согласие. До скорой встречи.

Он развернулся к двери и пошёл к ней. Около двери он услышал шуршание бумаг и обеспокоенное бормотание со стороны стола:

— «Эр-дэ ноль-один…», «Бум»… Погодите… Погодите!

Мэнсфилд улыбнулся и вышел из комнаты.

Из воспоминаний сотрудников

Человек в строгом костюме вышел из той комнаты спустя почти час. Больше оттуда никто не выходил. Он шёл обратно с той же уверенностью, какой шёл ранее. Кто-то думал, что он просто заблудился, и с улыбкой представлял, как он бродил по огромному множеству коридоров в поисках непонятно чего. Но те, кто был ближе к тем местам, откуда он вышел, понимали, что его дело касалось важных вещей.

Назад он шёл по тому же самому пути. И люди смотрели на него совершенно так же, как будто он только что пришёл и только что ушёл. Он оказался рядом с грузовым лифтом, вызвал его и вскоре вошёл в его кабину.

???

Он начал подниматься вверх.

Он был доволен, и на его лице растянулась скромная улыбка. Отлично. Первый шаг был завершён, и его результаты превзошли ожидания. Нет, эти слова приуменьшают настоящее значение того, что он узнал полчаса назад. Никто даже и не предполагал, что дело уйдёт так далеко вперёд. Это поразительно.

Он достал свой мобильный телефон и набрал нужный номер. Гудков он не услышал.

— Здравствуйте, миссис Фауст. Да, это я. Мы могли бы встретиться через час? У меня есть любопытная информация о нашем эксперименте…