Fallout: Equestria Harbingers

Часть Пятая

Ангелов осталось так мало в этом городе.

Эфорт произнёс эту фразу спустя неделю нашего переезда в Мэйнхеттен. Мы сидели в кафешке со странным названием «Вигвам». Там почти никого не было. Только в дальнем углу сидели пегасы-дальнобойщики – судя по их одежде и припаркованным снаружи грузовикам. Заказали пончики, и владелец кафе – зебра – назвал нас в шутку копами. «Ваши пончики, господа-полиспони». Пахло вкусно. Шипело масло. У меня сразу текли слюнки. Я взяла себе с шоколадной глазурью, никогда не пробовала таких пончиков. Он был... Совсем как из фильмов, с посыпкой, аккуратный. Эффорт курил и пил кофе. Я брякала ложкой в кружке, смотря на остаток пончика. Слегка разболелся живот, и я думала о том, что зря потребила столь много кофеина, но мне было необходимо топливо – я очень мало спала в последнее время. Мы всю эту неделю ловили наркомана. Поступила информация о том, что кто-то на точке около фабрики конфет министерства морали – будто в насмешку – торгует наркотиками и в этом мог быть замешан легион. У Пинки Пай случилось нечто экстренное: она отсутствовала в офисе министерства, и Эфорт решил, что сейчас удачное время объявить охоту на ведьм. У него не было информаторов в этом городе и связей. Мы не знали, какими силами представлен тут легион, он тут явно был. Его многочисленные тени так и мелькали в переулках, но доказательств у нас не было, не было этой тонкой связи, между злом и нами. И вот мы ловили какого-то беднягу – кто-то вроде видел, как он брал там товар. Буквально около часа назад мы настигли его в квартире. Там мы обнаружили кучу плёнки, разбросанной по ковру, на котором лежал пустивший себе кровь пони. В образцах и красивой жестяной коробочке обнаружили производное мефедрона. Мяу-Мяу и вот она кошачья мята наркоманов. Это была неуклюжая подделка под зебринские минталки. Голос на плёнке принадлежал наркоману. Весь смысл этих воплей, криков, шёпота и просьб о помощи, записанных явно под эффектом препарата, можно было пересказать двумя словами – «Меня преследуют».

— Ну что же... – сказал Эфорт, получив стенограмму записи от техников, — Не так уж он и ошибался.

Неделя прошла впустую. Пинки Пай уже возвращалась в офис и Айсли придётся выдать нам нагоняй за самодеятельность. И вот мы сидели в пончиковой, думая, что большего дерьма нам не подкинут под конец дня, как вдруг маленький телевизор, висевший над барной стойкой, резко огласил – «СРОЧНЫЕ НОВОСТИ». Там мы увидели Твайлайт Спаркл. Она впервые выступала по телевидению. Я не могла точно рассмотреть её. Взглянуть в глаза или может выцепить микровыражения на мордочке, телевизор сильно барахлил. Но по голосу. По голосу было понятно, что она грустна ровно настолько – насколько она зла.

— Мои дорогие пони, — сказала Твайлайт. Именно «пони», а не жители Эквестрии. На следующий день газеты разгромили её обращение в пух и прах, извратив абсолютно все, что она сказала, пока за таблоиды не взялось министерство стиля. Я уверенна, что даже став министром Твайлайт в душе всё ещё наивная кобылка, которой противопоказанно общаться с прессой, — Сегодня, во время попытки переговоров о прекращении войны у Утёса Разбитого Копыта, солдаты легиона совершили покушение на принцессу Селестию. Благодаря храбрости наших войск принцесса была спасена. Сейчас она в добром здравии и в абсолютной безопасности. Но, к огромному сожалению, чтобы спасти её, свою жизнь отдал храбрый солдат, верный брат и просто... Очень особенный пони. Сержант Биг Макинтош, — после этого Твайлайт замолчала... Кажется, она должна была говорить, что-то ещё. В правом углу горела табличка «Прямой эфир». Вскоре единорожка махнула на это копытом, и стремительно уходя за кадр, прошептала, — Выключайте.

Прямой эфир кончился. Дальнейшая программа передач не была продолжена. По тёмному экрану сиротливо проскакивали помехи. Небес ради... Биг Мак дважды укрыл принцессу? И в конечном итоге всё равно погиб.

— Ну, пиздец, — подытожил Эфорт, — Только зря напрягались тогда, — произнёс он шёпотом.

Зебра за прилавком совсем расклеился. Будто Биг Мак был его собственным братом. Но вскоре я поняла причину его грусти.

— Не может быть... – воскликнул пегас из-за столика в углу.

Он потерянно смотрел в экран, будто Биг Мак был его сыном. Пребывав в состоянии фатального шока, он более не мог вымолвить ни слова. Пегасы сидевшие с ним рядом насторожились. Старый пегас потряс его слегка и приобнял.

— Росс, ты как?

Росс пробудился из шока. Он ошалевшими глазами смотрел на своего друга и вдруг вымолвил.

— Этого не может быть. Просто невозможно. Разве зебры могут быть так близко?

— Росс, я не знаю, — прокряхтел пегас, — Это война, там всякое...

-Ну чё бля, доволен?! – вдруг крикнул Росс обращаясь к зебре за прилавком. Глаза пегаса наполнились кровью и стали требовать её. Его друг старый-пегас одёрнул свои копыта как от дикого зверя.

Зебра молчал.

Эфорт не оглядывался назад и сидел к пегасам спиной. Он слегка прокашлялся. Хоть он не видел, что там происходит, он мог просто наблюдать за беспокойством в моих глазах. Этого ему было достаточно для того чтобы оценивать ситуацию.

— Тебя блять спрашиваю! Э! Полосатый!

— Я тоже сожалею. Я такой же гражданин Эквес...

Он не успел договорить — в него кинули кружкой кофе. Попали в прилавок и осколки полетели и в нашу сторону. Большинство из них осталось в лужице напитка. Просахаренные смолянистые капли стекали вниз на грязную плитку. В тёмной жиже тонули белоснежные осколки, некогда целые, но ныне раздробленные и беспомощные. Эфорт спокойно отхлебнул из своей кружки, поддерживая со мной зрительный контакт и как бы успокаивая. «Я здесь. Я всё вижу и понимаю. Я разберусь с этим. Успокойся».

— Росс, угомонись нахуй, — вдруг сказал старый-пегас, поняв, что дело пахнет жареным.

— Да в пизду вас всех!

Пегас сорвался и подошёл к стойке. Он схватил зебра, но тот огрел его раскалённым маслом из фритюрницы. Пегас завопил. На самом деле, масла на морду попало не так много, но боли от этого меньше не стало. В темную лужицу добавились маслянистые разводы, выталкиваемые остальной жидкостью. Пегас топтался в этом копытами. Его друзья подскочили, сами не зная, что делать. Самый младший пегас, державшийся в стороне, достал зубами выкидной нож.

— Убери это нахуй, — шикнул старый пегас и затем крикнул. – Росс, угомонись блять! Пошлите отсюда!

Он попытался вывести нарушителя, схватив за ворот куртки зубами, но тот отряхнулся, и чуть не навзрыд принялся орать.

— Какого хуя вам нужно в моей стране?! Живёте здесь за мои налоги, за мои биты! А полосатые пидоры потом убивают наших солдат! А на улицах травите нас наркотой!

— Я-то причём здесь? – всё старался достучаться до него зебр, — Я такой же поданный принцессы, как и вы. Моя семья жила здесь несколько столетий. Почему я должен оправдываться перед каждым обрыганом?! — здесь он уже сорвался. Думаю не в первый раз со времён войны к нему прикопались из-за полосок. – Все вы- псевдопатриоты ведёте себя как уроды!

— Ты... – пегас казался оскорблённым до глубины души

— Росс, не начинай, — в голосе старика-пегаса послышался испуг.

Росс принялся рыться в куртке и внезапно вытащил пушку. По моим испуганным глазам Эфорт понял, что дело приняло крайне неприятный оборот, и сам решил развернуться.

— Видифь эфо! – он держал в зубах красивый 10-миллиметровый пистолет, — Эфо наградной! МОЕВО ФЫНА! – родители получают наградное оружие только в том случае, если солдат сам получить его уже не может. – Дафай! Пофтори эфо дерьмо! Про пафриотоф!

У пегаса из глаз потекли слёзы, но он был невероятно, безумно зол.

— НУ, ДААЙ! ФКАВЗИ ЭТО! ПОФТОВИ ФТО ШКАВАЛ! Я ПРИФТРЕЛЮ ТЕБЯ!

— Всё. Хватит, — спокойно сказал Эфорт, и пегас направил пушку на него. – Мы из министерства морали, — Рог Эфорта засветился, телекинезом единорог показал удостоверение, — Убирай ствол и уходи отсюда.

— Гниды министефские! Целый город отхуяфили для пидарафов полофатых! А пони фто?! Пони пуфкай дохнут?! – он буквально рыдал.

— Ёбанный в рот Росс... – шептал пегас-старик.

— Росс, ну пожалуйста, давай уйдём, — жалобно проблеял молодой пегас.

— Убери. Пистолет. И все спокойно разойдёмся.

— Зачем? Я прифтрелю эту зебру и фсё! Никто не пофтрадает.

— Я не могу этого допустить, — Эфорт был спокоен. Он двинулся вперёд к пегасу.

— ПШЁЛ НАФУЙ! Не подфоди!

Эфорт остановился. Он переглянулся со старым пегасом и зеброй. Первый ответил злым проблеском в глазах, последний растерянно опустил глаза вниз, что-то обдумывая. Единорог искал союзников. Я была бесполезна в этой ситуации. Боялась даже посмотреть неправильно, чтобы не спровоцировать.

— Я на твоей стороне, — тихо сказал Эфорт, — Полиция бы уже не отпустила тебя. Но если ты опустишь пистолет; я ведь знаю тебе тяжело и больно, как и всем нам, если ты опустишь пистолет я просто дам вам спокойно уйти. Разойдёмся. Никакой крови.

Пегас молчал. Он с ненавистью смотрел на Эфорта. А потом взгляд его буквально провалился внутрь своего сознания. Он капался там. Что-то искал. Затем положил пистолет на барную стойку. Я была готова вздохнуть, но он направил пушку на зебру и был готов нажать на гашетку копытом. Он держал крепко этот пистолет, слишком крепко чтобы вырвать телекинезом.

— Давай убьём его, — вдруг сказал пегас.

— Чего? – переспросил Эфорт.

— Убьём эту гнилую ублюдскую полосатую тварь. За всех наших, кто погиб сегодня, и вчера и много дней... – он ревел, но вдруг утёр слёзы. Выражение на мордочки преобразилось, стало деловитым, в глазах загорелся огонёк, — Потом сажай меня в каталажку, делай что хочешь. Давай убьём его.

— Росс, ёбанный в рот, — шептал старик-пегас.

— Заткнись! – крикнул ему Росс и умоляюще обратился к Эфорту, — Давай. Прошу тебя. Сегодня кто-нибудь точно умрёт, — он перевёл пистолет на меня. Я успела увидеть как Эфорт слегка оскалился, буквально на долю секунды, но затем просто закрыл меня собой и успокоился.

— Сегодня не надо никому умирать.

— Уже поздно. Надо быть реалистами... – ну всё, чердак у пегаса окончательно протёк.

Он заметил, как я на него смотрю. Я испугалась, но он вдруг спросил.

— Ты хоть знаешь, как это. Умереть, но остаться при этом здесь. Призраком, смотреть на этот утомительно грешный мир.

— Ты не ту пони спросил об этом, — он не придал значения моим словам и погрузился в себя.

Мы молчали некоторое время. На мозг давили помехи из телевизора, трещащая пустота внутри, которую Твайлайт оставила всем нам. Эфорт сделал один шаг ближе. Но он был всё ещё далеко. Старик-пегас кивнул ему. Ну всё. Теперь кажется ситуация склоняется в нашу сторону. За окном прогремело. И у Росса вдруг хлынул ливень из глаз.

— Я сказал ему, что он трус... Ох... Что он трус... – он уже ничего не видел за этой пеленой раскаяния, — Мой сынок... Я ведь не знал...

Эфорт сделал ещё один шаг. Он был готов совершить рывок, навалиться своей огромной медвежьей тушей на сломленного пегаса. Сзади ему копыта заломил бы его друг. Да и зебра был на подхвате в случае чего.

Вдруг зазвучала музыка ветра, дверь открылась, кто-то зашёл в забегаловку и застыл как вкопанный. Все отвлеклись на него.

— Все мы уже мертвы, — сказал пегас и пока все отвлеклись, выхватил пистолет зубами.

Он начал поворачиваться в сторону зебры. Вспоминая тот день сейчас, я даже не могу сказать, что же хотел сделать тот пегас. Развернуться и уйти? Стрельнуть? Может просто посмотреть в глаза зебры? Этот вопрос видимо навсегда останется неразгаданным. Раздался выстрел. Кровь хлестнула в лужу кофе и масла. Вместе с осколками кружки в жижу шлёпнулось тело пегаса с пробитым черепом и ошмётками плоти. Под потолком в поле магии подвис пистолет Эфорта. Он держал его там с самого начала.

— Ма-а-амаааааа! – молодой пегас выбежал прочь из кафе, а вместе с ним и случайный посетитель.

Старый пегас в шоке прижался к дивану, он взглядом метался по кафе, но затем уставился на мёртвого друга и склонился над телом. Он не знал что делать, звук шестерёнок у него в голове раздавался в такт часам. Словно метроном, они звучали ровно и без опоздания, разрушая тишину, вместе с моим прерывистым от волнения дыханием. Эфорт подошёл ближе – старый пегас ненавистно взглянул в его сторону.

— Вас, сэр, прошу покинуть заведение, — сказал единорог, — Мы дальше разберёмся.

Старик зло фыркнул, плюнул в сторону Эфорта, после чего поднялся и ушёл.

— Спасибо вам... — зебра прошептал это глядя на нас, — Вы просто настоящие ангелы.

— Так, внимательно слушай, — даже не глядя на него начал говорить Эфорт.

Единорог поднял пистолет пегаса, прицелился в сторону зебры и выстрелил, всё это было настолько быстро, что ни я, ни зебра не успели испугаться. Выстрел прошёл слева от зебры и попал в витрину с пирогами.

— Что вы делаете!?

— Пегас выстрелил в тебя первым, не попал, после этого я выстрелил в него, — спокойно объяснял Эфорт зебре, — Хэйфилд ты это видела? – спросил он меня.

— Да, видела, — сдавленно ответила я.

— Вы это тоже видели, — Эфорт не спрашивал зебру.

— Но... Постойте...

— Пегас стрелял первым! – повторил Эфорт.

— Да, сэр. Конечно.

— Отлично. Сейчас закрывайте кафе и вызывайте полиспони. После того как они приедут и составят протокол вы едете с нами в министерство морали на допрос. И, если выяснится, что я зря убил пони и ты хоть как-то связан с легионом... – Эфорт вздохнул.

— Сэр! Я... Я ведь обычный предприниматель, — зебра был потерян, его голос дрожал, — Моя семья построила это кафе сорок лет назад...

— Мне насрать. Честно. Вызывайте полиспони.

Эфорт взял наградной пистолет с собой и вышел на улицу. Зебра, схватившись за голову, набирал номер экстренных служб и исподлобья грустно смотрел на меня, когда я перешагивала труп. Пегас обожжённой стороной мордочки упал в кофе, масло и кровь. Осколки впились в него. В открытых глазах ничего не получалось разглядеть, будто я глядела на всё это сквозь помехи телевизора. Их треск до сих пор звучал после того как Твайлайт покинула нас, и на фоне этого треска слышался голос зебры: «Алло, это вы? Я... Я даже не знаю, как вам объяснить...» Я оставила деньги за кофе и недоеденный пончик, после чего ушла навстречу яркому неоновому одиночеству ночного Мэйнхеттена.

Эфорт закурил. Вдали послышались раскаты после молний, и появились первые тучи, первые предвестники бури. Поток ветра погасил пламя зажигалки, и единорог, вздыхая, принялся бороться с силами природы. В конечном счете, он чуть не обжёгся, но победил. Кончик сигареты вспыхнул как сигнальные огни, как небольшой маяк во тьме, но свет небоскрёбов и рекламных вывесок перебивал этот огонёк. Если уж звёзд почти не было видно на небе, то как небольшой сигнал отчаяния и просьбы о помощи можно разглядеть в этой тьме искусственного света? Только я его и могла разглядеть.

Старый единорог слушал гром, смотрел в небо, но понял, что я уставилась на него.

— Официально: эта неделя – полное дерьмо.

— Ну, хотя бы она закончилась... Хех... Видимо, Мэйнхеттену не нужны ангелы?

— Не нужны? – он затянулся и, выпустив дым в небо, обернулся на меня, — Ангелы нужны везде. Тем более сейчас, тем более в Эквестрии. Просто... Ангелов осталось так мало в этом городе.

— А где они сейчас все, по-твоему?

— У могилы Биг Мака, наверное. Где им ещё быть. Придурок, блять...

— А он ведь всё-таки спас её.

— Да. Упёртый засранец. Дважды копыта скинуть в одной и той же ситуации. Просто образец полёта мысли. А Селестия тоже. Ну, хоть бы немного башкой подумали. Огромная белая крылатая конина. Я бы тоже именно в неё целился, — тут Эфорт закашлялся. У него уже не получалось прятать за потоком иронии искреннего разочарования. Голова его поникла и он, вздохнув, уставился в серый асфальт. Ушки его встрепенулись, когда вдали послушались цоканья и звуки повозки.
— Как-то не похоже на полиспони...

Эфорт оказался прав. Вскоре к нам подкатила карета, из которой вышли зебры в тёмных костюмах с закрытым воротом и солнцезащитных очках. И их не смущало то, что сейчас вечер. Они выходили организованно, один за другим, и смотрели прямо на нас. На мордочке читалась невыразимая смесь покорности и ненависти к врагам. Мне стало страшно: не попытаются ли они обернуть её против нас.

— Это они! – владелец кафе высунул мордочку, указывая на нас, — Они заставляли вызвать полицию!

— Ну и пидор, — прошептал Эфорт, дослав в обойму пистолета ещё один патрон.

Он достал удостоверение с одной стороны, а с другой стороны пистолет. Зебры даже не пошевелились и стояли как вкопанные, ожидая чьих-то команд.

— Спрячься за меня, — Эфорт прикрыл меня собой, — Если что-то случится, попытайся добежать до офиса министерства крутости. Он не далеко. Беги переулками.

Мы были мишенями. На улице негде было укрыться. Как назло, живой Мэйнхеттен притворился мёртвым в минуту опасности. Ни одного прохожего в этом огромном мегаполисе. Нет. Дело не в случайности. Они делали то, что сделала бы и я – прятались в своих стеклянных норах.

— Убийство агентов министерства морали не сойдёт вам с копыт! – крикнул Эфорт. Он принялся договариваться. И стал угрожать. Это плохой знак. Плохой. Он обычно спокоен, когда перевес на его стороне. Зебра на его угрозы лишь хмыкнул, — После того, что натворили ваши сородичи на фронте, никто не закроет глаза на ваши преступления!

— Veni ad me, — раздалось из кареты зебр. Это был голос кобылы.

Один из зебр, подошёл к карете открыл двери и услужливо наклонил голову, крикнув при этом «Ave!». Не обращая на него внимания, из кареты вышла знакомая нам фигура, спокойно и услужливо нам улыбаясь.

— Какая встреча! Слушайте... А вы собираете все неприятности без разбора, или осознанно подходите к вопросу «Куда же нам вляпаться сегодня?»

Это была та самая таинственная зебра, что помогла найти нам Бьюти Брасс. Она смотрела на меня всё больше улыбаясь, её золотые украшения преобразовывали свет Мэйнхеттена и блистали во тьме, внутри благородного металла вспыхивал настоящий живой огонь и переливался, перекатывался во злате, то гаснув, то зажигаясь. Кажется, то же самое было в глазах этой зебры. Она поправила свой официальный чёрный костюм. Помолчала, смотря на нас, а затем усмехнулась.

— Ну и вечер!

— И не говори, — Эфорт слегка расслабился.

— Зенкран! – крикнула таинственная зебра

Из кафе выглянул его владелец, подошёл к зебре поклонился и прошептал «Да, миледи?»

— Что такого сделали эти чудесные пони, что ты позвал нас?

— Они... Они... Помогли сначала. Вот этот здоровый медведь...

— Зенкран! – укоризненно сказала таинственная зебра, — Больше уважения.

— Нет, нет. Простите миледи... Я наоборот хотел сказать, он помог мне, расправился с дебоширом. Но он потом заставлял вызвать полицию и сказал... А вы говорили, что если придут агенты...

— Я всё поняла, Зенкран. Сделай всё то, что он хотел.

— Но...

— Иди, — она сказала это совершенно спокойно и безразлично, не обращая более на него внимания, как и Эфорт тогда, когда придумал версию для следствия. Зенкран послушался её. Кивнул. Сказал «Спасибо» и ушёл. Думаю, уж на этот раз, он точно позвонит в полицию.

Начало грохотать всё сильнее, над центром города, показались первые вспышки молний.

Эфорт слегка расслабился и убрал удостоверение вместе с пистолетом под куртку.

— Что вы здесь делаете? – спросил он зебру.

— Да так... В перерывах между управлением мафией и спасением Кантерлота помогаю малому бизнесу.

— Я понял, что вы его крышуете. Я спрашиваю, что ВЫ, лично здесь делаете? Или вы на каждую мелкую стычку приезжаете.

— Сколь проницательны агенты Пинки Пай, — улыбнулась таинственная леди зебра, — Ваша правда. Я редко выезжаю во время подобных инцидентов, но по описанию я узнала вас. А я давно хотела увидеться.

— Поможете нам и Мэйнхеттен от легиона одним махом избавить?

— Неее. Такое даже я не могу, к огромному сожалению. Ut desint vires, tamen est laudanda voluntas, — Последнее даже я не поняла, — Сорная трава так глубоко пустила здесь корни в древо Гармонии, — леди зебра оглянулась на небоскрёбы вдали, — Это всё... Это не про пони...

Мы были чуть дальше от центра. Там в сердце города отблески света прятались на стёклах высоток. Там вдали были эти огни, эта жизнь, что таила в себе простой вопрос – Как же так случилось, что пони оказались здесь? Разве всё это имело хоть какое-то отношение к нам и тому, что мы есть на самом деле. Эта война. Мафия. Министерства. Это было чужеродно нам. Это столь вдали от нас, столь нереально для нас. Но оно есть. Вплетено так крепко и так долго, что, кажется, будто бы так всегда и было. А ведь в детских книжках не найдёшь винтовки и Пип-Бака. Там только магия и духи раздора. Там солнца и радуги как данность. А не как нечто, что мы должны заслужить и что мы должны отвоевать. Мёртвые огни плясали в небе на огромных стеклянных полотнах. Эти жалкие проблески будущего, в котором утеряна наша душа, наша сказочность и наша детская наивность. Всё это вроде было когда-то, но сейчас в этом безумном мире войны, которая скребётся в тенях, подкрадывается к тебе, через плакаты и динамики Спрайт-Ботов, кажется, будто это и есть реальность. Но я вдруг поняла, насколько это всё глупо и нереально. Реален был Понивилль. Реальны были вечеринки Пинки Пай и библиотека Твайлайт. Гранд-Галлопинг Гала был реальным и мои детские мечты.

Я повернулась на леди зебру. Она глядела в мои глаза, будто бы я думала в точности о том, о чём думала она. Мне захотелось взять её копыто и не отпускать, сидеть так и глядеть на искусственный свет Эквестрии.

— Я хочу, чтобы вы, юная леди, поехали со мной, — сказала она глядя на меня.

— Что? – спросили мы вместе с Эфортом.

— Вы застряли в своём расследовании. Я могу помочь. Но я знаю, какой вы, Эфорт. Несмотря на всё ваше благородство и доброту, вы будете всю поездку ворчать и угрожать мне, пытаясь разузнать, откуда взялись мои деньги и связи. Юная леди скромнее и охотнее готова принять нужные сведения без вопросов.

В конце улицы замигали красные и синие огонёчки. То была карета полиспони.

— Тем более, — продолжала леди зебра, — Вам следует составить протокол с полиспони. Пролилась кровь. И кто-то должен ответить за это.

— Пфф, — только и издал Эфорт, — Ты поедешь? – спросил он меня.

— Да, — кротко ответила я.

Он вздохнул.

— Если завтра она не придёт на работу...

— Ну что за глупости, — обиженно перебила его леди зебра, — Со мной ей куда безопаснее, чем с единорогом, который стреляет по пони из-за сбитой стрелки морального компаса, — тут она повернулась ко мне, — Прошу вас следуйте на борт, юная леди.

Мы ехали в благоговейной тишине. Она взяла лишь двух своих наёмников, и они сидели, снаружи оставив нас наедине. Окна были открыты. Перед нами проявлялся центр города, проявлялись вспышки, огни, песни потерянной эпохи, выкрики пьяных горожан, что плакали по своему герою, грохотало небо и скользили капли дождя, в которых отражались мимолётные бродящие фотоны и этот эфир печали принесённый войной. Всё это давило куда-то в затылок и пробиралось в ствол мозга, потом выше – ложилось в подкорку стелилось и оставалось там инертным газом, готовым вспыхнуть в любой момент. Я поняла и усмехнулась. Солнце завтра долго не взойдёт. Солнце чуть не погибло. Сколь хрупко всё это. Маленькая карета, её запертая внутри темнота стали давить на меня. Я взглянула на леди зебру. Я отлично видела в темноте. В тоже время в её глазах зарницей вспыхивали мысли и отражались молнии, отражались огни ночного города, оживали там и приобретали смысл. Она была старше меня. Возможно, она уже была подростком, когда я только сказала первое слово. Она поправила свой тёмный костюм, будто он неидеально на ней сидел, будто она чувствовала несовпадения в настоящем.

— Вы знали, что зебры за морем бояться звёзд? – вдруг с мягкой хрипотцой спросила она

— Нет.

— Это правда, — она прокашлялась. Убрала хрипотцу, — Я просто всё думаю... Наверное, им так понравился Мэйнхеттен, из-за светового загрязнения. Здесь звёзд ведь почти невидно даже в самые ясные ночи. Все эти огни здесь... Они не дают звёздам светить... Не дают посланию дойти до нас, — она повернулась на меня, — Я думаю, что свет – это послание.

Она улыбнулась слегка стыдливо.

— Я почувствовала, что вы хотите сказать, — развеяла я её опасения.

— Правда? – её взгляд сначала устремился во тьму, затем снова на меня и вспыхнул, — Спасибо. Я просто не знаю, как можно бояться... Не подумайте, я с огромным уважением отношусь к чужим чувствам, но... Как можно бояться чего столь прекрасного, уникального, нежного и вековечного как звёзды... Мне очень нравится смотреть на звёзды.

Я разнежилась. Расслабилась на очень мягких сидениях, меня уносило туда вглубь перины, прятало во тьму. Мне стало так легко, и я выдохнула. Я отдыхала впервые за это время. Неделю... Месяц... Год? А может и за всю жизнь. Я неслась сквозь свет, быстрее него лёгким аллюром сидя при этом в тёмной карете, вне времени и пространства я проявлялась вдаль, как изображение на плёнке. Как звёзды на небе.

— Вам не интересно, куда я вас везу? – спросила она.

И я поняла. Я усмехнулась. Мне вообще всё равно... Вези меня куда хочешь. Она подсыпала мне что-то? Вколола? Нет... Совсем нет, мой разум был затуманен лишь кофеином, усталостью и постоянным пассивным курением. Но я уносилась вдаль в этой карете, была наконец-то не здесь. Как же мне было хорошо. Увези меня отсюда.

— Юная леди, с вами всё хорошо?

Мне очень хорошо. Я поняла, что плачу. Я отвернулась от неё в своё окно и на улице гремела гроза. Дождь лил равномерно на палатки с едой и выпивкой. Пони ютились у остановок, этот город роился и гнил в темноте. Мотыльки вылетали на свет не зная, чего уже хотят. И Флаттершай рекламирует Спаркл-Колу... Ах... «Ощути морковку у себя во рту»... Пхахаха. Что за бред? И это министр мира. Пхахаха... Я до сих пор плакала. Какой же ужас. Я мертва. А может так со всеми? И где были ангелы, когда умирала Бьюти Брасс?

Стояли возле неё – возник ответ у меня в голове.

— Хэйфилд, — леди зебра взяла моё копыто, — Вся в слезах ты, — удивилась она.

— Увези меня отсюда, — пролепетала я.

Хоть бы она этого не услышала.

— Хэйфилд.

— Да? – откуда она знала моё имя?

— Всё в порядке?

Не услышала. Фух.

Я включилась в настоящее. Поняла, что плачу в объятиях таинственной зебры правящей мафиозным кланом, и мы едем решать вопрос с наркоманами и мегазаклинаниями.

— Блять... Прости-те

— Всё хорошо.

Мы приехали к одной из кондитерской фабрик министерства морали. Ливень заполонил ямы на дороге, и в них отражался перевёрнутый логотип министерства. Пинки Пай смеялась, её яркое размытое в грязной луже эфемерное выражение мордочки искажалось. Я взглянула на сам логотип. Капли дождя стекали по её ямочкам на щеках. Пинки Пай всё улыбалась.

— Пошли скорее, — над леди зеброй открыл зонт её наёмник. Она пригласила меня идти под ним вместе с ней. Зебра держал зонт в зубах, так чтобы мы были под защитой, а сам мокнул под проливным дождём.

Мы подходили всё ближе, и я поняла, что она движется прямо к служебному входу. Там стояла охрана, как и на всех министерских объектах. Это были серьёзные пони с оружием, а не сонные частники.

— А разве вас...

— Впустят? – улыбнулась она, — Смотри.

Мы приблизились к входу. Она даже не посмотрела на охранников и не поздоровалась, лишь пренебрежительно бросила:

— Она со мной, — указав копытом на меня.

Нам вежливо открыли дверь и просто вошли внутрь. Мы с Эфортом неделю околачивались здесь выцепляя подозреваемого, а нам даже чай не предложили. СВОИ ЖЕ. Просто игнорировали нас. Так почему зебра – глава мафии – так спокойно прошла сюда. Она вела меня сквозь складские помещения, и мы вышли к конвейеру. Там пони стояли вместе с зебрами и над чем-то работали. Они оглянулись на нас – на леди зебру, если быть точнее – потом продолжили работу. Зебры на кондитерской фабрике министерства? Я смотрела на конвейер. Это... Посыпка... Или... Драже. Разве... Я отвернулась. Стоп. Неужели всё настолько?.. Мы поднялись наверх к инженерам, сверху было видно весь цех. Пони и зебр, работающих сообща, спокойно разговаривающих друг с другом во время войны. Но я поняла, что делают тут не конфеты.

— Тот пони, которого вы нашли... Спасибо вам за это. Оказалось кто-то с фабрики приторговывает отходами. Вы поймали покупателя. Мы поймали после вашего отчёта продавца, — леди зебра помолчала, а затем спросила у меня, — Хэйфилд, ты знаешь, что тут происходит?

— Пинки Пай производит зебринские наркотики, — догадалась я.

Производное мефедрона. Они пытаются сделать зебринские минталки.

— Держи, — она протянула мне коробочку.

На ней красовался этот дурацкий логотип минмора с улыбающийся Пинки Пай. «Праздничные минталки» вырисовалось название на жестяной коробочке. Праздничные блять минталки. Мы в министерстве мира конечно тоже производили наркотические вещества. Но это были обезболивающие, препараты от эпилепсии, ноотропы, антидепрессанты, но небеса... Блять. Мы не делаем наркоту. А минталки и были ею. Этот сомнительной эффективности ноотроп, больше действующий на эффекте плацебо нежели лекарственном, так в добавок ещё и разрушающем нервную систему и вызывающий стойкое привыкание. Этим зебринским дерьмом ширяются некоторые студенты перед экзаменом, но если их ловят сразу исключают. Когда-то зебры делали их по особым рецептам, но сейчас это просто помесь меклофеноксата с амфетамином и присыпкой кокаина в худшем случае.

— Судя по твоему взгляду, ты очень расстроена, — сказала леди зебра.

Я отдала ей коробку и свесила копыта с перилл, уставилась в этот бездумный конвейер, по которому медленно ползли наркотики. Прямо в копыта пони. Для дипломатов, для техников, для солдат. Кому опять будут пихать эту дрянь? Опять кого-то заставят посадить здоровье. Я столько видела зависимых от мед-икса, так теперь ещё и это... Ладно... Это госзаказ. Война. Я всё могу понять, но эта упаковка. Яркая и дешёвая как огни Мэйнхеттена...

— Пинки Пай будет продавать их?

— Да конечно, армия уже закала несколько партий.

— На улицы? Она будет продавать их на улицы? С такими коробочками не идут в министерства.

Леди зебра вздохнула. Я всё поняла. Пинки Пай выпустит эту заразу на улицу.

— А ты будешь её распространять, — сказала я ей.

— Такая работа, — она стыдилась. Неожиданно. Взрослая зебра, глава мафиозного клана. Почему она стыдилась передо мной? – Теперь ты понимаешь, почему Эфорту нельзя об этом рассказывать?

— Он бы уже пытался вытряхнуть дерьмо из Пинки Пай.

— Да. Но потерпел бы поражение. Любая газета будет скуплена министерством стиля, если попытаетесь обнародовать это. В конечном счёте Эфорта ждала бы участь того несчастного засранца из закусочной. Над нашими головами всегда ждёт пистолет и он готов прикончить нас в любую секунду. Не суть кто ты. Пистолет всегда около твоего виска, ожидает приказа хозяина. От места на социальной лестнице меняется только одно – чей пистолет приставили к твоей голове.

— А у принцесс? – спросила я.

— Что?

— Ну... Чей пистолет приставлен к их голове.

Зебра помолчала, уставившись на конвейер.

— Их собственный, наверное.

Мы вышли в ливень. Он падал с неба. И я могла порой, разделить его взглядом на отдельные капли. Всё это было мне видно ныне, и я видела как изгибается молния, я видела темноту, что сжалось в переулки, прячась от яркой вывески с улыбающейся Пинки Пай. Я наступила в лужу, где было её отражение. Она была просто фикцией. Ещё одним зеркалом в аттракционе, где всё искажалось и приобретало неестественные, ненастоящие формы и искажало содержание. Этот пластик и порошок, эти жестяные коробочки. Эта маленькая розовая пони, что обманывает своих подруг и тонет в делирии. Туда ей и дорога. Я поняла, почему Эфорт её терпеть не мог, хоть я её и понимала. Эфорт хотел простоты и честности. Справедливости. Но не мог её найти и раздражался от траура по Биг Маку, раздражался министрами-шлюхами и наркошами, которые забыли о нас. Забыли о том, кто такие пони. И я сама устала. И сама забыла.

— У меня к тебе ещё одна просьба, — сказала зебра, подойдя ко мне. Она сказала своему наёмнику с зонтом идти в повозку.

И мы стояли вдвоём в огнях, ослепивших ни одного пони.

— Завтра Эфорт придёт пьяным на работу, — я повернулась на неё, недоумевая, — Не спрашивай меня. Пинки Пай сказала, что так всё и будет. Он придёт пьяным, и ты уничтожишь документы. Он забудет о деле с фабрикой, потому что завтра случится нечто экстренное. Вас попросят помочь. И кондитерская фабрика будет вашей меньшей проблемой. Но ты должна уничтожить все документы.

— А что если я не сделаю этого?

— Пинки Пай сказала, что нету – если.

Я ничего не ответила на это ей. Просто стояла дальше и смотрела, как морда Пинки скалится на меня в отражениях стёкол, в лужах, в каплях, что летят мимо, отражается у меня в памяти. Пинки Пай всегда смотрит. Я не знала, что делать дальше. Хотелось просто связаться с Эфортом. Как он сам. Неужели он сейчас напивается? Топит всё это случившиеся в алкоголе. Нам надо было отдохнуть после случая с Бьюти Брасс. Мы не готовы. Мы устали от войны. Бесконечной войны каждый день. И ничего... Ничего не меняется.

— Хочешь, я увезу тебя отсюда? — её шёпот прокрался в мою голову.

Я посмотрела на неё мечтательно и наивно. Улыбнулась. Всё она услышала. Все мои слова.

— Да, — ответила я.

Спокойное цоканье копыт. Неон стыдливо мигает в переулках. И погибает в этих стеклянных трубках. Мы плыли сквозь ливень, этот город будет затоплен, как и всё. Повсюду вода. И барабаны отбивают такт метронома. Похороны и музыка ветра звенит. Одинокий выстрел в тишине. Я вжалась в кресло и только спустя вечность почувствовала, что держусь за её копыто. Я всё хотела спросить: Кто ты? Почему? Но затем. Я решила не рушить магию это тайное волшебство, сокровенный ритуал только для двоих. Теперь всё понятно. Я не задавала вопросов. Я подходила ей. Никаких сомнений, только раскаяние, не смотрела в прошлое, потому что у меня уже не было будущего. Только в разрезе. В самую суть, в глубину. Вспышками свет проникал в карету. Наполнял наши мордочки отчётливыми чертами. Но я давно научилась в ней видеть и без этого жалкого скопления фотонов, созданных маркетологами впопыхах. Мне хватало огня и молний, что находили себя в её золотых украшениях.

Она дала мне выпить чего-то.

— У тебя кажется, болит голова. Это поможет.

И я выпила что-то холодное из стеклянной бутылки. Раскрывается жестяная коробка и сыпется порошок. Шприцы гонят яд, соблазнительный яд. Но я была приёмной дочерью алкоголя. Он видел меня и открывал дверь в свой дом, где я плакала и каялась за свою жизнь. Что я такого сделала, чтобы чувствовать себя виноватой? Почему я хочу помогать? Откуда во мне это тлеющее желание, что гонит меня всё дальше и дальше? Я высунулась в окошко. Там было небо, и ливень уходил от меня, он остался там, в центре города, сиять в этом искусственном свете.. И я видела горящие бочки, возле которых столпились пони. Опять трущобы... Нет. То были зебры. И они расступались перед каретой. Они знали. Знали, что их предсказательница судьбы дома.

— Пошли со мной, — я уже даже не думала. Просто следовала за огнями на её золоте.

Мы вошли в очередную курильню или просто какой-то клуб для зебр, хотя... Тут были и пони, и грифоны. И музыка трансцендентности. Она плавно переливалась в моей голове, как пламя в этой тёмной обители. Огонь был повсюду – настоящий огонь. Зелёный магический и алый красный живой огонь плясали друг с другом под открытым небом. Там стекло на потолке. Там было небо. Там были звёзды. И зебры, и пони и грифоны в наркотическом, алкогольном и в экзистенциально-магическо-реалистическом опьянении пали ниц перед ними и наслаждались их светом. Она вела меня всё выше, и я была в её власти. Я пила потом ещё. И ещё, но тот напиток в карете. Что-то... Что-то там было... Она вела меня выше, на самый верх к небесам и затем мы остановились и сели на диванчик. Всё прояснилось более-менее. Какой-то клуб, какое-то пристанище для потерянных. Всё прояснилось – я была в тумане. В сером эфире окутавшем меня. Эта закатная дымка. И кровь Бьюти Брасс ХЛЕСТНУЛА. Брызги. Вспышки. Всё это не прошло. 99-я. Умерла тогда.

Прощай.

— Потанцуешь со мной? – спросила она меня.

Я положила своё насквозь промокшее пальто, и официантка унесла его. Мы встали под звёздами. А под нашими ногами были пьяные тела, конвульсивно грёбшие в этой волне печали и Ля-Мажора. Мы отбрасывали тень. Мы видели их сквозь стекло в полу. Мы были между небом и землёй. Между звёздами и их пылью, что сдует время. Как и нас. Этот момент вечности навсегда останется в волнах мироздания. В войде, в красоте вековечного. Я была маленьким фотоном. Но я более не была одинока. На этот вечер. Или навсегда.

— Я буду задавать вопросы, — сказала я в слезах, — И тогда ты меня оставишь. Бросишь.

— Нет, — прошептала она, с трудом перекрывая звук нежной музыки, эту трель квазичастиц.

— Я выбрала тебя, — начала она, — Не потому что ты не задаёшь вопросов. Тебя интересует другое.

— Скажи...

— Нет, нет, нет, нет, — прервала она меня, — Не спрашивай меня про имя. Я сама его хочу рассказать. Потом... Потом...

— Ты только мне подарила это?

— Да.

— Ты будешь ещё приезжать ко мне, увозить меня?

— Да.

— Вечно?

— Вечно.

— Я не заслужила.

— Заслужила. Я заплатила Пинки Пай слишком много, чтобы владеть тобой.

— Ты будешь со мной вечно?

— Да... Вечно...

Мы провели вечер вместе. Я сидела и ревела в её объятиях. Танцевала как безумная и смеялась. Я кричала на звёзды и молилась им. Плакала им. И была очень пьяной всем этим неправильным миром, что сгорал и обращался в пепел. Тлел прямо передо мной на расстоянии одного копыта. Всё это было. Всё это существовало, и было нереально. Глупым. Ненастоящим и таким прекрасным

Она прижалась ко мне, когда мы медленно плыли под звёздами и прошептала.

— Ego erit per latus tuum donec ego mori. Adhuc modicum tempus. De anno. Et tunc ardebit in aeternum. Quare tibi conveniunt ad hoc? Ive ' been exspecto pro te tam diu. Interrogatus enim a Pinkie Pie. Dixi tibi obviam aeternus amor. Nos omnia fecit contractum ea. Illa implere nobis utinam. Sed nos debere eius. Nos facere quod ipsa dicit. Etiam Efort. Ut wisi odit eius. Cogitat quod in illa reliquit eum. Sed ille mox a filia. Eam te. Tu filia eius. Nos duo fecit votum pro te... Sit scriptor adepto nonnullus reliqua. Sit sidera luceat in nobis. Et totus mundus ardebit in lucem. Ibi erit solum in aeternum, nisi beatitudo. Iustus me et te. Te volo, morietur cito. Ego potius invenire te in aeternum.

Я почувствовала, что она хотела сказать. Я почувствовала, всё то, что было... Всё то, что было в её душе. Всё это прекрасное и нежное.

Она отвезла меня домой. Ну как домой. В гостиницу. Я сказала ей, что она напоила меня чем-то. Она призналась и усмехнулась. Но добавила, что не воспользовалась ситуацией. И это правда. Она укрыла меня своим пиджаком, который не промок от дождя. Моё пальто занесли домой. Она проводила меня до порога. Мы болтали и смеялись. Я знала, что мне надо идти. И знала, что ей тоже надо. Завтра опять работа. Опять война.

— Это был лучший вечер... Кажется... За всю мою жизнь.

— Я рада.

— Слушай. Я может. Многое сказала и задала много вопросов. Но... Мы слегка поторопили события.

Она расстроилась, услышав это.

— О... Хорошо. Да. Я... Я... Хорошо.

— Я просто хотела сказать, что мы поторопились, — я сказала это и она подняла на меня свой взгляд, — Все то, что я спросила... Ты можешь спросить и у меня. И я отвечу точно также как и ты.

Она стала выглядеть счастливей.

— Тем не менее, я хочу слегка привыкнуть к тому, что я больше не одна в этом мире, — в мире полном света и тьмы.

Она подошла ко мне близко.

— Ты позволишь мне? – спросила она.

— Да, — ответила я. Даже не зная, что я позволила ей.

Она совсем легонько повернула свою мордочку. Поцеловала меня в левую щёку. И отошла. Села в карету. И пообещала вскоре спасти меня ещё раз. От войны. От усталости. От моих сожалений. И одиночества.

Я ушла домой. Пьяная. Счастливая. Ещё беспокоилась. Где же Эфорт? В порядке он или нет? И Пинки Пай. Наркоманка, знающая будущее. И Биг Макинтош, умерший ради нашей любимой принцессы Селестии. И Бьюти Брасс. Бьюти Брасс... Первые лучи солнца тянулись к нам сквозь тучи, выплакавшие свои слёзы. Небеса тянулись к нам. Благословляли нас. Дарили нам свет. Этот настоящий и чудный жертвенный свет.

Утром у меня было УЖАСНОЕ ПОХМЕЛЬЕ. Зебринское пойло накачало меня так сильно и тяжело, что я не отходила от унитаза добрых пятнадцать минут и всё не могла проблеваться. А ещё я вспомнила всё что было вчера. Я видела её всего пару раз и уже начала встречаться с главой мафии. Обещала увидеться. Более того я призналась ей в любви. Это просто какой-то... Я даже не знаю...

Я всё продолжала блевать. Какой же ужас. Всё плохое уходило прочь, все токсины. Всё боль и сожаление. И блевота. И блевота тоже. И пончик. Блять...

С трудом втащив своё тело в офис, я поняла, что хочу просто упасть. Может, получится уговорить Айсли дать мне бумажную работу. Если я буду сегодня бегать с Эфортом по переулкам, уворачиваясь от пуль и вытаскивая нариков с того света, то я точно не смогу выжить. Мне надо поспать. Ещё.

— Здравствуй, Хэйфилд, — встретил меня Брайт Винг, — Ты не знаешь... Ох, мать моя, — от меня настолько разило перегаром?

— Пожалуйста. Не надо.

— Фух. Неожиданно, — признался он, — Не знал, что ты можешь позволить себе такое. Но ничего, ничего! Постараюсь тебя прикрыть.

— Спасибо.

— Прикрыть от чего? – за моей спиной возникла наша начальница. Айсли, — Оу... Ну как? Наладили сеть информаторов, я гляжу.

— Простите меня. Это... Это не повторится. Я обещаю.

— Мда... – она вздохнула, — У нас итак проблем выше крыши, после смерти Биг Макинтоша. Ох! Ну что за команда. Эх... Ладно, моя хорошая. Иди спрячься за бумаги. Скоро придёт госпожа министр. Она хотела попросить наш отдел о помощи. Случалось нечто экстренное. Так что на сегодня все дела откладываем. Все поняли.

— Да, мэм, — ответили мы с Брайт Вингом хором.

Уже побежала прятаться в отчётах и рапортах, думая о том, как же пережить это похмелье, но Айсли остановила меня.

— Если логика подсказывает мне верно – Эфорт тоже вчера напился?

— Я не знаю, — пролепетала я.

— Вы были не вместе? – удивилась она. Я отрицательно помотала головой, и от этого мне стало невыносимо больно, — Я подумала он с тобой... Он не отвечал мне.

— Мы разделились.

— Ладно, — она задумалась и я села за свой стол.

Вдруг я вспомнила о том, что должна сделать. Рапорт по нашему делу. Открыла файл. Там уже были результаты вскрытие, стенограмма, анализ вещества и отметки на карте. Ох... Они взгромоздились около кондитерской фабрики и следующим логичным шагом будет... Надо уничтожить срочно. Срочно уничтожить эту папку.

Я уже хотела это сделать, но в дверях нашего скромного кабинета появилась она – сама Пинки. Госпожа министр. Её волосы не были кудрявыми, они были выпрямлены, тусклыми. Сама она, кажется, совершенно прибывала в полном упадке.

— Здравствуйте, — кротко сказала она.

— Добрый день, госпожа министр.

— Да, конечно, — тихо произнесла она, — Айсли. Мне будет необходима помощь вашего отдела. Нужно будет поехать вместе со мной. В папке все подробности.

— Так точно, госпожа министр.

— Если вкратце... – она так и не договорила.

Дверь проломил и упал вместе с ней здоровенный бухущий единорог. Иногда мы называли его Эфортом. Он был весь в грязи, будто спал на улице, прямо на дороге около бачков в каком-нибудь закутке. Куртка воняла, как и он – таким смрадом! Аж глаза слезились. Нет. Он был не с похмелья. Он именно что все ещё бухой.

— Госпожа министр! Ну нихуя себе! А вы чего понурая такая? – он фамильярно раскачиваясь направился к своему рабочему месту. Встав к ней жопой, и даже не слушая её ответ.

— Мой давний друг умер, — сказала она скорбно, — Вы знаете его. Это Биг Макинтош.

— Точно, — сообразил Эфорт, — Точно... Аааааааа! Блять вспомнил. Биг Мак! Как же он меня уже заебал!

Айсли была готова пристрелить Эфорта. А затем себя. Она покраснела моментально и схватилась за свой рот копытами, будто эти слова вылетают из её рта.

— Он вроде уже сдох, но всё равно напрягает меня, — Эфорт вымолвил это и глянул на меня, — Я за тебя волновался, моя хорошая, — он опять посмотрел на Пинки Пай, — Ёбанный Макинтош. Сводки видели? Сколько умерло при Утёсе. ДО-ХУ-Я. А по телику, в газетах только Биг Мак. Биг Мак. Заебал... – Эфорт вздохнул, уставился на Пинки Пай, ожидая реакции, а после махнул копытом и бросил на пол удостоверение, — Я увольняюсь.
— Нет.

Пинки Пай сказала это совершенно спокойно и без злобы.

— Ты будешь работать здесь, пока не умрёшь...

Она подняла удостоверение и положила ему в куртку.

— Или пока не закончится война.

— Я...

— Я знаю, — сказала вдруг Пинки Пай. Она наклонилась к его уху и прошептала очень тихо. Мне кажется Айсли и Брайт Винг не услышали этого, — Ты на меня очень злишься, потому что думаешь, что я не выполнила часть своего договора, но самом деле, я уже всё сделала. Я не могу воскрешать других пони. Я могу только помочь тебе почувствовать то тёплое и нежное чувство опять. Я могу помочь исправить ошибки. Я вернула её тебе. Просто не так, как ты ожидал.

Она ушла, встала около окна, а взгляд Эфорта переместился на меня, его глаза заблестели. Пинки Пай стояла и смотрела на то, как эфимерный свет становиться видимым, на эти лучики, проходящие сквозь тучи, и вдруг она легко вздохнула, грива завилась, приобрела объём и цвет, былую яркость. При условии, конечно, что я помню об одной её седой прядке, которая делала её причёску похожей на карамель. Пинки Пай повернулась к нам. Широко улыбнулась прямо как на логотипе.

— Мне нужен ваш отдел на похоронах Биг Макинтоша, оки-доки? – спросила она Айсли.

— Оки-доки, — пролепетала та.

— И да, кажется, вам бы показаться врачу всем... Ну... Ты знаешь, — виноваото улыбнулась Пинки Пай.

— Я запишу весь отдел к психотерапевту, госпожа министр.

— Вот и ладненько! До тех пор пока не полетим на похороны к Макинтошу у вас выходной. Пока-пока.

И она почти поскакала по своим делам.

Эфорт сидел неподвижно за своим столиком. Он весь сгорбился и закутался в свою куртку. Он казался намного старее и слабее, чем обычно выглядел наш бравый медведь. Он начинал плакать. И мы не имели права этого видеть. Айсли намекнула Брайт Вингу идти домой.

— Ты невесту не видел неделю.

— Хорошо, — он похлопал Эфорта по спине и ушёл.

— Хэйфилд, — позвала меня Айсли.

Я хотела подойти к нему, но он пролепетал «Поди прочь». Меня это слегка обидело, но было не до этого. Он пьян. Расстроен. Лучше оставить его одного. Забрала с собой тот дурацкий раппорт и вышла. Снаружи кабинета нас встретила Пинки Пай. Она попросила Айсли оставить нас наедине и та, волнуясь за меня, оглядывалась, пока не скрылась за поворотом.

— Вечер вам понравился? – спросила министр.

— Да...

— Ох, спасибо, это для меня, — она показала на раппорт.

Всё было правдой. Она всё предсказала.

— Это ваше, — раппорт был у неё в копытах.

— Очень хорошо. Знаете, Хэйфилд, я так люблю исполнять чужие желания. Особенно в это время! Но порой пони... – она посмотрела в промежуток между прикрытой дверью на Эфорта, — Очень плохо себя ведут. Но! Если эти пони очень хорошие. Я всё равно даю им шанс, — она улыбнулась.

— Я вам сочувствую, — сказала я.

— К сожалению, это не последний мой друг, который умрёт, — добавила Пинки Пай, — Увидимся.

Пинки Пай ушла. У меня побаливала голова. Мне плохо. Мне было очень страшно. Я не знала о чём думать после этого дня. Эфорт сидел в полном одиночестве. Я уже собралась идти, идти прочь отсюда. Забыться. Утонуть. Как вдруг решила, что не он один должен меня защищать. Вошла в кабинет. Он опять мне повторил, теперь громко «Поди прочь!». Этот огромный, седой единорог. Всегда спокойный перед любой опасностью, сидел и тихо плакал при свете солнца. Днём. Спокойным. Слегка облачным, после вчерашней бури. «Поди прочь... – прошептал он и ещё тише, сказал мне глядя в глаза, — я не достоин». Я обняла его. Этого немощного в душе старика, умирающего и потерявшего все свои надежды и все свои чаяния, потерявшего маленькую пони, которую он любил. Я должна была догадаться. Я обняла его, стараясь как родного отца, защитить от вредоносных воздействий этого мира.

Заметка: получен новый уровень

Новая способность: Шерше-ля-филли+11% повреждений противникам того же пола и уникальные реплики в диалогах с некоторыми пони.