Саморазрушение
Гленмур
Я просыпаюсь за несколько секунд до звонка будильника.
В постели холоднее чем должно быть, и матрац недостаточно проседает. Никто не спит со мной под одним одеялом, так что некому надавить на дешевый матрац и притянуть меня ближе. Моя спина замерзает там, где должна быть спина другого жеребца или кобылки.
Так бывает. Старейшины решают, что определенный процент жителей деревни должен оставаться без пары на ночь, и вместо того, чтобы делиться по парам по воле жребия, мы отдали право главе деревни решать за нас. В такие ночи я иду вдоль домов в поисках такого же одиночки и восполняю то, что деревня мне не дала. Но иногда я принимаю решение деревни, и просыпаюсь одна, без опоры чужого тела, укрепляющего мое чувство собственного “я”.
Это ничего. Правда немного прохладно, и как только будильник успокаивается, я натягиваю одеяло на плечо.
Я больше не хочу спать. Одной спать скучно.
— Гленмур! — старейшина называет мое имя и я выхожу из строя. Она поднимает на меня глаза и улыбается. Сегодня я в списке одна из последних, и как только она закончит с распределением, она отправится на отдых на несколько часов. Этот перерыв заслуженный, старейшина просыпается раньше всех, и часами работает до восхода солнца, распределяя пони по должностям, формируя семьи и распределяя их по домам.
— Доброе утро, Шеми, — говорю я, — что-нибудь интересное для меня?
— Возможно, — она пробегает кончиком копыта вдоль списка имен, — о, у тебя выходной.
— Я вздрагиваю, — Дай догадаюсь….
Она кивает с кроткой улыбкой.
— Да, ты завтра заступаешь на должность старейшины. Прости.
— Все нормально, — отмахиваюсь я. — я была старейшиной два или три раза. Выходной никогда не бывает лишним.
Выходной — это традиция. Никто в деревне не работает больше, чем старейшина. Сотни пони, что живут в деревне, делают всё возможное, чтобы наше небольшое храброе общество работало, но неизменно проявлялись проблемы. С некоторыми проблемами справлялся мэр, но всеми вопросами, связанными с будущим распределением лежит полностью на старейшине. Это единственный пони в деревне который имеет право изменить “кто мы есть” и “чем мы занимаемся”. Он держит наши судьбы в своем копыте.
— Наслаждайся пока можешь, — Шеми сдувает прядь гривы с лица. — Пойду-ка я домой и отрублюсь на пару часов. В первый раз старейшина.
— Ты хорошо справляешься. И после полудня всё просто, — после обеда Шеми пойдет по деревне, оставляя адреса на вечер. Старейшина никогда не говорит пони, кто будет их сожителем; они должны это выяснить сами, когда войдут в дверь.
— Рада слышать, — Шеми кивает двум последним пони, ожидающим распределения. Я жду, когда она закончит с терпением пони, у которой выходной. — Так у тебя есть план на сегодня?
— Возможно, — я мысленно возвращаюсь в прошлое, когда у меня в последний раз был выходной. — Уверена, я что-нибудь придумаю.
Содержимое главного деревенского магазина очень разнообразно.
Это неудивительно. Пони в деревне приходят сюда со всей Эквестрии, и при себе они могут хранить только один предмет воспоминания. Иметь что-то большее не дозволено: ни багаж, ни одежду, ни сувениры, ни безделушки или мебель.
Все дома в деревне имеют все необходимое для жизни пони и не только. В домах скапливались вещи: картины и статуэтки, одежда, специальные кухонные инструменты, которые каждое утро оставляют прежние жители. Всё это медленно нагромождается поэтому один раз в месяц во всей деревне объявляется выходной и в домах проводится генеральная уборка, в процессе которой внутреннее убранство домов возвращается к первоначальному виду. Даже дети помогают, хотя только дети в деревне не меняют место жительства каждый день. Они только меняют родителей.
От всей этой свалки нужно избавляться. Сжигать вещи было жалко, поэтому они оказывались в здании некстати названным главным магазином, который со временем превратился скорее в склад, наполненный всевозможными предметами, которые могут понадобиться пони, и в течение месяца магазин медленно пустеет, когда пони забирают обратно свое имущество оттуда, ради того чтобы однажды утром оставить его в незнакомом доме.
Я направляюсь к этому магазину. При входе я приветливо помахиваю клерку и направляюсь в дальнюю часть склада.
Моя скрипка находится там же где и всегда. Никто больше в деревне даже не трогает ее, хотя рядом стояли три фидели, которые явно недавно использовались. Технически, между ними не было разницы, но на моей все еще сохраняется блеск и тепло лакировочного покрытия, а фидели изношены и голое дерево потускнело. Я с минуту рассматриваю их, пытаясь вспомнить, когда в деревне в последний раз был настоящий концерт, затем, пожав плечами, беру свой инструмент со смычком. Клерк едва отрывает свой взгляд от журнала, когда на выходе я бросаю битсы на прилавок.
Я кладу подушку на деревенской площади рядом со старым фонтаном, когда-то полным воды, а теперь полным земли и цветов. У пони не было обязанности содержать этот импровизированный сад, но каждую неделю я прохожу мимо и вижу, что кусты пострижены, и вместо увядших цветов посажены новые. Чье-то хобби — эхо прежней жизни, как для меня была музыка.
У меня уходит час на настройку скрипки. Когда-то я была мастером игры на скрипке, но годы проведенные в деревне притупили мои навыки, и теперь всё что остается, это талант, который я лелеяла, когда была маленькой. Этого достаточно, чтобы играть на улице, но концертные залы Филлидельфии теперь для меня закрыты.
Я и не против. Это взаимно.
Наконец, разогревая мышцы, я играю по памяти неспешные этюды. Это простые мелодии, написанные больше для тренировки нежели являясь произведением искусства, но для местных пони этого достаточно. Проходя мимо по площади, они останавливаются послушать мою скрипку. Большинство здесь не ценят светскую музыку, но они могут оценить талант на слух, и кто-то даже покидает площадь по своим делам с улыбкой на устах.
Я играю вторую половину более сложного вальса и тут замечаю, что в паре метрах от меня сидит кобыла покрытая небесного цвета шерсткой. Она старше меня, на морде вокруг глаз видны первые морщинки, но улыбка на ее лице скрадывает тяжесть лет с ее плеч. Я улыбаюсь в ответ и заканчиваю вальс на несколько тактов раньше.
— Доброе утро, Хайаннис, — говорю я. — Только не говори мне, что и у тебя сегодня выходной.
— Я — кассир в банке, — говорит она — Если ты не заметила, у всех перерыв на обед.
Я осматриваюсь и с удивлением подмечаю множество пони на площади. Немало пони сидит на краю фонтана со своими обедами, наслаждаясь теплым весенним воздухом и моим импровизированным концертом. Солнце сияет над головой, полдень подкрался незаметно.
— Ну тогда понятно, почему я такая голодная, — отвечаю я.
Хайаннис копается в седельных сумках, достает пару яблок и протягивает одно мне. Мы кушаем их в тишине, не обращая внимания на сок стекающий по подбородку. После долгого проживания в окружении множества земных пони, даже такие единороги как Хайаннис перестают обращать внимание на такие мелочи.
— Ну что? Получилось? — наконец, спрашивает она.
— Пока что нет. — говорю я, отрицательно качая головой.
Она придвигается ближе ко мне, и прижимается крупом ко мне, обхватывая меня передней ногой за дальнее плечо.
— Мне так жаль. Ты общалась с доктором?
— Поеду на следующей неделе, — где-то в документах, которые я приму от Шеми сегодня вечером, есть маленькая отметка, в которой сказано, что мне назначен прием у врача в Цэдарвилле на следующей неделе. В нашей деревне нет собственного доктора и мы не такие глупые, чтобы включать такую профессию в нашу ротацию. Поэтому мы отправляемся на прием в соседнее поселение, а в экстренных ситуациях полагаемся на проживающих с нами бывших солдат, прошедших медицинскую подготовку.
— Скорее всего, он скажет, что все хорошо и надо продолжать пробовать, — Хайаннис одобрительно кивает. — Мне потребовались годы, чтобы забеременеть в третий раз.
Я стараюсь улыбнуться. Я знаю, что она хочет поддержать меня, и мне следует чувствовать себя лучше после таких слов. Вместо этого я чувствую холодок по спине, и ее слова лишь напоминают мне, что все пони пришли в эту деревню не без причины.
У Хайаннис родился только один ребенок.
Я играю на площади еще несколько часов и мало-помалу мое настроение поднимается. Приятно видеть как, слушая мою музыку, пони начинают улыбаться. Напоминание о давно минувших днях.
Солнце медленно начинает клонится к вершинам гор, когда Шеми находит меня. По бокам у нее закреплены две седельные сумки, она отстегивает их рядом со мной с облегченным вздохом. Сумки доверху набиты кипами бумаг, папок, и связок и похоже тысячами отрывных квитанций.
— Всё твое, — говорит она. — Ух, надеюсь, больше никогда не буду старейшиной.
— Не говори так, сглазишь же, — это местное суеверие: не стоит злословить о текущей работе сегодня, иначе она гарантированного достанется тебе завтра.
— Не сглажу, У меня завтра выходной. В бумаги я уже все записала, — Шеми поворачивает шею до щелчка и тяжело выдыхает. — Ох, намного лучше.
Я натягиваю седельные сумки на себя и пакую мою скрипку.
— Попроси своего мужа сделать массаж спины. Помогает.
— Мммм, ужин, массаж, сон. Отличный план. — она трется щекой об мою щеку. — Прости, что сбросила всё на тебя.
Я отвечаю тем же.
— Кто-то должен был. Отдыхай, увидимся завтра.
Добравшись до моего нового дома, я выкладываю содержимое сумок на стол и начинаю их изучать. Дом старейшины больше остальных в нем есть дополнительная комната предназначенная для хранения тысячи бумаг, которые позволяют деревне жить так, как задумано. Полные записей десятилетней давности папки-регистраторы заполняют стены. Где-то в них есть папка с моим именем и кьюти маркой на обложке.
Некоторые избранные старейшинами пони тратят часы, знакомясь с записями. Ими движет желание глянуть украдкой на прежнюю жизнь друзей и соседей. Все детали, что когда-то делали нас уникальными остались позади, почти полностью забытые, знание о которых хранится в затемненных глубинах нашей памяти и на страницах вокруг меня. Звучит увлекательно.
Но только не для меня. Я покидаю архив и направляюсь на кухню готовить ужин.
Я почти заканчиваю готовить картофельную запеканку, когда мой новый сын, Сэфрон Ларк, возвращается из школы. Он обнимает меня и тут же бежит наверх делать домашнюю работу.
По непонятной причине, я чувствую за него гордость.
Через час ужин готов и я накрываю на стол, когда я слышу шум от входной двери. Сафрон Лак бежит к ней встречать моего мужа, и я тоже иду посмотреть. Мне интересно, узнаю ли я его или нет.
Он мне смутно знаком. Коричневая шерсть, каштановая грива, кьюти марка — сноп зерна. Я подхожу к нему и целую в щеку.
— Добро пожаловать домой… Баквит, верно? Как прошел твой день?
— Неплохо, — говорит он, принюхиваясь, — картофельная запеканка?
— Да, надеюсь, ты не против.
Судя по улыбке на его лице, он не против. Я зову Сэфрон Ларка и мы садимся за общий стол ужинать и делиться впечатлениями от прожитого дня.
Уже поздно, и я забираюсь под одеяло с раскрытой папкой-регистратором передо мной. Чернила покрывают мои копыта и губы, и мне кажется, что подушка зовет меня по имени. Баквит с Сэфрон Ларком, читает ему сказку на ночь и второй раз за один день я в постели одна.
К счастью, мой день не заканчивается в одиночестве. Скрипит дверь и Баквит неслышно подходит ко мне. Кровать прогибается под его весом, и я испускаю тихий стон, когда он начинает покусывать мою гриву, укладывая пряди волос, и попутно выполняя чудесный массаж головы. Мимолетно я думаю, повезло ли Шеми с мужем так же как мне.
— Спокойной ночи? — спрашивает он. Его голос едва слышен за моей гривой.
— Возможно. Всё зависит от твоих планов. — я слегка щелкаю его хвостом, на случай если мой намек не был ясен.
Как выясняется, Баквит догадлив. И внимателен. И нежен. Погружаясь в сон, я мысленно делаю заметку изменить строку в списке на завтра.
Надеюсь, Баквиту понравится быть фермером.