Нечаянная гармония
Глава 14
— Я сказала, что нам нужно уехать из Кантерлота, — нерешительно повторила Октавия. — Сама знаешь, что квартиру мы арендуем последний месяц, и работу никто из нас найти не может, — продолжила она, осторожно наблюдая за плавным переходом выражения Винил от неверия к... горечи?
— А, то есть ты хочешь, чтобы мы вдвоем вот так взяли и забили на наши мечты? Ура, решение на десять из десяти, — сухо пошутила единорожка.
— Ты знаешь, что я не это имела в виду.
— А прозвучало именно так.
— Как, скажи на милость, это могло прозвучать именно так?
— Смотри, твоя мечта — стать популярной и известной виолончелисткой, а моя — успешной владелицей ночного клуба. Теперь, раз уж ты говоришь о переезде в другой город, то явно речь не идет о другом крупном городе, где снять квартиру столь же дорого, следовательно, ты говоришь о переезде куда-нибудь в деревню. А там наши мечты не сбудутся. Так что да, ты говоришь забить на них.
— Винил, я не забиваю, я просто смотрю в лицо фактам. После того, как мы выплатили все займы и аренду за клуб, у нас от страховки осталось не так уж и много, а теперь денег вообще почти не осталось. Мы безработные, и варианты выйти из этого положения почти закончились. Зато в более... провинциальной местности мы сможем прожить на остатки куда дольше.
— В более тухлой местности, ты хотела сказать, — фыркнула диджей явно без восторга. — Никаких тебе клубов, никакой ночной жизни — ничего для пони вроде меня. Спасибо, нет, уж лучше бомжевать, но в городе.
— Ну, хотя бы подумай над этим, — попросила Октавия. — Пожалуйста.
— Я уже подумала. Ответ — нет.
— Ну, тогда давай предлагай сама, раз мои идее никчемные, — фыркнула Откавия, пытаясь сдержать нарастающий гнев.
— Я хз, — сдалась Винил, пожав плечами. — Но явно должен быть варик получше, чем съезжать фиг пойми куда.
— Например? — потребовала виолончелистка. — Ты не понимаешь, что ли, что у нас уже почти закончились варианты. Что ещё можно сделать, Винил? Что ты такое придумала, чтобы нас спасти?
— Эй, я пыталась на работу устроиться, если ты не заметила. Плюс идея с конкурсом, — защищалась диджей.
— Да, и я смотрю, ты преуспела в обоих вариантах? — без намека на радость рассмеялась Октавия.
— Это ты мне будешь об этом говорить? У тебя всего и было, что три работы за последние три месяца, — оскорбилась Винил.
— Получается, что я в три раза полезнее тебя! — вспылила виолончелистка и тут же заткнула себе рот копытом, но слова уже было не вернуть.
«Селестия, прошу, нет, только не после вчерашнего».
Винил опасно прищурилась, сжала губы и, медленно встав из-за стола, зашагала прочь. Беззвучно Октавия проводила блестящими от невысказанного сожаления глазами подругу. В памяти звучали вчерашние слова: «Я попросту ходячая никудышность».
Октавия вздрогнула, услышав, как хлопнула дверь в спальню Винил.
Октавия вытянулась на кушетке, больше ей никто не мешал это сделать. Правда, это не принесло ожидаемого комфорта. Она начала просматривать журнал с объявлениями о сдаче квартир и домов в местах довольно удаленных от Кантерлота. Цены были неприлично низкими, на их сбережения подруги смогли бы жить ещё год минимум.
«Но все ли это, о чем я беспокоюсь, или Винил права? Я сдалась?.. Мне просто осточертели эти высокомерные взгляды, игнорирование, порицание за то, в чем я вообще неповинна. Долго я так жить не смогу. Но... но вправе ли я рассчитывать, что Винил тоже сдастся?»
Со своего места Октавия видела, что дверь в комнату диджея все ещё была закрыта. Виолончелистка осторожно поднялась на ноги, скинув пару журналов на пол к их собратьям. Пару шагов спустя она уже была у двери. Глубоко вздохнув, она постучала.
— Винил, — крикнула Октавия. — Я знаю, что ты злишься. И я тебя не виню, мои слова были грубыми и непростительными. Я понимаю, что простым «извини» тут не обойтись, но знай, мне очень жаль.
На протяжении пары долгих секунд Октавия просто слушала. Ответа не последовало, и она попробовала дернуть входную ручку. Ожидаемо, дверь была заперта. Вздохнув, виолончелистка опустила голову и поплелась обратно на кушетку.
За запертой дверью Винил перевернулась на спину и бесцельно уставилась в потолок, не снимая свои солнцезащитные очки. Магией она повернула регулятор передового музыкального плеера, повышая и так оглушительную громкость музыки в наушниках. Диджей прикрыла глаза, пытаясь забыться в звуках басов и электронной мелодии.
Но не тут-то было: она все ещё могла слышать едкие слова Октавии, ранившие её с силой хлыста. И Винил, словно безумная мазохистка, наслаждалась этим. Она снова и снова вспоминала каждое слово и следующие за ними эмоции: удивление, горечь, а затем шок и ярость. Затем она вспомнила, как встала и ушла, пока сама не наговорила лишнего, о чем потом пожалела бы. Тогда ей сильно хотелось выговориться, но все, что она могла сказать в порыве гнева, представляло из себя обычные вульгарности, а Октавия заслуживала большего. Её-то слова, по крайней мере, имели больше общего с правдой, чем с простой злобой.
Винил протерла глаза, и, как оказалось, они были на мокром месте. Вздохнув, она ещё прибавила громкости.
Октавия лежала на кровати, не в силах смириться с непривычным одиночеством. Она закуталась в одеяло, но без особенной пони, которая согрела бы своей нежной и знакомой теплотой перед сном, побороть холод зимней ночи было невозможно. Без маленького белого островка тепла, нежно заполнявшего комнату своим дыханием, даже тени казались какими-то более враждебными, а тишина — удушающей.
В сотый, наверное, раз Октавия повернулась на бок, спиной к пустой части кровати, стараясь не заострять внимание на том, что сейчас в комнате она могла слышать только себя. Даже закрытые глаза не давали никакого убежища от мыслей, терзавших виолончелистку.
«Почему она не может просто понять, что я права? Нам нужно переехать, чтобы не стать бездомными.
...
Может, если бы я не накричала на неё, как глупый жеребенок, она была бы более открытой к диалогу.
...
Но её даже слушать было невыносимо: не захотела даже думать над моим предложением, ещё и обвинила в желание поставить крест на наших мечтах.
...
Но это же не давало мне право оскорблять её? Бедная Винил, она только вчера плакалась мне в плечо потому, что чувствовала себя бесполезной, а я взяла и насыпала ей соль на рану, как какой-нибудь бесчувственный чурбан. Селестия милосердная, что же я за пони. Как я могла так с ней поступить?»
Она зарылась лицом в копыта, приглушая стон.
Проникавший сквозь кухонное окно утренний свет освещал все ещё сонную Октавию, морщившуюся от горечи свежезаваренного кофе.
«Уф, как Винил пьет эту бурду? Да всех сахарных запасов Эквестрии будет мало, чтобы подсластить это пойло».
Но пить напиток она не перестала. Сейчас его способность прогонять сонливость была куда важнее сохранности нёба. Допив кофе, Октавия небрежно поставила кружку на стол с остатками завтрака. Место с другой стороны неуютно пустовало.
«Ну же, Винил, хоть на завтрак-то приди. Не мучай себя голодом».
Хмурясь от этой мысли, Октавия раздраженно постукивала копытом о стол. Наконец она встала и снова подошла к комнате Винил. Схватив дверную ручку, чтобы подчеркивать её дребезгом свои слова, виолончелистка выкрикнула:
— Винил, открой дверь! Я хочу поговорить...
Дверь оказалась не заперта.
— ... с тобой? — неуверенно закончила фразу Октавия.
Она зашла в комнату и увидела сидящую на кровати Винил, словно мумию завернутую в одеяло.
— Я думала, что закрыла её за собой, — удивленно посмотрела на подругу единорожка.
— Винил, прошу, прости меня. Я не хотела этого говорить, — пролепетала Октавия, хватаясь за возможность. — Знаю, что ты злишься, но хотя бы поешь. Я не хочу, чтобы ты ещё и голодала.
Винил сперва абсолютно безэмоционально смотрела в ответ, а затем опустила голову и начала пристально изучать матрас. Лицо её скрывала свешивающаяся грива.
Октавия осторожно пересекла комнату и села на кровать напротив Винил. Сердце стучало в груди. Она вытянула ногу и положила копыто на плечо подруги. Когда же диджей не отдернула его, Октавия набралась храбрости сесть рядом с единорожкой.
— Винил, я...
— Ты была права, — перебила Винил, посмотрев подруге в глаза.
— Т-то есть? — крайне глубокомысленно переспросила виолончелистка.
— По поводу переезда. Ты была права, — признала диджей. — Даже думать о нем противно, как и о прозябание где-нибудь фиг пойми где, но что ещё нам остается?
— Рада слышать, но я все равно была капитально не права, когда сравнивала нашу полезность. Ты меня простишь за это?
Винил взяла долгую паузу перед ответом.
— Да, думаю, что да. Ну, типа я вообще вела себя как жеребенок, которому бестолку что-то говорить. Я знала, что тебя это взбесит, и все равно продолжила так себя вести. Так что винить тебя я не могу.
— Вряд ли это можно считать оправданием, — покачала головой Октавия. — Именно меня надо винить.
— Да, да, да, как скажешь, Ключик. Короче, мы обе спороли горячку и теперь сожалеем, так что давай просто забудем об этом.
— То есть извинения приняты?
— Да, приняты. И ты прости меня, что начала все это по своей глупости.
Вместо ответа Октавия наклонилась и сжала подругу в крепких объятьях. Спустя секундное замешательство Винил обняла её в ответ.
— Больше никогда, хорошо? — спросила Октавия, не ослабляя хватку.
— С радостью, — ответила Винил. — А сейчас давай поедим, а то я просто помираю с голода.
Согласно кивнув, Октавия и пошла вместе с Винил обратно на кухню. Единорожка положила себе порцию овсянки. Виолончелистка беззвучно наблюдала.
— Уф, — скорчила гримасу Винил, съев ложку каши, — мы уже, наверное, трехсотый день подряд едим овсянку на завтрак. Больше ничего нет?
— Двести девяносто шестой день подряд. И нет, больше ничего. Надо экономить, так что мы можем позволить себе только самую дешевую и питательную еду. Овсянку, то бишь.
— А поп-тартсы? — жалобно поинтересовалась Винил.
— Селестия, как же надоели эти тупые поп-тартсы... — пробормотала Октавия. — Нет, их тоже не можем, — уже громче сказала она. — Овсянка, молоко, консервы, буханка хлеба и пучок моркови. Все.
— Дай-ка мне несколько морковок, — оживившись, сказала Винил. Бросив насмешливый взгляд, Октавия отправилась рыться в холодильнике.
— Они где-то... ох ты ж.
Она вытащила упаковку неопознаваемой растительности, осторожно закрыла её и поскорее выбросила в мусорку.
— Хотя лучше забудь о морковке, — объяснила она, возвращаясь на своё место. Винил лишь вздохнула и принялась за овсянку.
Ожидая Винил, Октавия допила кофе, однако она пыталась не взбодриться, а избавиться от запаха сомнительных морковок.
— Ну как, насчёт переезда куда бы то ни было: у тебя есть конкретные предложения? — спросила Винил, стирая остатки завтрака со рта.
— На самом деле, да, есть. Что думаешь о поездке в Понивилль?
— И где именно находится этот Пониград? — поинтересовалась Винил, глядя на пролетающий за окном пейзаж.
— Понивилль, а не Пониград. Это к юго-западу от Кантерлота, всего несколько часов на поезде. Практически пригород, — ответила Октавия.
Указывая на однотипные холмы и нетронутые луга, простирающие до самого горизонта, Винил сделала вид, будто её тошнит.
— Я уверена, всё не так плохо, — заверила её Октавия.
— Это мы ещё посмотрим, — пробормотала Винил прежде, чем вновь уставиться в окно.
Завораживающая смена пейзажа и ритмичный стук колёс по путям вскоре убаюкали пренебрежительную кобылку, и она заснула. Её тихое похрапывание скрашивало досуг Октавии, пристально наблюдавшей за неизбежно отдаляющимся Кантерлотом.
В конце концов, после последнего поворота поезда, на горизонте появились очертания Понивилля. Октавия прижалась носом к окну: ей не терпелось взглянуть на их пункт назначения. В скором времени поезд, пошатываясь, остановился, и кондуктор отправился вдоль прохода объявлять остановку.
Винил, всё ещё похрапывая, проснулась и заморгала, разгоняя остатки сна.
— Мы уже приехали? — спросила она, громко зевнув.
— Да, мы уже здесь. Ну что, пошли? — ответила Октавия, протискиваясь в узкий проход между сиденьями.
Выйдя из поезда на перрон, кобылки окинули взглядом маленькую деревушку, залитую солнечным светом. Соломенные крыши, грунтовые дороги, трава и деревья. Пара зданий выделялись среди своих собратьев. Одно из них — богато украшенная карусель, а второе — конфетно-розовый гигант, явно снившийся диабетикам в страшных снах. Но в основном среди зданий преобладали деревянные, без каких-либо изысков, за исключением скудных украшений, нарисованных на фасадах краской.
— Довольно живописно, — отважилась произнести Октавия.
— Крайне тухло, — безразлично ответила Винил, но косой взгляд подруги быстро её пристыдил.
— Дай ему шанс. Мы здесь и десяти минут не пробыли.
— Да, ты права, Тави. Не суди книгу по обложке и все такое, — согласилась Винил.
— Другое дело! А теперь давай пройдемся и посмотрим, что здесь к чему.
Две кобылы начали прокладывать свой путь сквозь городок, наугад выбирая направления. Октавия показывала то на уютно выглядящий ресторанчик, то на интересный магазин, то на какую-нибудь достопримечательность. Винил определенно не была заинтересована, беззвучно следуя за подругой, хотя местная библиотека, обустроенная внутри все ещё живого дерева, смогла произвести на неё впечатление.
Понивилль был небольшой деревенькой. За пару часов они обошли его вдоль и поперек, а до рейса на Кантерлот было ещё достаточно времени. Чтобы убить время и заморить червячка, они зашли в замеченное ими по пути дешевое кафе и заказали сандвичи с тюльпаном и жареное сено.
— Ну, что думаешь? — спросила Октавия, проглотив кусок сандвича.
— Тут... неплохо, — ответила Винил, — Но, если честно, не думаю, что смогу здесь жить.
— Почему это? — поинтересовалась виолончелистка.
— Мне тут нечем заняться. Вообще нечем. Тут нет ни клубов, ни сцен, ни музыкальных магазинов — ничего. Мне кажется, что здесь даже электричества, и того нет!
— Винил, не все...
— Я вот что хочу сказать, ты сможешь поднять тут деньжат, пусть и не прославишься так, как в Кантерлоте. Но отвечаю, тут всем пофиг на мою музыку. Так в чем тогда смысл моего пребывания тут?
— Смысл в том, что ты сможешь жить вместе со мной в доме, а не на улице в Кантелоте! — вспылила Октавия.
— Лучше уж в Кантелоте! Там хоть есть шанс, что мою музыку поддержат!
— А меня тошнит от него, поеду куда угодно, но не обратно! — прошипела виолончелистка.
— А что насчет карьеры, музыки? Разве ты не хочешь снова стать известной? — скептически вопросила диджей. — Вот так просто все бросишь?
— Именно, — просто ответила Октавия. — Я так устала, что мне уже все равно.
— Ты... ты... — запнулась Винил, — Поверить не могу. Просто не могу поверить, что ты бросишь пытаться.
— Прости, Винил, но теперь все это в прошлом. Кантелот, карьера профессионального музыканта, беспричинные игнорирование и ненависть — все в прошлом. Слишком много боли все это мне принесло, — слабо выговорила виолончелистка.
— Ты меня тоже прости, Тави, но я не брошу свою мечту. Даже ради тебя.
— Что ты такое говоришь, Винил?
— Говорю, что сюда ты сможешь переехать только в одиночку, — объяснила единорожка.
Октавия ошарашенно посмотрела на неё в ответ. Сама же Винил старалась сохранить стоическое выражение лица.
— Выбирай.