Исторически достоверно / Historical Accuracy

Варвары у ворот

Всё было безупречно.

Тога Твайлайт была безукоризенно соткана в классическом стиле из настоящей этротской шерсти. Набедренную повязку она самолично сшила с учётом всех тонкостей эпохи, а затем покрасила обе вещи шафраном, завезённым из Ибрерии. Свечи, отбрасывавшие на стены великолепный янтарный свет, были сделаны из кобылльского пчелиного воска.

На комнату были наложены чары, отчего стены теперь пестрили воздушными арочными сводами из алебастра и конинфскими колоннами — их обрамляли охряная лепнина и фрески, изображающие двенадцать подвигов Селестии. Сама Твайлайт предпочитала ипонический ордер, но достоверность была важнее каких-то вкусов.

Её ложе устилали самые тонкие пурпурные шелка, доставленные из страны Чжаньго. Подушки с печатью Императорского Солнечного двора, вышитой золотыми нитями, были набиты мягчайшим лебединым пухом. Флаттершай поначалу сомневалась, стоит ли подпускать Твайлайт к своим пернатым друзьям, однако несколько месяцев столь тесного знакомства с аликорном подарили птицам незабываемый опыт.

Они по крайней мере — по крайней мере! — больше не пытались выклевать ей глаза при первой же возможности.

В дальнем углу, за приметными драпировками, скрывалась единственная историческая неточность — граммофон, из которого лилась традиционная музыка в исполнении Лиры. Эксцентричная музыкантка была на седьмом небе от счастья, когда ей дали подержать любовно воссозданную копию кифары, и сыграла на архаичной лире с неизменным азартом. А вот Твайлайт допустила в своём выступлении лёгкую вольность, изготовив авлос не из слоновой кости, как велел обычай, а из крепкого бруска красного дерева. Не то чтобы это допущение её огорчало. Бесхозные вещицы из слоновой кости на дороге не валяются, вот и принцесса большую часть своей коллекции награбила в гробницах Хатхи.

Просто безупречно.

Веки Твайлайт сомкнулись; она вдохнула аромат благовоний и медленно выдохнула.

Крепускулия Гонория открыла глаза и откинулась на неприлично роскошную пуховую перину. От сената беспрестанно поступали ужасающие вести, и краткая передышка сейчас казалась подарком небес. Королева гоатов Алария продвигалась на юг, положив алчный глаз на древний город. Уже почти весь север Латипонии был разорён дикарскими ордами.

Было ясно: в ближайшие дни гоаты будут под стенами Роума. Крепускулия с тяжёлым сердцем вдохновляла солдат на защиту ветхих, разваливающихся стен.

Сенаторы, как всегда оторванные от реальности, надрывая глотки голосили, будто бы вековые стены выстоят, как выстояли они против Коннибала и как стояли ещё с зари Роума. Но императрица не была дурой. Стены — наследие предков, реликвии былых времён, когда имперская власть не распостранялась на всё побережье Эквестрийского моря. Последний раз Роуму грозила опасность где-то около трёх столетий назад. 

Всё это осталось в прошлом, задолго до того, как Крепускулия появилась на свет. То были времена, когда армию не набирали из неграмотных варваров, верных лишь блеску золота.

В коридоре за стенами покоев Крепускулии раздался громкий топот, убив слабую надежду на покой. Наверняка это полководец Клав — придумал очередной «гениальный» план, как отвратить неизбежное разрушение ворот. Ещё вчера он, чтобы удержать гоатов, предлагал раздать всем плебеям оружие.

Да, в далёком прошлом плебеи носили ромейские мечи, но те дни давно минули. Плебеи больше не чистокровные граждане Латипонии, как было в старину; теперь это пёстрое скопище немытой бестолочи. Да и что с того, если раздать им оружие — приучать их к тяготам войны нет времени. Так поступает лишь дурак, обрекающий свой народ на смерть. Милосердием было выставить их за ворота, отправить подальше на юг от жемчужины империи.

Могучий удар сшиб дубовые двери с петель — в проёме показалась Алария собственной персоной. Белые ремни, опоясывающие спину, резко выделялись на её чёрной шкуре, едва скрывая золочёные ножны меча. И более ничего: мощное тело было целиком открыто взгляду. Она перешагнула через разбитую в щепки дверь, и с каждым движением под её кожей перекатывались бугры стальных мышц.

Крепускулия вскочила и вытаращилась на изумительный образчик гоатской стати, слишком ошеломлённая внезапным вторжением, чтобы вымолвить хоть слово.

— Следовало ожидать, Гонория, что ты спрячешься в своих тряпках, — приторным голосом процедила Алария. Взгляд её невероятных бирюзовых глаз скользнул по изящному телу Крепускулии. — В особенности после того, как сделала жест мира и заманила воинов моей сестры в засаду.

— Чего ты ищешь, гоатка? Отмщения? — Крепускулия собрала всё мужество, что нашлось у неё перед лицом внушительной королевы, и произнесла: — Если так, возьми меня и пощади плебеев. Они не сотворили тебе зла.

Смех Аларии, громогласный и вселяющий трепет, покатился по роскошной зале.

— Мои воины поступят с Роумом точно так же, как с остальной Латипонией.

Крепкое копыто схватило Крепускулию за подбородок, заставило поднять голову. Их взгляды встретились — в глазах врага, как в зеркале, ромейка увидала свои собственные. Они горели вожделением.

— А ты, прекрасная Гонория, ты — моя добыча, — прошептала Алария. Огоньки свечей блеснули в её глазах; бирюза с янтарём заплясали, затмив отражение Крепускулии.

Крепускулия раскрыла рот — чтобы закричать, как-то воспротивиться варварке, — но тотчас Алария заставила её замолчать, прильнув к её устам. Сильный язык гоатки неумолимо раздвинул стиснутые губы. Копыто коснулось живота — глубокий страстный стон; оборона жертвы треснула, и Алария проникла в брешь на всю длину.

Резкий неприятный стук вырвал Луну и Твайлайт в настоящее.

— Я что-то задела? — Луна опустила голову и посмотрела у себя под животом.

Твайлайт вытянула шею, чтобы глянуть за плечо де-факто любовницы.

— Вряд ли. Я ничего такого не ставила на столик, что упало бы с таким звуком.

Стук повторился, на сей раз отчётливо с той стороны окна, но и вновь чары его приглушили.

С глухим ворчанием Твайлайт заворочалась, выскользнула из-под Луны и, бормоча под нос неприличные слова, потопала к окну. С кончика рога сорвалась искра, заставив иллюзию рассыпаться, а окно — распахнуться настежь. Пони высунулась под удивительно яркое полуденное солнце.

— Селестия помилуй, какого дискорда тут... — прокричала она, как вдруг её грубо оборвали на полуслове, угодив резиновой стрелой по рогу.

Под окнами замка на опрятном лугу, отведённом для дружеских пикников, была — кто бы мог подумать — Каденс верхом на её брате, вдвоём разодетые в меха. Под её носом в дуновениях ветерка трепетала ужасно фальшивая пара длинных усов, почти не скрывая ухмылочки от уха до уха. Такой ухмылочке даже Флаттершай с трудом бы удержалась, чтобы не отвесить оплеуху.

— Зачем ты катаешься на Шайнинге по улице? — спросила Твайлайт. — И вообще, ты что тут делаешь?

— Граблю Роум, — объяснила Каденс с таким выражением лица, будто на свете не было ничего очевиднее. 

— Грабишь Роум?

— Предполагается, что мы хунни, Твайли, — пробубнил сквозь уздечку Шайнинг.

И тут же умолк, немедленно получив пинок в бок.

— Это я хуннь, дорогой. А ты мой скакун, — прибавила Каденс и наложила на тетиву игрушечного лука ещё одну стрелу.

Шайнинг вздохнул самым подавленным вздохом, каким только можно было вздохнуть.

— А не могла бы ты грабить Роум, — насупившаяся Твайлайт обвела копытом весь городок, — где-нибудь в другом месте?

— А ты мне покажи, кто тут ещё напялил тогу и притворяется ромейкой, я и уйду!

Тихое «трыньк». В Твайлайт полетела резиновая стрела.

Её рог загорелся в полную силу — неудачливая стрела, невольно втянутая в чужую войну, вспыхнула подобно факелу. Капли горящей резины выстрелили во все стороны и тлеющим пеплом осели на грунтовой дорожке, что вела в замок.

— Уходи! Луне скоро возвращаться в Кантерлот, а я хотя бы на этот раз хочу довести всё до конца! — взревела Твайлайт. Её голос громом прокатился над сонными пасторальными холмами Понивиля и спугнул ошарашенную стайку птиц под Белохвостой чащей.

Где-то вдалеке, кажется, со звоном разбилась тарелка.

Теперь к завтрашнему дню её интрижки с Луной будут на языках у всей округи в радиусе километров десяти. Великолепно.

У Каденс было такое лицо, будто ей только что рассказали самый смешной анекдот на свете, а она из кожи вон лезет, лишь бы не покатиться со смеху.

— Пойдём, — еле просипела она между смешками и дёрнула поводья.

— Прости, Твайли, — вздохнул Шайнинг. — Я её отговаривал.

«Твайли» молча буравила взглядом удаляющуюся Каденс. Наконец сладкая парочка скрылась за поворотом на Брайдл-стрит, и принцесса дружбы обречённо растянулась на подоконнике.

Нежный ветерок трепал пряди в гриве, благоухание полевых цветов навевало покой.

Твайлайт обернулась к Луне.

— Что, на следующей неделе в то же время?