По ту сторону блицкрига
Gute Nacht, Soldat!
Я проснулся словно по будильнику. Оранжевое закатное солнце стало уступать своё место белому диску, который зажёг тысячу звёзд на небосводе. Я подошел к окну и вдохнул полной грудью, чувствуя аромат цветов и лаванды. Успокаивающий коктейль заставляет снова лечь на кровать и забыться в безмятежном сне, да-а…
Отставить! Желудок требует еды, а ради этого придётся отработать ночную смену и плясать под чужую дудочку.
Эх…
Я вышел из спальни и открыл входную дверь, над…
– БУ!
– Gottverdammt! – я отпрыгнул назад и приземлился на пол задней точкой тела, чувствуя, как смех стоящей в проходе фигуры разбивает мою самооценку о сталь.
– Луна, это не смешно! – сказал я, поднимаясь на ноги.
Острая как пила пасть, зрачки как у кошки и тело, по размерам не уступающее Селестии. Вроде такую морду я видел в зале, где она явно была побеждена.
– Что, клыки не жалуешь? – спросила Луна с огромной ухмылкой в своей обычной форме, помогая мне подняться.
– Твою же «Голубую дивизию», это страшно видеть даже днём, не то что ночью! Я теперь неделю точно буду просыпаться в холодном поту. – сказал я.
– Не следовало у меня под окном маршировать. Теперь мы квиты. – сказала она. – А ежели Вы закончили, прошу Вас следовать за мной, нас ждёт работа. – она встала в ровную позу, выгнула спину, расправила крылья и задрала голову к потолку, будто стараясь дотянуться до него, но стараясь не высказывать этого напрямую. Смотрится царственно и красиво, ничего не скажешь.
– Я, кстати, на неё и шёл. Так, к слову.
– Идёмте. – она вышла из башни и пошла вниз по лестнице. Я грустно вздохнул и последовал за ней.
– К чему вся эта резкая… — я широко зевнул. – официальность?
– Принцесса всегда должна выглядеть изящно. – сказала она, ведя меня внутрь дворца.
– Вы с Селестией всегда так выглядите, даже если вы не стараетесь.
– Это комплимент? – спросила меня Луна, повернувшись лицом ко мне.
– Нет, это – констатация факта. – ответил я, слыша хруст ветки под ногами. Мы в саду. В Королевском саду.
– Сказал бы, что комплимент! Кобылам иногда хочется услышать тёплые слова в их адрес, даже если это факт. – топнула Луна и мгновенно растеряла всю позу в моих глазах и превратилась в избалованного ребёнка.
Не пойму я этих лошадей никогда.
– Я ведь знаю, что ты меня позвала лишь из-за того, что тебе попросту не с кем поговорить. – сказал я, когда мы прошли мимо какого-то фонтана, где на дне наверняка таилось целое состояние, на которое можно жить и жить…
Надо было хотя бы монетку прихватить, желание загадать.
– Нет, это…
– Правда? – перебил я её.
– Я предложила тебе это лишь из-за…
– Тебе не с кем поговорить? – она остановилась и взглянула на меня с нескрываемой злостью.
– Да, мне не с кем поговорить, доволен? – прошипела она.
– У тебя же есть стражники, сестра, Майк. Почему их не позвала? – спросил я, лёгким кивком предлагая продолжить путь.
– Все они спят. Да и ты в какой-то степени являешься членом Гвардии. – она сменила злостную мину и хихикнула, цокая копытами по камню.
Я пробормотал ругательство, а Луна сделала вид, что не слышала этого.
– Расскажи про себя.
– Что мне рассказывать про себя? Эрих Краузе, обер-лейтенант, родом из небольшого города Битбурга, родился в 21-ом, сейчас 23 года… вроде. Командую взводом из 49 человек. Что ещё рассказать?
– У тебя есть семья?
– Живой отец, жена и ребёнок. Мать умерла от побоев в 38-ом. Её «случайно» забили до смерти эсэсовцы, приняв её за еврейку. Скотины.
– Что за ужас… — Луна произнесла это с истинным удивлением и поднесла копыто ко рту. – Надеюсь, что они получили по заслугам.
– Дело очень быстро замяли. У одного из нападавших отец был далеко не из последнего загона.
– Но ведь это несправедливо!
– Именно тогда я стал ненавидеть нацистов. До этого я хоть как-то терпел их разгул, а после убийства я поклялся себе, что никогда не буду к ним лоялен. Так и до сих пор не привык к ним.
– Горько тебе досталось… — Луна отвела взгляд в землю.
Мы продолжили идти в тяжелой тишине и вышли на небольшую полянку. Неспокойная из-за ветра вода в маленьком озерце подрагивала, создавая волны и отражая луну.
– Можно очень личный вопрос? – сказал я принцессе, которая до сих пор держала молчание и смотрела в землю.
– Если он связан с Майком, то я тебя прибью. – Луна подняла взгляд и грустно ухмыльнулась.
– Каково было там? – принцесса остановилась и снова опустила взгляд.
– Холодно. Одиноко. Страшно. – её голос надломился, а последнее слово она сказала шёпотом. Холодный ветер подул и пробрал до костей. – Хоть я была и не одна, но страх того, что я могу вернуться обратно в мир, где все будут меня ненавидеть, пугал меня. Найтмер скрашивала наши общие дни в изгнании, но однажды… — она глубоко вздохнула. – однажды я просто не выдержала. Я бросила её одну, а сама впала в своего рода сон, который закончился при моём освобождении от демона.
– Почему ты так сделала?
– Она… она ненавидела Тию. Она желала её самой мучительной смерти. Она строила планы, готовилась, практиковалась. Я пыталась вразумить её, что если и в первый раз не получилось, то и во второй тем более… — она запнулась, обдумывая следующие слова.
– Но она не слушала? – закончил мысль я за неё.
– Она слушала меня, но не внимала. Обида и горечь застелила плотной вуалью её мировоззрение. – последнее предложение можно с уверенностью отнести к немецкому народу. Горечь поражения заставила нас верить в Гитлера, поверить в его идеалы, в его точку зрения о лучшем, правдивом и справедливом. Но пелена пропадает с глаз по мере приближения наших противников к Берлину. К фюреру. К победе.
– Обида и горечь – тандем, от которого неизвестен результат. Известно лишь, что он будет ужасен. – сказал я.
– Воистину.
– Мы продолжили идти в тишине, наблюдая прекрасные пейзажи в саду. Звёзды мерцают в отражении спокойных вод фонтанов, а сверчки напевают свою песню, даря ощущение спокойствия, такого нужного для крепкого и безмятежного сна.
– Тебе разве не нужно работать? – спросил я, желая продолжить диалог.
– Не думаю, что от пары часов, которые я выделила тебе, в Эквестрии случится что-то ужасное. Я же не подписываю важные бумаги или принимаю гостей, этим всем занимается Тия, а я так, на подхвате. – мне показалось, или я услышал нотку грусти в её голосе?
– Недовольна этим? – спросил я.
Луна приложила копыто к груди.
– Ты не поверишь, насколько я рада этому. Это даёт мне возможность спать днём, а ночью делать практически всё, что я захочу. Да, иногда Тия просит помочь с чем-нибудь, я никогда не откажу, но основная часть работы лежит на ней.
Я поднял голову и присвистнул.
– Балует она, конечно, тебя очень сильно. – отметил я.
– Она пытается сгладить вину передо мной. – она грустно усмехнулась. – Думает, что это она одна виновата в том, что я чуть не убила её.
– А ты помогаешь ей как можешь в ответ. – она положительно кивнула.
– Она тоже так думает и оберегает меня всем, чем может. Я для неё так и осталось Вуной, как в детстве, что с лепетом вспоминаем мы. – она грустно усмехнулась.
– Тебе это не нравится? – спросил я с удивлением.
Она остановилась и негромко топнула копытцем и надула губы.
– Я не маленький жеребёнок, я уже взрослая кобыла! – наш смех заполнил сад в ту же секунду.
– Взрослая она. Небось, косички до сих пор плетёшь? – спросил я с улыбкой на лице.
Луна покраснела и стыдливо улыбнулась.
– Ну… это… мне пора, вот! – она развернула крылья, но перед её взлётом я спросил:
– Darf ich gehen?
– Ладно уж, можешь идти спать. Спокойной ночи. – она взмахнула крыльями.
– Gute Nacht, Luna.
Она взлетела вверх и взяла курс куда-то в сторону луны. На Восток.
– А что там с мясом? – спросил я удаляющийся силуэт.
– Завтра! – ответила мне полукриком Луна.
Класс! Полноценный завтрак, мясной и вкусный. Я подпрыгнул на месте от радости.
Man ist, was man isst.
Я пошел дальше по саду и нашел обрыв с горы. Подойдя к нему, я обнаружил, что здесь есть магические перила, которые не дают возможности выпасть, но позволяют облокотиться на них и насладиться ветром. Влажным и прохладным.
Взглянув направо, я увидел более длинный обрыв, с которого видно, что под тем местом, где я облокотился на перила, прямо из горы виднелся выступ. С него наверняка прекрасно смотреть на закаты солнца, которое будет греть тебя своими последними лучами. Такими маленькими, но такими тёплыми.
Но туда нельзя, если ты, конечно, не умеешь летать или пользоваться магией.
А я кто? Обычный человек, без дополнительных конечностей на лбу или боках.
Я опёрся на магические перила и достал немного исписанный листок и ручку.
Поэт решил поиграть с листком ещё немного.
«Дорогая Агнет, я в порядке.»
И что это? Такое письмо пишет каждый солдат на фронте.
Зачёркнуто.
А что, если… нет, слишком лирично, заставлю волноваться почём зря.
Когда это на меня снизошло желание написать что-то, что не похоже на отчёт о количестве убитых и раненых в бою?
Теряешь хватку, солдат.
– Действительно теряешь, — и мне это нравится.
– Тебя не учили не подслушивать? – сказал я, удивляясь тому, что я уже говорю сам с собой. Я точно схожу с ума.
– Извини, я просто не могла заснуть и решила прогуляться по саду. – сказала Селестия, подходя ко мне. – А ты здесь что делаешь?
– Да вот, пишу. – я показал ей письмо.
– Личные заметки? – спросила она, опершись на перила.
– Письмо жене. – ответил я, отводя взгляд в небо.
Селестия закусила нижнюю губу.
– Я не знала, что у тебя есть жена… — сказала она с грустью.
Я усмехнулся в мыслях.
– Ну как сказать жена… Так, знакомая с ребёнком.
– Что ты имеешь в виду? – спросила она, с удивлением глядя на меня.
Я глубоко вздохнул и понурил взгляд.
– Слушай, я – солдат, она – обычная девушка. Она не заслужила жить такой жизнью, когда она ждёт моей весточки месяцами, каждый день просыпаясь в холодном поту и беспокоясь всё больше по ходу того, как мы проигрываем войну. Вдруг я стану одним из тех, кого уже закопали в земле? Она живёт в страхе и стала его верной спутницей. – я посмотрел в лицо Селестии с грустью. Она ответила тем же.
– Но ведь это и есть верность. Она ждёт, волнуется и надеется. Такая жена – кладезь среди песка. Цени её. – она отвела взгляд куда-то на горизонт.
– Да, но мой дом там, в окопах. Там меня ждут больше всего, там я живу каждый день, разделяя горечь и радость с боевыми товарищами, которые стали мне братьями. Там, в грязных и кровавых траншеях мой дом. Не с ней.
Я всмотрелся на звёзды, вспоминая одну из бесконечных ночей на фронте.
Сигареты испускают ядовитый дым, гитара играет ненавязчивую мелодию, а я смотрю на звёзды и задумываюсь: а правильно ли я поступил? Связать свою жизнь с грязью, кровью и терпением боли через ремень от винтовки в зубах.
Ответа никогда не последует.
– Эрих?
– А-а… что? – я поднял туловище и повертел головой по сторонам, выискивая Рудольфа.
– Опять звёзды считаешь? – спросил он с неодобрением. – Подходи к столу, там Генрих такой стейк сделал, что пальчики оближешь. – сказал он, в конце довольно промычав. Скорей всего, свой кусок он уже съел.
– Да-да, я скоро. – сказал я, продолжая смотреть на небосвод.
Рудольф подошел и присел около меня, но не говоря ни слова. В уютной тишине мы смотрели на мерцающие в небе огоньки, дающие нам надежду на завтрашний день.
– Эрих. – спросил он, не отрывая взгляда.
– М-м?
– Как думаешь, что будет после войны?
– Конец.
Он посмотрел на меня с непониманием.
– Конец чего?
– Наших жизней.
– С чего ты взял?
– Мы уже убили столько народу, а сколько мирного населения – один Гитлер знает. Нас прикончат при первой же возможности. Нас не пощадят.
– Первую же пережили, и эту переживём. – сказал он с надеждой в голосе.
– Ты видел, чтобы в Первую мирных жителей сжигали заживо, попутно обучая целое поколение на этом? – ответа не последовало.
– Все эти русские плакаты о нас, пропаганда и прочее. Если мы проиграем эту войну – мы проиграем своё право на существование.
Рудольф задумался и молчал, выстраивая мысль у себя в голове.
– Ты веришь в пропаганду, в которую даже сами русские не верят. Ты сам это видел. Фанатиков у них ещё меньше, чем у нас.
– В том-то и дело, что они во власти, как и у нас.
Я полностью прилёг на траву и начал смотреть на луну. Она такая одинокая, там, наверху. Я усмехнулся про себя.
Прямо как мы.
– Ты боишься. – неожиданно сказал Рудольф. – Ты боишься потерять всё.
– Я уже потерял всё, кроме своих товарищей. – Рудольф взглянул мне в лицо и грустно улыбнулся.
– Иди, герр штабс-фельдфебель, мясо стынет. – он похлопал меня по плечу и ушел спать.
В ту ночь я так и не смог заснуть.
– Эри-их? Эрих!
– А-а… да?
– Что с тобой? Тебе нездоровится? – Селестия встала на траву всеми четырьмя ногами.
– Нет, извини… призадумался немного. – Селестия кивнула в знак понимания.
– Когда Луна была в изгнании, я могла стоять здесь часами и просто смотреть на звёзды, разговаривая сама с собой.
– Что же, у тебя появился собеседник. – я грустно усмехнулся.
Селестия улыбнулась.
– Спасибо тебе за это, Эрих.
– Не за что, Тия. – я улыбнулся в ответ.
Я почувствовал пот на ладонях.
– Ты будешь писать что-нибудь? – спросила Селестия, когда я вновь обнаружил листок и ручку в своих руках.
– Сегодня уже поздно, я пойду спать. – я сложил листок и положил его в карман куртки вместе с ручкой.
Она игриво улыбнулась.
– Тебя провести?
– Мне не нравится это выр… — я не успел договорить, как золотая вспышка ослепила меня, и я перестал чувствовать землю под ногами.
– Хотя бы предупреждай перед этим, а не так резко. – я прошипел от боли на задней точке. Опять.
Селестия лишь тихо хихикнула.
– Ладно, больше так не буду.
Я поднялся на ноги и понял, что мы в моей башне. В прихожей.
– Auf Wiedersehen und gute Nacht. – я пошел в свою спальню, попутно снимая шлем.
Примерно полночь.
– Спокойной ночи. – сказала мне Селестия вслед.
Я лёг на кровать и укрылся одеялом. Бр-р, чего же так холодно? Из-за одного открытого окна не может быть холодно даже в куртке.
Ни единого звука.
Мне кажется, или Селестия что-то бормочет?