По ту сторону блицкрига
Albtraume Nacht
Мы шли по густой чаще леса в полной тишине, лишь дождь бил по толстым и тяжёлым веткам деревьев, а грязь хлюпала под нашими сапогами. Мы идём на Восток.
Дальность видимости была не больше метров трёх. Свет еле проходил сквозь тучи и ветки, из-за чего мы шли крайне осторожно, попутно пытаясь проглядеть, что впереди.
– Знаешь, я иногда…
Всё произошло слишком быстро, чтобы понять это сразу.
Я упал на живот и ударился рёбрами о затвор винтовки. Воздух вылетел из моей груди в мгновение ока.
Я зашипел и попытался вдохнуть горящими лёгкими, но каждый вдох лишь усиливал пожар внутри меня.
– Как же тебе повезло. – сказал Майк, лежа рядом со мной, испачкав весь свой торс и всё лицо в грязи.
– Твою мать, что это было? – я попытался поднять голову, но британец резко прижал меня обратно к земле.
Лишь сейчас я услышал, что что-то очень огромное пролетело прямо над нашими головами, раскачиваясь на верёвке, закрепленной на нескольких толстых ветках.
Лишь спустя минуту мы смогли подняться в полный рост.
– Ловушка сработала, видимо, из-за того, что ты порвал очень, ну очень тоненькую ниточку. – сказал Майк, осматривая огромный кусок дерева, подвешенный на веревке. – Не теряй бдительности. Ушки на макушке, смотреть в оба. Кто знает, какое ещё дерьмо тут припрятано. – сказал он, смотря в темноту леса.
– Закончим с этим уже побыстрее, у меня уже мурашки от этого места.
– Идём.
Я пропустил Майка вперёд и начал смотреть по обе стороны от тропы, по которой мы шли. По которой мы чуть ли не ползли, боясь напереться на что-нибудь.
– Замри! – сказал шепотом Майк. Мгновенное повиновение.
Звук. Слева. В кустах.
Майк достал револьвер и указал в сторону тех самых зарослей, откуда издался шорох. Я кивнул и стал идти прямо на те самые кусты, направляя ствол прямо на них.
Шаг. Стук. Шаг. Стук. Шаг.
Сердце пропустило удар.
Я даже не успел отреагировать, как был повален на землю чем-то.
– Сними эту хрень с меня! – выстрел. Ещё один. Третий. Пятый. Шестой!
На шестом выстреле тварь буквально развалилась на части, заваливая меня чем-то деревянным.
– Бежим отсюда, быстро! – Майк быстро засунул револьвер в кобуру и поднял меня на ноги.
– Зач…
– Быстро, мать твою!
Мы рванули по тропе настолько быстро, насколько смогли. То, насколько быстро бегает Майк, удивило меня не меньше, чем нападение той твари. Окопная крыса бегает быстрее, чем хоть и бывший, но всё-таки гренадер!
Мы остановились у развилки, дыша настолько глубоко, будто это наши последние секунды.
Перед смертью не надышишься.
– Зачем… мы… — я попытался продолжить фразу, но жуткая боль в груди помешала этому, а звёзды в глазах только подтвердили это.
– Они умеют… регенерировать. – сказал Майк, пытаясь отдышаться.
– Как?
– Я… сам этого не знаю. – сказал он, выпрямившись в полный рост.
– Твою мать… уходить надо отсюда… — сказал я, почти отдохнув.
– Ты – налево, я – направо. Встретимся на рассвете в городе. Не рискуй, герой. – сказал он и направился по указанной тропинке. Ой как я надеюсь, что это перепутье заканчивается в одном месте.
– Дерьмо… — сказал я про себя и пошел по левому пути, ибо даже тропинкой назвать это язык не поворачивается. Грязи уже по лодыжку, я уже проваливаюсь под ней. Господи, когда уже этот дождь прекратится?
Я шел ускоренным шагом, ибо в каждом кусте я видел что-то, что готово накинуться на меня, разорвать на куски и не заметить этого. Мурашки пробегали по коже, оружие тряслось в руках, дождь заливал всю округу. Господи, как же холодно…
Я дошел до обрыва и уже понадеялся, что вот, конец тропы и пора отступать, но скрипнув какой-то деревяшкой, слева выдал себя мост. Старый и деревянный. Под ним – пропасть, которой нет конца, а после него – старый и ветхий замок, который здесь стоял явно не одну сотню лет, если не тысячелетий, но дальний обзор не позволяет оценить крепость.
Я боюсь высоты.
Да, это покажется странным, но я всегда её боялся. Даже направленная на меня противотанковая пушка не наводила на меня больше страху, чем высота.
Быть в самолёте или на перилах перед обрывом – это одно дело. Пилот никогда не ошибётся, а перила не сломаются. А вот переходить старый, ненадёжный, сотни лет стоящий мост – совершенно другая ситуация.
Может, назад? Сказать, что затерялся, что нашел лишь тупик? Соврать?
Я обернулся назад и увидел всепоглощающую темноту леса и звуки покачивания веток на влажном ветру.
Нет, солдат, назад дороги нет. Вперёд.
Я повесил винтовку на плечо и взялся за верёвку, на которой натянут мост. Зайдя на первую деревяшку, я осторожно нажал на неё. Она скрипнула, но не погнулась и выдержала. Опершись на неё уже второй ногой, я начал потихоньку двигаться по мосту.
Так… Шаг… Главное вниз не смотреть… Ещё один. Ещё. И ещё!
Ха! А он неплох! Явно не пальцем делано.
Успокоившись, будучи гордым за себя, я уверенно зашагал по мосту. Он медленно покачивался, а я уже видел свою цель – конец этого пути. Но одна из деревяшек попросту упала вниз, и я упал лицом на промежуток.
Я посмотрел вниз.
Господи, господи, ГОСПОДИ.
Я начал пытаться подняться на ноги, но лишь сильнее раскачивал мост. Побежав вперёд, я выбил пластину ударом ноги и чуть не упал. Спасло лишь то, что я смог упереться на спину.
Прыгнув в конце моста и упав на живот, я начал дышать ещё сильнее, чем тогда, на распутье.
Я сделал это. Я перешел мост.
Я перевернулся на спину и начал упитываться водой, что дарила мне природа. Луна светила на небосводе, звёзды блестели в темноте космоса, а сверчки напевали свою, в каком-то роде, уникальную мелодию о красоте. О любви, о мире. О жизни.
Товарищи на века, которых не разольёт вода. Товарищи, чьё плечо поддержит тебя и в радости, и в горечи.
Ты один, прими это уже, идиот. Ты – один. Совсем. Забудь про всех, они тебе и не нужны! Ты же солдат немецких кровей, ты способен на всё, и тебе никто не нужен!
Я резко встал на ноги и вскинул винтовку, услышав шепот. Нужно идти.
Weiter.
Замок был действительно очень стар, а что ещё важнее – огромен и таинственен. На каждом шагу могли ждать ловушки и секретные проходы, а камень так и сыпался, говоря, что этому замку действительно не помешает реставрация. Хотя, тут уже нечего реставрировать, остались только камни с проросшим в них мхом и крысы. Ну и лианы, куда же без них в ветхих и страшных замках.
Первым моим открытием стала библиотека, количество книг в которой превышало все допустимые и не очень значения. Они старые, обращаются в прах при первом касании, но именно в них заключались знания, которые собирались наверняка тысячелетиями. Если, конечно, эта цивилизация столько существовала.
Выйдя из библиотеки, я направился по широким коридорам, будучи в боевой стойке и держа винтовку перед собой. Эхо шагов нервировало, оружие бряцало на моём ремне. Я подпрыгивал при каждом шорохе, а дождь, что бил по камню сверху, лишь усиливал страх того, что я не услышу одного единственного, тихого шороха. Звук в подобной ситуации – твой лучший друг и товарищ. Враг невидим, но слышен. Но дождь лишь перебивает своей канонадой все звуки, что происходят в замке.
Выйдя из бесконечных коридоров, похожих на бескрайние окопы, я наткнулся на лестницу вверх. Шаг за шагом я чувствовал, как начало холоднеть.
Я вышел в огромный, местами с выбитыми кусками, зал. Господи, да он неплохо так разбит, будто здесь побывала 150-ти миллиметровка 18-ого года. В некоторых местах в полу виднелись пробоины. Где поменьше, где насквозь. Окна были выбиты, а большинство стен в лианах. Колонны, которые явно были чем-то разбиты. И что-то по типу трона в самом конце зала, так же находящимся в ветхом состоянии.
М-да уж.
-Живые есть? – крикнул я в зал, но ответа не последовало. Пройдя до самого конца и заглянув за трон, я увидел какой-то… дымок?
Что это?
Присев, я всмотрелся в него. В нём мерцали серебряные точки, словно звёзды, а сам он был несимметричной формы, постоянно изменяя её.
– Ты что ещё за чудо? – я попытался притронуться к дыму, но он набросился на мою руку. Я убрал руку от него, но меня сразила сильнейшая слабость.
Краски потеряли свой цвет, в глазах помутнело, а ноги стали ватными.
Спать.
Нельзя спать, нужно…
Я попытался выйти из зала, но на середине я не смог сдержаться.
Я упал на холодный, влажный пол и потерял сознание.
Обстрел ведётся по ту сторону поля, но русские ДОТы не дают нам пройти.
– Твою мать, где радист? Мы же сейчас поляжем все! – кричал я, пытаясь найти в своём взводе радиста для вызова авиаудара.
– Радист по вашему приказанию прибыл! – он встал по стойке смирно и чуть ли не высунул голову из окопа.
– Вызывай «Штуку», сейчас же! – скомандовал я и вернулся обратно на пулемётную позицию, откуда уже минуту не раздавалась адские очереди.
– Генрих, что с пулемётом?
– Заклинил! – он пытался отвести затвор назад, но, видимо, из-за грязи внутри, он попросту не поддавался.
Я спустил пулемёт в окоп.
– Функер[1], что там с поддержкой? – спросил я, крича на пять метров.
– 77-ая эскадра непосредственной уже в пути! – закричал радист, до сих пор держа радио и микрофон рядом с собой.
– Нам нужно прорываться, Эрих! Нужно идти вперёд, иначе вся слава им! – сказал Генрих, беря винтовку радиста.
– Поддержка в пути, жди и не высовывайся, сам же… дурак! – Генрих выбежал из окопа и побежал прямо на русский ДОТ.
– Всем! Вперёд! – теперь мы точно трупы.
Я поставил ногу на подставку и уже собирался выйти из окопа, но увидел, как Генриха расстрелял пулемёт.
Быстро и безболезненно.
– Генрих, мать твою! – я бежал по полю со всех оставшихся сил, но я был слишком медленный.
Выстрел. Вспышка.
Я не успел ничего почувствовать.
Куски бетона и пыль летит нам в глаза, но мы ничего не можем с этим поделать.
– Твою мать, где же ты, сука?! – Вальтер пытался выглянуть из-за разбитой стены, но получал выстрел под ноги.
– Не высовывайся, Вальтер. Только на пулю нарываешься. – сказал Ханс, сидя у стены и куря сигарету, которую он обменял у русского, когда мы объявили небольшое перемирие для спасения раненых.
– Заткнись, Ханс. Я сейчас тебе сам пулю в лоб засуну. – сказал он, всё ещё пытаясь выглядеть снайпера. Ханс лишь выдохнул, продолжая просто смотреть в потолок.
Что-то блеснуло в одной из куч мусора, валяющейся на дороге.
– Вижу тебя, сука! – сказал Вальтер.
Я оттащил и прижал его к стене.
– Заткнись и сядь. Успокойся, мать твою! Не подставляй нас! – он вырвался из моего захвата.
Рудольф, Ханс и Людвиг мгновенно встали во весь рост.
– Да пошли вы все! Вы мне нужны, я один всё сделаю, вот увидите! Я вас сам потом разжалую за трусость! – он кричал так, что его голос отражался от всех стен этого проклятого города. Каждый русский теперь знает, где мы.
Он начал махать рукой из-за стены, искушая снайпера нажать на курок. Поделав так минуту-другую, он побежал на другой конец улицы.
Выстрел.
Его крик был недолгим. Он умер.
Вспышка.
Знойное лето 43-го. Запах трупов становится уже невыносимым, но они продолжают появляться с невиданной скоростью. С такой же скоростью к нам прибывают новобранцы из Берлина и тысячи эшелонов с танками, топливом и оружием. Но не для нас, а для «крайне профессиональных» солдат, которые даже не могут как таковыми называется. У этих ублюдков танков наверняка больше, чем во всём вермахте!
Расформируйте СС, отдайте их людей, оружие и снаряжение нам – и война будет выиграна в считанные месяцы.
Мы маршировали для перегруппировки и пополнения припасов после проигрыша под Курском. Тут были все: эсэсовцы и обычные солдаты, рядовые и лейтенанты, раненые и невредимые.
Мы шли по дороге, маршируя по ней походным шагом. Маршируя по безымянной русской деревне.
Жители смотрели на нас мёртвыми глазами, но у некоторых появилась искра. Огонёк. Отблеск.
Старики молились, дети прятались за родителей, подростки держали наготове топоры.
Во что они превратили армию…
А ведь мы выбивали пыль из дорог, как из ковров, когда в 41-ом шли по Украине…
Из строя вышло двое человек. Два роттенфюрера, с винтовками наперевес. Твою же мать.
– В строй, живо! – сказал я, но они даже внимания не обратили. – В строй, болваны! – никакой реакции.
– Ханс, ты за главного. Веди людей. – сказал я, видя, что он отвлёкся, смотря на солнце. Я толкнул его плечом.
– А-а… понял. Возвращайся быстрее. – я кивнул и пошел к двум эсэсовцам, которые уже стояли около старушки с ребёнком.
– Двое автоматчиков – со мной! – из строя вышло два фельдфебеля, которые кивнули в знак принятия команды.
– Пи-во. Ты понимаешь немецкий, животное необразованное? – сказал он ребёнку, который спрятался за ногой у старшего.
Мальчику было лет пять, весь в гари от печки, а на руках как прыщи сияли волдыри.
– Это же животное, как оно может понимать тебя? – слишком знакомый голос.
– Смирно! – рявкнул я. Оба лишь оглянулись.
Господи.
– Рудольф, Людвиг! Вы что делаете! Быстро в строй!
– Не видишь? Мы пытаемся забрать у этих животных то, что принадлежит нам по праву. – попытался оправдаться Рудольф
– По какому ещё, мать вашу, праву?
– Мы – люди высшей расы, а они – животные, которых нужно расстреливать без сожаления. Но у них есть то, что должно принадлежать нам, не так ли? – «объяснил» мне Людвиг.
– Седьмая, мать твою, памятка. Забыл? – сказал я, пытаясь воззвать к голосу разума.
– Солдафон не может указывать солдату СС, понял? – Людвиг направил на меня пистолет.
– Цельсь! – выкрикнул я двоим автоматчикам. Они неуверенно наставили пистолеты-пулемёты на эсэсовца.
– Либо ты опускаешь пистолет, либо я пущу тебя под трибунал! – зашипел я.
Людвиг опустил свой взгляд на землю. Он резко отвёл руку назад и выстрелил наугад.
Пуля прошла через ногу старушки и пробила череп мальчика насквозь. Ребёнок упал на спину и закатил глаза, окинув небо своим последним взглядом.
– Ты хочешь увидеть свою Агнетку и своего сына в таком же положении? Так они всё равно будут расстреляны! – кричал он на меня, но я не слышал.
Сквозь крики раненой я старался найти выход из ситуации.
И он только один.
– Огонь! – автоматчики резко спустили курки и оба расстреляли весь магазин.
– Meine Ehre heißt Treue… — я направил ствол пистолета на голову Рудольфа.
Выстрел.
Вспышка.
Июль 1944-ого. Казалось бы, что может быть хуже, чем высадка британцев со своими колониями, в том числе бывшими, а также их невообразимо быстрое наступление? Мы думали, что это ознаменование начала конца, что хуже только смерть, что Рейх испускает последний дух, но мы ошибались.
Мы, чёрт возьми, сильно ошибались.
Двадцатого июля было совершено покушение на Гитлера. Бомба взорвалась прямо у него под ногами, но эта мразь выжила. Если Бог и существует, то он явно благоволит желаниям Гитлера.
Последующие разбирательства, вскрытия имён, убийство мятежников, пропаганда, крики и речи, прошли мимо меня.
Лишь одно событие для меня было важно.
Ханс Фрейслер, 25 лет, фельдфебель. Был причастен к заговору против фюрера, казнить по приказу на рояльных струнах. Приговор привести в исполнение немедленно.
Я был среди огромной толпы и увидел невысокого, с чёрными волосами и голубыми глазами парня, стоящего на виселице. Его лицо выдавало лишь спокойствие и грустную улыбку. Он смотрел куда-то за горизонт, пытаясь собрать последние частицы уходящего мира, будто почтовые марки.
Он усмехнулся, видимо, вспоминая что-то про себя.
– Ваши последние слова? – гестаповец поставил ступню на стул.
Он окинул последним взглядом закатное солнце, где были видны какие-то памятные страницы его истории. Нашей истории.
– Господи, спаси Германию.
Он умирал мучительно. Он умирал, хрипя от недостатка воздуха. Но он умер с улыбкой на лице.
Был издан последний вздох. Он больше не двигался.
Он умер.
Вспышка.
Красно-жёлтые дни осени 1944-ого года. Мы отступаем по всем фронтам, пытаясь выжить в канонаде адских пушек. Но дома нас ждут и надеются, что мы выйдем живыми из ада, что мы вернёмся целые и невредимые, что закончится война и начнётся жизнь. Жизни, которой не было.
Но ей не было суждено сбыться.
Я сидел в парке. Мимо проходили люди, большинство из них – женщины и старики. Всех забрали на фронт, дабы отчаянно обороняться, хотя мы даже понятия не имеем, насколько долго этого хватит.
Два года, год, месяц?
Но довольно.
Я вертел перед собой заряженный P38. Тот самый, когда меня произвели в офицеры, когда все мы были вместе. Все живы и здоровы, смеющиеся, здоровые и молодые парни, мечтающие о лучшей жизни, мечтающие вернутся назад на Родину к семьям, к отцам и матерям, к женам и детям.
Я невесело усмехнулся.
Не промахнусь.
Как сказал бы мой друг Вальтер: «Эрих, смерть она лишь одна. И пусть она будет достойной».
Я приставил ствол к виску. Последние запахи, последние ощущения и последняя тяжесть этого мира.
Я начал спускать курок. Весь мир остановился, обрел ярчайшие краски и наполнился диковинными запахами цветов, которых я никогда не видел.
Мама, я иду к тебе.
Выстрел.
Вспышка.
[1] Рядовой в войсках связи.