Fimbulvetr

8: Fenrir

Всеволод был сыт, согрет, бодр, и до рассвета оставалось ещё часа два. Кроме того, он чувствовал свою гордость полностью растоптанной. Как оказалось, Тепловоз уже неплохо наловчился заботиться о глупой грифоньей молодёжи. Он знал, что следует делать с молодым котёнком, только что спасённым из промороженного леса, и из собственных наблюдений, и от разъярённых родителей спасённых. Список включал тёплую постель, много еды и много отдыха.

Включал он так же и помывку. Которая, как и все остальные пункты спасательного меню, не была добровольной. Собственно, пони настолько привык к распорядку, что даже и не подумал предложить Всеволоду помыться. Он просто засунул его в большое ведро с тёплой водой, а само ведро задвинул в печь. Когда ему не то надоело слушать поток смертельных угроз, несшийся из ведра, не то он решил, что грифон внутри достаточно отмок, он вынул ведро из печки и, пользуясь своим превосходством в силе, напал на мех и перья Всеволода с куском мыла. То, как он им управлялся копытами, пополнило растущую коллекцию тайн. К концу унизительной процедуры грифон был идеально чист и безумно зол. Он был твёрдо уверен, что привести его в ещё большее бешенство невозможно, ровно до тех пор, пока Тепловоз не упомянул уход за перьями.

Чтобы научиться этому искусству ему потребовался почти весь оставшийся день. Это было неприятно. Это было унизительно. Кроме того, процедуру надо было проделывать дважды в день до конца жизни, конечно, если он не хотел потерять способность летать. К счастью, если верить Тепловозу, процесс считался достаточно интимным.

Вся эта гигиеническая возня была унизительна ещё и потому, что показала Всеволоду насколько же он на самом деле мал. И лось, и минотавр, и даже пони, все в мире были значительно больше и сильнее, чем он. Для любого он был всего лишь ребёнком. Даже Тепловоз посмотрел на него достаточно скептически, когда он поведал ему свой настоящий возраст. Для других грифонов он был всего лишь осиротевшим котёнком, не более того. Конечно, если грифоны жили хотя бы столько же, сколько люди, это накинуло ему четверть века до старости. Но чтобы проверить это, ему сначала надо было дойти до Тулы. Когда пони услышал, что Всеволод ещё не разобрался с полётом, его взгляд показал, что иллюзий по поводу вероятности успеха этого предприятия он не питает. Но на том, что оставаться никак нельзя, он продолжал настаивать.

Для прилично выглядящего существа, жеребец показал недюжинные способности к подпольной работе. Так как через деревню только что прокатился день «сбора пожертвований», никто не ожидал, что он покажется из дома. Сидеть дома и оплакивать потери после этого события считалось чуть ли не традицией, большая часть деревни занималась тем же. У него уже был припасена сумка удобного для маленького грифона размера, в которую он положил немного еды на дорогу. Он точно знал лучшее время выхода, чтобы никто не заметил, и прекрасно знал маршрут до Тулы мимо тех мест, которые объявили своими лоси. Впечатление складывалось такое, как будто он отправлял молодых нелетающих грифонов на эту дорогу смерти ежедневно. Его собственные объяснения каким-то образом увязывали всё это с очень яркой картинкой походного костра, украшавшей обе стороны его крупа.

— А теперь, мал… извини, Всеволод, идти. Я хотел помочь больше, — глаза у Тепловоза были грустные, и он успокаивающе положил копыто грифону на плечо. – Будет тяжело. Но вы грифоны крепкие. Ты сумеешь. Помни, день на восток, потом юг. Да пребудет с тобой свет Архив, малыш. – С этими словами, большой жеребец шагнул в сторону и пропал в кустах. Всеволод снова был наедине с лесом. Он вздохнул. Ходьба у него получалась всё лучше.

Утро встретило Всеволода довольно далеко от деревеньки. Как далеко он не знал, но для Тепловоза расстояния и время, за которое они преодолевались, были одним и тем же. Без других способов измерения расстояния, к той же системе был вынужден перейти и грифон. Когда солнце показалось над горизонтом, он расправил крылья и почувствовал поток на перьях. После мытья и правильного ухода, чувство потока было куда более сильным, да и отвечал на попытки управления он получше. Осторожные эксперименты принесли неожиданные плоды. Взлететь у него пока не получалось, но его уже хватало на то, чтобы справиться с простым планированием. Это сильно замедлило его продвижение, потому что он немедленно почувствовал, что ему надо немного попрактиковаться. И ещё немного, и ещё, пока наконец он не начал сворачивать к каждому подходящему склону, лишь бы ещё раз попробовать. Конечно, планирование это одно, а посадка – совсем другое, поэтому в каждую вторую попытку он грациозно нырял в сугроб, куст, а то и прикладывался об дерево. И всё равно это было весело. Грифону, чью жизнь уничтожило что-то, что он даже не мог понять, требовалось всё веселье, какое только возможно. Заодно, он нагулял аппетит, и, когда по его расчётам был уже полдень, он открыл сумку с едой.

Внутри, аккуратно завернутые в сухие листья, лежали двенадцать почти одинаковых пирогов. Каждый, если верить Тепловозу, мог накормить взрослого пони на целый день. Двенадцать означали, что по крайней мере полпути к Туле у Всеволода проблем с провиантом не будет. Он очень надеялся, что к тому моменту, или даже раньше, научится хоть как-то охотиться. Еда пони была знакома, и он проел в запасах Тепловоза изрядную дыру, но в ней всё-таки чего-то не хватало. Чего-то такого, что его варварские трапезы в лесу имели в избытке, несмотря на то, что не были даже приготовлены, и содержали в себе немытую шерсть, перья и кости. И дело было даже не в мясе, а в чём-то, во что у Всеволода никак не получалось ткнуть пальцем… и приколоть к месту когтем, чтобы не убежало.

Он вытащил один из пирогов, развернул его, и вдохнул приятный аромат свежей выпечки и того, что пони положили внутрь. Что это было он не знал – Тепловоз принёс пироги от соседа пока Всеволод спал, но что-то в запахе показалось ему знакомым. И подозрительным. Не желая рисковать, он разломил пирог и понюхал начинку. Последовавший за этим чих был настолько могуч что, пожалуй, был слышен и в деревне. Добрый и соблюдающий все нормы гостеприимства жеребец снабдил его в дорогу вкусными и сытными пирогами с рябиной.

Быстро проверив остальные, он с облегчением обнаружил, что половина пирогов были безопасные яблочные. Вторая половина годилась ему в пищу не больше, чем если бы они были с камнями. Голод внезапно придвинулся поближе. Он всё ещё обдумывал возможные причины того, за что его вселенная так ненавидит, когда на него свалилась слегка потрёпанная, но довольная как слон Хельга.

По дикой грифонше было видно, что лось оказался достойным противником, и не отдал рог без боя. Шкуру её украшали несколько небольших порезов со следами запёкшейся крови. Несколько перьев на груди отсутствовали, и одно из больших маховых перьев в крыле было сломано. В когтях она гордо сжимала рог.

— Сквии! – провозгласила Хель, плюхаясь на землю перед Всеволодом. – Криик! Ки-ки-СКВАВК!

Всеволод вздохнул и сгрёб испуганно вякнувшую местную в объятья, способные переломать кости. Он и сам испугался своей реакции, он даже не представлял, насколько за неё волновался, пока её снова не увидел. Хельга ещё несколько раз чирикнула, но не попыталась высвободиться. Вместо этого она ткнулась во Всеволода клювом и издала мурлычущий звук.

— Я же волновался, дурная ты голова! Ты и твой дурацкий героизм! Я знаю, что ты меня не понимаешь, но обещай, что больше никогда так не сделаешь! – всхлипнул он, роняя несколько слезинок ей на перья. Хель позволила ему ещё немножко побыть в растрёпанных чувствах, после чего без усилий выскользнула из его хватки. Она обнюхала рябиновые пироги, издала звук, как будто её тошнит, и ухватила яблочный. Откусив, она издала довольное «Криик!», вручила Всеволоду рог и улетела.

— И что мне теперь с ним делать? – почесал затылок нелетучий котоптах, запихивая оставшиеся съедобные пироги назад в сумку. В процессе он заметил, что пирогами содержимое сумки не ограничивалось. На дне лежал небольшой моток верёвки, сделанной из чего-то похожего на длинные волосы. Его как раз хватило чтобы привязать рог к лямке сумки. Идти сразу стало легче, так как рог уравновесил сумку. Остаток дня был скучен, а ночь – снова холодна.

На следующее утро он обнаружил, что Хельга снова вторглась в его логово, и похрапывала неподалёку, подложив сумку и рог под голову как подушку. Недалеко от него валялся изрядных размеров глухарь, уже остывший, но ещё вполне съедобный. Хель проснулась пока он ощипывал птицу, и с удовольствием прокомментировала процесс и его неуклюжесть своими криками. Когда он предложил ей половину глухаря, она внезапно посмотрела на него так, как будто он отрастил вторую голову. С испуганным «СКВАВК!» она выскочила из логова и исчезла.

— Хм, вот и проявляй после этого воспитание, — моргнул Всеволод, доедая птицу. – Надеюсь, она теперь не приведёт всё своё дикое семейство чтобы отомстить за поруганную девичью честь.

Разговоры с самим собой быстро вошли в привычку по мере продвижения на юг. В следующие несколько дней он несколько раз замечал Хельгу, но она больше не заходила в его логова, и пряталась, когда замечала, что он на неё смотрит. Она всё ещё время от времени подбрасывала ему птицу или зайца, хотя каждая следующая была живее предыдущей. К концу первой недели у него закончились пироги, а заяц, подброшенный ему на завтрак, оказался почти что неповреждённым. Заяц был несколько ошеломлён, и Всеволоду удалось его поймать, прежде, чем он успел сбежать. Хельга поздравила его громким криком, и снова исчезла. С этого момента она перестала носить ему еду, вместо этого спугивая в его направлении зайцев. Это сократило его рацион, потому что скорости догнать зайца ему всё ещё не хватало. С применением планирования охота стала легче, да и само планирование у него с каждым днём получалось всё лучше. К концу второй недели он уже почти смирился с зимним лесом. Да, там было холодно, и частенько голодно, но по крайней мере, он уже не был местом неминуемой смерти. И присутствие друга, пусть и такого стеснительного, как Хель, тоже было приятно.

А вот волки наоборот, были крайне неприятны. Они откуда-то появились к середине третьей недели. Лес к этому моменту поредел, и он полагал, что приближается к цели своего похода. На следующий день Хельга держалась к нему значительно ближе, не пытаясь пугать зайцев. Ночью они не давали ему заснуть своим воем. На следующий день они осмелели ещё больше, всё ещё не решаясь приблизиться, но явно слишком голодные, чтобы оставить его в покое надолго. В эту ночь Хельга в первый раз после инцидента с глухарём забралась к нему в логово. Стая шуршала вокруг ёлки, но ни один волк не решился залезть внутрь и напасть на пару дрожащих внутри без сна грифонов.

Первый волк попытался напрыгнуть на Всеволода, как только он сделал пару шагов от выхода из логова. Единственной ошибкой волка было то, что он забыл про Хельгу, уже успевшую взлететь. Несмотря на то, что она была чуть мельче волка, возможность напасть сверху позволила кошкоптице с лёгкостью вцепиться ему когтями в хребет прямо посреди прыжка, так что до Всеволода долетело уже бездыханное тело, ещё не сообразившее, что уже умерло. Остальная стая восприняла это как сигнал. Все пять оставшихся волков прыгнули одновременно. Хельга увернулась от одного, пропорола глубокую рану на морде второго, но третьему удалось ухватить её за крыло и сдёрнуть на землю. Паре, напавшей на Всеволода, повезло чуть больше. Первый вцепился зубами в его заднюю лапу, а второй содрал с него сумку. Взор Всеволода заволокло багровым от ярости и боли, он развернулся и вонзил когти в глаза волку, вцепившемуся ему в зад. К несчастью, шок заставил волка ещё сильнее сжать зубы, в то время как второй попытался ухватить его за переднюю ногу. Всеволоду удалось увернуться, но для этого пришлось отпустить первого волка, ослепшего, но ещё живого и не спешащего разжимать зубы. Второй снова бросился вперёд и вцепился в ту же лапу, что и первый. С двумя врагами в одном месте, Всеволоду удалось немножко перевести дух, насколько позволяла пара волков, пытающихся отгрызть ему ногу, поэтому он схватился за первое попавшееся, и обрушил его на голову одного из волков. Первое попавшееся оказалось трофейным рогом, и отчаянный удар оказался достаточно сильным, чтобы мгновенно прикончить того волка, в которого Всеволод не целился, заставляя его разжать челюсти и сползти на землю. Целился он во второго, ослеплённого. Рог он уронил, но ему удалось как следует нацелить когти, и их вполне хватило, чтобы отсечь волку голову одним ударом.

Осмотревшись, он обнаружил, что Хельга тоже справилась со своими противниками, но раны её при этом оказались куда более серьёзными. Было похоже на то, что волки не пытались её удержать, вместо этого нанеся ей множество длинных и кровавых порезов на боках и груди. Левое крыло её выглядело сломанным, а клюв был покрыт кровью последнего врага. Она попыталась слабо улыбнуться, но тут её глаза закрылись, и она сползла на землю без сознания.

==

Подорожника разбудил настойчивый стук в дверь. Он и в лучшие дни не был самым жизнерадостным единорогом, и это утро, или, как намекало солнце, заглядывающее в окно, этот полдень, не мог ничего по этому поводу предложить. Ритм стука в дверь идеально совпадал со стуком у него в висках, а события прошлого вечера в его памяти были достаточно туманны, чтобы без труда сопоставить симптомы с вызвавшей их причиной. Ему даже доктором не надо было быть, чтобы с этим справиться. Тем не менее, он был именно доктором, и стук скорее всего значил, что кто-то в городе умудрился достаточно пораниться, чтобы поднять его с постели и рискнуть его отложенным возмездием. Возмездие могло принимать самые различные формы – начиная от недели требований обращаться к нему по имени-отчеству, и заканчивая удалением зуба без наркоза. Ничто так не бесило доброго доктора, как симулянты. В этот раз, впрочем, всё указывало на то, что те, кого он обнаружил за дверью, симулянтами не были. Молодой грифоний котёнок, стучавший в дверь, был с ног до головы покрыт кровью, уже в основном засохшей, а на его задней части сжала зубы здоровенная отрубленная волчья голова. На его спине лежала грифонша постарше, покрытая страшными порезами, со сломанным крылом и без сознания. Маленький грифон держал в лапе большой лосиный церемониальный рог, тоже покрытый кровью и заляпанный чем-то, к чему Подорожник решил особо не присматриваться. Этим рогом он бесцеремонно долбил в дверь. Когда дверь открылась и из неё вышел единорог, котёнок поднял на него усталые глаза, вздохнул, пробормотал: «Ну что дальше, летающие коровы?», и потерял сознание.