Кусочек неба

Вторая.

4.

Мое сердце билось так сильно, что заложило уши. Я смотрела в пустые глазницы несколько секунд, пока поняла, ЧТО же я держу. По телу пробежала волна отвращения, и я, содрогнувшись, выпустила череп из копыта. Он плюхнулся в воду и пошел ко дну. Нет. Не может быть. Пока я шла сюда, я наверное раздавила штук двадцать этих… этих… И тут я поняла что все еще стою в этой воде. Этой воде! Возможно на чьих-то костях. Взвизгнув и выронив изо рта фонарик, который повис на кожаном ремешке, я со всех ног бросилась вверх по лестнице, прочь от этой мерзкой теплой воды. Ступив на верхнюю ступеньку лестницы, и посветив перед собой, я увидела целый скелет пони, лежавший скрючившись на краю лестницы. В шаге от него — другой. И еще, и еще. Я закричала и бросилась бежать вперед, стараясь перепрыгивать эти жуткие штуки. Луч фонарика стал выхватывать из темноты не только кости, но и проржавевшие консервные банки, бочки, остатки костра сложенного из кирпичей, истлевшие чемоданы, какие-то матрацы, колёса от телег и прочее и прочее.

Уже не заботясь о сохранности костей, почти не подсвечивая дорогу фонариком, я просто бежала вперед, бежала от этого ужаса. Мёртвые пони? Здесь? Откуда? Если у нас умирает какой-нибудь старичок, его торжественно хоронят всем городом. А здесь были десятки пони, которые просто умерли. И никто их не похоронил. Никто даже не сдвинул их мёртвые тела с места!

Но я ошиблась. Некоторые тела всё-таки были сдвинуты. Но не для того чтобы похоронить их. Пробегая мимо очередного кострища, я заметила рядом с ним ржавую железяку, похожую на топор дровосека без ручки, а чуть дальше – большую гору (аккуратно сложенную гору!) обугленных костей пони. Нет, думать об этом было слишком страшно. Но я все-таки отвлеклась на секунду, налетела на торчавший из пола железный штырь, с привязанным на него проволокой жестяным щитом, и упала на больную ногу. Дикая боль пронзила моё тело от ноги до каждого уха и обратно. Я оступилась и повалилась носом прямо в чью-то лежанку, причем кости хозяина все еще были на ней. Матрац тут же рассыпался в прах. Я, всхлипывая, поползла вперед, стараясь не смотреть, куда ставлю копыта, пока не доползла до тупика. Здесь тоннель заканчивался. Забившись в угол, я подобрала под себя конечности и зажмурила глаза. Да где же я нахожусь, Луна побери? Может быть, я умерла при падении и сейчас ползу в… Куда там попадают плохие пони? Забыла…

Так, Флай, не паникуй. Опасности нет, эти пони мертвы уже очень, очень давно, и их явно ничего не убивало. Они просто сидели здесь и умирали. Но что их заставило залезть в эту дыру? Думай Флай, не паникуй. Я глубоко вздохнула, чтобы восстановить дыхание, и тут поняла, что что-то не так. Камень, к которому я прислонилась не был тёплым. Это вообще был не камень, стена была из металла.

5.

Я отодвинулась от металлической стены, опираясь на стену тоннеля дошла до злополучного железного штыря, и опёршись на него взяла фонарик в зубы. И чуть не выпустила его обратно.

Это была дверь. О Селестия и кто там еще наверху из богов… это была огромная дверь в виде зубчатой шестерни, с большой цифрой 19 по центру. Вообще-то она не была похожа на дверь в привычном смысле, но почему-то я сразу поняла, что это она. В мощном луче магического фонаря я увидела великое множество скелетов пони, которые лежали тут, у двери, в разнообразных местах и позах. Кто-то на лежанке, кто-то, просто прислонившись к стене. Почти у самой двери было несколько скелетиков жеребят, даже совсем маленьких. Ворох костей полукругом лежал у кострища, в котором валялся проржавевший насквозь котелок. Я захотела оглянуться, но не стала этого делать, сохраняя остатки своего рассудка. И обратила внимание на то, что на железном щите что-то написано. Чуть отойдя в сторону, я прочла:

«ВПУСТИТЕ НАС, УБЛЮДКИ!!

МЫ УМИРАЕМ ЗДЕСЬ!!»

Надпись была сделана очень тщательно, так что даже время почти не повредило её. Что ж, это многое проясняет. Посветив на потолок, я увидела, что туда вмонтированы тяжелые металлические решетки, и именно оттуда и приходит в пещеру этот гуляющий ветер. На решетках явно виднелись следы попыток взлома, но успеха они не имели. Это проясняет почти всё.

Я была в ловушке. Я попалась также, как и все эти пони. Здесь не было выхода, в начале моего пути выхода не было тоже. Я в ловушке. В желудке у огромной бетонной змеи, уже начинаю перевариваться, как переварились эти бедные пони. Флай, не паникуй. Если есть дверь, ее можно открыть. Думай, Флай.

Поудобнее перехватив фонарик, я начала исследовать Дверь. Она была вся в мелких царапинках от множества ударов чем-то железным. С одной стороны перепачкана сажей (на которой были нацарапаны всякие неприличные сцены и ругательства, а также было множество отпечатков копыт пони), а с другой были чуть заметные оплавленные бороздки, как будто палочкой водишь в масле. Приглядевшись получше, я увидела на самом краешке четким шрифтом выгравирована надпись «СТЕЙБЛ-ТЕК. ПР.19. ОСОБЫЙ ЗАКАЗ. МАГИЧЕСКАЯ СТАЛЬ». Дверь пытались вскрыть, но сделать этого они явно не могли. Она была слишком огромной, и скорее всего, ужасно толстой и тяжелой. Да ей даже замки не требовались — никому было не под силу сдвинуть такую массу металла.

Чуть отойдя от двери, я заметила то, на что до этого не обращала внимания. То есть старалась туда не смотреть. Слева в пяти шагах перед дверью была очень аккуратно сложенная кучка костей пони, с водруженным на неё сверху черепом. Кучка высотой с меня. Но она не держалась сама по себе. Она покрывала какой-то механизм.

Взяв с пола кусок трубы и мысленно попросив прощения у этих пони, я понемногу отбросила все кости от того, что они скрывали. Да, это был механизм, скорее всего и отпирающий дверь. Что-то типа помоста для выступающих пони, за которым обычно выступал мэр Риверхувса. Только снизу из него в пол отходили два очень толстых каната… Нет, электрических кабеля! Сверху была металлическая коробка с откидывающейся крышкой. Открыв её, я обнаружила внутри толстую пачку каких-то бумаг, и отлично сохранившуюся деревянную детскую погремушку. Сердце опять бешено заухало в груди и начало отдавать в уши. Всё, что было на бумаге, стёрлось. Разобрав всю пачку, я обнаружила, что те листы, что были внутри, состояли просто из сплошных чернильных пятен, а те, что были снаружи, уже начали рассыпаться в труху в моих копытах. Что бы там ни было написано – оно потеряно навсегда.

Аккуратно положив погремушку в сумку, я вернулась к изучению механизма. Он, несомненно был электрическим, и почти не пострадал. Кто-то лишь дважды ударил его, сделав неглубокие вмятины, но все ручки управления, и даже разноцветные лампочки, были целы. Но всё было покрыто просто ужасным слоем копоти. Судя по всему, эту штуку пытались хорошенько прожарить. Но для меня это было не важно.

Я понятия не имела, как это работает. И работает ли она вообще. Попробовала подвигать какие-то ползунки, переключить переключатели – всё было мертво. Да я ни на что и не надеялась. Если эти пони не смогли её открыть, то куда уж мне. На внутренней стороне крышки была приварена золотистая металлическая пластинка, раньше видимо содержавшая инструкцию. Но они все буквы были старательно испорчены чем-то твердым. Взяв из сумки еще один платочек, я краешком начала счищать копоть с пластинки. И ахнула. Под светом моего магического фонарика на пластинке ярко засияли фиолетовые буквы:

«Добро пожаловать в Стэйбл 19!

Для активации аварийного открытия гермо-шлюза, пожалуйста используйте заклинание магического света на накопитель над вашей головой. Как только накопитель получит достаточно магической энергии, он задействует терминал системы аварийного входа в Стэйбл. Для открытия двери переведите переключатели «Атмосфера» и «Шлюз» в нейтральное положение, затем снимите блокировку запорного механизма и активируйте запорный механизм. Дверь будет открыта автоматически.

Пожалуйста, перед открытием двери с внешней стороны, удостоверьтесь, что выполнены условия параграфов 15, 17,18, 19, 21 и 22 вашей инструкции. В противном случае это может привести к потере контроля над Стэйблом и подвергнуть опасности его обитателей.

Стэйбл-Тек. Терминал 1. Оператор 1. Проект 19. Система 3.»

Я взглянула вверх и действительно увидела там какой-то цилиндр, на который раньше не обращала внимания. Подняв фонарик наверх, я стала светить на этот цилиндр. Спустя пару секунд терминал оглушительно щелкнул (при этом я чуть не рехнулась от испуга), а затем на нем ожидающе загорелась красная лампа.

Селестию мне под кровать…

А какого Дискорда все эти пони не сделали также? И тут я начала понимать. Они не могли сделать также. Среди них не было единорогов. Была парочка пегасов, но единорогов не было. Тут были только земные пони. Которые, конечно, не могли посветить рогом в потолок и открыть эту треклятую дверь. Бедняги…

Что ж, либо я просто везучая, либо невероятно везучая. Этот фонарик спас меня один раз, а сейчас спас и второй. Подковыляв к терминалу, я нашла нужные ползунки и переключатели, и выставила их в описанном порядке. Внутри терминала опять что-то оглушительно щёлкнуло, и красная лампа погасла. Прошли тягостные секунды ожидания. Мысли в моей голове сменялись с удивительной быстротой. Я была на пороге древнего стойла для пони. Где они укрывались от чего-то настолько плохого, что даже побоялись впустить сюда других пони, которые просто не успели. Что бы это ни было, если от него нужно закапываться под землю и загораживаться такими дверьми – я не хочу чтобы это повторилось. С мягким жужжанием загорелась зеленая лампа, добавив к розово-белому свету моего фонарика приятный зеленый оттенок.

И тут началось такое, отчего мне захотелось порвать свой платок на две части и заткнуть ими уши. Дверь начала открываться.

6.

Такого шума я не слышала даже тогда, когда все жеребцы в моем трактире начинали одновременно топать копытами, выпрашивая на сцену ХайОктаву. Это был невообразимый шум, многократно повторённый эхом тоннеля, в котором я находилась. Звуки лязгающего металла смешивались со звуками, похожими на бормашину. Звуки металлической бочки полной камней и катящейся по склону смешивались с ударами кувалдой по ведру, будто бы надетому мне на голову. Но как мгновенно эти звуки начались, так мгновенно и прекратились. Дверь с мягким шипением ушла куда-то вверх, и от нее остался виден только блестящий свежим металлом зубчатый нижний край.

Она была открыта. Возрадуйтесь, мертвые, ибо вы отмщены. Нет, это я слишком круто загнула. Радоваться мне пока было нечему, а им уже незачем. Для меня все оставалось по-прежнему. Бетонная нора, из которой нет выхода. «И наврядли в этом «Стейбле» есть черный ход», подумала я, переступая через кучу костей пони наваленную с другой стороны двери. Они ничем не отличались от костей тех, снаружи, разве что неплохо сохранилась одежда: синие комбинезоны с желтыми полосками и цифрами 19 на спине и на груди. Здесь время явно было не так безжалостно к вещам, как снаружи. Рядом с мертвыми пони лежали почти не истлевшие книги, у одного из них в копытах был какой-то длинный музыкальный инструмент, с четырьмя струнами, практически в первозданном состоянии. Было разбросано много фотографий, но ни одна не сохранилась. Только чистая белая плотная бумага с квадратами бывших изображений с одной стороны. Посветив фонариком вглубь помещения, я увидела еще более жуткую картину: у стены сидели и лежали три жеребца, которые превратились в… в высушенные куклы. Их кости были покрыты желтой ссохшейся кожей так, чтобы не разваливаться. И они сидели сейчас тут в тех же позах, в каких приняли смерть. Подковыляв поближе, я поняла, почему они так хорошо сохранились: они сидели прямо под вентиляционной шахтой, из которой непрерывно шел теплый и очень сухой воздух. Грелись, что ли…

О Селестия, да что со мной такое?! Тут лежит, по меньшей мере, две дюжины мертвых пони! Мёртвых! Они больше не встанут и не скажут «Привет». Не устроят вечеринку с друзьями и не почитают своим детям сказку на ночь! Я ведь понятия не имею, почему они умерли здесь. Может быть они мучались? Может быть, им хотелось есть и пить? Или они думали о том, что никогда больше не увидят солнечного света и звезд на небе? А видели ли они его вообще хоть раз?..

В ушах опять забухало. Нет Флай, не сейчас. Ты молодец, ты хорошо держишься. Половину пути прошла. Другой пони, даже взрослый, давно бы отбросил копыта от страха. Как бы было забавно понаблюдать за Прикли в такой ситуации. Он непременно бы описался и стал звать маму. Ты сильная, держись.

Собравшись с мыслями, я еще раз оглядела «прихожую» этого Стэйбла. Всё выглядело не слишком поврежденным. Но ничего не работало.

И света тоже не было нигде.

7.

По крайней мере, теперь я знаю, что здесь нет никого, кто бы мог мне навредить. Разве что гигантские тараканы. О, они были просто огромными по сравнению с теми, что жили на кухне моей таверны. Одного я уже раздавила, пока спускалась по длинной широкой лестнице. Интересно чем они питаются? Я постаралась об этом не думать. Нога болеть почти перестала, но я просто её не чувствовала. И это меня беспокоило. Даже когда я поскользнулась на внутренностях таракана и шлепнулась задницей на лестницу, не почувствовала никакой боли в перевязанной ноге. Это плохо. Очень плохо.

Внизу лестницы коридор разделялся на три части.

Прямо был «Атриум», направо «Жилой отсек», а налево «Генераторная». Левый коридор уходил куда-то вниз, правый шел на том же уровне что и лестничная площадка, а то, что спереди – вел наверх. Интересная задачка. Я не знала что такое этот «Атриум», но определенно это какое-то важное помещение. Посветив фонариком в проход к «Генераторной» я обнаружила, что он был обрушен. Замурован намертво. Причем из-под завала виднелась чья-то нога в желтом комбинезоне и большом чёрном ботинке.

Что ж, оставалось два пути. В жилой отсек или «Атриум». Я решила пойти в ту сторону, назначение которой я хотя бы знала. Жилой отсек. Там жили пони. Пони иногда болеют. А где болезни – там и пони-врачи. А где врачи – там и аптечки.

Пройдя, через большой холл с рядами скамеек, здоровенными торговыми автоматами Спаркл-колы (я видела их на картинках в учебнике), и даже одним работающим фонтанчиком для питья, я наконец дошла до… тупика. Нет, тут конечно было много дверей. Дверь с нарисованным жеребцом. Дверь с кобылкой. Дверь с нарисованным куском пирога и тремя шариками. Сильно исцарапанная и побитая дверь с какой-то продолговатой штукой и кучей восклицательных знаков в желтых треугольниках. Но все эти двери были уничтожены. Из-под них виднелись бетонные завалы, или такие же баррикады, но с другой стороны. Единственной с виду неповрежденной дверью, оказалась заваленная невесть откуда взявшимися здесь предметами дверь с нарисованным красным крестиком и обрамляющими его бабочками. «Бинго!» как говаривал мой папаша иногда. Дверь была придавлена кучей разного хлама, и в добавок совсем новеньким пианино. Я открыла крышку и нажала на одну из клавиш. По пустынным коридорам и помещениям прокатился чистый звук.

Только тогда я поняла, что здесь было абсолютно, неестественно тихо. Я задержала дыхание, прекратила переступать с копыта на копыто и не услышала абсолютно ничего. Нарастающая звенящая тишина. Никогда раньше ничего подобного со мной не происходило. Там, на поверхности, всегда есть какие-то звуки. Шелест листьев, разговор прохожих пони на улице, пение птиц. А здесь не было ничего. Всё вокруг было мёртвым металлом и пластиком. Я почувствовала, что схожу с ума. Мне хотелось поскорее сбежать отсюда, но бежать было некуда.

И тогда я просто придвинула ближайший стул, села за пианино, и стала играть первую пришедшую на ум мелодию, «Хэй, Пинки!». Под нее в нашем трактире «пела» Октава, а так как записи у нас не было, мне приходилось играть эту песню самой. Здешнее пианино было во много раз новее и лучше настроено, чем то, что стояло у нас у сцены. И акустика этого помещения была просто идеальной.

«Акустика». Это слово мне объяснил пони, который немного учил меня играть на таких штуках. Он был молодым и состоятельным, приехал в Риверхувс чтобы навестить свою любимую бабушку. Судя по всему, он был тут в последний раз, ибо как раз накануне его приезда бабушка скончалась. Я тогда чуть в него не влюбилась. И влюбилась бы по уши, если бы он в пух и прах не рассорился с моим отцом из-за платы за комнату, и не уехал бы.

Музыка лилась из-под моих копыт так четко и правильно, как я никогда не играла у себя. Может на меня так подействовал страх, и я пыталась отогнать его всполохи этой музыкой. Но когда я проиграла последний такт, этажом выше что-то упало. Упало и покатилось. Как большая пустая металлическая труба.

Бам-парарарамм…ввзу взу взу взу взу….

Потом упала вторая. С таким же звуком. Что же я натворила…

8.

Звуки падающих вещей этажом выше повторялись и повторялись. Теперь это были не только какие-то «трубы», но и просто металлические ящики и какой-то еще скарб. Всё это производилось с методичным постоянством. А я сидела за этим проклятым пианино и вострила уши.

БЕГИ, ДУРА.

Но куда? Не наружу же?

Надо разобрать этот завал.

Но как? Пианино тяжелое!

Оно легко катается на колёсиках. Сними с упора.

Точно, здесь же не выщербленный паркет нашей сцены, здесь глянцевый отполированный… не знаю что. Металл или бетон. Не важно. Пианино покатилось по нему как по льду, от одного моего толчка. Разобрать оставшийся завал оказалось гораздо сложнее, чем я думала поначалу, но все равно выполнимо. Он создавался, чтобы не выпустить тех, кто внутри. Стоп, я делаю что-то не то!

Нет времени!

За завалом оказалась металлическая дверь, из тех, что поднимаются наверх сами собой. Естественно она не работала. Я схватила зубами первый подвернувшийся металлический табурет, и сунула ножку в маленькую щель под дверью. Дернула. Дернула сильнее. И дверь поддалась. Сначала с лязгом, а потом с тихим шипением она отъехала вверх. За ней был длинный коридор, стены которого были сделаны из прозрачного стекла. Когда-то прозрачного, сейчас же оно было мутным, и было совершенно невозможно распознать что творилось за ним. Дойдя, хотя «дойдя» это громко сказано. Когда я ДОПОЛЗЛА до конца коридора, то обнаружила только две двери. Одна из них была заперта наглухо, а другая гостеприимно распахнута. И что самое лучшее – свет моего фонарика высветил на дальней стене комнаты большой ящик с греющим душу красным крестиком и бабочками. Но когда я кинулась к этому ящику, то луч вырвал из темноты то, от чего у меня подкосились ноги, и я рухнула спиной к металлическим шкафчикам у входа. Там за столом сидел пони. Живой пони.

9.

Он сидел в пяти шагах от меня. За абсолютно пустым лабораторным столом. Пустым, за исключением рамки с белой бумагой, которая стояла прямо перед его глазами. У этого пони была абсолютно белая кожа, через которую как через матовое стекло можно было различить его кровеносные сосуды. На нем не было ни единой волосинки, ни шерсти, ни гривы, ни хвоста. А когда он повернул ко мне свою голову, то я поняла, что у него нет еще и зубов. И носа. Вместо зрачков у него были белые пятна. И эти пятна смотрели куда-то выше меня, при этом его нос издавал отчетливо нюхающие звуки. Он знал, что я здесь. Единственное, что у него было – это рог. Это был единорог. Первый единорог ,которого я встретила в этом Селестией забытом месте, да и вообще в жизни. В живом или мёртвом виде.

Чтобы не закричать, я закрыла рот копытом. Держись, Флай… Держись? Этот…эта.. .это сейчас сожрет меня! Не сожрет, у него нет зубов, ты же видишь. И копыта у него мягкие как подушки, присмотрись. Он жил здесь в темноте очень долго, и превратился в мешок с тухлым мясом. Он заметил меня! Не суетись. Тебе нужны лекарства. Нужно починить ногу, иначе ты не выберешься. Спокойно, Флай. Ты храбрая.

Я просто встала и пошла к ящику. Открыла его движением копыта. Внутри были какие-то пакетики, трухлявые повязки, и бутылка красного цвета с радужной этикеткой «Магическая микстура №4. наружное». Оно. Не может быть не оно. Вытащив зубами пробку, я опустошила всю бутылку себе на ногу. Сперва ничего не произошло. А потом пришла боль. Дикая боль, казалось что я заново переживаю все те ранения, которые моя нога получила. Я бы не удивилась, если бы это было правдой. Я уже не могла держаться на ногах, и села на подвернувшуюся врачебную кушетку. И с отрешением посмотрела на белёсое существо, которое все еще продолжало нюхать воздух в моем направлении.

Я закрыла глаза, чтобы получше сосредоточиться на боли, и тут услышала:

— …ххх.. хвввиии…хвииивиии…

Это существо смотрело в мою сторону и хрипело.

— …ффхх…ффееееффее… ффффоооффьнооо?...

Святая Селестия и её копыта…

— фт..фтепе… польнуо?...

— Ч…Что?

— ффф..тепе польно?

— Д-да.

— фф…иииа помоху… ффф…

Святаая Селестия и её вошка….

Я готова была рехнуться прямо здесь, прямо сейчас. Просто взять и заржать во весь голос. Пони, еще даже без кьютимарки, попадает в место, куда никто не входил невесть сколько лет, встречает другого пони, который невесть сколько лет просидел в темноте и деградировал до состояния дождевого червя … и этот пони предлагает мне помощь.

Отвернувшись от меня, пони на ощупь открыл ящик стола за которым сидел, достал оттуда какой-то пакетик и протянул мне.

— Пфф..пофыпь… фхану… фхану пофыпь… онуо поммофет…

Он подшаркал ко мне и протянул пакет. Будь я проклята, если посыплю свои раны этой гадостью, к тому же, они на глазах начали заживать от микстуры, которой я воспользовалась. Но, судя по всему, проклятие меня всё-таки ожидало. Потому что рог единорога внезапно вспыхнул синеватым светом. Пакет оторвался от его копыта, быстро подлетел ко мне, на ходу разрываясь пополам, и его содержимое – бурый порошок, окутало мою раненную ногу. Мои глаза тут же закрылись, и неведомая сила мягко положила меня на кушетку.

10.

Интересно, который сейчас час? Я лежала на больничной кушетке, и смотрел в потолок. Фонарик был у меня на ноге и светил куда-то в сторону.

Наверху, скорее всего уже все давно спят. Съели свой вкусный ужин, поцеловали жеребят на ночь и уложили их в постельки. Бабушка гасит свечи. Или сидит и рыдает по мне. Не знаю. Я здесь уже так давно.

— Ффф… кхх…

Я повернула голову. Мой новый знакомый сидел за своим столом и все также вперился невидящим взглядом в пустую фоторамку.

— Ф… кххааак теепя соффут?

Знакомиться будем? Окей.

— Меня зовут Файрфлай. Я… эээ… я тут случайно проходила.

— а хя токтох фхахс…фхахси… сапыл… сапыл как меньа софут. Софи мена Ток. Токтох фхас… фхаси.. сапыл…

Очень приятно, Доктор. Почему я с ним разговариваю так легко? А, у меня же не болит нога. Совершенно не болит. Я даже её чувствую, она как новенькая. Но мне почему-то от этого не легче.

— Тепье нато итти… польние усхе поть…тюют тьепьхя.

— Мне надо идти? Куда?

— Нафекх…Кх смотхителью. Там есть техмнал. Сайасаетса от… фонахика. Откхоет путь нафхх.

Значит чёрный ход таки есть. И этот доктор говорит все лучше и лучше.

— А вы? Вы пойдете со мной?

— Яя? Нет… нет… нелься. Польние спекут. Их нато техшать.

— Доктор, здесь все давно умерли. Я видела множество скелетов пони по пути сюда. Здесь больше никого нет.

— Умехли? Та. Умехли. Умехли стохофие. Польние уе умехли. Оннн..ни шифут. Не мохут умехеть. Но они хотят… хотят.

— Где они?

— Там…. – он показал копытом в сторону соседней комнаты, которая была заметно больше нашей, но дверь в нее была закрыта, — там они. Фсех сокнал тута. Они шифут ошень толко. Как я. Хотят умехеть. Как я. Но они не мохут. Я тоше не моку.

Так, всё. Мой мозг уже почти перестал переваривать новую информацию. Я чувствовала себя отлично, и не собиралась лежать тут, пока кто-нибудь не придет, и не укусит меня за задницу. А это должно было произойти очень скоро. У меня уже было чутьё.

— Доктор, нам нужно вылезать отсюда. Я могу нормально идти. Идём. Где ты говорил там выход? Комната наверху?

— Флай.

Я оцепенела. Доктор сказал это не своим обычным шипяще-свистящим голосом, а голосом взрослого сильного жеребца. Он пригвоздил меня к месту моим же именем.

— Флай, на поферхности есть солнце? Там есть солнце? – сказал он непривычно гремящим на всю комнату голосом и показал копытом в потолок.

— Да, Док. Там много солнца. Правда иногда льет дождик, если надо что-нибудь полить, или пегасам нечем заняться, но там есть солнце. Сейчас лето, Док. Оно греет.

— Пегасы. Много пегасов? А много единорогов?

— Пегасов мало. Они почти не спускаются к нам, всё там у себя наверху. Единорогов до тебя я вообще не встречала. У нас в городке живут только земные пони.

— Как называется гороток?

— Риверхувс.

Или мне показалось, или доктора передернуло.

— Риферхувс… не слышал. Значит, там есть солнце. Флай. Возьми это, Флай, — с этими словами он поднес ко мне свою рамку с чистым листом фотобумаги, — возьми их с собой наверх. Они толжны увидеть солнце. Я опещал. Я опещал им что когда-нибудь они его уфидят.

У меня сжалось сердце. Фото с бумаги исчезло множество лет назад. Но доктор об этом не знал. Он десятки лет сидел и пялился в проклятую пустую фоторамку.

— Док, это фото, оно…

— Просто возьми это, Селестией забытое, фото, девочка! А сейчас иди наверх. У меня здесь дела с больными. Я тебя догоню. Не вздумай отпирать дферь в обзорную комнату. Смотритель. Он еще там.

Когда я вышла из комнаты Доктора, мне на мгновение показалось, что всего этого не было. Что я просто проспала под действием какого-то лекарства, которое нашла в аптечке, и видела дурной сон. Но обернувшись я заметила доктора, который стоял и смотрел в мою сторону. Он ждал пока я уйду, чтобы что-то закончить. Я не стала испытывать его терпение. Пройдя дальше по коридору, я вдруг заметила через мутное окно движение. В изолированной комнате. Потом я подошла ближе и отпрянула. Теперь все, кто находился в комнате, светились жутким фиолетовым светом. Их было много. Больше трех дюжин. Кто-то просто валялся на полу, кто-то стоял, уткнувшись лбом в стену, а кто-то стоял просто так.

Внезапно, один из этих «больных» пони повернулся, и, оскалившись полной пастью гнилых зубов, рванул ко мне через всю комнату. Он растормошил почти всех своих собратьев, и те уже скребли копытами толстое стекло, отделявшее меня от их палаты. Они все были сумасшедшими. Высохшими, с редкими отростками хвостов или грив, зрячими. Но сумасшедшими. Я не знаю, как они прожили так долго без еды. Но выглядели они куда проворнее, чем Доктор. Пока большая их часть без толку скреблась ко мне напрямую, освещая меня фиолетовым светом, два или три… «больных» начали выламывать дверь. И у них это начало получаться. Тяжелая с виду металлическая дверь вминалась в коридор, когда больные лупили по ней своими конечностями. Снизу уже появилась первая трещина в металле. Я галопом помчалась вон из этого места. Миновала разобранный мной завал, перескакивая через скамейки, пересекла «комнату отдыха», выбежала на перекресток и начала подниматься по лестнице в «Атриум».