Ночью мне становится одиноко

Ночью мне становится одиноко

— Док!

Голос сержанта, как боль от пули в крупе. Тебя это дико бесит и раздражает, хочется от неё избавиться, но ты знаешь, что именно боль напоминает о ране и не даёт тебе умереть от кровотечения из задницы.

Открываю глаза, но светлей не становится. Грёбанная середина ночи, потому что это единственное время, когда в Паломино действительно темно. А ещё дубак. Ночью в пустыне можно кутаться в четыре одеяла, при том, что халат я не снимаю.

— Что случилось?

Очень тихо. Значит, кто-то умер.

— Шлюх привезли, — шепчет сержант.

— Шлюх?!

— Тихо ты. Девчонок разбудишь. Пускай для них сюрприз будет после вчерашнего.

— Вы подняли меня ради шлюх? Я четыре часа спала за прошлые сутки.

— Обработай их да ложись спать дальше.

Рычу. Хвост с ним. Поднимаюсь. Сержант рысит прочь из моей коморки и шёпотом зазывает за собой. Шершавый песок обтекает копыта. Звёзд немного, но зато их в пустыне всегда видно. Правда в последнее время вспышки снарядов ухудшают видимость, начиная от зажигалок, заканчивая собственно самой артиллерией, которая в последнее время долбит и долбит. Огонь прокатывается по и так выжженной земле и забирает у нас возможность глядеть на свет мертвецов из прошлого.

Проходим через казарму. Сержант не шумит, я притихла, а наши солдаты затаились и притворяются, что спят, но кто-то чересчур, храбрый не сдерживается.

— Сержант что-то случилось? – похоже, это была рядовая Шило.

-  Была команда подъёма?! – орёт сержант. Пегаска так никогда не кричит на них и всем становится смешно. Каждый в казарме чувствовал, что сержант Волчица сама с трудом сдерживает смех, — Вы бля что?! Подхватили тропическую лихорадку самодеятельности?! Вас во сне до генералов повысили?! Всем ОТБОЙ!

— Док что случилось? – шёпотом спрашивают меня.

— Дамы не переживайте, — в полный голос сказала я, — Мы не желали прерывать ваш сон и мастурбацию.

По казарме прокатилась волна смешков.

— Вы же сами рекомендовали для снятия стресса.

Тут казарма взорвалась хохотом.

— Детский сад, — с улыбкой прошептала Волчица.

Ну, всё в казарме переполох. Слышно как рядовая Шило орёт навскидку возможные варианты, а остальные урезонивают её. «Слишком радостные для пиздеца. Слишком серьёзные для окончания войны». Из казармы снова на свежий воздух и затем вновь в огромную палатку. Это не полевой госпиталь, нет. Здесь лежит снабжение, но сейчас случай исключительный. Куча молодых бизонов, потрясывается стоя в палатке, освещаемой заряженным кристаллом. За ними с трудом можно было разглядеть двух тощих бизоних в сапожках.

— Сиржант, — в палатку зашёл старый седой бизон, — Визде вас тут ищу. Где битсы?

— Биты, — поправила сержант Волчица со злобой, -  Будут. Сейчас наш сотрудник медицинской службы армии Эквестрии проверит товар на предмет болезней передающихся половых путём и тогда мы произведём оплату, как и договаривались.

— Хорошие парни. И девахи хорошие. Ошень хорошие. Бери не смотри.

— Сержант тут у одного член отёк!

Случная болезнь. Врачеватели бизонов будут вас уверять, что её лечить не нужно и она проходит сама, но тут ошибка выжившего во всей красе. Помню, как у нас девчонки забивали насмерть целые шаломы с парализованными куртизанками. Некоторые при этом плакали. Раньше проститутки у бизонов в основном были коровками, после начала войны с Эквестрией процент быков шлюх резко стал перевешивать. Жеребцы Эквестрии воюют в основном на восточном фронте. Редко когда попадаются смешанные отряды, они дислоцируются, где повезёт, частенько и к нам их засылают — на запад, охранять территории близь Пегасуса.

— Раздвигай ноги, — иду к следующему.

Член в ужасном состоянии и воняет. Надеваю на копыта целлофановые накопытники для защиты. Трогать пенисы шлюх – это последнее, чем тебе захочется заниматься, если ты психиатр в рядах Эквестрийской армии. Гноя вроде нет. Ну ладно.

Следующий. Ух ты. Ну как без этого? Сифилис это уже что-то из классики. Твёрдые шанкры на пенисе были не так заметны, но их трудно спутать с чем-то. Смотрю на бизона. Он даже вида не подаёт. Он сам знает, чем болеет? В столь катастрофичной гуманитарной ситуации, когда со случной болезнью поделать ничего не могут лечить сифилис нереально. Можно было бы конечно потратить пенициллин, но я же не дура.

— Твою мать...

Ничего не говорю, иду к ещё одному. С виду всё нормально... Вдруг врывается санитарка.

— Мне сказали надо помочь? – она запыхается и тяжело дышит. Бежала сюда с самого госпиталя, чтобы потрогать чужие пенисы.

Я смеюсь и сбрасываю накопытники после чего уступаю ей место.

— Ты сказать привязи шлюх! Я привязти тебе шлюх! Что тебе ещё надо? Мы бедный народ!

— Ты хочешь сказать я тебя обманываю? – Волчица держалась нарочито деловито с сутенёром.

— Нет. Просто ты приверядничиваешь. Я же привяз шлюх. Привяз члены, хороший члены всем нравица.

— Ну так сам и соси их. Мы с тобой как договаривались? Ты привезёшь мне здоровых проституток. Мы тебе за них заплатим.  Если нашим девочкам всё понравится, то мы МОЖЕТ БЫТЬ пропустим вашу деревушку. Вместо этого ты меня наёбываешь.

— Никаки нет. Зачём мне тебя наёбывать? – возмущался старый бизон.

— Док они здоровы? – обратилась ко мне Волчица.

— Никак нет мэм.

— Сколько из этих проституток здоровы?

— Тут у половины подозрительные пенисы! – кричит санитарка.

— Из всего товара лишь половина пригодна, — Волчица цыкнула, вздохнула и спокойно продолжила дальше, — Девчонкам не понравится. Как ты думаешь Док?

— Они будут злиться.

— Точно. После того что они пережили большинству хотелось просто удовлетворить свои потребности и немного расслабиться.

— Подожди! – вскрикнул старый бизон, — Очень способные. Те, что остались, очень способные. И ты это, знаешь что. Ни плати нам. Нинадо. Нам нинадо битсов. Только деревеньку нинадо трогать.

— Нет. Мы заплатим, мы всё-таки разбираемся в капитализме. Да и тем более мы не дикари захватчики. Ты вообще, кем нас считаешь?! Мы несём дружбомагию твоему недоразвитому шовинистскому народу. Неблагодарная тварь. Мы хотим трахаться и мы платим за это проституткам. Как цивилизованные граждане. Ведь деревушка так. Мы хотели сделать вам подарок. А раз такое дело, то...

— Простите. Всё правельно. Капетализм. Дружбомагия. Я люблю Эквестрию! Песени Сапфер Шоус. Очень люблю.

— Уже лучше. Мы заплатим, но скидочку ты нам сделаешь. Док! Обезопась их!

Иду к медсестре. Она тщательно прощупывает пенис одного бизона, проверяя от и до. Член явно здоровый, но ей этого мало. Медсестра смотрит изгибы, смотрит головку, осматривает пах, если бы она могла, взяла бы мазок на гонорею, после хватается копытами за тестикулы. Крепенько так хватается, бычок аж вздрагивает. Слегка свистнула – привлекла внимание. На её молчаливый вопросительный кивок протягиваю ведро.

— Разведи там хлоргексидин. Пускай, они все туда обмакнут свои причиндалы.

Наблюдать это зрелище мне не хотелось и я предпочла скрыться из импровизированного госпиталя. Волчица давно шмыгнула из палатки, нужно бы отчитаться ей да валить спать. Понос от кофе и депривация сна были моими спутниками на протяжении вот уже недели и это изрядно поднадоело. В свете последних событий жаловаться было стыдно, но все мы пони. Предел есть у каждого и мой похоже наступил. Вчера всем сильно досталось, куда больше, чем мне, но они сейчас получат свой заслуженный отдых, а мне бы просто выспаться.

— Дамы! – Волчица кричала в казарме. Её голос странно смотрелся на фоне ночной пустыни и я побыстрей зашла в помещение, — Хватайте резинки, вас ждёт развлекалово!

— Я же говорила! Я же говорила! – послышался радостный голос, кто-то из солдат, видимо, догадалась о природе сюрприза.

— Эй! Девок вы ведь завезли?

— Капрал Крапива! Специально для тебя! – счастливо улыбнулась Волчица.

Возгласы и гомон будут стоять в казарме до утра. Не знаю где они собрались трахать свою добычу, но лучше бы им не устраивать оргию прямо здесь. А хотя пускай делают, что хотят. Я обратилась к сержанту, но она отрицательно покивала головой и позвала за собой на улицу. Недовольный стон и мои копыта снова ощущают песок. Сержант улыбалась и молчала, мы далековато отошли от казармы и стало ясно куда она ведёт меня. Штабная палатка сейчас пустовала, после минувших событий.

— Лучше быть подальше от их вечеринки, иначе не уснёшь.

— Мне кажется, сейчас я даже под обстрел прикорнуть смогу.

Сзади раздался громкий визг. Это шило и её подруга вывалились из казармы вместе с молодым бизоном. Сержант немного на это поглядела, ухмыльнулась и повела меня дальше.

— Вот, — она указала мне на матрац, — Можешь лечь здесь. И да. Держи. Это тебе, — она протянула бутылку виски.

— Спасибо.

— Посидишь со мной немного?

— Можно, — согласилась я, всё это шлюходейство меня слегка раззадорило, и сон чуть отступил, вполне можно было немного поболтать с Волчицей.

Но разговора не было как такого. Она закурила. Пускала дым. А я сидела рядом и молчала, глядя на пустынные барханы и свет прожекторов вдали, которые выкуривали грифонов, чтобы не опростоволоситься, как вчера. Во всей этой безмятежности утопал вопль ужаса и отчаяния. Будто кто-то кричит в подушку, приглушая все беды. Ещё немного девчёнок высыпались из казармы. Без шлюх. А нет вон Крапивка со своей бурёнкой. Просто танцуют и смеются. Крапивка слегка прихрамывает. Ещё бы вот немного и ей бы ногу разорвало. Вдруг загорелся костёр и наши солдатики принялись, через него прыгать.

— Они бы ещё венки плести начали... – прошептала Волчица, — А Шило то...

Шило в противовес этой невинной игре залезла верхом на бизона. Подружка пристроилась рядом. Они были за стеной, буквально за углом от похоти царствовала наивность.

— Скучаешь по невестке? – Волчица обернулась на меня.

— Постоянно.

— Знаю вопрос тупой просто хотела...

— От мужа вести были? — мне тоже просто хотелось поговорить и я рада была, что она взяла на себя непосильную задачу завязать разговор.

— Да! Да. Ездил с детьми в Толл Тэйл. Решил взять отпуск и побаловать малюток, — она стряхнула пепел с сигареты, — Говорит им тоскливо без мамы. Как бы у бабушки не было весело дети всё равно просятся к маме, — она усмехнулась.

— Когда-нибудь война закончится.

— Конечно, — она выкинула окурок, — Странные мы пони существа. Почему нельзя просто стремиться к тем вещам, которые мы хотим. Вместо этого мы постоянно находим тысячу оправданий лишь бы не быть счастливыми.

— Если вы о том, почему мы на войне вместо того, чтобы быть с теми кого любим, то я могла бы рассказать вам про Эрос и Танатос.

Она рассмеялась.

— Кстати об Эросе. Что первое сделаешь, когда останешься со своей наедине?

— При всём уважении сержант, в воздухе и так слишком много секса.

— Да ладно тебе.

— Ну... Не знаю. Я... А вы что сделаете со своим мужем?

— Я уложу детей спать, а затем возьму у него в рот, чтобы разрядил всё, что успел накопить за время моего отсутствия. А после как пойдёт. Твоя очередь.

Сначала я помолчала, затем вздохнула, рассмеялась, успокоилась и прошептала.

— Не знаю, будет ли это первое, но мне бы этого хотелось более всего. Когда мы останемся вдвоём, я начну её целовать, мы ляжем, и затем разверну её к себе спиной. Она не будет против. Это точно. Поцелую шею, стараясь копытами придерживать гриву и затем проведу по её позвоночнику от самого верха до крупа. Да.

Мы посидели ещё немного пока у меня не начали сами собой закрываться глаза. Волчица ушла оставив меня наедине с ночной тоской. Было конечно весело, но лучше бы меня не будили… Ночь. Треск костра и приглушенный ветром девичий хохот, лунный свет и стоны Шило. Холодный песок и безразличная к нам пустыня. Миллиарды песчинок, которых не заботит наше существование.

Я смотрю на небо и мои воспоминания загораются как звёзды во тьме прошлого…

Ночью мне всегда становится одиноко.

Вечность и ещё день назад

— Ёб твою мать Док, да что ты бля вытворяешь! Бля. БЛЯ!

— Крапива заткнись!

— Идите нахуй сержант, идите вы все нахуй блять! УЁБИЩА, — она запричитала.

Капралу Крапиве оторвало ногу к ебене фене. Мы прятались в казарме, которая казалась последним безопасным местом на земле. Здесь не было окон, так что врага мы не видели. От того и появлялось чувство защищённости. Капрал Крапива истошно орала, но кровь её вытекала стремительно. Стой тут умелый полевой хирург она бы уже баюкалась под морфием с наложенным жгутом, но вместо этого она размахивала плечом и плескала кровью во все стороны. Я кривокрупая земнопони ничего не могла сделать. Она скончалась через минуту, последними её словами были «Ёбать вас бля, пиздец вы нахуй. Ебать бля. Ебать». Она не просила никому ничего передать, она не говорила о домике в Эпплузе, где живёт её тетя Черри Джем, которая готовила вкусные пироги и ей теперь вспомнился их чудесный вкус. Нет. Она материлась и истошно поливала меня бранью, пока из неё не вытекло критическое количество крови. После этого звук матюков постепенно стих и она умерла.

— ДОК!

Волчице ещё не надоело думать, будто я смогу спасти хоть одного раненого. Она кричала откуда-то из-за пределов казармы. Мне пришлось выйти наружу. Солнце ударило в глаза. Жарко. Бомбы ранили пустыню и поднимали настоящую песчаную бурю. Со свистом падая вниз и оглушительно разрываясь при этом они уносили одного солдата за другим. БУМ. Бомба угодила прямо в штабскую палатку и оставила после себя воронку из песка разбросав его повсюду.

— Это грифоны, они выяснили мэм! – крикнула Шило прильнувшая к рации, — Грифоны наёмники! Бизоны подкупили их!

— Сосредоточьтесь на бизонах! – крикнула Волчица девчонкам, которые сразу подняли винтовки в небо, а затем обратилась к Шило, — Когда будет авиация?!

— Уже вылетела!

— Док сюда! Шило огонь на подавление!

Рядовая Шило бросила рацию в тело мёртвой облитой кровью связистки и схватилась за свой пулемёт. Она принялась изрешечивать верхушки барханов, из-за которых выглядывали бизоны. Кинулась я тем временем к Волчице. Она удерживала рану на ноге подстреленной пони. Штанишки цвета хаки испачкались в тёмном багрянце, стекавшим из раны на песок и обагряя, здешнюю землю.

— Здесь сможешь, что-нибудь сделать? – спросила Волчица.

По нелепой случайности на поле боя не было ни одного врача кроме меня, а я психиатр земнопони. Рядом был госпиталь, но его срочно принялись охранять и пока мы в плотном окружении никто до нас не пойдёт. Одни лишь Вандерболты рискнут сразиться с грифонами. Наша собственная артиллерия делала лишь хуже. Возможно она убила больше пони, чем бизонов.

Шило схватила рацию. Я кивнула Волчице и мы поволочили раненную в казарму. Шило раскрыла рот.

— Сержант! – крикнула рядовая, — Они здесь из-за той деревни, которую мы сожгли. Там были типа... Блять, женщины их вождя. Что-то вроде того. Командование говорит они бросили сюда все силы.

— Ну так стреляй по ним!

— Есть сержа...

Шило потянулась к пулемёту, как стрелок бизон выдал ей две пули в шею, а затем поднялся шквал и её тело изрешетили.

Я зависла. В самой середине, в самой гуще событий. Сделала два шага вперёд навстречу солнцу, огненным заклинаниям, которые сбрасывали грифоны, шквалу снарядов и куче разорванных тел. Я смотрела на оторванные конечности тела и разбросанные повсюду полые органы дифференцировать, которые не представлялась возможность, и мне вспомнился тот день когда разбомбили Додж Дженкшн. Мне пришлось собирать в карету остатки тел. Бомба разрушила дом, обжигая стены и выбивая окна. А по всему дому валялись кости и остатки тела. Я нашла маленькую челюсть и время тогда замерло, пространство и время на секунды будто коротнули и мир был уничтожен в моих глазах.

Почему-то смерть одного ребёнка произвела на меня, куда большее впечатление, чем затянувшаяся война двух народов, во время которой каждый день умирают живые существа. Я зависла посреди этого самого процесса смертоубийства. И точно также, как в тот день я ничего не могла поделать. Будто держу челюсть маленькой пони.

— Ты что делаешь? – Волчица втащила меня в казарму.

По казарме тянулся кровавый след и лента кишков – их владелица была та самая пони, которую оказывается, ранили не только в ногу. Судя по её спокойно ужаснувшейся морде она была уже по ту сторону мучений. Волчица кричала на рацию, а мне так хотелось спать. Я не спала уже почти неделю. И даже во всей этой суматохе глаза умудрялись хоть на минуту да закрыться. Снаружи затихла артиллерия. Выстрелы умолкли.

— Сержант! – в казарму вбежала пони с перемазанной кровью мордой. На алую жидкость налип грязный песок, — Бизоны! Они идут сюда!

— Сколько вас осталось?

— Только я.

Проговорила она и пули продырявили палатку, сквозь зазоры прорвались лучи света. От резких звуков пони кинулась в сторону и попала под свинец. Кровь хлестнула и брызнула на пол и краешек стены. Больше ни осталось никого.

Из рации доносились, чьи то голоса. Кто-то о чём-то предупреждал или спрашивал, но Волчица им уже не ответила. В казарме резко опустевшей были лишь мы и несколько пар трупов, забрызганных кровью. К тому же стало очень тихо. Волчица вздохнула и опустилась около стены. Копыта её прятали мордочку от чужих взглядов. Она долго не решалась посмотреть в мою сторону, но затем подняла глаза. В них. В них было всё, но верить мне в это не хотелось. Она взглянула в мои глаза и сразу подошла.

— Эй, — вкрадчиво шептала она, — Ты чего, — она копытом стёрла слёзы у меня со щеки, — всё обойдётся.

Послышались крики бизонов.

Волчица вытащила пистолет.

— Перебьём их сейчас, — Волчица улыбнулась, — Прибудет кавалерия и вытащит нас. Да. Устроит пиздец этим засранцам. И вождю этому сраному и всем тварям, кто против мира на земле, — Волчица обняла меня, — А потом... Потом устроим нашим девчонкам сюрприз, а? Давай. Давай закажем им проституток, чтобы они порезвились вдоволь, и накупим выпивки, — Волчица рассмеялась, — Уже вижу как Шило орёт во всё горло от радости. Пускай они разведут костёр, будут резвиться, как дети. Как невинные и милые дети, — Волчица заплакала, — Мы с тобой пойдём подальше. Сядем на холм, около штабной палатки и будем смотреть. Затем поговорим о тех кто нас ждёт. Ладно. Как раньше. Пожалуюсь тебе о том, как желаю поговорить с мужем. Ты расскажешь о своей невестке. Будет отлично, очень. Наверное, — Волчица приставила пистолет к моему виску и прижала меня ближе.

Бизоны приближались сюда и скоро убили бы нас.

Слёзы Волчицы падали на копыта.

— Подумай о своей невестке, — сказала она, — Сейчас самое время.

И я подумала о ней. О кобылке из Балтимера. О её кожаной куртке и одной зелёной прядке гривы, которая постоянно лезла в глаза. О её дурацком хохоте, который был до невозможности заразным. О её последних словах.

— Ты идиотка, — сказала она мне тогда, — Сразу скажу – красивых слов не жди. Я тебе сейчас наговорю всего, а ты сдохнешь там. Нет уж. Возвращайся домой и я буду говорить тебе красивые слова каждый день.

Я подумала об этих словах. О её дурацком и милом смехе, который их сопровождал. И о том как она всё равно расплакалась и в глазах, скопились слёзы, заблестевшие и осветившие моё тёмное сердце как звёзды. И каждую ночь я смотрела на небо и…

Я вспоминала о ней. И мне не было так одиноко.