Возвращение блудных Пай
Глава 4
Наконец, Блинки удалось восстановить дыхание. Она сбила копытца, и у неё ужасно болели глаза. Ей хотелось верить, что своими пинками она хотя бы содрала много коры с деревьев и расколола множество камней, но она знала, что это не так. Единственное, чего она добилась, была боль. Изящно усевшись на круп, пони сосредоточилась на словах и образах, до сих пор переполнявших её голову.
“Вот почему я решил назвать её Октавией, знаете ли” — сказал тогда отец. Ну конечно. Она же была старшей. Кровиночка. Каменица ока Клайда Пай, ещё бы она не заслужила особенного имени. Остальные сёстры получили традиционные имена, выбранные мамой. Но если имя Пинкамины и не было уникальным, сама-то она безусловно была. Во всём, начиная с того, что она была самой младшей, ярко-розовой и любимой, и заканчивая тем, что она сумела изменить взгляд на жизнь всей своей семьи. Блинки вспомнила, как давеча мама обняла Пинки, но не смогла вспомнить, когда она обнимала её саму в последний раз.
Ей показалось странным, что это воспоминание было не из тех, что заставляли её плакать. Да она и сама никогда не хотела, чтобы с ней так нянчились. Почему же тогда это так её беспокоило? Блинки раздражённо фыркнула и сморгнула последнюю пару слезинок. Пнув камешек, она отправила его в воздух. Описав изящную дугу, он отскочил от копыта пони, которого она до сих пор не замечала.
Это был отец. Не обратив никакого внимания на камешек, он молча стоял и разглядывал её. Блинки опустила голову и пробормотала что-то извинительное.
— Что ты вообще тут делаешь, Блинкадетт? — спросил он, обозревая заросшую кустами заброшенную полосу земли, отделяющую зеленеющие земли от бесплодных, ибо и этот отдалённый уголок тоже был частью фермы. — Можешь возвращаться, у нас уже всё под контролем.
— Не хочу, пап, — ответила она. — Сейчас мне нужно побыть одной, и пожалуйста, пожалуйста, что бы ты не делал, не говори, что разочаровался во мне…
— Разочаровался? — от удивления Клайд так широко открыл рот, что чуть не потерял свою соломинку. Он шагнул к ней ближе, но при этом движении его дочь дёрнулась назад, отчего его лицо опечалилось. — Я нисколечко не разочарован в тебе. Просто я ужасно зол на твоих сестёр и некоторых их приятелей.
— Почему же тогда ты позволил им остаться? — попыталась выкрикнуть Блинки, но у неё получилось лишь хриплое карканье. — Они угробили всё, над чем я трудилась последние полгода, а сейчас они вдобавок портят мой день рождения!
— Хороший вопрос, — он снова попытался приблизиться к дочери, и когда та не отшатнулась, вздохнул со слабым облегчением. — Конечно, я всё ещё люблю их, и это обстоятельство надо учитывать. Но, думаю, есть ещё одна хорошая причина. Видишь ли, если проявить теплоту и понимание, пони, ощущающие собственную вину, становятся весьма неплохими временными работниками. И хоть они не фермеры, как мы, они тоже могут быть полезны.
Она уставилась на отца и подумала, что видит в уголках его губ крошечный намёк на улыбку.
— Послушай, Блинкадетт, — продолжил он, подойдя достаточно близко, чтобы, наконец, положить копыто ей на плечо. Кобылка продолжала молча смотреть на него широко открытыми трепещущими глазами. — Ты права, это какой-то дискордов беспорядок. Но настанет день, когда нам придётся оставить взаимные обвинения и приступить к ремонту. А эту семью не починить без тебя.
Чтобы не разрыдаться, Блинки закусила губу.
— Ненавижу, когда ты пытаешься взвалить на нас такое, пап, — прошептала она. — В любом случае думаю, вам стоит попробовать исправить это без меня.
— Мы можем поступить и так, — сказал Клайд Пай. Услышав отзвук отчаяния, прозвучавший в его голосе, Блинки попыталась убедить себя, что выдаёт желаемое за действительное. — Но еда уже готова. Почему бы тебе хотя бы не пойти со мной и не перекусить?
— Я же сказала, я не… — словно в ответ, желудок Блинки сердито заурчал. Несколько секунд она раздумывала, что хуже – остаться голодной или снова увидеть своих сестёр.
Успешная, по-видимому, личная жизнь Октавии причиняла Блинки даже больше боли, чем её богатство и слава. Она понимала, что недостаточно талантлива, чтобы стать такой же знаменитостью, но она могла хотя бы найти особенного пони, разве нет? Правда кобылки её не интересовали, а всех жеребцов на полсотни миль в округе она знала ещё со времён своего детства, слишком долго, чтобы пытаться начать с кем-нибудь встречаться. “Может, мне просто пора успокоиться? — подумала она. — Наверное, некоторые из них не так уж и плохо выглядят. И мне так хочется иметь собственных жеребят, что бы там мама с папой не говорили об этом.”
С другой стороны, навряд ли она когда-нибудь сравниться с Пинки. И хотя она знала, что никогда не сможет предпринять ничего подобного героическим, смертельно опасным приключениям своей младшей сестры, у неё была возможность стать столь же независимой и свободной духом. У Пинки была работа, отдельное, хотя и съёмное жильё вдали от дома, в свободное время она даже подрабатывала сиделкой и, несмотря на это, она могла в любой момент бросить всё и сорваться куда угодно. Блинки задумалась о том, сможет ли она вообще когда-нибудь покинуть родительский дом. “Может быть, я просто выстрою собственную маленькую усадебку прямо рядом с семейной. Это будет очень удручающе.”
“Так какова же моя роль?”
— Хорошо, папа, — сказала она. — Но на светскую болтовню не рассчитывай.
Бросив на дочь строгий пристальный взгляд, фермер развернулся и направился к дому.
— Ну вот, таков наш план! — пристукнув копытцем по обеденному столу, триумфально провозгласила Пинки. Роуз, Винил и Октавия недоверчиво посмотрели на неё.
— Пинкамина, мы не такие, как ты, — сказала Октавия. — Мы не волшебные. Мы не можем просто... взять и сделать что-то вроде этого. Мы всего лишь простые обычные пони.
— Так обычные пони и есть самые волшебные на свете! — возразила Пинки, раздав присутствующим чертежи. — Или типа того. Важнее то, что так велел папа, так что вы должны попытаться.
— О, мам, — простонала Октавия, — скажи, что папа не говорил, чтобы мы это сделали.
— Говорил, — кивнула Роуз. Разглядывая схемы, она поправила очки, надеясь, что это поможет ей лучше в них разобраться.
— Думаю, это будет забавно, — сказала Винил. Грудь единорожки плотно охватывал кухонный передник с надписью “Повар Диско”1: близилось время готовки. — Ну же, Тави! Даже если ничего не получится, будет хотя бы весело, верно?
— Это очень обнадёживает, — безразличным тоном заключила она. — Что ж, ладно. Я в деле, дорогая сестричка.
— Ура! — перевернувшись в воздухе, Пинки перепрыгнула стол и приземлилась так, чтобы продолжить радовать компанию заговорщиков своей ослепительной улыбкой. — Огроменное вам спасибо, ребятки! Вы не пожалеете об этом!
Спеша покинуть помещение, она промахнулась мимо двери и налетела на стену, чуть не разбив стоящую рядом вазу с декоративным растением. Аккуратно поймав её и не переставая широко улыбаться, Пинки нащупала задним копытцем дверную ручку. Когда дверь, наконец, открылась, она вылетела наружу, словно порыв розового ветра.
Спустя несколько минут после отбытия Пинки воздух наполнился гулом включившихся электрических усилителей. Хвост Винил незамедлительно отреагировал на это, азартно задёргавшись так, что засвистел воздух. Реакция Октавии на эти предконцертные звуки была более сдержанной, но и её хвост не устоял на месте. В результате они перепутались, и влюблённой паре пришлось приложить немало усилий, чтобы освободиться. В этой жестокой борьбе они не устояли на ногах и, “случайно” упав, засмеялись, принявшись кататься по полу.
Роуз Пай закатила глаза и улыбнулась, предварительно удостоверившись, что смотрит в другую сторону и никто этого не увидит:
— Мисс Скрэтч, пора разложить картофель по горшкам.
— Та-ак точно, мэм! — крикнула Винил и немедленно ринулась на помощь.
Издав театральный вздох, предназначавшийся матери, Октавия тоже поднялась на копытца. Убедившись, что с маминой стороны не последовало никаких возражений, она отправилась в комнату Блинки, вверх по лестнице, чтобы сыграть свою роль в этом спектакле. Её взгляд задержался на Винил Скрэтч, чей маленький белый передник придавал той уютный домашний вид, одновременно подчёркивая соблазнительные контуры её тела и тот факт, что ничего, кроме него, их не прикрывало. Конечно, пытаясь помочь на кухне, Винил была слишком занята, чтобы заметить этот взгляд, но, скорее всего, оно было и к лучшему. Если бы она увидела тёплую улыбку Октавии, реакция единорожки заставила бы их расплакаться, или броситься друг другу в объятия, или и то и другое одновременно. С трудом оторвав глаза от любимой, старшая из сестёр Пай с растущим страхом посмотрела наверх, в сторону комнаты, в недрах которой таились неисчислимые полчища финансовых документов.
— Ты же гений, — шепнула она себе под нос. — И любой пони из академии это подтвердит. Ты справишься…
1. “Wub the Cook”
Блинки подошла к дому достаточно близко, чтобы, скривившись, отметить: осьминог Пинки никуда не делся. Правда сейчас он не поливал себя их драгоценной водой. Недалеко от дома стояла деревянная сцена, на которую он и взгромоздился, поддерживая себя двумя щупальцами и сжимая в остальных шести музыкальные инструменты: два щупальца вцепились в барабанную установку, два в бас-гитару и два в соло-гитару. Все инструменты были электронными и присоединялись к большому белому усилителю с музыкальной кьютимаркой Винил на боку. Все “участники” этой “группы” были одеты в рокерские костюмы с многочисленными прорехами, увешаны цепочками и рыболовными сетями и украшены париками всевозможных цветов и стилей, татуировками и пирсингом. Всё это великолепие как-то удерживалось на гладких и ровных конечностях животного.
Перед самой сценой в ожидании застыла Пинкамина Диана Пай с микрофоном в копытцах. Её лицо было уверенно и серьёзно, даже несмотря на покрывающие его зигзагообразные полосы чёрно-белого макияжа. Грива, словно иголки дикобраза, торчала во все стороны, а на лбу красовалась бандана с изображением языков пламени. Заметив застывшую в недоумении Блинки и своего отца, она кивнула им и открыла рот:
— Прямо из Понивилля, поприветствуем Роктопуса! — сказала она, не очень удачно подражая рыку пони-панк-музыкантов, и её слова, словно грохот взрыва, разнеслись над просторами фермы. Писклявый голос и неунывающая интонация подвели её, вступив в неравную борьбу с угрозой и агрессией, которые хотела изобразить Пинки, но она всё равно продолжила:
— Этот концерт посвящается самой особенной сестре на свете – Блинкадетт Розалине Пай!
Выдержав долгую паузу, достаточную для бурных аплодисментов, не последовавших ввиду отсутствия зрителей, Пинки продолжила:
— Мы хотим пожелать тебе счастливого дня рождения и подарить свою фирменную новую песню. А пока мы играем, остальные сделают свою работу, и всё будет в ажуре. Но хватит ля-ля. Наша песня называется “Глаз Пони”2 и она задаст жару, так что вам захочется стянуть носочки, носите вы их или нет!
Фонтан фейерверков всех самых ярких и жизнерадостных оттенков внезапно ударил из-под сцены и чуть не обжёг Блинки её широко раскрытые глаза. Послышались первые гитарные рифы, и она с удивлением заметила, что слегка хихикнула. А затем бас-гитара и барабаны слились в эпическом вступлении, и её чуть не снесло акустической волной:
БАМС!
БАМС-БАМС-БАМС!
БАМС-БАМС-БАМС!
БАМС-БАМС-БАААМС!
Роктопус играл на своих инструментах со скоростью и мастерством, заставившими бы позеленеть от зависти многих талантливых музыкантов-единорогов. Его склизкие щупальца рванули струны, вдарили по барабанам и тарелкам и выдали ровный мощный ритм. Земля содрогнулась, и Пинки запела:
Поднимись — кухня не ждёт
И танцуй, Life's a party
Пройден путь, и кексы просто улёт
Не герой, лишь кобылка с плитой
2. Человеческая версия этой песни “Eye of the Tiger / Глаз тигра” выбрана для фика не случайно. Она была написана “Survivor” по просьбе Сильвестра Сталлоне для фильма “Rocky 3 / Рокки 3”, и получила “Оскар”, “Золотой глобус” и “BAFTA”. Так что здесь игра слов, объединяющая идиому о каменной ферме, обыгранной в MLP:FiM как реальной ферме, жанр музыки и название фильма.
Октавия, плотно заткнув уши, пыталась продраться сквозь нагромождения слов и цифр. “Это несправедливо”, — сказала она себе и виновато нахмурилась, а затем вздохнула и закрыла глаза. Спустя несколько секунд, восстановив дыхание, она вновь их открыла, и на этот раз в них пылала решимость. Черкнув пером несколько строчек, она попыталась вспомнить правила деления столбиком.
Так много раз, над тестом корпеть
Меняла сахар на карри
Не унывай, сможешь всё одолеть
Выпекай, чтоб гордиться собой
В поисках камней, пригодных для посадки, Роуз Пай зашла далеко в поля. Тем не менее грохот импровизированного рок-концерта был прекрасно слышен и там. Конечно, эта была не та музыка, которую она привыкла слушать, и, работая в поле, она бурчала себе под нос что-то в этом духе, не замечая, что удары её кирки о камень точно следуют ритму песни. Ей пришло в голову, что после такой работы она должна была устать намного сильнее, учитывая, что годами не выходила в поле; вместо этого пони почувствовала прилив бодрости, чем была приятно удивлена.
Роктопус выдал несколько искусных гитарных риффов, и Пинки перешла к припеву:
Это, глаз милой пони
Это сладостей вкус
Поднимись, будто выпечка в духовке
И когда, мастерство твоё
Пройдёт сотню тус
Ты увидишь улыбки подруг, глазом пони
Блинки изо всех сил пыталась понять, что к чему. Гигантский осьминог. Чем он тут питался, грязью что-ли? Нелепые костюмы. Откуда вообще всё это взялось? Песня, которую она никогда до этого не слышала. И почему здесь больше никого нет? Лишь она и папа, стойко перенёсший всё это безумие, как прошлое, так и нынешнее, причинами которого были её сестры и она сама. Сможет ли она когда-нибудь расплатиться с ним за это? И Пинки, вкладывавшая всю душу в каждую ноту, не замечавшая или не обращавшая внимание, если ей случалось сфальшивить, покуда те, кого она любила, были здесь и слушали её. И осьминог, который, особенно если прищуриться, со всеми этими костюмами и правда был здорово похож на настоящую рок-группу. Даже его огромные чёрные пугающе-чуждые глаза, казалось, желали ей счастья. “Это глупо… но потратить впустую собственный день рождения, жалея себя – ещё глупее. Пошло оно в Тартар. Любой другой день года – да пожалуйста, но только не этот.”
И она не выдержала. Её рот расплылся в широченной ухмылке, и, судорожно захихикав, Блинки свалилась на землю. Затем, перекатившись на спину, она засмеялась так громко, что отец услышал её, несмотря на грохот музыки. На его лице застыла напряжённая усмешка, как раз такая, какая бывает, когда и слёзы где-то рядом. Он подошёл и тихо сел рядом с дочерью, стараясь однако держаться вне досягаемости копытца, которым та в восторге лупила по земле. И как бы сильно Клайд Пай не был увлечён представлением, его глаза не отрывались от неё ни на секунду.
Поднимись — кухня не ждёт
И танцуй, Life's a party
Пройден путь, и кексы просто улёт
Не герой, лишь кобылка с плитой
Прошло несколько часов, но Винил они показались лишь парой минут. И вовсе не потому, что “счастливые часов не наблюдают”. Ей было весело готовить на всех, и она, конечно, могла слышать доносящуюся снаружи прелестную, милую музыку, но причина была в другом. Она чувствовала, что если её рог мог бы дёргаться от боли, он сделал бы это прямо сейчас. Винил пожала плечами и отмахнулась от этих мыслей, по крайней мере, на время. Важно было лишь то, что подготовка ужина вошла в стадию ожидания и настало время закончить оставшуюся часть работы. Она страстно посмотрела вверх, в сторону комнаты Блинки, но тут перед её глазами возник висящий в магическом облачке список запланированных дел, словно её рог обрёл собственную волю и решил использовать её, чтобы лишить свою хозяйку даже символической возможности любоваться Октавией. Пробормотав несколько не самых ласковых слов в адрес своего подсознания, Винил схватила метлу и направилась к выходу.
Раз на раз, свёклу жуя
Лучше, чем, быть голодной
Когда-нибудь, в глазах блеск не тая
Ты зефир прям к костру поднесёшь
Это, глаз милой пони
Это сладостей вкус
Поднимись, будто выпечка в духовке
И когда, мастерство твоё
Пройдёт сотню тус
Ты увидишь улыбки подруг, глазом пони
Все финансовые документы были разобраны. Благодаря скрупулёзным записям Блинки и нескольким тайным мнемоническим практикам, вызубренным Октавией ещё давным давно, дело было сделано. Она подняла глаза. Солнце уже садилось и… что это, снаружи звучит всё та же песня? Вытащив из ушей затычки, она убедилась, что так оно и есть. Октавия в изумлении подняла бровь.
Поднимись — ты в вышине
Сыпь орех, мелкой крошкой
И изюм, а может быть, пралине
Не герой, лишь кобылка с плитой
Это, глаз милой пони
Это сладостей вкус
Поднимись, будто выпечка в духовке
И когда, мастерство твоё
Пройдёт сотню тус
Ты увидишь улыбки подруг, глазом пони
Вслед за припевом последовало крутейшее гитарное соло, и Пинки запрыгала по сцене, иногда падая на колени и скользя на них вперёд. Во время очередного кульбита она увидела, что Блинки валяется на земле, обессилев от смеха. Розовая пони издала странный звук, наполовину радостный взвизг, наполовину всхлип, и он чуть не спутал ей все карты. “Да нет же, глупая, это серьёзно. Сделай “Грр!” лицо!” Она вытряхнула из головы лишние мысли, песня как раз подходила к финалу. Пинки схватила микрофон и завопила во всё горло, словно судьба всей Эквестрии застыла в неустойчивом равновесии:
Поднимись — кухня не ждёт
И танцуй, Life's a party
Пройден путь, и кексы просто улёт
Не герой, лишь кобылка с плитой
Так много раз, над тестом корпеть
Меняла сахар на карри
Не унывай, сможешь всё одолеть
Выпекай, чтоб гордиться собой
Это, глаз милой пони
Это сладостей вкус
Поднимись, будто выпечка в духовке
И когда, мастерство твоё
Пройдёт сотню тус
Ты увидишь улыбки подруг, глазом пони
Когда последняя нота растаяла в звёздной ночи, все пони (и осьминог) на Каменной Ферме, оставив свои дела, посмотрели в небо и на тех, кто был рядом. Одновременно, но независимо друг от друга, они приняли решение вернуться домой. Роктопус остался снаружи, одним из своих огромных глаз он заглядывал в окно, чтобы видеть семью Пай и примкнувшую к ним единорожку, рассевшихся на кушетках и подушечках.
Винил Скрэтч принесла ужин. Она готовила его весь день, маринуя и поджаривая пищу, пока та не стала безупречна. Тем вечером каждый пони съел не меньше целой порции, а Пинки – аж девять. Алкоголя не было, но события этого дня и так достаточно опьянили всех присутствующих. Ноги, закинутые за ноги, тёплые улыбки, общий смех. Блинки переживала, что перед ней нет чистого холста, чтобы зарисовать эту прекрасную картину, но после третьей тарелки ей неохота было двигаться с места. Вместо этого она изо всех сил попыталась запечатлеть её в памяти. От этого усилия она даже слегка закряхтела, что привлекло к ней несколько подтрунивающих взглядов.
— Эй, у тебя что, несварение? — спросила Пинки. — Неужели вдобавок ко всему мы испортили ещё и ужин?
— Нет, нет, — смутившись, ответила Блинки. — Я в порядке. Просто… Я хочу быть уверена, что как следует запомню эту ночь. Прости. Я знаю, в этом нет никакого смысла.
— Неа, но оно и неплохо, сахарок, — в голосе Пинки ненадолго прорезался всё тот же тягучий акцент, что она использовала в Режиме Эпплджек.
— Шоу и правда удалось на славу, Пинкамина, — тихо сказала Октавия. Со стороны остальных, особенно Блинки, послышались возгласы одобрения, но они быстро стихли, стоило Октавии добавить что-то ещё, более сдержанным тоном:
— Тем не менее жаль, если это разрушит наш вечер, но я просто обязана сказать. И об этом никак не скажешь обиняками... наши деньги скоро подойдут к концу.
— Что? — спросил Клайд. — Ты в этом уверена? У нас всё ещё есть куча сбережений, имущество…
— Всё это закончится в течение года, если мы что-нибудь не предпримем.
Взгляды всех пони обратились к Блинки:
— Похоже, что так, — сказала она. — Я дважды проверила все цифры, но покупка дополнительной фермы была рискованной инвестиционной игрой, и мы проиграли.
— Ну, это нормально, — утешила Роуз. — Нам надо будет просто продать её и тем самым погасить второй кредит.
— Это безумие, — возразил её муж. — Даже если мы сумеем найти покупателя, это погубит нашу репутацию.
Возможно, Пинки и предложила бы что-нибудь конструктивное, но разговор о делах моментально погрузил её в глубокий сон. Она храпела, а в уголке её рта надувался и пропадал пузырёк слюны.
— Я знаю немало влиятельных пони как среди финансистов, так и политиков, — сказала Октавия. — Как и Винил. Почему бы нам не обратиться к кому-нибудь из них? Уверена, мы можем…
Блинки неслышно выскользнула из комнаты, и голоса стали приглушёнными и нечёткими. В потёмках она спустилась в пыльный подвал, хватая зубами воздух, чтобы поймать шнурок выключателя. Наконец, ей удалось отыскать его, и в подвале зажёгся тусклый оранжевый свет. Взбираясь на груды устаревших сельхозинструментов, толстых бесконечно тоскливых семейных альбомов и припрятанных Пинки на чёрный день запасов сахара и воздушных шариков, она пробралась в самую дальнюю его часть.
Там стоял, прислонившись к стене и почти такого же размера, холст, накрытый драпировкой. Блинки сняла её, обнажив одну из картин, которыми она гордилась больше всего.
Картина изображала тот день, когда Пинки впервые познакомила свою семью с самой концепцией вечеринок. Вернее, это была свободная фантазия на тему тех событий, выполненная годы спустя. Маленькая кобылка, стоящая посреди камнехранилища и окружённая свечами, сладостями и ленточками, не была розовой – она даже не была пони. На самом деле она была просто жутковатым камнем в форме пони. Несметное число воздушных шариков, оставшихся с того дня, были привязаны к её каменному телу. Их верёвочки были туго натянуты, а оболочки растянулись и приняли странные, искажённые формы, образовавшие в верхней части холста просто невообразимое месиво, однако все эти отчаянные усилия были не напрасны. Судя по крошечному намёку на тень, прорисованную под статуей, она парила в дюйме или двух от земли.
Блинки огляделась в поисках пера и чернильницы. Найдя её и с трудом убедив поделиться остатками своего древнего содержимого, она написала в правом нижнем углу своей работы: “Блинки Пай”. Её лицо приобрело грустное и задумчивое выражение. “Я знаю, что означает картина”, — подумала она, — “теперь мне просто нужно выяснить, что означает подпись”.
— Блинкадетт?
Говорила только Октавия, но все пони, собравшиеся в подвале, глядели на Блинки с семейной заботой. В какой-то мере даже Винил.
— Именно та пони, которую я хотела видеть, — ответила Блинки, поставив чернильницу на полку и подойдя к старшей сестре. Ты спрашивала, не собираюсь ли я продавать свои картины, так? Что ж, в этом году мне не помешали бы дополнительные деньги на день рождения, так что, если ты сведёшь меня со своими богатыми друзьями, я буду очень признательна.
— Что, прости? — Октавия озвучила немой вопрос, застывший на лицах всех пони. — Ты же говорила, что эти картины только твои. Не нужно продавать что-то, столь важное для тебя. Мы не в такой безнадёжной ситуации, моя дорогая.
— Да, я сказала, что они только для меня. — Блинки оглядела всех пони по очереди. Папу, который привёл её назад и разделил с ней один из самых счастливых моментов её жизни. Пинки, организовавшую большую часть этого праздника. Маму, без единой жалобы весь день проработавшую в поле. Октавию, закончившую, наконец, почти всю бумажную работу и собирающуюся задержаться и помочь ещё… вместе с Винил, которая хоть и положила всему этому начало, всё же согласилась остаться и попытаться всё исправить, безо всяких колебаний.
— Но я так же сказала, что они и для моей семьи.
Она медленно подошла к отцу, и он тут же обнял её передними ногами. За ними последовали Роуз, Пинки и Октавия, и вскоре все члены семьи Пай изо всех сил сжимали друг друга в объятьях. Блинки открыла глаза и увидела, что Винил осталась в стороне, и это выглядит крайне неуместно.
— Это касается и тебя, — сказала она с гораздо меньшей неохотой, чем ожидала. Единорожка, любовь её старшей сестры и нисколечко не чудная, шагнула в раскрытые объятья Блинки и присоединилась к куче-мале из пони. Вся семья, наконец, была в сборе. Никого, даже виновницу торжества, не беспокоило, что вечеринка в честь двадцатилетия Блинкадетт Розалины Пай окончилась в пыльном едва освещённом подвале. Она не знала, что принесёт следующий день, но даже если станет ещё хуже, сейчас она была к этому готова. Она справилась.
— Если ты в этом уверена, — задумчиво сказала Октавия, — я, безусловно, смогу тебе помочь. Она и правда замечательная.
Старшая сестра, прищурившись, посмотрела на картину:
— Ничего себе! Это а ля прима3?
— Угу, — ответила Блинки, скромно пожав плечами. — У меня был целый выходной и полным-полно красок, вот я и решила попробовать что-то новенькое.
— Ты имеешь в виду, что нарисовала всё это в один присест? — спросила Винил. — Это потрясающе! Знаешь, Октавия, Фэнси Пэнтс без ума от таких вещей. Думаю, у него монокль треснет, когда он увидит одну из них такого размера. То есть, если Блинки уверенно уверена…
— Уверена, — сказала Блинки, ещё крепче обняв свою семью. Тут, наконец, к ним присоединился и Роктопус, просунув несколько щупалец сквозь подвальное окошко и обвив ими группу пони. Несмотря на удивление и некую долю отвращения, все засмеялись и обняли его в ответ.
3. А ля прима (от итал. a la prima — «в один присест») — разновидность техники масляной живописи (также используется и в акварели), позволяющая выполнить картину за один сеанс (или в два или более сеанса, но по отдельным частям, каждая в один слой). Художник, использующий такую технику, заканчивает изображение до полного высыхания красок, в то время как традиционный метод рисования предусматривает нанесение красок слой за слоем и ожидание, пока очередной слой высохнет.