Тень и ночь

IX. Король

Луна выполнила требование своих покровителей и предстала перед Дженезисом в тронном зале посвежевшей и отдохнувшей. Озадаченно поморгав, она пошарила взглядом вокруг:

— Где Анима?

— Она спит, — ответил аликорн.

Луна кивнула. Она знала, что королева может не спать месяцами, но однажды наступает момент, когда она просто отключается, и её нельзя будить до тех пор, пока она сама не проснётся.

— Направлять тебя ныне буду я, — продолжил король.

— Так тому и быть, — согласилась кобылка, подходя ближе к трону. — Что было грузом? Есть догадки, где следует искать пропавших торговцев?

— Груз был… в достаточной мере необычен, — ответил Дженезис, нервно поводя крыльями. — Мы не продавали ни кристаллов, ни яств, ни тканей. Мы даже не рассчитывали на какую-либо выгоду или бартер.

Луна озадаченно моргнула.

— Вы просто отправили караван пони вхолостую? — недоверчиво прищурилась она. — Что за увеселительные прогулки на землю дикарей, как бы ни прискорбно было характеризовать так свою родину?

Аликорн тяжело вздохнул, закрывая глаза в искреннем чувстве вины:

— Это были добровольцы. Они отправились по Эквусу с целью нести знания — о нашей культуре, о чтении и письменности, медицине, архитектуре… и, что самое главное, об аликорнах.

Луна в ужасе ахнула.

— Да, — мрачно кивнул Дженезис. — Лучшие умы королевства собрали всё, что знали о нас, и отправились с этим к обычным пони, чтобы доказать, что мы не опасны. Что не нужно убивать наших братьев и сестёр, едва их увидев. Анима рассказала тебе о роли аликорнов в этом мире, и, думаю, ты понимаешь, почему мы вынуждены были согласиться на это: когда драконикус вернётся, нам может не хватить имеющихся у нас сил даже с учётом тех братьев и сестёр, что, научившись всему у нас, отправились в свой собственный путь по миру. Поэтому мы с Анимой снабдили экспедицию всем необходимым, в том числе — выделили им наш собственный отряд стражи, лучший отряд во всём королевстве, и благословили на выполнение миссии.

— И дальше экспедиция и все выделенные караваны пропали?

— Истинно так. Некоторое время заклинания посланий доходили до нас, и в них учёные отчитывались о своих успехах. Они поступали мудро, начиная издалека и лишь спустя время подводя к тому, что аликорнов глупо бояться и считать врагами, что каждый из нас рождается таким же невинным, как обыкновенный жеребёнок, а озлобляется лишь от одиночества и вездесущего гонения… процитированное должно было стать темой следующего урока. Но ни я, ни Анима Кастоди, ни кто-либо из ответственных за почтовую магию не получал никаких вестей уже больше двух недель, и лишь вчера почтовая руна ожила, чтобы передать всего два слова: Котлован Холмов.

Луна замерла в тревоге и страхе за самоотверженных, преданных короне грамотеев, знатоков и мудрецов, которых запросто могли затоптать насмерть за подобную ересь. Несколько секунд в тронном зале висела давящая тишина, столь густая, что мозг, испугавшись такого совершенного отсутствия звуков, сам был готов начать заполнять её галлюцинациями.

— И вы просто так отпустили их? — дрожащим от негодования голосом пророкотала юная аликорница, расправляя крылья и прижимая уши. — Вы позволили им так рисковать одним вместо того, чтобы пойти с ними и подтверждать их слова делами?!

— Мы должны охранять Кристальное Сердце и наш народ, — прижал копыто к груди в знак искренности своих слов король.

— Вы могли послать с учёными меня или Селестию, но нет, вы почему-то делаете это только сейчас!

— Это было бы слишком опасно уже непосредственно для вас. Мы и сейчас считаем это опасным, но никто из тех, кто не подвержен такой угрозе, не обладает аликорньей скоростью и силой, чтобы проделать этот путь быстро, тем более — твоей скоростью, скоростью аликорна, вышедшего из рода пегасов. Так что от тебя требуется всего лишь найти их, но ни в коем случае не вступать в бой. Тебе нельзя собой рисковать. Если они живы — мы с Анимой бросимся им на помощь, но делать это сгоряча крайне глупо. Котлован Холмов — очень далёкое от королевства место. Нас могут держать в неизвестности относительно судеб учёных в надежде выманить от Кристального Сердца, оставив его без защиты, и завладеть им.

Луна, дрожа, снежной пумой шипела от негодования:

— Кто отважится на такое?! У кого хватит смелости, наглости и силы, чтобы противостоять самому Кристальному Сердцу?! Я благодарна вам с Анимой за спасение, да, но прямо сейчас я вижу только двух привыкших прятаться за спинами подданных трусов! Аликорнов, воспринимающих собственное могущество как что-то, что следует беречь, как зеницу ока, вместо того, чтобы показать его миру и заставить любого из негодяев трепетать от страха!

Дженезис резко поднялся на ноги с гневным ударом копыт, заставившим содрогнуться голубые стёкла. Распахнувшиеся крылья прогнали по тронному залу волну ветра, снесшую разошедшуюся кобылку назад и напомнив ей, что, несмотря на кажущуюся мягкость, доброту и весёлость, аликорн является прежде всего королём, способным красноречиво доказать свой авторитет.

— Кентавры, — прошипел жеребец, и его лопатки пугающе острыми холмами поднялись над холкой, когда он низко наклонился к Луне, глядя на ту матовыми глазами. — Властелины Бесплодных земель, а знаешь, почему они стали так называться? Потому что кентавры готовы поглотить любую магию, которую встретят. Раньше Бесплодные земли такими не были, они были сплошь покрыты одной из волшебных разновидностей асфоделей. Вплоть до того момента, как туда не пришли кентавры… И с тех пор их аппетиты скромнее не стали.

Луна сглотнула. Король медленно выпрямился, не складывая, однако, зловеще согнутых крыльев.

— Представь, с какой благодарностью они встретят бесконечно генерирующее магию Кристальное Сердце, оставленное без защиты, — продолжал аликорн. — И как бы мы сами ни были благодарны взявшимся за это нелёгкое дело учёным и как бы их умы ни были важны для королевства, мы не можем так рисковать.

Убедившись, что младшая сестра больше не будет допускать такой глупости, как бунт и беспочвенные обвинения, Дженезис позволил чернеющим к концам перьев крыльям облечь свои бока.

— Так вышло, что из всех, кто способен быстро преодолеть путь туда и обратно, — спокойно подытожил аликорн, — свободна только ты. Всё необходимое уже собрано. Помни: ты должна быть такой скрытной, как только сможешь. Не ввязывайся в конфликты, даже когда найдёшь наших пони. Я даю тебе почтовую руну; просто сотвори заклинание, если учёные живы.

В копыто молодой аликорницы опустился увесистый шестигранный камень с простеньким на первый взгляд символом в середине, сочетанием и порядком начертания линий зашифровавшим в себе действие талисмана.

— Я поняла, — кивнула Луна, магией сотворяя бечёвку и вешая руну себе на шею.

— Тогда отправляйся, — повелел Дженезис. — И пусть солнце осветит твой путь.

«Предпочту звёзды», — невольно подумала кобылка, уверенно кивая на прощание провожавшей её обеспокоенной толпе и покидая купол. В лицо моментально ударила холодная шрапнель снега и льда, и Луна поспешно закрыла рот и нос верным красным шарфом. Бураны и метели были вечными за пределами королевства, хотя конкретно в этот раз полоса жестокой непогоды была значительно короче — похоже, Луна повзрослела и стала достаточно сильной, чтобы преодолеть всё действительно быстро.

Или, например, ей не попалось стаи пум, которая своими атаками растянула время для пытающегося выжить тела и разума.

Юная аликорница вылетела из зоны мерзлоты к вечеру. По привычке слишком сильно взмахнув крыльями, будто не ожидая, что север так резко останется позади, она на удивление гладко поднялась выше в рыжеющее садящимся солнцем небо, покачала крыльями, приучаясь по-новому чувствовать своё тело, больше не сдерживаемое шквалом ледяной крупы, и мягким нырком вернулась на прежний воздушный поток.

Она плыла в воздухе, лениво работая лишь кончиками маховых перьев, и с умиротворением осматривалась. В королевстве редко случалось отлетать от центра, где растительность была лишь в аккуратных клумбах и в геометрических узорах между монолитными кристальными дорогами. Луна с удовольствием втянула ноздрями воздух, наполненный ароматами цветочной пыльцы и трав — забытыми запахами, душистость которых практически опьянила её. Хотелось навернуть несколько широких кругов над цветущей долиной, играючи ныряя в воздушных потоках, но почтовая руна, выпроставшаяся из складок шарфа магической тягой, непременно потянула бы её вперёд настойчивее. Ей было приказано вести носительницу к месту, из которого пришло последнее послание от учёных, и она делала это с неумолимой исправностью, поэтому аликорнице оставалось любоваться видами лишь побочно.

Достаточно отдохнув после сумасшедшего прорыва сквозь морозные ветра, Луна начала бросать на себя одно заклинание за другим, чтобы преодолеть путь быстрее. Какие-то участки она перескакивала прыжками, которые организовывала энергичным взмахом крыльев вместе с соответствующим заклятьем — этот способ нравился ей больше остальных, потому что, подлетая таким образом до того, что земной ландшафт становился совсем неразличимым, она ещё долго могла веселиться в стремительном свободном падении, но использование его, по сути дела, не слишком экономило время. Поэтому более частыми приёмами аликорночки были банальное ускорение и более сложные телепортационные скачки.

С приходом ночи, однако, Луна вернулась к заклинанию прыжков, потому что под светом звёздного неба этот способ превратился из весёлого в романтичный. Забавный пружинистый звук — и космос упруго падал на неё, восторженно задравшую голову и широко распахнувшую глаза. Протяни копыто, погладь.

Аликорночка вдруг поняла, как сильно соскучилась по звёздам. Сердце в королевстве могло имитировать ночи, приглушая своё сияние, но подделать звёзды оно было не в силах. Луна, сдерживая непрошеные слёзы счастья, прошептала старинным друзьям приветствие на тарпане.

Уже к утру она, изрядно вымотавшись за так долго прикидывающийся релаксационным и тихим полёт, достигла места, где тянущая её вперёд руна безжизненно опала, повиснув на бечёвке и упокоившись в петлях ослабившегося красного шарфа. Луна замечала проплывающие под ней деревни, сильно изменившиеся за время её отсутствия — скажем, в расположении домов появились закономерности, а сами деревни обнеслись довольно хорошими заборами — но самих пони не видела. Все до единого спали перед очередным трудовым днём. Запахи цветения и влаги намекали на самый разгар полевых работ.

Котлован Холмов не блистал ни оригинальностью, ни загадочностью. Это в прямом смысле было дно среди холмистой местности, причём дно очень глубокое: склоны, ведущие к нему, казались вертикальными, и нелетающие расы непременно скатились бы кубарем, попытайся спуститься по ним хоть боком, но для них непосредственно между холмами были протоптаны узкие тропинки. Не подумав о том, что стратегически выгоднее будет устроиться на ночлег — вернее, дневку, ведь звёзды уже растушевались вышедшим из-за горизонта солнцем — на вершине одного из холмов, Луна устроилась прямо в центре Котлована.

Она проснулась с красными от недосыпа глазами, когда установленный купол противно замерцал, оповещая о тревоге. В зону действия его стражи, в самый Котлован, забрёл посторонний.

Юная аликорница сняла заклинание, справедливо полагая, что в высокой траве оно только служит неприятелям маяком, перевернулась на живот и начала ждать, напряжённо вслушиваясь.

Трёхтактные шаги по плодородной земле говорили о том, что у приближавшихся четыре ноги. Четыре копыта. Приближавшийся был один, и после того, как купол исчез, он сделался осторожнее.

Трава с тихим шорохом гладила пришельца по бокам и, похрустывая, расступалась перед его грудью. Луна, закрыв глаза, осязала копытами идущую через землю вибрацию от его передвижений с чуткостью, которой обладают зачастую разве что слепые, но она была аликорном, и подобный уровень восприятия не был для неё фантастической величиной.

Полностью доверившись своим чувствам, Луна ждала.

Телекинез в такт её глубокому сердцебиению завязывал ремни перемётных сумок, надетых на спину с целью спрятать крылья. Выросший до нормальных единорожьих размеров рог запеленать в шарф, как в жеребячестве, уже не получится.

Трава вокруг аликорночки ещё не поднялась после того, как оказалась примята защищавшим её дрёму куполом, поэтому она свободно увидела въехавшее в ровное поле вокруг неё копьё с неожиданным для здешних мест двойным наконечником из великолепного чёрного кристалла, а затем — рогатую голову жеребца, что держал его телекинезом.

Сердце кобылки перестало биться.

Копьё с глухим стуком рухнуло вниз.

Сомбра и Луна неподвижно уставились друг на друга широко раскрытыми глазами, не смея даже моргать.

Оба были рады друг друга видеть, оба не верили в эту встречу и оба не понимали, как им теперь вести себя. Все эти эмоции складывались в, как ни странно, совершенно нейтральное выражение, будто это было лучшим, что могла предложить им мимика, и только взгляды передавали истинную глубину и сложность их чувств.

Да и те были откровенно глуповатыми, так что Луна очень скоро начала хихикать над выражением лица друга жеребячества.

Жеребячества…

— Как ты можешь быть жив? — нервно посмеиваясь, осведомилась аликорночка и отключилась.

Пришла в себя она в соломенной хижине от звуков родной речи.

— Да, допустим, аликорн, — горячилась громким шёпотом какая-то кобыла, — но нести её на своей спине!

— Успокойся, Край, — ответил голос Сомбры так устало, будто ссора длилась уже который день.

Да, это был голос Сомбры. Сломавшийся, низкий и самую малость похрипывающий, но кобылка узнала его самим сердцем. От звука речи единорога оно затрепетало, учащая свои удары, и Луна невольно шевельнула ушами, удивляясь, что её старый — во всех ли смыслах? — друг выучил тарпан, но после возмущённого:

— Ты даже мне не позволяешь прикасаться к тебе, а тут расщедрился на целую спину для впервые встреченного аликорна! — поняла, что, притворяясь отключившейся, узнает намного больше интересного, чем присутствуя при разговоре в сознании.

— Мы встретились… не впервые, — неохотно рыкнул в ответ Сомбра. — Эта кобылка спасла мне жизнь давным-давно.

— И какой была эта жизнь? — ревностно прошипела Край.

— Замолчи немедленно.

Единорог сказал это почти шёпотом, но его голос так сочился подавляемой ненавистью, что Луна, вздрогнув всем телом от передавшихся ей эмоций, открыла глаза. Будто почувствовав её взгляд, Сомбра обернулся.

Увидев его впервые за полтора века, аликорница не рассматривала, как он изменился. Она только сейчас поняла, что узнала скорее душу, чем тело. Всё её существо чувствовало, что перед ним — тот, о ком годами грезили разум и сердце, и плевать было на тело и лицо от радости встречи. Но теперь, когда первичная эйфория от воссоединения прошла, Луна смогла рассмотреть единорога.

Он, разумеется, вырос. Но настолько, что рядом с ним аликорница, бывшая, в общем-то, старше как минимум на пять декад, почувствовала себя крохотной. По стоящей перед Сомброй единорожке Луна поняла, что жеребец примерно на полголовы перерос своих собратьев, и, словно этого было мало, сложен он был очень крепко. Под грязным чёрным плащом, скрывающим большую часть его тела, угадывались мощные ноги, поджарые бока и узкий круп. Открытая взглядам грудь, широкая и крепкая, иррационально создавала впечатление растлевающей греховности такого облика, и Луна краснела, но не могла перестать рассматривать выросшего друга.

Рубиновые глаза не могли не заметить пылающий на её лице румянец. Левое ухо Сомбры украшала серебряная серьга с контрастно выглядящим на фоне плаща чистым крупным бриллиантом, и она придавала единорогу лихой и самоуверенный вид. Того и гляди — покрутится перед Луной с кривой ухмылкой и дерзким взглядом, спрашивая: «Нравится то, на что смотришь?». Но вместо этого он, перестав слышать продолжавшую что-то говорить спутницу и напрочь забыв о её существовании, медленно пошёл к лежащей на другом плаще аликорнице.

Сомбра не моргал, но его широко раскрытые глаза не внушали Луне страха, и их взгляд оттенял общий грозный вид. Это были глаза жеребёнка, что восторженно, благодарно смотрел на неё в звёздной ночи, задыхаясь от счастья и единения. Если у аликорночки мелькали мысли, что это на самом деле не Сомбра, а лишь поразительно похожий на него потомок, этот взгляд стёр и сомнения, и мир вокруг.

— Я сохранила твой шарф, — лишившись обычно уверенного и властного голоса, прошептала кобылка на тарпане, с непривычки прозвучавшем искажённо, и робко протянула единорогу ткань, стянув её со своей шеи. Не разрывая зрительного контакта, Сомбра прикоснулся к шарфу, и на секунду, когда жеребец замер так, Луна подумала, что он сейчас возьмёт свою вещь, но вместо этого серые копыта скользнули дальше.

Зачарованная немигающим взглядом и звуком дыхания единорога, аликорница замерла от ощущения копыт, мягко блуждающих по её передним ногам сквозь тонкую вязку шарфа, и почувствовала, как пространство внутри неё сжимается невероятно сладкой дрожью, а кожа под шерстью покрывается крупными мурашками. Вдруг стало легко. Словно боль в каждой клетке, с которой Луна, сама того не подозревая, жила все эти годы, разом стихла, успокоилась и пропала от этих эфемерных, бережных касаний.

Сердце щемило от нежности.

— Ты сказала что-то на кристальном перед тем, как отключиться, — низкий голос бальзамом умастил сознание Луны, и она едва не поплыла, но усилием воли заставила себя сосредоточиться на том, что хотел сказать ей Сомбра. Однако задача оказалась практически невыполнимой, когда единорог неспешно коснулся одного из её копыт губами.

Луна содрогнулась от импульса, пронзившего разом все её мышцы.

Даже сквозь опутывающий копыта шарф она почувствовала нежность и жар этого прикосновения. Дыхание юной аликорночки участилось, когда мозг, не подчиняясь плавящейся в безвольное и податливое желе владелице, услужливо подкинул ей картинки того, как эти потрясающие губы касаются её в других местах.

— Я слишком плохо знаю язык, чтобы суметь перевести, — шёпотом закончил Сомбра, словно стыдясь своего незнания.

Луна чуть было не ответила, что непременно поможет найти применение его языку, но, поспешно опомнившись, вспыхнула ещё жарче и тихо ответила:

— Я спросила, как ты можешь быть жив. Прошло больше ста пятидесяти лет, а ты… — она высвободила копыто из-под шарфа и протянула к его лицу. Борода, которую он явно самостоятельно подравнивал, росла странно: сбоку ото рта были девственно-чистые полосы, на которых чёрная растительность даже не пробивалась, и всё делилось на бакенбарды и собственно бородку.

Единорог, словно освобождаясь от транса, скосил глаза на тянущееся приласкать его щеку копыто и вдруг отшатнулся, но Луна не успела удивиться, потому что на пороге хижины появились во всех планах сияющие лица, и кристальные пони воскликнули:

— Леди Луна! Вы в добром здравии, мы так тревожились!

Аликорница, моментально вспомнив о своей миссии и поразившись тому, как легко и быстро та закончилась, вскочила с места.

— Что вы здесь делаете? — выпалила она, не успев от неожиданности переключиться на кристальный язык. Один из учёных, игравший роль переводчика с тарпана, донёс своим соратникам вопрос Луны и ответил ей:

— Не извольте беспокоиться, нас встретили на удивление душевно даже с учением, что мы несли в своих устах. Можно сказать, нам даже обрадовались больше, только узнав, о чём мы хотим рассказать их. Наружность этих разбойников оказалась обманчива, и в груди их атамана бьётся действительно большое сердце…

Аликорночка вдруг поняла, почему учёный выбрал витиеватый слог кристального языка.

— Разбойников? — осторожно повторила она. — Атамана? Олсинг, ты сказал это в стремлении придать своему монологу поэтичности?

— Боюсь, что нет, леди Луна, — печально отозвался кристальный пони и тут же приободрился: — Но посмею заверить, что мы встретили самый тёплый приём, как только речь наша зашла об аликорнах. От нас даже потребовали послать весть домой, но, как вижу, нас за сие время успели хватиться. Отрадно сердцу знать, что наши возлюбленные король и королева так дорожат нами, что отвлекли одну из своих сестёр от забот.

«Да каких там забот», — уныло подумала аликорница, но вслух ответила, величественно приосанившись:

— Что же, если все вы так же находитесь в добром здравии и не имеете ко мне ни просьб, ни жалоб, вы вольны продолжать своё миссионерство. Да будет так.

Луна добросовестно коснулась висящей на шее руны телекинезом, но, взглянув на отошедшего к терпеливо ждущей его Край Сомбру, решила, что не будет преступлением задержаться здесь подольше.

И всё выяснить.

— Сомбра? — позвала аликорница с потаённым страхом, что единорог не откликнется и удивится этому имени, но тот мгновенно повернулся к ней. Луна была уверена, что хоть на секунду, но его сердцебиение ускорило свой бег.

— Луна.

— Мой подданный назвал вас с…

— Виктори Край, — с некой враждебностью, заставившей кобылку удивлённо моргнуть, представилась тенью следовавшая за Сомброй единорожка. Её голубые глаза смотрели на Луну с такой яростью, что были готовы испепелить… или заморозить.

— …с Виктори Край, — вежливо продолжила Луна, игнорируя враждебность, — разбойниками, а тебя — её атаманом…

— Не только её, — слабо улыбнулся единорог и поманил аликорночку копытом. Она вышла из просторной хижины, очевидно, принадлежавшей лично ему, и обомлела, увидев целый передвижной лагерь.

Он располагался на примыкающей к лесу поляне, и хижины были так хитро замаскированы в пограничных стволах, что, если бы не расхаживающие туда-сюда вместе с кристальными гостями единороги, которых было не больше дюжины, экипированные и вооружённые кто во что горазд, был бы совершенно незаметен. Разномастность оружия и доспехов кричала о том, что добыто всё это добро было далеко не честным путём.

— Ты… ты занялся тем, что грабишь себе подобных? — обомлев, пробормотала Луна. Её взгляд раз за разом подмечал всё новые и новые детали разбойничьего кочевого быта: котлы, разнообразные крепления, сумки и корзины, даже такого вида, что верилось, будто в них может проехаться и пони.

Верилось даже, что не по своей воле. Или вообще не живой…

— Пони я не трогаю, — остановил поток страшных догадок Сомбра, поморщившись, как от отвращения. — Мои жертвы — грифоны, минотавры, алмазные псы…

— Все те, кто мучил тебя, пока ты был в заточении? — выпалила Луна, не успев подумать, и резко захлопнула обоими крыльями рот.

Единорог смотрел на неё сдержанно. Былая теплота и невероятное счастье ушли из его взгляда, сделав истинным атаманом.

— Да, — коротко ответил Сомбра. — А где была всё это время ты?

— В Кристальных землях. Вернее… в Кристальном королевстве, — исправилась аликорночка. — Мы с Селестией всё же смогли до него добраться. Она заботилась обо мне всё это время.

— Я бы не доверил тебя тому, кто не сумел бы с этим справиться. Виктори Край, жди меня здесь, — обернулся он на недовольно нахмурившуюся от приказа единорожку. — Нам с Луной нужно многое друг другу рассказать.

Уголок рта Виктори задёргался от желания возразить, но она лишь кивнула и отступила обратно в хижину. Соломой, как выяснилось снаружи, было покрыто только нутро временного жилища.

Сомбра и Луна отходили от лагеря по неприметной лесной тропке молча, вдруг натолкнувшись на взаимную отчуждённость. Быт и посторонние пони вмешались в установившуюся было между ними ностальгическую связь, и между ними обвалилась пропасть из размышлений об упущенном времени. Времени, проведённом врозь.

Между этими тезисами стоял знак равенства. Он мостом пролёг над образовавшейся бездной, проведя двух разлучённых и нашедших друг друга обратно.

— Мне нечего рассказывать о себе, — пожала плечами аликорночка, первой нарушив молчание. — У меня была скучная, безопасная и совершенно не насыщенная юность.

— «Была», — засмеялся Сомбра.

— Да, была, — обиделась Луна, уклоняясь от ветки дуба, склонившейся вниз под собственной тяжестью. — Я повзрослела.

— С момента нашей последней встречи — определённо.

— Да-да, вот именно, с момента нашей последней встречи, с момента, с которого прошло больше ста пятидесяти лет, — судорожно рассматривала спокойно шагающего единорога кобылка. — Я представляла тебя в самом лучшем случае морщинистым усохшим стариком без ума и памяти, но посмотри на себя! Ни единого седого волоса, полный комплект зубов и словно самый расцвет сил!

— Ты представляла меня стариком? — поднял брови Сомбра.

— Чего тебя удивляет?

— То, что ты представляла меня.

Поджав губы, единорог отвёл взгляд. Луна озадаченно наклонила голову набок:

— Что ты имеешь в виду? Конечно же, я помнила тебя.

— Столько лет? — недоверчиво посмотрел на неё вновь жеребец.

— Всегда, — горячо ответила юная аликорница.

— Я тоже думал о тебе, — признался Сомбра, понизив голос, будто их могли подслушивать в звенящем от пения птиц лесу. — Я беспокоился и гадал, как ты там без меня. Страшно боялся, что что-то пойдёт не так, и ты закончишь, как большинство аликорнов, — он сделал круг глазами, скользя взглядом по молодым листьям, — в каком-нибудь лесу, с обломком древесины в горле, груди или затылке. Это доводило меня до безумия… Но потом я убеждал себя, убеждал раз за разом, что Селестия не даст этому случиться, что она умна и опытна. В итоге я успокоился на том, что ты где-то вдали от меня, но счастлива и в безопасности. Мне этого хватало.

— Даже в рабстве ты не переставал думать обо мне? — прошептала Луна и побоялась, что её не было слышно за гулом затрепетавшего сердца. — Даже переживая все те мучения и боль, ты волновался о моём благополучии? Глупый, как ты мог подумать, что я могу быть счастлива вдали от тебя?

— По крайней мере, ты была в безопасности, — мрачно отозвался Сомбра. — Много ли ты знаешь о том, что я пережил в рабстве?

— Только то, что показывали мне твои сны. Я… я случайно пробралась в них… и многое увидела. Это повергло меня в шок, — аликорночка сглотнула, возвращая самообладание.

— Как много ты увидела? — надавил единорог. Кончик его рога напряжённо стрельнул красной искрой, резко выделившейся в сочной солнечно-зелёной гамме рощи.

— Я видела, как тебя бьют, унижают и изнуряют работой. Видела, как швыряют в стены ради забавы и передаривают, словно вещь, — ответила Луна, наблюдая за тем, как эта искра медленно опускалась к земле. Облегчённый выдох Сомбры испарил её. — Как ты выбрался из того ада?

— Я смог достаточно окрепнуть, — голос единорога стал ещё зловещее, — и вспомнил, как получил свою кьютимарку. Нигде нет столько теней, как в месте, где пони вынуждены постоянно освещать себе дорогу фонарями и собственными рогами. Нигде нет столько тьмы, которая благодарно сожрёт каждого, кого я в неё толкну.

— Я никогда не могла рассмотреть твою метку во снах, — сказала Луна, но жеребец прервал её:

— Кстати, как ты пробралась в мою голову?

— Анима… королева Кристальных земель, — торопливо пояснила аликорночка, — сказала, что так пробуждается моё предназначение. Особый талант, если тебе так привычнее. Я могу ходить по снам пони.

— Не очень-то вежливо с твоей стороны, — беззлобно отметил Сомбра.

— Ты… что-то скрыл от меня, так?

— Не только от тебя, но и от себя самого. Я заблокировал некоторые… вещи из своей памяти, чтобы перестать просыпаться от кошмаров. Прости, — прижал уши единорог, глядя, какой эффект произвели на подругу детства его слова. — Обычно я не так разговорчив, но ты… ты просто побуждаешь откровенничать. Ты всегда на меня так действовала.

— Почему ты назвал меня Луной? — внезапно спросила аликорночка. Она хотела отвлечься от темы, которая была неприятной и пугающей для Сомбры. Единорог такой резкой перемене хода беседы слегка удивился и ответил не сразу.

— Я был очень одинок, — тон жеребца смягчился почти до неузнаваемости, но и он понравился Луне. Взгляд рубиновых глаз опустился к прошлогодней листве и желудям, шуршащим под переступающими копытами. — В моей жизни был только страх, я ощущал его, куда бы ни пошёл. Нигде и никогда мне не было покоя от молчаливых или открытых напоминаний о том, что я не такой, как все пони. Другой. Темнее и, не знаю, необъяснимее, что ли, остальных. И вдруг появилась ты. Ты не боялась меня, а ещё ты была с общественной точки зрения даже страннее и жутче, чем я. Ты привлекала меня, как подобная мне, но вместо того, чтобы сгустить черноту моей жизни ещё больше, ты пролила на неё свет. Не уничтожающий, но поддерживающий. Подобно… лунному свету, который лишь чётче очерчивает тени, делая их глубже, насыщеннее и сильнее. Ты и меня делала глубже, насыщеннее и сильнее. Я был тенью. Ты была моей луной. Я ни в кого не влюблялся сильнее, чем в тебя.

Признание слетело с языка легко и непринуждённо и не смогло никого удивить, потому что оба об этом знали. Два пони остановились, встав лицом друг к другу.

— Я тоже, — тепло улыбнулась Луна. — Я тоже ни в кого не влюблялась сильнее, чем в тебя.

— Нам стоило сказать друг другу об этом ещё бесконечно давно, — мягко усмехнулся единорог.

— Мы говорили на разных языках.

— И это нам никогда не мешало.

Некоторое время они стояли в лучах послеполуденного солнца, греясь в бархате ласковых взглядов.

— Вернуться к этому уже поздно? — глухо спросила Луна, делая шаг к Сомбре.

Единорог посмотрел на неё потемневшими глазами, но заставил свои губы сложиться в хитрую улыбку:

— Я всё ещё не услышал твою историю.

Луна, закатив глаза и невольно улыбнувшись в ответ на его гримаску, рассказала о приключениях в пути до Кристальных земель, о кристаллизации, об ученичестве у Анимы Кастоди, об узнанной из Инскриптума истории мира, об открытии дара, о том, как пыталась освоиться с ним на протяжении последнего года.

— Ты только этим и занималась? — удивился Сомбра.

— Что такого? — развеселившись, поинтересовалась Луна с сияющими глазами. Ей было до одури приятно говорить с жеребцом, и с каждым рассказом расстояние между ними неизменно сокращалось.

— Ты же молода. Разве ты не должна была… делать разные молодые вещи с разными молодыми пони?

Аликорночка не смогла удержаться от мелочного удовлетворения, расслышав в хрипловатом голосе тщательно и тщетно скрываемую ревность.

— Мне не нравилось общаться с теми, — категорично заявила она, — кому приходилось разъяснять каждое десятое слово, потому что их взгляды чаще обращались к моим фланкам, чем к моим глазам. Теперь твой черёд. Как ты связался с этой разбойничьей братией?

— Связался? — разыграл оскорблённость Сомбра и ударил себя копытом по груди чуть ниже ключиц: — Я её основал!

И, заставляя Луну смеяться над необычными выражениями и проскальзывающими кое-где и к месту ядрёными ругательствами, единорог рассказал о своих похождениях после побега от алмазных псов, которые привели его к главенству над шайкой обычных разбойников, под его предводительством пришедших в итоге к высшему авторитету среди других преступников большой дороги. Организованностью они не славились, но с шайкой Сомбры старались не связываться, а при встрече всецело считались.

— Так, значит, ты стал королём разбойников? — весело подытожила Луна и посерьёзнела. — Нет-нет-нет, стой.

— Что такое?

— Нет, я задам ещё более… ранний вопрос. Каким образом ты не только не умер, но ещё и не постарел?!

Сомбра почесал у себя в затылке.

— Наверное, — задумчиво предположил он, — это потому, что я никогда не верил по-настоящему в то, что могу умереть.

— Но одной веры мало, — уверенно возразила Луна, открыто глядя единорогу в глаза. — Это как-то, но объясняется.

— Вера — это уже многое, — назидательно сообщил ей жеребец. — Я всегда верил в то, что ты будешь в безопасности, я верил в успешность своего побега, я верил в то, что смогу добиться всего даже со своими жутковатыми способностями, я верил, что когда-нибудь снова встречу тебя, живую, невредимую и счастливую. И я рад, что всегда помнил об этом. Я рад, что всегда помнил о тебе.

— Но это не отменяет того, что есть и логическая сторона вопроса, что-то, что подкрепляется и обосновывается голыми фактами без примеси чувств и надежд!.. — настояла аликорночка, и они начали спорить.

Спор стремительно и неуловимо перетёк на другую область, затем — на третью и четвёртую. Они спорили о магии; о том, что красивее — закат или полнолуние; о преимуществах и недостатках боевых искусств и о том, чего они стоят против элементарной, но искренней и чистой ярости; о том, как лучше готовить пищу и не является ли попытка придать трапезе эстетики элементарным позёрством; о том, что надёжнее и достовернее — книги, которых, правда, Сомбра никогда не видел, или устные предания, и если книги — то всамделишные фолианты или свитки; о душах, реинкарнациях и судьбе. Они спорили увлечённо, яро, до хрипоты, активно жестикулируя, осыпая друг друга аргументами, подкреплёнными личным опытом, историческими фактами и даже фольклором. Они спорили увлечённо, смеясь, утомляясь, будучи не слишком хороши в нахождении компромиссов, но одинаково упёртыми, прямолинейными и дерзкими.

Парный смех наполнял вечерний воздух, вторя заключительным трелям птиц, в телах кипела молодая, текучая лёгкость, заставляя их, как жеребят, которыми они были, казалось, не так уж и давно, прыгать по покрывшимся росой лугам, где одному обогнать другого считалось за дополнительный аргумент и увеличение шансов на победу в очередной словесной перепалке. Они толкались на бегу, шутя кусали друг друга в плечи и бодались рогами, забыв про свой исключительно почтенный возраст, и звёзды салютовали им искристыми лучами, вторя их взаимному счастью.

Луна могла вспомнить только одно время, когда ей было так хорошо.

Сомбра мог обратиться только к тому же времени, чтобы снова почувствовать себя живым.

Усталые, мокрые от ночной росы и собственного пота, они повалились в приятную прохладную траву, всё ещё задыхаясь от смеха и долгого игривого бега. Они перекатились на спины, вдыхая холодный звёздный свет и улыбками отражая лучи ликующей в чёрных небесах луны.

— Я никогда так не смеялся, — искренне поделился Сомбра, глядя на аликорночку с чистейшим счастьем, и от этого взгляда у неё вновь перехватило дыхание. Внезапно глаза единорога соскользнули ниже. — О нет.

— Ч-что?

— Твоя руна, — единорог провёл копытом по опустевшей груди. — Видимо, мы, бесясь, порвали верёвку. Где теперь её искать?

— А так ли это надо? — пронзительно прошептала Луна, и раньше, чем Сомбра смог поднять взгляд обратно к её лицу, обвила его шею передними ногами и притянула к себе для поцелуя.