Blue Angels

Глава IV. Дождливый вечер

Соарин понял, что у него теперь собьётся режим. А ещё он понял, что у Рэйнбоу, вероятно — нет, потому что она, судя по всему, спала и не собиралась просыпаться. Полежав немного в полумраке и устав гадать, какое сейчас время суток, пегас осмелился подобраться ближе к комнате пегаски.

Двери не было, что характерно для облачных жилищ. Просто арка, через которую виднелся уголок кровати. Жеребец услышал короткий всхрап и, усмехнувшись, хотел было пойти обратно: оставаться тут дольше не было нужды, ведь теперь очевидно, что Дэш спит. Но вместо этого он сделал ещё пару шагов.

Теперь пегаску было хорошо видно. Она лежала поперёк кровати животом на скомканных простынях, будто застряв между подушек и наполовину зарывшись носом в кое-как перевившееся через неё одеяло. Задние ноги значительно свисали с другого края, радужный хвост разметался по постели, а в гриве запуталось то переднее копыто, которое не было подогнуто под грудь и живот. Судя по безмятежному виду и довольному похрапыванию, Рэйнбоу такое положение дел вполне устраивало. Соарин усмехнулся снова: «Интересно, она изначально так спит или просто сильно вертелась?».

Ответ был получен сразу же: кобылка резко выкинула переднюю ногу из-под своего тела, словно нанося удар невидимому врагу. Пегас бесшумно покинул её спальню, вспомнив про вчерашнее невысказанное обещание прибраться и побоявшись, что Дэш вот-вот проснётся и застукает его за подглядыванием.

Да, Соарину почему-то казалось, что он видел нечто особенное, личное, не для чужих глаз.

Жеребец мельком посмотрел в окно и увидел несколько погодных команд внизу, толкающих серые тучи и пристраивавших их друг к другу поближе. Грядёт дождь, причём дождь весьма сильный — именно поэтому его запланировали на ночь, чтобы никто не пострадал. Судя по отсутствию солнца и чувству бодрости, Соарин и Рэйнбоу проспали всё утро и весь день; часы на стене это подтвердили.

Привести дом пегаски в порядок оказалось делом нехитрым: мебели было не так уж много, а бардак — не таким уж катастрофическим. Не сказать, чтобы теперь коттедж сиял чистотой — скорее, смотреть на него стало намного приятнее, да и Соарин остался доволен своей работой.

Не успел пегас заскучать наедине с собой, как Рэйнбоу, оповестив зевком о своём появлении, спустилась на первый этаж. Она беспрестанно косилась на окно, пытаясь понять, какое сейчас время суток.

— Ночь, — в качестве приветствия сказал Соарин, кивнув ей. — Придётся не поспать сутки, чтобы войти в режим.

Дэш согласно кивнула в ответ и зевнула снова, направляясь в ванную.

— А утром найду, где перекантоваться, — пробормотал пегас сам себе. Рэйнбоу остановилась и обернулась:

— Зачем? Впрочем, если тебе тут не нравится…

— Всё нормально, — перебил её Соарин, опасаясь, что обидел. — Просто не хочу тебя стеснять.

— Да ладно! — энергично махнула копытом пегаска.

— Честно, Дэш, всё хорошо, — ухмыльнулся пегас. — Где я только не спал — на чердаках, на крышах…

— На сеновалах, — ностальгически улыбнувшись, кивнула Рэйнбоу. Соарин удивлённо моргнул:

— На сеновалах? Ты… странствовала?

— Ага, — кивнула Дэш всё с той же ностальгической улыбкой. — Была трудным жеребёнком — не загонишь в школу, выросла в трудного подростка — не загонишь домой. В любой ссоре с отцом, каких было немало, видела повод сбежать из дома на неделю. Седельную сумку на спину — и была такова, не угонишься.

— Да, представляю, — ухмыльнувшись, охотно поверил Соарин. Именно такой пегаска ему и виделась. Возможно, она и теперь может так сделать…

— А ты говорил так, будто знаешь в этом толк, — заметила Рэйнбоу. — Тоже из дома линял?

— Из дома? — жеребец коротко рассмеялся. — Нет, у меня никогда не было дома.

— Ох, точно. — Улыбнулась Дэш. — Соарин, на которого мечтают походить и равняются все детдомовские жеребята.

Пегас опустил одно ухо и чуть-чуть наклонил голову вслед за ним. Он подождал пару секунд, не увидел смены улыбки кобылки грустным выражением и сказал:

— Обычно меня начинают жалеть.

Рэйнбоу сконфуженно прижала крылья теснее к бокам:

— Ох, прости. Я… в общем, знаю, что жеребячество без одного родителя или двух может быть весёлым, поэтому не делаю из этого трагедию… А нужно?

— Нет, — спохватился Соарин и раньше, чем успел подумать, ободряюще коснулся плеча пегаски копытом. Бури не последовало, поэтому он продолжил: — На самом деле я ненавижу, когда меня жалеют. С чего бы мне скучать по пони, которых я ни разу не видел и которые не захотели видеть меня, просто оставив под дверями жеребячьего дома?

— Ага, — согласилась Рэйнбоу, — тоже всегда бесила обязанность грустить по матери, усвиставшей с первым встречным жеребцом сразу после того, как разрешилась от бремени в виде меня. — Она почесала копытом загривок. — Если честно… я до сих пор не уверена, связана ли биологически с тем, кто меня вырастил.

В неверии Соарин поднял брови.

— Не может быть. Элемент Верности…?

— …Результат супружеской измены, — закончила за него Дэш, криво ухмыльнувшись. — Потому, что мы с отцом вообще не похожи. Исключая радужную гриву, но ведь у матери она тоже была радужной.

— Знаешь, сколько ни летал, а ни разу не встречал пони с такой цветовой гаммой, — признался Соарин. — Видимо, раньше мне не везло.

— Может, не там искал? — хмыкнула пегаска. — Мы жили в Клаудсдейле.

— Вот как раз оттуда я и сбежал, когда мне было двенадцать, — задумчиво ответил жеребец. — Бунтарём был, по-видимому, не меньшим, чем ты.

— А, может, даже и большим, раз не вернулся. Не вернулся ведь?

— Не вернулся, — подтвердил Соарин. — Спросишь, как я выживал, будучи жеребёнком неоперившимся? Да как я только не выживал. Днём подрабатывал на копеечных работёнках, а вот ночью… скажи, тебе когда-нибудь приходилось слышать о караванщиках?

— Ага, — нахмурилась Рэйнбоу, — меня в жеребячестве из-за них домой загоняли чуть ли не в пять вечера, чтобы я с ними не столкнулась. Они совершали налёты на воздушные перевозки и… — пегаска резко прервалась и ахнула. Её глаза загорелись. — Неужели?!

— Да, — не без гордости степенно кивнул пегас. — Я примкнул к ним. Был на голову выше сверстников, мог таскать тяжести и при этом полётные навыки были на уровне. Перехватывать и разгружать колесницы — самое то, да и требовал немного — чего бы им меня не взять в долю?

— Стой-стой-стой! — не в силах поверить, замахала копытами Дэш. — В самом деле? Ты был преступником?

— Ну-у-у, можно сказать и так… — согласился Соарин, будто раздумывая. — Причём я как мог держался за это место. Имидж поддерживал будь здоров: на равных со взрослыми употреблял жаргон, рубил в их делах получше некоторых и участвовал в их… дневных развлечениях.

Пегас взглянул на Рэйнбоу. В вишнёвых глазах застыла неподдельная зелёная зависть.

— Ох, и повезло же тебе! — в сердцах воскликнула она, хлопнув крыльями. — У меня из главных достижений — пробралась на секретную базу и водила за нос охрану, шныряя с сумасшедшей скоростью между вагонами и в промежутках накручивая мёртвые петли, а ты водился с самой настоящей опасной преступной группировкой!

— Я бы не стал так гордиться этим фактом, — потёр переносицу Соарин. — В итоге они кинули меня посреди одного из самых дерзких ограблений, и я оказался окружён. Полицейские-пегасы пытались взять меня в кольцо, но я уходил от них и в итоге почти смог оторваться, но они устроили облаву. Представь: все участки были подняты на уши, и куда бы я ни метался, где бы я ни пытался спрятаться — меня ждал новый ловец. Моей выносливости всегда хватало надолго, но их было намного больше, и каждый новый преследователь был свеж, хотя я уже летел с языком на плече. В какой-то момент я просто отключился от усталости и упал вниз.

В очередной раз жеребец взглянул на пегаску. Она внимала, приоткрыв рот и затаив дыхание. Уши тревожно прижаты, одна из передних ног согнута, будто собираясь бросить обладательницу в галоп. Оставшись доволен реакцией и умением слушать, пегас продолжил:

— Я очнулся уже в участке, даже без «браслетов». А что они с меня возьмут? Я несовершеннолетний, меня только в колонию к себе подобным, а где ж вещдоки, основания для такого? Кроме логических, доказательств моей связи с той бандой никаких не было. Впрочем, помехой это бы не стало, если бы одному из одержимых скоростными полётами преследователей, по счастью, отнюдь не низкого звания, не приглянулась недавняя погоня. — Соарин, улыбаясь, закрыл глаза. — Я на всю жизнь запомнил его слова: «Знаешь, сынок, моим старым костям жить захотелось, когда я за тобой нёсся — давно ни с кем так не гонял, на секунду — веришь, нет? — даже забыл, зачем гонюсь. Ты, связываясь с такими ублюдками, только растрачиваешь свой дар. Дорога у тебя теперь только одна — в колонию, но давай так. Есть у меня хороший знакомый в одной академии. Если согласишься — тебя и жильём обеспечат, и едой, и уроками. Будешь летать профессионально, глядишь, и выйдет из тебя что путное…».

— И… вышло… — благоговейно подытожила Рэйнбоу, с восхищением глядя на Соарина. — Ух ты…, а в энциклопедиях сказано совсем другое…

— Конечно! — засмеялся пегас. — Ты только представь себе Эквестрию, в которой жеребята пойдут грабить караваны за своим кумиром!

— Да, это было бы нехорошо, — согласилась пегаска, усмехнувшись. — А ведь по тебе не скажешь, что у тебя была такая бурная молодость.

— Я просто повзрослел.

— Правда? И насколько же? — подняла бровь Дэш. — Я имею в виду, насколько ты меня старше?

Соарин сделал паузу, улыбаясь и заранее смакуя реакцию.

— На семь лет.

Лицо пегаски, к удовольствию жеребца, вытянулось. Она несколько секунд изучала его глазами, а потом выпалила:

— Я думала, лет на тринадцать как минимум. — Копыто Рэйнбоу протянулось к густой синей гриве и взъерошило её, раздвигая, словно ища запрятанные седые пряди. Соарин не возражал, относясь к такому любопытству с добродушием.

— Все думают, — подмигнул он.

— Но как же… в смысле… у тебя ведь… — пегаска убрала переднюю ногу и провела ею себе по лицу, рисуя что-то вроде морщин пегаса.

— Ага, — ухмыльнулся он, — и в жеребячестве тоже были. Каких только прозвищ я не понахватал.

Рэйнбоу перемялась с копыта на копыто. В установившейся тишине стало слышно, как внизу шумел дождь.

— Я, признаться, теперь и не знаю, что тебе рассказать, чтобы тебя это заинтересовало, — наконец сказала радужногривая. — Твоя жизнь явно будет поинтереснее моей.

— Да, но свою я знаю наизусть, а про твою бы послушал, — подмигнул Соарин. — Скажем… как делать Соник Рэйнбум?

Пегасы снова потеряли счёт времени за разговором, и только сонливость вкупе с осветившим жилище Дэш солнцем напомнили им о мире за пределами облачных стен.

— Я, наверное, уже совсем тебе надоел, — тепло улыбаясь, предположил жеребец с явной надеждой на обратное.

 — Ой, да оставайся ты! — небрежно махнула копытом пегаска. — Живу одна, дом большой, а за плату… сойдёт то, что ты тут прибрался. Спасибо, кстати.

— Не за что. Только вот сдаётся мне, что, останься мы тут ещё, непременно заснём. А ведь собирались входить в режим. Как насчёт того, чтобы сходить куда-нибудь, повеселиться и стряхнуть дрёму с глаз?

— Я за, — энергично кивнула Рэйнбоу.

Соарин и Дэш, только открыв дверь, были ослеплены не только солнечным светом, но и ярко-огненной шкурой капитана «Вандерболтс».

— Спитфайр? — удивлённо моргнул Соарин. Обычно пегаска предпочитала вообще не вспоминать в выходные ни о своей должности, ни о том, что у неё есть партнёры по команде. Это всё происходило втайне, за закрытыми дверями, но жеребец знал…

— Очень хорошо, что я вас тут нашла! — протараторила Спитфайр, ударом копыта сбивая лётные очки с глаз на лоб. Теперь и Рэйнбоу встревожилась: огненная кобыла была быстрой, но так суетливо себя никогда не вела. — Метаться придётся поменьше. У нас ЧП: перестала подавать сигнал северная экспедиция. Всем Вандерболтам — на сборы!

— Мне позвать подруг? — вскинула крылья Рэйнбоу.

— Дружбомагией это дело не решишь, — пренебрежительно махнула копытом Спитфайр, и радужногривая огрызнулась бы, если бы опасность и ощущение срочности не висели так явственно над их головами. Огненная пегаска снова нахлобучила очки на нос и бросила перед тем, как чуть ли не выстрелить собой к следующему пункту: — Обвал в ледяных горах!