Моя маленькая Твайли: искорка, изменившая мою жизнь

Глава 12 — Пенные забавы.

1 сентября.

— Твайли, поторопись, а то в школу опоздаешь! — крикнул я, намазывая бутерброды джемом.

— Уже иду! — донёсся сверху ответ, и несколько секунд спустя на деревянной лестнице, что вела на второй этаж, раздался негромкий цокот копытец, а затем лавандовая единорожка в чёрной юбочке, белой блузочке и с белым бантом на конце заплетённой в косу чернильной с розовой и фиолетовой прядями гривы вбежала на кухню, удерживая портфель в поле своей магии.

— Давай, жуй быстрее, а то в свой первый день в школу опоздаешь, и будут тебя звать Твайли-опоздайли, — поторопил я лавандовую засоню.

— Не будут! — надулась она, запрыгнув на табуретку, отчего стала напоминать сердитого хомячка или воробушка. Я коротко усмехнулся и потрепал по чёлке.

— Жуй давай уже.

Единорожка показала мне язык и стала уминать завтрак.

— Да ты хоть пережёвывай-то, подавишься же! — забеспокоился я, видя, как Твайли пытается запихнуть бутерброд целиком за один присест.

Коротко угукнув, Твайли быстро доела оставшиеся бутерброды и кашу, буквально проглотила чай одним глотком и, вскочив из-за стола, сложила посуду в раковину и галопом поскакала в коридор обувать свои новые лакированные туфельки-накопытники.

— Меня подожди, торопыга, — усмехнулся я, тоже составляя свою посуду в раковину и направляясь вслед за убежавшей единорожкой.

Обувшись и подхватив рюкзак, я закрыл за уже выскочившей во двор кобылкой дверь, а затем захлопнул калитку, и мы вдвоём направились в школу.

В этот момент меня вдруг настигло ощущение какой-то… неправильности.

Я огляделся. Вроде всё нормально: небольшие одно-двухэтажные дома вокруг, узкая улица, по которой нечасто проезжают машины, яркое осеннее солнце, идущие в школу дети. Вон мальчик в рубашечке и штанишках, похоже, тоже первоклашка, как и радостно цокающая возле меня Твайли, идёт рядом с двумя женщинами, одна явно моложе, хоть они и очень похожи — видимо, его мать и сестра. Вот две похожие на маленькие солнышки девочки-близняшки со светлыми волосами, заплетёнными в две косички и тоже с бантами, как у моей Твайли, держат за руку полноватого мужчину лет 30-35. Рядом с ним идут две женщины и переговариваются, между ними идут мальчик лет десяти и девочка лет восьми. Вот бордовый пегасёнок с жёлто-синими гривой и хвостом скачет вокруг синей кобылки-единорожки с тёмно-зелёной гривой, что постоянно его одёргивает. За ними двое жеребят — рыжий с гривой цвета «кофе с молоком» и второй с обратным окрасом, оба единорожка, носятся вокруг пары из серой кобылки-земнопони с гривой каштанового и рыжего цветов и высокого мужчины лет 25-30.

Я поднял взгляд. Буквально через секунду над нами пронеслась стайка пегасят, которым ни школьная форма, ни свисающие с боков седельные сумки, оттягиваемые книгами и тетрадями, совершенно не мешали гоняться друг за другом, выписывая один трюк за другим. За ними в безуспешной попытке их поймать промчалась пара взрослых пегасов.

Усмехнувшись проказам этих неуёмных летунов, я перевёл взгляд на облака справа. Что-то в них зацепило мой взгляд, что-то… странное. Приглядевшись, я, наконец, понял, что же было не так: облака не двигались! Более того, теперь они выглядели словно нарисованными, но мало того, солнце тоже теперь казалось нарисованным маленьким ребёнком — просто большой жёлтой спиралью.

— Твайли, что-то не так, — сказал я, беспокойно оглядываясь вновь. — С небом что-то не то, облака и солнце нарисованные. И ещё, — добавил я, заметив ещё одну деталь, — почему вокруг столько пони? И… куда пропали все люди?

— Люди? — раздался недоумевающий голос Твайлайт. Только он звучал куда взрослее, а ещё… он раздался не снизу, как обычно, а сбоку. — Ты вообще о ком?

— Как о ком? — удивился я, происходящее всё меньше и меньше мне нравилось. — О людях, таких, как я.

— О каких людях, папа? — услышал я вопрос. — Ты же пони и всегда им был.

— Ч-что? — я перевёл ошарашенный взгляд направо и неожиданно увидел мордашку Твайли на одном уровне с моей.

Тут я вдруг запнулся, вдруг осознав, что почему-то иду не на ногах, точнее, не только на ногах, а словно на четвереньках, только почему-то руки были длиннее обычного. А ещё я не чувствовал своих пальцев! Опустив взгляд, я похолодел от ужаса, увидев на месте рук покрытые короткой тёмно-фиолетовой шерстью ноги, окачивавшиеся парой копыт. От ужаса я попытался отскочить назад, но только упал.

— А-а-а! Какого чёрта? Что со мной?! — заорал я — вернее, попытался заорать, но услышал я лишь полушёпот-полусип, словно что-то не давало мне кричать или даже просто громко разговаривать.

— Ты же пони, папа, — вдруг сказала появившаяся справа от меня мордашка Твайли.

— Твайли, скажи, что со мной?..

— Ты же пони, папа, — сказала вторая голова Твайли, появившаяся слева.

— Ты же пони, папа, — сказала ещё одна голова, появившаяся сверху.

Головы Твайлайт выглядывали одна за другой, и через несколько мгновений заполонили собой всё пространство перед глазами и начали напирать, отчего мне казалось, что на меня навалилось что-то тяжёлое. Я пытался, отбиться, пытался выбраться, под конец закричал и…


13 декабря 2003 г.

Проснулся.

— Вот же дурацкий сон, — пробормотал я, уставившись на скрытый в ночной тьме потолок.

И тут я осознал, что привидевшийся мне во сне вес на груди оказался совсем не иллюзорным и вовсе мне не приснился: я явственно ощущал что-то тёплое, лежащее на мне сверху, забравшись ко мне под одеяло.

— Маркиза, чтоб тебя, опять на мне разлеглась, — спросонья пробормотал я, потянувшись к лежащему на груди существу. — Ох уж эта кошка…

Однако существо под рукой, коей я его погладил, кошкой точно не было — для начала, у кошек нет рога на лбу и волос на голове. Я уже хотел запаниковать, испугавшись, что на мне лежит кто-то непонятный и, возможно, опасный, даже набрал воздуха в грудь, уже собираясь закричать, сбрасывая неизвестное существо с себя, и… выдохнул, окончательно проснувшись.

Всё верно, Маркиза ведь два года как погибла, а тёплым комочком могла быть только Твайли.

— Эх, чудо ты моё копытное… — едва слышно прошептал я, чувствуя, как тёплый комочек под моей рукой зашевелился, устраиваясь поудобнее, что-то пробормотал сквозь сон и вновь замер, едва слышно сопя в ночной тишине.

Мои же мысли невольно вернулись к Маркизе. Умная была кошка, всё понимала, почти как собака, но характер… обычно послушная и покладистая, привычки сбрасывать бьющиеся вещи не имела, по столу не лазила — отучили, когда ещё котёнком была, в тапки и по углам не гадила, но какой злопамятной иной раз Маркиза бывала!.. Если накажешь за дело или сгонишь с любимого нагретого места на диване, а то и просто погладишь, когда она того не хочет, может потом подойти и куснуть, не больно, но ощутимо, или под ноги подлезть, когда в руках что-то держишь. Особенно она любила вот так же приходить ночью и укладываться поверх одеяла, да ещё и хвостом норовила по лицу проехаться. Сколько раз я просыпался от ощущения тяжести на груди и свербящей в носу шерсти…

Мысленно встряхнувшись, я накрыл Твайли с головой, чтобы не разбудить светом, и, аккуратно потянувшись, нащупал на тумбочке выключатель и зажёг стоящий на ней торшер. Посмотрел на будильник. 6:32. Хм-м-м, уже и вставать скоро надо.

Приподнимаю одеяло, чтобы посмотреть на спящую поньку. Медленно, но верно натуральные цвета шёрстки и гривы Твайли возвращались к ней, и сейчас она выглядела явно лучше, чем вчера — не такой бесцветно-серой. Хотя окончательно единорожка не восстановилась — её цвета были едва ли на треть такими же яркими и насыщенными, как обычно. Когда свет попал ей на мордашку, она сморщила носик и накрыла его согнутым в пястье копытцем.

От этого зрелища я усмехнулся и задумчиво поднял взгляд на приоткрытую в спальню дверь, непроизвольно почёсывая Твайли за ушком, словно Маркизу. Я точно помнил, что вчера постелил Твайлайт на диване и там же она и заснула, пока я ей сказку читал. Получается, она ко мне ночью пробралась. В принципе, ничего необычного в этом не было, разве что обычно она у меня под боком засыпала, а не на груди…

От этих размышлений меня отвлёк странный звук, который я уже слышал пару дней назад. Я опустил взгляд. Так и есть, Твайли снова урчала словно кошка, причём даже не просыпаясь. Я снова невольно усмехнулся.

Ну да ладно, это всё хорошо, но пора бы уже вставать, десять-пятнадцать минут погоды не сделают. Проблема была лишь одна: нужно было как-то снять с себя и уложить на кровать единорожку, и желательно бы при этом не разбудить её — пусть себе спит дальше. Ну, подумать-то легко, а вот сделать это было немного сложнее, но всё же мне удалось переложить Твайли, не потревожив её сон. Поднявшись, быстро одевшись и выключив будильник, чтобы тот не зазвонил, я направился в ванную, а после, закончив с утренними процедурами — на кухню готовить завтрак.

Стрелка на часах уже минула полвосьмого, я как раз уже успел поесть и только-только начал мыть посуду, когда неожиданно раздавшийся из-за спины голос заставил меня вздрогнуть и чуть не выронить тарелку, которую я как раз держал в руках.

— Па-ап, ты чего меня не разбуди-а-а-а-ал? — услышал я полусонный-полувозмущённый голос единорожки, внезапно закончившийся зевком.

— Твайли, ты чего подскочила в такую рань? — ответил я, выключая воду и ставя тарелку на сушилку. — Ложись давай и отсыпайся. Что вчера баба Лена сказала? Два дня из койки никуда, тебе отдыхать нужно и набираться сил, вон какая бледная. Завтрак я тебе в комнату принесу.

— Ну па-ап, ты сейчас опять в свою школу уйдёшь, а мне целый день одной сидеть скучать… И мы даже вместе не позавтракали… — эта хитрюга сделала жалобную-прежалобную моську и добавила: — Последнюю радость у маленького, несчастного, больного жеребёнка отнимаете…

Я, блин, аж задохнулся как от подобной наглости, так и от актёрской игры. И я даже не знаю, это она такая талантливая, или это вообще присуще её сородичам-понькам?

— Ладно-ладно, — невольно усмехнулся я, выдвигая из-под стола табуретку. Твайли тут же на неё запрыгнула, и я потрепал единорожку по чёлке. — Чем хоть займёшься сегодня-то?

— Ох, у меня столько дел накопилось! — тут же загорелась понька, привстав на задние копытца и оперевшись передними о стол. — Во-первых, дочитать первый том «Большой Советской Энциклопедии», мне там всего треть осталось, во-вторых, закончить вторую часть по математике за четвёртый класс, в-третьих, выучить «Бородино», в-четвёртых, прочитать разделы о веществах по природоведению, в-пятых…

— Та-ак, стоп-стоп-стоп! — тут же осадил я наполеоновские планы своей копытной подопечной, которые и взрослый, подозреваю, за дня три не осилил бы, тем временем накрывая для единорожки на стол. — Ты что, недельную норму хочешь за раз выполнить? Зачем за столько занятий сразу браться? И потом, «Бородино» вообще в шестом классе учат! Да и откуда ты вообще эту энциклопедию достала?!

— Пап, мне надо догнать всё то, что пропустила, — совершенно серьёзно, при этом не менее умилительно, ответила единорожка, сбивая с мысли, отчего до меня сразу и не дошло, о чём она.

— Что догнать? Куда догнать? Ты куда-то опаздываешь?

— Так я же три дня почти не училась, только магию и тренировала, аж вот, — она подняла покрытое бледно-лиловой шёрсткой копытце, — дотренировалась до истощения. Столько времени потеряла зря, столько книг не прочла, столько заданий не сделала!

— Вот и не надо перенапрягаться и набирать себе сразу такую кучу дел! Твайли, — я присел на соседнюю табуретку и положил руку поверх её копытца, смотря прямо в глаза единорожке, — сейчас тебе отдыхать надо. Я же знаю, что ты умная девочка и это прекрасно понимаешь, — словно в подтверждение этому она сделала тоскливую моську и расстроенно опустила ушки. — Я знаю, как ты любишь учиться, знаю, что ты хочешь побыстрее овладеть тем, что знала другая ты. Я совсем не против, наоборот, очень рад тому, какая ты умненькая и целеустремлённая, — услышав похвалу, Твайли явно воспряла духом — глаза вновь заискрились, ушки встали торчком, а на лице растянулась улыбка. — И то, что ты умеешь своей магией — это просто чудо уже сейчас. Но твоя учёба не должна вредить твоему здоровью. Тебе незачем так загонять себя, ты и так обгоняешь своих сверстников на несколько лет! Тебе же ещё даже шести нет, а ты уже программу третьего класса заканчиваешь, а некоторые предметы и вовсе уже за пятый учишь! Кстати, я же забыл спросить кое-что, — вдруг вспомнил я об одной вещи, которую надо было спросить уже давно. — У тебя когда день рождения?

— Эм-м… — единорожка недоумённо посмотрела на меня. — Восемнадцатого грассиноу… То есть… — задумалась она, — восемнадцатого… месяца травы, так, вроде, правильно будет…

— Месяц травы? — теперь уже задумался я, вспоминая её рассказы о доме. — Помню, ты рассказывала о ваших временах года… Это же весенний месяц, да?

— Да, последний месяц весны, — кивнула Твайлайт.

— То есть получается, что по-нашему у тебя день рожденья восемнадцатого мая, да? Стоп, подожди-ка, — вдруг вспомнил я ещё кое-что из её рассказа, — ты ж рассказывала, что у вас всего три сезона по четыре месяца, — единорожка вновь кивнула, но как-то неуверенно-вопросительно. — Тогда получится, что правильно будет восемнадцатого апреля, а не мая?

— Н-наверно… — неуверенно кивнула единорожка и задумалась, зачерпнув ложку каши. — Хотя… Нет, — она помотала головой, — всё же май, зима у нас короткая, всего два месяца, и они относятся к осеннему сезону. У нас даже День Горящего Очага проходит ровно посередине между этими двумя месяцами зимы.

— Значит, восемнадцатое мая, да? Ну и отлично, — сделал я себе заметку в памяти. Надо будет заодно отметить этот день у себя в календаре, чтобы точно не забыть. — Кстати, а этот «день горящего очага» — это что? Какой-то праздник?

— Ты не знаешь, что такое День Горящего Очага?! — изумление единорожки было столь искренним и неподдельным, словно я спросил нечто, о чём знает каждый жеребёнок. Хотя… ну да, логично. — Это же… это же самый лучший праздник! — мордашка лавандовой единорожки растянулась в широкой восторженной улыбке. — Ну, после Дня рожденья и Праздника Солнца, — на эту её заметку уже я невольно улыбнулся. — Мы всегда собираемся всей семьёй у горящего камина, папа приносит ёлку, и мы все вместе её наряжаем, мама печёт вкусный пирог и делает много-много вкусного, потом мы все дарим друг другу подарки, а когда приближается полночь, выходим во двор и смотрим на огромные фейерверки и яркие световые иллюзии, которые запускают в небо единороги Кантерлота! — внезапно улыбка Твайлайт увяла. — Собираемся… всей семьёй… — единорожка всхлипнула, на глазах набухли слёзы.

— Твайли… — я тут же протянул руку и утешающе погладил малышку по гриве. — Не расстраивайся, мы…

— Всё в порядке, пап, — Твайлайт вытерла глаза пястьем покрытой бледно-лавандовой шёрсткой ножки и улыбнулась. — Я знаю, что вы с баб Леной всегда будете рядом, так что… всё в порядке…

Я только и мог, что прижать малышку к себе и поцеловать в лобик возле рога, поглаживая по гриве. Однако вопреки моим опасениям ни плача, ни даже всхлипов от уткнувшейся мне носиком в плечо единорожки не последовало.

Минуту или две мы просидели так, пока мой взгляд не упал на кухонные часы. 7:46?! Ох ты ж б!..

— Чёрт, я же в школу опоздаю! — тут же подскочил я, едва ли не паникуя. — Твайли, посуду не трогай, как доешь — иди отдыхай, я, как приду, помою, — выпалил я буквально скороговоркой и чуть ли не рванул в комнату за школьным рюкзаком.

— Пап, ты куда?! — донёсся до меня крик Твайли.

— В школу же! Ох, мне от училки влетит, если опять опоздаю…

Я быстро побросал учебники и тетради в рюкзак, пулей вылетел в коридор и принялся поспешно натягивать зимнюю куртку.

— Пап, ты чего, какая школа? — единорожка вышла в коридор и уставилась на меня своими широко раскрытыми лавандовыми очами. — Сегодня же суббота, ты же говорил, что у вас по субботам и воскресеньям не учатся!

Я так и замер с накинутой, но не застёгнутой курткой, с рюкзаком через плечо и в одном зашнуровываемом ботинке. Секунд двадцать я соображал, что к чему, а потом, осознав всю нелепость ситуации и своего внешнего вида, расхохотался чуть ли не до истерики и буквально сполз по стенке от собственного хохота. Полминуты спустя к моему смеху присоединился звонкий и заливистый смех единорожки. Успокоился я только через минут пять и, всё ещё посмеиваясь, стал раздеваться. Да уж, докатился, блин, уже со всеми этими событиям дни недели попутал, подумал, что сегодня пятница. То-то смеху бы было, когда сторож бы меня сегодня встретил в дверях школы и отправил обратно…

Раз в школу мне уже идти не надо было, я вернулся на кухню и принялся домывать посуду.

— Пап, я тебе помогу! — тут же подбежала ко мне пышущая энтузиазмом единорожка.

Я обернулся сначала на неё, затем на стол, где остался брошенный кобылкой недоеденный завтрак.

— Доедай давай, — кивнул я на стол, где стояла тарелка недоеденной овсянки с фруктами, двумя бутербродами с маслом (один надкушенный), блюдечком с вареньем, которое она поливала на бутерброды, и кружкой чая. — И я тебе говорил, чтобы ты пока отдыхала.

Твайли тут же расстроилась, ушки уныло поникли.

— Ну-ну, не расстраивайся, — тут же присел я возле неё и, приподняв ей пальцем за подбородок голову, чтобы она посмотрела на меня, ободряюще улыбнулся. Ну, надеюсь, что у меня вышла ободряющая улыбка. — Вот поправишься — и будешь опять мне помогать по дому, я только рад этому буду. Ладно, давай доедай и шуруй в комнату, я посуду помою и займусь уборкой.

Неуверенно улыбнувшись, малышка кивнула и запрыгнула обратно на табуретку. Я же, заканчивая домывать посуду, вспомнил, о чём Твайли недавно рассказывала, и тут до меня дошло.

— Слушай, — повернулся я к попивающей маленькими глоточками чай кобылке, — ты вот рассказывала про этот ваш праздник, как его… День тёплого очага?

— Пап, ты всё перепутал! — возмутилась единорожка. — Он называется «День Горящего Очага».

— А, точно… Ну, неважно, главное что…

Твайли аж чаем поперхнулась.

— Как это — «неважно»?! — тут же возмутилась она. — Как это название столь важного для каждой семьи в Эквестрии и, уверена, за её пределами может быть неважным?! Как вообще можно путать названия таких важных в жизни вещей как праздники?! Ведь если не знать название и историю праздника, то можно начать праздновать его неправильно или и вовсе вместо праздника считать его плохим днём, например, «День рожденья» станет «Днём раздраженья», а «День сердец и копыт»…

— Всё-всё-всё, — я поднял перед собой только что вытертые полотенцем руки, сдаваясь под напором пышущей праведным гневом единорожки, — сдаюсь, каюсь, ошибался, больше не буду. День горящего очага так день горящего очага.

— То-то же! — строго посмотрела на меня единорожка и фыркнула. Чёрт, как это умилительно!

— Я не об этом немного, — сказал я, тряхнув головой, выбрасывая из неё лишние мысли, и сел на соседнюю табуретку. — В общем, у нас тоже есть похожий праздник, когда мы приносим ёлку, наряжаем её, готовим всякие вкусности и дарим друг другу подарки. Он у нас называется «Новый Год», мы его празднуем в ночь с тридцать первого декабря на первое января. Ну и раз уже почти середина декабря, то я как раз в следующую субботу отправлюсь за ёлкой.

— Ви-и-и-и! У нас будет День Горящего Очага! Круто! Ура! — спрыгнула Твайли с табуретки и запрыгала по кухне, потом вдруг подскочила ко мне и прыгнула на руки, я еле её успел подхватить. — Спасибо, пап! А что ты мне подаришь? А? Что подаришь? Ну, расскажи! Расскажи-расскажи-расскажи-расскажи…

— Не скажу! Так будет неинтересно, если я тебе расскажу о подарке заранее.

— У-у-у-у… — состроила лавандовая кобылка насупленную мордашку. — Папа, ты бука. Я хочу всё-всё знать!

— Много будешь знать — скоро состаришься.

— Неа, я стану принцессой-аликорном и буду жить долго-долго, — отмахнулась Твайлайт и одним глотком допила остатки чая в кружке.

— Ладно, — усмехнулся я, — иди давай, отдыхай, прынцесса.

После завтрака я домыл посуду за Твайлайт и как обычно взялся за уборку, пока единорожка, устроившись на диване, смотрела по телевизору передачу о тропических бабочках. Потом немного поиграл с малышкой, а после обеда вытащил её на прогулку, правда, из-за самочувствия единорожки я сократил её по времени где-то на треть, да и сама Твайли не была такой же активной как обычно, меньше бегала, резвилась и быстро устала.

Когда я пересказал пришедшей в пятом часу бабе Лене утреннее недоразумение, смеялась она до слёз, пришлось даже самому для виду надуться, чтобы смех и подколки со стороны Елены Фёдоровны прекратились. В конце концов она успокоилась, мы сварганили ужин, я рассказал за ужином, как провёл с Твайли день, и в девятом часу баба Лена ушла домой. А вот после этого Твайли отчудила. Я как раз решил помыться и только улёгся в полную горячей воды ванную после близкого общения с шампунем, щёткой и мылом, как дверь в ванную распахнулась, и бледно-сиреневый вихрь с визгом запрыгнул в ванну, расплескав во все стороны воду и заставив меня попытаться вскочить на ноги и тут же, поскользнувшись, грохнуться обратно, при этом я только чудом не зацепил висевшие возле ванной полочки со всякими мыльно-рыльными принадлежностями и не долбанулся головой или ещё чем о бортик чугунной ванны.

Отфыркавшись и кое-как протерев глаза от залившей лицо воды, я обнаружил стоящую в ванной на задних копытцах и опирающуюся передними мне на коленки бледно-лавандовую и уже мокрую с ног до кончика рога единорожку.

— Пап! Помой меня! — радостно заявила она. — Я хочу с тобой помыться!

Я ошарашенно уставился на её радостную физиономию, прокручивая в голове ситуацию и пытаясь сообразить, как отреагировать на неё хоть немного адекватно и не сорваться на крик.

— Па-ап, ну давай же! — не унималась Твайлайт. — Ну помой меня! Я часто вместе с папой мылась, он ещё наливал в ванну шампуня, и появлялось много разноцветных пузырьков! Это было так весело! Ну давай!

Я мысленно вздохнул и обратился к этой непоседе.

— Твайлайт, врываться к кому-то в ванну — неприлично и очень некрасиво. К тому же очень опасно! А вдруг бы я стоял и от твоего неожиданного появления поскользнулся и ударился бы о борт ванны? Так же и башку расшибить можно, да я сам щас чуть так не долбанулся!

— Ой… — лицо Твайлайт тут же стало виноватым. — Па-ап, прости, я не хотела, я просто… хотела… как с папой, вместе…

— Ну всё, всё, не расстраивайся, — тут же смягчился я, услышав, как она шмыгнула носиком. — Ничего же страшного не случилось. Просто в следующий раз попроси заранее, хорошо?

— Угук! — кивнула она и несмело улыбнулась.

— Ну вот, другое дело, — ответил своей улыбкой на её. — А раз так… — я потянулся за флаконом пены для ванн, которым пользовалась моя мама и который всё это время стоял без дела, — то не будем отказывать себе в удовольствии! — и, налив синей жидкости в ванну, включил набираться воду, чтобы вспенить её.

Ну что сказать, купание вместе с единорожкой оказалось внезапно весёлым занятием: она хихикала и вертелась, пока я её мыл, вдвое усерднее обычного, потом стала подбрасывать и сдувать во все стороны пузырьки и пену, отчего я не выдержал и сам включился в игру, дошло даже до брызганий и обливаний друг друга водой, и только когда она подпрыгнула и, оттолкнувшись от моих торчащих из воды коленей, плюхнулась обратно в ванну, выплеснув сразу пару литров воды на пол, до меня дошло, что это уже перебор и мы явно заигрались. Хотя это весёлое купание понравилось нам обоим, так что впоследствии Твайли часто забиралась ко мне в ванну и мылась вместе со мной.

Следующие пара дней пролетели незаметно. Твайли быстро шла на поправку, и её шёрстка с каждым днём быстро возвращала свой природный насыщенно-лавандовый цвет, и вместе с цветом росли как её энтузиазм, так и бурлившая в ней неуёмная энергия, буквально заставлявшая её постоянно что-нибудь читать, изучать, собирать, складывать, рисовать какие-то чертежи, мастерить из конструктора и не только и так далее. Рассказы и стихи из хрестоматии по литературе за третий класс она глотала один за другим, и во вторник, когда я вернулся домой со школы, увидел, что она добралась уже до хрестоматии за четвёртый класс.

А вечером того же дня приехавшая проведать и осмотреть единорожку Милолика Тимуровна вдруг огорошила и меня, и бабу Лену неожиданным предложением.

Она предложила познакомить Твайли с её шестилетней Олей.