Эпоха полночных кошмаров
Глава XXXIV
— Фактически, уже ночь, — шептала Кейденс, глядя на зависшую на одном месте в небе луну. — Почему Найтмер Мун держит её так долго? Ведь раньше она поднимала солнце и сменяла время суток.
Сбросить жуткий облик Императрицы и запереться в спальне с любимым единорогом — лучшая награда за целый день отражения психических атак. Советники, вымотавшиеся впервые за столько лет безделья, думали точно так же, спя в своих покоях без задних ног. Кейденс же сидела около окна в объятьях Шайнинг Армора, зарывшегося носом ей в макушку.
— Вот что больше интересно, — возразил он, оторвав лицо от её головы. — Я более-менее вник в дела тысячелетней давности, поэтому вопрос: почему Найтмер Мун, свергнув Селестию, не превратилась обратно в Принцессу Луну? Она же достигла своей цели, могла бы уже и успокоиться.
— Целью Принцессы Луны было завоевать любовь народа, просто она сошла с ума из-за трансформации, забыла про свою цель и… увлеклась. Пошла дальше своих планов, тёмная сторона, кормясь безумием и жестокостью Луны, приобрела самостоятельность и постепенно подавила её саму. Это было легко, потому что начальная цель была проигнорирована и забыта, а телом, разумом и душой владела… условно назовём её Найтмер Мун. У Луны просто не осталось причин пытаться вернуться. А чтобы она точно не вернулась, Найтмер Мун требовала стольких убийств и разврата — тогда пищи для неё стало бы ещё больше, и подавление шло бы эффективнее. А потом это вошло в привычку. Я полагаю.
— Ты хочешь сказать, что от прежней Луны ничего не осталось? — безучастно спросил Шайнинг.
— Надеюсь, что это не так. — Кейденс обняла его крыльями. Они замолчали, слушая дыхание и сердцебиение друг друга в ночной тишине.
Внутри разворачивалось что-то похожее на клубок, где-то в глубине груди, что-то заставляющее жмуриться от удовольствия и прижиматься, очень тесно, сплестись, едва ли не срастись кожей. Хотелось, чтобы влияние этого клубка перешло и на единорога тоже, чтобы связало вместе надолго, навсегда.
Единорог и аликорночка одновременно посмотрели друг другу в глаза.
Тепло. Безопасность. Доверие. Может быть, счастье. Хрупкое, мимолётное, маленькое, которое только раздразнит. Несколько часов удовольствия перед годами мучительной ломки. Стоила ли игра свеч?
Шайнинг Армор притянул Кейденс ещё ближе к себе, запуская копыто в её гриву, завладевая её ртом.
Они мягко сплелись вместе.
И не разделялись до самого утра.
— Найтмер. Мун.
Подпространство огласилось разломленным надвое именем Императрицы. Она была везде и нигде одновременно. Собственно, физическое тело не было важно для аликорницы: она восстанавливалась после полученных через повреждение луны травм.
— Сегодня они узнают, что означает это имя.
Пусть её связь с обыкновенным миром ограничивалась лишь малым количеством способов, в подсознание спящих пони дорога ей была открыта всегда.
— Сегодня они вспомнят, почему я его взяла.
Найтмер Мун выбрала нескольких пони — шестерых, что более всего обращали на себя внимание и пробуждали фактом своего существования тревогу. Сама мысль о том, что появились те самые смертные, которые будут способны свергнуть её, заставляла нервно сглатывать.
— …Кого же ты выберешь?
Сон Рэрити пришлось создавать с нуля. Ей не снилось абсолютно ничего — полное отсутствие всего, в том числе её самой. Но теперь единорожка стояла на середине неустойчивых весов, на каждой чаше которых стояло по клетке. В одной из них сидели Свити Белль, Флаттершай и Эпплджек, с другой — Фэнси Пэнтс, Твайлайт Спаркл и Пинки Пай. Найтмер Мун в облике Рэйнбоу Дэш издевательски парила в вышине, вне досягаемости кипящей совсем близко к Рэрити лаве, в которой должны были растаять те, кого она сочтёт менее важными.
Она делала шаг то к одной клетке, то к другой, но, роняя слёзы, ставила копыта обратно на середину. Весы угрожающе покачивались. Императрица решила подбодрить единорожку, усилив кипячение булькающей внизу магмы. Теперь пони в клетках жарились заживо и задыхались в мареве.
Единорожка ощущала, что времени хватит только на один замок. Но она просто не могла ни выбрать более дорогих ей пони, ни осознать, что находится во сне. И вдруг весы разломились, топя две клетки сразу. Рэрити вскрикнула, и инстинкт самосохранения оказался сильнее, чем муки совести и раздирающее душу горе: она попыталась ухватиться за торчащую из лавы скалу, чтобы спастись. Ей бы это не помогло, если бы не Рэйнбоу, которая, радостно крича:
— Посмотри, посмотри, как они вопят! И только глянь на их хари! Просто умора, — подхватила её подмышки и понесла под потолок пещеры, который становился всё выше и выше, выше и выше, не давая пегаске приблизиться к нему.
Но Рэрити с любой высоты было отчётливо видно, как трескаются от жары зубы Свити Белль, как шерсть и грива клоками лезет с Флаттершай, как накрывший Эпплджек угол клетки бесповоротно топит её, как плавятся мышцы на теле Фэнси Пэнтса, как Пинки Пай, всё же сумевшая схватиться за то, на чём держались весы, во всё горло вопит от боли, пока нижняя часть её тела варится в лаве…
— Ой-ой, тут становится жарковато, не можем же мы погибнуть обе? — зловеще рассуждает Дэш и разжимает копыта.
Рэрити подскочила в постели, громко вскрикнув. Она тяжело дышала после кошмара, её содрогающееся тело покрывал холодный пот. «Что, если я и вправду, давая что-то одним, отнимаю это у других? А если не дам, то все погибнут? Кто вообще поставил меня решать, кому жить, а кому умереть?» — носилось у неё в голове. Рвано, вперемешку со всхлипами, дыша, кобылка слезла с постели и побрела из комнаты, твердя дрожащим голосом:
— Свити Бель. Свити Бель.
Маленькая единорожка идиллически спала с Эпплблум, Скуталу и Сансет Шиммер — все четверо ютились на полуторке, крепко обнимаясь, чтобы никто не свалился. Губы Скуталу всё ещё хранили улыбку — видимо, сну предшествовала шуточная весёлая возня за тёплое место в центре и хихиканье. Рэрити, постепенно успокаиваясь, смотрела на сестру и нежно гладила по гриве то её, то кого-нибудь из её подруг.
— Рэрити? — мягко прозвучал голос Фэнси Пэнтса в дверях. — Мне показалось, что ты кричишь. Что-то случилось?
Единорожка, только успев открыть рот для заверений в том, что всё хорошо, обернулась.
Игра света свечи и магического поля бросила на половину лица единорога иллюзию оплавленной кожи и обнажившихся обгоревших мышц.
Рэрити закричала, как пожарная сирена. Не уснувшее после кошмара воображение моментально нарисовало ей картину того, как обгоревший Фэнси Пэнтс, восстав из могилы, пришёл мстить за её малодушие.
Кобылка пронеслась мимо ошарашенного единорога и скрылась за углом со скоростью, которой могла до позеленения позавидовать Рэйнбоу Дэш.
Крепкий сон жеребят был нарушен. Они асинхронно разлепили глаза и забегали взглядами по комнате в поисках опасности.
— Фэнси? — прищурилась в темноте Свити Бель, увидев застывшего в дверях жеребца. — Кто кричал?
— Рэрити, — машинально ответил Фэнси Пэнтс и торопливо добавил: — Похоже, ей приснился кошмар. Я успокою её.
— Рэрити почти всегда снятся кошмары, — широко зевнула белая единорожка, укладывая голову на подушку. — Она… никогда не признаётся, но… — сон сморил Свити прежде, чем она сумела закончить фразу. Сансет Шиммер уплыла следом за ней, всё-таки успев магией натянуть одеяло обратно.
Фиолетовогривую кобылку, хлюпавшую носом и завывавшую в рыданиях, поймал через несколько комнат возвращавшийся после объяснения с Рэйнбоу Тандерлейн и закружился с единорожкой в копытах, списывая на нет силу инерции.
— Что случилось? — он лихорадочно схватил лицо Рэрити крыльями, позволяя слезам впитаться в их перья. — Тебя ранили?
Всё, что могла единорожка — скулить и судорожно хвататься за удерживающие её плечи копыта своими. Вороной пегас выдохнул и прижал её к груди, позволяя превращать свою шерсть в маленький океан.
Проникнув в следующее сновидение, Найтмер Мун поняла, что его владелицу может напугать даже собственная тень. Столь тошнотворно безопасного мира Императрице видеть ещё не приходилось.
Цвета деревьев и травы, яркие и мягкие, ласково светились. Нежный ветерок перебирал низко свисающие над чистым ручейком ветви плакучей ивы, словно струны музыкального инструмента. Под густой шелестящей кроной расположилась более чем вписывающаяся в эту безмятежность хрупкая пастельно-жёлтая пегаска. Она лежала, воркуя с щебечущими птицами, которые катались на податливых ивовых ветках и перескакивали на длинную розовую гриву — гораздо более длинную, чем в реальности, укладывающуюся гнездом рядом с Флаттершай.
Императрица заскрипела зубами от этой отвратительной идиллии, от этих сопливых нежностей. Разрушить этот сон ей вдруг захотелось гораздо сильнее, чем проверить ту, кому он снится, на соответствие какому-либо Элементу.
Это оказалось проще простого. Одна мысль — и птицы путаются в гриве Флаттершай, пища и трепеща крылышками. Но раньше, чем она как-либо может им помочь, они гибнут от удушья или переломов. Грива и хвост пегаски теперь усеяны маленькими трупиками, словно трава утренней росой. Застенчивая кобылка издаёт болезненный стон, пытаясь как-то это исправить, и замечает накрывшую её тень. Молодая и нежная ива, тонкие листья которой пропускали солнечный свет, засохла за несколько секунд.
Теперь солнце, казалось, издевалось над Флаттершай своей яркостью, потеряв способность обогревать.
Розовогривая пегаска не просыпалась до утра, запертая в своём опустевшем умирающем кошмаре.
Императрица материализовалась во сне, в котором бесконечно простирающимся во всех направлениях фоном служили основывающиеся на принципе оптических иллюзий угрюмо-красные текстуры и то тут, то там падали в бесконечность весёлые полосатые конфетки, контрастирующие с удручающей обстановкой. На кончике аликорньего рога задорно покачивалась жёсткая чёрная шляпа, а сама она была облачена в грязный, растянутый и протёртый красно-чёрный свитер, начавшийся распускаться по вязаным петлям на воротнике и ногавах.
— Что за хуйня… — Найтмер Мун наклонила голову, чтобы рассмотреть совершенно не планировавшийся ею наряд. Вихлявшаяся на роге шляпа от этого движения окончательно слетела и упала вверх. Однако Императрицу интересовала вовсе не физика этого сна — на то он и сон, чтобы не соответствовать реальности. Её больше беспокоило то, что сон не соответствовал её стратегии. — Я не отдавала…
Дьявольский визгливый хохот с истеричными нотками безумия прервал возмущённую речь Богини Ночи, и размытый багровый свет медленно сфокусировался на сидящей к ней спиной бесформенной фигуре пони.
Императрица сильно засомневалась, в тот ли сон она проникла, хотя идея того, что она может ошибиться в этом деле, была абсурдна в самой своей основе.
— Пинки Пай! — повелительно позвала аликорница. Земная пони повернула голову настолько резко, что она мотнулась при торможении, словно готовясь отвалиться. Зрачки пронзительно уменьшились, радужная оболочка же, наоборот, стала ещё больше, чем обычно, и приобрела зловеще-безжизненный матовый блеск. Лицо Пинки, подобно шраму, пересекала тонкая белозубая улыбка.
Кобылка маргинально хихикнула, медленно разворачивая тело вслед за головой. «Она психически нездорова, — сглотнула Императрица, невольно отклоняясь. — Раздвоение личности…, но как? Она выглядела нормальной, пусть и немного странной… Что… что за аура от неё исходит? Это явно демоническая энергия, но почему эта трансформация нисколько не ослабляет её природную духовную сущность?»
Спустя секунду все мысли Найтмер Мун упёрлись в одну точку: она не могла пошевелиться.
А Пинки Пай, пугающая, сгорбленная, беспрестанно хищнически посмеивающаяся, приближалась всё ближе и ближе к ней…, а затем запустила копыто за растянутый воротник свитера Императрицы, проурчав:
— Что у нас тут?
«Её голос… её внешность… они изменились! — Богиню Ночи прошиб холодный пот. — Она захватила мир, который принадлежит мне! Что же она такое?!».
Императрица, сложив два и два, всерьёз забеспокоилась, что Пинки запустила копыто к ней в свитер исключительно затем, чтобы пробить грудную клетку, вытащить сердце и…
— Запечь в кексики, — подсказала мурлычущим голосом потускневшая земная пони. Подсказала мыслям аликорницы. Она почувствовала, что, будь обычной кобылой без эфемерной гривы, уже бы поседела. Императрице, ставшей полностью беспомощной в своей собственной ловушке, так страшно не было даже перед лицом Твайлайт, искрящейся магией. — Но твоё сердечко такое испорченное и почерневшее, что его даже аллигатор не переварит… Зато-о-о… — и Пинки вытащила плоскую табличку бежевого цвета, на которой было тускло-бордовым написано слово «Стёб». Каждый раз, когда Императрица наводила на него взгляд, оно подчёркивалось мелким пунктиром и меняло цвет на красный.
Глаза Богини Ночи уже не умещались в орбитах.
— А теперь ты должна сказать «сон, может, и твой, а правила — мои», — укоризненно посмотрела на Императрицу Пинки Пай, отбрасывая табличку в сторону. – Эх, наберут с улицы по объявлению…
Найтмер Мун почувствовала, что способность двигаться возвращается к ней, но даже это не могло вселить в неё уверенность. Как превратить в кошмар такой сон? Аликорница подумала, что сейчас многое отдала бы за успокоительное.
— Так и будешь стоять столбом? — нетерпеливо притоптывала копытом Пинки Пай. — Я думала, мы будем драться! Драться, драться, драться! — брызгая слюной, рычала земная пони.
— У… уйди от меня! — шарахнулась от земной пони аликорница и пальнула в неё первым пришедшим на ум заклинанием.
Изящно перекатившись, длинноволосая кобылка ушла от атаки.
— Я полагаю, теперь мой ход, — задумчиво проговорила Пинки Пай. Она села на круп и передними копытами стала двигать так, будто колдовала над хрустальным шаром. Доводя ситуацию до полного — абсурдного — завершения, земнопони заунывно протянула: — Я беру жанр «Злобный автор»!
Под её копытами взорвалось маленькое красное облачко, и Пинки отскочила. Дым быстро рассеялся, оставив на своём месте сидящую на крупе тускло-зелёную пегаску со светлыми волосами, ржаво рыжеющими на концах. Рот появившейся из ниоткуда кобылки был широко раскрыт, передние копыта замерли напротив, не донеся до него круглый пельмень на вилке.
— Я сказала «Злобный»! — обвинительно ткнула копытом земнопони.
— Да не злобный я, — жалобно проблеяла неизвестная пегаска, не выпуская вилку с пельмешком из копыт, — в каком месте я злобный? Тощая, низкорослая, двух слов связать не могу — я ж ведь и страшной-то быть не умею…
— Тьфу! — досадливо сплюнула Пинки Пай. — Ход впустую потратила!
Императрица вместо ответной атаки гневно заорала на земную пони:
— Как ты это делаешь?! Что ты такое?!!
— Спойлеры-ы, — пропела Пинки Пай. Её голова обросла локонами взамен прямой гривы, которые пожелтели одновременно с побелевшей шерстью, пофиолетовевшими* глазами и прорезавшимися на спине крыльями. Безумный взгляд сменился кокетливым, заигрывающим, хищным, поднявшиеся к груди копыта нежно гладили взявшийся из ниоткуда бластер сильно инопланетного и сильно футуристического вида.
— Ривер Сонг, куда тебя опять… — из мрака вынеслась синяя полицейская будка и притормозила, когда на лице выглядывающего из её дверей взъерошенного земного пони обозначилось удивление. — Во и-и-имя Рассилона… — задним копытом он отпихнул подальше в будку гигантскую металлическую перечницу, покрытую полусферами и истерично дребезжащую «EXTERMINATE!». — Простите, обознался. Вы очень… — копытом он изобразил возле головы что-то вроде кудрей Пинки Пай. — Похожи.
Синяя будка засияла, мерцая, издала утробное «ву-урп, ву-урп» и исчезла.
— На-а-а-а лу-у-у-уну-у-у-у-у!!! — пронзительно взвыл хохочущий голос Пинки Пай совсем с другой стороны. Императрица торопливо развернулась взмахом крыльев. Улыбаясь до ушей маниакальной тонкой улыбкой, ставшая пегаской земнопони хорошенько размахнулась пунктирно подчёркнутой надписью «Мэри Сью (Марти Стью) » и разбила эту табличку о висок Найтмер Мун, отправив ту в полёт… и выбив из своего сна!
Даже не пытаясь противиться падению, Императрица пропахала носом несколько метров земли и задумчиво осталась лежать в высокой траве. Куда её забросило, она не знала и не хотела знать. Хаос царил в одновременно пустой и кишащей думами голове. Ощущение скорого конца прочно поселилось в душе Найтмер Мун. «Я думала, что Твайлайт страшна. Но нет, страшнее её оказалась… земнопони. Как же так? Как она сумела? .. Смысла ждать больше нет. Всё свершится сейчас», — решила она и поднялась на ноги.