Странная (A derpy one)

Клаудсдейлская больница не была спокойным местом. Жизнь в крупнейшем городе пегасов восточной Эквестрии была весьма суетливой, и это отражалось и на атмосфере, царившей здесь. В поликлиническом отделении стоящие в очередях посетители неизменно выясняли отношения между собой; в стационаре больные, уставшие от скуки, искали приключения на свою голову; да и родильное отделение не отличалось тишиной. Вот прямо сейчас одна из пациенток, нависая над сжавшейся в комочек медсестрой Клаудихарт, кричала на неё:

— И что мне с этим делать?

— Ну… Я не знаю, наше дело — обеспечить правильное…

— И что вы мне обеспечили? Ох… — пегаска отвернулась от медсестры и со злобой посмотрела в окно. — Я убью Тандерсаунда. Говорила же ему, не нужны нам сейчас жеребята, у нас нет времени, а он такой «мы что-нибудь придумаем»… А месяц назад взял и сбежал к какой-то дуре, сказав, что я его достала своим нытьём. И что мне теперь делать? Ещё и вы такие: мол, дочь-инвалид, ничего не поделаешь…

— Я вам искренне сочувствую, мисс Рауди. Знаете же, личная жизнь — дело такое… Но не всё так плохо. Да, жеребячий церебральный паралич — плохой диагноз, но у вашей дочери вроде достаточно лёгкая форма. Думаю, она даже сможет приемлемо летать. Ей, правда, нужен будет особый уход первое время…

Рауди со злостью сжала зубы и что есть силы ударила копытами по полу, заставив испуганную медсестру испуганно отпрянуть.

— Знаете чего?! — закричала она. — Мне это ваше «не всё так плохо» не нужно! Что мне теперь, забросить свою жизнь и сидеть с ней круглые сутки? Делать мне больше нечего!

— Вы не можете так говорить, она же ваша дочь…

— Вот знаете, могу! Я не желаю всю жизнь сидеть с жеребёнком-инвалидом, вместо того, чтобы…

Клаудихарт бросила взгляд на кьютимарку пациентки — лошадиный череп и две скрещенные электрогитары ниже — и бессильно отвела глаза. Разумеется, работой медсестры было в том числе и успокаивать подобных пациенток, но что бы она делала сама, если бы была не работником родильного отделения больницы Клаудсдейла, а едва преодолевшей рубеж совершеннолетия гитаристкой одной из многочисленных андерграундных групп города, девизом участников которых было «любовь, удовольствие и рок-н-ролл»?.. Говорят, музыканты — самый циничный народ, и Рауди явно не была исключением.

Уже этим вечером, лишь только её выписали из больницы, Рауди вместе с заведующей родильным отделением, мисс Флаингхарт, была у местного нотариуса. И сейчас он, то и дело поправляя очки и почёсывая свою бородку, размеренным голосом зачитывал содержимое бумаги, лежащей перед ним на столе:

— Итак: «Я, Рауди Ду, отказываюсь от всех прав и обязанностей по отношению к своей дочери Дитзи Ду, передавая её под опеку жеребячьему приюту Клаудсдейла. Обязуюсь не иметь претензий по данному решению, понимаю, что отзыв решения невозможен». Всё так? Вот, если да, поставьте подпись здесь, под фразой «С моих слов записано верно, мне прочитано». На всех трёх экземплярах: один мисс Флаингхарт заберёт в архив больницы, второй вам, третий будет храниться у меня. Спасибо. Ну всё, теперь судьбой вашей бывшей — нотариус сделал ударение на этом слове — дочери займётся служба опеки Клаудсдейла, а вы свободны.

— Угу, — угрюмо кивнула Рауди. — Первым делом я как следует выскажу Тандерсаунду всё, что я о нём думаю, так что ждите его в вашей травматологии, — кивнула она мисс Флаингхарт, сурово улыбнулась и вышла за дверь. Лишь только стук её копыт стих, жеребец поделился впечатлениями с представительницей больницы:

— Мисс Флаингхарт, как видите, это было ожидаемо. Молодёжь нынче очень легкомысленна.

— Тем не менее, мистер Пэйперворк, это всего лишь третий случай за год. Большинство наоборот, достаточно ответственно относятся к этому. Вон, помните Винди Вистлз? Когда я была маленькой, она считалась хулиганкой, грозой района, а теперь её просто не узнать: у неё как раз недавно появилась дочка, так они с мужем в ней теперь души не чают. Или…

— Мисс Флаингхарт, я всё понимаю. Однако я бы не сказал, что раньше нравы были такими же. Мне-то лет побольше вашего будет, и я прекрасно вижу, куда всё скатывается. Вот, знаете ли вы? Через без малого двадцать лет обещают конец света — это, по легендам, тысячелетие с момента изгнания Найтмер Мун. В газетах пишут, что она вернётся и устроит нам вечную ночь…

— Селестия вас сохрани, не читайте до обеда единорожьих газет! Они всегда так: вычитают что-то в своих древних свитках, а потом очередные глупые сенсации распространяют. Про тайных сыновей принцессы Селестии, про то, что сама принцесса —вообще паук, про какие-то там потерянные Элементы Гармонии, а сейчас и про конец света! Кто-то серьёзно верит в то, что Найтмер Мун — это не страшилка для жеребят? Чушь же, не находите?

— Может, это и чушь, но глядя, как скатывается общество, могу сказать, что как бы конец света не наступил ещё раньше. Молодёжь совсем никуда не годится нынче…

Флаингхарт и Пэйперворк могли бы ещё долго спорить о проблемах современного общества, но у нотариуса были и другие посетители, а Флаингхарт нужно было до вечера завершить все хлопоты, связанные с передачей бывшей дочери Рауди в жеребячий приют. На едином мнении о будущем Эквестрии они так и не сошлись…

За прошедший десяток лет Дитзи выросла в добрую и милую, слегка стеснительную пегаску. Как и говорила сестра Клаудихарт, она была не столь обделена природой. Ходить и летать ей вполне удавалось, хоть и не очень хорошо: нередко она, не справившись с управлением своими крыльями, влетала куда-нибудь, и хорошо, если в стену, а не в шкаф или полку, что заканчивалось рассыпанным по полу их содержимым и очередной порцией ругани от воспитателей приюта. Внимание её тоже было весьма рассеянно — она то и дело забывала то, что было секунду назад, легко перескакивала с одной темы на другую и с огромным трудом что-то запоминала; из-за этого, как только в приюте начались занятия начальной школы, она стала одним из аутсайдеров класса. И довершала образ несчастной Дитзи, как гласила её медкарточка, прогрессирующая гетеротропия: её глаза уже в раннем детстве начали расходиться в разные стороны, что не только сказалось на её зрении, но и сделало образ несчастной пони слегка странноватым.

И эта «странноватость» аукнулась ей ещё лет через пять — когда она и окружающие её жеребята вступили в возраст, в котором авторитет воспитателей и учителей потерял былую силу, а борьба за место в иерархии приобрела серьёзные масштабы. И хоть Дитзи никогда не претендовала на какое-то такое место, это не значило, что остальные оставили её в покое.

— …Дитзи, что за разгром? — в очередной раз допытывалась у несчастной пегаски учительница, раздражённо оглядывая упавшую со стены доску и перепачканную в мелу Дитзи, что, прижав уши, испуганно сидела рядом и смотрела снизу вверх.

— Я… Я шла и вот… Доска… Она упала… — виновато моргнув, пробормотала в своё оправдание Дитзи.

— Ты шла, а она упала? Доска виновата?

— Я просто…

— Смотри куда идёшь! — учительница погрозила копытом. — Мне надоели твои выходки, вот отведу тебя к директору и будешь у него просить прощения!

— Мисс Фезербрайт, ну вы знаете, она просто странная и это всё не её вина! — хохотнул жеребёнок за одним из столов, и злобные смешки эхом прокатились по классу. Именно с подобных фраз, сказанных будто в защиту, начинались очередные нападки — Дитзи лишь бессильно прикрыла глаза, в очередной раз смирившись с неизбежным. Никто здесь не защищал слабых; их жестоко высмеивали. И чаще всего — именно Дитзи…

— Иди на место и подумай над своим поведением! — мисс Фезербрайт уставилась на пегаску. Та обречённо поднялась и, повесив голову, отправилась к своему столу на задворках класса. И всё это время ей в спину летели насмешки…

— Ага, она столь странная, что её не Дитзи надо было звать, а Вирд!

— Не, не Вирд, а Скрюи! Или Биззар!

— Или Дёрпи!

— А-ха-ха, точно! Дёрпи!

— Отличное имя, как тебе, Дёрпи?

— Как пегаску назовёте, так она и полетит!

Дитзи, заняв своё место, уставилась в окно, стараясь не замечать хохота своих одноклассников, прекратившегося лишь тогда, когда мисс Фезербрайт хорошенько прикрикнула на них. Там, за стеклом покоились облачные гряды, на которых громоздились корпуса приюта и городские дома. Между зданиями летали взрослые пегасы — которым наверняка не нужно было терпеть насмешек над собой изо дня в день. Солнце освещало синеватую громаду фабрики погоды вдали и создавало причудливые тени на яркой облачной поверхности, смешивая цвета и превращая их в серый. В серый, словно цвет самой Дитзи. В серый, словно цвет её жизни, в котором не было видно ни одного яркого проблеска… Когда она ещё не ходила в школу, среди её сверстников ходила страшилка, что радугу на фабрике на самом деле делают из плохих жеребят, но даже если это бы и было так, Дитзи была бы бесполезна: можно ли сделать радугу из серого цвета?..

— …Дитзи Ду! Я тебя спрашиваю! — прервал её размышления голос мисс Фезербрайт. — Ты опять отвлекаешься! А ну-ка немедленно к доске! Давай, расскажи нам про командира Харрикейна. Или ты опять не выучила?

— Ну… Я старалась… — тихо пробормотала она, беспомощно оглядывая класс. В ответ её встретили лишь суровый взгляд мисс Фезербрайт и насмешливые — жеребят…

…Последние годы каждый день был для Дитзи, или, похоже, уже Дёрпи — к этому прозвищу привыкли даже учителя, что уж говорить про её сверстников, — невыносим. Проснуться, собрать вещи, позавтракать в столовой, стараясь не попасться никому на глаза и ничего не разбить и не перевернуть; потом отправиться в школьный корпус, весь день терпеть насмешки от одноклассников и обвинения от учителей; потом обед, а после — упорные, но безрезультатные попытки сделать домашнее задание, для которого требовалось куда больше концентрации, чем могла выжать из себя Дитзи. Эти попытки постепенно перетекали в тяжёлый беспокойный сон, а наутро начиналось всё то же самое. Дитзи казалось, что она словно заперта в этом бессмысленном и унизительном существовании, и вырваться из него нет никакой возможности…

Впрочем, почему нет?

Среди пегасов ходит легенда о городе счастья, облачном Лас-Пегасе, в котором весь день веселье и для каждого есть место в жизни. Быть может, даже для такой, как она, Дитзи. И вроде это и не совсем легенда: иногда в книгах и газетах, которые Дитзи пыталась читать, были фотографии оттуда, а некоторые богатые пегасы даже писали, что они были там и отлично проводили время. Так может быть…

Дитзи нередко мечтала об этом городе, когда жизнь в приюте становилась совсем невыносимой. Когда одна из пегасок их класса сцепилась с ней и чуть не оторвала ей крылья из-за того, что той показалось, что Дитзи «смотрит на неё, но делает это без уважения». Когда один из местных жеребят пригласил её на «свидание», на котором вылил на неё ведро едкой радужной краски, и вместе с откуда ни возьмись вылезшими друзьями вдоволь посмеялся над нелепыми попытками Дитзи отчиститься. Когда в школьном корпусе засорился водопровод, а одноклассники свалили всё на неё со словами «это точно она, ведь она всегда всё ломает»…

И однажды она решилась. Несколько дней отчаявшаяся Дитзи готовилась. Собирала еду из столовой себе в седельную сумку. Вытащила из укромного места в своей комнатке немногочисленные скопленные карманные биты — к счастью, социальная служба Клаудсдейла выделяла их на каждого жеребёнка на попечении города, и у Дитзи скопилось немного. Взяла с собой карту Эквестрии и приблизительно сверилась с расположением Лас-Пегаса — она знала, что не раз собьётся с пути, но с картой это будет сделать чуточку сложнее. В общем, план побега постепенно становился всё более осуществимым…

В решающий день Дитзи после школьных занятий отправилась в город. Жизнь здесь была насыщенной: мимо пролетали многочисленные пегасы и пегаски, спешащие по своим делам. Респектабельные пони старшего возраста и молодые жеребята, кобылки и жеребцы — у всех были цели и стремления, и только она, Дитзи, не могла себе позволить подобного. Вернее, могла, но не здесь…

Она собралась с мыслями и пошла прочь от ограды приюта. Некоторое время спустя она поняла, что перепутала направление и идёт к центру города. Ничего, подумала она, это не первый и не последний раз; развернулась и отправилась назад. Вернувшись к приюту, она спустилась дальше по улице, и край облаков, на которых был возведён Клаудсдейл, начал приближаться. Солнце было впереди: если она ничего не перепутала, там был запад. Хотя… ей же нужно на юг? Ох, кто придумал эту географию…

Дойдя до границы облачного фундамента Клаудсдейла, Дитзи прикинула направление, где должен был располагаться Лас-Пегас. Прикинула ещё раз, проверила. Перевернула неправильно взятую карту и снова определилась с направлением. И, наконец, удостоверившись в том, что полетит куда надо, она набрала в грудь воздуха, подошла к краю облака, за которым далеко-далеко внизу расстилались леса и долины, разрезаемые сверкающими нитями рек — красивые, но непривычные картины, виденные Дитзи исключительно в книжках, — и шагнула вниз, навстречу земле.

Падение. Взмах крыльями — и воздух подхватывает Дитзи, превращая падение в скольжение на упругих потоках. Теперь она с невиданной ранее скоростью несётся вперёд, оставляя родной Клаудсдейл вверху и позади. Крылья, непривычные к таким нагрузкам и скорости, едва держат её, но это уже не столь важно. Здесь солнце уже не такое яркое, как дома, облака плывут в небе, а не громоздятся под ногами, здесь прохладно и почти нет ветра — в общем, всё совсем необычно. И говорят, там, внизу, живут пони без крыльев, а у некоторых у них есть волшебный рог. Сказки или реальность? Дитзи не могла сказать, но всей душой чувствовала, что это другой мир, совсем не похожий на Клаудсдейл. И если уже здесь всё иначе, то какова же будет жизнь в Лас-Пегасе?..

Впрочем, об этом надо будет думать потом, а сейчас — лететь, только лететь.

Лететь… Это, на самом деле, оказалось труднее, чем думалось до того: практики в стенах приюта у Дитзи не было. В последние годы ей почти не давали подняться в воздух, поскольку практически всегда это заканчивалось столкновением с чем-нибудь — и если это что-нибудь можно было сломать, оно, как назло, ломалось. После нескольких разбитых окон, разрушенной крыши одного из жилых корпусов и неизвестно как сломанной дорогущей машины для чистки облаков Дитзи запретили летать на территории приюта. Но теперь отважная пегаска покинула его навсегда — и недостаток опыта остро ощущался ею. Белое пятно Клаудсдейла в просторном голубом небе не так давно скрылось из вида, но Дитзи уже выбилась из сил, и к вечеру ей ничего не оставалось, как опуститься на землю, не найдя ни единого облачка, на котором можно было бы дать отдохнуть усталым крыльям. Земля оказалась твёрдой и холодной, но это уже было неважно, и лишь только наступила ночь, Дитзи свернулась калачиком, подложив сумку под голову, и тотчас же беззаботно заснула.

Утро началось внезапно. Дитзи, проснувшись в незнакомом месте, поначалу не поняла, где она: беспомощно вращая глазами, она оглядывала раскинувшиеся вокруг зелёные пространства, совершенно не напоминающие облака Клаудсдейла. Она испугалась, подумав, что это очередной жестокий розыгрыш её сверстников, лишь потом начав мало-помалу вспоминать события вчерашнего дня. Да, она покинула родной город и отправилась в Лас-Пегас, а сегодня ей пришлось ночевать там, куда редко ступала нога клаудсдейлского пегаса — на земле. Это было непривычно, но безумно интересно, и Дитзи решила разузнать об этих местах побольше.

Она искупалась в близлежащей речке, отметив про себя, что вода здесь была чище, прохладней и даже пахла по-другому, нежели обычная дождевая вода Клаудсдейла. Выбравшись на берег и отряхнувшись, Дитзи перекусила яблоками, заранее запасёнными в седельной сумке и отправилась вперёд — к небольшому городку, который, по счастью, виднелся за поворотом дороги. Подниматься в воздух она не решилась — крылья ещё болели после вчерашнего перелёта, — да и идти было совсем недалеко: уже здесь слышались радостные крики пони, весёлая музыка и шум праздника. Такого точно не бывало в их приюте, и Дитзи улыбнулась: ведь ей сейчас доведётся увидеть, как выглядят, чем занимаются, и самое главное, как веселятся здешние жители.

В центре городка, на широкой площади толпилось большое количество улыбающихся пони. Дитзи заинтересованно подошла и встала сзади, вытянув голову, чтобы лучше видеть.

— А теперь поприветствуем нашего гостя! — радостно вещала собравшимся молодая розового цвета пышногривая кобылка. У кобылки не было крыльев — как их не было и у большинства собравшихся здесь. Более того, как и рисовали в книжках, у части здешних пони был красивый рог, и определённо они могли пользоваться настоящей магией — прямо как вон тот, что сейчас расставлял декорации: его рог светился, а тяжёлые деревянные конструкции, будто отвечая на магию единорога таким же сиянием, медленно плыли в воздухе.

— Э-э… Рад встрече… Я Чиз. Чиз Сэндвич… — почти прошептал явно смущённый таким вниманием к его персоне жеребёнок, стоявший с кобылкой-заводилой рядом.

— Да! Чиз! — она схватила его копыто и подняла вверх. — И если сегодня Чиз гость в Понивилле, то я не была бы собой, если бы по этому поводу не устроила бы супер-дупер-классную вечеринку! Сегодня у нас веселятся все!

— Ура! — радостный крик собравшихся пони возвестил начало праздника.

— Ура! — Дитзи счастливо улыбнулась и повторила вслед за ними.

— О, привет! — обратив внимание на источник звука, стоящая рядом кобылка того же школьного возраста, что и Дитзи, приветственно помахала ей копытом. — Ты… Ты не местная? Давай знакомиться! Я Чирили, а ты? — внезапная знакомая уставилась на неё, широко улыбнувшись.

— Э-э… Я Дитзи, я… Из Клаудсдейла. Тут у вас, хм… Весело?

— Знаю! — засмеялась Чирили. — Понивилль — чудесное место, особенно после того, как к нам приехала Пинки. У нас тут теперь вечеринка чуть ли не каждую неделю, и мы каждому здесь рады! Раз ты новенькая, ставлю свои подковы, Пинки, как узнает, и в твою честь закатит праздник!..

Дитзи удивлённо взглянула на собеседницу: праздник в её честь? Подумать только: там, в Клаудсдейле, куда бы Дитзи ни пришла, её бы лишь проигнорировали. А тут ради гостей устраивают настоящие праздники?

— Ой… — смутившись, пробормотала она. — Я это… Я мимо летела…

— Ну, как знаешь, — Чирили по-дружески обняла её передней ногой, — но хотя бы сегодня на денёк задержись — не пожалеешь! Вчера к нам откуда-то из Мэйнхэттена пришёл вон тот жеребёнок, Чиз, и он тоже странствует, ища своё призвание, — Чирили тараторила без умолку, почти не обращая внимание на реакцию Дитзи. — А ты? Что? Лас-Пегас? Ух ты, говорят, там чудесно… Хотя как ты видишь, у нас веселья тоже хватает! Уж насколько мне нравится радовать пони, но у Пинки это получается намного лучше! Я думала о том, чтобы посвятить себя этому, но теперь, пожалуй, я лучше чем-нибудь ещё займусь, как школу закончу. Как думаешь, педагогические курсы — это интересно?..

Дитзи с удивлением осознала, что эта кобылка, несмотря на то, что их знакомство длится лишь несколько минут, уже рассказывает ей о своей жизни и спрашивает совета — как будто они давние подруги. Как будто Дитзи — не пустое место, над которым можно лишь смеяться, а такая же живая пони, как Чирили, как все, кто здесь находится. Как будто Дитзи что-то значит. Как будто она по-настоящему живёт, а не существует серым уродливым пятном на задворках общества…

И если это всего лишь какой-то Понивилль, то насколько добродушными и открытыми будут пони в Лас-Пегасе?

И Дитзи решилась нырнуть в праздничное веселье с головой. Пони — пегасы, единороги, земные, — с которыми она говорила, менялись, словно картинки в проекторе, на котором в её школе показывали сцены из истории Эквестрии. Дитзи не запоминала имена — да и нужно ли это было, если каждый радостно приветствовал её, улыбался, говорил или делал что-то весёлое? Дитзи сама втянулась: и пусть в конкурсе танцев или метания яблок она занимала гордое последнее место, то там, где надо было махать крыльями, выдувая ветром пузыри из смоченной мыльным раствором сетки, клаудсдейлскую пегаску ждал ошеломительный успех. Она даже умудрилась получить свою кьютимарку в этот момент — кьютимарку, совсем не характерную для пегасов: семь прозрачных пузырьков. Она попробовала кучу угощений, от карамельных яблок до капкейков, но больше всего ей понравились простые, но по-своему вкусные шоколадные маффины, чудо-лакомство, которого, похоже, не знали даже в Клаудсдейле… Дитзи была рада. Дитзи была счастлива — так счастлива, как не была ни разу за всю свою жизнь в приюте. И она хотела оставаться столь же счастливой всю жизнь…

Мало-помалу праздник подходил к концу. Солнце ушло за горизонт, и в небо поднялся украшенный тёмным кобыльим силуэтом диск луны. Дитзи, словно зачарованная серебристым лунным светом, уселась на небольшом пригорке и задумалась о том, какую часть расстояния до Лас-Пегаса она сумела покрыть. По всему получалось, что где-то около четверти; значит, в том же темпе лететь ещё несколько дней — и она будет там. Если, конечно, её крылья не отвалятся от усталости…

Сзади всё ещё слышался отдалённый шум разбираемых декораций, шелест сворачиваемых плакатов, скрип развозимых тележек, стук досок, складываемых в штабеля… Но даже в этом шуме Дитзи услышала приближающийся шорох копыт. Обернувшись, она увидела глядящую на неё со снисходительной, но доброй улыбкой Чирили.

— Ты летишь в Лас-Пегас, да? — поинтересовалась та, присев рядом с Дитзи.

— Угу… Если здесь так хорошо, то я уверена, там… Там будет совсем здорово!

— Да, я понимаю. Впрочем, ты же, я надеюсь, не полетишь сейчас? Ночью опасно, рядом Вечнодикий лес, да и в этой темени ты ничего не разглядишь. Впрочем, вы, пегасы, возможно, умеете лететь без ориентиров, но я тебе всё же советую остаться.

— Остаться? — спросила Дитзи. — Но я… Я не привыкла спать на земле, она твёрдая…

— Пфф! — прервала её Чирили, энергично замотав головой. — Ты что, в самом деле подумала, что я предложу тебе спать тут? Ты в своём уме? Пошли скорее ко мне! У меня как раз одна кровать свободна, сестра сейчас в Филлидельфии, так что для тебя местечко точно будет! Пусть это и не ваши облачные перины, на которых вы, говорят, спите, но это всяко лучше, чем земля! — Чирили схватила ничего не понимающую пегаску за копыто и потащила за собой.

Несколькими минутами спустя они уже сидели в домике Чирили за чашками тёплого чая с маффинами и обсуждали прошедший день, а Дитзи отчаянно пыталась понять, что же заставило совершенную незнакомку безо всякой весомой причины оказать ей такое гостеприимство. Неужели… Неужели у неё наконец-то появилась первая настоящая подруга?..

— Так жаль, что ты улетаешь… Здесь бы тебе устроили и приветственную вечеринку, и кьютсенеру, останься ты ещё хоть на пару дней!

— Кьют… что?

— Кьютсенеру, конечно же! У вас в Клаудсдейле разве не празднуют получение кьютимарки? Зря ты, что ли, так вчера старалась на этом конкурсе с пузырями? А теперь смотри, ты обрела свой талант!

— Талант?.. — задумалась Дитзи. — Пузыри?..

— Ну, кто знает, что они на самом деле значат… Но по крайней мере это уже шаг к твоей настоящей судьбе! Ты когда-нибудь откроешь истинный смысл своей кьютимарки, я уверена, — она широко улыбнулась и пригладила копытом гриву пегаски.

Лишь потом, уже лёжа под одеялом и вглядываясь в темноту ночного неба, совсем не такого, как в Клаудсдейле, и слушая дыхание спящей в соседней кровати Чирили и ночные звуки природы — стрёкот сверчков, шорох мелких животных в траве, журчание текущего неподалёку ручья, шелест листвы окрестных деревьев под тихим спокойным ветром, с помощью которого, очевидно, здешние пегасы приносили ночную свежесть и прохладу в этот город, — Дитзи смогла хоть как-то разобраться с мыслями, успокоиться и отдаться во власть сновидений…

На следующий день, попрощавшись с Чирили — стоило немалых трудов не поддаться на её уговоры остаться, — Дитзи, припрятав в седельную сумку несколько маффинов, что подруга вручила ей в дорогу, поднялась в воздух и пустилась на юго-запад. Ярко-зелёные, уже успевшие зарасти свежей травой после недавно закончившейся зимы луга проплывали внизу. Безбрежные, словно небесный океан, устрашающие просторы тёмно-зелёного леса тянулись по левое крыло от неё. Две тонкие ниточки блестящих металлических полос вились между покрытыми травой и редкими деревьями холмами; по ним, выплевывая клубы пара, медленно ползла странная разноцветная гусеница. Иногда внизу можно было заметить лишённые травы луга; там в земле копались пони в окружении разной техники, подобной той, с помощью которой пегасы рыхлят облака и наполняют их дождевой водой. Вскоре воздух сделался сухим и тёплым, и место этих пейзажей заняла холмистая, словно кучевое облако, равнина. Тут и там по ней были разбросаны маленькие домики, вокруг которых тоже суетились пони; кое-где стояли странного вида сооружения, из которых валил угольно-чёрный дым, неприятный, с металлическим привкусом. Чуть дальше Дитзи заметила небольшую горную гряду, по склонам которой тащились гружёные повозки, то и дело выныривающие из тоннелей внутри горы — а другие, пустые при этом то и дело исчезали внутри. Дитзи передёрнуло: какой пони по доброй воле полезет под землю, и самое главное — зачем? Впрочем, она ещё очень многого не знала о своих сородичах с земли, и если то, что она видела, было нужно для извечной задачи земных пони, для того, чтобы пегасы и единороги не умерли с голоду, то их можно было за всё это лишь поблагодарить.

Пока она размышляла над этим, горы сменились глубоким ущельем; по дну его текла сверкающая в закатных лучах речка, а за другим краем ущелья расстилалась желтовато-серая равнина, покрытая редкой травой с то тут, то там торчащими низкими разлапистыми деревьями. В небе висело несколько пушистых мягких облаков, на которых Дитзи и решила заночевать — глядя, как солнце медленно сползает за горизонт, повинуясь воле принцессы Селестии. Лететь куда-то ночью Дитзи уже не хотела — не хватало ещё заблудиться здесь, в неизвестных местах, — да и усталость брала своё. Всё-таки весь день махать крыльями, останавливаясь лишь для того, чтобы спуститься напиться воды из ближайшей речки и перекусить яблоками или маффинами, запасёнными в седельной сумке, было нелегко. Дитзи сверилась с картой — она немного отклонилась на юг, ещё чуть-чуть и она бы попала в Эпплузу, а значит, теперь ей надо лететь прямо на запад…

Устроившись на облаке, путешественница не заметила, как её сморил сон; а на следующий день она продолжила свой полёт. К вечеру она добралась до скалистых отрогов, за которыми высились увенчанные снежными шапками и утопающие в облаках горы; ещё день потом она летела вдоль горного хребта — и наконец к вечеру увидела вдали не менее грандиозную гору, сложенную из облаков. Даже отсюда, за десяток миль от неё, было заметно, как многочисленные огни расцвечивают облака в фантасмагорическом танце света, а значит — она почти на месте…

Несмотря на усталость, Дитзи долго не могла сомкнуть глаз этой ночью, понимая, что её мечта — на расстоянии всего пары часов полёта; но в любом случае заявляться туда стоило утром, никак не сейчас…

…И вот — Лас-Пегас!

Город-сказка, город-мечта, город, в котором каждый пегас может найти своё место и счастливо прожить свою жизнь. Кем бы ты ни был, какой бы талант ни имел — в Лас-Пегасе ты всегда будешь рад.

По крайней мере, так думала Дитзи. И уже то, что этот город на самом деле существует, то, что его радостная гостья стоит на одном из перекинутых с облака на облако мраморных мостиков, соединяющих между собой изумительные здания, так не похожие на архитектуру Клаудсдейла, а вокруг порхают сотни, а может, тысячи пегасов со счастливой «эпплвудской» улыбкой, не говоря уже о земных пони и единорогах, толпящихся на мостах и каменных площадях, тут и там возведённых на грядах облаков, и восторженно ахающих — однозначно говорило Дитзи: её надежды сбылись.

Вот только что ей теперь делать, когда она попала сюда?..

Об этом она не подумала…

…Похоже, не все пони столь гостеприимны, как в Понивилле, решила Дитзи, когда узнала цены на жильё и еду в этом городе. Тех битов, что она успела скопить в приюте, хватало разве что на неделю жизни в плохенькой гостинице на самом краю Лас-Пегаса. Нужно было искать работу, как делают все взрослые пони — она же теперь правда взрослая, у неё даже есть кьютимарка! Но вот где это делать, Дитзи не представляла, а окрестные пони не спешили отвечать на её вопросы. Кое-как она выяснила, что ей стоит отправиться куда-то в центр и там попытаться найти некую «службу занятости»; она потратила на это целый день и несказанно обрадовалась, когда в конце концов смогла добраться туда. Отстояв очередь, она с воодушевлением попросила помочь ей усталую пегаску в униформе общественного работника. Та смерила её хмурым взглядом; немного покопалась в каких-то бумагах, спросила у Дитзи её имя, возраст, образование; с неудовольствием покачала головой, узнав, что у неё с собой нет никаких документов — и предложила ей несколько вариантов типа чистки облаков, продажи газет или работы разносчицей во второсортных кафе на периферии Лас-Пегаса. И пусть это было не совсем то, на что надеялась Дитзи, всё же путь к высотам начинается с первого шага, не так ли?..

С работой у Дитзи сразу не заладилось. На первом месте работы, в кафе, ей не удалось продержаться и недели; стоило лишь раз забыться, споткнуться о порожек лестницы и опрокинуть на сидящих рядом посетителей поднос с парой чашек горячего кофе, как её уже через час выставили на улицу, не заплатив ни бита. С продажей газет тоже не вышло ничего путного: запомнить, что сколько стоит и как что называется, было трудно, и пожилой владелец газетного киоска каждый день не досчитывался десятка-другого битов. В конце концов это закончилось тем, что он решил вычесть все потери из зарплаты Дитзи; и если первые пару недель её устраивало получать сто-двести битов вместо обещанных пятисот, то когда она умудрилась продать пачку эксклюзивных журналов почти за бесценок и тем самым осталась ещё должна газетчику, терпение того лопнуло — и тот с криками прогнал её, чуть не поколотив своей клюкой. Даже на последней из работ, когда ей вручили в копыта машинку для чистки облаков, в процессе уборки около часовни памяти командира Харрикейна Дитзи нечаянно продырявила одно из облаков, упустила в образовавшуюся дырку машинку, да ещё и вдобавок развалила саму часовню, что привело в ярость владельца несчастной постройки, лишившегося туристической достопримечательности. И пусть он, как слышала Дитзи, имел страховку специально на такой случай, это всё равно не избавило несчастную — уже бывшую — работницу от потока ругани…

И если она поначалу с улыбкой сожаления сносила все обвинения, то когда тот по чистой случайности назвал её тем же прозвищем, которым её дразнили в приюте — она не выдержала.

«Дёрпи!..»

Это слово хлестнуло её, словно кнутом, совсем как в тех ужасных сказках про пони, уведённых в рабство легендарным Сомброй. Она сжала веки, что есть силы, но поток слёз было уже не остановить. Словно внезапно ожившие ужасы прошлого, на неё нахлынули неукротимой волной боли её воспоминания. Она рванулась прочь, не разбирая дороги, не заботясь ни о чём, стараясь во что бы то ни было убежать, спрятаться от наваждения, но кошмарные образы всё равно настигали её, прорываясь наружу нестерпимой болью и рыданиями. Почему? Почему даже в городе счастья, Лас-Пегасе, она не может найти себя? Неужели ей суждено вечно быть отвергнутой обществом, не обычной пегаской Дитзи Ду, а глупой и неуклюжей Дёрпи?..

Когда Дитзи пришла в себя, она обнаружила, что сидит на краю каменного уступа под мостом, прячась от обитателей Лас-Пегаса и утирая всё ещё текущие слёзы. Оглядевшись, она увидела, что была здесь не одна: троица единорогов стояла немного поодаль и, кажется, с сочувствием наблюдала за ней. Она смущённо посмотрела на них — и один из компании, тёмно-синей масти с кьютимаркой в виде нескольких звёздочек, отделился от остальных и осторожно подошёл к Дитзи.

— Хей, как тебя зовут, красавица? — спросил её незнакомец.

— Оу… — смутилась Дитзи. — Э-э… Красавица?..

— Почему же нет. Не стоит принижать себя, — усмехнулся он.

Дитзи удивлённо похлопала глазами и расплылась в широкой улыбке.

— Это… Я Дитзи. Спасибо?..

— Пойдём, — он подал ей копыто и помог подняться. — Я Стар Саффайр. А это Санни Милк и Луна Чайлд, — он показал на двух других своих компаньонов, тоже уже подошедших; те одновременно улыбнулись.

— Охайо, крошка, — поприветствовал её Санни Милк, подняв копыто.

— Даровки, — наклонил голову Луна Чайлд.

Прошло совсем немного времени, и к Дитзи стала возвращаться вера в местных обитателей. Эти трое единорогов были на удивление добры к ней, не смеялись над её неуклюжестью, да и были не прочь за свой счёт угостить её маффинами, да и много чем другим. Сейчас они вместе с Дитзи сидели в одном из местных кафе — почти таком же, в котором она некогда работала, и рассказывали друг другу байки о жизни.

— …И вот, я такой прихожу домой, пытаюсь пробраться спать, а тут мамка такая выскакивает из-за двери, в копытах сжимает палку и такая: «Ты чё? Поехавший? Чё ты здесь делаешь?» Короче, попало мне тогда знатно…

— Санни, да у тебя родичи правда какие-то мантикоры, не иначе. Помнишь, как твой батя за мной по району гонялся, орал, грозился подковы отодрать? Ха-ха…

— Хи-хи… — засмеялась Дитзи.

— О, кстати, а у тебя что? Не было какой-нибудь такой веселухи с родителями? А, Дитзи?

— Э… Ну, у меня нет родителей, и я…

— Оу, — смущённо запнулся Стар. — Прости, я не хотел… — он успокаивающе приобнял её передней ногой.

— Да это… Ничего. Я привыкла, всю жизнь в Клаудсдейлском приюте жила, так что…

— А, ты ж издалека. Из Клаудсдейла, говоришь?

— Угу, — кивнула Дитзи.

— Это ништяк. Значит, родичей нет, сама издалека, никто за тобой не следит… Это хорошо.

— Ага, — кивнула она.

— А что это ты так сорвалась с насиженных мест и двинула сюда, м? — усмехнулся Санни. — Счастья решила попытать?

— Типа того… Я думала тут заработать, поселиться, ну…

— Ничё себе, — кивнул Стар. — Ну, ты оставайся с нами. Много битов-то скопила?

— Ну, несколько сотен всего… — Дитзи похлопала копытом по седельной сумке, стоящей рядом. — Но надо новую работу искать, с прошлой меня выгнали, говорят, я странная, всё время ошибаюсь…

— Да ну, мы тут все странные, не переживай. А что выгнали — так найдёшь новую, куда ты денешься, — улыбнулся Санни. — Это ж Лас-Пегас, тут много сравнительно честных способов отъёма денег у населения, ну, я имею в виду работу, хе-хе. Старри, Лунни, я думаю, пора переходить к нормальному сидру, да?

— Давай, а то чё мы как дети. Иди, возьми нам всем, и про гостью нашу не забудь! — усмехнулся Стар. — Особенно про неё, — шёпотом добавил он.

Они ещё долго сидели в кафе, до тех пор, пока вечер не укрыл облачные просторы Лас-Пегаса, превратив его улицы в сетку ярких полос, мигающих многочисленными разноцветными вывесками. Болтали о какой-то ерунде. То о какой-то Винил Скрэтч, которая сбежала от Стара в Понивилль; Дитзи не преминула заметить, что ей довелось посещать тот город. То о Гранд Галлопинг Гала в далёком Кантерлоте, столице Эквестрии, куда таким, как они, вряд ли было дозволено попасть, но можно было посмотреть фотографии в цветастых журналах, чтобы понять, как нынче выглядят на главном празднике Эквестрии «большие шишки». То о сложной погодной работе, которой пегасы вроде Дитзи вынуждены заниматься везде, кроме Лас-Пегаса — ведь здесь есть куча других, более интересных занятий, чем таскать облака, проливать дожди и делать радуги. Дитзи чувствовала себя всё более расслабленно и беззаботно…

— Ну ладно, мы пошли, пожалуй. Хех, Стар, свезло тебе сегодня, походу, — заметил Санни.

— Ты про чё? А? А! Ага. Мы, пожалуй… Чё, Дитзи, двинем ко мне?

— Ух… Ага!.. — Дитзи уже давно позабыла обо всех проблемах и теперь, беззаботно положив голову на плечо Стара, попыталась выразить согласие. Раз уж она уже ночевала у Чирили в Понивилле, то почему бы не отправиться к Стару? Он, несомненно, не менее гостеприимный…

…Наутро Дитзи обнаружила себя лежащей у стены какого-то дома в неизвестном районе Лас-Пегаса. В памяти было пусто: что произошло с того момента, как они со Старом куда-то отправились, она не помнила. Всё тело болело; крылья едва её слушались, тупая головная боль не давала сосредоточиться, губы высохли, и каждый удар сердца, каждый вдох, каждая попытка пошевелиться причиняла страдания.

Немного придя в себя, она огляделась — и с удивлением обнаружила лежащую рядом седельную сумку. Она была пуста: ни денег, ни еды, ни карты — ничего не было. Как так произошло? Они же были дома у Стара? Почему она здесь? Почему ей так плохо? Может, она обидела его чем? Может, как обычно она виновата? Может, она просто-напросто глупая и ни на что не способная, которой не место с такими, как Стар? Может, она…

…Дёрпи?..

Ещё несколько дней она разыскивала Стара, чтобы перед ним извиниться. Расспросив несколько местных жителей, она услышала, что будто бы эта троица —отпетые хулиганы с соседнего района, и она просто стала их очередной жертвой — ну а ещё бы, они всегда выбирали своей целью приезжих, благо недостатка в них здесь, в Лас-Пегасе, не наблюдалось. Дитзи поначалу не верила им, вспоминая гостеприимность Стара и не желая верить, что он мог её обмануть. Но постепенно ей пришлось свыкнуться с мыслью: этот город не менее, а может и более жесток, чем её родной Клаудсдейл.

Если Лас-Пегас и был городом радости и веселья, то это относилось лишь к тем, кто мог себе это позволить.

Ещё несколько месяцев Дитзи безуспешно пыталась найти хоть какую-нибудь работу в городе. Её изредка брали на совсем низкооплачиваемые должности, но тут же выгоняли, стоило ей, как обычно, что-либо сломать или потерять. И это нередко происходило до первой зарплаты, так что битов она за работу часто так и не получала. Она пыталась оправдываться — но её оправдания в стиле «я просто не понимаю, что пошло не так» мало кому были интересны. И, разумеется, на ту щедрость, которой она ожидала от здешних пони по впечатлениям о Понивилле, на деле не было ни намёка.

Взрослая жизнь очень сурова, и Дитзи только сейчас начинала понимать это.

Город её мечты оказался разочарованием. Здесь и близко не было того, о чём думала она поначалу.

У неё уже не было ни еды, ни дома. В качестве места для сна Дитзи присмотрела себе местечко под одним из крупных мостов над облаками, на которых был возведён Лас-Пегас; откуда её, впрочем, не раз выгоняли местные стражи порядка. Местных воришек типа банды Стара она уже не боялась — у неё нечего было отбирать. А за чем-то съестным ей приходилось спускаться вниз, на землю, и искать хоть что-то, похожее на съедобные цветы и ягоды в лесах и лугах вокруг Лас-Пегаса. Это оправдывало себя летом и осеньью; но когда местная погодная фабрика укрыла всё небо облаками и засыпала землю снегом, ознаменовав начало зимы, даже этот источник пропитания исчез. Голод последние месяцы всё чаще мучил Дитзи, и она никак не могла насытиться — несмотря на то, что, похоже, начала толстеть. Ей уже не была противна идея копаться в мусорках в надежде найти хоть что-нибудь — или просить милостыню на остановках экипажей. Она всё больше и больше понимала: если даже в родном Клаудсдейле не было места для неё — то в Лас-Пегасе не будет и подавно.

И всё чаще у неё в мыслях всплывало воспоминание о том городе радости, где она некогда побывала…

…О Понивилле.

Уже год прошёл с момента, как она попала в Лас-Пегас. Дитзи ясно понимала: нет смысла оставаться здесь дальше — и потому в один из дней решилась на отчаянный шаг. Дойдя до окраины Лас-Пегаса, она вновь шагнула вниз с облаков, как тогда, в свой последний день в Клаудсдейле — но на этот раз едва не застонала от боли, когда расправила ослабевшие крылья, позволив воздуху себя подхватить. Лететь было заметно тяжелее, карты с ней не было, а пейзаж внизу совершенно изменился — и даже если бы Дитзи запомнила дорогу сюда, ориентироваться сейчас было не по чему. Тонкая ниточка железной дороги, по которой медленно тащился маленький червячок поезда — Дитзи, благодаря местным газетам, теперь уже знала, что это такое, — привлекла её внимание. Из последних сил она спикировала к вагонам и, едва успев затормозить, опустилась и улеглась на крышу одного из них. Дитзи не знала, куда этот поезд идёт — и положилась на волю случая. Она давно потеряла любое доверие к себе, когда дело касалось карт и направлений. Её единственной надеждой было то, что поезд, быть может, привезёт её куда-нибудь в более приветливое место, нежели такой негостеприимный Лас-Пегас.

По счастью, мороз не был столь сильным — весна уже вот-вот должна была наступить, и земные пони по всей Эквестрии должны были бы начать уборку зимы, — а тёплый дым из трубы паровоза согрел её, и Дитзи немного пришла в чувство. Кондуктора на остановках не осматривали крышу — поэтому ей удалось проехать несколько станций, затерянных в глуши засыпанной снегом Эквестрии, и какова же была её радость, когда она услышала из вагона приглушённое: «Следующая остановка — Понивилль»… Едва дождавшись, когда поезд прибудет к укрытому снегом перрону, Дитзи слетела вниз — как обычно, не рассчитав свои усилия и грузно упав на землю. Живот отозвался резкой болью, его свело судорогой — и Дитзи внезапно почувствовала, что силы её вот-вот покинут. Уже не обращая внимания на недовольные крики кондукторов, по-видимому, обнаруживших выдавшую себя безбилетную пассажирку, она побрела к центру Понивилля, надеясь неизвестно на что…

Бороться с темнотой, застилающей её глаза, уже не было сил. Дитзи споткнулась и упала; живот снова свело судорогой, и подняться она уже не смогла.

«Помогите мне… Пожалуйста…» — из последних сил попыталась сказать Дитзи, но губы не слушались. Она беспомощно дёрнула копытом — и провалилась в цепкие объятья тьмы.

…Непонятно, был ли это сон или явь, фантазия или реальность. Дитзи запомнила лишь неясные силуэты, собравшиеся вокруг неё. Они заставляли её делать что-то, она не понимала, что, они злились, она извинялась, они успокаивали её, она растерянно смотрела в ответ. Было страшно. Было неприятно. Было больно. Яркие отсветы белого потолка, белых стен и белых халатов на сгрудившихся вокруг пони напоминали ей облака родного Клаудсдейла. Она дома? Почему тогда все эти пони ей незнакомы? Она жива? Может, это Виндхалла, место, куда попадают легендарные пегасы-воины после смерти? Но ведь Дитзи не была воином, почему она здесь?..

Так или иначе, Дитзи всё-таки проснулась. И это наверняка не была Виндхалла, это место скорее напоминало больничную палату. Несчастная пегаска лежала на койке, а на неё укоризненно глядела медсестра — она как раз только что заметила, что пациентка проснулась и подошла к ней. Дитзи рассеянным взглядом прочитала надпись на бейджике халата: она гласила «Сноухарт».

— Мэм, я, конечно, всё понимаю, но вам стоило бы лечь в больницу хотя бы днём раньше. И уж разумеется, так голодать и переохлаждаться накануне нельзя! Вы чуть не потеряли жеребёнка, нам пришлось ставить вам капельницу и бороться за жизнь вас обеих! Неужели нельзя быть менее безответственной? — Сноухарт явно была недовольна поведением Дитзи и теперь смотрела на неё с укором, явно ожидая ответа.

— Я… — Дитзи с трудом удавалось подбирать слова. — Я… Просто почувствовала себя плохо, и я ехала из Лас-Пегаса, и я давно не ела, и…

— Что вы такое говорите! Кто ж пускается в такой далёкий путь на одиннадцатом месяце? А если бы у вас в поезде всё началось? Кто бы вам тогда помог?

— Что началось?.. — Дитзи неуверенно похлопала глазами.

— Как что? У вас с памятью всё хорошо?.. — медсестра недовольно покачала головой. — Надо будет сказать Редхарт, чтобы поменьше экспериментировала с препаратами… — буркнула она в сторону.

— Я… Не уверена…

— Ладно уж, не уверена она, — вздохнула Сноухарт. — К счастью, всё обошлось. Тринадцать фунтов, кобылка, единорог. Вроде здорова, если вы пришли в норму, вам её сейчас принесут.

— Я… Не понимаю. Вы про кого?

— Про кого? — удивлённо переспросила медсестра. — Да у вас точно память отшибло. Про дочь вашу, про кого же ещё!

Дитзи удивлённо раскрыла глаза и беспомощно поморгала.

— Дочь? Э-э… Мисс Сноухарт… Вы хотите сказать… Я — теперь мама? Как…

— Самая настоящая. А то вы не знаете, как. Поздравьте вашего особого пони, или кто там у вас, он постарался на славу, — медсестра хитро улыбнулась.

Дитзи не представляла, что и думать: в книжках говорилось, что жеребята появляются от любви и поцелуев, и обязательно после свадьбы… Но ведь ничего подобного с ней не случалось! Как же так получилось?..

Медработница ещё немного поколдовала над столиком со всякими медицинскими принадлежностями и вышла из палаты. В коридоре послышались неясные голоса и цокот копыт. И наконец в двери вновь показалась сестра Сноухарт; она несла в зубах свёрток, из которого выглядывала маленькая светло-сиреневая жеребячья головка. У кобылки уже начала пробиваться редкая соломенного цвета грива, среди тоненьких волосков которой торчал маленький рог. Дитзи глупо улыбнулась и протянула к свёртку передние копыта — тотчас же вызвав у своей новорождённой дочери ответную улыбку, сопровождаемую радостным вскриком. Она была такая маленькая и миленькая, что Дитзи тут же в голову пришло чудесное имя для неё…

— Динки, — всё так же глупо улыбаясь, пробормотала Дитзи, пока кобылка, выбравшись из пелёнок, устраивалась у неё в копытах. Все сомнения пропали, лишь только стоило новоявленной маме почувствовать свою дочку рядом: что бы ни произошло, как бы так ни получилось, сколь бы внезапно это ни было, но теперь…

…Теперь Дитзи никогда не будет одна.

— …И вот так я попала в Понивилль! — пожалуй, это была единственная фраза, которую Дитзи сумела разобрать после того, как она, ещё до сих пор мало представляющая себя в новой роли — матери того маленького комочка в пелёнках, что сейчас мирно посапывал, высунув голову из маминой седельной сумки, — нечаянно встретилась на улицах Понивилля с сумасшедшим розовым ураганом, в котором легко можно было признать пусть и повзрослевшую за этот год, но оставшуюся столь же непосредственной Пинки Пай. Взгляд Дитзи не поспевал за её хаотичными перемещениями, а поток слов, произносимых с безумной скоростью, сливался в её сознании в неукротимый водопад, из которого было бессмысленно даже пытаться выбраться. Сейчас же Пинки, наконец, замолкла и воодушевлённо смотрела в глаза Дитзи с расстояния в пару дюймов, по-видимому, ожидая от неё ответа на заданный в самом начале своего безумного монолога вопрос. Дитзи только смущённо поморгала и переспросила:

— Э-э… Что?

— Что? — удивилась Пинки. — Я же спросила тебя, кто ты и как сюда попала, глупенькая, а заметив, что ты не понимаешь о чём я, я решила показать тебе пример и рассказать прежде всего о себе, ведь меня в Понивилле знает каждый пони, но ты меня не знаешь, потому что я тебя не знаю, а это значит, что ты совсем недавно приехала, и потому я просто очень-очень обязана с тобой познакомиться и узнать про тебя всё, потому что если я не буду о тебе знать, то я не смогу сделать самую-самую лучшайшую вечеринку на день твоего приезда в Понивилль, день твоего рождения и любой другой день, который тебе покажется достойным вечеринки, и потому что ты тоже ещё не знакома со мной, я решила представиться и рассказать всю-всю свою историю, потому что в ней просто ку-у-уча очень весёлых моментов, и я уверена, что в твоей истории тоже найдётся куча весёлых моментов, поэтому я просто не могу дождаться, когда же наконец ты мне расскажешь всё-всё-всё!

Дитзи едва уловила общий смысл сказанного Пинки, но по крайней мере, теперь она хотя бы поняла, что та от неё хочет.

— Э-э… Ну, у меня, на самом деле, не так всё интересно… Я выросла в Клаудсдейле, потом решила отправиться в Лас-Пегас, а потом вернулась сюда, в Понивилль… В общем-то особо ничего… — Дитзи устремила взгляд в землю, пытаясь собраться с мыслями, пока Пинки прыгала вокруг неё. Рассказчица из пегаски была явно не самая лучшая.

— У! У! Есть идея! — прервала неловкое молчание Пинки. — Знаешь что лучше всего, когда ты не знаешь, что сказать? Пр-р-равильно, сладости! По правде сказать, они лучше всего в любой ситуации, но в этой — особенно! Так что я придумала! Я отведу тебя в «Сахарный уголок», меня как раз неделю назад, ещё до уборки зимы, туда взяли на работу, и я буду не Пинки, если не скажу, что это самое лучшее место работы в мире! А ты будешь моим гостем, и клянусь своей Пинки-клятвой, что тамошние вкусности помогут тебе разговориться! Сердце вон, взлететь хоть раз, суну кексик себе в глаз! Да! — Пинки решительно приложила копыто к правому глазу — и через мгновение уже тащила за собой свою новую подругу, совершенно переставшую понимать, что происходит. Конечно, Дитзи год назад посчастливилось участвовать в вечеринке, устроенной Пинки, но сейчас этот розовый сгусток сумасшедшей энергии сам обратил на неё внимание, и это было в тысячу раз большим безумием.

Лишь когда они уселись, Дитзи начала хотя бы немного оценивать ситуацию. Она оглядела местечко, куда притащила её Пинки. Оно и снаружи напоминало скорее что-то вроде пряничного домика из сказок, а внутри к достаточно характерному убранству примешивались ещё и запахи свежей выпечки, ванильного крема, джема из клубники — в общем, всего того, чему и должно быть место в таком заведении. Если закрыть глаза — то можно было подумать, что ты находишься внутри вкусного и ароматного торта. Дитзи попыталась это представить…

— Так как, говоришь, тебя зовут? — Пинки с присущей ей резвостью стучала по столу перед Дитзи тарелками с различными вкусностями. Пегаска открыла глаза — и увидела перед собой…

— Маффины! — радостно вырвалось у неё, как только она сфокусировала своё зрение на корзинке, стоящей рядом с ней.

— У-хи-хи-хи! У тебя очень забавное имя! Не возражаешь, если…

— Э… Я не это имела в виду! — Дитзи смущённо замахала копытами. — Это не имя, маффины… Они мне просто очень нравятся, вот, — Дитзи поковыряла копытом стол. — Только у меня нет битов, чтобы…

— Глупенькая! — прервала её Пинки. — Сегодня я с тобой познакомилась, а значит, всё за мой счёт!

— Правда? — улыбнулась Дитзи и напрочь позабыв о своём опыте из Лас-Пегаса, отправила в рот первый маффин из корзинки. Почувствовав тот самый, давно знакомый вкус, она расплылась в глуповатой, но счастливой улыбке — и Пинки улыбнулась в ответ: вряд ли для неё в этот момент было что-то важнее, чем радость её новой знакомой.

— Так как тебя зовут, ты говоришь? — Пинки вновь вернулась к теме.

— Э-э… — проглотив второй маффин, Дитзи остановилась и взглянула на свою счастливую собеседницу. — Вообще… Я Дитзи Ду, вот…

Дитзи замолчала и отвела глаза. От взгляда Пинки не скрылось, как уголки губ пегаски слегка, едва заметно дёрнулись вниз. Кажется, Дитзи попыталась бы перевести тему, если бы Пинки пристально не посмотрела на неё, будто заставляя продолжать дальше. И гостья, понимая, что никуда не деться — её собеседница будто бы видела её насквозь, — тихо пробормотала себе под нос:

— Правда, меня почти всегда звали по-другому…

Пинки продолжала требовательно смотреть — и Дитзи не оставалось ничего другого, кроме как, зажмурившись от вновь нахлынувших воспоминаний, закончить фразу:

— …Дёрпи.

— Хи-хи-хи!..

Заливистый смех Пинки был ответом Дитзи — и отчаяние вновь сжало ей сердце. Неужели даже здесь, в Понивилле, несчастной пегаске, проделавшей такой путь на другой конец Эквестрии и обратно, суждено стать всё тем же посмешищем? И пусть пока об этом знает только Пинки, без сомнения, эта её кличка разойдётся по всему Понивиллю, и все будут показывать на неё копытами, и…

Размышления Дитзи прервало прикосновение: Пинки подошла к ней сзади, положила копыта ей на плечи, а чуть погодя сдвинула их вперёд — и крепко-крепко обняла не ожидавшую такого пегаску, прижавшись к ней своей кудрявой головой и свесив вперёд свою гриву, которая — теперь это было несомненно — пахла сладкой сахарной ватой.

— Хи-хи-хи, глупышка, ты так сказала это, будто это не забавное прозвище, а какое проклятие, типа тех страшилок, что рассказывают жеребятам чуть помоложе меня на ночь кошмаров!

— Но… Оно и правда не очень-то и забавное…

— Ты так его стесняешься? Почему?

— Ну я это… Глупая, неуклюжая и странная, как мне говорили…

— Фу, глупости! Прозвище-то тут при чём? — искренне недоумевала Пинки. — Если кто-то тебя обижает, то он делает это не словом, а делом! Разве ж прозвище способно обидеть? У! Я даже так скажу: если ты на него обижаешься, значит, злюка-обидчик добился своего! Неважно, как тебя называют! Дёрпи — и что в этом? Подумаешь! Как будто меня никак не называли! Да хоть бы, не знаю, «психованной лошадью» — я бы лишь смеялась в ответ и с гордостью принимала это прозвище! Ведь оно обозначает какую-то мою сторону, с которой я не собираюсь расставаться — ведь иначе это буду уже не я. Не нужно бежать от себя, глупенькая, нужно гордо говорить: да, я Дёрпи! Смотрите на меня, принимайте меня и любите меня такой, какая я есть! Каждая пони создана быть любимой, каждая пони создана быть радостной, каждая пони создана быть счастливой — и ты будешь такой! Ты найдёшь то место здесь, которое подходит именно тебе, и прозвища ничегошеньки-ничегошеньки не меняют в этом!..

Пинки почти что кричала на ухо Дитзи и воодушевлённо стискивала её в объятиях так, что ей едва удавалось дышать. Но её голову сейчас занимали совершенно другие мысли…

Да, в Клаудсдейле её сверстники лишь дразнили Дитзи этим прозвищем. И видя, что она обижается в ответ, потешались над ней. Но что, если она сама давала им повод? Не прозвище ломало её гордость, а само отношение к ней — которое она принимала за правду? Да, она чем-то хуже других. Но и Пинки не идеальна. Вообще никто не идеален. Почему же Дитзи тогда так переживает?

Пожалуй, так оно и есть.

Она Дёрпи. Она всегда была Дёрпи — и Дёрпи она и останется…

…И в этом нет ничего плохого.

— Ты права, — пегаска развернулась к Пинки и счастливо улыбнулась ей. — Я Дёрпи Ду, и пусть Понивилль судит меня по моим делам! — она решительно сунула в рот очередной маффин.

— У! Вот этот настрой я понимаю! — Пинки похлопала её копытом по плечу и тотчас же присоединилась к ней в поглощении сладостей, корзинки с которыми, расставленные на столе, уже давно ждали этого момента.

Дёрпи усмехнулась. Она смеялась над собой, прошлой собой, которой она была мгновение назад. Раздавленной жизнью, отчаявшейся, брошенной всеми неудачливой пегаской. Той Дитзи больше не было — теперь вместо неё стараниями Пинки появилась счастливая, довольная собой Дёрпи.

Ведь кто, если не Пинки, способна превратить отчаяние в чистую радость?

И только когда внезапно раздавшийся из позабытой седельной сумки крик проснувшейся Динки возвестил о том, что двое увлечённых кобылок совсем забыли о третьей, они, наконец, поняли, что сегодня у них есть ещё дела…

Дёрпи всё же нужно было устраивать свою жизнь — и жизнь Динки — в Понивилле. В тот же день она по совету Пинки пошла к мэру городка — и та, к великому счастью Дёрпи, нашла ей небольшой свободный домик. Его бывшие владельцы, богатые торговцы, переехали в Мэйнхэттен и были согласны сдавать своё прежнее жильё за вполне символическую плату; однако, у Дёрпи не было битов, и потому ей срочно пришлось искать работу. К счастью, у Понивилля, в котором жило сравнительно много пегасов, была собственная погодная команда — а если Дёрпи хоть чему-то выучилась в приютской школе, так это теории управления погодой. И в команду её приняли, пусть и не без недовольства — после того, как она на испытательном задании направила облака совершенно не в ту сторону, некоторые стали сомневаться, что эта пегаска им сумеет помочь.

Но Дёрпи старалась — и кое-как получала те немногочисленные биты, которых, впрочем, едва хватало на то, чтобы накормить растущую Динки и себя, и чтобы их двоих не выгнали из домика, который они снимали. О роскоши они многие годы не могли даже мечтать, и Дёрпи лишь иногда тихо плакала по ночам, когда Динки, свернувшись калачиком, засыпала рядом с ней на единственной износившейся кровати в их домике. Дёрпи прекрасно понимала, что многим мечтам её любимой дочери вряд ли суждено сбыться — и виной тому она, Дёрпи, которая никогда не может выполнить работу как надо и получить побольше денег, чтобы побаловать Динки. Проклиная свою бессмысленность, в такие моменты Дёрпи лишь осторожно, стараясь не разбудить, обнимала дочку, желая защитить её от сурового будущего, сделать что угодно, но добиться того, чтобы детство Динки было лучше, чем её собственное.

Однако, Понивилль всё же отличался и от Клаудсдейла, и от Лас-Пегаса. Если бы там над нищетой Дёрпи лишь посмеялись бы, то здесь всё было по-другому. Здесь ощущалось то, что все жители городка чувствуют себя одним целым. И что самое удивительное — даже Дёрпи в этом целом есть место. Им с дочерью помогал весь Понивилль. Однажды, когда Динки обмолвилась в школе о том, что хочет ходить в музыкальный кружок, но у неё нет инструмента, кто-то неизвестный подарил ей небольшую блок-флейту, просто оставив её на пороге домика Дёрпи. Единорожка была столь счастлива, что едва не расплакалась — что уж говорить о её матери. В другой раз одна из местных кобылок, Рэрити, которая, в общем-то, не была хорошо знакома с Дёрпи, узнала, что Динки до сих пор спит в одной кровати с матерью и не имеет собственной комнаты — и в тот же вечер она как следует насела на своих родителей и уговорила их сделать ремонт в комнате своей младшей сестры, Свити Белль, поменять всю мебель и оформление — и, разумеется, непременно отдать старые вещи Дёрпи, ведь им они гораздо нужнее, нежели Свити.

Динки росла в окружении всех остальных жеребят Понивилля — и никто не пытался её принизить, кроме, разве что, парочки кобылок из совсем богатых понивилльских семей, впрочем, те с презрением относились почти ко всем одноклассникам.

Мечты Дёрпи начинали сбываться — её дочка становилась такой же жительницей Понивилля, как и все остальные. Проходил год за годом — и вскоре Динки уже была своей во многих жеребячьих компаниях Понивилля. Она вместе со сверстниками веселилась, участвуя в пробуждении животных во время уборки зимы. Она подружилась с соседкой Дёрпи, Кэррот Топ, и та нередко брала её с собой в поездки в соседние города по делам, откуда Динки возвращалась безумно воодушевлённой и часами рассказывала счастливой маме о башнях Кантерлота или песках Эпплузы. Она была на хорошем счету у Чирили, которая, спустя эти года, действительно пошла работать в понивилльскую школу, и теперь, получается, Динки стала ученицей давней подруги своей матери. Она, за неимением собственной сестры, нередко участвовала с кем-нибудь из взрослых подруг в ежегодном празднике сестёр — и неважно было то, что они не родственники, раз между Динки и её подругой возникало настоящее сестринское взаимопонимание.

И пусть даже Дёрпи родилась слишком странной для такого счастья, она всё же не уставала радоваться за Динки, живущей столь насыщенной и полноценной жизнью — ведь та, несомненно, смогла найти своё место в Понивилле.

Дёрпи прекрасно отдавала себе отчет, что ей остаётся только наблюдать из-за кулис этой большой игры под названием «жизнь» за счастьем своей дочери…

И она понимала, что это — лучшая доля для неё самой.

…Жизнь в Понивилле, конечно, была не столь насыщенной, как в Клаудсдейле или, тем более, Лас-Пегасе; но тем не менее, некоторые события в ней всё же происходили. Иногда кто-нибудь в поисках лучшей жизни отправлялся в столичный Кантерлот или бизнес-кварталы Мэйнхэттена. А кто-то, наоборот, покидал высушенные солнцем просторы Эпплузы или засыпанную снегами северную Эквестрию и, привозя с собой полные тележки скарба, селился в этом тихом городке.

И один раз в Понивилле появилась четвёрка достаточно колоритных пони. Они пересекли границу городка как раз в тот момент, когда Дёрпи исправляла свои ошибки в размещении облаков, оставшись в небе последней из всей погодной команды: её коллеги, благодаря соотечественнице Дёрпи, Рэйнбоу Дэш, что не так давно тут появилась, но успела крепко взять в свои копыта руководство командой, давно завершили свои дела и разлетелись по домам. И сейчас Дёрпи в одиночестве наблюдала с облака за гостями Понивилля, вслушиваясь в их разговоры.

— Ты только погляди, Дэйзи, — пони, шедшая впереди, наклонилась к своей чуть-чуть отстающей напарнице, с которой они вместе тащили громадную тележку, набитую мешками, коробками и аккуратно расставленными ящичками, в которых росли разнообразные мелкие цветы. — Луга здесь что надо. Я думаю, мы сначала разберёмся с огородом, а потом выкупим вон тот луг, около моста, развернёмся как следует и будем поставлять цветы прямо в Кантерлот. Хорошая идея?

— Ага, Лили, — ответила ей Дэйзи. — Тем более тут всего пара часов на поезде. Можем хоть каждый день ездить! Твоя идея поселиться тут была весьма удачной.

— Вам бы лишь переселяться! — отметила третья пони, устало плетущаяся рядом с тележкой бок о бок с жеребцом, который иногда подталкивал её, когда она совсем уж отставала. — Чего вам не сиделось в Толл Тэйле? Зачем мы попёрлись в Хуфингтон? А в Эпплузу? Я не удивлюсь, если ты завтра перепьёшь сидра и отправишься вообще куда-нибудь в Сталлионград! Ужас! Ужас! — она закрыла глаза копытами и едва не повалилась в дорожную пыль, забыв, что эти копыта нужны ей для ходьбы; к счастью, её товарищ успел её подхватить.

— Не ной, Роуз! — осадила её Лили. — В Толл Тэйле слишком влажно, а в Хуфингтоне и Эпплузе ничего не растёт. Так что…

— Ага, — согласился с ней жеребец, что только что поставил Роуз обратно на землю и продолжил свой путь с ней рядом. — Понивилль идеален с климатической точки зрения, метеорологический индикатор врать не будет. Знала бы ты, как на Галлопфрейе обстоят дела…

— Твои выдумки, Док, никому не интересны. И вообще, если б не твои машинки для копания грядок, я б тебя оставила ещё в Толл Тэйле!

— Ну-ну, Роуз, так бы и оставила, — усмехнулся он, когда несчастная кобылка в очередной раз чуть не повалилась на него.

— Достал! — она сердито ткнула его копытом.

Дёрпи с интересом наблюдала за процессией — не каждый день столько пони приходят в Понивилль с намерением здесь поселиться, — пока, наконец, их голоса не потонули в беспорядочных вскриках налетевшей на них Пинки: та, как и обычно, была чрезвычайно рада новым жителям городка.

…Трое из них действительно стали известны среди местных жителей. Лили, Дэйзи и Роуз оказались профессиональными цветоводами, с большим энтузиазмом принявшимися за своё дело в Понивилле, и вскоре ни одно из мероприятий в городке не обходилось без первоклассных цветочных украшений. Да и амбиции Лили не оказались пустыми — их цветы, как говорят, действительно пользовались спросом даже в столице. Вскоре Понивилль уже было не узнать: многочисленные цветники и клумбы украшали улицы, фиалки, петунии и фуксии в горшках стояли почти на каждом крыльце, балкончики увивали зелёные лозы, а смесь цветочных запахов заполняла улицы, придавая Понивиллю поистине сказочный шарм.

А вот что же делал четвёртый из их компании, для многих оставалось тайной. Изредка его можно было увидеть беседующего с Роуз, ещё иногда — выясняющего что-то у мэра, порой он участвовал в каких-то событиях, происходящих на полях вокруг Понивилля, на ферме семьи Эппл или в местной ратуше; но в целом, если о ком-то и было известно меньше, чем о нём, так это разве что о самой незаметной жительнице Понивилля — затворнице и тихоне Флаттершай, тоже поселившейся здесь не так давно.

И Дёрпи бы не было дела до этого жеребца, если бы не получилось так, что…

В тот день она ждала Динки из школы, сидя на скамейке возле школьного двора и, коротая время, читала книжку из серии «My Little Humans», не так давно подаренную ей одной из местных единорожек, Лирой. Книжка, конечно, была ориентирована на маленьких жеребят и повествовала про удивительный мир, населённый волшебными двуногими созданиями; вряд ли кто-то из взрослых воспринимал её всерьёз — кроме немногочисленных фанатов этой серии, вроде той же Лиры. Дёрпи, конечно, понимала это, но её всё равно забавляли эти истории, лишённые скуки ежедневной понивилльской жизни. Конечно, некоторые бросали на пегаску косые взгляды — как так, взрослая пони, а читает книжки для жеребят? — но Дёрпи привыкла игнорировать их; уж кому-кому, а не ей привыкать к косым взглядам.

— Фух, — услышала Дёрпи тяжёлый вздох рядом с собой, повернулась и с удивлением уставилась на этого самого таинственного жеребца, что уселся на скамейку с ней рядом.

— Э-э… Здравствуйте?

— О! Я и не заметил, — жеребец помотал головой. — Простите, просто последствия неудачного эксперимента: для потокового накопителя не подошла новая конфигурация каналов, посему моя лаборатория теперь, хм… в не очень обитаемом состоянии. Я не думал, что он может так взорваться… Ох, о чём это я?

Дёрпи улыбнулась ему. Он явно говорил какие-то забавные странности. Да и сам был достаточно странным. Совсем как она сама…

— О, а это у вас…

— Ой… — Дёрпи стыдливо спрятала книжку. — Я просто…

— Надо же, вас тоже интересуют создания из других миров! Вы милая персона, скажу я. Я думаю, мы найдём общий язык!

— Э… Разве?

— Несомненно! Ох, я совсем забыл познакомиться. Док. Просто Док. — представился он. — Думаю, мне стоит узнать ваше имя, мадам?

— Э… — протянула удивлённая пегаска. — Ну, я Дёрпи, вот… — она опустила глаза: ей всё ещё многого стоило озвучить своё имя-прозвище при знакомстве.

— Хи-хи, — удивился Док. — Забавное имя. А почему так?

— Ну, — Дёрпи, услышав его смех, грустно опустила глаза. — Просто я… По мнению многих… Странная, глупо себя веду и всё время делаю что-то не так. Вот потому и такое имя. Да, я понимаю, вам не стоит… — она отвернулась от Дока, мысленно попрощавшись с надеждой подружиться с ним…

Но мгновением позже она поняла, что неверно истолковала его реакцию.

— О, громогласные жеребцы, я знал, я знал, что встречу хоть здесь кого-то, похожего на меня! — он взъерошил Дёрпи гриву, заставив ту с недоверием посмотреть на него. — Ты знаешь, что перед тобой, наверное, один из самых странных пони в Понивилле, сумасшедший учёный, руководитель лаборатории гаджетов будущего и единоличный её сотрудник, тот, кто, без сомнения, будет двигать науку Эквестрии к сверкающим высотам знаний?

— Хе-хе, — Дёрпи, увидев его гордую улыбку, блещущую самонадеянностью и энтузиазмом, и копыто, воздетое вверх, не могла не улыбнуться в ответ.

Эта встреча не оказалась первой и последней. Они нередко пересекались там же — и Док не упускал случая поболтать с Дёрпи. Он познакомился и с Динки, и та порой вместе со своей мамой смеялась над шутками Дока. Дёрпи постепенно начала понимать, что ей приятно проводить время вместе с ним — пусть даже они и рассказывали друг другу о чём-то своём, вряд ли задумываясь, понимает ли их собеседник. Но это и не было так важно. Они находили странности друг друга непонятными, но всё равно забавными и милыми. Поначалу они стеснялись этих странностей — и Дёрпи предпочитала не вспоминать при Доке свою прошлую жизнь, и Док не очень спешил рассказывать всё о том, чем занимается. Однако, как-то раз зимним вечером Дёрпи напросилась к Доку домой, попить с ним чай с маффинами в тёплой уютной обстановке. Он попытался было остановить её словами: «Мои увлечения несколько необычны, ты не поймёшь» — но Дёрпи была настойчива, и, попав, наконец, в лабораторию, она не один час потратила на самозабвенное изучение всяких удивительных штук, коими полнилось его жилище — как, впрочем, и в каждый последующий раз, когда ей получалось попасть к Доку домой. Интерес их друг к другу только возрос, они стали ближе, и Дёрпи почти доверилась Доку — как и он ей.

Дни сменяли дни, месяца шли за месяцами, в Понивилле происходили грандиозные события — приезд библиотекарши по имени Твайлайт, нападение Найтмер Мун, Дискорда и даже ужасного Тирека, превращение этой самой библиотекарши в настоящую принцессу, которая даже воздвигла себе целый замок на окраинах Понивилля — а дружба Дока и Дёрпи только крепла с каждым днём. Док додумался облегчить труды многих понивилльцев с помощью своих изобретений, а Дёрпи смогла найти дополнительную работу на почте, что тут же положительно сказалось на их с Динки материальном положении. Жизнь менялась вокруг них, и это лишь скрепляло их дружбу всё больше и больше.

Или уже не совсем дружбу?..

Как-то ранним утром Дёрпи и Док сидели вместе на лавочке на вокзале Понивилля, ожидая, пока Динки вернётся с экскурсии в Эпплузу. Сонная после ночной смены Дёрпи беззаботно посапывала на плече у Дока — её не разбудило даже шипение паровоза, подкатившего к перрону. Немногочисленные в это время пассажиры стали выползать из вагонов. Среди них была и Чирили, окружённая группой жеребят — каждый из которых, лишь только они сошли с поезда, попрощался с учительницей и побежал к тем, кто их встречал. Эпплблум — к старшему брату, лениво ковырявшему копытом землю рядом со станционным зданием. Даймонд Тиара — к своей матери, что стояла в отдалении, бросая презрительные взгляды на пассажиров, проходящих мимо неё. Свити Белль — та просто с разбегу бросилась в объятия к сестре, что с драматическим напряжением высматривала её в толпе.

А Динки подошла к Дёрпи и потыкала её копытом.

— Мам, просыпайся, я приехала!

— А! Это ты, Динки! — Дёрпи подняла голову и сонно улыбнулась, подняв и прижав к себе дочку. Только потом она заметила, с каким удивлением смотрит на неё Док.

— М-мама? Она… Она назвала тебя… мамой?

— Ну, да! — улыбнулась Дёрпи, искренне не понимая, что в этом такого. — Динки моя дочь, а что?

— Вот те раз… — пробормотал Док, едва сумел закрыть распахнутый от удивления рот. — Громогласные жеребцы, ты мне ни разу за эти года не говорила, и я думал… Она твоя сестра, или…

— Ну, вроде я её достаточно рано родила, потому мы похожи на сестёр… Но я не знаю. Мне никто не говорил, когда рано, а когда нет.

— И, — Док, прижав уши, стал разочарованно перебирать копытами, — если не секрет, кто этот счастливчик?

— Какой счастливчик? — Дёрпи с недоумением посмотрела на погрустневшего Дока, не понимая, что случилось с его настроением.

— Ну… — он отвернулся в сторону. — Отец её. Тот, кому, ну, как говорят, отдано твоё сердце, кто, наверно, взял тебя в жёны, кто живёт с тобой одной семьёй…

— О чём ты говоришь, Док? — она растерянно тронула его копытом.

— Ну…

— Я не знаю, говорят, дети бывают от любви и всего такого, но у меня как-то странно вышло. Я не чья-то жена и моё сердце, ну… — она прислонила копыто к груди, — вроде бы, там, где обычно…

— В смысле… То есть у тебя нет, ну, — Док смущённо прижал уши и посмотрел куда-то в сторону, — особенного… пони, да?

— Ну, — хихикнула Дёрпи, — ты достаточно, э-э, особенный…

Задумавшись, пегаска посмотрела вверх и не заметила, как Док сначала залился краской, а после решительно повернулся к ней и быстро, взволнованно заговорил — видно, пытаясь успеть до того момента, пока его разум не возьмёт верх над нечаянным импульсом.

— Так. В общем, я хотел тебе сказать это уже пару месяцев, но всё откладывал, а сейчас я понимаю, что если не скажу этого сейчас, то не скажу уже никогда. В общем, ты говоришь, что я, эмм… особенный, и ты наверняка заметила, что ты для меня тоже весьма особенная, потому я просто хочу тебя попросить… — он набрал воздуха, — Дёрпи, выходи за меня!

— Выходить? Куда?..

— А-а! — Док беспомощно схватился за голову. — Я хочу сказать, будь моей женой!

Дёрпи удивлённо распахнула глаза.

— Ах? Я думала, что ты уже женат на Роуз.

— На Роуз? — Док захохотал, откинувшись назад на лавочке, совсем так же, как делали те существа из любимых ими обоими «My Little Humans». — Роуз, ну… Мы, конечно, дружны с ней, но она никогда не понимала меня. Ей не нравилась та наука, которой я занимаюсь, ей не нравились мои изобретения, она, пожалуй, едва терпит меня, и я б не сказал, что нас что-то связывает. И вообще она не в моём вкусе, в отличие от кое-кого…

— А? — Дёрпи явно не поняла намёка.

— В общем, я, конечно не настаиваю, но… — он смущённо почесал голову, — если ты всё ещё не отказываешься от моего предложения, то… Пошли?

— Пошли! — улыбнулась в ответ Дёрпи.

— Мам, вы с Доком такие романтичные, оказывается! — Динки, про которую парочка совсем забыла, всё это время наблюдала за ними с неподдельным интересом, и сейчас решилась вынести свой вердикт.

— …Госпожа мэр? — Док постучал в дверь и, не дожидаясь разрешения, вошёл внутрь, таща за собой глупо, но счастливо улыбающуюся Дёрпи.

— Да-да, заходи, Док, привет, — мэр не удостоила гостей взглядом и продолжила рыться в многочисленных ящиках картотеки. — Да, спасибо тебе за те фонарики, они здорово украсили наш праздник. Если бы один из них ещё не взорвался и не спалил… А? — она обернулась к вошедшим и недоверчиво наклонила голову.

— Госпожа мэр, это Дёрпи, — он представил свою невесту. — Мы хотим заявление подать.

— У-ха-ха, — она засмеялась и едва успела поправить очки, чтобы они не слетели. — Ты умеешь шутить, Док.

— Госпожа мэр, я серьёзно. Давайте бланки! — он схватил копытом маленький флажок Эквестрии на подставке, стоящий рядом и звучно стукнул им о поверхность стола. — Именем принцессы Селестии!

Мэр посмотрела на них взглядом, в котором явно читалось, что кто-то из присутствующих точно не в себе, и этот кто-то — точно не она.

— У неё — внебрачная дочь, у тебя — знакомство с наукой куда лучше, чем с тем, как вести себя с кобылками, и несмотря на всё это, вы… Вы… Вы сумасшедшие.

— Я знаю, — радостно кивнул Док.

— …Что же, мы все сегодня собрались здесь, чтобы стать свидетелями соединения двух любящих сердец, — мэр, забравшись на небольшое возвышение в главном зале ратуши, наполненном жителями Понивилля, глядела на стоящих перед ней празднично одетого Дока и Дёрпи в снежно-белом блестящем платье — и, кажется, даже немного завидовала последней. — Это… Какие бы невзгоды не встретились им на их жизненном пути, они преодолели их все и пришли сюда, чтобы заявить о своих нерушимых чувствах перед всеми нами. Ну что ж, время…

— Да-да, самое время! — подтвердил Док.

— Хе-хе, — Дёрпи радостно кивнула.

— Ну, вот именно! Что же, дорогой наш доктор Хувс, согласен ли ты взять Дёрпи Ду в жёны?

— Несомненно! — он махнул копытом в сторону своей невесты.

— А ты, Дёрпи Ду, согласна ли взять вот этого, хм, сумасшедшего учёного в мужья?

— Ага! — радостно кивнула Дёрпи, воодушевлённо расправив крылья.

— Хорошо тогда! И если кто-нибудь знает причину, по которой эти двое не могут заключить сей союз немедленно, то пусть скажет сейчас, или молчит вечно!

— Погодите! — донеслось вдруг откуда-то из толпы.

Все начали переглядываться; нервные перешёптывания поползли по залу, полному пони. Дёрпи в ужасе посмотрела на столь же ошеломлённого Дока. Мэр беспомощно опустила планшет с бумагами, что держала перед собой. Секунды текли непозволительно долго. «Что могло случиться? — переживала Дёрпи. — Неужели кобылкам, имеющим детей, нельзя выходить замуж? Неужели Док всё-таки оказался уже женат на Роуз? Неужели её или его происхождение запрещает им вступать в брак? Неужели…»

— У! — среди испуганного шума в зале наконец-то вновь послышался этот голос. Источником его оказалась Пинки, подпрыгивавшая где-то сзади. — Я! Просто! Не успела! Зарядить! Свою! Конфетти-пушку! — она приземлилась, и, когда перед ней расступились собравшиеся пони, выпалила: — Но теперь всё готово, можете начинать!

«Не одни мы, пожалуй, странные», — подумала Дёрпи, с облегчением выдохнув.

И торжественную тишину, на мгновение повисшую в зале, наконец, разорвали заключительные слова:

— …Именем принцессы Селестии, я объявляю вас кобылкой и жеребцом друг друга!

Гул радостных восклицаний, прокатившийся по залу, потонул в грохоте конфетти-пушки — а Дёрпи, счастливая, что всё обошлось, на радостях подскочила к Доку и крепко-крепко обняла его, на момент даже забыв о традиционном поцелуе, что должен был бы последовать за этими словами. Только несколько секунд назад она поняла, насколько хрупко и уязвимо то, что не так давно возникло между ними; не менее хрупко, чем пузырьки не её кьютимарке — что сейчас сияла волшебным светом сквозь ткань её платья.

…День подходил к концу. Усталые после вечеринки пони разбредались по домам. Разноцветные кусочки конфетти, ленточки и прочий мусор лениво разносились вечерним ветром по близлежащим улицам. Дёрпи стояла рядом с Доком на балконе ратуши и смотрела на восток — там, в небе, только что заняла своё место яркая светлая луна, без привычного тёмного силуэта, словно освещая всё то, что Доку вместе с Дёрпи ещё доведётся пережить в будущем. Вместе.

— Док, знаешь… — начала она, осторожно расправив крылья. — Когда-то давно я считала, что я вечно буду плохой, неуместной, ни на что не годной пони…

— М?

— Ну вот. А теперь, — она прижалась к нему и положила голову на его плечо, — теперь у меня есть всё, о чём я только могла мечтать. Домик в городе, где все пони такие добрые. Где меня знают и ценят — ну, по крайней мере, настолько, насколько я достойна, — она вздохнула. — Есть хорошая работа, с которой я даже почти справляюсь. Есть милая Динки. Есть ты, в конце концов, — она обняла его передней ногой за шею и посмотрела на него. — Почему так получилось? Ведь я же правда не такая, как все. Я странная. Разве…

— Хи-хи, мой сладкий маффин, — прервал её Док. — Уж кому, как не мне, странному от ушей до кончика хвоста, тебя понять, — он поправил копытом прядь её гривы, что лезла ей в нос. — Каждый из нас по-своему необычен, и если мы с тобой особенно необычны, то разве ж это значит, что мы хуже других? Ты мне доказала, что быть странным — не приговор, если находится кто-то, кто готов принять твою странность. Вот Роуз — не была готова. А ты… Ты по себе знаешь, каково это. И, о громогласные жеребцы, я сомневаюсь, может ли кто-нибудь так хорошо понять столь странного меня, как ты…

— Хе, — Дёрпи смущённо похлопала глазами. — Я хотела сказать то же самое про тебя, — улыбнувшись, она коснулась носа Дока своим. — Я… Я счастлива, что мы смогли найти друг друга, таких же странных, как мы сами. Я счастлива теперь быть Дёрпи Хувз, а не Дёрпи Ду. Я счастлива быть… — она набрала в грудь воздуха, — …быть странной.

Дёрпи зажмурила глаза и потянулась к губам Дока — ведь больше не нужно было никаких слов. И только яркая луна, звёзды на тёмно-сиреневом небосклоне и прохладный ночной ветер были свидетелями их тихого совместного счастья, непохожего ни на чьё иное. Странного — но такого настоящего счастья.