Меняя октавы

Меняя октавы

Октавия закашлялась от поднявшейся от её шагов пыли. Её родители переезжали из своего старого дома куда-нибудь подальше от шума и суеты Кантерлота и ближе к теплу и морю, чтобы насладиться выходом на пенсию. Однако, это значило, что нужно очистить старый дом, включая давно остававшийся в неприкосновенности чердак.

Октавия чихнула, поднимая ещё больше пыли, но в этот раз прикрыла лицо, чтобы перестать задыхаться мелкими частицами. Грузчики ждали внизу, готовые вынести большую часть коробок. Задачей Октавии было выбрать, что следует оставить, что нужно продать, а что просто выбросить.

Она уже прошла половину чердака и только что открыла старый гардероб, забитый стопками деловых бумаг. Гардероб, который нужно продать. Бумаги, которые нужно выбросить. Почти все решения были такими же простыми. Однако, обойдя гардероб, Октавия заметила что-то прислонённое к его стенке.

Остановившись, она с трудом поверила увиденному. Предмет, покрытый толстым слоем пыли, оказался старым футляром для музыкального инструмента — контрабаса. Поверхность футляра покрывали зарубки и царапины, полученные за годы службы ради сохранения чувствительного инструмента, лежащего внутри.

Даже не успев задуматься, Октавия приблизилась, опустила футляр на пол, смахнула пыль и открыла замки. Откинув крышку, она посмотрела на лежавший внутри инструмент. Он видел лучшие дни: несколько струн лопнуло от времени, и весь контрабас требовал хорошей полировки. На его поверхности виднелись трещины и вмятины, появившиеся от неаккуратного обращения.

Октавия осмотрела контрабас, нежно лаская его гриф. Много воды утекло с тех пор, как она в последний раз видела свой первый инструмент.

— Но, папа...

— Не желаю слышать ни слова больше, юная леди, — бросил жеребец средних лет, шедший по улице в сопровождении дочери.

Его покрывала синевато-серая шерсть, большая, пышная белая грива была аккуратно уложена. Кьюти-марка на его бедре изображала портфель — знак принадлежности к бизнес-пони.

— Мы с твоей матерью много работаем, чтобы обеспечить тебе блестящее будущее, но это единственное, что мы можем сделать. Мы не можем устроить тебя в хороший университет, только ты можешь этого добиться. Да, у тебя хорошие оценки, как и у многих других жеребят, стремящихся попасть в более престижные школы. Так что тебе нужно что-то, что выделит тебя из толпы.

— Но, папа... — снова заныла юная пони. Она была серой, почти как отец, но её грива была намного более тёмного, почти обсидианового оттенка, который она унаследовала от бабушки по материнской линии.

— Октавия Энн, что я сказал!?!

Зная, что лучше остановиться, когда отец, Корнер Офис, называет её полным именем, Октавия опустила голову и стала смотреть в землю. Как раз в этот момент они свернули с улицы и направились в магазин. Всё помещение магазина было заполнено инструментами различных размеров и сложности. От тривиального треугольника до сложного рояля — всевозможные инструменты были разложены на полках или расставлены вдоль стен.

— Добро пожаловать в Магазин Гармонии! Я — Гармония, — приветствовала их с улыбкой женщина-единорог, сидевшая за кассой. — Чем я могу вам помочь?

— Я ищу инструмент для своей дочери.

— О, она хочет научиться играть?

— Она захочет научиться играть совсем скоро.

Улыбка владелицы магазина превратилась из искренней в вымученную. Она знала этот тип родителей. Ей не раз приходилось иметь с ними дело. Родители, которые настаивали на том, чтобы их дети изучали музыку, даже если не хотели. Им всё равно не имело смысла отказывать: если она не продаст инструмент, то это сделает кто-нибудь ещё. Но иногда этих властных родителей можно было просто разубедить.

— Ладно... у вас есть какие-нибудь соображения по-поводу типа инструмента?

— Струнный инструмент.

— Хорошо, у нас в продаже имеется ряд струнных инструментов. Молодая кобылица приходила буквально вчера, чтобы купить лиру. Может быть, что-то вроде этого?

— Нет.

Сила и резкость, с которыми Корнер Офис ответил, заставили хозяйку вздрогнуть. О, это был один из клиентов.

— Ладно... эм, как насчёт гитары?

— Нет.

— Ситар?

— Нет.

— Арфа?

— Нет.

— Лютня?

— У вас есть что-нибудь классическое?

— Я обычно стараюсь держать в запасе пару скрипок, но, к сожалению, последнюю купили на прошлой неделе для жеребёнка. Аа... подождите секунду.

С этими словами владелица магазина исчезла в задней комнате. Из-за двери послышались гремящие звуки, а затем громкий треск от падения какого-то предмета, после чего хозяйка вернулась.

Над её головой плыл огромный инструмент, вдвое превышавший размеры маленькой Октавии. Серая пони смотрела на него так, будто он вот-вот готов был ожить и раздавить её.

— Что это?

— Это контрабас, — ответила владелица магазина, опуская инструмент и прислоняя его к прилавку. — Он член скрипичного семейства и... ну, фактически, он самый старший брат скрипки.

— Это будет идеально.

— Но, папа, он же вдвое больше меня.

— Тише, Октавия.

— Сэр, если бы я... если она действительно не хочет учиться играть на инструменте, то...

— Если мне захочется услышать ваше мнение, я спрошу, — оборвал её Корнер Офис. — А теперь, пожалуйста, оформите покупку контрабаса, добавьте несколько музыкальных произведений попроще и всё остальное, что потребуется моей дочери для начала обучения.

— Нет! Нет, нет, нет! Копыто кладёшь сюда! Ты такая недалёкая, что не можешь даже запомнить, как правильно держать инструмент?

Октавия вздрогнула, быстро исправляя положение копытца на грифе инструмента. Маленькому кобылёнку приходилось сидеть в довольно высоком кресле, чтобы только обхватить своими короткими ножками массивный инструмент, всё время грозивший опрокинуться и рухнуть на землю, увлекая её за собой.

— Уже лучше, — сказала учительница музыки, хотя она была далеко не довольна ходом занятия. — Теперь играй этюд.

Октавия сглотнула и посмотрела на нотный лист, помещённый прямо перед её лицом. Учительница — пегаска средних лет — аккуратно тронула носом метроном, стоявший на ближайшем столе. Октавия была дома у своей учительницы в маленькой комнате, предназначенной специально для обучения игре на подобных инструментах. Комната была украшена множеством музыкальных пособий, здесь же была и школьная доска с полустёртыми записями прошлых уроков.

Метроном начал ритмично пощёлкивать. За последнее время Октавия успела возненавидеть эти звуки почти так же, как огромный контрабас, который ей едва удавалось держать в правильном положении. Всё ещё находясь под требовательным взглядом учительницы, Октавия подавила желание ещё раз сглотнуть и начала играть. Это была всего лишь серия длинных, спокойных нот... но даже это было сложной задачей.

Контрабас издал несколько резких звуков, заставивших Октавию вздрогнуть. Они были похожи на скрежет копыт по школьной доске, от которого болят уши, и всё, чего она хотела, это прекратить издавать эти ужасные звуки. Однако, она знала, что, остановившись, ей придётся встретиться со строгим, неодобрительным взглядом своей наставницы. Этот твёрдый неумолимый взгляд был почти так же ужасен, как взгляд её отца.

— Достаточно... — сказала учительница, потерев переносицу, после нескольких тактов очень простого этюда. — Я хочу, чтобы ты репетировала только это произведение всю следующую неделю. Столько, сколько сможешь. И воспользуйся камертоном, чтобы перенастроить контрабас, когда придёшь домой. Уверена, причина фальши наполовину в том, что ты не сумела его правильно настроить.

...Собери свои вещи. Я жду тебя на следующей неделе. Обязательно репетируй, потому что я буду ожидать серьёзного улучшения, когда мы в следующий раз увидимся. Мы пока играем совсем простые этюды, и если ты не сможешь их освоить, то у тебя нет ни малейшей надежды научиться играть на этом инструменте, — сказала пегаска, завершая «ободряющую» тираду, прежде чем выйти из комнаты.

Октавия сердито посмотрела ей вслед, в очередной раз борясь с желанием разбить контрабас в щепки. Впрочем, серая земная пони уже пыталась сделать это, но инструмент был слишком крепким, чтобы его растоптать, и слишком тяжёлым, чтобы поднять и разбить. Кроме того, ей чётко дали понять, что, если с контрабасом что-нибудь случиться, то её будут держать взаперти до наступления совершеннолетия.

Спустившись с кресла, Октавия положила контрабас на землю и подтащила к нему футляр. Взяв смычок в зубы, она отстегнула его от специального башмачка, который позволял пони держать музыкальное приспособление. Смычок отправился в футляр, а вслед за ним и сами башмачки. Затем кобылёнку пришлось долго сражаться с огромным инструментом, чтобы втащить его в футляр таких же впечатляющих размеров.

Наконец, когда контрабас был уложен, Октавия влезла под ремень, чтобы тащить инструмент за собой, как тележку. Он был тяжёлым, и ремень натирал ей грудь, но когда Октавия несколько раз жаловалась об этом отцу, он неизменно отвечал, что со временем она к этому привыкнет.

Но Октавия не собиралась привыкать. Она ненавидела инструмент, абсолютно ненавидела его. Он был большим, он был громким, и она просто ненавидела его. Она не хотела изучать этот инструмент, и вообще какой-либо инструмент. Она не могла играть с друзьями или делать то, что сама хочет, вот уже несколько недель, с тех пор, как они купили эту ужасную штуку.

Нет, она просто должна репетировать. Репетировать и учиться. Она должна быть идеальным маленьким учеником и идеальным маленьким музыкантом. Она не могла разочаровывать отца, одного его требовательного взгляда было достаточно, чтобы заставить маленькую пони делать то, что она абсолютно презирала. Она не знала, что он сделал бы, откажись она репетировать... и Октавия, честно говоря, не хотела испытывать судьбу.

Вытащив контрабас из дома, Октавия направилась по улице, опустив голову и глядя под копыта. К счастью, тротуары Кантерлота были не так загружены, как улицы Мейнхеттена. Поблизости было всего несколько пони, так что Октавия могла не беспокоиться, что случайно столкнётся с кем-нибудь... если только кто-нибудь не будет искать её специально.

— Эй, Ботавия!

Серая пони вздрогнула и обернулась через плечо. За ней следовали две единорожки из школы — жеманные кобылки, одними из первых получившие свои кьюти-марки. Они были из тех, кто любит тыкать своей «зрелостью» в лица одноклассников, а Октавия была одной из их любимых целей.

— Идёшь с очередного урока, Ботавия?

— Не понимаю, чего она старается? У неё нет никаких способностей, — подначивала другая единорожка, говоря так, будто серой земной пони здесь и не было.

— О, я знаю! Она, наверное, пытается играть на этой большой штуковине, чтобы никто не видел, что у неё нет кьюти-марки.

Октавия зажмурилась и побежала так быстро, как только позволял пристёгнутый к ней футляр. Даже после этого она продолжала слышать смех преследующих её одноклассниц, эхом разносящийся среди зданий.

Она ненавидела эту глупую штуку, ненавидела музыку. Она ненавидела всё это и мечтала, чтобы можно было просто взять и бросить контрабас на улице...

Октавия резко остановилась и огляделась по сторонам. Её губы расплылись в улыбке. Не задумываясь ни на секунду, она взялась за ремень, скинула его и бросила контрабас на тротуар. Она просто оставит его здесь, прямо на улице, а потом побежит домой и скажет, что какой-то злой пони отобрал его. Отец не станет сердиться на неё, потому что подумает, что инструмент украден.

И тогда она наконец избавится от этого ужасного, противного инструмента.

— Спасибо вам, офицер! — сказал Корнер Офис, закрывая входную дверь.

Октавия ухитрилась убедить родителей в краже. Она даже немного испачкала себя и притворилась, что плачет, чтобы казаться действительно напуганной. Это почти сработало... но потом один из кантерлотских стражников прошёл по улице, нашёл контрабас и вернул его по адресу, выгравированному внутри.

К счастью, офицер не сказал, где и как нашёл инструмент, так что история Октавии не была разоблачена. Хотя это было слабым утешением для маленького кобылёнка. Ненавистный инструмент вернулся, как тень, от которой она не могла убежать.

— Что ж, хоть я и недоволен, что они не поймали жеребца, который отобрал у тебя инструмент, мы, по крайней мере, получили его обратно, — сказал Корнер Офис, отставляя контрабас в угол. — Однако, тебе уже поздно репетировать, и мы почти опаздываем на концерт.

— Но я не хочу идти!

— Юная леди, мы с твоей матерью были приглашены самой Принцессой Селестией. Это королевский концерт симфонической музыки, на который можно попасть только по приглашению. И ты тоже приглашена, так что причеши гриву и надень лучшее платье. Мы выходим через пятнадцать минут.

Октавия села, скрестив копытца на груди. Она ненавидела платье почти так же сильно, как контрабас. Оно было неудобным, под ним всё чесалось, и ей всегда становилось в нём жарко. Однако, не было никакой возможности выскользнуть из него, пока отец и мать сидели рядом по обе стороны от неё.

Они были в одном из самых знаменитых концертных залов Кантерлота, хотя этот факт мало что значил для юной пони, которая предпочла бы остаться дома, придумывая новые способы избавления от струнного чудовища.

Единственным плюсом этого этого вечера была возможность увидеть Принцессу Селестию, сидящую в ложе с правой стороны ближе к сцене. Октавия никогда прежде не видела Принцессу так близко, и это было единственной... единственной!.. платой за то, что родители притащили её слушать какой-то глупый оркестр. Зачем её вообще понадобилось приглашать?

— Итак, Большой Театр Кантерлота рад представить Элитный Симфонический Оркестр Эквестрии под управлением мистера Грейта Крещендо, — объявил голос, несомненно принадлежавший единорогу, усилившему его при помощи заклинания.

Аплодисменты наполнили зал, но Октавия не присоединилась к ним. Нет, она не собиралась наслаждаться этим. Она собиралась сердиться, потому что музыка глупая и злая... как и её контрабас. И вообще, какого пони могли назвать Грейтом Крещендо? Звучало как имя глупого задиры, вроде тех единорожек из её класса.

Дирижёр вышел на сцену и поклонился залу, Селестии, а затем и огромному множеству пони, приготовившихся к выступлению на сцене. Множество единорогов, несколько земных пони и пегасов обратились во внимание, когда дирижёр занял своё место.

И вот  — одна вдохновляющая нота, которая захватила внимание Октавии, несмотря на то, как упорно она хотела игнорировать всё происходящее. Один залп из всех инструментов. Первая нота смолкла, и оркестр стал тише, играя более нежную мелодию, которая, казалось, увлекла Октавию. Впервые с момента прихода сюда пони опустила скрещенные на груди копытца. Музыка то нарастала, то стихала, смягчаясь на время, чтобы после снова вернуть себе силу.

В конце Октавия аплодировала вместе с остальным залом. Она никогда прежде не слышала музыки подобной этой. Да, она и раньше слышала музыку, но в записи или в исполнении небольших групп уличных музыкантов, игравших на трубах или других инструментах. Но здесь всё было иначе. Эта музыка была прекрасной, она простиралась к тебе, захватывала и не отпускала.

— А сейчас, Большой Театр Кантерлота рад представить вам Баса Клефа и Айвори Кейс с классической композицией.

Остальные члены оркестра опустили инструменты, и двое пони вышли в перёд: один сел у большого рояля, в то время как другой вынес к переднему краю сцены свой инструмент. Октавии оставалось только сесть, раскрыв глаза в недоумении. Только эти два инструмента должны были играть, но разве это могло быть хоть отдалённо похоже на музыку, которую они только что слышали? Рояль мог звучать нормально, но контрабас непременно должен был всё испортить.

Однако, пони казались очень серьёзно настроенными по поводу своих стараний. Пони, собиравшийся играть на контрабасе, оглянулся на своего партнёра, когда тот на рояле, нежно перебирая клавиши. Октавия съёжилась и прижала уши, ожидая, когда скрипучие звуки контрабаса захлестнут зал и испортят музыку.

И вот пони с контрабасом начал играть... и звук был успокаивающим и чистым. Это не мог быть тот же самый инструмент, но его исключительные размеры убеждали Октавию в обратном. Неужели... неужели он мог так звучать?

Октавия закрыла глаза и дала волю воображению. Внезапно она поменялась местами с музыкантом на сцене: это её копыта лежали на инструменте, это она водила смычком по струнам и сжимала гриф. Музыка не просто наполняла её, а исходила от неё... лилась из неё.

Неужели на её контрабасе можно было играть такую прекрасную музыку? Сможет ли она научиться играть её? Музыку, которая наполняет сердце и зачаровывает без магии. Она не знала... но на какое-то время Октавия закрыла глаза и позволила музыке унести её прочь.

— Ну, не пора ли нам начать урок? Так, Октавия? — сказала учительница музыки, дав земной пони время, чтобы установить контрабас. — Я сожалею, что прошлое занятие пришлось отменить, но эти семейные обстоятельства и всё остальное... Однако, я надеюсь, что ты много репетировала все эти две недели.

— Да, мисс Стринг.

— Хорошо. Сыграй, пожалуйста, ту мелодию, которую ты должна была репетировать.

— Мм... вы не будете против, если я сыграю кое-что другое?

— Другое?

— Я нашла другую мелодию и очень много её репетировала.

— У тебя с собой ноты?

— Да, мисс Стринг, — ответила юная пони, устанавливая листок на пюпитре.

— Ну... ладно. Впечатли меня.

Октавия кивнула, сделала глубокий вдох и медленно выдохнула. Она очень-очень осторожно провела смычком по струне, немного вздрогнув от резкого звука, но немного изменила положение смычка, и звук стал чистым. Это было очень простое произведение, лишь немногим сложнее того, которое она должна была репетировать. Однако Октавия играла его от всего сердца.

Закончив, она удивилась тому, что слышит хлопки. Подняв глаза, пони увидела, что её учительница улыбается.

— Это... Дорогая, это было прекрасно. Не знаю, что ты делала эти две недели, но ты очень продвинулась. Хотя всё ещё было несколько ошибок, но... если ты можешь так продвинуться всего за несколько недель... моя дорогая, я думаю, что у тебя могут быть задатки великого музыканта.

Октавия широко улыбнулась.

— Правда?

— Да. А теперь, сыграй ещё раз и следи, чтобы не было ошибок.

— Спасибо вам всем, что пришли, — сказала мисс Стринг, стоя перед небольшой группой родителей, сидевших в скромном школьном актовом зале. — Как вы знаете, ваши дети много репетировали перед этим выступлением, а для ряда моих учеников оно же будет и первым. И сейчас мы начнём с «Колыбельной Луны». Соло на контрабасе исполняет Октавия Энн.

Родители начали аплодировать, когда на сцену вышло множество жеребят и заняло свои места. Октавия встретила радостный взгляд своих родителей, сидящих в первом ряду. Она расположилась в дальнем конце небольшого полукруга мест, тесно прижавшись к своему контрабасу.

Выступление началось, там и тут прозвучало несколько фальшивых нот... но это же были всего лишь жеребята. Для родителей эта музыка была так же приятна, как звуки профессионального оркестра, любая фальшь сглаживалась родительской любовью.

И вот настал важный момент. Октавия положила смычок на струны. По кивку мисс Стринг, она начала играть. Остальные инструменты затихли, когда звуки контрабаса наполнили зал. Не было ни скрипа, ни фальши... нет, она слишком много репетировала, чтобы допустить что-либо подобное. Это была просто чистая мелодия — простая успокаивающая колыбельная.

Её соло продолжалось всего минуту, затем остальные вступили и завершили выступление вместе с ней. Родители снова начали аплодировать, и Октавия подняла глаза. Её отец и мать сияли как никогда... а мать указывала на что-то копытом. Октавия наклонила голову и проследила за направлением до своего бедра.

Она появилась там, несомненно, обретя форму во время её соло. Её кьюти-марка — большой светло-фиолетовый скрипичный ключ.

Октавия улыбалась, стирая пыль со старого контрабаса — её самого первого контрабаса. Когда она закончила школу и поступила на музыкальный факультет одного из лучших университетов Эквестрии, родители купили ей новый, намного более качественный, чем тот, который она получила в начале обучения. Когда их дочь отправилась в университет, гордые родители перенесли на чердак многие из её старых вещей, включая контрабас.

Это было похоже на встречу со старым другом, которого она давно не видела. С другом, который в начале казался врагом. Нечто, что она ненавидела просто потому, что была вынуждена учиться играть на нём. А потом... потом она научилась музыке, которую можно было исполнять на инструменте, и он больше не был презренным врагом, став другом, помогавшим выражать чувства, которые она не могла держать в себе.

Этот контрабас, её первый, был рядом, когда она заводила новых друзей и играла с радостью в сердце. Он был рядом, когда умирали её бабушки и дедушки, и ей нужен был способ излить свою печаль. Он был рядом, всегда готовый быть её голосом, когда не хватало слов.

Октавия с улыбкой закрыла футляр, подняла контрабас и покатила его к лестнице.

— Идём, старый друг, пора вернуть тебя домой.