Тишина
"И как меня зовут уже не помню..."
Вместо пролога.
Несколько грустных аккордов, исполненных на виолончели.
Копыто ложится на виниловую пластинку… вжжжик.
Пока аккорды повторяются, я успеваю сделать глоток из бутылки.
Копыто на пластинку. Вжжжик. Такое простое и привычное движение. Половину своей жизни я держала копыта на виниле.
Грустные аккорды, глоток.
Вжжжик. Совсем как когда-то давно, когда всё было хорошо.
— Винил…
Практически пустая бутылка, запущеная магией, рассекает воздух и разлетается веером осколков, ударившись о стену над дверью. Лемони, взвизгнув, скрывается из виду.
Вжжжик.
Грустные аккорды.
Я с трудом поднимаю налившиеся свинцом веки и левитирую к себе очередную бутылку. Которую уже по счёту за сегодня? Хотя, есть ли кому-то дело до того, сколько я выпила сегодня?
Крышка падает на пол. Октавия бы ругалась на меня-неряху.
Октавия…
Большой глоток. Вжжжик. Грустные аккорды.
За дверью происходит какая-то возня, но я слишком пьяна и тупа от выпивки, чтобы обращать внимание. Кажется, кто-то жалуется кому-то на что-то. Да, собственно, лягать я это хотела.
Вжжжик.
До меня доносятся голоса, прорываясь сквозь звуки виолончели:
— Это последняя запись Октавии, она так и слушает её, пока не вырубится от выпитого… мы уже не знаем что делать, она никого из нас не хочет видеть и никого не слушает, только кидается бутылками… я уже так устала, я не знаю как быть…
Это, очевидно, Лемони Крем. В ответ звучит голос, который вызывает у меня какие-то смутные ассоциации, которые мне слишком тяжело анализировать.
— Не боись, единорожка. У моего брата были тяжёлые моменты, так что я знаю что делать. Счас решим проблему по-эппловски. Ты лучше чайку приготовь, лады?
По-эппловски? Что-то знакомое. Что-то классное. Но я слишком пьяна, чтобы об этом задумываться.
Вжжжик…
— И чегой-то ты тут делаешь, городская?
Я оценивающе смотрю на бутылку. Пожалуй, в ней слишком много виски, чтобы бросить её в того, кто застыл в дверном проёме.
Долгий глоток… Вжжжик.
Нет, всё ещё слишком много.
— Знаешь, Винил, это всё зашло слишком далеко. И я намерена прекратит твоё безумие.
А-а-а, конские яблоки! Резкий рывок опрокидывает меня на бок, ещё почти полная бутылка падает на пол, и виски, булькая, льётся на паркет. Меня дёрнули за хвост! Я пытаюсь сопротивляться, но силы явно не равны: фермерша вытаскивает меня из комнаты. Нет! Куда?! В панике я упираюсь копытами в пол, но ей удаётся затащить меня в ванную комнату. Я в ванной! На мгновение в моей голове вспыхивают воспоминания о том, что когда-то давно, миллион лет назад, я стыдливо загоняла фантазии об Эпплджек в дальние уголки своего сознания — и посмотрите, мы вместе в душе…
РАЗОРВИ ТЕБЯ ДИСКОРД!
Холодная вода упругой струёй бьёт мне в мордочку. Что ж ты делаешь, коварная земнопони?! Ледяная вода на мгновение сменяется обжигающе горячей, но не успеваю я испугаться ожогов, как из насадки душа снова хлещут холодные струи…
Я пытаюсь убежать, но фермерша зубами крепко держит меня за гриву. Поняв, что сопротивление бесполезно, я без сил падаю на дно ванной…
— Лучше? — спрашивает желтогривая, сочтя экзекуцию законченной. Не могу сказать, сколько мы так барахтались. По моим ощущениям — несколько часов. Хотя что теперь значат мои ощущения?
Я молчу в ответ. На меня обрушивается вес всех тех дней, что я провела, слушая записи Октавии и выпивая бутылку за бутылкой виски. Оскорбляла своих близких. Вела себя, как последнее дерьмо. Нет, мне не лучше. Ни капельки не лучше. Теперь я трезва — и мне куда хуже. Состояние, от которого я так упорно бежала, наваливается на меня тяжким грузом. Непрошенные слёзы наворачиваются на глаза. Я пытаюсь сдержать их, те, что не были выплаканы в своё время, но это выше сил пони. Я рыдаю. Обессиленная. Опустошённая. Совершенно не к месту я думаю о том, что Эпплджек вся вымокла из-за меня, дуры… Я и не надеюсь на поддержку, но Эпплджек обнимает меня, ревущую в голос, и прижимает к себе. Я хватаюсь за неё, как за соломинку, за последнюю надежду утопающей в самой себе пони, утыкаюсь мордочкой в крепкую грудь фермерши, и забываюсь в рыданиях…
— Она… она… она ушла от меня, Эпплджек… — выдавливаю я из себя между всхлипами.
— Я знаю, знаю, Винил, я знаю… — шепчет рыжая, ласково поглаживая меня по гриве. — Твои друзья мне всё рассказали. Мы это переживём, городская мисс…
Ласковый голос фермерши словно баюкает меня, успокаивая и внушая мысль, что, наверное, всё ещё будет хорошо. Наверное. Когда-нибудь.
Порой бывает так, что самые, казалось бы, простые вещи становятся безумно сложными. Среди ночи заглянуть под кровать, из-под которой слышится странное шуршание и хриплые вздохи. Сказать искренне любимому пони о своей любви…
Или войти в комнату, в которой тебя ждут друзья, с которыми ты последние несколько дней вела себя по-свински. Ругала, била, кидалась в них пустыми бутылками.
ЭйДжей терпеливо дождалась того момента, когда я закончила рыдать, и оставила меня одну, предупредив, что они будут ждать на кухне. Смыв с себя слёзя и сопли, я пошла к лестнице, но не смогла удержаться и не заглянуть в свою комнату. Там царила чистота. Не было больше бутылок, ни пустых, ни полных, а в распахнутое окно задувал лёгкий ветерок. Сёстры-аликорны, могу себе представить, как там пахло после моего многодневного запоя, во время которого я не утруждала себя походами в ванную… Краска залила мою мордочку, и так и не сходила с неё, даже когда я спустилась на первый этаж к ожидавшим меня пони…
По дороге я размышляла о тех пони, которые ждут меня. Их немного, но я могу представить их всех очень чётко и наверняка не ошибусь.
Лемони, молодая кобылка-технарь из моего клуба, в свойственной ей манере сидит с растерянным и чуть напуганным выражением мордочки. Я не так давно знаю её, но она — одна из настоящих моих друзей. Бесконечно верная и настоящая фанатка своей работы. Добрая и милая. Даже странно, наша малышка Лемони всего на пару лет младше меня, но я чувствую себя куда старше её.
По левое копыто от неё сидит Инсурджент Файр, мой учитель, ставший впоследствии менеджером. Он наверняка ласково улыбается, а в глазах его скачут озорные дракониксы — когда всё уляжется, он не раз и не два напомнит мне о недавних событиях. И он наверняка сделает именно в те моменты, когда с меня потребуется сбить спесь…
Следующая — Эпплджек, фермерша из Понивилля. Эта, в хорошем смысле, попроще первых двух, поэтому у неё на лице искренняя обеспокоенность и забота. Если задуматься, то её не назвать иначе как случайной знакомой, но тем не менее, она сильнее многих повлияла на мою жизнь и всегда принимала мои проблемы очень близко к сердцу.
Мои друзья. Моя семья.
Я осторожно присаживаюсь на стул перед ними и принимаюсь ковырять скатерть кончиком копыта. Помимо того, что я испытываю дикий стыд, в моей голове начинает шевелиться головная боль, разгоняя мысли по разным углам черепной коробки.
— Простите… ребята… — выдавливаю я из себя, не в силах придумать ничего лучше. Голос звучит сипло и никак не хочет восприниматься, собственно, моим голосом.
— Чаю попей и иди спать, городская. Тебе, видать, не до разговоров сейчас, — с едва заметной усмешкой говорит Эпплджек, и я впервые решаюсь поднять на неё взгляд.
— Да нет, я в порядке, — выдавливаю я из себя, но обмануть моих друзей у меня не получается, и я не в том состоянии, чтобы демонстрировать упрямство.
На стол прямо перед моей мордочкой опускается чашка горячего крепкого чая. Запах экзотических масел, придающих напитку непередаваемый аромат, щекочет ноздри и заставляет меня чувствовать себя самую малость бодрее. Прихлебнув горячий напиток, я выдавливаю из себя новую порцию слов, и на этот раз фраза звучит куда осмысленнее:
— Спасибо, друзья, я… я, кажется, сорвалась и доставила вам всем массу неприятностей…
— Брось, Винил, сейчас не время, — перебивает меня Инс, чуть взмахнув крыльями. — У всех бывают тяжёлые моменты, мы все всё понимаем.
Чашка пустеет очень быстро, я стараюсь влить в себя чай до того, как я потеряю над собой контроль и старательно сдерживаемые слёзы хлынут неудержимым потоком. Торопливо допив последний глоток, я извиняюсь, ещё раз благодарю своих друзей, и быстрыми шагами ухожу к себе в спальню, где, улёгшись на кровать, размеры которой теперь, когда я осталась одна, кажутся явно избыточными, я даю, наконец, волю своим эмоциям.
Скорее всего, друзья отчётливо слышат мои рыдания, но сил сдерживаться у меня уже нет…
Я не могу точно вспомнить, когда же я уснула в тот день. Слёзы вымотали меня, и на смену истерике пришла бесконечная тупая усталость. Я ещё какое-то время пролежала, тихонько подвывая и покусывая уголок подушки — да так и заснула. Впервые за последние дни я спала глубоко и без сновидений, от которых я со стонами вертелась в кровати, комкая мокрую от пота простыню.
Когда я открываю глаза, первое, что я чувствую — это колоссальный прилив сил и отличное настроение. Я уже настолько привыкла просыпаться, страдая от тяжёлого похмелья, что отсутствие головной боли походит скорее на чудо, чем на норму. Воздух в комнате напоен свежестью, а лёгкий сквозняк, залетающий в приоткрытую форточку, колышет мою гриву, словно ласково поглаживая по голове… но чудо длится лишь пару мгновений — силы покидают меня сразу, как только я вспоминаю всё, что со мной произошло.
Расставание с Октавией, запой, помощь моих друзей, которую я даже не смогла принять с достоинством… Ужасно. Слабость снова накрывает меня, и я засыпаю, несмотря даже на дискомфорт от переполненного мочевого пузыря, простите уж за подробность…
В следующий раз я, судя по всему, просыпаюсь уже глубокой ночью. В комнате темно, за окном, которое закрыл кто-то заботливый, слышится стрекотание сверчков. За несколько часов, прошедших с того момента, как я просыпалась в первый раз, муть в моей голове рассеялась окончательно, но смутное желание облегчиться и лёгкий дискомфорт превратились в режущую боль где-то в задней части моего живота. Тихонько ойкая и нелепо припадая к полу, я на цыпочках добежала до туалета. Справив естественную нужду, я побрызгала себе на мордочку ледяной водой из-под крана и с удовольствием растёрла щёки полотенцем. После нехитрого ритуала я почувствовала себя куда лучше, но меня уже поджидала новая беда — зверский голод дал о себе знать, едва я вышла из ванной. Ну, ничего удивительного — сколько дней я уже ничего не ела? Страшно подумать, что стало бы со мной, если бы мои друзья не пришли мне на выручку…
На кухне горел свет. Я тяжело вздохнула и помотала головой, стараясь справиться со стыдом, начавшим грызть меня с новой силой. Если бы не безумный голод, я бы, наверное, сейчас развернулась и спряталась в спальне, оттягивая тот момент, когда мне придётся встретиться с теми, кому я обязана своим возвращением к жизни. А-а-а, не стоять же мне тут до голодного обморока…
В очередной раз тряхнув головой, я набралась смелости и медленно вошла в освещённое помещение. К моему облегчению, там была только Эпплджек.
— Голод замучал? — улыбнулась соломенногривая, увидев меня.
— А? А. Да, просто непоньский голод. Не есть даже, а жрать хочется. Стог сена — и то мало было бы.
— В холодильнике ромашковый салат, и, наверное, пара пирогов с яблоками есть ещё, — снабдила меня инструкциями фермерша и кивнула в сторону банджо, стоящего на соседнем с ней стуле: — Ты не против, что я взяла? Не спалось, вот я и решила…
— Пофуфся! — ответила я, уже успев влезть головой в холодильник и затолкать в рот не меньше половины яблочного пирога. Очень, к слову, вкусного.
— Хотя, по поводу пирогов я сомневаюсь, Лемони успела их забыть на столе на солнце, и начинка могла испортиться…
Когда смысл сказанного, наконец, дошёл до меня, я перестала было жевать… хотя, если уж мой организм пережил многодневный запой — вряд ли его убьют забродившие яблоки. Да и потом, половина уже проглочена, так что, в принципе, терять нечего. И даже если меня вдруг настигнут какие-нибудь печальные последствия этой трапезы, лишнее очищение моему организму пойдёт лишь на пользу… Короче говоря, в поедании испорченной еды я усмотрела исключительно плюсы, так что со спокойной душой продолжила жевать.
— Запивай, а то подавишься, — с этими словами рыжая подтолкнула ко мне чашку чая. Благодарно кивнув, я сделал глоток и переключилась с пирога на салат, а моя рыжая подруга снова подала голос: — Не против, если деревенская девчонка споёт песню?
Не отрываясь от еды, я согласно кивнула и помахала копытом, мол, давай играй уже, интересно послушать.
Честно говоря, я никогда не понимала, как вообще земнопони могут извлекать какие бы то ни было звуки из музыкальных инструментов: со стороны их копыта кажутся слишком громоздкими и неуклюжими, чтобы работать с такими нежными предметами, но как показывает практика, им доступны и диджейские пульты, и гитары, и даже… даже виолончели, да. А ЭйДжей, как оказалось, мастерски управлялась с банджо — в копытах фермерши инструмент запел, выдавая совершенно дивные звуки…
— Как говорит моя бабуля… — проговорила моя собеседница, задумчиво глядя на копыта, скользящие по ладам. — Моя бабуля много чего говорит. Но она и много не знает, не так ли?..
Я так и не нашлась, что ответить фермерше. Все мы многого не знаем. И все мы много чего говорим.
— Если дорога кажется прямой… — нараспев проговорила Эпплджек.
— Что? — не сразу поняла я, а моя подруга, улыбнувшись, запела, наконец, в полную силу:
— Если дорога кажется прямой,
Если вечер не принес усталость,
И если не пугает новый день,
Об одиночестве ты ничего не знаешь.
Если бы дома любимая ждала,
И если б слышал я как сердце её бьётся,
Если бы рядом со мной она легла,
Тогда бы я к себе ещё вернулся.
Своё не вижу отражение в воде,
Без стона не могу сказать ни слова,
Не слышу эха собственных шагов,
И как меня зовут уже не помню…
И как меня зовут уже не помню…
Мы до утра просидели на кухне, слушая банджо — удивительный инструмент, то стонущий, то хохочущий в ловких копытах моей подруги. Как бы то ни было, мне предстояло решить ещё очень много проблем. Я упустила из копыт свою жизнь, а значит, мне предстоит ещё много работы. Мне в принципе предстоит решить, что мне делать с моей жизнью дальше.
AJ исполняет песню Tomorrow is a long time авторства Bob Dylan.