Кнопка и я

Глава первая

Весна в том году не торопилась к нам в гости. В марте еще трещали поистине январские морозы, первого апреля природа удачно пошутила, порадовав нас метелью, достойной разгара февраля. И только накануне последнего весеннего месяца небесная канцелярия опомнилась, что отстает от графика почти на три декады, и решила ликвидировать простой поистине радикальными методами. По этому случаю уже целую неделю лили бесконечные дожди, смывая с города остатки зимнего макияжа. Проступавшее из-под него истинное лицо столицы – серый асфальт и серые дома под беспросветно-серым небом – выглядело более чем безрадостно. Раскисшая земля была не в состоянии впитать такое количество влаги, и газоны медленно, но верно превращались в озера, в которых почернелыми, кренящимися набок айсбергами возвышались остатки зимних сугробов. Прибавьте к этому еще и прошлогодний мусор, который проступал на всеобщее обозрение уродливыми подснежниками. Все это никак не способствовало хорошему настроению; выражение на лицах прохожих было таким же сумрачным, как и небо над головой, и у меня были все основания подозревать, что и сама я ни капельки не выделяюсь из общей толпы.

К концу последнего на той неделе рабочего дня начавшаяся с самого утра морось плавно перешла в полноценный дождь, так что из метро я выскочила, одновременно открывая на ходу зонт и стараясь не наступать в лужи – мои ботинки, доживавшие последний сезон, защищали от влаги не лучше бабушкиного сита, через которое она когда-то просеивала муку.

Решив срезать дорогу через парк, я очень скоро об этом пожалела. Мой путь лежал по разбитому асфальту, покрытому подтаявшими снежными кочками и лужами, на дне которых скрывался коварный лед, поэтому, поскользнувшись в такой луже, вы рисковали не только весьма чувствительно приложиться об лед, но и вымокнуть, что было обидно вдвойне.

Одна из дождевых капель ловко юркнула в прореху в куполе старенького зонта и угодила мне прямиком в лоб. Бррр... ну и погодка. Я нахохлилась и ускорила шаг.

По зонту, как и по ботинкам, давно плакала помойка, но альтернативы всему этому, равно как и драповому демисезонному пальто, пока что не было. На ходу я привычно сводила в уме дебет с кредитом… то есть пыталась прикинуть, сколько осталось дней до получки, и финансов – до нее же. По всему выходило, что первого – много, а второго – мало, хотя этот месяц я всячески старалась, чтобы получилось наоборот. И дело было вовсе не в моей расточительности – просто радость, которую обычно доставляла мне моя работа, переводилась в денежный эквивалент по крайне низкому курсу. Зарплаты едва хватало на оплату жилья и самое немудреное пропитание, тут не раскутишься.

«А кто сказал, что будет легко?» – всплыла в памяти вечная присказка. Подбодрить не подбодрила, но невеселую усмешку вызвала. Наивно было бы полагать, что, работая в государственном учреждении, можно разбогатеть. Хотя, как говаривала моя покойная бабушка, до самой смерти остававшаяся неутомимой оптимисткой, нужно радоваться и тому, что имеешь.

До дома оставалось еще каких-то метров триста, когда мои невеселые размышления прервал остервенелый собачий лай. Кудлатая дворняга самого бездомного вида с лаем и рычанием пыталась влезть в куст, который рос вплотную к глухому, без единой лазейки, забору. Там, под кустом, явно пряталась какая-то живность. Мне даже показалось, что я слышу жалобные звуки, производимые несчастной жертвой. Кто там? Щенок или кошка? Сквозь голые, безлиственные пока ветви просвечивало что-то коричневое. Реши зверек бежать вправо или влево – он тут же будет схвачен собакой. Спереди наступало рычащее чудовище, а позади был забор. Несчастное существо было в ловушке.

Я хотела было малодушно пройти мимо, но внезапно мой слух уловил странный звук, который никак не могли издавать щенок или кошка, – тихое всхлипывание.

Боже мой, неужели это ребенок? Я сделала пару шагов в сторону забора и остановилась, когда псина на мгновение отвлеклась от своей жертвы и, повернув голову в мою сторону, оскалила клыки уже на меня.

Врешь, подруга, не на ту напала! Одно время мы с бабушкой подкармливали стайку прибившихся ко двору бездомных собак, потому их повадки и обычаи были знакомы мне довольно хорошо. Как правило, эти создания ведут себя смело только до тех пор, пока чувствуют себя хозяевами положения. На самом же деле одной только демонстрации силы бывает порой достаточно для того, чтобы обратить четвероногого оппонента в бегство.

С треском закрыв зонт, я сделала фехтовальный выпад в сторону собаки. Та легко отскочила подальше от меня и залилась визгливым, обиженным лаем. Чтобы окончательно сломить сопротивление дворняги, я нагнулась и сделала вид, что поднимаю с земли камень, а потом, резко выпрямившись, замахнулась на нее. Жизнь бродячей собаки – не сахар, и эта не была исключением. Во всяком случае, этот жест был ей прекрасно знаком, и на обман она купилась. Собака нехотя развернулась и не спеша, сохраняя видимость достоинства, порысила прочь, но при этом время от времени все же опасливо оборачивалась на меня через плечо.

Я отбила у дворняги ее несостоявшуюся жертву, а дальше-то что? Что же, для начала нужно было разобраться, кого же я все-таки спасла – щенка, котенка или даже человеческого ребенка. В свою очередь убедившись, что псина уже не вернется, я присела у куста.

— Мама? — нерешительно произнес слегка надломленный голосок. Сумерки уже сгущались, но мне все же удалось разглядеть незнакомца довольно хорошо. И я, что называется, «зависла». Прямо так, сидя на корточках посреди дождливого парка, разглядывая свою находку.

Я была хорошо наслышана о мультсериале про маленьких пони. Более того – я сама его смотрела. В конце рабочей недели было так приятно расслабиться в компании жителей Эквестрии. Мне нравились незатейливые жизненные истории, нравились песни, которые сделали бы честь любому мюзиклу, радостно-яркая, качественная двухмерная рисовка также радовала глаз после навязшего в зубах 3D. Вот только к его фанатам я себя не причисляла. Для меня это был просто один из способов скоротать одинокие вечера – и не более, хотя некоторые серии цепляли по-настоящему своей пронзительной искренностью и невинной чистотой.

Земной пони. Точь-в-точь как в мультфильме, только... настоящий. Живой. Здесь. Я определенно схожу с ума...

Точнее, нет. Не просто пони. Жеребенок. Час от часу не легче...

Темная шкурка. Кажется, бурая или чуть светлее. Прилипшая ко лбу мокрая челка — рыжеватая с карамельной полосой. Если масть особой оригинальностью не блистала, то это вполне искупали глаза: цвет радужки менялся от бледно-желтого до густого, почти красного. У меня возникала только одна ассоциация – янтарь всех возможных оттенков.

Ощущение нереальной реальности происходящего было… космическим. Представьте себе, что вы всю жизнь слышали рассказы о летающих тарелках, твердо зная, что это всего лишь выдумки, и внезапно столкнулись с инопланетным разумом во дворе собственного дома. Поэтому не было ничего удивительного в том, что я потеряла дар речи, движения и всего прочего.

Тем временем удивительное создание, притихшее было, шарахнулось в сторону, и я поняла, что с его передней ногой что-то не так.

— Я друг. Я не причиню тебе вреда, — прошептала я вполне шаблонную фразу, думая о том, какой же страшной я должна ему казаться: кожа голая, без шерсти, хожу на двух ногах, и далее по списку. Да и вообще, понял ли он, что я сказала?

— Друг? Правда друг? – переспросил жеребенок, и я с некоторым облегчением поняла, что первый контакт налажен. Странно, но я не заметила такого уж неизбывного ужаса: напротив, теперь жеребенок смотрел на меня скорее с любопытством.

— Правда. Я ведь прогнала ту собаку, верно?

Вероятно, этот аргумент показался ему убедительным. Хотя, положа руку на сердце, совсем уж таковым он не был – а вдруг я отбила его у собаки, только чтобы самой его съесть? Или же он просто нашел мой внешний вид вполне безобидным… Так или иначе, мой собеседник глубокомысленно кивнул, придя к выводу, что мне можно доверять, и задал вполне закономерный и ожидаемый мною вопрос:

— Ты кто? Ты же не пони, не грифон, даже не минотавр…

— Все правильно. Я – человек, — произнесла я осторожно, потому что за этим вопросом неминуемо должен был последовать другой, которого я втайне немного опасалась.

— Никогда о таком не слышал, — признался жеребенок. – В Эквестрии нет таких существ, как ты.

— Потому что это не Эквестрия, — так и не придумав ничего лучшего, брякнула я.

— Не… Эквестрия? – на янтарные глаза моментально навернулись крупные, размером с горох, слезы, жеребенок судорожно втянул в себя воздух, и я с ужасом поняла, что он сейчас расплачется.

И что мне с ним теперь прикажете делать? Прежде всего нужно было не допустить назревавшей истерики, в противном случае на шум мог кто-нибудь явиться. Вот только я совершенно не умела успокаивать маленьких детей. Да и о госте из Эквестрии никогда не мечтала, а тут – здравствуйте! И то, и другое в одном флаконе. Получите, как говорится, и распишитесь.

— Только не плачь. Да, это не твой дом, но ты здесь уже не один, слышишь? – самым умиротворяющим тоном, на который только была способна, заговорила я. – Это МОЙ мир. Я здесь, с тобой, и сделаю все, чтобы тебе помочь. Ты мне веришь?

Тот задумчиво кивнул, не сводя с меня глаз. Я же сделала глубокий вдох и произнесла решительно, не давая себе возможности передумать:

— Давай начнем с того, что отправимся в безопасное место. А то здесь сыро, холодно и уже темнеет. Пойдешь со мной?

Жеребенок снова кивнул, соглашаясь. Встал на поврежденную ногу и отчаянно скривился. Я раздраженно вздохнула. Ну конечно, его еще и на руках тащить придется…

Странно, но жеребенок, высотой в холке примерно как средней величины собака, оказался дико тяжелым. И твердым. Вы думаете, что мультяшный пони – что-то вроде большой живой плюшевой игрушки? Правда думаете? Так вот, это ошибка. Шерсть у жеребенка на ощупь была, и правда, как плюш – а вовсе не такой грубой и жесткой, как у обычных земных лошадей. А вот в остальном… под этой самой шкуркой угадывались литые мышцы – даже сейчас, в этом нежном возрасте. Может, это потому, что малыш был земным пони, а они гораздо крупнее и сильнее всех остальных рас?

В бок мне уперлось копыто, я охнула и, стиснув зубы, потащила жеребенка к себе домой. А что еще мне оставалось делать?

---

К счастью, уже почти совсем стемнело, и по дороге нам не встретилась ни одна живая душа. Иначе кто-то ведь мог и поинтересоваться – а что это такое я тащу под мышкой?

Я ввалилась в квартиру, ссадила жеребенка на пол и поспешно захлопнула дверь. Только закрыв ее на задвижку, я позволила себе расслабленно сползти по стене и присоединиться к своему неожиданному гостю.

С нас обоих лила вода, на полу уже образовалась здоровая лужа. Я сбросила с себя набравшее дождевой воды и в разы потяжелевшее пальто (весь остаток пути мне было уже не до зонтика) и, приказав своему найденышу не двигаться с места, отправилась в комнату, где стоял большой бельевой шкаф.

Банное полотенце, отлично! Как раз то, что нужно. А еще надо осмотреть его ногу…

Жеребенок, вопреки моим ожиданиям, и правда остался на месте, только с любопытством крутил головой. Между тем, на нем не осталось ни единой сухой шерстинки, и его била крупная дрожь. Ладно, нога еще немного подождет, а вот согреть его необходимо прямо сейчас. Полотенце отменяется. Вернее, откладывается на некоторый срок.

Придя к такому решению, я зашла в ванную, повернула краны и пустила воды погорячее. Высунулась из-за двери и позвала жеребенка:

— Иди сюда. Время принимать ванну!

Мягкие чуткие уши жеребенка дрогнули, он повернул голову на плеск воды. Глаза его, и без того большие и круглые, расширились и стали просто огромными.

— Купаться! Ни за что! — взвыл мой гость.

— Ты замерз и к тому же весь в грязи. Извини, друг мой любезный, но в таком виде я тебя дальше прихожей не пущу. А ну, марш в ванную! — отрезала я, не подозревая, что это только первая из наших многочисленных перепалок.

Припадая на поврежденную ногу, жеребенок, прижав уши и обреченно опустив голову, направился ко мне стремглав, как улитка. Так и мерещилось, что он держит путь на эшафот, а впереди зловеще маячит палач в страшном колпаке…

«Палач» в моем лице подхватил жеребенка поперек живота и опустил на дно ванны.

— Закрой глаза, а то попадет мыло, — посоветовала я, взяв в руки шампунь.

— Не, — буркнул жеребенок — видимо, чисто из духа противоречия и желания все делать наперекор. Ну и разумеется мыло тут же попало ему в глаза и начало жечь. Он взвыл так громко, что я, дернувшись, локтем опрокинула флакон с шампунем прямо в ванну. Шампунь принялся целеустремленно вытекать из бутылки.

— Сейчас, сейчас... – стремительно водворив шампунь на прежнее место, я быстро промыла жеребенку глаза под непрекращающийся рев — видимо, поплакать он был мастер. — Как тебя зовут-то? — опомнилась я. Среди главных героев данный персонаж не значился, среди второстепенных – тоже, а на фоновых я не привыкла обращать внимания.

— Баттон Мэш, — ответил он, уныло шмыгнув носом.

— Чудесное имя, — я деловито набросила на него полотенце и принялась вытирать, надавливая чуть сильнее, чем нужно было. Из-под полотенца донеслось приглушенное хихиканье.

— Щекотно, — наружу высунулся нос. Я осторожно погладила его:

— Теперь мне надо осмотреть твою ногу. Не возражаешь?

Да, впрочем, кто станет спрашивать его мнения? Я вытащила его из ванной, закутав в полотенце, и. перетащив в комнату, усадила на диван, велев вытянуть поврежденную ногу. Осторожно провела пальцем по небольшой припухлости над бабкой. Баттон вздрогнул и снова навострился пореветь.

— Стоп-стоп, — пресекла я его попытку. – Сначала скажи, как именно ты умудрился повредить себе ногу. Мне же нужно понять, что с тобой, чтобы ее вылечить.

Из сбивчивого рассказа, перемежаемого всхлипываниями и отчаянными попытками выдернуть ногу из моей хватки, выяснилось, что в травме повинна та же собака. Удирая от нее, Баттон угодил копытом в какую-то нору (по его словам – «дырку в земле»). Что же, ему повезло. Последствия могли быть гораздо серьезнее, и не факт, что я справилась бы. А так…

— Ничего страшного, просто растяжение, — констатировала я, накладывая на пораженный участок мазь, которой не так давно сама врачевала себе такой же недуг, а поверх нее — тугую повязку. Баттон морщился, но терпел. — А теперь как? Все еще болит? – спросила я, выпуская жеребенка на волю.

Баттон осторожно ткнулся носом в свежий лубок и снисходительно сообщил:

— Получше вроде… — помедлил и добавил:

— Спасибо.

— Ты голодный? – поинтересовалась я, мысленно инспектируя содержимое холодильника.

— Не очень, — рассеянно ответил мой гость. Признаться, вид у него был осоловелый. Нос, когда я до него дотронулась, оказался горячим. Как и лоб. Значит, ванна все-таки не помогла выгнать из жеребячьего организма простуду.

Ну и что мне теперь делать? Не могу же я вызвать ему врача! И потом, какого врача ему позвать? Обычного? Или все-таки ветери... стоп, это как-то неправильно. Он ведь разумное существо, мыслящее и говорящее. Но есть одно но. Прекрасно представляю себе этот звонок в скорую. «Приезжайте скорее, у меня дома жеребенок из мультика, неизвестно как свалившийся мне на голову, и у него жар». После такого заявления врача вызовут уже мне. Причем явно не обычного.

Обо всем этом я размышляла на ходу, пока устраивала Баттона поудобнее. Так, подушку под голову, теплое одеяло, а еще шерстяной шарф на шею, холодную тряпку на лоб... Вот черт, надо же сбить жар. Можно ли ему принимать таблетки? Я не была уверена, что эта химия не окажется для него ядом. Тогда народная медицина, больше ничего не остается.

Кстати, моя бабушка тоже не доверяла всем этим новомодным штучкам, предпочитая лечиться народными средствами. Кое-что я успела у нее перенять. Во всяком случае, летом я часами пропадала в лесу, пускай туда и приходилось по часу добираться электричкой, и возвращалась домой с увесистым «гербарием». Потом все эти травы повисали вениками на натянутой специально для этих целей веревке и подолгу сохли в теплой кухне, наполняя помещение благоуханием лета. Ягоды малины у меня тоже не переводились – я собирала их все в том же лесу и замораживала впрок.

Так что я решительно заварила для него чаю с малиной. Жеребенок выпил чай и впал в забытье.

Глава вторая

В доме стояла жутковатая тишина, которую нарушало лишь тиканье часов, отсчитывающих минуты бессонной ночи, да еще за окнами в непроницаемой тьме шелестел принявшийся с новой силой ливень. Я сидела у постели больного, прислушиваясь к его тяжелому дыханию и время от времени бегая в ванную, чтобы намочить ледяной водой тряпку, которую положила ему на лоб для смягчения жара – а уже за пару минут она нагревалась так, словно лежала на батарее парового отопления. Каждую минуту я с ужасом ожидала, что малыш вот-вот откинет копыта, но, к счастью, этого не случилось, а под утро температура и вовсе начала спадать. Напряжение, пережитое мной за время, прошедшее от встречи с жеребенком, сделало свое дело, и меня сморило; когда кто-то осторожно потыкал меня в плечо, и я, вздрогнув, вернулась в реальность, на улице было уже светло.

Вид у жеребенка все еще был вялый, но интерес к жизни в глазах уже появился.

— Привет, — осторожно сказал он сиплым голосом.

— Привет, — тупо повторила я, протягивая руку и щупая его лоб. Еще теплый, но это не критично. — Ты как?

— Кажется, я всю ночь тонул в лаве, — он шмыгнул носом и перевернулся на спину. Теперь он лежал, как человек: передние ноги поверх одеяла. С мокрой тряпкой на лбу, забинтованной ногой и слезящимися глазами он выглядел настолько трогательно, что у меня дрогнуло сердце. 

Очевидно, той ночью был пройден кризис; вопреки моим опасениям, температура, хотя окончательно не спала, до прежней критической отметки так больше и не поднялась. Я с чувством огромного внутреннего облегчения продолжила поить его чаем с малиной, а тем же вечером он порадовал меня сообщением, что был бы не прочь что-нибудь съесть.

С тех пор выздоровление пошло семимильными шагами. Но в каждой бочке меда есть ложка дегтя — пациентом он был просто жутким, настоящий кошмар для медика. Он беспрестанно ныл – то о том, что ему скучно, то о том, что ему плохо – это если поднималась температура. Шарф – кусачий, микстура на травах, которой я пичкала его «на всякий случай», – горькая и противная. И еще в его нытье периодически всплывала какая-то шапочка с пропеллером. Я поняла, что она была на нем, когда он попал в мой мир. Но, когда я его нашла, никакой шапочки поблизости не было. Значит, он потерял ее где-то в парке, когда метался по кустам.

Хотелось хоть чем-то порадовать малыша (а возможно, мне просто надоел его постоянный скулеж про эту проклятую шапку), так что, улучив момент, пока он спал, я отправилась на поиски. Под любопытными взглядами прохожих облазила все кусты и не знаю, каким чудом, но все-таки нашла то, что искала. Как удалось мне опознать шапочку в этом комке грязи – я сама понятия не имела.  Но, однако же, отыскала, принесла ее домой, выстирала, высушила – и оказалось, что она веселой красно-желтой расцветки.

Баттон ужасно обрадовался моей находке. Правда, радость длилась только до тех пор, пока он не выяснил, что пропеллер, который должен был все время весело крутиться сам по себе, вращается, только пока он подталкивает его сам.

— Наверное, это потому, что в нашем мире нет магии, — вздохнула я, наблюдая, как жеребенок с сосредоточенным видом тыкает в пропеллер копытом, пытаясь призвать его к порядку.

— Нет магии? Совсем-совсем? – переспросил он с досадой. Затем со вздохом смирения напялил шапчонку по самые уши и надулся, совсем по-человечески сердито сложив передние ноги на груди.

---

Понедельник – день тяжелый. Это я уяснила себе еще со школьных времен. Вот и на этот раз неприятности словно выжидали, пока закончатся выходные, и без того неспокойные от слова «совсем», чтобы обрушиться на меня.

Собираясь на работу, я строго-настрого наказала Баттону соблюдать постельный режим, оставила ему еды на целый день – отварной картофель – кастрюля с ним была завернута в одеяло, чтобы подольше оставалась теплой – и овощной салат в большой миске на столе. К моему удивлению и вящей радости, жеребенок знал, как включать-выключать воду, умел пользоваться уборной (принципиальных различий между устройством водопровода и канализации у нас и в Эквестрии мы не обнаружили). Подлинный восторг и изумление у него вызвало разве что электричество – по-видимому, в Эквестрии его роль играла все та же магия, — и все же пользоваться электрическим чайником он выучился на раз-два.

В общем, оставив моему незваному гостю все необходимые инструкции и еще раз велев ему оставаться в постели, я наконец отбыла на работу.

Денек не задался с самого утра. Задержавшись на старте из-за необходимости перепроверить квартиру на предмет безопасности для жеребенка и в сто первый раз повторить Баттону все ценные указания, которые у него уже в зубах навязли (он слушал меня со скучающим видом, а я почувствовала себя старой занудой), я выпала из привычного ритма и, не рассчитав времени, с треском опоздала на работу – впервые за все годы службы. Выслушав от начальства его мнение по поводу сего факта и нагруженная по уши новыми заданиями, я понуро вернулась на рабочее место и вместо собственно работы принялась отчищать от грязи пальто – при переходе через дорогу меня с ног до головы окатила из лужи пронесшаяся мимо машина. В довершение всех моих неприятностей я обнаружила, что у меня прохудились джинсы. Протерлись на сгибе. Стоило мне неловко потянуть ткань – и она тут же разлезлась, как гнилая. Это происшествие, разумеется, не улучшило моего настроения; кое-как, на живую нитку, соединив края ткани черными нитками (синих на работе не оказалось), я со стоном представила себе, какую брешь пробьет покупка новых джинсов в моем несчастном бюджете – залатать ее мне удалось бы нескоро.

И все же меня весь день не покидало странное ощущение, робко теплившееся где-то в груди. С подобным чувством я когда-то давным-давно, в детстве, то есть в прошлой, куда более счастливой, жизни, просыпалась новогодним утром. Пусть, еще только открыв глаза, ты и думать не думаешь о подарках, но что-то внутри тебя знает и помнит, какой нынче день. Вот так и здесь. С удивлением я поняла, что теперь мне не нужно задерживаться на работе под любым благовидным предлогом, лишь бы оттянуть свидание с пустой квартирой. Мне было, к кому спешить.

Поэтому за минуту до окончания рабочего дня меня на месте против обыкновения уже не было. Я твердо решила зайти по пути домой в магазин и купить к ужину чего-нибудь вкусного – плевать, что денег в кошельке было немного, мне очень хотелось порадовать выздоравливающего больного, который, я не сомневалась в этом, ждет не дождется моего возращения. Сама я как-то ухитрялась выживать на лапше быстрого приготовления да картошке, которую закупала впрок, но растущему организму Баттона, особенно после болезни, нужны были витамины, да и от чего-нибудь к чаю он наверняка не откажется… Дети, как правило, жить не могут без сладкого, это мне было известно не понаслышке.

---

— Баттон, я дома! – провозгласила я, закрывая за собой дверь и поворачиваясь лицом к остальной квартире. В ту же секунду пакет вывалился из моей ослабевшей руки и звучно шмякнулся на пол, а я сама, кажется, потеряла дар речи. И было от чего.

В мое отсутствие по квартире словно прошелся ураган. От входной двери мне была видна только прихожая и кусочек комнаты, но, несмотря на это, масштабы бедствия потрясали. 

По всему полу в живописном беспорядке валялось выстиранное мной накануне белье, которое я, собираясь на работу, сняла с веревки и оставила на кресле в ожидании вечерней глажки. Поверх него – вязаная крючком скатерть, память о моей бабушке, обычно украшавшая небольшой столик (стянули, ухватив зубами за краешек?). Тут же – все то, что на этой скатерти лежало и стояло, включая пару книг и журналов, записную книжку с номерами телефонов и сам телефон (трубка на витом черном шнуре отлетела в сторону). Этот хаос был причудливо декорирован тем, что в прошлой жизни было хрустальной вазой. Осколки таинственно поблескивали, как алмазы. Мой любимец фикус, потерявший половину листьев, валялся на полу, вывернутый из горшка вместе с комом земли. Мне даже показалось, что картина на стене, на высоте моего роста, висела немного кривовато. Словом, складывалось впечатление, что в квартире побывал неопытный взломщик. Неужели весь этот кавардак был учинен одним-единственным жеребенком? Куда там слону в посудной лавке!

Это была последняя капля. В глазах у меня потемнело. Я привалилась к стене и заорала во все горло:

— БАТТОН МЭШ!!!

И не поверила глазам. Жеребенок бодрой рысцой – почти не прихрамывая на переднюю ногу, отметила я автоматически, — появился в коридоре. На его месте я ни за что не вышла бы на такой окрик…

— Привет, — поздоровался он и, как ни в чем не бывало, полез рыться в пакете, который рассыпал по полу свое содержимое.

— Что… что это такое? – дрожащим голосом спросила я, обводя рукой следы погрома.

— А? – Баттон поднял мордочку, рассеянно проследил взглядом за моим жестом и снова уткнулся в пакет. – Поиграл немножко… В «Нападение чейнджлингов на Кантерлот». Знаешь, они ведь во что угодно превратиться могут. Любой предмет может оказаться чейнджлингом. О, кексики…

— Поиграл… немножко?

Честно говоря, мне до жути хотелось выпороть его, и держалась я только усилием воли да смутно маячившим в памяти соображением о том, что бить детей – непедагогично. Посему решила обойтись малой кровью:

— Баттон… марш в угол! Живо! Ты наказан! Будешь стоять там, пока не разрешу тебе выйти!

«А сама я тем самым временем буду убирать весь этот бардак…» – подумалось мне, и меня захлестнула новая волна гнева. А ведь завтра мне на работу!

— Не командуй, ты мне не мама! – отчаянно выкрикнул Баттон.

— А тебя, похоже, мама совсем ничему не научила! – огрызнулась я. Но уже через мгновение пожалела о том, что не смогла сдержаться.

На глазах у жеребенка блеснули слезы, он вскинул мордочку вверх и заревел – сразу. Безо всякой подготовки или предупреждения.

— Хочу домоооой! – разобрала я в потоке слез. – Мама, заберииии меня отсюдаааа!

Сказать, что я опешила, значит не сказать ничего. Ну и что мне теперь делать? Ведь это настоящее горе, а не притворный скулеж с целью выклянчить для себя что-то.

В конце концов, что мы имеем? Баттон совсем еще ребенок. И вот этого ребенка взяло да и забросило в другой мир, где все чужое и нет ни единой знакомой души. Если бы ему повезло чуть меньше, его растерзали бы собаки. Или же он нарвался бы на какого-нибудь отморозка, который…. Я потрясла головой, отгоняя жуткие видения – одно другого хуже: Баттона держат на цепи в холодном сарае; Баттона используют, как подопытное животное; жеребенка…

Последняя мысль была отвратительна настолько, что мне стало физически тошно. Ладно, ему повезло избежать всех этих ужасов. Вышло так, что приютить это чудо довелось мне. И что же я? Вместо того, чтобы сделать его пребывание у себя максимально комфортным, я…

Мне стало стыдно до слез.

— Кнопка, прости меня, малыш, — опускаясь на корточки, сказала я покаянно (и сама не заметила, что впервые назвала его прозвищем, которое потом приклеилось намертво). Жеребенок теперь плакал молча, роняя на пол крупные капли слез. – Я не хотела… 

Он по-прежнему на меня не смотрел и даже отодвинулся чуть-чуть.

— Понимаешь… понимаешь, я пришла с работы, я устала. А дома такой сюрприз. Я просто сильно расстроилась. Баттон, я правда не хотела тебя так обидеть. Иди сюда, ну? Не бойся.

— Ты… не выгонишь меня? – его глаза сверкали от слез и казались еще больше, чем обычно. Так он этого боялся? Что я стану к нему хуже относиться или просто вышвырну на улицу? Я-то подумала, что он ревет от страха быть наказанным…

— Выгнать? Да с чего ты решил? Ты что, нет, конечно, — я протянула к нему руки, и он наконец-то сдвинулся с места. Подошел ко мне вплотную и уткнулся лбом мне в грудь.

— Ни за что… — прошептала я, притягивая его к себе.

А потом… потом я рухнула в кресло, прямо так, в уличной одежде, и втащила Баттона к себе на колени. Он уже успокоился, хотя время от времени судорожно втягивал в себя воздух, всхлипывая, и икал. Он робко заглядывал мне в глаза и прижимался ко мне так доверчиво, что остаток моей злости испарился. К тому же во всем нужно искать положительные моменты, верно? Так вот, раз ему хватило сил на то, чтобы устроить такой кавардак, значит, он окончательно выздоровел.

---

Поскольку я, как и моя бабушка, брезговала одеждой из секонд-хэндов («Мало ли кто это носил раньше! — говаривала она. – Лучше плохонькое, да свое»), а на новую одежду денег почти никогда не хватало, мне доставалось только довольствоваться старыми вещами, найденными в закромах родины (сиречь в недрах огромного сундука, стоявшего в кладовой), да беречь то, что было. Собственно, каждой вещи, которой я владела, была суждена долгая и не всегда веселая жизнь. Джинсам шел шестой год – довольно почтенный возраст для одежды, да и многого другого, так что случившееся было вполне закономерным. Да и жалеть было бы не о чем, если бы не проклятый денежный вопрос.

Я вытащила швейный набор, а затем, немного порывшись на дне корзинки с рукоделием, — и пару драгоценных катушек китайского шелка – розового и коричневого. Шелк – подлинный, не то что современные подделки – достался мне от бабушки, превосходной рукодельницы. Многому она научила и меня, и эти навыки постоянно пригождались мне на бытовом уровне, но превыше всего я ценила искусство вышивания. Как раз этим, по моей задумке, мне и предстояло сейчас заняться.  

Расправив на столе злополучные джинсы, я наскоро стянула края дыры. Баттон встал на задние ноги, оперся передними о край стола и вытянул шею, громко сопя от любопытства.

— А хочешь, я тебе свою семью покажу? – внезапно предложил он без всякой видимой связи с предыдущим. Что же, ребенок есть ребенок, настроение у них меняется ежеминутно. Мне стало интересно, как именно он собирался это сделать, и я ответила утвердительно.

— Тогда дай мне карандаш и бумагу, — потребовал он. – А то ничего не получится.

Получив требуемое, он ухватил карандаш зубами и начал что-то черкать в блокноте, старательно загораживая от меня рисунок. Я с интересом наблюдала за ним – он ухитрялся зубами управляться с карандашом куда более ловко, чем иной человек – с ручкой, зажатой в руке.

— Вот теперь смотри! – великодушно разрешил он спустя десять минут.

— Ага… что ты там нарисовал? – на мгновение отвлекаясь от вышивки, я бросила взгляд на листочек в клеточку. Там красовался кривоватый, но все же явно с любовью нарисованный групповой портрет четверых пони. В одном из них – самом маленьком, во-первых, и со знакомой шапочкой на голове – во-вторых, — я узнала самого художника.

— Это мама и папа, — прояснил ситуацию Баттон. – А это мой брат Гибсон.

— Гибсон? – недоверчиво переспросила я, решив, что ослышалась. Это слово никак не походило на имя для земного пони.

— Ну да, — подтвердил Баттон. – Его талант – игра на гитаре. У него даже своя группа есть.

Это ничего мне не объяснило, а, напротив, только еще больше все запутало. Но я не стала больше ничего уточнять, чтобы не показаться в глазах Баттона еще глупее, чем есть.

— Замечательная у тебя семья, — одобрила я, искоса поглядывая на него. В глазах жеребенка мне почудилась затаенная печаль.

— Ты… скучаешь по ним? – осторожно поинтересовалась я.

— Немного, — Баттон грустно шмыгнул носом (хотя, возможно, виной тому были остаточные явления насморка).

— Ничего, я уверена, рано или поздно ты к ним вернешься, — неловко утешила я, потрепав его по лохматой челке. – Мы что-нибудь придумаем.

— Правда? – недоверчиво посмотрел он на меня.

— Конечно! Я буду очень-очень сильно думать и обязательно что-нибудь придумаю, — пообещала я беспечно. Хотя, положа руку на сердце, я понятия не имела, как вернуть его домой. Но нужно же было как-то поднять ему настроение?

— А у тебя есть семья? Или твой особенный пони… человек? – поинтересовался Баттон, сама непосредственность. Повисла мучительная пауза. Разумеется, Баттон не мог знать, какую боль причинил мне этим невинным вопросом. Обычно я старалась особенно не распространяться о себе и о своей жизни рассказывать не любила, благо веселого в ней было не много, а люди не очень-то любят слушать рассказы о чужих проблемах (как, впрочем, и радостях…). Но, раз уж разговор принял такой неожиданный оборот, разрушать эту атмосферу трогательного доверия я не решилась.

— Мои родители были геологами. Ну, это такие ученые, которые изучают землю и всякие там полезные ископаемые, — пояснила я для Баттона, который настороженно прядал ушами, услышав незнакомое слово. – Они постоянно ездили в командировки, далеко-далеко. Так что, можно сказать, растила меня бабушка, мамина мама. У папы не было родни, он был детдомовец, сирота. И… в одной из экспедиций… случилось несчастье.

Я замолчала. Баттон смотрел на меня, глаза у него были круглые-круглые, но он ничего не сказал и поторапливать меня тоже не стал – ждал, пока я сама соберусь с силами, чтобы продолжить.

— Я была тогда совсем маленькой… Много лет я надеялась, что все это было просто страшной ошибкой, и они вот-вот вернутся домой. Но они так и не вернулись…

Рассказывая, я механически, почти не видя, что делаю, вышивала на синей джинсе рисунок, призванный замаскировать зашитую дыру. 

Единственным родным для меня человеком была бабушка. Я долго думала, что худшей участи, чем моя, и придумать трудно, но оказалось, что и это еще не предел. Я поняла это, когда бабушка умерла, и я осталась совершенно одна. Она все же успела дать мне образование, и какая-никакая работа у меня имелась. И все же… 

По сути, все эти годы я добровольно вела отшельнический образ жизни и, как мне казалось, привыкла к нему. Но искренний интерес и неподдельное сочувствие Баттона сломали сооруженную мной плотину между моим внутренним миром и внешним, и я неожиданно для себя рассказала жеребенку обо всем, что денно и нощно мучило меня.

… Рассказ подошел к концу, и я с изумлением поняла, что на джинсах каким-то таинственным, непостижимым для меня самой образом незаметно распустились ярко-розовые цветки сакуры на коричневой безлиственной ветке.

Огромный комок, который постоянно стоял у меня в груди, мешая дышать, словно бы стал чуточку меньше.

Остаток вечера мы провели за дружной уборкой.

Фикус, кстати, выжил.

Глава третья

Не могу сказать, что после всех этих злоключений я уходила на работу с легким сердцем (обжегшись на молоке, дуешь на воду, как говорится), но на сей раз Баттон вроде бы и правда все понял – по крайней мере, такого погрома он больше не устраивал. Жеребенок неизменно встречал меня у двери, искренне радовался моему приходу, вид у него был невинный, а обстановка в квартире выглядела неприкосновенной. Тем большей неожиданностью для меня оказалось происшествие буквально спустя пару дней после незабвенного кавардака.

Я готовила ужин, когда меня буквально подбросило от резкого звонка в дверь. Баттон, увивавшийся вокруг меня и оживленно о чем-то болтавший, моментально исчез в спальне, как я его и учила. Наскоро вытерев руки о полотенце, я пошла открывать.

За дверью оказалась моя соседка снизу, которую я, по правде сказать, недолюбливала – причем взаимно. Это была желчная, вредная старушенция, единственную радость жизни которой составляли просиживание целыми днями на лавочке и слежка за соседями. Её возраст ставил меня в тупик — мне, бывало, доставалось от нее ещё девчонкой, и внешне она с тех пор, кажется, не изменилась ни чуточки — разве что характер стал хуже, хотя хуже, кажется, уже некуда. Ребенком, кстати, я была тихим, досаждать соседям криками или стуком мяча никак не могла, но старая мегера и тут нашла, к чему можно прицепиться. Ее раздражали и пугали дворовые собаки, которых мы с бабушкой подкармливали и которые меня просто обожали и ходили за мной хвостом. Соседку собаки не трогали – чувствовали, с кем имеют дело, и обходили ее стороной, поджав хвосты – но для нее это не имело никакого значения.

Наскоро состряпав из гримасы, появившейся при виде неприятного мне человека, нечто, могущее сойти за приветственную улыбку, я поздоровалась – изо всех сил стараясь, чтобы это прозвучало дружелюбно.

— Что это у тебя который день так шумно в квартире, а? – соседка с ходу перешла прямо к делу, не удостоив меня ответным приветствием.

— Телевизор громко работал, — выпалила я первое, что в голову взбрело. — Простите, если помешала вам. Учту и постараюсь исправиться. — И хотела уже было закрыть дверь, но не тут-то было.

— Такая молодая, а уже глухая, — фыркнула соседка. – А еще давеча у тебя весь день топал кто-то, как будто на каблуках. И накануне тоже…

— Подружка потеряла ключи от дома, попросила пустить ее переждать, пока муж с работы не вернется, – соврала я на одном дыхании и как можно беззаботнее улыбнулась старой грымзе, игнорируя последнюю фразу про «накануне» и надеясь, что она про нее тоже забудет. Так и вышло, но вредная старуха тут же загадала мне новую загадку – еще похлеще прежней.

– Это явно не одна пара ног была, – ехидно протянула соседка, бросив сверлить меня взглядом и пытаясь поверх моего плеча заглянуть в квартиру. Я тоже слегка покосилась назад и увидела пару коричневых ушей – они торчали из-за косяка двери, ведущей в одну из комнат. Уши шевелились, слегка поворачиваясь, как локаторы, – Баттон явно ловил каждый звук, затаив дыхание. Вот они снова изменили положение, и из-за косяка выглянул яркий янтарный глаз. Ни дать, ни взять нашкодивший школьник, который с замиранием сердца подслушивает живописание своих подвигов и гадает: выдерут или на сей раз пронесет?

– Так… она же и не одна была, а с сынишкой, пять лет ему, – каким-то чудом нашлась я и за спиной показала обладателю ушей кулак. Снова покосившись назад, я увидела, что дверной проем пуст – плутишка отлично понял мой намек.

Тем временем последние запасы и так весьма скудно отпущенной мне природой фантазии окончательно иссякли, и я, опасаясь очередных расспросов, поспешно выпроводила соседку, отбоярившись тем, что у меня пригорает на плите ужин – причем не так уж сильно и соврав при этом.

Жеребенок ждал меня в комнате – глаза широко раскрыты, уши торчком, воплощенная невинность.

– Баттон, мы ведь уже говорили о том, что нужно вести себя тихо? – вздохнув, начала я.

– Н-но я… ничего и не делал же! – вполне праведно возмутился тот. – Не бегал, не играл, сидел смирно… обедал, потом снова сидел… даже устал.

Я задумалась. Сказать по правде, я склонялась к тому, чтобы поверить Баттону: в окружающей обстановке и правда не наблюдалось никаких подозрительных изменений, а для того, чтобы раздуть скандал, соседке всегда хватало самой крохотной малости. Но вот каблуки…

Внезапно меня осенило. Я присела перед Баттоном на корточки и, взяв одну из его передних ног, внимательно рассмотрела подошву копыта. И верно, там была подкова, хотя для меня так и осталось загадкой, как она умудрялась держаться на абсолютно гладкой поверхности – ни шляпок гвоздей, ни каких-либо зажимов видно не было.

– Чудеса в решете, – пробормотала я себе под нос. Впрочем, разумеется, имея в наличии самого владельца подков, удивляться-то особо было нечему.

Я выпустила Баттона и крепко задумалась. Ведь не заставишь же его весь день изображать статую Дискорда в Кантерлотском саду! Это было бы совсем уж бессердечно. Кроме того, ему, как и любому ребенку, просто жизненно необходимы подвижные игры на свежем воздухе. А поскольку он пони, то важность этих самых подвижных игр для него возрастает многократно. Но в то же время он и не пегас, чтобы перелетать с места на место совершенно бесшумно.

Да-а-а, задачка не из лёгких. С прогулками я что-нибудь обязательно придумаю, но здесь время еще терпит. А вот проблему перемещения по комнате нужно решать, и как можно скорее.

На протяжении всего ужина и мытья посуды я напряженно думала. И вместе с последней вымытой и поставленной на сушилку тарелкой решение – простое, как все гениальное, – наконец-то нашлось. Причем, как и в случае с джинсами, отыскалось оно на дне корзинки с рукоделием.

Достав все необходимое, я подозвала к себе Баттона и усадила его перед собой. Измерила портновским сантиметром охват его бабки и принялась за дело. Схемы у меня по понятным причинам не было (сомневаюсь, что кто-то когда-то создавал нечто подобное), а вязание всегда давалось мне непросто, так что корпеть над воплощением своей задумки мне пришлось не час и не два.

Критически рассмотрев свое изделие, я пришла к выводу, что первый блин вышел если не комом, то чем-то близким к тому: местами петли оказались слишком слабыми, местами – напротив, чересчур тугими. Как итог – в целом носочек для жеребенка оказался слегка кособоким, но, что самое главное, неплохо сидел на ноге и не жал. Отложив в сторону «сигнальный образец», я собрала в кулак всю свою волю. Мне предстояло повторить то же самое минимум трижды – а лучше четырежды, ибо моего тяжелого школьного и университетского наследия – синдрома отличницы с вытекающей из него привычкой любое задание выполнять на отлично – никто не отменял.

Торшер под оранжевым абажуром ронял теплый свет на мое рукоделие, мерно постукивали спицы, Баттон, доселе без умолку болтавший, притомился и теперь посапывал, положив голову мне на колени. Мирная, спокойная картина, меня саму то и дело начинало клонить в сон. Для надежности подбив «подошвы» носочков войлоком, закончила я свою работу уже далеко за полночь, растолкала Баттона, и мы сразу же отправились спать.

Здесь необходимо упомянуть, что из моей идеи предоставить Баттону в единоличное пользование диван в большой комнате (тот самый, на котором он набирался сил после простуды), ничего не вышло. В первый же вечер я пожелала жеребенку спокойной ночи и, потушив свет, вышла из комнаты. Стоило мне переодеться ко сну и, погасив лампу, залезть под одеяло, как за стенкой что-то мягко ударилось о ковер, затем, судя по дробному топотку, мой маленький гость переместился из большой комнаты ко мне в спальню. Немного помявшись у порога, Баттон впотьмах двинулся дальше, туда, где в темноте неприступной горой темнели очертания кровати.

— Нитааа… — проныл он у моего изголовья.

Довольно необычное и редкое имя Анита досталось мне в наследство от родителей. Незнакомым людям я обычно предпочитала представляться все-таки Анной, во избежание ненужных расспросов, но вот Баттону мое детское полузабытое прозвище сразу понравилось …

 — Баттон Мэш! — прикрикнула я, приподнимаясь на локте. — Ну-ка марш на место! Здесь сплю я.

— Там темно и страшно, — огромные янтарные глаза сверкнули в падающем из окна свете фонаря. Жеребенок дрожал от копыт до кончиков прижатых к голове ушей.

— Тут тоже темно, — сонно хмыкнула я.

— Здесь есть ты, — ничтоже сумняшеся сообщил Баттон.

— Ну... да, и что? — сонливость потихоньку слетала с меня.

— Рядом с тобой мне не страшно.

И, пока я переваривала это сообщение, он осторожненько поставил на кровать одно копыто... потом второе... я молчала. Он забрался на постель целиком и с блаженным вздохом свернулся калачиком где-то у меня за спиной.

— Ну, так и быть, — проворчала я. — Но это только на сегодня, слышишь?

Шкодник сделал вид, что уже спит. Ну что же, надеюсь, он не станет брыкаться во сне... к тому же он такой теплый…

Я взяла теплый флисовый плед и укрыла жеребенка.

— Спокойной ночи, Кнопка, — прошептала я ему на бархатное ухо.

Только на сегодня... ну да, конечно. Каждый вечер, дождавшись, пока я лягу спать, Баттон тихо-тихо, как мышь, пробирался ко мне в комнату и забирался на кровать. Засыпала я под его мирное сонное сопение. Просыпаясь, не сразу могла сообразить, что же это такое тяжелое и теплое лежит у меня на ногах. Я полюбила, просыпаясь раньше него, тихонько щекотать указательным пальцем за ушком жеребенка. Ушко забавно дергалось, сам же Баттон продолжал спать, как ни в чем не бывало.

Иногда Баттон просыпался раньше меня и принимался ныть у меня над ухом, требуя завтрак. Когда это не помогало, он стягивал с меня одеяло и нагло таскал его по полу под мои сонные обещания надрать ему уши.

В общем, с ним под боком было уютно. Чаще всего. Иногда – особенно если днем он переиграл в компьютерные игры — ему снились кошмары, и он отчаянно брыкался и даже всхлипывал во сне. В таком случае достаточно было его обнять и что-нибудь пошептать на ухо. Он не просыпался, но дурной сон, похоже, улетучивался.

Однажды утром я продемонстрировала ему следы такой веселой ночки – синяк у себя на ноге в форме копыта (было это еще до истории с носочками). Баттон уныло понурился, прижал уши, виновато ткнулся в синяк носом и пообещал, что больше так не будет. Я сделала вид, что поверила ему, и, хотя все в точности повторилось уже на следующий день, разве можно было на него злиться? ...

Да-да, про компьютерные игры я не оговорилась. Оставаясь на целый день в одиночестве, жеребенок отчаянно скучал. Как оказалось, дома, в Эквестрии, любимой забавой Баттона были игровые автоматы. Немного подумав, я решилась отдать ему на заклание свой старенький компьютер – для работы я все равно пользовалась относительно новым ноутбуком, который берегла как зеницу ока. На жестком диске, к счастью, давно пылилась папка с еще более древними, чем сама машина, играми. Состряпанное из подручных материалов несложное приспособление для передних копыт – и Баттон, за пару часов освоив несложные игрушки типа тетриса, уже подбирался к чему-то более сложному, вроде аркад и даже шутеров…

---

Постепенно первоначальная неразбериха улеглась, и дни покатились новым заведенным порядком. Я даже и думать забыла о тех временах, когда Баттона не было со мной рядом, — они отошли куда-то далеко, в уныло-беспросветно-однообразное прошлое. Своей неуемной энергией и неистощимым на выдумки воображением жеребенок умудрился раскрасить мою жизнь во все мыслимые и немыслимые в мире цвета и оттенки. Но, к сожалению, оставались в ней и такие вещи, перед которыми даже его оптимизм и жизнелюбие оказались бессильны.

Тем утром, проснувшись, я ощутила, что левая половина головы начинает гореть огнем. Мигрень — мой вечный бич, мое пугало еще со времен старших классов школы — словно выжидала подходящего момента, чтобы нанести очередной удар. Эта беда случалась со мной с завидным постоянством, и всенепременно — после сильных переживаний, ни одним обезболивающим не снималась до конца: мне оставалось только, скрипя зубами от боли, лежать и ждать, пока она уйдет сама.

Я протянула руку за телефоном и набрала номер начальницы. К счастью, у меня скопилось достаточно отгулов, чтобы пересидеть эту напасть дома...

— Ты что, не пойдешь на работу? – недоверчиво переспросил Баттон, волей-неволей подслушавший мой разговор.

— Придется, — вздохнула я. – Куда мне в таком виде…

— Уррра! – от восторга жеребенок даже на дыбы встал. И тут же смутился: — То есть… лежи, не вставай, я все сам делаю…

— Да ладно, ладно тебе, — усмехнулась я, хотя усмешка и вышла болезненно-перекошенной. — Вижу уж, как ты наскучался в одиночестве…

Желая показать, какой он взрослый и самостоятельный, Баттон без понуканий направился в ванную, откуда сразу же донесся шум воды — по утрам воспитанным пони положено чистить зубы и умываться. Через несколько минут в дверном проеме показалась голова жеребенка.

— Хочешь есть? — заботливо поинтересовался Баттон.

— Нет, спасибо, — отказалась я. — Да мне сейчас и кусок в горло не полезет. А вот попить – пожалуй, хочу. Там бутылка с минеральной водой на кухонном столе, принеси ее… да, еще таблетки на тумбочке в прихожей, они мне тоже не помешают…

 — Сейчас! Сейчас принесу! – выкрикнул Баттон, который, судя по всему, отчаянно мечтал о том, чтобы мне угодить. Ну или же, промелькнула у меня шальная мысль, — отыграться за те дни, когда в постели лежал он, а я заставляла его пить лекарства.

Раздался дробный стук копыт, бегущих по линолеуму, а потом — жуткий грохот. Я рывком села в постели.

— Я живой! — жизнерадостно возвестил с кухни Баттон. Я снова обессиленно рухнула на подушки. Одна радость — живой. О том, что в данный момент происходит с кухней, я предпочла сейчас не думать.

Когда лекарство и вода были благополучно ко мне доставлены, я выдавила одну таблетку из блистера и запила ее прямо из горлышка. И снова легла, дожидаясь, пока средство подействует.

Баттон удивительно смирно вел себя. Улегся рядом со мной и терпеливо составлял мне компанию — покорно сносил прикосновения моих рук, когда я гладила его и теребила за уши, и не сводил с меня сочувственного взгляда янтарных глаз. Потом мы не заметили, как оба заснули, а когда проснулись, было уже довольно темно. Мигрень хотя и не прошла окончательно, но с ней теперь можно было мирно сосуществовать, не опасаясь, что голова взорвется, как граната-лимонка.

Поужинав, мы решили скоротать вечер за просмотром телевизора и перебрались на диван.

Надо сказать, я специально запретила Баттону смотреть телевизор в мое отсутствие (уходя из дома, даже прятала пульт на шкафу, куда жеребенок никак не мог добраться самостоятельно) — и на то была веская причина. В конце концов, даже в дневное время на любом из центральных каналов могло повстречаться такое… Но что может случиться сейчас, когда я рядом? В случае чего, решила я, переключу канал...

И щелкнула пультом наугад.

Я не сразу сообразила, на какую именно передачу попала. Отметила только, что из динамика звучит знакомая мелодия заставки, а по экрану перемещаются яркие разноцветные фигурки... точь-в-точь такие же, как и сидящая бок о бок со мной. А вот Баттон все понял сразу: замер в напряженной позе, c остекленевшим взглядом, весь подавшись вперед, уши торчком.

— Ты придумала! — взвизгнул он внезапно так громко, что я вздрогнула, спрыгнул с дивана и одним прыжком подлетел к телевизору. Встал, оперевшись передними копытами о поверхность тумбочки, весь — от носа до хвоста — вытянувшись в струнку. Обернулся на меня через плечо — растерянно:

— А почему все такие маленькие… и как туда залезть?

Экран телевизора явно воспринимался им сейчас как ведущий домой таинственный магический портал…

К горлу у меня подкатил душный комок. Мне вспомнилось, как я легкомысленно пообещала ему найти способ вернуть его назад, а впоследствии юлила, стоило речи зайти об этом, и я почувствовала себя предателем.

— Кнопка… — внезапно осипшим голосом начала я. — Подойди сюда. Сядь…

Малыш покорно послушался, хоть и оборачивался то и дело на “портал в Эквестрию”.

— Прости меня… На самом деле я не знаю, как вернуть тебя домой, — тихо призналась я.

Я рассказала ему все. И что телевизор всего лишь передает изображение, которое специально создают на теле-, мульти- и киностудиях другие люди, такие же, как я, но несравнимо более талантливые… И что, хоть их и можно назвать волшебниками, на самом деле по-настоящему окна в другие миры они не открывают...

На каком-то этапе Баттон, отрывисто всхлипнув, соскочил с дивана и галопом унесся в другую комнату. Я не нашла подходящих слов, чтобы его утешить, поэтому молча выключила телевизор, наделавший столько бед (едва удержалась от того, чтобы не запустить пультом в стену, хотя винить приходилось лишь себя), и отвернулась к стене.

Спустя примерно час жеребенок вернулся.

— Ну… если это и правда невозможно… ведь невозможно, да? — послышалось у меня за спиной. Судя по всему, Баттон хватанул ртом воздух, словно у него пресеклось дыхание.

Я повернулась к нему; глаза у него были покрасневшие, как после долгих рыданий, но сухие. А еще он за все это время как будто вытянулся и повзрослел.

— Тогда хорошо, что я попал именно к тебе, — закончил он.

И я снова не нашлась, что на это ответить. Молча притянула его к себе и обняла, спрятав лицо в гриве и надеясь, что он не заметит слез, которые так и просились наружу...

Глава четвертая

Спустя много дней продолжительной и упорной борьбы за право царствования в мире окончательную и безоговорочную победу по всем фронтам одержала весна. Дожди иногда еще случались, но были кратковременны и шли, как правило, по ночам, когда не могли омрачить общей радостной картины пробуждающейся к жизни природы. Несколько по-настоящему теплых дней — и деревья окутались нежной зеленоватой дымкой едва народившейся листвы, воробьи по утрам галдели под окном по-весеннему нахально, а там, где земля не была закатана в асфальт, как на дрожжах пошла в рост свежая трава.

Такая бурная весна всегда действовала благотворно даже на меня, заставляя на время забыть о привычных горестях. О Баттоне же и говорить не приходится: он практически переместился жить на балкон, где жадно вдыхал свежий воздух, напоенный пряным запахом влажной земли, молодой зелени и солнечного света (мне почему-то всегда казалось, что свет солнца имеет свой особый, ни с чем не сравнимый аромат!) и, насторожив уши, посматривал сквозь прутья вниз, во двор. Звеневшая в нем молодая сила требовала выхода еще сильнее, чем раньше, и я поняла, что настала пора претворить в жизнь один мой дерзкий план, тем более что таким образом я могла бы одним выстрелом убить двух зайцев: и дать возможность порезвиться жеребенку, и соблюсти одну давнюю традицию, которую не нарушала из года в год. Итак, решено. Отыскав в интернете новое расписание пригородных поездов, я выбрала подходящую электричку (ранним утром, когда народу еще мало) и торжественно объявила Баттону, что в ближайшее воскресенье мы отправляемся на природу.

Жеребенок ликовал, я же была настроена более серьезно: ведь надо же срочно решить вопрос о том, как именно его на эту природу доставить. Не в корзинке или переноске же его везти! Имелся у меня большой походный рюкзак – еще папин – но едва мелькнувшую в сознании мысль о том, что всю дорогу (которая еще местами в гору идет!) мне придется тащить на закорках эти жизнерадостные килограммы, я с содроганием отмела. Немного размышлений — и мой выбор пал на уже годы стоявшую в кладовке без дела старую тачку, на которой бабушка когда-то возила с рынка картошку. А что? Тащить на себе ее не надо, вези себе потихоньку. Да и подозрений никаких я не вызову – обычная дачница отправляется покопаться в земле у себя на участке.

Мешок от тачки пришелся Баттону как раз впору. Так что в назначенный день в шесть утра (жеребенок был настолько взбудоражен предстоящей поездкой, что накануне вечером едва уснул, почти не спал ночью и против обыкновения безо всяких понуканий вскочил ни свет ни заря) мы отбыли в наше небольшое путешествие. Туго зашнуровывать мешок я не стала, чтобы малыш не задохнулся, только опустила сверху клапан как защиту от любопытных носов.

Поездка прошла благополучно. Ритмичный перестук колес убаюкивал. Расслабленно развалившись на жестком сиденье, я бездумно любовалась тем, как проносятся за окном перелески и поля да танцуют столбы линии электропередачи. Правда, на сиденье напротив обосновалась бабушка с крайне активной и любопытной внучкой, которая то и дело вскакивала, подбегала то к одному окну, то к другому, громко, на весь вагон, делясь впечатлениями об увиденном. Но моя тачка интереса у нее не вызвала, а когда на одной из остановок в вагон зашла девушка с настоящим кроликом в переноске, необычный пассажир прочно приковал к себе ее внимание на весь остаток пути. Хвала небесам, Баттон сидел в тачке тихо, как мышь под метлой, так что на нас ровным счетом никто не обращал внимания.

Наконец поездка подошла к концу, я без проблем выгрузилась из вагона и покатила тачку к видневшемуся вдали лесу. Путь наш лежал по довольно крупному садово-дачному поселку, а чтобы попасть в лес, нужно было пройти его насквозь. Довольно много домиков еще стояли пустыми, с заколоченными на зиму окнами, но то тут, то там на участках суетились дачники, впервые в этом году выбравшиеся покопаться в земле. Шагая по прокатанной колесами машин дорожке, я волей-неволей становилась свидетельницей чужой дачной жизни. В воздухе пахло дымом костров, до меня то и дело обрывками доносилась музыка из радиоприемников.

Оставив сады позади и одолев небольшой подъем, я наконец вышла к лесу и немного в него углубилась.

— Приехали! Можешь выходить, — я остановилась и расшнуровала мешок до конца.

Щурясь после полумрака от солнечного света, Баттон вылез наружу и для начала замер, как вкопанный. И было отчего остолбенеть: со всех сторон лился радостный птичий гомон, в свежем воздухе угадывались нотки восхитительного соснового аромата, на пестром прошлогоднем лиственном опаде то тут, то там лежали лужицы пробившегося сквозь кроны деревьев солнечного света, а наверху, в ветвях, гудел свежий ветер, отчего эти самые ветви со скрипом терлись друг о друга.

Баттон отмер, издал нечленораздельный вопль, исполненный дикого восторга, и принялся носиться кругами, брыкаясь, как теленок на лугу.

Но через некоторое время первая радость несколько поутихла.

— Ну вот, здесь совсем ничего не растет… — надулся малыш, усаживаясь на задние ноги, а передние недовольно складывая на груди. Выражение “совсем ничего” применительно к лесу звучало несколько странно, с другой стороны подобные чувства, признаться, обуревали и меня. Дело в том, что каждую весну я приезжала сюда, чтобы, вдоволь полюбовавшись одним вполне определенным растением, окончательно убедиться в том, что весна все-таки пришла. Разумеется, я рассказала об этом Баттону и, по-видимому, слегка перестаралась. Как результат — жеребенок, ранее не проявлявший к ботанике особого интереса (за исключением гастрономического), теперь сгорал от желания лично увидеть необычный цветок.

— Слушай… давай сыграем в игру, — предложила я, немного поразмыслив.

— Какую? – магическое слово «игра», как всегда, подействовало, Баттон выжидающе уставился на меня, насторожив уши.

— В… «найди цветок», вот. Если отыщешь хоть один, получишь маффин. И еще… час игры на компьютере сверх положенного, — пошла я ва-банк, делая тем самым обещанный приз еще желаннее.

— Идет! – взвизгнул жеребенок и галопом припустился вперед.

— Далеко от меня не убегай, тут и заблудиться можно! – выкрикнула я ему вслед. Да уж, хоть естественное происхождение леса и вызывало у меня некоторые сомнения (местами деревья стояли уж слишком ровными линиями, будто солдаты на параде), в остальном, так или иначе, он был самым настоящим: тянулся во все стороны на много километров, местами переходя в совсем уж непроходимую глушь, да и редкие растения здесь произрастали. Правда, чтобы их увидеть, нужно было знать заповедные места. Бабушке известны были если не все, то большая их часть, и она, как смогла, постаралась передать эти сведения мне…

Заблудившись в воспоминаниях, я не сразу сообразила, что Баттон меня зовет. А когда сообразила — тут же поспешила на зов.

Баттон замер над огромным мохнатым колокольчиком густо-лилового цвета. На мордочке его отражалось благоговение.

— Только не ешь, — предупредила я его. Я знала, что в народной медицине это растение считается лекарственным. А вдруг оно к тому же и ядовитое, как тот же ландыш?

— Еще чего! – фыркнул жеребенок. – Я что, дикарь? Вот если бы ты его для меня приготовила…

— Приготовила? – я потрясла головой. Некоторые аспекты эквестрийской жизни, которые то и дело всплывали в рассказах жеребенка или в его повседневной речи, до сих пор, бывало, вгоняли меня в состояние легкой оторопи. Хотя чему, собственно, я удивляюсь? Если у них даже сенбургеры есть...

— Ну да. Салат. С маслом или сметаной. Мама всегда мне говорит, что только дикие зебры из Зебрики едят все сырым.

Это суждение вызвало у меня улыбку. До чего все-таки мы похожи — пони и люди. Нас хлебом не корми — дай только выдумать какую-нибудь небылицу об обычаях народа, жизнь и быт которого нам не знакомы! Особенно если эта небылица будет способствовать воспитательному процессу. Наверняка где-нибудь в таинственных, где не ступала нога пони, областях в сердце Зебрики мамы-зебры тоже рассказывают своим жеребятам о диких жителях северных земель, у которых совсем-совсем нет полосок и которые — о ужас — едят все исключительно с маслом или сметаной....

Вдоволь налюбовавшись весенним первенцем, мы неспешно углубились в лес. А потом… потом у Баттона случилось перенасыщение кислородом, или, проще говоря, свежий воздух ударил ему в голову. Это оказалось заразно — я тоже внезапно обнаружила в себе желание побегать и покричать во все горло — и наша неторопливая прогулка внезапно превратилась в веселую кутерьму. Пользуясь тем, что вокруг на километры простирался безлюдный лес, мы носились, как угорелые, взапуски, играя в салки, весело аукая, прятались по кустам, катались по свежей траве… впрочем, последнее, разумеется, относилось только к Баттону.

Через несколько минут, а может, и десятков минут (время куда-то запропастилось — как говорится, счастливые часов не наблюдают)... в общем, в конце концов я запыхалась и утомилась, а вот Баттон, казалось, только вошел во вкус. Более того — он придумал себе новую игру: внезапно бесшумно исчезая в подлеске, он так же внезапно и бесшумно возникал передо мной на тропе, каждый раз пугая до полусмерти. Сначала я терпела, через несколько повторов это начало не на шутку раздражать, а жеребенку показалось мало и этого — в следующий раз он не просто появился прямо у меня под ногами, но наскочил сбоку, сбив меня с ног, и преспокойно прошествовал дальше. Я же довольно чувствительно приложилась спиной и тем, что пониже, и, поскольку мне уже давно хотелось его проучить, решила, что подходящий момент настал. Поэтому вставать на ноги не торопилась.

— Эй, ты в порядке? — забеспокоился жеребенок — видимо, я все-таки была ему не совсем безразлична. Я не ответила и даже глаза прикрыла.

Бархатный нос ткнулся мне в щеку, Баттон осторожно потрогал меня копытом.

— Что с тобой? — в его голосе уже слышались панические нотки, он готов был разреветься.

В этот самый момент я, незаметно подняв руку, ухватила его за хвост.

— Будешь меня еще опрокидывать, а? — выкрикнула я со смехом.

— Да... ой, то есть, нет! — жеребенок отчаянно задергался в моей хватке, визжа больше из озорства, чем от страха.

Спустя несколько минут веселого барахтания мы наконец выбились из сил и дальше двинулись уже не спеша. Видимо, забираться так глубоко в лес мне еще не доводилось, потому как на каком-то этапе я к своему вящему изумлению поняла, что деревья впереди редеют. Лес кончился, и мы вышли на продуваемый всеми ветрами обрыв. Внизу двумя стальными змеями извивалась железная дорога — может быть, даже та самая, по которой мы сюда приехали.

Баттон же тем временем придумывал все новые штуки для собственного (и, возможно, моего) увеселения.

— Смотри, как я могу! — и он пошел гордой рысью, как взрослый жеребец. И я подумала — интересно, каким он станет, когда вырастет? Какой будет его метка? Я одно могла сказать с точностью — что станет он высоконогим и стройным, а теперешняя нескладность и угловатость исчезнут, когда он распрощается с детством.

Я так глубоко задумалась о будущем, что на какой-то роковой миг потеряла связь с настоящим. Этого мига хватило на то, чтобы едва не случилось непоправимое.

Баттон, который только что беззаботно выкомаривал над самым обрывом, внезапно исчез из виду под собственный отчаянный вопль.

Я тут же кинулась на выручку и увидела, как жеребенок, отчаянно пытаясь ухватиться хоть за что-нибудь передними копытами, целенаправленно съезжает вниз по склону.

— Помоги! Я падаю! Аааа! — вопил Баттон, все попытки которого затормозить свое скольжение ни к чему не приводили.

— Баттон! Как тебя угораздило только! — выкрикнула я, свешиваясь вниз с обрыва.

— Я поскользнулся! Аааа! Мамочка! — провыл он.

В этот момент склон содрогнулся от мощного гудка. Поезд! А Баттон по склону, покрытому мокрой прошлогодней и местами молодой травой и (преимущественно) глиной, скользкому, как ледяная горка, мог скатиться прямо ему под колеса!

Я бросилась вниз, плохо соображая, что делаю. Съехала по склону прямо на пятой точке, наплевав на грязь, до его уровня, ухватилась рукой за куст засохшей прошлогодней полыни и поймала-таки малыша за гриву.

А дальше — дальше время остановилось. Помню только его глаза, полные ужаса, которыми он на меня смотрел. Он что-то кричал, но за грохотом состава его не было слышно.

Наконец куст полыни все-таки не выдержал и обломился, и мы кубарем покатились вниз. Это путешествие завершилось у самой насыпи, но поезд уже ушел, оставив за собой отчетливо различимый запах угля.

Я отчаянно разревелась, гладя и прижимая к себе грязного, как поросенок, Баттона. Он весь — от копыт до ушей — был в глине, и я тоже вся была в глине, но мне было наплевать.

— Я грязный, — неуверенно произнес Баттон, прижимая уши, очевидно, в ожидании нагоняя. Ну что же, он его получит, только не за то, за что думает…

— Мне все равно, дуралей! — завопила я сквозь слезы, довольно чувствительно дернув его за гриву. — Ты же мог под поезд угодить! Теперь я на тебя ошейник надену! С поводком, чтобы не смел убегать далеко! Почему ты никогда не слушаешься! Домой сейчас же!

Дома я запихнула его в ванну с горячей водой, отмокать, — против обыкновения он даже не пискнул в знак протеста — видимо, так был напуган моей вспышкой, — а сама заварила себе успокаивающего чая с мелиссой и ромашкой: сердце до сих пор бухало, как сумасшедшее, и хотело выпрыгнуть из груди.

Я отмыла его от глины — молча, яростно орудуя мочалкой, так что он кряхтел от боли, но помалкивал, испуганно на меня косясь. Так же молча вытерла его, молча накормила обедом, потом ужином… молча дала обычный вечерний стакан теплого молока перед сном. И молча отправилась в постель.

Легла, пытаясь выбросить из памяти случившееся, но тщетно: картина произошедшего так и стояла перед глазами. Как много надежд возлагалось на этот день, и что в итоге?

Раздался звук знакомой поступи, приглушенной вязаными "носками", который замер перед дверью в комнату. Баттон неуверенно помялся на пороге, потом все же осторожно вошел.

 — Прости меня, — произнес его надтреснутый голосок. — Я вел себя, как... последний кретин.

В темноте я не видела его мордочки, но знала, что вид у него сейчас самый что ни на есть скорбный.

Бедняга, подумала я. Я ведь знаю, как он боится темноты, и все равно бросила его одного в пустой соседней комнате.

— Ох, ладно уж, — проворчала я и похлопала ладонью по одеялу. — Залезай и ложись.

Он осторожно влез на кровать, стараясь не наступать на меня (пару раз все же наступил), и улегся, свернувшись в клубок.

Я вслепую протянула руку и коснулась его гривы. Баттон словно окаменел у меня под рукой – ну и правильно, кто ее знает – вдруг опять за гриву будет дергать? — и я ужаснулась: до чего же я запугала бедняжку, раз он ведет себя подобным образом?

— Иди сюда, горе луковое, — буркнула я. Помедлила и добавила:

— Я больше не сержусь.

Баттон, очевидно, не сразу понял, что прощен, а когда понял, то вихрем накинулся на меня.

— Ура! Ура! — выкрикивал он. — Правда-правда не сердишься?

— Правда-правда, — подтвердила я. — Тихо, ночь на дворе. Соседей разбудим.

Я села в постели, и Баттон тут же устроился у меня на коленях.

— Подумай сам, что было бы, если бы ты попал под поезд, — заговорила я.

— А что было бы? — рассеянно отозвался жеребенок.

— Ты бы погиб, а я бы этого не пережила, — призналась я честно.

— Ты что, и правда так меня любишь? — недоверчиво переспросил Баттон.

— Как видишь, — фыркнула я — не хуже него самого. — А почему бы мне тебя не любить?

— Ну, я же свалился тебе на голову, слишком много болтаю, доставляю тебе неудобства… — принялся обстоятельно перечислять он.

— Хватит. Больше ни слова. Ты, видимо, еще слишком мал, чтобы понять, — вздохнула я. Подобная самокритичность со стороны Баттона была для меня в диковинку, и в то же время я слишком устала, чтобы ему возражать.

В темноте видно было плохо, но мне отчетливо представилось, как Баттон знакомым движением встряхнул гривой.

— Я НЕ маленький. И я все понимаю. — Он помолчал и добавил:

— Я тоже очень тебя люблю.

Я зарылась лицом в густую челку Баттона, которая все еще пахла шампунем. И что это я так раскисла? Ведь, помимо этого досадного происшествия, случилось много хорошего.

В памяти тут же замелькали яркие, как цифровые фотографии, картинки минувшего дня. Вот Баттон выбирается из тачки и замирает, потрясенный открывшейся перед ним картиной; вот мы бегаем наперегонки; вот он побеждает в новой игре (кстати, не забыть, что я должна ему обещанный приз…)...

“Ищи во всем положительные стороны...” — вспомнился мне бабушкин совет.

Даже в неудачном завершении прогулки, которое все еще грозно маячило где-то на задворках моей памяти, можно было усмотреть кое-что хорошее. Прежде всего — казалось, что только сейчас я поняла, насколько Баттон на самом деле мне дорог. Кроме того… все ведь завершилось благополучно!

Да, несмотря ни на что, день все же несомненно удался.

Глава пятая

Темные тучи со всех сторон обложили еще совсем недавно бывшее невозмутимо-ясным небо и стремительно сжимались вокруг города кольцом. Редкие прохожие, тревожно поглядывая наверх, торопились укрыться от непогоды, природа же словно замерла в ожидании. Рванул резкий порыв ветра — и с ним на землю упали первые капли дождя.

Я ворвалась в квартиру, буквально на несколько шагов опередив ливень. Кто-то скажет, что весенний дождь — это романтично. Но ведь даже у романтики должны быть разумные пределы. Я, к примеру, явно не из тех, кто станет танцевать босиком под проливным дождем, это занятие на любителя, да и расплачиваться за минутное удовольствие неделей простуды — как-то не по мне.

И все же грозы я любила. Пусть даже и сидя дома, когда открыта балконная дверь, через которую в дом проникает шелест водяных струй и запах дождя и озона, с хорошей книгой на коленях и с дымящейся чашкой чего-нибудь сладкого и согревающего (лучше всего какао, но и чай тоже вполне подойдет) под рукой.

Итак, я бросила в коридоре пакеты с покупками, скинула обувь и подбежала к окну, по пути окликнув подозрительно притихшего на диване жеребенка:

— Баттон, смотри! Первая в этом году гроза!

В этот самый момент потемневшее небо прорезал ветвистый, как вековой дуб, электрический разряд, а оглушительный раскат грома, больше напоминающий усиленный раз в сто-двести треск разрываемой полотняной простыни, раздался, казалось, прямо над головой. Я даже вздрогнула от неожиданности:

— Ух ты! Ну и мо-о-олния…

Ответом мне было молчание. Я обернулась и увидела, как короткий хвост Баттона стремительно исчезает под диваном. Ножки у дивана были коротковаты, просвет между его дном и полом – небольшой, а Баттон, несмотря на свой возраст и размеры – крупноват для того, чтобы под ним поместиться.

И все-таки – поместился же. Пыхтя и отчаянно помогая себе задними копытами.

Я подошла и присела перед диваном на корточки. Приподняла свисающее до самого пола покрывало.

— Эй! – позвала я. Нет ответа. Я встала на четвереньки и заглянула под диван.

Баттон сжался в комок в самом дальнем и пыльном углу, хвостом ко мне. Он вздрагивал при каждом раскате грома.

— Ты что, боишься грозы? Иди сюда. Это нисколько не страшно. Даже интересно.

— Т-ты уверена? – дрожащим голосом откликнулся жеребенок.

— Абсолютно. Вот если бы мы были на улице, тогда другое дело. А дома безопасно. Вылезай! Ты там всю пыль собой вытер. Не заставляй меня вытаскивать тебя за хвост.

Он неохотно шевельнулся по направлению ко мне. Но выбраться оказалось непросто.

— Как ты умудрился туда залезть? – пропыхтела я, вытягивая жеребенка из-под дивана за переднюю ногу – стараясь при том действовать аккуратно, чтобы ничего ему не повредить.

— Не знаю! Я застрял, кажется…

— Голову поверни набок! Голова пролезет – все пролезет!

— Ай! Больно!

В конце концов я приподняла диван – он оказался ужасно тяжелым, но другого выхода не было. Понурый Баттон выбрался наружу и встал, прижимаясь к моим ногам, он вздрагивал при каждом всполохе молнии и ударе грома.

Я взяла его на руки и так, с немаленькой ношей, подошла к окну. Впрочем, к тому времени гроза уже заканчивалась; поворчав на прощание громом, туча уползла куда-то вдаль, за крыши домов, и снова выглянуло заходящее солнце.

После ужина мы решили выйти на прогулку в парк — на улице уже темнело, да и людей после недавнего ливня было немного; даже собачники — и те предпочли не соваться в раскисшие после дождя парковые дебри, наскоро погуляв с питомцами около дома.

Поначалу все шло просто замечательно — Баттон шнырял по кустам, дразня меня и весело взвизгивая, когда, задев очередную ветку, попадал под холодный душ, я же в красках представляла себе, как буду его отмывать, — как вдруг из-за поворота навстречу мне вышел дядька, напоминавший очень задиристого, очень потрепанного жизнью воробья. Ну как вышел… он выпил уже явно достаточно для того, чтобы отправиться на поиски приключений, но слишком мало для обретения гармонии с окружающим миром. Обычно я старалась держаться от подобных субъектов подальше, но ведь нынче я была здесь не одна...

— Эй, крррсавица! — рявкнул он, сфокусировав на мне взгляд. Учитывая, что глаза дядьки упорно желали смотреть в разные стороны, для этого ему пришлось приложить поистине титанические усилия. — Этчттж ты тут так поздно одна?

Я сочла за благо промолчать в надежде, что случайный прохожий обидится и отвяжется сам. А сама, до боли напрягая глаза, пыталась разглядеть в сумерках и листве знакомую коричневую шкурку. Жеребенок где-то там сейчас по кустам шныряет. А я даже убежать не могу, ведь это означает бросить его одного. Ох, надеюсь, он догадается, что нельзя показываться на глаза моему незваному визави...

— Можжжт, ссставлю тебе кмпанию, а?!! — настаивал дядька.

— Спасибо, не надо, — поспешно отказалась я. Пожалуй, выход только один — бежать вместе, так что плевать на конспирацию. И я тревожно выкрикнула:

— Баттон! Домой!

— Ххто эт у тебя там? Сбачка? — осклабился пьянчужка.

— Сам ты собачка! — огрызнулся Баттон, с треском материализуясь из кустов прямо у моих ног.

— Эт хто счас скзал? — очумело спросил у меня дядька.

— Я! — Баттон пригнул голову и фыркнул, да еще и принялся рыть землю передним копытом. — Отстань от нее! Пошел прочь!

Увы, даже сейчас его вид нельзя было назвать грозным, скорее уж слегка встревоженным – уж слишком милым выглядел жеребенок. Тем удивительнее было то, что агрессор, вроде бы, немного опешил.

— К-как такое... такого же не... — забормотал пьяница, глядя на разъяренного жеребенка. От шока он, кажется, даже слегка протрезвел, во всяком случае, речь стала разборчивее. — Его ведь тут нет?

— Кого? Я никого не вижу, — заверила я поспешно. Меня вдруг осенило, и я заговорила вдохновенно, игнорируя Баттона, который обиженно на меня косился. — А, вот оно что! Чертенята мерещатся? Или белочка? Если белая горячка — и не такое привидится! Шел бы ты по добру — по здорову, а то как бы еще кто-нибудь не появился.

Геройствовать дальше пьяница не решился. Еще пару секунд постоял, глядя на нас, совершенно беззвучно открывая и закрывая рот, как рыба карп в магазинном аквариуме, а потом отправился восвояси со всей возможной при его состоянии скоростью.

Я стояла и смотрела, как он изо всех сил пытается договориться с ходуном ходящей под ногами землей. А потом опустилась на колени, наплевав на сырость и грязь, — мои собственные ноги перестали меня держать. И залилась отчаянным смехом.

Баттон смотрел на меня с недоумением. А потом, когда мой смех внезапно перешел в плач, подбежал ко мне и сунул голову мне под руку.

— Что с тобой? Он ушел. Он не вернется.

— Знаю, — я погладила его жесткую, стоящую торчком гриву. — Ты не представляешь, как я испугалась...

— Представляю, — он посмотрел мне в глаза каким-то необычно взрослым и серьезным взглядом. — Я ведь тоже испугался.

Я провела рукой по его спине — и обнаружила, что моего маленького героя бьет крупная дрожь. Ну да, ведь Баттона, насколько я успела его узнать, нельзя было назвать таким уж отчаянным храбрецом (взять хотя бы ту же сегодняшнюю грозу!). Да и представить себе подобную ситуацию в мультяшном Понивилле, как ни старалась, так и не смогла.

Я всхлипнула и обняла его за шею. И почувствовала, что он забросил мне за плечо одну из передних ног — обнимая в ответ.

— Так ты... был до смерти испуган и все равно... кинулся меня защищать?

— Эй, все в порядке, — он ластился ко мне так и эдак. В результате мы просидели с ним в обнимку в безразличном тусклом свете уличного фонаря битых пять минут, пока оба не пришли в себя окончательно.

Это уже потом, на теплой и светлой кухне, за кружками горячего чая, мы вспоминали произошедшее со смехом.

— А что такое... это самое... чем ты ему пригрозила? — внезапно спросил Баттон, звучно прихлебывая чай из своей любимой чашки. Как ему удавалось управляться с посудой при помощи копыт — и по сей день оставалось для меня загадкой.

— Ты о чем? ... а, это... — я усмехнулась. Протянула руку и взъерошила ему челку. Нет, маловат он еще для подобных открытий. — Ну, мне просто очень повезло, что в нашем мире ты — единственный говорящий пони.

---

А потом наступил тот самый вечер. Вечер, когда все закончилось.

Мы устроились на диване – я с пультом в руках, Баттон расположился у меня на коленях так, что его густая челка загораживала мне обзор. По телеку шла какая-то старая комедия. Баттон то и дело трогал меня копытом и требовал пояснений происходящему на экране. Редкий случай, практически небывалый, – он согласился расстаться с очередной компьютерной игрой, чтобы составить мне компанию перед телевизором. Словно знал, что этот вечер – последний…

Внезапно прихожей что-то громыхнуло, там послышалась возня и приглушенные голоса — судя по всему, возились и переговаривались двое. Я похолодела от страха — неужели к нам кто-то вломился? Давно нужно было сменить эти древние дверные замки… а еще лучше — вместе с самой дверью!

Я жестами дала Баттону понять, что он должен спрятаться. Пальцы автоматически сомкнулись на тяжелом чугунном подсвечнике, который из всех предметов окружающей обстановки более всего походил на оружие. Подкравшись на цыпочках к двери, ведущей в прихожую, я потянулась к выключателю, желая застать взломщиков врасплох, и, прислушавшись, так и оцепенела.

— Я могу сотворить заклинание света. Кто же мог подумать, что тут так темно.

— Нет, принцесса. Ваша магия нам еще пригодится. Не стоит расходовать ее по пустякам.

В прихожей вспыхнул свет.

На меня, очумело моргая, воззрились две пары глаз: аметистовых, принадлежавших небезызвестной фиолетовой кобыле-аликорну, и голубых — незнакомой мне бежевой земнопони с коричневыми гривой и хвостом, небрежно перехваченными красными резинками для волос.

Впрочем, к чести незваных гостий, они довольно быстро сориентировались в ситуации: вокруг рога фиолетовой возникла магическая аура, бежевая же...

— Отпусти моего сына, двуногое чудовище! — выкрикнула земнопони, принимаясь угрожающе рыть пол копытом — точь-в-точь как Баттон совсем недавно. Что и говорить, прозвучало не совсем вежливо, но я была слишком шокирована, чтобы придать этому значение. — Я знаю, он где-то здесь!

Внезапно меня осенила дикая догадка. Впрочем — почему же дикая? Все было вполне логично, а я могла бы догадаться об этом и раньше, хоть и видела эту пони только на неумелом детском рисунке.

— Так вы… мама Баттона? — прошептала я.

Ответа не последовало — пони словно окаменела, устремив взгляд куда-то мне за спину. Не успела я даже обернуться, как Баттон галопом пронесся мимо меня и зарылся лицом в шерстку на материнской груди...

Когда страсти немного улеглись (то есть битых десять минут спустя), я вспомнила о том, что все-таки являюсь хозяйкой этого дома, и церемонно пригласила всех присутствующих на чашечку чая. Баттон из шкурки вон лез, по мере сил пытаясь помогать мне накрывать на стол, хотя, по правде сказать, больше мешался под ногами. Его мама, однако, наблюдала за ним с восхищенным удивлением — хозяйственность сына, несомненно, немало порадовала кобылу.

Главным предметом застольной беседы стали, разумеется, похождения одного небезызвестного жеребенка. Да, конечно, мы с Баттоном много раз обсуждали то, как он попал в мой мир. То, как он отправился в Вечнодикий лес, как заблудился там в тумане и чудом не стал обедом древесных волков (а провалившись в наш мир, тут же столкнулся с бродячей собакой, так что даже сразу не заметил разницы).

Вот только часть деталей он при рассказе благоразумно опустил. К примеру, я ничего не знала о том, что перед тем, как попасть в наш мир, жеребенок принес с собой в школу игровую приставку, был застукан с нею на уроке (в результате чего приставку конфисковали, а ее владельцу велено было без родителей в школе не появляться), поссорился с одноклассниками, которые донимали Баттона дразнилками из-за его единственного хобби, и все это — за один день! После чего Баттон решил бежать из дома куда глаза глядят — прямо так, без провианта и прочих необходимых в походе вещей, — и сразу же претворил свой план в действие, разумеется, ничего не сообщив матери.

— Вот до чего доводят игры, если не знать в них меры, — подытожила я, строго посмотрев на потупившегося жеребенка. — Сколько раз я повторяла тебе, что делу время, а потехе — час?

— Уж поверьте, я твержу ему то же самое, а ему что с пегаса вода, — с готовностью откликнулась его мама. Мы с ней понимающе переглянулись. Баттон, спеша сменить тему разговора и увести ее куда-нибудь подальше от обсуждения своего поведения, принялся было взахлеб рассказывать о нашем с ним совместном житье-бытье...

— Мне правда очень-очень жаль… но нам пора идти, — прокашлявшись, подала голос по большей части молчавшая до этого времени Твайлайт Спаркл.

После этих простых будничных слов царившее на кухне радостное возбуждение моментально поутихло. Немного смущенная произведенным ею эффектом Твайлайт, изо всех сил стараясь изъясняться как можно менее научно, поведала нам, чем опасно для маленьких пони длительное пребывание в не-магическом измерении (коим, разумеется, является наш обычный человеческий мир).

Дело в том, что, по ее мнению, организмы магического существа, каковыми, несомненно, являются жители Эквестрии, и окружающая их среда неразрывно связаны, и эта связь подчинена определенным законам. Во всем необходим баланс, и в случае, если он нарушен (как в нашем случае — во внешней среде магия отсутствует), организм пони начинает постепенно расходовать заключенную в нем магию.

Степень проявления этого закона в действии, продолжала Твайлайт, зависит от магического уровня попавшего в не-магический мир существа. Единороги постепенно лишатся магии, а крылья пегасов в здешних условиях не поднимут своих владельцев в воздух. И наименее ощутимо все это окажется для сородичей Баттона, магия которых, тяжелая и древняя, как сама земля, пусть и не позволяет им творить особых чудес, но все же наделяет своих обладателей удивительной выносливостью и стойкостью. Да, пожалуй, на аликорнах, использующих магию всех трех племен и обладающих за счет этого утроенным запасом прочности.

После этих слов я присмотрелась к Баттону повнимательней. Да, в последнее время его шкурка несколько поблекла — но я списала это на недостаток свежего воздуха и, возможно, витаминов. Истинная же причина же оказалась гораздо глубже, чем я могла предположить.

— Мне кажется, я понимаю, — задумчиво проговорила я. В памяти шевельнулось нечто, слышанное когда-то на уроках биологии. — Это как со срезанными цветами, верно?
Твайлайт кивнула:

— Да, можно сказать и так. Без воды они долго не протянут. И да, этот портал...

Некоторое время потребовалось на то, чтобы определить, что пропавшего жеребенка больше нет в мире пони. Еще какое-то — на обнаружение прохода между мирами. Далее путем длительных наблюдений и скрупулезных расчетов и подсчетов Твайлайт определила, когда именно он начинает работать — как выяснилось, раз в несколько полнолуний (это, разумеется, в упрощенном варианте — ученая пони выразилась куда как более научно и запутанно). А потом она и мама Баттона, которая готова была не пожалеть жизни, отправившись в неизвестность, лишь бы во что бы то ни стало спасти сына, — шагнули в это своеобразное окно. Очутившись у нас, принцесса воспользовалась поисковыми чарами, чтобы обнаружить местонахождение пропавшего, и телепортировала себя и сопровождающую ее пони прямиком ко мне в прихожую. Да, колдовать она пока что могла и здесь, но даже простенькое заклинание давалось с огромным трудом, кроме того, Твайлайт чувствовала, как магические силы покидают ее — стремительно и неотвратимо.

— И вот что еще интересно. Возник ли этот портал между мирами спонтанно или кто-то неудачно (или удачно?) поэкспериментировал с опасными заклинаниями — это нам еще предстоит выяснить, — подытожила, тряхнув гривой, Твайлайт Спаркл. — И все же я склонна верить, что все это произошло не просто так, — промолвила она уже тише. — Каждый поступок, каждое наше действие или происшествие, случившееся с нами сейчас, непременно повлечет за собой какие-то последствия в дальнейшем.

Да-да, все мы связаны невидимой нитью, наш выбор каждую минуту определяет дальнейшую судьбу — пусть даже это и касается банального выбора между черным и зеленым чаем… ничего нового, очень популярное в моем мире мнение, которое в некотором роде разделяла и я, но сейчас эта маленькая речь Твайлайт не вызвала во мне ничего, кроме глухого раздражения. От того, что мою жизнь на какой-то краткий миг осветил яркий лучик, менее беспросветной она не стала, даже наоборот — точно так же дождевые тучи кажутся темнее при солнце, мелькнувшем в образовавшемся среди них разрыве...

— Дружба — она навсегда остается в сердцах тех, кому хотя бы раз довелось разделить ее, — совсем тихо закончила аликорн.

Это прозвучало совсем уж спорно. Многие ли могут похвастаться тем, что их дружба выдержала испытание годами? А те, кто не могут, — добрым ли словом поминают они бывших уже друзей? А еще интересно, что же останется со мной — только долгие годы воспоминаний, пока время не сгладит и их? Это великая ошибка — время не лечит боль, оно только приглушает ее, делает ее застарелой и привычной. Это касается боли физической. Душевные же раны — дело особое. Только тронь старый шрам — и он вновь кровоточит...

Правда, мысль о том, чтобы задержать Баттона в нашем мире, не дать ему вернуться в Эквестрию, на миг закравшаяся мне в голову, тут же стыдливо шмыгнула прочь. Оставить жеребенка на верную погибель, на медленное угасание — что и говорить, так друзья не поступают. Вот только… человеческое — да и любое разумное — существо устроено так, что ему непременно нужна надежда.

В конце концов мы сошлись на том, что направимся к порталу пешком — на улице стемнело уже достаточно для того, чтобы нас никто не увидел, а тратить драгоценные остатки стремительно ускользавшей магии на перемещение на несколько сот метров казалось нецелесообразным.
Вот и знакомый укромный уголок парка, вот памятные кусты, где я нашла Баттона несколько недель тому назад. Все почти что как тогда, словно кто-то перематывал пленку нашей истории с конца к самому началу. Вот только окна между мирами тогда поблизости точно не было...

Я смотрела на него в изумлении — во время прогулок мы пытались определить его примерное местонахождение, но не особо преуспели (я так и вовсе стыдливо полагала, что прилагала к поискам не слишком много усилий). Однако вот же оно, радужно-переливающееся отверстие размером почти метр в диаметре. Если же зайти к нему сбоку, он и вовсе был незаметен.

А потом произошло то, чего я меньше всего ожидала.

Баттон сорвался с места и, галопом подбежав ко мне, прыгнул, метя ко мне на руки. Если бы я не поймала его, жеребенок совершил бы жесткую посадку лицом в асфальт... Баттон, разумеется, опрокинул меня на землю, так как весил все-таки немало. Так мы некоторое время и валялись, тесно прижавшись друг к другу, и я чувствовала, как бешено колотится его сердечко.

Баттон ревел в голос, я же изо всех сил старалась загнать назад подступавшие к глазам слезы. Жеребенок повторял в исступлении:

— Мне ведь можно будет иногда приходить к тебе повидаться? Можно?

Я исподтишка посмотрела на принцессу. Твайлайт отрицательно покачала головой, в глазах ее была боль.

— Мы будем вынуждены закрыть этот портал во избежание… повтора подобных случаев, — ясно услышала я, хотя губы Твайлайт даже не шевельнулись – аликорн явно воспользовалась телепатией.

У меня к горлу подкатил дурацкий комок. Я с силой сглотнула.

— Ко... конечно можно! И не только повидаться, а даже погостить. Я всегда тебе рада, малыш, — стараясь говорить как можно убедительнее, заверила я Баттона.

— Фуух! — выдохнул он с облегчением. И уже жизнерадостнее продолжил:

— А еще ты можешь побывать у нас в Понивилле. Я покажу тебе свою школу, со всеми познакомлю, тебе у нас понравится, обещаю.

— Я в этом даже не сомневаюсь, — подтвердила я, хотя на душе скребли кошки. Истекали последние минуты его пребывания здесь. А потом портал закроется. Навсегда.

Баттон принялся отчаянно шаркать передним копытом по земле. Когда это не помогло, он развернул копыто нижней поверхностью вверх и начал с остервенением орудовать зубами.

— Что с тобой? Застряло что-то? Дай посмотрю...

— Не, — нетерпеливо мотнул он головой. — Давай, снимайся же! Держи!

И мне в протянутую ладонь упала крошечная жеребячья подковка.

— Тебе на память. И на удачу, — подмигнул он и протянул мне переднюю ногу — ту самую, без подковы.

Я приняла ее в ладони, мягко сжала. Вот теперь я никогда не узнаю, каким он станет, когда вырастет, грустно подумала я, разглядывая его копытце.

Бархатный нос ткнулся мне в щеку.

— Я буду скучать, — шепнул жеребенок.

— Я тоже, — так же тихо ответила я.

— Знаете, — внезапно подала голос Твайлайт, которая внимательно наблюдала за всем происходящим, — пожалуй, у меня хватит магии на одно небольшое чудо.

Ее рог засветился хорошо знакомым мне по мультфильму бледно-малиновым сиянием, и даже в этой невеселой ситуации у меня захватило дух: мне повезло стать свидетелем того, как вершится настоящее волшебство! Меж тем подковку у меня на ладони окутало непроницаемым коконом ослепительно-яркого света, от которого во все стороны протянулись острые лучи. От магии, сконцентрировавшейся в одной крошечной точке, физически покалывало кожу, словно я баюкала в ладони шаровую молнию. Но не успела я испугаться, как световой кокон словно взорвался изнутри, отчего я на мгновение ослепла. Когда зрение ко мне вернулось, выяснилось, что подковка изменила внешний вид: теперь это была и не подковка вовсе, а небольшой медальончик — в таких обычно хранят прядь волос любимого человека или какую-нибудь другую памятную мелочь. Я открыла его — и обнаружила внутри крошечный эмалевый портрет Баттона.

— Рэрити, пожалуй, нашла бы, за что меня покритиковать, — мягко засмеялась Твайлайт. — Не могу сказать, что я так уж хорошо разбираюсь в украшениях…

— Нет-нет, он замечательный. Лучше и быть не может… — заверила я.

— Ну, как сказала бы Эпплджек, долгие проводы — лишние слезы, — произнесла Твайлайт и первой переступила края портала. Мать и сын последовали за ней. Все трое остановились за порогом нашего мира, глядя на меня, а края портала начали потихоньку стягиваться, будто их сшивали невидимой иглой.

Врата в Эквестрию бесшумно сомкнулись, а я продолжала стоять, не сводя взгляда с того места, где они только что находились.

И можно было бы подумать, что все это мне привиделось…

...если бы не крошечный медальончик на витой цепочке, который я до сих пор продолжала неосознанно сжимать в руке.

Глава шестая

Я наряжала елку, негромко напевая себе под нос.

Сначала у меня не было никакого желания проводить этот ежегодный ритуал. В праздниках, считавшихся домашними, семейными, для меня и так таилась бездна грусти, а в последние годы я и вовсе не утруждала себя попытками делать вид, что рада им. В конце концов, праздновать мне было не с кем. Но мысль о Новом годе без елки, как случалось все эти годы, показалась мне настолько противоестественной, что на незримых весах перевесила мое плохое настроение.

Сказано – сделано. Тридцать первого декабря не нужно было идти на работу, поэтому я для начала навела чистоту в доме — что заняло у меня почти целый день, — после чего полезла под кровать за искусственной елкой, а потом на антресоли — за коробкой с игрушками.

Что ни говори, а украшение елки – своего рода искусство. Нужно аккуратно развесить игрушки на еловых лапах, постепенно обходя деревце по кругу или, как в моем случае нехватки места для такого маневра, — время от времени осторожно поворачивая елку вокруг оси (а уже висящие на ней игрушки при этом покачиваются, как серьги в ушах цыганки), чтобы распределить шары равномерно, а потом задрапировать ее мишурой и «дождиком» – так, чтобы они не затмевали, а, напротив, подчеркивали основное убранство.

В самый неподходящий момент меня снова посетила та же мысль, которую я упорно гнала от себя, а она так же упорно возвращалась. Если бы Баттон был здесь! Процесс шел бы тогда куда веселей. Жеребенок радовался бы каждой новой игрушке, извлекаемой из коробки, а я рассказывала бы ему истории из своего детства…

Я криво усмехнулась. Фантазии тоже должны быть хоть сколько-нибудь реалистичными. Так что Баттон, скорее всего, зависал бы сейчас в очередной компьютерной игре, а потом, проголодавшись в виртуальной баталии, галопом промчался бы на кухню за перекусом, по пути и взглядом не удостоив все мои старания. Да. Это куда больше на него похоже…

За те полгода, что миновали с возвращения жеребенка в Эквестрию, не прошло и дня без того, чтобы я не вспомнила о нем. Нет, пожалуй, даже не так. Прочно обосновавшись в моем сердце, из головы у меня он тоже не шел. Просто удивительно, до чего крепко я смогла привязаться к нему за считанные недели, которые он здесь провел! Я пыталась внушить себе, что так лучше для Баттона, и что одно лишь это имеет значение, игнорируя тонкий голосок где-то на задворках сознания, который ныл о том, что пора бы подумать и о себе… в конце концов, в компании с ним впервые за очень, очень долгое время я почувствовала себя… живой. Все эмоции, которые он вызывал во мне – будь то радость, или даже раздражение, или страх – были подлинными, настоящими, и лишиться их источника оказалось невыносимо, хоть и вполне закономерно.

Наверное, мое подсознание таким образом пыталось защититься от всепоглощающей тоски по Баттону, но я очень часто чувствовала присутствие жеребенка рядом с собой. Все то непродолжительное время, что мы прожили бок о бок, он терпеливо выслушивал меня, когда я жаловалась ему на свои незначительные жизненные неудачи и делила с ним же такие же мелкие житейские радости. Вот и теперь он очень отчетливо представился мне: непослушная жесткая челка, как всегда, стоит торчком, в глазах – смутная тревога: «На носу праздники, а ты грустишь. Что-то случилось?».

Я со вздохом накрыла ладонью медальон, который наколдовала мне на прощание Твайлайт из подаренной Баттоном подковки – теперь он всегда был при мне, я носила его, практически не снимая.

— Ничего, Кнопка. Все хорошо. Просто мне очень тебя не хватает.

---

Покончив с елочным марафетом, остаток вечера я, как у меня в последние годы водилось, провела с вышивкой в руках. Устав ждать полуночи, я прилегла тут же на диване, поставив будильник на одиннадцать вечера, и немного вздремнула. Праздничный вечер для меня практически не отличался от других трехсот шестидесяти четырех вечеров в году, разве только тем, что под полуночный бой часов, знаменующий собой линию перемены дат, я, предварительно чокнувшись со своим отражением в большом старинном зеркале, выпивала бокал шампанского и загадывала желание (которое, впрочем, ни разу сбылось). Но на этот раз мое новогоднее обращение к самой себе звучало следующим образом:

— С Новым годом тебя, Ниточка. И тебя с Новым годом, Баттон. Будь счастлив. Где бы ты не был. — Я помедлила и прибавила неожиданно для самой себя: — Как бы мне хотелось, чтобы мы сейчас были вместе…

C этими словами я залпом осушила бокал до дна.

Мне показалось, что последний, двенадцатый удар старинных часов вышел на диво глубоким и гулким; звук этот словно волнами разошелся по комнате, отдавшись эхом где-то внутри меня, причем волны эти казались чуть ли не видимыми глазу; отражение весело перемигивающихся лампочек гирлянды сплелось в разноцветный калейдоскоп… покачнувшись, я вытянула перед собой руки, пытаясь удержаться от падения, но они прошли сквозь стекло, не встретив никакого сопротивления. Вскрикнув больше от изумления, чем от страха, я полетела куда-то вниз, в водоворот разноцветных огней...

---

Я открыла глаза и сразу поняла, что что-то не так. Что именно не так, однако, сообразить никак не могла. Кажется, дело было в окружающей обстановке. Потолок… у меня дома определенно не было такого высокого потолка!

Я так и подскочила. Это не моя комната! Не мои стены, и стеллажи вдоль стен, и книги на полках – тоже не мои! Да что здесь происходит?

Я спрыгнула с кровати на пол. Вернее… одно слово – спрыгнула. На ногах я не устояла, а сразу же упала на четвереньки. То есть это мне показалось, что на четвереньки.

Я звонко приземлилась… на четыре копыта?

Такого не может быть… потому что не может быть никогда!

Осмотревшись, я заметила висящее на стене зеркало. Может быть, хоть взгляд на себя что-то прояснит?

Прояснил, да так, что я шарахнулась назад. В зеркале отражалась… пони. Единорожка с шоколадного цвета шерсткой и дымчато-серой гривой. Бред! Такого не может быть. А если это чья-то шутка, то жутко неудачная. Но… стрижка у единорожки была точь-в-точь как у меня. И взгляд серых глаз тоже был очень знакомым. А самое главное — на шее пони красовался мой бесценный медальон с портретом Баттона внутри.

Нравится мне это или нет, но этой пони в зеркале определенно была… я сама.

Странно… Причем, что интересно, под словом “странно” в тот момент подразумевался даже не сам тот факт, что я пони. Просто я ни за что бы не подумала, что стану единорогом. С другой стороны, спасибо хотя бы на том, что я не пегас – с детства жутко боюсь высоты.

У меня за спиной открылась дверь, и я увидела в зеркале отражение стоящей на пороге молодой пони-аликорна.

— О, вы уже пришли в себя? Мне очень жаль, если ваша самоидентификация прошла не совсем удачно, — оживленно заговорила она. – Я не ожидала, что вы так рано очнетесь. Иначе непременно помогла бы вам в первые минуты…

Подпрыгнув от неожиданности, я развернулась лицом к Элементу Магии. Да, конечно, мы уже встречались с ней раньше, но при несколько иных обстоятельствах. Раз я теперь пони и, следовательно, подданная принцесс, то должна блюсти необходимые церемонии. Я неуклюже поклонилась:

— Принцесса Твайлайт Спаркл… Прошу Вас, обращайтесь ко мне на «ты».

— Только при условии, что ты будешь звать меня просто Твайлайт. Никаких принцесс, — подмигнула аликорн, и у меня отлегло от сердца.

---

Твайлайт уверенно вела меня по коридорам своего Замка Дружбы — без провожатого я точно тут заблудилась бы. В полной тишине — только цокали по кристальному полу два полных набора копыт — принцесса объясняла мне, что обычно здесь кипит жизнь, а коридоры полны студентов Школы дружбы, но сейчас лето, и ученики разошлись по домам на каникулы… Лето? Не ослышалась ли я? Дома-то зима.

Внезапно остановившись, Твайлайт смерила меня оценивающим взглядом:

— Ну разумеется, я могла бы телепортировать нас прямо туда… Но, наверное, с тебя на сегодня пока достаточно перемещений во времени и пространстве.

— А… кстати, куда мы идем? — опомнилась я.

— Мне казалось, что здесь, в Понивилле, есть кое-кто, кого ты всем сердцем желаешь увидеть, — подмигнула принцесса. — Как и он — тебя.

И у меня слегка сжалось сердце — из-за всего, что на меня обрушилось, я чуть было не позабыла о Баттоне. Я нашла в себе силы только на то, чтобы молча кивнуть.

Видимо, желания под Новый год хоть и редко, но действительно сбываются…

Мы вышли из замка в знойное полуденное марево. И в самом деле: если у нас на дворе была зима, то тут – в самом разгаре жаркое лето. Впрочем, как подсказывала интуиция, мне нужно было уже понемногу привыкать к странностям – в ближайшее время их предстояло много…

Мы шагали по понивилльским улочкам, и меня не покидало чувство странного дежа вю – я никак не могла отделаться от мысли, что мне уже доводилось тут бывать. Впрочем, если задуматься, тоже ничего удивительного — многие из этих местечек были знакомы мне по мультфильму. Пони, которые встречались нам на пути, приветливо здоровались с нами и желали доброго дня, ненадолго задерживая на мне любопытные взгляды, но и только.

До поры до времени.

— Утречка, Твайлайт, — чирикнула попавшаяся нам навстречу розовая пони, в которой я моментально узнала Пинки Пай. — Ой, а кто это с тобой?

— Привет, Пинки, — на ходу кивнула подруге Твайлайт. — Прости, я остановилась бы с тобой поболтать, но мы очень спе…

— Ой, это же… — большие голубые глаза пони стали просто огромными, и она стала в стойку, словно охотничья собака, почуявшая дичь. Мне моментально сделалось как-то не по себе. Откуда она может меня знать?

— Это же… НОВЕНЬКАЯ! — взвизгнула кудряшка так пронзительно, что у меня зазвенело в ушах. — УХ ТЫ!!! К нам уже ВЕЧНОСТЬ никто не заглядывал! Аж ЦЕЛЫХ три дня, можешь представить себе такой УЖАС??? — Она возбужденно заскакала вокруг нас, подпрыгивая так высоко и легко (не увидела бы сама — не поверила бы), словно под каждым копытом у нее было спрятано по пружинке. — Как тебя зовут? Откуда ты? Надолго к нам? Я просто ОБЯЗАНА устроить для тебя приветственную вечеринку!

— Приветственную... вечеринку? — пробормотала я, чувствуя, как каждое слово наполняет меня просто мистическим ужасом.

— Ну да! На которую придут все-все пони города, — невозмутимо ответила Пинки, продолжая нарезать вокруг нас круги.

— Все-все? — обреченно повторила я, пока мое воображение рисовало мне апокалиптические картины планируемого мероприятия. Толпы, толпы, ТОЛПЫ пони, а в самом центре — я. Которая даже чаепитий в скромном кругу родного коллектива предпочитала избегать…

— Ну да! Все до единого! — радостно подтвердила кудряшка, совершенно не замечая, что переполняющие меня чувства далеки от радостных. — Потому что нужно же нам отпраздновать знакомство с тобой!

— Так, кажется, нам действительно пора, — буркнула Твайлайт. Ее рог засветился, а через мгновение меня подхватило и куда-то понесло. Впрочем, ощущение полета прекратилось так же внезапно, как и началось, оставив после себя сильнейшее головокружение.

— Это только временная отсрочка, — невозмутимо произнесла Твайлайт Спаркл.

— А? — ошалело выдавила я, пытаясь совладать со ставшими вдруг ватными ногами и подкатившим к горлу желудком.

— Сейчас я тебя спасла, но помни, что тебе все же придется пройти через это неизбежное зло. Всепони проходили, включая и меня, — аликорн говорила нарочито серьезно, но в ее глазах сверкала задорная искорка. — Но, возможно, то, что процент выживших после приветственной вечеринки Пинки все же довольно велик, послужит тебе некоторым утешением.

— Учту. Спасибо, — земля наконец перестала ходить у меня под ногами ходуном, и я получила возможность осмотреться. Я уже сообразила, что принцесса воспользовалась пресловутым заклинанием телепортации, а также — что у меня, похоже, индивидуальная непереносимость к данному способу передвижения. Оставалось только выяснить, куда именно мы переместились.

Мы стояли перед двухэтажным домиком — небольшим, но уютным: занавески на открытых окнах колышет легкий ветерок, повсюду цветы — на клумбах и в аккуратных ящиках, дорожки в крошечном садике посыпаны песочком. А довершал картину один очень знакомый мне жеребенок — высунув от усердия язык, он сидел на крыльце и держал в передних копытах нечто небольшое и плоское, явно поглотившее все его внимание без остатка.

— Баттон… — тихо, срывающимся голосом окликнула я. Сколько времени здесь прошло? Помнит ли он меня еще? А если даже помнит, узнает ли? – Баттон Мэш! Кнопка…

Ушки жеребенка вздрогнули, он обернулся на мой голос и пристально на меня посмотрел. Его глаза расширились, губы тронула неуверенная пока улыбка узнавания….

— Нита! – взвизгнул он и через секунду радостно закрутился вокруг меня. Потом остановился и потерся щекой о колено моей левой передней ноги – выше не достал. — Я так скучал! – выкрикнул он с детской непосредственностью. – Вот видишь, я же говорил, что ты у нас непременно погостишь!

— Помню, — улыбнулась я. – Мне так тебя не хватало, малыш…

Против моей воли из моего глаза выкатилась слезинка. Я вспомнила наше прощание и свою уверенность в том, что никогда больше его не увижу. Что бы ни было причиной моего теперешнего состояния, — главное, что он снова рядом. Я — и вдруг так отчаянно скучала по жеребенку… даже глупо было бы, не будь у меня на сердце так тепло.

— Не плачь, ну, — Баттон посмотрел на меня снизу вверх. – Все хорошо ведь!

— Хорошо, не буду. Это от счастья, — всхлипнула я. Встряхнула гривой и спросила:

— Как ты меня узнал в таком виде?

— У тебя голос не изменился ничуточки, — объяснил жеребенок. – И глаза… а еще я узнал медальон.

В этом было рациональное зерно – в первые минуты пребывания в этом мире я смогла убедить себя в том, что я – это действительно я, именно при помощи таких же аргументов.

— Нам надо как-то тебя называть, — задумчиво посмотрела на меня Твайлайт. — Нита не совсем подходит, очень уж необычное имя для пони...

— Дорогая, как ты думаешь, какое имя тебе подойдет лучше всего? – спросила присоединившаяся к нам мама Баттона – как я уже знала, ее звали Крим Харт.

У них же говорящие имена, некоторым образом связанные с особым талантом пони, а, следовательно, и с меткой, верно? Неудобно изогнув шею, я задумчиво уставилась на свой бок. Странно, усмехнулась я про себя. Кто бы мог подумать, но мое хобби – на самом деле истинное мое призвание! Кажется, я уже знаю, как меня будут звать. А что? Неплохо и даже с моим настоящим именем созвучно.

— Зовите меня Нит Стич*, — торжественно объявила я всем присутствующим.

---

Мне отвели небольшую, но очень уютную комнатушку на втором этаже очаровательного семейного коттеджика. Мы с Баттоном оказались очень близкими – буквально дверь в дверь – соседями, чему оба были несказанно рады. Жеребенок так и вовсе повадился ходить ко мне «в гости» по всяким пустякам и за тот короткий промежуток времени, что оставался до обеда, умудрился побывать у меня трижды.

В очередной раз оставшись одна, я подошла к туалетному столику и задумчиво уставилась в большое, овальной формы зеркало, висевшее на стене над ним. Раз я единорог, значит, должна уметь пользоваться единорожьей магией, ведь так? Начинать нужно с простого. Заклинание левитации — что может быть элементарнее? Насколько я помнила по мультфильму, оно подвластно всем единорогам, и для этого совершенно необязательно быть элементом Магии. Пусть-ка вот та щетка для гривы воспарит в воздухе!

Так, нужно сосредоточиться на задаче, наверное, мысленно себе ее обрисовать… или представить себе ее выполнение поэтапно? Или вообразить конечный результат? Я старалась и так, и сяк, и этак, но щетка как лежала себе на месте, так и осталась лежать, не сдвинувшись ни на йоту.

Спустя четверть часа я с досадой воззрилась на злополучную щетку так, словно во всем случившемся (а вернее, не случившемся), виновата была исключительно она. Если бы я умела воспламенять предметы взглядом, она бы моментально обратилась в пепел, но что уж там — не оставалось ничего иного, как только признать, что рог у меня исключительно для красоты.

Но тут, к счастью, меня позвали обедать. К счастью — потому, что мне нужен был повод отвлечься от этих бесплодных усилий, и еще потому, что из-за этих глупых упражнений я ужасно проголодалась.

Обед был подан в лучшем сервизе миссис Мэш. Я тупо уставилась на сервированные по всем правилам блюда. Всегда путала все эти дурацкие столовые приборы, для чего вот та вилка? А эта? И вообще, как я буду есть, если магия мне не подчиняется? Впрочем, копытокинез все же функционировал, и я, сделав, наконец, свой нелегкий выбор, со вздохом взяла вилку, чтобы приступить к салату – она словно прилипла к моему копыту или, сказать вернее, примагнитилась к нему. Никто не заметил моих душевных терзаний – утешая себя, я подумала, что в семье земных пони обойтись без единорожьей магии будет только приличнее.

Мне выделили место рядом с Баттоном, который, желая позабавить меня, вел себя просто чудовищно: чавкал, пулялся салатом в сидевшего напротив брата, используя вилку в качестве катапульты (тем самым вынуждая старшего жеребенка воспользоваться тарелкой, как щитом), пускал пузыри в стакан с соком… Я по мере сил старалась выглядеть чинно и строго, как и полагалось в подобной ситуации, но выходки малыша начали пронимать и меня. Я чувствовала, что вот-вот не выдержу и начну смеяться в голос, так что была только рада, когда мама Баттона, пригрозив ему самыми страшными карами, велела ему перестать баловаться.

Салат из всяческих овощей и трав, очень пряный и терпкий. Томатный суп. Чудеснейший хлеб, подобного которому я не пробовала ни разу в жизни – по сравнению с ним тот хлеб, который продавался у меня дома, казался выпеченным из древесной стружки (впрочем, как говаривали злые и не очень языки, так оно и было — ну, или почти так). А на десерт – превосходные маффины, которые буквально таяли во рту, — не иначе как хозяйка дома взяла на себя труд прогуляться до «Сахарного Уголка».

Встав из-за стола, я поблагодарила миссис Мэш за бесподобный обед, предложила посильную помощь в мытье посуды, получив в ответ вежливый, но твердый отказ, после чего поднялась к себе и прилегла на мягкую постель. Стоило мне на лишь на какое-то мгновение сомкнуть глаза (все-таки перемещение в другой мир, как не крути, это вам не шутки) — как я тут же обнаружила, что в дверь вестником предстоящей вечерней трапезы уже ломится Баттон.

Ужин ничем — ни блюдами, ни атмосферой — не уступал обеду. Тем не менее у меня внезапно испортилось настроение, и я безо всякого аппетита вяло ковырялась ложкой в тарелке. Первоначальная радужная душевная приподнятость ускользнула, и на освободившееся вакантное местечко просочились тягучая меланхолия. Я досадовала на себя, но поделать ничего не могла. Пока длился прием пищи, я по большей части не принимала участия в разговоре, на вопросы отвечала немного невпопад, а сразу же после окончания ужина под каким-то неуклюжим предлогом сразу же ускользнула к себе в комнату, где тут же завалилась на кровать и отвернулась к стене. Мне хотелось скрыться от всего мира...

— Нит Стич? Или мне лучше звать тебя Нита? – в комнату заглянула мама Баттона. – Можно зайти?

— Я сама уже не знаю, как меня зовут, миссис Мэш, — всхлипнула я. – Конечно, можно. Это ведь ваш дом.

— Что стряслось, малышка? – пони присела рядом с кроватью. – Ты была…. Какой-то подавленной.

— Я не знаю, кто я. Я ничего не понимаю. Мне кажется, что я с ума схожу, — почему-то мне показалось, что этой пони я могу рассказать все. И меня уже лет сто никто не называл малышкой.

Что же, если талант быть матерью и впрямь существует, то мама Баттона была истинным его воплощением, что она тут же и подтвердила.

— Ты – это ты, — Крим Харт подняла копыто и погладила меня по голове. – В каком бы обличии ты ни находилась. Так что тебе не нужно кого-то из себя изображать, просто будь самой собой — это у тебя получится лучше всего. И я, конечно, не знаю, каково это – надолго застрять в чужом мире, но все дело в том, в какой компании ты здесь застряла. Например, я знаю кое-кого, кто может тебя развеселить.

Дверь с грохотом распахнулась, и в комнату влетел Баттон. Затормозив перед моей кроватью, он от переизбытка энергии запрыгал на месте, как мяч.

— У меня! Новая! Видеоигра! Пойдем! Поиграем! – выкрикивал он при каждом прыжке.

— Ну, оставлю вас одних, — пропела мама Баттона, поднимаясь и покидая помещение.

Я снова уронила голову на подушку.

— Ты не хочешь поиграть? – произнесено было это таким тоном, словно малыш не может взять в толк, как такое вообще возможно.

— Кажется, я поняла, как ты чувствовал себя, попав в мой мир, — мрачно ответила я, переворачиваясь на спину и глядя в потолок. – Ужасно, должно быть.

— Вовсе нет! – с жаром отреагировал этот бывалый путешественник между мирами. – Сначала было страшновато, но потом…

— Хотя ты же не стал мальчишкой, а остался тем, кем был, — продолжала размышлять я.

— А что такого в том, что ты сейчас пони? – склонил он голову набок.

— Ничего… если не брать в расчет того, что я – человек! Уууу, голова кругом… – пробубнила я. – Я хожу на четырех ногах, у меня грива, хвост и рог… совершенно бесполезный, я даже ложку не могу левитировать.

— Я никак не мог взять в толк, как вы умудряетесь все время ходить на двух ногах, — признался Баттон. – Это же дико неудобно! А ложка… ну, наверное, это действительно очень круто – уметь колдовать, но делать все ртом и копытами намного удобнее, — победно закончил он.

Слушая его непринужденную болтовню, я почувствовала, что тугой клубок в груди постепенно начинает распутываться. В конце концов, случилось невероятное, сбылась моя невысказанная мечта – снова увидеться с моим маленьким другом. И если такова была цена за ее исполнение – что ж, так тому и быть!

— Ну ладно, — я бодро вскочила с кровати и направилась к двери. – Давай, показывай, что у тебя там за игра!

Баттон радостно взвизгнул и пулей вылетел в дверь, едва не сбив меня с ног.

---

*От англ. Neat Stitch, “Аккуратный Стежок”

Приношу глубочайшие и искренние извинения тем, кто ждет продолжения — работа над продолжением шла дольше, чем ожидал сам автор. Первоначально я хотела выложить главу шестую под Новый год, это как раз соответствовало бы описываемым в ней событиям — по крайней мере ее первой, "земной" части. Однако пятая глава была еще не совсем готова (а выкладывать шестую главу без пятой было бы по крайней мере странно), более того, по объему эти две главы в итоге оказались гораздо больше, чем планировалось изначально, поэтому я решила не гнать лошадей и просто отдохнуть в законные праздники. После праздников навалилась работа, и снова вернуться к творчеству удалось далеко не сразу. Зато потом за несколько часов само по себе, легко и просто, написалось то, что я безуспешно вымучивала несколько месяцев.

Ну и... получается, что свою задумку я все же частично выполнила. Еще раз всех с Новым годом! Китайским =)

Глава седьмая

Каждый новый день начинался примерно одинаково: я с некоторой опаской открывала глаза, но, увидев над собой знакомый деревянный потолок (это означало: “Ура,я все еще в Эквестрии!”), радостно вскакивала с постели. Наскоро пригладив короткую гриву щеткой (телекинез все так же отказывался мне повиноваться, я, признаться, уже к этому привыкла и больше не предпринимала попыток его освоить, а управляться со щеткой прекрасно выучилась и без его помощи), я бодрой рысцой спускалась по лестнице на первый этаж и для начала направлялась в ванную, где чистила зубы и умывалась. Покончив с водными процедурами, я перемещалась на кухню, вежливо здоровалась с уже вовсю суетившейся у плиты Крим Харт, которая приветствовала меня ласковым “Доброе утро, солнышко, как спалось?”, и занимала ставшее уже привычным место за столом. Вскоре подтягивались и остальные члены небольшого семейства; еще не до конца проснувшись, я уже в который раз благодушно наблюдала повторяющуюся изо дня в день и ставшую уже привычной сцену: Баттон придумывает все новые и новые уловки, чтобы увильнуть от чистки зубов и сесть завтракать с немытыми копытами, а мама раз за разом его изобличает.

Но был и еще один непременный пункт — букетик.

Сначала я думала, что таким образом Крим Харт пытается создать уют в моей комнате. Однако с течением времени я начала в этом сомневаться. По-видимому, тот, кто эти букеты собирал, не особенно хорошо разбирался в ботанике и флористике: например, запросто мог разбавить пучок ромашки веточками полыни или сунуть в него устрашающего вида чертополох (очевидно, перепутав с отдаленно похожим на него васильком). К тому же эти гербарии непредсказуемо появлялись в самых неожиданных местах: сегодня букет стоял в вазочке на туалетном столике (где, признаться, ему было самое место), на следующий день — лежал на подоконнике, перевитый вместо ленты широкой травинкой (точно так же в детстве собирала букеты и я). Ну а в этот раз обнаружился прямо у порога моей комнаты. Говоря откровенно, открыв дверь, я чуть на него не наступила. На сей раз терпение мое лопнуло; закатив глаза, я отправилась на поиски предполагаемого виновника.

В ответ на мой вопрос Баттон только выпучил глаза.

— Всякие цветочки только девчонкам дарят! — возмутился он столь праведно, что я, про себя умирая от смеха (вот, за мной уже и права называться девчонкой не признают!), прекратила допрос.

Словом, начинались эквестрийские деньки примерно одинаково, и в таком размеренном течении дел была своя прелесть, нечто постоянное и незыблемое, вроде устоявшейся со временем традиции. А вот как они продолжались и чем в итоге заканчивались — угадать было невозможно.

На сей раз приключения начались со стука в калитку, раздавшегося где-то после обеда. Поскольку я в этот момент находилась поблизости — с превеликим удовольствием возилась с растениями в маленьком палисадничке — то открывать пришлось тоже мне.

За калиткой обнаружились три кобылки — по виду примерно ровесницы Баттона. Увидев незнакомую пони, малышки растерялись было, но очень быстро взяли себя в копытца.

— Здравствуйте, а Баттон дома? — нежным голоском пропела одна из них, белая с двухцветной гривой, напоминающей своим видом изысканный зефир.

— Мы тут задумали кой-чё... — начала было вторая, желтая с красной гривой и глазами цвета концентрированного яблочного сока.

— Кхе-кхе, — громко, заглушая слова желтой, прокашлялась оранжевая с стоящей торчком, как у панка, фиолетовой гривой, и предупреждающе подтолкнула подругу копытом. — Мы хотели позвать Баттона с нами погулять.

И вся троица лучезарно улыбнулась мне, растянув уголки губ до ушей. Сама невинность во плоти — только нимбов поверх голов не хватало. Я усмехнулась про себя — моментально узнала знаменитых меткоискателей, и своим показным простодушием им нисколько не удалось меня обмануть.

— Сейчас я его найду, — пообещала я и, оставив троицу с любопытством озираться по сторонам, деловито процокала по садовой дорожке в дом.

— Баттон, можно тебя на минутку? — я заглянула в комнату жеребенка. Тот сидел в углу, уткнув нос в игровую приставку в хорошо мне знакомом блаженно-сосредоточенном состоянии — он пребывал в нем всякий раз, стоило ему взять в копыта любимую вещь.

— Мм-хм, — неопределенно протянул тот, рассеянно пожав плечами. И вопросительно добавил: — Ммм?

— Тебя хочет видеть троица меткоискателей, — терпеливо продолжила я. Баттон, разумеется, нисколько не удивившийся тому, что кобылки мне знакомы, со вздохом отложил приставку в сторону и направился со мной в садик.

— Только не сдавай меня! — прошипел он мне перед тем, как выйти из дома. И уже громко, для всех присутствующих, провозгласил:

— Привет, девчонки! Знакомься, это Свити Белль, Эппл Блум и Скуталу, — обратился он персонально ко мне. — Мы с ними в одной школе учимся. А это — Ани… то есть Нит Стич, мой очень хороший друг. И друг нашей семьи. Помните, меня некоторое время не было в Понивилле? Так вот, я у нее гостил, — пояснил он для меткоискателей.

— Очень приятно познакомиться, девочки, — я поняла, что мне нельзя показывать того, что я уже знаю этих кобылок. В противном случае получится, что это Баттон мне о них рассказал. А какой мальчишка в таком признается? Я не хотела ставить малыша в неловкое положение.

— Нам тоже, — ответила Свити Белль своим певучим голоском. – А где вы живете? Баттон мне так и не сказал, где был так долго.

— В большом городе, — какие у них там есть города? – В… эээ… Балтимэйре. Но мне куда больше нравится ваш Понивилль, — добавила я поспешно, пока Свити не начала задавать вопросы и тем самым не загнала меня в тупик. – У вас тут так тихо и спокойно… никакой суеты…

— Мы пойдем поиграем, можно? – вмешался Баттон.

— Конечно, можно. Резвитесь, молодежь, — разрешила я, чувствуя, тем не менее, что на душе заскребли кошки. Баттон – еще совсем ребенок, а у ребенка должны быть друзья, это нормально. Но, судя по тому, как вели себя друг с другом Свити и Баттон, в дальнейшем они могли стать чем-то большим, чем просто друзья… А может, все дело в том, что он так легко может променять мое общество на общество кого-либо еще?

Возможно, именно так чувствует себя мать, когда осознает, что ее ребенок уже вырос?

Я отвернулась и уставилась в сторону, чтобы жеребята не заметили на моем лице и тени этих мыслей, и не знаю, каким чутьем Баттон понял, что что-то не так, но внезапно он покинул метконосцев и вернулся ко мне.

— Я пойду играть, а тебя бросаю… Ты не обидишься? – он потерся мордочкой о мою, для этого ему пришлось встать на задние ноги. – Мне это важно. Я тебя очень люблю.

— Ну, раз так, то не обижаюсь, — ответила я, куснув его за ухо. На душе хоть немного, но полегчало. — Иди, Свити Белль тебя ждет.

Баттон метнул в меня взгляд, призванный испепелить адресата на месте, полюбовался на мой высунутый в ответ язык и, развернувшись, потрусил вниз по дороге. До меня донесся отзвук веселого разговора и дружного четырехголосного смеха. Я обратила внимание на то, что жеребенок старался держаться бок о бок со Свити Белль, а значит, скорее всего, я не так уж далеко ушла от истины в своих предположениях...

Я немного постояла, глядя веселой компании вослед, потом тихо закрыла калитку. Хватит с меня, пожалуй, на сегодня садоводства. Пожалуй, лучше подремлю немного тут, в саду, на послеполуденном солнышке...

---

Видимо, я и вправду задремала, и разбудил меня настойчивый шепот.

— Нита… Нита!

К этому времени практически все, включая Крим Харт, обращались ко мне как к Нит Стич, да что там — даже я сама уже начинала срастаться с новым именем, и только Баттон упорно продолжал звать меня так, как привык раньше. Я открыла глаза – уже вечерело, солнце садилось за дома. Вернее, садилось не само, а принцесса Селестия опускала его, поправила я себя… И перевела взгляд на Баттона, который переминался с ноги на ногу рядом со мной.

— Можно тебя на минутку? – он выглядел подозрительно притихшим, и это сильно меня встревожило.

— Что стряслось? – вскрикнула я шепотом, вскакивая на ноги.

— Ты не пугайся только. Короче… вот, — он повернулся ко мне боком.

— О Пресветлые Сестры… — только и смогла вымолвить я. – Где тебя носило?

— В амбаре у Эппл Блум… там доски были. С гвоздями.

На крупе жеребенка красовался длинный узкий порез. Шерсть вокруг него набухала кровью, а сам Баттон кусал губы, чтобы не зареветь.

— А маме ты говорил? – спросила я, сама осознавая абсурдность своего вопроса. Безо всяких сомнений, будь мать Баттона в курсе, он не стоял бы сейчас передо мной с раной на боку.

— Не, — отрывисто бросил он. – Не хочу ей говорить…

— Все равно узнает, — хладнокровно произнесла я.

— Узнает. Потом. Помоги мне как-нибудь!

— Тебе срочно к врачу надо, — я помолчала, глядя, как жеребенок пытается дотянуться до раны, чтобы зализать ее.

— Не надо! – вскинулся Баттон. – Само пройдет!

— Нет, такое не пройдет. Рану придется зашить. – Констатировала я безжалостно: порез был глубокий, с ровными краями. Подобные травмы заживают очень долго.

— Так зашей ты! – вскинул голову жеребенок, в его глазах сверкала решимость. – У тебя же иголка с ниткой на кьютимарке!

Ну да, логично. Настолько, что дальше некуда. Подобное доверие тронуло меня, но… при одной только мысли о том, что мне придется проткнуть его шкурку иглой, да еще и не один раз, мне стало нехорошо.

— Ты ведь мне веришь? – я опустила голову так, чтобы наши глаза оказались на одном уровне. Он кивнул.

— Ну, а раз так, то давай сделаем то, что я предложила. Где у вас тут больница?

---

— Быстрее! Жеребенку срочно нужна помощь! Очень сильный порез, — выпалила я прямо в лицо пони-медсестре, сидевшей в регистратуре. Насколько я помнила из мультика, пони звали сестра Рэдхарт, и она представляла собой полную мою противоположность – то есть излучала преступное, на мой взгляд, спокойствие.

— Пожалуйста, назовите его данные, — невозмутимо произнесла пони-регистраторша. — Полное имя, возраст…

— Данные… нам врач нужен. Срочно!

Сестра Рэдхарт вопросительно вскинула бровь, но явно даже не подумала о том, чтобы двинуться с места. Раздраженно подумав, что бюрократия уже добралась и до Эквестрии, я выпалила:

– А, впрочем, ладно, записывайте. Баттон Мэш, восемь… то есть уже девять лет, и… что там еще нужно? – я затанцевала на месте всеми четырьмя копытами и внезапно поняла, что веду себя точь-в-точь заполошная мать-наседка.

— Ваше имя. Кем вы приходитесь пациенту? – медсестра подняла голову от листочка, в который заносила предоставленную мной информацию.

— Имя… ээээ… – до сих пор не привыкла к нему! И вообще, при чем тут я? – Нит Стич. А прихожусь я…

– Она мой лучший друг, – вклинился Баттон, прижавшийся к моей ноге.

— Н-ну… друг семьи будет вернее, да, все так, — кивнула я.

— Первый кабинет. Доктор там, – бросила пони.

— Спасибо! – я зубами цапнула заполненный талон и устремилась в указанном направлении, подталкивая Баттона, который внезапно заартачился и передвигался теперь со скоростью улитки.

Мы в нерешительности остановились перед белой дверью.

— Ну?... – спросила я.

— Один я туда не пойдуууу…. – глаза Баттона подозрительно замерцали, а голос надломился. Вот-вот грозила начаться очередная истерика.

— Ладно. Не плачь только. Не брошу я тебя, — я чуть-чуть подтолкнула его в плечо. – И в мыслях такого не было.

И я, подняв переднее копыто, решительно постучала в дверь.

---

У меня слезы на глаза навернулись, когда я увидела малыша распростертым на врачебном столе. Я приложила все усилия, чтобы Баттон этого не заметил – ему и так пришлось несладко. Впрочем, в кабинете врача мы пробыли недолго, минут пятнадцать. Доктор оказался настоящим профессионалом, работал быстро и четко. Раз – и рана промыта. Два – и медик уже приступил к основной части работы. Я тревожно поглядывала на врача — пожилого седогривого единорога, который лихо орудовал иглой и ниткой. Баттон почти сразу начал всхлипывать, а потом принялся слегка подвывать. Стоиком он и так никогда не был, а тут еще и это… Я встала, загораживая Баттону обзор на его бок, и гладила его гриву, шепча ему на ухо успокаивающие глупости. Видимо, это подействовало. Во всяком случае, он теперь он только тихо поскуливал и вздрагивал всей шкуркой.

— Молодец, умница, Баттон, — бормотала я. – Сейчас все закончится, мы пойдем в «Сахарный уголок» и купим тебе там столько маффинов, сколько в тебя влезет…

Наконец врач громко возвестил:

— Готово! Больше не бегай, где не положено… Если рана будет плохо заживать, промывайте ее отваром вот этих трав, — он сунул мне мешочек с сушеными листьями. – Недели через две придете снять швы. И не смей чесать рану, а то у тебя будет шрам там, где положено быть кьютимарке, — напоследок обратился он к Баттону лично.

— Сердечное вам спасибо, — произнесла я, слегка поклонившись. – Так быстро и так аккуратно… Баттон, скажи доктору «Спасибо» и пойдем. Или тебе тут понравилось?

Баттон моментально «ожил», вскочил на ноги, спрыгнул со стола и крикнул:

— Нет! Спасибо! – И тут же, безо всякого перехода – уже мне: – А можно еще молочный коктейль? Шоколадный. Ну пожалуйста!

Я не выдержала и расхохоталась во все горло. Видимо, дало о себе знать пережитое напряжение. Секунду помедлив, ко мне присоединился и врач.

---

Следующая пара дней прошла спокойно — даже подозрительно спокойно. Баттон, как видно, приходил в себя после испытанных волнений и заодно позволил перевести дух и мне. А потом прекрасным субботним днем (Крим Харт отправилась посудачить с соседками, а Гибсон смылся куда-то в компании друзей, так что, кроме меня и младшего жеребенка, дома как раз никого не было) я увидела его в компании с материнским зонтиком, балансирующего на крыше дома на манер канатоходцев.

В голове промелькнул дурацкий каламбур – конек на коньке – а потом, опомнившись, я крикнула:

— Баттон! Ты зачем туда залез? Да еще с зонтиком! Ох, и надерет тебе мама уши...

— А ее нет дома! — тут же ответствовали сверху. Ну еще бы. — Ааа… эээ… а это мы с меткоискателями хотели проверить, получатся ли из них парашютисты, но в конце концов решили, что на стропилах амбара для этого недостаточно высоко, — это прозвучало уже не так бойко и, как мне показалось, не вполне искренне.

Да, конечно, Меткоискатели прославились на весь Понивилль, примеряя на себя все возможные и невозможные профессии. Подобное упорство и преданность делу не могли не вызывать некоторого уважения, но девять из десяти их экспериментов неизбежно оказывались небезопасны для жизни. Как, например, сейчас.

В тот момент я даже и не подумала, при чем здесь Баттон, если эксперимент ставят меткоискатели, — его поиски метки вроде бы никогда особо не интересовали. А также о том, что подобное обычно проворачивают тихо, втайне от взрослых — а то поймают и всыплют хорошенько, чтобы впредь неповадно было, — а он даже и не пытался спрятаться от меня.

Но обо всем этом я задумалась уже после — тем более что именно в этот момент жеребенок как будто бы оступился и заскользил вниз по скату крыши — ме-е-едленно и неотвратимо, как в кошмарном сне.

В глазах Баттона впервые за все это время промелькнул испуг, словно он только сейчас понял, в какое опасное дело ввязался. Жеребенок выронил зонт и отчаянно заскреб копытами по кровле, хотя ясно было, что тем самым он только оттягивает неизбежное  — довольно крутой скат напоминал ледяную горку, по которой он и поехал вниз хвостом вперед.

Моим первым порывом было сорваться с места и, очутившись на предполагаемом месте падения жеребенка, подставить ему собственную спину, но…

Мне даже сейчас было ясно, что я не успеваю до него добежать!

Со мной произошло нечто странное. Тело словно сковало неподвижностью от ужаса. Зато разум вдруг заработал ясно и четко.

Во мне поднималась какая-то непонятная, незнакомая мне сила. Так, если бы я была человеком, я попробовала бы в один прыжок преодолеть это расстояние и протянула бы руки, чтобы поймать… протянула бы… протянула бы…

У меня сейчас есть только четыре копыта. И рог. Рог!

Мой отчаянный порыв, мой страх за Баттона и желание во что бы то ни стало спасти его, горячей волной захлестнувшие все мое существо, внезапно сконцентрировались в одной точке посередине лба. Я отчаянно зажмурилась, напрягая все силы… из рога, по-видимому, посыпались искры, они опалили шерстку на лбу…

— Получилось! – вопль Баттона заставил меня открыть глаза. Жеребенок парил в пустоте, захваченный облаком магической ауры серебристого, почти прозрачного цвета. Я резко мотнула головой, словно за веревку потянула, и опустила его на твердую землю.

И только тогда позволила себе рухнуть на траву. Рог непривычно жгло, голова раскалывалась, ноги дрожали, а сердце стучало так, словно я только что пробежала стометровку.

Баттон рысцой подбежал ко мне и потерся мордочкой о мою.

— Ты в порядке? Я же говорил, ты сможешь! Я верил! Я так и знал, что это поможет…

И осекся, осознав, что сболтнул лишнее.

— Ты… — во рту у меня пересохло, язык ворочался с трудом, я не говорила, а хрипела, и, боюсь, прозвучало это далеко не так внушительно, как задумывалось. – Ты хочешь сказать, что сделал это специально?

Видимо, что-то этакое в моем голосе все-таки было. Ушки Баттона опустились, он затанцевал на месте, косясь по сторонам с самым лживым видом. Кажется, думал, не пора ли уносить отсюда копыта.

— А ну, стоять! – Я приподняла голову и еще раз мысленно попробовала ухватиться за него. Удалось. – Ну-ка повтори…

— Н-но… я же как лучше хотел! – взвизгнул шкодник.

— Как лучше… ты ноги себе переломать мог. Или, что еще хуже, шею свернуть. О-о-о-о, за что мне это наказание… — я снова бессильно уронила голову на землю.

— Так ведь этого не случилось же! – он смотрел на меня с наивным непониманием во взгляде. – А ты теперь магией владеешь. Принцесса Твайлайт была права, когда сказала, что от сильного испуга...

— Твайлайт? Только не говори мне, что это она тебе дала такой совет! В жизни не поверю.

— Н-ну… не совсем мне… Она Свити и остальным меткоискателям уроки дает. Иногда. Вот Свити как-то раз и поинтересовалась у Твайлайт, что делать, если у пони никак-никак не пробуждается магия. Принцесса рассказала ей о пони, которая никак не могла освоить те-ле-ки-нез, — по слогам произнес Баттон сложное слово, — до тех пор, пока не оказалась в смертельной опасности.

— Все. Хватит. Я точно расскажу обо всех этих выходках твоей матери, — устало выдохнула я.

— Твое молчание будет лучшей мне благодарностью, — пафосно выдал жеребенок.

— Что? — мне показалось, что я ослышалась. — Я из-за тебя чуть не заработала инфаркт, и я же тебе за это еще и спасибо должна сказать?

— Но магию-то ты освоила, — ответил Баттон. Крыть мне было нечем.

Тем более что потренироваться в телекинезе мне пришлось практически сразу же — до прихода Крим Харт надо было еще достать с крыши намертво застрявший там зонт.

Глава восьмая

— И думать забудьте! – чтобы эта милейшая пони наконец-то соизволила прислушаться к моим словам, мне даже пришлось повысить голос. – Я никогда в жизни не сидела ни у кого на шее и не собираюсь делать этого впредь!

— Но, солнышко, ты же наша гостья! И потом…

Усилием воли я остановила на полпути копыто, которое так и тянулось к лицу за очередным фейсхуфом. Разговор этот повторялся далеко не впервые, но все, чего мне удавалось добиться вечером, аннулировалось с приходом утра. Снова начинались уговоры повременить, отдохнуть, насладиться местной неторопливой размеренной жизнью… и за всем этим почти осязаемой тенью маячила, как мне казалось, одна-единственная истинная причина их желания во что бы то ни стало устроить мне курорт: родственники Баттона чувствовали себя передо мной обязанными за то, что я приютила жеребенка у себя дома. Причем было совершенно бесполезно доказывать, что пребывание у меня малыша было в радость мне самой. Семья земнопони вознамерилась во что бы то ни стало причинить мне добро и нанести пользу – даже против моей воли!

Мне же было прекрасно известно, что мир разноцветных пони во многом похож на наш, и одним из главных сходств был вечный закон: кто не работает – тот не ест. Пусть мама Баттона и утверждала, что я ем как птичка и что мое содержание никак не отражается на семейном бюджете, обмануть меня ей не удалось. Что ни говори, а еще один рот никак не может не быть лишней обузой для семьи, в которой двое жеребят, мать-домохозяйка и отец, который тянет трудовую лямку в гордом одиночестве.

Первым делом я потратила некоторое время на изучение местного рынка труда.

В «Сахарном Уголке» одна Пинки Пай с успехом заменяет целый полк поварят, да и десерты никогда мне не удавались…. Отнять, пусть и временно, у Спайка его должность Помощника Номер Один, которой он так гордился, было немыслимо. Магазин «Софы и перья», положа копыто на сердце, даже в свои лучшие дни не мог похвастаться бойкой торговлей, так что одного продавца хватало там за глаза. Чтобы торговать на рынке овощами и фруктами, надо для начала хоть что-то вырастить, на что, несомненно, требовалось время, а приносить пользу мне хотелось уже сейчас. Вариант с трудоустройством в погодную команду Рэйнбоу Дэш отпадал сам по себе – по понятным причинам: погодной магией я не владела ни в каком виде. Можно было, конечно, наняться батрачить на ферму «Сладкое Яблоко», но, во-первых, насколько я могла судить, лето было в самом разгаре, следовательно, Эпплджек вряд ли требовались сейчас лишние копыта. То ли дело, когда придет пора снимать урожай! Кроме того, хоть я никогда не чуралась физического труда, пахать землю или околачивать яблони было для меня чересчур – уж что-что, а трезво оценивать свои силы я умела всегда. Был еще, конечно, салон спа – но там царили его бессменные хозяйки Алоэ и Лотос, которые пустили бы меня в святая святых только в качестве очередной клиентки. И все же дело было не таким уж безнадежным, как могло показаться на первый взгляд. Оставался еще один вариант. И почему только он не пришел мне в голову сразу?

— Я уже обдумала все варианты и вынесла решение, — торжественно провозгласила я.

— Где же ты собираешься работать, золотце? – рассеянно поинтересовалась Крим Харт, помешивая в кастрюле что-то булькающее и источающее густой, пряный аромат.

— Я планирую попытать удачи в бутике «Карусель»! – торжественно провозгласила я. – Я могу, скажем, заниматься отделкой и украшением готовых платьев. У себя дома мне уже доводилось делать нечто подобное. Я, например, расшила бисером лиф своего летнего сарафана. С тех пор каждое лето хоть кто-нибудь да поинтересуется, где это мне удалось купить такую необычную вещь.

— А что, — внезапно заинтересовалась Крим Харт. – Это вполне может сработать. Но ты уверена, что сможешь при помощи своей магии управляться с иголкой и ниткой?

— Вполне, — решительно кивнула я. Всю эту неделю я тайком упражнялась в манипулировании различными предметами при помощи с таким трудом полученной магии и добилась, на мой взгляд, весьма впечатляющих результатов. Начав со, скажем, перелистывания страниц книги, я постепенно перешла к куда более мелким объектам, таким как, например, пуговицы, и, потратив вечер на то, чтобы научиться силой телекинеза вдевать нитку в иголку, на пробу расшила витиеватыми узорами ненужный кусочек ткани. Вся хитрость оказалась в том, что мне приходилось не отдавать приказ отсутствующим у меня на данный момент рукам, а мысленно во всех деталях рисовать необходимое движение, переводя свое намерение в магический импульс. Наверное, это в чем-то похоже на оставшиеся там, в моем неволшебном мире, современные научные разработки, позволяющие людям с инвалидностью управлять протезами при помощи хитроумных технологий, которые преобразуют в действие сигналы, подаваемые мозгом. Во всяком случае, я как раз чувствовала себя так, словно заново учусь ходить и обслуживать себя.

Не стану утомлять лишними подробностями, но, когда я пришла к ней наниматься, Рэрити охотно приняла меня на должность своего помощника со словами, что как раз сейчас она готовит к показу очередную коллекцию и лишние руки… то есть копыта и рог придутся как нельзя более кстати. Правда, задания, выполнить которые для начала поручила мне Элемент Щедрости, не отличались особой сложностью и важностью, но я была этому даже рада: как-никак, сама еще сомневалась в недавно обретенной магии и, чего греха таить, опасалась браться за совсем уж ответственную работу. Оставшиеся до показа дни стремительно пролетали в упорном труде — трудилась, разумеется, в основном Рэрити, я же бегала по ее поручениям, проводила ревизию имеющихся в наличии тканей и фурнитуры и готовила для новой начальницы кофе и бутерброды — в запале, а тем более перед зловещим лицом маячившего на горизонте дедлайна швея, как и все творческие личности, то и дело забывала о том, что нужно перекусить. Впрочем, все это было мне не в тягость — я с радостью окунулась в новую работу, а мысль о том, что отныне я не сижу на шее у мамы Баттона, а сама зарабатываю себе на кусок хлеба, только подогревала мой трудовой энтузиазм. Если кто-то и был недоволен сложившимися обстоятельствами, так это Баттон — с тех пор, как я устроилась на работу, мы и правда стали проводить вместе меньше времени, но я утешала себя и его тем, что небольшая разлука пойдет нашей дружбе только на пользу.

День накануне показа выдался настолько изматывающим и напряженным, что мы засиделись в мастерской допоздна, и Рэрити предложила мне заночевать там же, в бутике "Карусель" — вставать нужно было с первыми лучами солнца. Предугадав подобный поворот событий, я заранее предупредила Крим Харт, чтобы та не ждала меня к ужину и не волновалась по поводу моего исчезновения. Но когда на следующий вечер я, до крайности уставшая, но удовлетворенная благополучно состоявшимся мероприятием, на едва сгибающихся после целого дня беготни ногах наконец-то доползла до ставшего уже родным домика, меня там ждал неприятный сюрприз.

Свет в окнах не горел, хотя уже смеркалось, а внутри, по всей видимости, никого не было. Подергав входную дверь, я убедилась в том, что она заперта, ключа же у меня не было — я как-то не задумывалась о том, что он может мне понадобиться, ибо в доме постоянно кто-то да находился. И только тут я увидела записку, криво пришпиленную к двери при помощи канцелярской кнопки. Неровными, явно впопыхах написанными буквами записка гласила: "Мы в больнице".

Заледеневшее сердце моментально провалилось куда-то в копыта. Я сразу поняла, что с Баттоном случилось что-то скверное. Тут же припомнился недавний инцидент в амбаре Эпплов. "Неужели всех предпринятых мер оказалось недостаточно, и все-таки началось заражение крови?" — стучало у меня в висках, пока я на всей возможной в моем состоянии скорости уже знакомой дорогой неслась в больницу.

---

Я, Крим Харт и Гибсон в мрачном молчании сидели под дверью палаты.

— Я должна вам кое в чем признаться… Баттон просил меня ничего вам не говорить, но вдруг это имеет отношение к его болезни… — и я наскоро пересказала Крим Харт то, что, как выяснилось, все эти дни подспудно меня мучило. К моему великому удивлению, та слабо улыбнулась.

— О, я знала об этом. Или, вернее сказать, догадывалась. — В ответ на мой удивленный взгляд Крим Харт поспешила пояснить: — Вы оба настолько старались вести себя так, словно ничего не произошло, что, пожалуй, несколько в этом переусердствовали. И потом, я же мать Баттона, я просто обязана знать, что происходит с моим сыном. Нет-нет, не вини себя, тот случай ни при чем, рана прекрасно заживает. Ты поступила совершенно правильно, к тому же уж кому-кому, а мне-то замечательно известно, как сложно заставить Баттона обратиться к врачу. — Она снова погрустнела.

— А, собственно… что с ним сейчас? – шепотом спросила я у земнопони.

— Врачи пока не могут сказать ничего внятного, к сожалению, — так же шепотом ответила та, пряча от меня глаза. – Ступай к нему. Я уверена, тебе он будет рад.

На непослушных ногах я прошагала в палату и села рядом с кроватью Баттона. Жеребенок лежал с закрытыми глазами, густая челка намокла от пота и прилипла ко лбу, грудь тяжело вздымалась.

— Кнопка… эй, Кнопка! Ты меня слышишь? Я здесь, — тихо позвала я.

— Нита, — шепнул он, приоткрывая мутные глаза.

— Да, это я, — я сглотнула, прикоснулась к его лбу. Лоб был обжигающе горячим. – Как ты? Хотя о чем это я… Очень тяжело, малыш, я знаю…

— Если я… короче, мой ДжойБой я оставляю тебе… — Баттон хрипло, надсадно закашлялся.

— Ты что несешь? – опешила я. – Баттон, ты же сильный. Ты скоро выздоровеешь. Так что ДжойБой тебе еще пригодится, — я улыбнулась сквозь слезы. – Хочешь пить? – спросила я, заметив, как он судорожно проводит по губам сухим, как наждак, языком.

— Ага…

Я магией подхватила с прикроватной тумбочки стакан с водой, поднесла к его губам.

— Спасибо, — утолив жажду, Баттон снова прикрыл глаза.

— Устал? – участливо спросила я — должно быть, даже такой кратковременный визит утомил малыша.

— Да, немного… Только… не уходи, пожалуйста, посиди… со мной… мне… страшно… — копытце вслепую скользнуло по одеялу, очевидно, в поисках меня. Я протянула свое.

— Конечно, посижу. Отдыхай. Не бойся ничего. Я буду рядом.

Он едва заметно кивнул и со вздохом повернулся на бок.

— Он заснул, — сообщила я матери Баттона, бесшумно покинув палату спустя некоторое время. – Неужели ни у кого нет даже малейшего предположения о том, чем он может быть болен?

— Увы, — вздохнула бежевая земнопони, ее голубые глаза потемнели от горя. – Все врачи только копытами разводят, в то время как… как мой сын…

— Так. – Я решительно встала. – Теперь разговаривать с врачом буду я. Где его кабинет?

---

— Уверяю вас, дамы, мы и так делаем все, что можем, — главврач, пожилой земнопони с некогда черной, а сейчас пепельной из-за сверкающих в ней седых волосков гривой, устало снял очки, положил их на стол. – За все годы моей практики я не встречал ничего подобного. У малыша жар, который никак не удается сбить. Остается лишь молиться Сестрам. И надеяться на лучшее.

— Ну ничего себе! – я просто кипела от злости. – И что, у вас нет совсем никаких идей?

— Без эмоций, пожалуйста, — строго попросил врач.

— Извините, — смутилась я. – Но как же…

— Я не сказал, что у меня нет догадок. Я сказал всего лишь, что ни разу не сталкивался с подобным. От отчаяния я взял почитать «Легенды Эквестрии», — копыто врача легло на толстый потрепанный фолиант. – Так вот, здесь сказано о чудесном растении, которое исцеляет любые болезни, именуют его Луноцветом.

— Где оно растет? – нетерпеливо перебила я.

— Это самое интересное, — промолвил врач. – Растет оно в Вечнодиком лесу, что само по себе невесело. Но, кроме всего прочего, оно зацветает лишь в полнолуние и открывается лишь тем, чьи помыслы чисты…

— Та-ак… когда у нас ближайшее полнолуние? – я сощурилась, рассматривая висевший на противоположной стене календарь. – О… оно сегодня? Так чего зря время терять?

— Детка, ты же не собираешься… — начала мама Баттона.

— Собираюсь, миссис Мэш, — решительно заявила я. – Надеюсь, мои помыслы достаточно чисты.

— Но там же столько опасностей! – принялась пылко возражать земнопони. – Древесные волки… мантикоры… даже василиски, говорят, попадаются…

— Ох и не повезет им, если они мне попадутся! Послушайте, миссис Мэш, я не могу просто сидеть здесь и ждать у моря погоды, пока Баттон… Он мой друг, я не могу позволить, чтобы с ним что-то случилось.

— Стоп, стоп, леди! Вы, должно быть, не совсем верно меня поняли, — замахал на меня копытами главврач. – Я же сказал, что это легенда! То есть никто не может сказать совершенно точно, существует ли такое растение в природе. А если и существует, обладает ли оно всеми теми свойствами, которые ему приписывают…

— Ну так это хороший повод проверить, не правда ли? Тем более что другого способа помочь Баттону нет…

— Ни за что! Нита… то есть Нит Стич! Как будто мне мало того, что Баттон… в общем, не создавай мне лишних проблем, хорошо? – Крим Харт так умоляюще смотрела на меня, что я была вынуждена буркнуть:

— Не буду…

«И ведь, если хорошо подумать, я ей даже не соврала!» — невесело усмехнулась я на полпути к своей вечносвободной цели. Потому что что бы ни случилось со мной там – это уже мои личные проблемы. А свои личные проблемы я, как взрослая девочка… то есть пони… привыкла решать самостоятельно. Выскользнуть из дома незамеченной под покровом темноты не составило труда – мама Баттона осталась в больнице, дежурить у постели сына, отец, как это часто бывало, снова находился в одной из своих бесконечных рабочих поездок и о происходящем в Понивилле и знать не знал, а Гибсон, переживая за брата, закрылся у себя в комнате, так что останавливать меня было некому.

Еще раз обернувшись на сияющий огнями Понивилль (честное слово, он так и звал меня назад!), а потом – на темную стену Леса, я тяжело сглотнула… и сделала первый шаг по тропинке, ведущей куда-то в черноту чащобы.

Глава девятая

Вечносвободный лес… Там растения, животные заботятся о себе сами, облака движутся… сами по себе!

Что и говорить, мне очень вовремя вспомнилась эта информация, услышанная мною когда-то в одной из самых первых серий, но на сей раз мне почему-то было не смешно. Более того, от этих незамысловатых слов внезапно повеяло такой первобытной жутью, что на мне стала дыбом каждая шерстинка, а в коленях поселилась предательская слабость. Но, превозмогая ее, я упрямо тащилась все дальше. Тропинка давно уже вытянулась ниточкой и затерялась среди травы, так что мне приходилось продираться через подлесок, который так и норовил подставить мне подножку.

Порой верх брало непреодолимое желание вернуться. Тогда я принималась думать о Баттоне. Милый, солнечный, упрямый и порой раздражающий, временами нервный и боязливый, но вместе с тем — неисправимый оптимист, гиперактивный, как и большинство детей его возраста… законченный геймер, проявляющий недюжинные способности к технике вообще… непосредственный, добрый и ласковый, заставивший меня открыть в себе то, о чем я даже не подозревала. В общем, мой маленький верный друг… Сейчас, в эту самую минуту, жеребенок страдает от боли и высоченной температуры, и нет средства, которое помогло бы ему. И если я хочу, чтобы он выздоровел и жил долго и счастливо… да Селестия и Луна с ними, с высокими этими словами… хотя бы еще раз посмотреть в его янтарные глаза… я должна продолжать путь.

Я зашла уже слишком далеко для того, чтобы возвращаться ни с чем, когда меня осенила одна до крайности простая мысль. В своем иступленном стремлении найти лекарство для Баттона я не учла одного. Самого главного, если задуматься.

Я не знала, где именно растет этот луноцвет.

И тут, в это самое мгновение, воздух прорезал вой. Тоскливый, вибрирующий, он словно ввинчивался в воздух.

Я стала, как вкопанная, а потом зашагала дальше с удвоенной скоростью. Вой был хорошо мне знаком. Тимбервольфы, или древесные волки. Это ведь не по мою душу, верно? Мало ли на кого здесь, в глуши, можно охотиться? Так что, если я сейчас уйду отсюда как можно быстрее, меня не учуют. Быть может…

Жуткий звук повторился, на сей раз он шел откуда-то спереди. И сразу же ответный вой снова раздался где-то сзади.

Волки – те же собаки, металась в мозгу безумная мысль. Перед собаками нельзя выказывать страха. От собак нельзя бежать. Собакам нельзя смотреть в глаза – они могут принять это за вызов и напасть первыми. Поэтому, когда на тропинке передо мной бесшумной тенью материализовался первый волк, я медленно попятилась назад, пытаясь не смотреть на него прямым взглядом, но и не выпуская из поля зрения. В глазницах твари мерцали болотные огни, этот взгляд затягивал, лишал воли… Обернувшись через плечо, я поняла, что отступаю прямиком в пасть еще трех волков, которые, ехидно скалясь, поджидали у меня за спиной. Да уж, это мне не та несчастная дворняга, которую я когда-то без особого труда обратила в бегство, спасая от нее Баттона…

Мои робкие надежды не оправдались.

Это был не просто вой, это была перекличка. Меня умело загнали в ловушку. Осознав это, я оцепенела, а волки деловито перестроились, образуя вокруг меня полукольцо – пока что широкое, но оно вот-вот начнет сжиматься и смыкаться...

Идея быть сожранной ходячими вязанками сухих веток для растопки камина отнюдь меня не вдохновляла. Мой взгляд лихорадочно заметался по лесной подстилке в поисках оружия, пока не упал на огромную суковатую ветку, достаточно толстую для того, чтобы она не сломалась от первого же удара по загривку твари. Повинуясь моему волевому усилию, ветка моментально окуталась серебристым свечением и поднялась в воздух.

Но тут волки опасливо расступились, и вперед, судя по почтительно поджатым хвостам моих преследователей, вышел вожак.

Это был поистине огромный зверь. Бока у него поросли мхом, покрытая лишайником спина серебрилась в свете звезд. Поводя лобастой башкой, зверь жадно принюхивался ко мне. «Какой я покажусь ему на вкус?» — мелькнула у меня бредовая мысль. Вряд ли ему часто перепадают на обед пони. А уж человечины он точно никогда не едал.

Я поудобнее перехватила свое единственное оружие магией, готовясь подороже продать свою жизнь. Это не понравилось волку, и он зарычал, недовольно и глухо, как будто у него в глотке перекатывался гравий. Неизвестно, сколько еще это продолжалось бы, но внезапно из кустов вылетела горящая стрела, которая воткнулась в землю аккурат между нами. Зверь рыкнул и – я не поверила глазам – слегка попятился. В этот самый момент лучник выступил из кустов – на нем был темный плащ, позволявший прекрасно сливаться с темнотой, капюшон был глубоко надвинут на глаза. Во рту тень несла пылающий факел на длинной палке, который она сразу же воткнула в землю перед собой.

Тень резким движением сбросила с головы капюшон – и я увидела полоски, миндалевидной формы глаза, в которых плясал и метался свет факела, короткую, стоящую дыбом, как прическа ирокез, гривку. В ушах тени качнулись две массивные серьги – по-видимому, золотые.

Зебра!

Не обращая внимания на меня, зебра ловко натянула тетиву лука, наложила на нее стрелу с соломенным наконечником. Раз! Она сунула в огонь факела наконечник стрелы, тот моментально вспыхнул. Два! Стрела, просвистев мимо меня и едва меня не задев, по касательной чиркнула о бок волка, моментально воспламеняя сухую кору и лишайник. Три! Волк завыл и заметался, как факел на четырех лапах, сея панику и поджигая своих же товарищей. И минуты не прошло, как стая, возглавляемая четвероногим костром, поджав хвосты, кинулась прочь.

Зекора… Ну разумеется, это была она! Не думаю, что в Вечнодиком лесу проживает еще какая-нибудь зебра… Так вот, Зекора смерила меня строгим взглядом глаз цвета старой бирюзы и заговорила негромко, но внушительно:

Сей лес – не место для прогулок праздных.
Немало здесь живет чудовищ разных.

Об этом вечно кто-то забывает,
Волкам древесным прямо в пасть влезает.

Кричит: «Спасите, пони! Ай-яй-яй!»
Ну а Зекора что? Беги, спасай…

При свете дня иль полночь на носу…
Так молви – что ты делаешь в лесу?

Я в свою очередь открыла рот и…

Я очутилась здесь не для забавы,
Ни приключений не ищу, ни славы.

Сочувствую нелегкой вашей доле,
Все дело в том… мой друг серьёзно болен.

От жара он который день страдает,
И чем его лечить – никто не знает.

Слыхала я, что здесь, в лесу дремучем,
Среди болот и поросли колючей

Растет цветок, волшебный и прекрасный,
О нем легенды сложены и сказки.

И кто его в глуши найти сумеет,
Тот все на свете хвори одолеет.

Я умолкла, тяжело переводя дух – стихов я никогда не писала, даже в юности, но зебриканская манера говорить в рифму оказалась заразной. Что и говорить – не Шекспир, конечно, и не Пушкин, но это короткое выступление явно возымело эффект. Зекора все так же смотрела на меня, не мигая, но скепсиса в ее глазах заметно поубавилось.

Конечно же, мне сей цветок знаком …
Прошу проследовать за мной в мой дом, –

кивнула она наконец, после чего, не прибавив больше ни слова, прихватила с собой факел и, освещая себе им дорогу, направилась куда-то в чащу.

Словами не передать, какое облегчение я почувствовала, когда за нами, отрезав нас от всех опасностей ночи, захлопнулась дверь жилища Зекоры! Пока я с интересом крутила головой, рассматривая экзотическую обстановку дома шаманки, зебра небрежно скинула в угол колчан со стрелами и лук (факел она оставила снаружи у дома, воткнув его в рыхлую почву в назидание тем древесным волкам, что еще рассчитывали на поздний ужин и могли последовать за нами) и прошествовала в центр комнаты к очагу, на котором что-то побулькивало в небольшом котелке.

Сегодня не уснем мы допоздна –
Нам нужно ждать, пока взойдет луна.

И все ж, кого спасла сегодня я средь темноты?
Скажи мне, как тебя зовут? Откуда ты?

Не зная, можно ли раскрывать все карты, я ограничилась только самым главным: я издалека, сейчас живу в Понивилле, в Вечносвободный лес меня привели поиски универсального лекарства от всех болезней – луноцвета. Думаю, Зекора поняла, что я что-то от нее утаила – слишком уж проницательным был ее взгляд, которого она с меня не спускала – но она деликатно не стала настаивать на подробностях и выпытывать у меня что-то еще. Потом разговор перешел на более общие темы. Хозяйка дома сняла с полки две чашки и время от времени подливала в них горячего ароматного травяного чая из все того же котелка. Это было очень кстати – чудесный напиток согрел меня от кончиков ушей до самых копыт и выгнал из организма мерзкую дрожь, причиной которой стала не то промозглая ночная сырость, не то только что пережитый мной страх, и которая, казалось, навсегда во мне обосновалась.

Не стану утомлять дословным пересказом нашей беседы – все-таки далеко не всем нравятся стихи – но болтали мы битых два часа, пока зебра не выглянула в окно и не кивнула удовлетворенно:

Луна достигла уж зенита…
Пора за луноцветом, Нита.

— Но как мы его найдем? Вы знаете, где он растет? — я охотно поднялась на ноги, снова бодрая и свежая, словно и не было всех этих жутких приключений в ночном лесу.

Но Зекора покачала головой:

О том, где сей цветок произрастает,
Одно лишь сердце друга знает.

— Сердце друга. Ага. Баттон мой друг, а я — друг Баттона. Так значит, чтобы найти луноцвет, я должна слушать свое сердце? — неуверенно перевела я со стихотворного на обычный. Зебра утвердительно кивнула.

С этим мы и покинули гостеприимный дом и углубились в ночной лес. Полная луна щедро лила с небес свой свет, и тот, пробиваясь сквозь густую листву, хотя бы немного рассеивал тьму, к тому же нам освещал дорогу факел Зекоры. Шли мы, как говорится, куда глаза глядят, поскольку совет Зекоры нисколько мне не помог — я по-прежнему не знала, что именно ищу и где.

А ведь сейчас ужасно поздно, сообразила я. Время за полночь, не иначе. Я уже несколько часов блуждаю по лесу, а ведь каждая минута на счету! Мое промедление может стоить Баттону жизни… Что происходит там, в Понивилле? Я готова была уже запаниковать...

"Зорко одно лишь сердце. Самого главного глазами не увидишь", — внезапно всплыло у меня в памяти. Не знаю, почему я вспомнила любимую цитату именно сейчас, но она каким-то невероятным образом перекликалась в моем представлении с тем, что какое-то время назад сказала Зекора.

Я закрыла глаза и осторожно двинулась вперед, словно играла в жмурки. Не знаю, сколько времени я так двигалась и куда именно, но в какой-то момент впереди возникло нежное свечение, которое я смогла разглядеть даже сквозь опущенные веки, и одновременно над самым моим ухом раздался благоговейный вздох зебры.

Я открыла глаза. Мы стояли на краю небольшой полянки, в самом центре которой в пучке лунного сияния, словно в свете софита, рос — я сразу его узнала, хотя ни разу не видела даже на картинке в книге — тот самый луноцвет.

Это было невысокое хрупкое растеньице с изящными узкими листьями и единственным довольно крупным цветком, по форме напоминающим звезду. Его лепестки серебрились в лунном сиянии, но я почему-то не сомневалась в том, что они даже и сами, без постороннего источника света, будут мерцать не менее ярко.

---

"Только бы не опоздать! Только бы не опоздать!" — в такт бешено колотящемуся, выпрыгивающему из груди сердцу звонко выстукивали по брусчатке предрассветного Понивилля мои копыта. Всю дорогу от Вечносвободного леса я проделала галопом и боялась только одного — что рухну сейчас без чувств где-нибудь посреди улицы, не успев доставить лекарство по назначению. К счастью, отчаяние подчас придает силы, так что я благополучно прибыла в пункт назначения.

Послушная моей магии, дверь в приемный покой рывком распахнулась. Крим Харт подняла голову и в изумлении уставилась на меня.

— Как он? – выпалила я, задыхаясь. Пони ничего не ответила мне, лишь безнадежно покачала головой, и на ее глазах показались слезы.

— Луноцвет! Я принесла! Пустите меня к нему. Пожалуйста!

Я галопом ворвалась в палату, бесцеремонно растолкала собравшихся вокруг кровати Баттона врачей и медсестер, вызвав этим самым настоящий взрыв возмущения:

— Сюда нельзя входить!

— В каком болоте вы побывали? Посмотрите на свои копыта! Здесь же должно быть стерильно чисто!

— Мисс, покиньте палату немедленно…

Я не слушала и не слышала их. Баттон выглядел еще хуже, чем когда я отправилась на поиски луноцвета. Дыхание его стало хриплым и прерывистым, глаза, окруженные темными кругами, запали, он еле слышно постанывал.

— Пожалуйста! Позвольте мне попробовать… я принесла лекарство! Господин главный врач, помните, мы с вами уже беседовали на эту тему…

— Хуже уже не будет, — кивнул пожилой жеребец, и меня наконец-то подпустили к жеребенку.

Я магией выхватила из седельной сумки драгоценный сосуд, в который Зекора налила сваренное ею снадобье из луноцвета, откупорила его зубами, лихо выплюнув пробку (та усвистела куда-то в сторону, а палата тут же наполнилась благоуханием ночного леса) и поднесла зелье к губам Баттона. Тот совершенно предсказуемо не желал мне помогать, так что пришлось, магией удерживая зелье, разжимать ему зубы и потихоньку вливать его ему в рот. Тонкая струйка бесценного лекарства потекла из уголка рта, пятная подушку…

— Глотай, малыш, — шептала я. – Ну пожалуйста…

Я гладила горло жеребенка, пока тот совершенно рефлекторно не совершил глотательное движение. Прошла минута, другая… все оставалось по-прежнему. Неужели я опоздала?

И тут Баттон судорожно вздохнул, потянулся… и открыл глаза.

---

Уже много, много позже, дома, когда Баттона выписали из больницы (врачи в очередной раз развели копытами — пациент, находившийся при смерти, моментально исцелился, а от болезни не осталось и следа), я поведала собравшемуся семейству историю обретения луноцвета. Да, со временем этот рассказ определенно имел все шансы превратиться в занимательную байку — из тех, что так приятно послушать, сидя в теплой, ярко освещенной кухне за чашкой чая. И должна признать, рассказывать подобное бывает, оказывается, не менее приятно — потому что все опасности и переживания остались позади.

— Я не знаю, как нам отблагодарить тебя, детка, — проговорила Крим Харт, которая почти весь мой рассказ просидела, прижав копыто ко рту. — Если бы не ты, Баттон...

— Это не мне спасибо, а Зекоре, — возразила я. — Она и от древесных волков меня спасла, и посоветовала, как отыскать луноцвет, и отвар из него приготовила. А я даже толком ее не поблагодарила. Некогда было…

— Поблагодаришь еще, успеешь, — пообещала мне Крим Харт. — Зекора часто бывает в Понивилле — покупает здесь какие-то ингредиенты для своих зелий, которые не может найти в лесу.

— Это было бы просто замечательно, — со смехом ответила я. — Потому что в ближайшее время мне вряд ли захочется снова прогуляться в Вечносвободный лес.