Нечаянная гармония
Глава 12
Винил с Октавией уютно лежали на кушетке бок о бок. Белые ноги диджея, лежавшие на плечах подруги, контрастировали с темной шкуркой. Единственным источником освещения в темной комнате был телевизор, из которого доносился никому не интересный приглушенный звук.
— Винил, идею хуже придумать сложно, — сказала Октавия, просматривая журнал.
— Десять тысяч битов — с такими деньгами мы сможем снова открыть клуб «П0Н-3», — Винил для пущего эффекта ткнула в страницы копытом.
— Мы не выиграем, — просто ответила Октавия.
— Не с таким отношением, — игриво сказала единорожка. — А что нам терять? В худшем случае просто повеселимся.
— Наши понятия веселья крайне различны, — безэмоционально заметила виолончелистка.
— Издеваешься, что ли? Я говорю о создание музыки, а мы обе тащимся от музыки. Почему ты не хочешь составить мне компанию?
— Нет, Винил, ты говоришь о кощунственном смешение двух жанров, которые никак нельзя смешивать.
— Ой, не будь такой ретроградкой. Импровизируй! Экспериментируй!
— Нет, — ответила Октавия тоном, не располагающим к дальнейшим пререканиям.
— Но Та-а-а-ави, — взмолилась Винил, использовав имя в качестве жалобного рефрена.
Виолончелистка отвернула голову, чтобы не смотреть в широко открытые, полные чувств рубиновые глаза.
— Решение окончательное, — раздраженно ответила Октавия.
Уверенный в святости и абсолютной неприкосновенности своего инструмента, резонирующей внутри неё, её разум противился всякому влиянию извне. Октавия была готова отстаивать свои позиции.
Она позволила своему взгляду встретиться со взглядом Винил; гранатовые глаза блистали как прекраснейшие из камней, ограненные так, чтобы отражать свет с идеальной чистотой. Их глубина была неизмерима, позволяя завороженным созерцателям взглянуть глубже в запутанности и тайны Жизни, являющиеся через форму одного живого существа. Чувства и эмоции проносились сквозь них подобно кроваво-красному потоку, отражая их подобно пламени сквозь безупречный самоцвет.
В ответ этому пламени Октавия ощутила разрастающееся в глубине души тепло, расплавлявшее все её несогласие.
— Ох, ну ладушки. Может, я могла бы попробовать, — признала она.
— Йей! — воскликнула Винил со щенячьей радостью, хлопая копытами.
— Ну, и что именно мы должны будем сделать?
— Записать одну песню и отправить на конкурс. Победители получат десять тысяч битов и контракт со студией на прокат своей песни.
— Ну, звучит не сложно. Особенно, когда понимаешь, что мы не выиграем.
— Эй, выше нос. Кстати, нам ещё предстоит выбрать песни. Я не смогу миксовать, пока не узнаю, что ты будешь играть.
— Славно, придется хорошо подумать над тем, какую же композицию отдать на подобное растерзание, — послушно ответила Октавия.
— Другое дело, — ободряюще сказала Винил. — Особенно с учетом того, что я уже взяла в аренду консоль и колонки.
Октавия лишь раздраженно вздохнула в копыто, покоившееся на её лице.
— Винил, я... прости, но я никогда такого не делала и не знаю, что от меня требуется, — неуверенно призналась она.
— Где-то я уже это слышала, — хищно ухмыльнулась Винил.
Щеки Октавии покрылись румянцем.
— Хватит уже! Я говорила о том, что мы сейчас будем делать, а не о других наших «занятиях».
— А, да не парься, ты схватываешь на лету, — заверила её Винил. — Ну, судя по успехам в «других наших занятиях».
— Я... ты... — заикаясь вымолвила Октавия, ещё больше покраснев. — Просто давай уже закончим поскорее.
— О, это я тоже уже слышала, — хихикнула Винил.
— Винил! Хватит уже этих пошлостей! — потребовала окончательно смущенная Октавия.
— Ладно, ладно. Не заводись ты так, Ключик.
Винил закрепила на струнах рядом с машинками виолончели маленькую металлическую коробочку. От неё отходил довольно толстый на вид шнур, который вел в чудовищно запутанную кашу проводов, подсоединенный к электромагической консоли Винил.
— Хорошо, госпожа диджей, изволишь ли мне снова объяснить, что это за чертовщина? — спросила Октавия, беспокойно оглядывая улучшение своего любимого инструмента.
— Без проблем. Вот эта малышка, — указала Винил на коробку, которую виолончелистка пристально изучала на предмет опасности, — преобразовывает колебания струн в цифру и передает её на мою консоль, и, в общем, я записываю твою игру в идеальном качестве. Потом я смогу наделать сэмплов и замиксовать, как обычно.
— Так, ясно. А дальше что?
— А затем я объединю твою гениальность в области классической музыки со своим звуком и сотворю такой образчик искусства, который перевернет Эквестрию, — беспечно ответила Винил, пытаясь вычленить из кучи искомый кабель.
— Ого, амбициями тут и не пахнет, я смотрю.
— Не-а. Все, готово! — удовлетворенно воскликнула Винил, подсоединив последний шнур. — Ну что, Тави, начнем?
Октавия слегка кивнула и поднялась на задние ноги. Смычок занял свою позицию и издал несколько пробных нот. Винил же аккуратно положила выбранную пластинку на вертушку.
Сначала виолончелистка играла в гордом одиночестве, как много раз до этого. Но затем она с удивлением обнаружила, что ей деликатно аккомпанирует пианино. Осмотрев комнату, она наконец остановила свой взгляд на Винил. Лицо единорожки, склоненное к консоли, закрывала грива. Манипуляции Винил были ясны одной только Селестии. Призрачные отзвуки пианино продолжались, его задумчивое звучание медленно переросло в зловещий рефрен, который проносился мимо глубоких тонов виолончели, акцентируя и усиливая их.
Закрыв глаза, Октавия продолжила играть. Эффект ей не особо понравился. Через некоторое время послышался тяжелый гул басов, перекрывающий звуки пианино. Кобыле едва хватило времени осознать свое негодование, когда её сакральную виолончель и фантомное пианино заглушили биты и звуки, которые нельзя было воспроизвести обычными инструментами.
Возмущение росло, и Октавия уже почти прекратила играть, но Винил яростными жестами велела ей продолжать. Виолончелистка прикусила язык, но продолжила. Ей инструмент начал медленно возвращаться в композицию, аккомпанируя и подчеркивая ведущую партию электронной музыки. Наконец произведение закончилось парой нежных нот, изданных виолончелью.
Октавия опустила смычок и опустилась на ноги, уже начавшие ныть. Затем она раздраженно посмотрела на организатора всего это эксперимента.
— Винил, что это была за хрень?
— Ты о чем? Все было просто зашибись.
— Половину времени мою виолончель заглушал твой «шум»! О каком образчике искусства ты вообще говорила?
— Да хорош уже! Твоя виолончель была во главе угла, без неё это была бы лишь ещё одна электронщина, — объяснила Винил.
— Хм-м-м, что-то главенства я и не заметила.
— Ну так знай, это так, — настаивала диджей. — К тому же нам нужно всего один трек отправить. Если этот тебе не понравился, можем другой записать.
— Хорошо. А что насчет второй композиции, что я выбрала? Прикинула, что с ней делать?
Винил задумчиво постучала копытом по подбородку.
— Ага, кое-что прямо напрашивается. Готова?
— Как никогда.
Октавия начала вслушиваться в новую увертюру, уделяя особое внимание её четкой, словно сыгранной на арфе мелодии. Почти сразу к ней присоединились звуки синтезатора, подчеркнутые умеренными басами.
По сигналу она пропустила смычок по струнам виолончели, присоединяя к разыгрывающемуся треку её глубокие и мрачные тона. Она продолжала играть сосредоточенно и сконцентрированно, пока Винил привносила и выводила очевидно электронные звуки и глубокий бас, доверяя своему партнеру регулировать звучание, чтобы отразить лучшие черты их обеих. Она продолжала играть, закрывая глаза и теряясь в зарождающейся мелодии.
«Невозможно: электронщина должна полностью глушить классическую музыку или находиться с ней в яростном диссонансе. Они не должны гармонировать так прекрасно».
Даже когда электронная музыка Винил немного затмила виолончель, Октавия не почувствовала никакой зависти. Она приняла присутствие электроники в композиции как грациозные и знакомые движения вальса.
«Высокие и низкие — полные противоположности, но столь гармоничные вместе. Прямо как мы. Как же я раньше этого не заметила?»
Мелодия изменилась, но гармония осталась. Партия Винил закончилась, оставив за Октавией следующий шаг в танце. И виолончелистка продолжила играть, ожидая, когда же единорожка снова присоединится к ней.
Музыка продолжалась; в её нотах сплетались два сердца, соединяясь с гармонией классики и модерна, скрипки и баса, аметиста и рубина.
Наконец мелодия затихла, и запотевшая Октавия посмотрела на Винил. Их лица озарили улыбки.
— Ну, неплохо же вышло, а? — ухмыльнулась Винил.
— По крайне мере не ужасно, — возразила Октавия.
— Да, да, да. Ты-то точно от этого тащилась. А я от тебя, — единорожка задумалась на секунду: — И знаешь, походу у меня развивается фетиш на виолончель.
— Держи свои грязные копыта подальше от моей виолончели, извращенка. И остальные части тоже, — поспешно добавила серая пони, когда Винил открыла рот для остроумной ответки. — Так, музыку мы записали, а теперь что?
— Ну, мне потребуется денька два на полировку, затем запишу их на винил и вышлю по почте. А дальше останется только сидеть и ждать нашей неизбежной победы.
— Хоть кто-то здесь в себе уверен, — усмехнулась Октавия, подойдя к диджею, чтобы нежно потереться мордочкой. — Засиделись мы. Как насчет купить еды навынос в кафе неподалеку?
— Ничего не имею против.
И две кобылы бок о бок покинули квартиру, выйдя на вечернюю улицу.
По спальне расползались тени, посягая на формы двух кобыл, лежавших в нежных объятиях друг друга. Никаких ночных активностей (пока), просто наслаждение моментом.
— Хэй, Тави, насчет того фетиша на виолончель... — начала Винил.
— Не стоит, можешь занозу получить, — вяло пробормотала Октавия.