Детский Мир

Интроверсия

Тень несозданных созданий
Колыхается во сне,
Словно лопасти латаний
На эмалевой стене.

— Валерий Брюсов, "Творчество"

Давай пошире раскроем наши глаза. Очень внимательно, постарайся не провалиться в тартарары. В твоей голове роется очевидный вопрос: "Где мы?", когда ты смотришь на сей прозаический ноль. Отвечу я тебе, что это совершенно не играет роли: пребываем ли мы сейчас на вершине попирающей небо горы или на верхушке обычного приземлённого холмика.

Наблюдая с любого доступного уровня, мы разочаровываемся, поскольку единственное, что можно узреть — это серый материк, вяло очерченный тушью горизонта.

Складывается впечатление, что он закутан в какой-то тонкий, невидимый саван, рассеивающий внутренний, исходящий к нам свет, заслоняющий за млечными складками буйство красок его. Отнюдь, дело будто бы не в пропасти под ногами, не в крайней отдалённости нашей позиции, чтобы с предвкушением сорвать этот таинственный покров.

Возникают сомнения: не оступишься ли ты, не поразит ли твой гений эта безумная картина? Быть может там, за занавесом, скрывается лишь колыбель усопшей мумии.

Вздрогнула кисть. Сердце шевелится и подсказывает, что лучше признать своё поражение, чем хватать руками неопознанные экспонаты. Наша компания ещё неоднократно коснётся его и поверь мне: это не столь глубокомысленная тема, чтобы удостаивать её полноценным вскрытием.

К чему эти объятия? Сложим в карман мыслимые руки и конец танталовым мукам.

Другой вариант: сконцентрируем наше внимание на чём-то частном, не столь объёмном, как эта мировая дымка. Наверное, долгая фокусировка вгонит наше сознание в транс, но ничего — в вопиющей монохромии мы вряд ли ощутим разницу между явью и грёзой.

Посмотри на этот пиксель. Его чёткость не вызывает у тебя сомнений, но твоё зрение не поддаётся моему гипнозу и блуждает. Оно не может остановиться в одной точке, оно в отчаянии носится из стороны в сторону по лесенке из тысячи одинаковых квадратиков. И не кончается она, как будто отбрасывает куда-то назад, брыкается, заедает словно клавиши механического фортепьяно. Музыка из фальшивых образов не возникает, но и я в свою очередь не могу никак согласовать её для твоего удовольствия, раз ноты не стыкуются и не складываются в цельную фигуру.

Увы, таков удел человека, вписанного в предел маргиналии — ни восхитится от созерцания ужаса, ни устало улыбнуться заезженной фонограмме. Сознание его мечется между двумя взаимоисключающими параграфами, пытаясь отыскать свою красную строку.

Не одно из таких состояний в полной мере нельзя отнести к его мятежной душе: дано ей быть лишь посредником между этими зеркальными мироощущениями. Его конёк — это предвидеть надвигающийся исход событий, глядя в различные отражения. Своим левым ухом маргинал слышит приближающееся громыхание и тут же делает предположение, что где-то вдалеке уже развёрзлось жерло вулкана.

Отныне ему нет смысла беспокоиться о будущем, ведь оно уже свершилось. Он может только устрашиться протяжному отзвуку прежней истории, после чьего финального аккорда подступит какой-то новый континент, terra incognita.

Есть ли смысл теперь шокировать и эпатировать остатки зевак, думая о лаке чёрного квадрата и ковыряясь в его мрачном манифесте?

Мы отказываемся от соблазна далее вертеться в эстетствующем цикле и пожелаем хотя бы чуточку приспуститься вниз с умозрительного Парнаса. К сожалению, наши ноги не смеют пока прыгать к раскалённой литосфере, поэтому придётся прибегнуть к помощи с неожиданной стороны. В этой локации находиться ещё одно живое существо.

Конечно, когда античные божки покинули это место, тут редко бывал кто-то кроме различного рода умников, которые бы с большой неохотой пошли на контакт с нами. Но бывали отдельные мгновения, когда сюда залетал Пегас — названный гость муз и вестник вдохновения. Столь долго он был живой игрушкой, которую вручали в преданиях то одному пасынку, то другому. Однако все они стали статуями, а Пегас продолжил летать в поднебесье и жевать свою радугу.

Нет необходимости цокать и как-то ещё особливо призывать Пегаса: достаточно будет только представить, вообразить себе его присутствие. Вспоминая о минувших подвигах, его рефлекс не позволит нам оседлать или приручить его; зато демонстративно помашет он нам хвостом, когда ему станет скучно с постылыми образами; и затем это крылатое выражение вспорхнет к себе обратно во вновь возникший вымысел.

Раз уж искра фантазии распалила наш ум, то почему бы не вжиться в роль этого белого мерина и не охватить глазами-пуговками недоступный для незваного край?

Пегас ныне странствует по Эквестрии, друг: по стране, где как будто все небожители, о которых я говорил ранее, единовременно свалились со своих конных портретов, распределив основные роли своим скакунам. Если бы Пегас не отвлекался, то он бы уже приметил и сказочный замок Кантерлота, где, разумеется, обитают настоящие принцессы, и бескрайние яблочные сады семейства Эппл, и отсылающие нас к чему-то небоскрёбы Мэйнхэттена, а также другие жилища, но имеющие отношение к менее существенным существам.

Стоит попридержать коней и не впадать в пагубные для нас перечисления. Какова будет цена этой брошюры, если прямо сейчас мы можем приступить к экскурсионному туру? Предлагаю встать на сюжетные рельсы у яблоневого сада, чтобы впредь у тебя не возникало предположений, что эти видения беспочвенны.

Но держись покрепче, ведь для путешествия в тернистых дебрях канона необходим крепкий моральный компас. Им буду тебе я, тот беспёрый литератор, что наблюдает за другими проводниками и подмечает за ними нездоровую тенденцию к кроссоверам.

Я постараюсь не вогнуть Эквестрию в трёхмерную нормальность, добавив не нужное для истории эротически-попаданческое дно. Я придам ему по мере сил причудливую форму выпуклости, чтобы перетасовка событий происходила с более яркой отдачей и пришлась по нраву читателю, не искушенному в этой вселенной. На то есть как и мои личные причины, так и мой оправданно плохой почерк. Когда ситуация проясниться (я понадеюсь) он начнёт обретать характер подлинно хорошего и доступного каждому.

Теперь, словно старый музейный смотритель, я буду вести тебя по известной, но пока интересной только мне экспозиции, не отвлекаясь на излишние slice of life и прибаутки, согласуя программу с моей исторической компетенцией.

Рекомендую ознакомиться с ней и регулярно возвращаться сюда тебе, что не может справится с собственными дурновкусием и вторичностью. Поразмыслив над выше и ниже сказанным, ты отыщешь благое для себя разочарование.