Вещи, что Тави говорит
Переизобретающие вещи (Reinventing Things)
Она шаркающей походкой спускается по лестнице.
Она проходит мимо меня... почти проходит мимо меня.
Внезапно её копыта останавливаются по середине коридора.
– Ого... – Каприкорн поворачивается, моргая. – Благословенная Селестия. Ты что, проработала всю ночь?
Это была ночь? Уже утро?
Я не могу сказать. Я едва могу поднять голову.
Я сижу посреди дома незнакомки, прижавшись к стене, обхватив себя передними ногами и дрожа.
Она стоит надо мной, вытаращив глаза. Что-то внутри переключается, и её дыхание становится взволнованным.
– О богиня... просто... п-просто подожди здесь...
Она убегает галопом.
Я вздыхаю.
Наконец, она возвращается с одеялом, набрасывая его на мои прогибающиеся плечи.
– Ну-ну, сейчас… – воркует она, её дыхание отдаёт пушистым бордовым оттенком. – Кажется, кое-то немного переборщил с Dr. Pony, хммм?
Я дрожу. Я смотрю вперёд. Я не отвечаю. Какой смысл?
– Ну же. Я могу узнать творческий кризис, когда вижу его, – продолжает бормотать она. – У тебя всё так хорошо продвигалось. По крайней мере, мне так казалось, – она выдыхает с усталой улыбкой. – Полагаю, в этом есть моя вина, что меня не было с тобой на последних нескольких сессиях, хммм?
Ничего.
Абсолютно ничего.
– Ммммм... творчество – такая любопытная вещь, – она без приглашения опускается справа от меня. С протяжным выдохом она бормочет: – Чтобы принести столько красоты и радости в этот мир, группка избранных пони должна заставлять себя преодолевать так много жалких и убогих преград. Такая ирония сама по себе практически является шедевром. Не так ли? – она улыбается, не ожидая улыбки в ответ. – Чтобы вдохновлять других, мы должны позволить себе заблудиться. Мы роемся в чёрных пещерах нашего подсознания в поисках искры, способной привнести цвет в жизнь других, – она зачёсывает чёлку назад. – Как, должно быть, невероятно отвратительно, когда вся эта темнота заменяется чистым цветом... и приходится распутывать всё это призрачное безумие только для того, чтобы сплести из него блестящую ткань.
Я сглатываю комок в горле и опускаю свою тяжёлую голову.
– Ты бы поверила мне, если бы я сказала, что я и сама бывала на таких глубинах? – она склоняет голову набок. – По правде говоря, я не всегда была диджеем Каприкорн.
Я медленно наклоняю голову, чтобы взглянуть на неё.
– Да-да, – она кивает. – Когда-то я носила банальное, скучное, кричащее прозвище "Эврикакорн". Хех… – она складывает передние копыта, улыбаясь в полумраке своей квартиры. – Не прозвище, а настоящая насмешка... предполагающая, что в любой день... в любой момент... я могла бы радостно пережить откровение музыкального гения и поразить толпу. Любую толпу. На самом деле… – она прищуривается на меня, – моим стремлением было стать общеизвестным живым исполнителем. Я хотела быть на сцене, царапать пластинки, будоражить аудиторию, полную андеграундной молодёжи.
Я моргаю.
– Но, увы, после в лучшем случае одного или двух вялых успехов я обнаружила, что... ммммм... барахтаюсь, пытаясь удержаться на плаву. Вдохновение просто не приходило ко мне. К тому же, если уж говорить откровенно, я никогда не была... искусна в импровизационных музыкальных выступлениях, – Каприкорн сглатывает. – И, прошу заметить, не из-за недостатка стараний. Я бросалась на сцену за сценой, выступая перед бесчисленным количеством имен и личностей, все их которых были гораздо талантливее и компетентнее меня, – холодная дрожь. – И, поверь, я не преувеличиваю, – её глаза печально устремляются в мою сторону. – Я была просто отвратительна вживую на сцене. И всё же, в течение месяцев... годов я продолжала бороться изо всех сил, пытаясь найти своё место... пытаясь сделать себе имя.
Она поворачивается и смотрит на меня с усталой улыбкой.
– И знаешь, что самое смешное? После всех эти отупляющих туров, в которые я окуналась с головой? Всех этих поездок без гроша в кармане вглубь эквестрийской техно-сцены? Я обнаружила, что моей единственной отдушиной было создание эмбиентных трансовых треков на стороне... которые я сочиняла, чтобы успокоить себя. Я обнаружила, что наиболее естественно справляюсь со студийной работой и только студийной работой. Конечно, в то время для меня это ничего не значило, потому что я была чертовски одержима идеей "Эврикакорн", нового неподражаемого диджея поп-культуры Эквестрии. Хех...
Каприкорн потирает копыта друг о друга, с тихим вздохом оглядывая зал.
– Иии... всё это свалилось на меня в один судьбоносный октябрь несколько лет назад. Мой агент наконец-то уволился. Назвав меня "Безнадёжной". "Тупоголовой". "Неисправимой". И знаешь что? – она сглатывает. – Именно этими ужасными вещами я мысленно продолжала называть себя в течение нескольких месяцев... ложась спасть... борясь с бессонницей... и депрессией, – её челюсть сжимается. – В тот период времени я размышлял о некоторых... по-настоящему ужасных вещах. На самом деле, однажды ночью я обнаружила, что... приближаюсь к грани немыслимого. И… – холодная дрожь, – ...вместо этого я стряхнула с себя оцепенение и отправилась на прогулку через весь город. Я была в Чикаколте. И случайно наткнулась на местную площадку, где в последнюю секунду выступал особый приглашённый исполнитель. Это было... красивое... извивающееся представление. Оно было совершенно не похоже ни на что, что я видела раньше. Чистый творческий подход... настоящие зрелище. Это было всё, чем я мечтала быть... и оно было неописуемо уникально.
Она смотрит на меня сияющими глазами.
– И знаешь что... вместо того, чтобы почувствовать, как мои мечты рушатся окончательно из-за того факта, что "Эврикакорн" никогда не сможет сравниться с этим... этим вундеркиндом, я отбросила свою необъятную зависть и неуверенность в себе и просто... позволила себе вдохновиться. Ведь именно в этом и заключается смысл искусства, разве не так? – она улыбается, помахивая копытом. – Там была эта диджей, изливающая своё сердце и душу через цвета, свет и звуки. Для меня было совершенно очевидно, что она любила каждую частичку того, что делала... и эта любовь изливалась из её динамиков... её улыбок... её... фирменных тёмных очков и колючей гривы электрически-синего цвета...
Я моргаю, глядя на неё.
– Я поняла там и тогда, что если я не могу быть самой собой... то тогда нету никакого смысла самовыражаться. Я должна была найти то, что я любила, и сделать это центром своей работы. И для этого мне пришлось отказаться от "Эврикакорн", как от дурной привычки. Мне пришлось переизобретать себя заново. И тогда… – она пожимает плечами, глядя прямо перед собой, – я вернулась в отель... к моим инструментам. Я откопала все эмбиентные, трансовые работы, которые сочиняла на стороне, чтобы успокоить свои бурлящие эмоции... и обрела новую частичку себя. Немного доработав, я создала то, что в конечном итоге стало моим первым студийным альбомом: "Fish Bleats". В довершение всего я опубликовала его под новым именем. Диджей Каприкорн. И с тех пор я почти не оглядывалась назад. Всё из-за одной судьбоносной ночи, когда я наткнулась на некую немую диджея... и вдохновилась её цветами... её огнями... её совершенно уникальным голосом, которым только она... которым только ты можешь выражать себя, Винил Скретч.
Малиновое дыхание прокатывается по мне. Дрожь прекратилась. Я знаю это, потому что моё плечо не дрожит, когда Каприкорн кладёт на него свое копыто.
– Возможно, бывают моменты, когда у тебя не хватает средств, чтобы почувствовать это, Винил, – говорит она, пристально глядя на меня. – Но поверь мне, когда я говорю, что ты удивительная и талантливая пони. В тебе есть ни с чем не сравнимый талант. И то, что ты сделала и продолжаешь делать, вдохновляет других, – она сглатывает. Сильно. – И спасает жизни.
У меня болит горло. Если бы я могла говорить, то произнесла бы одно имя, драгоценное, окутанное ангельской песней.
– Я знаю, что у тебя есть всё необходимое, чтобы закончить этот альбом. Циан Синг нуждается в этом. DJ-P0N3 нуждается в этом. Но, больше всего, мир нуждается в этом. Потому что именно для этого ты здесь, Винил Скретч. Создать шедевр из существования. Вот почему ты такой хороший творец. Я знаю, что это тяжело. Поверь мне, я была там. Но будь я проклята, если позволю всему этому рухнуть и сгореть дотла только потому, что дела идут туго. К тому же, ты не такая. Ты лучше всех на свете. И в этом доме нет ни одной живой души, которая бы этого не знала.
Она встаёт, нахмурив брови.
– Возможно, самое трудное – это признать, что тебе нужны перемены... переосмысление... точно так же, как Эврикакорн, – она протягивает мне копыто. – Но если у тебя есть чуточка веры и ты позволишь мне помочь, то, возможно... мы сможем найти эту новую пони вместе, – она улыбается. – И тогда, когда-нибудь в будущем, она поможет бесчисленному количеству пони найти себя... точно так же, как одна диджей помогла мне.
Я поднимаю на неё взгляд. С хрупкой улыбкой я протягиваю дрожащую переднюю ногу и хватаюсь копытом за её копыто. Это не очень сильная хватка.
Но этого достаточно. Она поднимает меня без каких-либо проблем, и мы вместе ковыляем обратно в студию.
– А теперь... давай сгладим эти неровности в балладах, хорошо?
Да.
Давай.