Маленькие истории

Зарисовки настроения. Идеи, которым не стать полноценными рассказами.

ОС - пони Лайтнин Даст

Ложе для аликорна

Прилежная кобылка Твайлайт Спаркл дважды в месяц посещает Королевскую Кантерлотскую Библиотеку, чтобы набрать новых книг для своих исследований, поскольку ей уже не хватает библиотеки Понивилля. Но в последнее время она стала возвращаться с таким приподнятым настроением... и таким малым количеством книг.

Твайлайт Спаркл Принцесса Селестия Принцесса Луна

ТвайФлэш

Да ну вас всех к Дискорду. Я хочу писать ТвайФлэш, и я буду писать ТвайФлэш. И про любовь сопли с сахаром.

Твайлайт Спаркл Флеш Сентри

FO:E - Схватка в Разломе

Два курьера. Два пони, чьи судьбы неразрывно связаны. Два непримиримых врага. У них разные цели, разные идеалы - но общая история. Которая началась в Разломе. И там же закончится...

Принцесса Селестия Принцесса Луна ОС - пони

О монстрах и пони

Светлая и счастливая Эквестрия. Мир, в котором нет места чудовищам. Но, возможно, истоки этого мира лежат в совсем другой эпохе, когда светила двигались по своей прихоти, легенды жили и дышали, а магия не была подчинена пони. Кризалис родилась в эти давно забытые времена, еще не зная, какую роль ей предстоит сыграть, и какую цену она заплатит за это.

Другие пони ОС - пони Кризалис

О новый чудный мир!

Беда пришла в Эквестрию откуда не ждали. Новая правительница страны сделала всё что в её силах, но странный жемчужный туман оказался сильнее. И теперь у неё есть только один выход - спасти всех, кого ещё можно, уведя жителей страны в новый, неизвестный мир.

Рэйнбоу Дэш Флаттершай Твайлайт Спаркл Пинки Пай Эплджек Колгейт Сестра Рэдхарт Чейнджлинги

Любовь - это магия

Пинки случайно выпивает загадочное зелье в хижине Зекоры, от которого с ней начинают происходить крайне странные вещи...

Твайлайт Спаркл Пинки Пай Зекора

Будни самого бесполезного героя

Довакин, великий герой, спасший однажды свой мир, но отнюдь не лишённый тёмных черт характера, и самый обычный человек из мира Земли, не имеющий никаких особых способностей и талантов. Казалось бы, меж ними нет ничего общего. Но именно их связала судьба, забросив в похожий на сказку мир, в котором дружба - это магия, а добро всегда побеждает зло. И теперь судьба этого мира зависит от них. Удастся ли добру победить и на сей раз?

Рэйнбоу Дэш Флаттершай Твайлайт Спаркл Рэрити Пинки Пай Эплджек Спайк Принцесса Селестия Принцесса Луна Другие пони

Ложный аликорн

На скале, нависающей над океаном, Сансет Шиммер задают важный вопрос: - Наши маленькие пони. Наше королевство. Как всегда, они процветают и живут в мире, не так ли, принцесса Сансет?

Сансет Шиммер

Самая верная и надежная

Эпплджек просыпается однажды серым холодным утром с осознанием того, что жизнь ее приняла неприятный для нее оборот: позволив себе хотя бы в мелочах пренебречь заветами отца, она в итоге столкнулась с последствиями.

Эплджек

Автор рисунка: BonesWolbach

Оставшееся время

Она стремительно неслась сквозь небо, ветер — в гриве и ушах — холодный, волнующий. Резко меняя траекторию, она уворачивалась от набегающих облаков. Крылья поднимались и опускались мерно и мощно, без намека на дрожь.

Она перепрыгнула одно из облаков и, сделав бочку, нырнула под следующее, кончиками крыльев едва касаясь пушистой поверхности.

«Да!» — Закричала она, не в силах сдерживать восторг.

Она была сильной и юной — на пике своей формы. Ничто не могло остановить ее; ничто и никогда не смогло бы остановить ее!

Она провалилась ниже и пошла над самой землей, ветер из-под крыльев обдавал длинные травы поля, над которым она неслась. Поле уступило место озеру и она спустилась еще чуть ниже, позволив правому копыту разрезать зеркальную поверхность, что отражала солнце над головой. Две волны, разбежавшиеся под углом, тут же смазали отражение и расплескали его на осколки, рябью пустив водную гладь.

И таков был мир — яркий и ясный; и она остро переживала его.

Медленно она открыла усталые глаза. Тусклый свет, бивший в лицо из щели между занавесками, был неприятен, потому она снова зажмурилась.

Было ровно девять тридцать две. Она всегда вставала в это время — не раньше и не позже. И неважно, дождь за окном или ясно, — всегда было ровно девять тридцать две.

Она снова осторожно разлепила веки, приноравливаясь к приглушенному солнечному свету после двенадцати часов сна. Старым глазам требовалось время, чтобы приспособиться. Она никогда не хотела просыпаться; вместе с пробуждением наступал новый день, а с ним приходила приевшаяся рутина.

Она поймала себя на том, что разглядывает спиральный узор на белом потолке. Все спирали заворачивались ровно на двести тридцать градусов, — все, кроме одной: та заворачивалась на двести двадцать девять градусов.

Минут десять она разглядывала спирали, гадая, что было в голове у автора этого незамысловатого решения, которое она находила столь мучительным. Когда ее внутренние часы пробили девять сорок две, она выкинула спирали из головы и медленно села — в спине хрустнуло, а кости заныли.

Кровать стояла в дальнем углу прямоугольной комнаты и была одноместной; изголовьем и правой стороной она была придвинута к стенам: так, чтобы в случае беспокойного сна было меньше шансов с нее упасть. Кровать была дешевой: скрипучий матрас на пружинах, поверх него — два слоя ортопедического матраса. К кровати прилагалась подушка из полиэстера и хлопковое покрывало. Шерстяное одеяло было сложено в ногах — это если ночью станет холодно.

Осторожно она скинула хлопковое покрывало и свесила задние ноги влево. Она отлично знала расстояние от кровати до пола, поэтому ее копыта лишь легонько коснулись мореного кедра. Она слегка вздрогнула, когда переместила часть веса назад — так, чтобы потом можно было наклониться вперед и спустить передние копыта на землю. Деревянный пол под ней заскрипел, поскольку не был как следует выставлен на лаги.

Она немного постояла на месте, давая суставам привыкнуть к ее весу. Потом поочередно поподнимала ноги, проверяя, что связки и мышцы все еще способны держать нагрузку. Глянула на настенные часы — девять сорок четыре.

Как обычно, она быстро огляделась. Краска на стенах была чуть темнее ее шерсти. На дальней стене висел потускневший плакат с «Wonderbolts». Она помнила, что отдельно просила, чтобы комната была голубой, но не помнила, когда это было.

Без какой бы то ни было спешки она прошла через комнату — мимо деревянного стола, на котором валялись брелоки, — к настенному зеркалу.

Из зеркала на нее глянула старая поняша. Ее когда-то яркая небесно-голубая шерсть выцвела и поредела на груди и плечах. Радужные грива и хвост все еще помнили былое великолепие: красный все еще был красным, зеленый — зеленым, фиолетовый — фиолетовым, а синий — синим. Оранжевый выглядел во многом оранжевым, а желтый был в какой-то степени желтым. У губ сложились мимические морщины от частых улыбок — пусть она больше и не улыбалась.

Каждый день она изучала себя, подмечая мельчайшие детали, и каждый день она находила, что изменяется все больше и больше. Вначале это была седина у основания хвоста и гривы. Потом седина распространилась на лицо и ноги и ручейками пошла по спине и бокам. Она сильно расстроилась, когда седина стала пробираться в желтый цвет гривы. Ей всегда нравился желтый, он был ярким, как солнце.

Медленно она расправила крылья и это движение заставило ее вздрогнуть: вытянулись задеревеневшие мышцы. Она вздохнула и звук получился хриплым. Она давно не прихорашивалась, здесь не было в этом нужды. Перья, бывшие когда-то столь прекрасным, теперь потускнели, их когда-то яркий блеск пропал.

Она отвернулась от зеркала, не желая более выносить столь скорбное зрелище, и в поисках чего-нибудь более жизнеутверждающего прошла через комнату к окну. Занавески были фиолетовыми; сделанные из шелка, они свисали с деревянного карниза, который одна из медсестер соблаговолила смастерить из старого стола, который остался после того, как умер кольт из бокса напротив.

Встав на задние ноги, она раздвинула занавески и водрузила передние копыта на длинный подоконник. Солнце позднего утра омыло комнату, заиграло теплыми лучами на ее поношенной шерстке. Иногда ей нравилось воображать, что за окном раскинулось поле с травами, или облака — слой за слоем за слоем облаков.

Сегодня она не стала представлять себе поле или облака. Сегодня она смотрела на то, что было — на улочку где-то на задворках Поннивиля. Когда-то она знала, как она называется, но теперь уже вспомнить не могла. Временами она смотрела из окна и надеялась, что пони-будь решит прогуляться по этой заброшенной улице, но там редко кто ходил.

Она закрыла глаза, подставляя лицо солнцу. Солнце — это здорово. Она бы поворчала сама себе про замок на окне, который отгораживал от нее солнце и ветер, но она уже много раз так делала.

В дверь постучали — мучительно громко в утренней тишине:

— Мисс Даш, вы проснулись?

Она вздохнула, прижав уши:

— Разумеется я проснулась, — голос старчески скрипнул.

Стукнула щеколда и дверь приоткрылась, верхняя петля завизжала; а ведь она уже шесть раз просила ее смазать. Белая земная поняша вошла в комнату — алая грива стянута в хвост. На лице улыбка — натянутая и ненастоящая.

— Снимите улыбку, — раздраженно попросила Рейнбоу Даш, — улыбайтесь только тогда, когда вам этого хочется.

Медсестра с виноватым видом поклонилась:

— Простите, мадам. Нас просят улыбаться, чтобы пациентам было приятно.

Рейнбоу спустила ноги с подоконника и повернулась к поняше:

— Я все еще в состоянии осознавать происходящее. Ваше поведение оскорбительно.

— Простите, мадам. — Снова поклон.

Рейнбоу не очень-то нравилась эта новая сиделка. Сестра работала здесь уже неделю, но все еще не могла запомнить привычки пациентов.

— И прекратите называть меня «мадам». — Она смягчила тон, заметив, что поняша стала нервничать. — Пожалуйста, называйте меня просто Рейнбоу.

— Хорошо, ма… — Она оборвала себя. — Хорошо, Рейнбоу. — Поняша собралась и заговорила уже более уверенно. — Думаю, вы понимаете, что я здесь для того, чтобы сопроводить вас в столовую на завтрак.

Рейнбоу застонала и мотнула головой, пытаясь убрать с лица непослушный локон. Движение получилось медленным и слабым, локон остался на месте. Здорово смущенная, она убрала локон копытом.

— Да, я все понимаю. — Она бросила на поняшу быстрый вгляд. — Идем.

— Вы… — Сиделка глянула озадаченно. — Вы уверены, что вам ничего не надо с собой взять?

Рейнбоу прянула ушами и устало посмотрела на нее:

— Я не отношусь к тем маразматичным поняшам, вместе с которыми следует таскать систему жизнеобеспечения. А теперь идем. — И она направилась к двери, стараясь не вздрагивать каждый раз, когда ее левая нога касалась пола — та, которая болела непрерывно, больше, чем остальные.

Поняша покачала головой, вышла вслед за Рейнбоу в узкий коридор и закрыла за собой дверь. Рейнбоу попыталась было взять бодрый темп, но поняла, что сердце и легкие придерживаются другого мнения касательно ее возможностей, и сбавила обороты. Белая поняша все это время шла рядом.

— Мисс Рейнбоу? — Через какое-то время подала она голос.

Рейнбоу глянула на нее искоса:

— Да? — В голосе самая малость заинтересованности.

Ей нравилось считать, что то, как она обращается с поняшей, — своего рода посвящение, но все равно мысль, что получается слишком сурово, не оставляла ее.

— Почему вас необходимо сопровождать по зданию?

Они прошли мимо пошатывающейся старой поняши, которая прибыла только вчера. Рейнбоу кивнула ей, но та не ответила. Рейнбоу вздохнула.

— Просто кажется, что вы… — Сестра запнулась, подыскивая слова.

— Просто обычная старушка? — Подсказала Рейнбоу.

Поняша подняла было голову, чтобы кивнуть, но быстро опомнилась и слегка покраснела:

— Ну, вроде того… так зачем вам нужен сопровождающий?

Она честно старалась.

Рейнбоу разрешила крохотной ухмылке появиться на своем лице:

— Потому, что я попалась. Прошло ровно шесть месяцев и пятнадцать дней, как я сбежала.

Поняша глянула искоса:

— Сбежали?

— Ну ладно, не так уж чтоб и сбежала. — Рейнбоу пожала плечами. — Охрана у главной двери заснула, я проскользнула мимо… я тогда еще могла двигаться быстрее. Охрана же здесь соответствующая. — Она цинично усмехнулась. — Дело ведь в чем, если я сумею выбраться и поранюсь или погибну, — виноват будет приют.

— Меня нашли в парке… и с тех самых пор не сводят глаз. — Интонации Рейнбоу стали мрачнее. — Как бы мне ни было неприятно это признавать, но я не могу о себе позаботиться. Я не могу перемещаться без посторонней помощи… и у меня нет никого, кто мог бы мне помочь.

Рейнбоу обнаружила, что ей трудно говорить безэмоционально. Она очень давно об этом не говорила; в основном потому, что никогда и не хотела об этом говорить.

— Я просто неправильно жила; я никогда не загадывала. И вот теперь я здесь… должна быть здесь. В тюрьме, где охранникам платят, чтобы они улыбались и делали вид, что я им нравлюсь — вместе с пятьюдесятью такими же маразматиками.

Поняша нахмурилась:

— Но мис… — Она оборвала себя. — Но Рейнбоу, вы не кажетесь мне маразматичной.

Закрыв глаза, она медленно качнула головой:

— Еще нет, но я чувствую, что этот момент близок. Иногда я даже чувствую его — хаос, притаившийся в моем затылке. Придет день и я обнаружу, что потерялась. Я буду смотреть на дверь и мне придется вспоминать, как ее открыть, или мне придется подумать, прежде, чем вслух назвать свое имя. — Рейнбоу поняла, что моргает чаще, чем обычно, и молча выругалась. — Я потеряю себя и это теперь лишь вопрос времени.

Сиделка не нашла, что ответить. Лишь молча шла рядом с Рейнбоу, которая тоже когда-то была юной, да изредка на нее поглядывала. Скоро они перешли из узкого коридора в коридор пошире, который вывел их к двойным дверям. Поняша открыла их для Рейнбоу и та проследовала в столовую.

Из всего, что за последнее время приходилось слышать Рейнбоу, звуки в столовой больше всего напоминали шум. Непрерывное клацание столовых приборов о пластиковые тарелки и приглушенные голоса обитателей приюта, которые с интересом обсуждали скучнейшие в мире вещи.

Сегодня давали запеканку — как и каждый четверг.

Пока Рейнбоу хромала через столовую, сестра шла рядом. Рейнбоу хотелось сказать ей что-нибудь, прогнать ее прочь, но она понимала, что это совершенно бессмысленно. Она заняла очередь за зеленой поняшей в инвалидном кресле, которое толкала розовая медсестра. И, конечно же, они выбирали еду не спеша. А она уже чувствовала, что ноги подгибаются. Страшно хотелось снять с них нагрузку, но в то же время и сдаваться не хотелось. Когда-то она была способна летать на околозвуковых скоростях, а теперь… теперь не могла простоять на ногах больше десяти минут — чтобы ноги при этом не начали подкашиваться.

После ожидания, показавшегося вечностью, чуть более молодая поняша перед ней определилась со своей едой, ей выдали поднос, и она забрала его.

Служащая на раздаче нетерпеливо подняла черпак, едва Рейнбоу встала перед ней. Вздохнув, Рейнбоу указала на наименее отвратительно выглядящую емкость, заполненную беловато-зеленой массой, из которой торчали неровно нарезанные огрызки морковки и сельдерея. Запеканку все это напоминало весьма отдаленно.

Поняша пододвинула Рейнбоу поднос и та взяла его зубами.

Сестра шагнула к Рейнбоу:

— Давайте я помогу вам с…

Поскольку рот у нее был занят, Рейнбоу лишь сверкнула на нее глазами.

Они оставили апатичную поняшу на раздаче за спиной и отправились к одному из незанятых столов в центре столовой. Рейнбоу поставила поднос и сестра устроилась рядом.

— Прекратите, — попросила Рейнбоу и ее голос скрипнул больше, чем ей того хотелось. — Идите сядьте со своими товарищами. Я никуда не денусь.

Сестра глянула на угловой стол, где сотрудники приюта что-то оживленно обсуждали. В ее глазах вспыхнули лампочки, она повернулась к Рейнбоу:

— Спасибо.

— Ну вот, уже начинаете понимать. — Рейнбоу помахала копытом. — Идите развлекайтесь.

Поняша с энтузиазмом отправилась к угловому столику, и Рейнбоу снова глубоко вздохнула. Поскольку ничего другого не оставалось, она уткнулась в свою еду, которая на вкус напоминала перемолотый картон, заправленный чесночным соусом. Предполагалось, что картон полезен для здоровья, но вот чего никто не понимал — так это что поедание целлюлозы со вкусом еды плохо сказывается на рассудке.

Она засунула в себя примерно половину этой как бы еды, когда на поднос упала чья-то тень. Рейнбоу подняла взгляд и обнаружила перед собой оранжевого кольта с крупными зубами, который устроился за ее столом. Его грива была редкой и сильно побита сединой, а лицо — изрезано мимическим морщинами. Вдобавок ко всему очки вдвое увеличивали его зеленые глаза.

— Наше вам! — Жизнерадостно выдал кольт и получилось у него это с присвистом.

Рейнбоу некоторое время задумчиво на него смотрела, склонив голову набок:

— Привет?

Кольт стукнул копытами по столу и закатил глаза:

— Просто увидел, что ты тут сидишь одна и подумал, что, наверное, тебе бы хотелось с кем-нибудь поговорить.

Рейнбоу пожала плечами:

— Я неразговорчивая.

— Ну и зря. Ты попробуй. — Он нахмурился, когда она промолчала. — Слушай, ты единственная поняша из всех, кого я видел, кто раскрашен как радуга.

Она кивнула:

— Спасибо… когда-то я этим очень гордилась.

Кольт наморщил лоб и соорудил лицо, ясно говорящее, что ему несколько не по себе:

— По-моему, ты подавлена.

Рейнбоу вместо ответа прижала уши.

Кольт тепло на нее посмотрел:

— Да ладно, брось. У поняшей вроде нас с тобой не так уж много времени осталось. Бери, что есть, и живи с улыбкой. — Он на мгновение задумался. — Вот что я тебе скажу. Когда я начну угасать, а я знаю, что это будет скоро, я напоследок наведу шороху. Я в последний раз сделаю то, что мне нравилось больше всего; ну, или умру, пытаясь это сделать.

Рейнбоу кивнула:

— Достойная цель.

Он опустил голову к самому столу и перешел на громкий шепот:

— Но сделаю я это совсем скоро. Меня либо ноги подведут, либо транзисторы в голове выгорят — это все вопрос времени.

Рейнбоу заинтересованно прянула ушами:

— И что ты собираешься сделать?

Расплылся в улыбке:

— Я собираюсь в последний раз повидать Кантерлот… возьму себе выходной, навещу знакомых. Понимаешь же, поняшам без семьи и друзей приходится очень туго: приют нас не отпускает, чтобы мы не влипли. Они оберегают нас и действуют от чистого сердца, но они медленно убивают нас — вот чего они не понимают.

И Рейнбоу не могла не согласиться. Она хотела снова побегать, повидать город. Иногда сестры получали специальное разрешение и выводили жильцов наружу, но это случалось очень нечасто. С последней такой вылазки прошли месяцы, но даже тогда она всегда была под присмотром и ей так настойчиво предлагали ненужную помощь, что она хотела переломать им ноги.

— Ты ведь понимаешь меня, правда? — Спросил кольт и его голос дрогнул от возбуждения.

Она кивнула, пряча улыбку в уголках губ.

Его увеличенные очками глаза вспыхнули:

— Превосходно! — Он огляделся. — Могу я рассчитывать на твою помощь?

На секунду она задумалась, прикидывая, что он имеет в виду под словом «помощь»:

— А что нужно?

Поспешно он опустил передние ноги под стол и толкнул под ним черный шар, сделанный из папье-маше:

— Я пойду к двери вон там, — он указал на пожарный выход из столовой. — И когда я пройду половину пути, я хочу, чтобы ты потянула веревку и бросила его.

Рейнбоу нахмурилась:

— А что это?

— Одна из этих дымовых бомб, с которыми играют жеребята. Подобрал несколько месяцев назад во время самоволки в город. С тех пор с меня глаз не спускают и у меня не было вариантов снова промыться. — Он помолчал, глядя на нее умоляюще. — Ты поможешь мне?

Она цокнула языком и попыталась сделать вид, что ей вовсе не хочется закричать «да!» во все горло. Ближе этого к приключению она не подбиралась с… Грусть уколола ее. Она не могла вспомнить, когда последний раз делала что-нибудь захватывающее.

— Конечно, — сказала она, принимая черный шар.

Кольт заулыбался и хихикнул, с маниакальным видом потирая копыта:

— Замечательно! Спасибо тебе, мой цветастый друг.

Он с трудом встал и пошел прочь, неуклюже лавируя между столами, и Рейнбоу поняла, что у него повреждено бедро. Она смотрела на него, полностью забыв про еду. Потом нашла веревочку на устройстве и обмотала ее вокруг копыта.

Кольт оглянулся и кивнул. Тогда она дернула веревку и изо всех сил бросила мяч в центральный проход. Раздался громкий хлопок, послышалось шипение и черный дым стал заволакивать столовую. Поняши, ворча и негодуя, принялись расползаться к стенам. Персонал выпрыгнул из-за своего углового столика и бросился к источнику дыма — тревога и растерянность на лицах. Рейнбоу заулыбалась.

Где-то в здании зазвенел сигнал тревоги и серия едва слышных «пссст» прокатилась под потолком, когда активировались брызговики системы пожаротушения. Рейнбоу стремительно схватила пустой поднос с ближайшего стола и подняла его над головой, чтобы не намокнуть; раньше мокнуть было весело, теперь же сушка шерсти и гривы была мучением.

Она улыбалась, глядя, как старики и персонал шумят в растерянности. Ей было немного жаль одного кольта, который поскользнулся на мокром линолеуме и грохнулся на бок с хрустом, от которого свело зубы. Было бы смешно, если бы она в точности не знала, насколько это больно.

Прошло пять минут, прежде чем брызговики выключились, и еще семь, прежде чем вырубили сигнал тревоги. Ее хвост слегка намок, а также копыта и некоторая часть спины, в остальном же теле осталось приятное ощущение сухости. Было бы где-нибудь облако, чтобы прикорнуть на нем, и он бы с удовольствием вымокла вся, а солнце бы подсушило шерстку.

Она довольно быстро вытащила из толпы свою сиделку; белая поняша осторожно лавировала между жильцами и служащими. Ее мокрая грива прилипла к шее и лицу, а раздражение сквозило в каждом движении.

Она даже не потрудилась нацепить улыбку:

— Мне надо отвести вас в вашу комнату. Пошли. — Поняша дернула хвостом, приглашая Рейнбоу следовать за ней.

— Мне жаль, что ваш завтрак был испорчен. — Рейнбоу чувствовала себя немножко виноватой. Она была рада, что смогла помочь оранжевому кольту выбраться, но цена, которую жильцы в столовой за это заплатили, получалась великовата.

Обратно в ее комнату они шли даже медленнее, чем раньше. Топот копыт нагнал их там, где широкий коридор переходил в узкий.

— Блоссом! — Прокричала желтая поняша, ловя дыхание, пока сила тяжести тормозила ее около белой медсестры. — Бад потерялся. Весь персонал ищет его, но никто не знает, где он.

Белая поняша нахмурилась:

— Ну, а что мы… — начала было она, но желтая поняша уже сорвалась с места.

— Общий сбор в гостинной через пять минут! Оплата в двойном размере! — Прокричала она через плечо.

Рейнбоу заметила, что глаза сестры стали квадратными при мысли о двойной оплате. В растрепанных чувствах она повернулась к Рейнбоу:

— Вы сами дойдете до своей комнаты?

Рейнбоу кивнула, старательно давя озорную улыбку:

— Да, конечно.

Сестра заулыбалась — на этот раз искренне:

— Спасибо, мисс Рейнбоу! — Она резво вертанулась на одном копыте и дернула с места во весь опор вслед за остальными поняшами.

Рейнбоу проводила взглядом сиделку, прежде чем направиться дальше по коридору к своей комнате, не до конца уверенная в том, что собирается сделать. Если она и теперь попадется, ее уже никогда не выпустят из поля зрения. Наверное дойдут даже до того, чтобы запереть ее в комнате и повесить бубенцы на шею. Но все-таки — когда еще выпадет такой шанс?

Она попыталась отбросить эти мысли: те дни кончились. Будет лучше, если она просто сядет ровно и будет доживать то, что осталось от ее жизни.

— Поняшам вроде нас с тобой не так уж много осталось, — прозвучал в ее голове голос старого кольта.

— Нет, — пробормотала она, — нет, это не так.

— Когда я начну угасать — а я знаю, что это будет скоро — я под конец наделаю шороху. Я в последний раз сделаю то, что мне нравилось больше всего; ну, или умру, пытаясь это сделать.

— Нет, — сказала она уже громче. Это было неправильно. Не могло быть правильно.

Сердце колотилось в груди, изматывая ее, от тахикардии кружилась голова. Боль в суставах стала отчетливее и нескончаемая растерянность, высверливающая дыры в сознании, напомнила о себе из затылка.

— Но сделаю я это совсем скоро. Меня либо ноги подведут, либо транзисторы в голове выгорят — это все вопрос времени.

— Нет! — Она стукнула передними копытами по полу и два болезненных разряда прошили ее от плеч до мозга. Впервые за годы она почувствовала, как подступают слезы, и попыталась не давать им волю.

— Не может быть, что уже пора! — Закричала она в пустоту, и голос подвел ее. — Она ведь была такой короткой!

Что-то щелкнуло в ее голове. Медленно она повернулась, усталые глаза отыскали дверь с табличкой «лестница». Добрых две минуты она разглядывала дверь, пока разум отчаянно сражался сам с собою. Наконец одна из сторон победила и Рейнбоу направилась к двери, ноги несли ее так, как многие годы назад несли крылья.

Смерть шла за ней. Она чувствовала это. Сколько ей оставалось? В лучшем случае пару лет?

Она открыла дверь на лестницу и поставила ногу на первую ступень — тело едва заметно возмутилось.

Мысль была страшной — смерть. Был страх смерти, да, но что пугало еще больше — неизвестность. То, что ждало ее впереди, — было совершеннейшей загадкой. Встретится она со своими давно ушедшими друзьями, которых не видела, кажется уже целую вечность? Или смерть станет просто концом, вечностью пустоты? Была ли у поняшей душа или они просто животные и разум — это единственное, что у них есть? Ей хотелось верить, что когда она умрет, ее душа переместится в лучшее место, что она будет рождена заново, и тело будет — как на пике ее формы. Но были и сомнения, разрывающие, пожирающие эту надежду. Мысль о том, что смерть — это финал, последнее, что она испытает перед тем, как прекратит свое существование, была страшнее всего, с чем ей довелось столкнуться за свою столь короткую жизнь. Кажется, жизнь промелькнула так быстро. Еще вчера она была жеребенком, мечтавшем о славе и о том, как она присоединится к «Wonderbolts». Затем она была взрослой, живущей своей взрослой жизнью и работающей в службе погоды. Сейчас все это выглядело далеким ласковым сном и она хотела, чтобы можно было заснуть и снова все это пережить. Переживать все это целую вечность.

Она не знала, сколько времени потребовалось на то, чтобы подняться на последний, пятый этаж, но когда она шагнула на верхнюю ступеньку — ноги горели огнем, а сердце стучало на пределе возможностей.

Благодаря невероятно счастливому стечению обстоятельств навесной замок на двери служебного выхода на крышу оказался незакрыт. Рейнбоу стянула его с дужки и толкнула дверь.

Теплый солнечный свет обласкал ее голову и спину, согревая ослабшие кости. Легкий ветерок разгладил редеющую гриву, слаженно работая вместе с солнцем над ее шерсткой.

Может, смоло-гравийная крыша и не была облаком или травой, но открытое пространство все-таки наполнило ее радостью.

Медленно она пересекла крышу: ноги все еще возмущались подъемом по лестнице. Дойдя до края, она остановилась: передние копыта прямо у обрыва, где кончалось здание и начинался воздух. Город Поннивиль виднелся вдали — теплый и уютный в полуденном солнце. Внизу в обе стороны убегала улочка, название которой она не могла вспомнить. А где-то далеко был парк, тот самый в котором она так хотела бы сейчас отдыхать с друзьями, которых больше нет.

— Эй! — Крикнул кто-то с улицы, голос чуть приглушен. — Что там делает эта поняша?

— Где — там? — Спросил другой голос, явно принадлежащий кобылке.

Рейнбоу не стала даже смотреть в их сторону. Она смотрела вперед, сознанием плывя далеко в голубой бездне.

Она расправила свои задеревеневшие крылья — связки изношены, мышцы ослабшие и затекшие. Из крыльев выпало перо и затанцевало в воздухе, радостно кружась, — вниз, вниз, вниз. К далекой земле.

«Я в последний раз сделаю то, что мне нравилось больше всего; ну, или умру, пытаясь это сделать».

— О боже! — Раздался крик откуда-то снизу. — Это же Рейнбоу!

Сиделка, которую она обманула.

— Рейнбоу! — Отчаянно кричала поняша. — Что ты делаешь?!

Доктор сказал ей, что крылья больше никогда не поднимут ее, что они ослабли; сейчас это не имело никакого значения.

Она загарцевала: страх и адреналин впервые за многие годы снова захлестывали сознание. Пришло время. То, что происходило внизу — было неважно. Пришло ее время, наступило ее время. Они кричали и звали ее, но едва ли она слышала их.

Осталась только она. Они уходили одна за другой, оставляя ее, и каждый раз она была рядом, и теперь осталась только она. Это было ради нее, ради всех них… ее друзей.

Она подняла переднюю правую ногу и выставила ее в бездну перед собой. Крепко зажмурилась и — впервые с того рокового дня, когда последняя из них оставила ее — на ее лице появилась настоящая улыбка.

— В последний раз. — Прошептала Рейнбоу, голос неотличим от дыхания ветра.

Собрав все свои силы, она оттолкнулась задними ногами.

И взмыла в воздух.

Комментарии (19)

+1

Просмотри текст еще раз. Нашел по крайней мере один гуглотранслейтовский надмозг. Написано "промыться", хотя по смыслу должно быть "смыться"...

Drunken Unicorn
#1
-2

Drunken Unicorn, если вы не умеете в стилизацию и переводы, пожалуйста, не лезьте с советами. Ладно?

Celeste.Appletree
#2
0

Расплакалась...

Эль Тат
#3
0

Сдается мне, Drunken Unicorn не так уж неправ.

Перевод: "С тех пор с меня глаз не спускают и у меня не было вариантов снова промыться."
Оригинал: "They’ve been watching me since, an’ I haven’t had a chance to try it again."
Как я понимаю, вариант "промыться" здесь возник от сочетания "стариковской больничной процедуры" и способа, которым герой воспользовался, чтобы сделать ноги? В таком случае смыться, имхо, все равно легло бы в строку ровнее.

Как бы то ни было, фик классный. Особой надмозговости в переводе нет, хотя побетить все равно не мешало бы, чтобы не было пассажей типа "Ее хвост слегка намок, а также копыта и некоторая часть спины". Я молчу про синтаксис, но "некоторой частью" может быть, допустим, часть времени (хотя даже в этом случае обычно "несколько времени" употребляется), если текст стилизован под викторианство; но тут явно не оно. Еще это может быть относительно оправдано, хоть и кривовато, если автор так эвфемизировал задницу, но "back" в значении "спина" употребляется все-таки гораздо, э, чаще.

doppelganny
#4
0

>> вариант "промыться" здесь возник от сочетания "стариковской больничной процедуры" и способа, которым герой воспользовался, чтобы сделать ноги

нет. слово "промыться" легло как способ отыграть манеру старика говорить в оригинале. и я считаю, что слово "промыться" здесь удачнее подросткового "смыться".

>>Я молчу про синтаксис,

если у вас есть претензии к расстановке знаков препинания, давайте обсудим. не вопрос.

>>чтобы не было пассажей типа "Ее хвост слегка намок, а также копыта и некоторая часть спины"
"Her tail had gotten a little wet, along with her hooves and some of the hair on her back"
рейнбоу держит передними копытами поднос над собой. поднос закрывает голову и часть спины. соответственно, намок хвост и (незакрытая) часть спины. именно это и сказано.

поскольку оно выдано сухо в англоязычном варианте, точно так же переведено на русский.

вопросы?

>>если текст стилизован под викторианство

текст по форме изложен максимально близко к тому, как он был написан по-английски. и были предприняты нефиговые попытки сохранить "настроение" текста — с отыгрышем манеры говорить, порядком слов и механическим перечислением предметов/событий.

Celeste.Appletree
#5
0

Прослезился...

Bf109
Bf109
#6
0

"Hurriedly, Rainbow grabbed up an empty tray from the table beside her and held it over her head to avoid getting wet" ("Рейнбоу стремительно схватила пустой поднос с ближайшего стола и подняла его над головой, чтобы не намокнуть") — поднос был поднят над головой, не над спиной, и та легко могла намокнуть. Но, допустим, вы истолковали эту "спину" как зад (к чему я по-прежнему не вижу особых предпосылок, но пусть); написать об этом по-русски стоило бы по-другому. Часть спины не бывает "некоторой", даже если это зад, и даже если в предложении присутствует "some", относящееся, впрочем, к количеству шерсти, а не к деликатности части тела, на которой она растет. Так что здесь лучше использовать "нижнюю часть спины", например, коли вам так нравится идея с задницей.

---> претензии к расстановке знаков препинания. ---> Претензии есть к синтаксису, а не к пунктуации. В этом предложении — извольте:
"Ее хвост слегка намок, а также копыта и некоторая часть спины, в остальном же <...>"
К чему здесь эта конструкция в середине, созданная, судя по всему, только для того, чтобы нести в себе еще два подлежащих? Копыта, часть и хвост — неоднородны, но относятся к одному и тому же сказуемому (намок), и, разумеется, несогласованы с ним, это в данной ситуации и невозможно; но они здесь есть, да еще и введены таким странным способом. "А также" в середине предложения и без того отдает канцеляризмом, но в сочетании с несогласованностью, которую вся конструкция только подчеркивает, ощутимо причиняет боль мозгам.

Промыться — очиститься мытьем (на больничном жаргоне в том числе — очистить кишки при помощи клизмы). Скажи это оригинальный персонаж — допустим. Но как это может более соответствовать понятию "побега", когда герой произносит "I haven’t had a chance to try it again"? В "смыться" есть компонент "воды", при помощи которой убегает герой. Это не подростковый сленг, это сниженно-разговорная лексика, пришедшая из воровского жаргона. Старик так же может ее использовать, как и молодой.

---> были предприняты нефиговые попытки сохранить "настроение" текста — с отыгрышем манеры говорить, порядком слов и механическим перечислением предметов/событий. ---> Это очень хорошо, но порядок слов и словесных конструкций при переводе не всякий раз непременно следует сохранять буквально, — все-таки только в тех случаях, когда от этого не страдают законы "второго" языка. Промт тоже переводит все слова подряд, но художественный текст на выходе не всегда получается.

doppelganny
#7
0

>>лучше использовать "нижнюю часть спины"<<

нижняя часть спины есть у прямоходящих. у коней спина более-менее горизонтальна. я не могу говорить о нижней части горизонтальной спины коней. даже в случаях, когда эти кони передними копытами держат над головой подносы.

>>поднос был поднят над головой, не над спиной<<

я не знаю, как в вашем мире, а в моем существа поднимают над головой предметы с целью максимально под ними укрыться. существа, прикрывающие строго голову и оставляющие все остальное мокнуть, у нас считаются слабоумными. рейнбоу в сабже не слабоумна. ок? и подносы бывают разных размеров. так, между нами.

>>Часть спины не бывает "некоторой"<<

бывает. и я искренне не понимаю вашу аргументацию. неудачное слово? да, допускаю. явное "так не говорят"? враки!

>>коли вам так нравится идея с задницей<<

идею с задницей подняли вы, не я. и активно продвигаете эту идею тоже вы.

>>К чему здесь эта конструкция в середине, созданная, судя по всему, только для того<<

присоединительные конструкции я могу вставлять куда захочу и как захочу. и цель предельно ясна: интонационное выделение и короткий, штрихом, сдвиг описываемого образа, после чего — продолжение фразы. предложение было построено так сознательно, и мне очень жаль, что оно причиняет вам боль =)
>>Промыться — очиститься мытьем<<

я обратно же очень сожалею, что у вас столь ограничен опыт в общении с этим словом. все последующие ваши выкладки по этому поводу остро пахнут софистикой и спгсом терминальной стадии. остановимся потому на декларативном "промыться" — это как "смыться", только свежее и клевее.

>>когда от этого не страдают законы "второго" языка<<

законы языка перевода не страдают. вам кажется.

Celeste.Appletree
#8
0

--->рисоединительные конструкции я могу вставлять куда захочу и как захочу. и цель предельно ясна: интонационное выделение и короткий, штрихом, сдвиг описываемого образа, после чего — продолжение фразы. предложение было построено так сознательно, и мне очень жаль, что оно причиняет вам боль ---> несогласованность не добавляет никаких эмоций, кроме фейспалма читателю, увы. Вставлять вы можете что хотите и куда хотите, конечно — просто текст становится хуже, потому что нарушать правила русского языка можно только при идеальном их знании ради языковой игры, и то бывают неудачные случаи.

---> я не знаю, как в вашем мире, а в моем существа поднимают над головой предметы с целью максимально под ними укрыться. существа, прикрывающие строго голову и оставляющие все остальное мокнуть, у нас считаются слабоумными. рейнбоу в сабже не слабоумна. ок? и подносы бывают разных размеров. ---> а вот это домыслы. Подняла над головой, сказано у автора, "held it over her head". Он мог бы быть размером с дом, — только автор не сказал об этом, стало быть, это обычных размеров поднос.

--->я не могу говорить о нижней части горизонтальной спины коней. даже в случаях, когда эти кони передними копытами держат над головой подносы. ---> так выберете иную замену, если хотите, но нет, "некоторая часть" в отношении "спины" не употребляется, и тут виноват не мой маленький словарный запас. По корпусу проверьте.

---> ограничен опыт в общении с этим словом. все последующие ваши выкладки по этому поводу остро пахнут софистикой и спгсом терминальной стадии. остановимся потому на декларативном "промыться" — это как "смыться", только свежее и клевее. ---> определение из словаря — спгс? Однако.

Мне нелюбопытна софистика. Мне хочется, чтобы текст был лучше, потому что в оригинале он хорош. Почему вы в штыки воспринимаете аргументированные попытки помочь исправить проблемы с переводом? Откуда этот бугурт?

doppelganny
#9
0

Я плакал. Спасибо за Рейнбоу. Люблю драмы.

djinn_rd
#10
+1

Давил слезы пока читал, в конце не выдержал... Здоровенный мужик, блджад...

Что со мной )))

DarkKnight
DarkKnight
#11
0

хороший рассказ

gentek
#12
0

Прекрасно, просто прекрасно. Броняши, не стыдитесь своих слёз. Это нормально, вполне нормально.

Stally
#13
0

Больше подтянулся в бэкграунде поней, перечитал.

Считаю, рассказ неверен кое в чем.
1. Рейнбоу ни за что не останется одна в старости. У нее будет даже если не семья (дети, внуки), то как минимум Скуталу.
2. Даже если предположить, что Рейнбоу останется последней из М6, то бессмертные принцессы (а особенно Твайлайт, хотя на момент написания рассказа еще не было известно о ее "аликорнизации") не допустят такой судьбы для той, что когда-то носила один из Элементов. Для отставного капитана Вондерболтов, в конце концов (а у меня нет сомнений, что Дэши им будет).

DarkKnight
DarkKnight
#14
0

Чуть не прослезился...

Vinyl
#15
0

Круто, трогательно, у меня чуть слёзы не пошли!:) На самом деле очень удачный рассказ. Нравится, что заканчивается на взлёте, как раз, когда надо! Замечательно передан образ пожилой Дэши: скрипящей, но сильной. Обязательно надо будет послушать аудио версию. Да, к переводу замечаний нет. Если ошибки и были, то я их не заметил.

Dwarf Grakula
#16
+1

Вопрос: почему рейтинг +18? Про старость-не радость можно и в более раннем возрасте читать.

Dwarf Grakula
#17
0

Рассказ хороший, а рейтинг и правда странный. Это ж не гуро или клоп какой...

Randy1974
Randy1974
#18
0

Грустный рассказ. Да, возможно, именно так оно и будет.
Но давайте не будем думать об этом.
Пусть нам уже показали их с сединой в гривах, давайте всё же помнить их молодыми и весёлыми.
Пожалуйста.
Им бы самим этого хотелось. Наверное...

Mordaneus
Mordaneus
#19
Авторизуйтесь для отправки комментария.