III. ЭСТ
О том, что это такое, вы можете пробить в Википедии. Я серьезно.
«Но никто не рассказал мне, о каком несчастье идет речь»
Считается, что с получением кьютимарки каждая пони получает талант, который определяет её судьбу. Кто-то, более скептичный, назвал бы это хомутом или лямкой, которую ей придется тянуть всю свою жизнь.
Если бы доктор Кросс могла менять кьютимарку, безусловно, её красный крест сменился бы шприцом. Во первых, она любила делать уколы. Ей почему-то нравилось видеть, как тоненькая иголка вонзается в толстую кожу пони. Да, это больно. Но с болью приходит и облегчение – такое же самое, когда тебе лечат зуб. Да, помучай себя пару неловких секунд, и вуаля! – целый год тебя не будут трогать по этому поводу. И ты не заболеешь.
Во вторых... Боюсь, что в последние годы своей работы доктор Ред Кросс совершенно себя запустила. Каждый раз она бралась за какое-то медицинское дело, как за соломинку, способную урвать её из океана скучной реальности. И много-много раз она уходила от реальности не с помощью дела, а с помощью…
-У меня проблемы, — вздыхала она, разглядывая альбом Пинки Пай. Его тоже прислала Твайлайт Спаркл. Каждая фотография показывала ей совершенно другую картину – неровная, пушистая прическа против длинных прямых волос Пинкамины.
Особенно пегасу (а она была именно пегасом – только крылья старалась не расправлять, надевая свой белый халат на работе). Подогретое морфием восприятие доктора Кросс рисовало продолжения для этих картинок. Она улавливала всё – радостные крики жеребят («Паунд и Пампкин», — прочитала она на обратной стороне одной из фотографий), хлопушки, запах карамели, и разлетающееся во все стороны конфетти, опадающее на именинный торт.
Кросс постаралась удержать дрожащие копыта и сконцентрировала всё внимание на двух образах, абсолютно отличных в стандартном понимании. Конечно, нельзя спорить с медициной – нейролептики сделают несчастным даже камень, но она…
Насчет того, почему Пинки Пай переживает в памяти один и тот же день, доктор Кросс не сомневалась – в тот день, который никогда не случится, что-то всё-таки произошло. То самое несчастье, о котором никто не может ничего путного рассказать? Возможно.
Но у доктора осталась небольшая зацепка. Речь шла о неразлучной шестерке друзей, которые некогда жили здесь, в Понивилле. И, к слову сказать, теперь даже самый маленький жеребенок знает, кто является новыми Элементами Гармонии.
Правда, это было так давно. Но на столе среди целой горы медицинских дел и фотокарточек, доктор оставила и маленькую визитную карточку, с подстилкой из черного бархата. «Бутик Карусель», — позолота на надписи еще не высохла, а от самой карточки шел тонкий аромат дорогих дамских духов.
-Рэрити, миссис Кросс. Одна из лучших модельеров Эквестрии. Половина фешенебельного Кентерлота у неё одевается. Но она олицетворяет собой Щедрость, так что сами понимаете…, — пояснил ей заведующий, протягивая карточку.
-Она была подругой Пинки Пай?
-Ключевое слово – была, доктор Кросс. Этого в книжках по истории не расскажут.
Элементов Гармонии больше нет. Нет дружбы – нет гармонии.
…Пинки Пай приспособилась к тяжелой жизни в больнице. Да, её никогда не радовал строгий распорядок дня. Но посудите сами: какая тут радость под действием лекарств, которые неизбежно сделают из неё растение?
-А Флатти хотела стать деревом, — грустно заключила розовая пони.
Первый день в её памяти был не очень веселым. Рэрити привела её сюда, и ворота больницы навечно закрыли её от всего города.
Второй день был еще хуже. Пинки Пай познакомилась с холодным душем. О том, что это такое, уже было рассказано. Приводить эту историю заново не имеет смысла.
В третий день, не подчинившись правилам распорядка, она испытала на себе белый костюм, подвязываемый ремешками и не позволяющий ей даже сдвинуться с места. Конечно, много кто может выдержать лютые морозы или аномальную жару. А что бывает, когда нет возможности почесать то, что чешется? Пинки очень хорошо помнила о том, как ремни смирительной рубашки стягивали ей кожу.
Четвертый день Пинки запомнила навсегда. Утром её хвост дрожал несколько минут подряд, причем настолько интенсивно, что она не могла понять, что же с ней произойдёт.
Хвост не стучал у неё даже тогда, когда её отправляли под душ из водяной пушки.
-Ух ты, точно такая же штука была у Твайлайт! А я тоже… — но санитары крепко привязали её ремнями к деревянному креслу. На её голову опустили большой желтый шлем. В отличие от того, что был у подруги Пинки, на нем не было никаких мигающих лампочек, и он был грязного желтого цвета.
-Что… что вы делаете?! Выпустите меня! Выпустите, пожалуйста… Ой! – санитар воткнул в её копыто шприц. Её попытки к сопротивлению заглушались успокаивающей волной от лекарства. Пинки в бессилии обмякла на стуле.
-Обратите внимание, уважаемые студенты, — услышала она. Сознание она не теряла, как назло, даже это успокаивающее не позволяло ей заснуть. Она только чувствовала, что… больше уже ничего не чувствует. Она может закрыть глаза, но не сможет забыться во сне. Это было пыткой для неё
-Это совершенно уникальная методика, она применяется крайне редко, и только по отношению к особенно безнадежным пациентам. Таким, как она.
Она видела десятки устремленных на неё глаз. Ей было стыдно и неприятно одновременно, но она ничего не могла сказать в ответ.
-Перед вами – аппарат для электрошоковой терапии, — вещал голос главного врача клиники, — мы подключаем к пациентке несколько электродов, на которые подаётся ток от главного аппарата. Разумеется, ремни и другие… меры предосторожности, в этом случае просто необходимы, иначе она может нанести вред самой себе во время процедуры.
-А вам не кажется, что это слишком жестоко? – раздался чей-то тоненький голосок.
-Во первых, пациентка находится под действием сильнейшего успокоительного лекарства. Мозг не подает ей болевые импульсы. Всё, что она может ощутить – это неприятные покалывания в копытах…
-Но простите меня, профессор, раньше лечение током было запрещено как слишком жестокое…
-Так и было, дорогуша. В основном это было вызвано тем, что раньше уровень лечения был в очень плохом состоянии, и состояние анабиоза пациенту вводилось с помощью магии. Зависело это исключительно от умений лечащего его единорога, и, если тот был неопытным, магия уступала, и больной очень сильно мучился от болевых ощущений. Теперь же медицина основана на грамотном подборе лекарств и приборов, никакой магии и шаманской отсебятины. Посмотрите, наша пациентка ничего не чувствует, но при этом мы видим её конвульсивные движения. Это результат мышечной работы…
В тот день Пинки, возвращаясь в свою палату, горько разрыдалась. Этот доктор нагло врал своим ученикам. Она всё чувствовала. Когда в первый раз ток пустили по электродам через голову, её сердце чуть не вырвалось от резкой боли, охватившей всё тело. Она чувствовала, как мышцы сокращаются и сжимаются вновь, заставляя её стучать зубами и тщетно вырываться из этого ужасного места. Но увы… студенты тоже этого не видели, потому что её мордочка была спрятана за этим противным «шлемом», и никто не видел ни её сильных эмоций в этот момент, ни её слёз.
В новый день её хвост снова начал дёргаться. Замкнутый круг снова подводил её к четвертому дню. Вот только теперь Пинки сжимала в руках маленькую-маленькую записочку.
Зачем её оставили здесь, в её палате, которую постоянно обыскивают, и где запрещено вообще что-либо постороннее? Сложный вопрос. Пинки Пай удивленно смотрела на неё. Это был её почерк. Но она никогда не писала её. Она не понимала, зачем вообще писать самой себе записки. Ей никогда не давали чернильницу и перья, чтобы она могла это написать. Или давали?..
«Я знаю, это обман. Меня держат здесь вдали от друзей, но никто не будет меня здесь лечить. Они только врут, они хотят замучить меня до смерти. Я слышала разговор главного врача. Каждый раз санитары стирают мою память для того, чтобы я не вздумала убежать отсюда.
Пинки, это я. Я – это ты. Твою память опять сотрут, но сохрани эту записку. Снова и снова. Ты должна бежать отсюда, Пинки. Здесь тебя ждет смерть, и ничего более. Ты должна бежать. Я помогу тебе. Я кое-что придумала».