Обретенная Эквестрия. Части 1-2
Глава 3. Сделка
Всё-таки я плохо разбираюсь в людях. Войдя в дом, я был готов увидеть отца, обнимающего пустую банку из-под браги, но та, нетронутая, стояла на месте. Неужели, пока мы с поняшей болтали, он, вместо того чтобы как обычно надраться до чёртиков, ушёл гулять? Но куда?
Тут из его комнаты донёсся громкий металлический щёлчок и лязг отпираемой дверцы. В два прыжка я подлетел к перегородке и прильнул глазом к узенькой щели. Он, причёсанный и гладко выбритый, стоял около открытого сейфа, внимательно изучая содержимое. Я давно мечтал посмотреть, что лежит внутри этого железного ящика, но никак не мог найти ключ, а при мне он никогда его не открывал. Негромко напевая какую-то песенку, отец переложил несколько потрёпанных папок и вытащил наружу небольшой предмет, способный легко уместится на ладони. Это была маленькая фигурка пони-пегаса жёлтого цвета с розовой гривой. Даже с такого расстояния я разглядел, насколько качественно и старательно сделана вещичка. Ну и дела! Неужели на старости лет батя впал в детство?
Отец грустно улыбнулся, осторожно погладил указательным пальцем спинку и крылья пегаски, затем тихо сказал:
— Прости, Флатти, старого идиота, но нам придётся расстаться. Впрочем, если ты ещё жива, то, конечно, обрадуешься, когда узнаешь, как я распорядился твоей фигуркой. Кусок раскрашенного пластика не стоит жизни.
Произнеся эти непонятные слова, он аккуратно убрал игрушку в картонную коробочку, а ту, в свою очередь, положил в стоящий на столе раскрытый портфель. Затем скрипнули дверцы шкафа, из которого на свет оказался извлечён единственный приличный предмет гардероба – чёрный костюм-тройка.
Когда отец с портфелем в руке вышел на веранду с видом свидетеля, приглашённого на свадьбу, я сидел на стуле и нервно ковырял ногтем дырку в вытертой клеенке.
— Мне надо на пару дней уехать в столицу. Справишься один?
— Конечно, па.
— Вот и хорошо. Ты у меня всегда был самостоятельным. Да, вот деньги, — он бросил на стол толстую пачку. — Тут мало, всего двести тысяч, но вам должно хватить. Сходи к тётё Зине и купи молока, оно сейчас очень нужно нашей гостье. Ну, хлеб там, макароны или крупу, сам разберешься. Возьми сало, натопи шкварок и заправь ими кашу – жир ей тоже не помешает.
— А овёс или сено можно?
— Нет, конечно. Их пищеварительный тракт не рассчитан на такую грубую пищу. В этом они устроены так же, как мы.
— А я думал, они лошади…
— Они лишь выглядят как лошади, а на самом деле… Ладно, потом поговорим. Главное – ни в коем случае не дай Фетисову узнать, что мы её прячем. Если не получится, тяни время до моего приезда, понятно?
— Ага. Но куда ты собрался?
— Да так, хочу встретиться с одним знакомым коллекционером. Давай, не скучай!
Он ушёл, а я остался с вихрем незаданных вопросов в голове. Но мешкать было нельзя. Засунув в авоську трёхлитровую банку, я припустил на другой конец деревни, к тёте Зине за молоком. Затем забежал в магазин, купил крупы, масла, две банки тушёнки да шмат сала. Денег хватило в обрез, но теперь можно было хоть не ломать голову над тем, где взять еду.
Сварив полную кастрюлю каши и заправив её тушёнкой и шкварками, я нарезал хлеб, взял масло, молоко, целую стопку мисок и поспешил вниз. Искорка лежала на прежнем месте и, услышав мои шаги, резко вскинула голову. Увидев целую гору продуктов, она чуть не заревела от переизбытка чувств. Я уселся рядом, и мы принялись дружно уписывать угощение за обе щеки. Затем я вернулся домой, где из двух пустых мешков и сена соорудил мягкую подстилку. Врунишка могла сколько угодно распинаться, как ей нравится валяться на грязном полу, но на самом деле это, естественно, было не так. Вы бы только видели, с каким удовольствием она разлеглась на новой лежанке. Перебирала ногами, терлась щекой о чистую мешковину, закатывала глаза… Одним словом, вела себя словно кошка на хозяйской постели, разве только что не мурлыкала. Пожелав беглянке спокойной ночи, я поднялся домой и свалился в кровать как убитый. Ничего не скажешь, денёк оказался насыщен событиями сверх всякой меры.
Два следующих дня прошли в схожих хлопотах: я её кормил, мыл, массировал как умел повреждённую конечность, а в промежутке мы просто болтали. Я рассказал ей свою историю, а она – свою. На самом деле жизнь Искорки оказалась не столь насыщена событиями, как можно было предположить.
Она родилась в питомнике и никогда не видела своих родителей. Всё её детство прошло в грязном загоне, где по вытоптанной до твёрдости камня земле носились несколько десятков чумазых жеребят и кобылок. Их не воспитывали и ничему не учили – они были полностью предоставлены сами себе. Время от времени подросших поняшек уводили навсегда, а на их место приносили малышей, едва стоящих на тонких ножках. За порядком следили трое старых пони, неспособных к работе в поле. Именно от одной из них Искорка и узнала об Эквестрии. Та любила, собрав вокруг себя малышню, рассказывать сказки о прекрасном утраченном рае, где в небе парят пегасы, солнце встает и опускается по воле мудрой и великодушной Принцессы Селестии, а жизнь весела и свободна. Поняшки постарше смеялись над её историями: выросшие в неволе, они просто не могли представить, что есть места, совсем не похожие на их убогий приют. Искорка, в отличие от них, запоем слушала старушку, не пропуская ни одного слова. За это над ней издевались, награждали обидными прозвищами, обзывали грязными словами, а иногда даже колотили, но унижения не смогли сломить маленькую единорожку. Сколько раз по ночам, свернувшись калачиком на своей тощей подстилке, она грезила об Эквестрии. Когда её вывели из питомника навстречу взрослой жизни, Искорка не плакала как другие, наоборот, ей хотелось поскорее оказаться на свободе, увидеть внешний мир и найти в нём своё место. К сожалению, реальность оказалась жестока и абсолютно равнодушна к грёзам фиолетовой мечтательницы. Сначала обшитый железом кузов скотовозки, жара, пыль, тряска, вонь плохо очищенного бензина, затем ветеринарный осмотр, где с ней обращались как с вещью и, наконец, аукцион: помост, покупатели, стук молотка и чувство бесконечного унижения. Её вместе с несколькими жеребятами купил Фетисов. Снова фургон, кузница, запах раскалённого железа, чудовищная боль и омерзительное клеймо на том самом месте, где у свободных эквестрийских пони гордо красовалась кьютимарка. С каждым годом тяжёлой отупляющей работы, когда нет времени не только на праздные мысли, но и на обычный сон, волшебная страна уплывала всё дальше, скрываясь в тумане безразличия и равнодушия.
Я слушал Искорку, и моё сердце сжималось от жалости. Почему люди настолько жестоки? Почему они позволяют себе так варварски обращаться с разумными существами? Раньше я никогда не задумывался над этим вопросом, но события последних дней раскрыли мне глаза. И если поначалу возня вокруг беглянки казалась весёлой игрой, то теперь всё стало вырисовываться в абсолютно новом свете. Искорку нужно было защитить любой ценой, иначе я никогда больше не смогу назвать себя человеком.
— Скажи, о чём ты мечтаешь? — спросил я на второй день после отъезда отца. Мы только что пообедали и теперь лениво переговаривались, сидя у открытой двери, сквозь которую в схрон упругой волной вливался жаркий летний воздух.
— Попасть в Эквестрию! — тут же выпалила она. — Это моё самое заветное желание!
— Понимаю. Ну а есть что попроще? То, что можно выполнить?
— Не знаю… Наверное, научится читать.
— Серьёзно?
— Да. Я слышала, в человеческих книгах встречается много чудесных историй.
— Не понимаю, что может быть интересно в книжках? Гораздо круче ходить на охоту, купаться, играть или болтать с друзьями. А книги, они для зануд.
— Как знаешь.
Больше всего мне нравилось, что Искорка завязала с выканьем и бесконечными «господин» и «хозяин». После этого разговаривать с ней стало одно удовольствие. Я уже хотел было спросить ещё о чем-то но, похоже, книжная тема сильно её занимала.
— Вот ты умеешь читать? — неожиданно спросила она.
— Конечно. Ничего сложного в этом нет.
— Люди… и пони никогда не ценят того, чем обладают. Если бы ты знал, как унизительно смотреть на буквы и не понимать их значения.
— Не переживай так, научишься ещё. Хочешь, я почитаю тебе вслух?
— Конечно! — оживилась она и даже застучала копытами от нетерпения. — Будь так добр, почитай, пожалуйста! Хоть немного!
— Дожили, — бормотал я по пути домой, — превратился в слугу фиолетовой лошадки. Скоро начнёт требовать шампунь для гривы и гель для копыт!
Впрочем, когда я вернулся обратно с потрёпанным томиком «Волшебника Изумрудного города» в руках, она встретила меня таким выражением благодарности в глазах, что сердце тут же растаяло. К вечеру я осип с непривычки и был почти неспособен разговаривать, но Искорка выглядела по-настоящему счастливой.
Утром пришлось идти на охоту, потому что закончились продукты и деньги. Мне повезло, я сумел подстрелить двух жирных чебурахов на Коровьем лугу, совсем недалеко от дома. Я только-только успел вернуться, сгибаясь под грузом трофеев, как калитка стукнула и на двор зашёл отец. Он был в хорошем настроении, что-то напевал и улыбался. Кроме портфеля, в его руках был зажат объемный матерчатый мешок.
— Ну что, охотник! Как успехи?
— Вот, гляди! — я поднял за задние лапы обеих грызунов, испытывая приступ законной гордости.
— От молодца, какие красавцы! Ободрать, и в суп. Но потом. Сейчас займёмся другими делами. Как наша гостья?
— В порядке, потихоньку осваивается. А ты…
— Отлично, — не слушая меня, ответил он. — Пойду переоденусь, затем перетащим её сюда.
— Но как… — начал было я, но отец уже скрылся в доме.
Он вышел спустя десять минут в обычном своём непрезентабельном наряде. На все мои вопросы следовал стандартный ответ «потом», так что разговора не получилось. Спустились в овраг, где Искорка вся истомилась в ожидании моего прихода.
— Привет! — затараторила она. — Ну, как поохотился, удачно? А мы сегодня ещё почитаем?.. — тут она увидела отца и в испуге поджала уши.
— Привет, малышка! Как дела? За эти дни ты изумительно похорошела!
— Здравствуйте, — прошептала она, опуская голову. — Я… Я… Всё отлично, огромное вам спасибо!
— Спасибо скажешь потом, — серьёзно сказал отец. — Сейчас мы положим тебя на носилки и отнесём наверх.
— Может, не надо? Мне и тут хорошо?
— Приказы старших не обсуждают! Давай, Макс, помоги ей подняться.
Мы переместили её на носилки и потащили наверх.
— А она тяжелее стала, — проворчал я, отдуваясь. — Вот что значит уход и хорошее питание.
— Я всё отработаю! — тут же испуганно забормотала поняшка, — только чуть поправлюсь и всё отработаю!
— Прекрати, — буркнул я, — ничего нам от тебя не надо.
— Вы ведь хотите отдать меня ИМ, да? Правда?
Я стал успокаивать ее, но она, похоже, не поверила. Волна страха парализовала разум этой умницы, так что слова просто не доходили до сознания.
Когда мы вошли во двор, отец приказал нести носилки в дровяник.
— Но там же грязно, — возразил я.
— Пускай. Не спорь и делай то, что говорят.
Мы вошли внутрь старого покосившегося сарайчика. Дров в нём почти не было, пол устлан слоем опилок вперемешку с угольной пылью.
— Давай принесу подстилку.
— Нет. Клади прямо тут, у стены. Вот так.
Обмякшая Искорка не сопротивлялась, когда мы уложили её на пол. Глаза поняшки были закрыты, бока быстро вздымались в такт частому дыханию.
Отец выпрямился и с задумчивым видом посмотрел на неё.
— Слишком прилично выглядит. Ты, конечно, хорошо постарался, сын, но лучше бы она осталась заморышем.
— Можешь наконец сказать, что задумал?!
— Потом. Сейчас мы должны придать ей максимально жалкий вид… — отец присел на корточки, зачерпнул с пола пригоршню угольной пыли и с силой провёл по шерсти, оставляя чёрный след. — Давай, измажь её хорошенько, только не переборщи, всё должно выглядеть натурально.
Мне осталось лишь покачать головой. Проведя ещё несколько полос, он встал и скрылся в доме, откуда вышел несколько минут спустя с длинной ржавой цепью в руках и двумя замками. Приблизился и не говоря ни слова обернул один конец цепи вокруг шеи Искорки, защёлкнул замок, затем прикрепил второй конец к толстому железному кольцу, ввёрнутому в стену.
— Вот и всё. Я сейчас приду. А ты пока сооруди ей на больной ноге что-то вроде лубка, какие накладывают при переломах. Помнишь, как мы лечили козу бабки Дарьи?
— Да, но…
— Не спорь, всё будет хорошо, обещаю.
Он ушёл со двора, оставив меня в полной растерянности. С одной стороны, я доверял отцу, с другой – мне было совершенно непонятно, что он задумал. Я попытался поговорить с Искоркой, но та лежала неподвижно, сжав зубы и зажмурившись. Пришлось браться за работу без одобрения. Дело было несложное – приложить к ноге две плоские дощечки и плотно примотать их верёвкой. Затем, чтоб занять руки, принялся обдирать и потрошить чебурахов. Справившись с этим неприятным, но нужным делом, я порубил тушки на куски, сложил в кастрюлю и залил чистой водой, в которую добавил немного уксуса. Мясо у грызунов вкусное, но его обязательно нужно вымачивать несколько часов. Только управился, как услышал с улицы рёв мотора. Так мог реветь только навороченный джип Фетисова. Сердце ёкнуло. Неужели отец всё-таки решил отдать Искорку? Как же так!
Хлопнула калитка, хозяин единорожки вошёл во двор. Был он высок, поджар и деловит. Нервно постукивая нагайкой по голенищу высокого сапога, Фетисов повернулся к отцу и громко сказал:
— Запущено-то как, самому не стыдно? Куда идти?
— Сюда, — спокойно сказал отец, указывая на дровяник. — Только там грязно, смотри не испачкайся.
— В отличие от тебя, чистоплюя, я руки замарать не боюсь! — высокопарно бросил тот и вошёл в сарай. Я скользнул следом. Услышав голос хозяина, Искорка, похоже, перестала дышать.
— Недалеко же ты убежала! — рявкнул Фетисов. — Ничего, на бойне тебя заждались. Что у неё с ногой?
— Сломала, когда свалилась в овраг.
— Да? — хозяин ранчо с силой ударил по лубку рукояткой нагайки. Искорка отчаянно закричала. Я рванулся на помощь, отец схватил меня за ворот рубашки.
— Не лезь! — прошипел он.
Фетисов пнул носком сапога свёрнутую колечком цепь и повернулся к нам.
— На большое вознаграждение можешь не рассчитывать. Если б она была здорова – другое дело, а так… Двести тысяч, не больше, всё равно тут же пропьёшь.
— Вообще-то я собираюсь её купить, — невозмутимо сказал отец.
— Что? Купить? Не смеши меня, Егор! С каких пор у тебя завелись деньги?
— Это моё дело. Пойдём в дом, побеседуем.
Фетисов развёл руками, но спорить не стал. Мы переместились на веранду и присели к столу.
— Итак, я предлагаю за неё пять миллионов.
— Что? Ты в своём уме? Молодую, сильную кобылку за такие смешные деньги?
— Больную, истощённую, со сломанной ногой.
— Мне на бойне за неё дадут столько же!
— Нет. Твои ухари довели бедняжку до такого состояния, что от неё остались лишь кожа да кости, а шкура испорчена рубцами и проплешинами. Максимум получишь три миллиона. Я же предлагаю пять. И тебе не придётся гонять машину туда-обратно и тратиться на горючку.
Фетисов нахмурился. С одной стороны, ему очень не хотелось уступать, с другой, деньги, пусть и небольшие, терять тоже не хотелось.
— Девять, — наконец бросил он.
— А жопа не треснет, Андрей? Шесть и по рукам!
— Зачем тебе эта полудохлая тварь? От неё ведь нет никакого проку!
— Это наше дело. Сколочу тележку, сына будет в школу возить.
— Со сломанной ногой? Не смеши!
— Ногу можно вылечить.
— Прекрати, без ветеринара ты ничего не сделаешь, а лечение обойдётся в такую сумму, что за эти деньги ты трёх здоровых жеребцов купить сможешь!
— Если не получится, забью на колбасу. А шкуру повешу вместо ковра. Твое какое дело? В любом случае ты окажешься в выигрыше!
Они торговались минут двадцать и, наконец, сошлись на семи миллионах. Отец принёс матерчатый мешок, развязал и начал одну за другой доставать пухлые банковские пачки. Мои глаза полезли на лоб.
— Бумаги подпишем завтра в конторе, — отдуваясь, сказал Фетисов, пряча пачки в сумку.
— Зачем? — улыбнулся отец, доставая два листка. — Вот стандартные бланки договора купли-продажи. Осталось только указать сумму и поставить подписи.
Тот крякнул, качнул головой и достал ручку.
— Не доверяешь старому другу, Егор?
Глаза отца гневно блеснули, но ответил он совершенно ровно:
— Я человек маленький, и денег на адвокатов у меня нет.
— Чтоб покупать всяких полудохлых животных, они у тебя есть.
— Давай оставим этот разговор. К тому же ты прекрасно знаешь, что они не животные.
— Действительно, не будем спорить. Ты всегда был на них повёрнут… Вот, расписывайся, моралист хренов.
— Нет, не я. Максим, иди сюда.
Я подошёл к столу.
— Распишись на этом листке и вот на том… Да, здесь. Подожди, не уходи.
Он вынул штемпельную подушечку и протянул мне.
— Испачкай большой палец и приложи к этому квадратику… И к тому. Теперь всё.
Фетисов в свою очередь расписался на обоих листах, но вместо отпечатка пальца дважды приложил к бумаге перстень-печатку. Затем небрежно засунул свой экземпляр в карман и не прощаясь вышел. Минуту спустя с улицы донёсся звук мотора.
— Вот и всё, сын, — устало сказал отец. — Сейчас действительно словно в дерьме искупался.
— Вы были друзьями?
— Нет, какое там. Работали вместе.
— Но почему сразу не сказал, что собираешься её выкупить? Ты же ведь видел, как сильно она испугалась!
— Так было нужно. Она ещё ребёнок и не умеет скрывать эмоции. Этот старый скряга мгновенно почувствовав подвох, заломил бы цену в три раза выше. А так он действительно поверил. Сейчас, наверное, едет и радуется, что провернул такую удачную сделку.
— Он же богач. Что ему эти несколько миллионов?
— Пять старушек – рубль. Важны не деньги, важен принцип.
— А сам-то ты где их взял?
— Продал одну ненужную вещичку. Даже не представляешь, сколько способен отвалить коллекционер за предмет страсти. Вот, возьми ключи и освободи свою подружку, а то она, наверное, совсем извелась.
— Ага. Кстати, у неё теперь есть имя!
— Да? И какое?
— Искорка!
— Что? — отец внезапно поднялся и пронзительно посмотрел мне в глаза, — Какое?
— Искорка, — испуганный таким бурным проявлением чувств, промямлил я.
Он опустил голову и несколькими резкими движениями ладоней растер лицо.
— Конечно… Как же ещё можно назвать фиолетовую единорожку? Только Искоркой!
— Всё в порядке?
— Разумеется… Всё. Иди, нянчись, она теперь – твоя забота. А я… — он запустил руку в мешок и вынул литровую бутылку водки, — побалуюсь беленькой. Ведь мы заслужили, верно?
Я вздохнул и вышел с веранды. Когда отец начинает разговаривать с бутылкой, третий, как правило, оказывается лишний.
Прошёл год…