Испорченные грёзы

Глава вторая

Селестия проснулась сразу, как только первый спазм пронзил её. Сминая и сжимая простыни между бёдер, она как могла старалась сдержать оргазм. Её задние ноги взбрыкивали на каждом пике, ударяя копытами по изножью кровати. Даже в наивысшей точке наслаждения всё происходящее оставалось столь же пугающим и отвратительным, сколь и неловким.

Когда волны удовольствия схлынули, Селестия осталась наедине со своим тяжёлым дыханием, пропитанной потом шерстью и застилающими глаза слезами. Она лежала, свернувшись клубком отвращения к самой себе, пока дыхание не выровнялось, а разум не оказался в состоянии подумать о чём-то кроме бурлящей в животе бури.

Принцесса аккуратно сгребла уже намокшие простыни, чтобы вытереть жгучую жидкость между своих ног. Каждое касание, неважно насколько деликатное, балансировало на грани боли и удовольствия, заставляя её дёргаться и брыкаться. Когда она сочла, что дальше помочь очиститься мог только душ, Селестия магией отвела в сторону смятый клубок простыней.

Даже с такого расстояния она могла почувствовать свой… неповторимый аромат, пропитавший ткань. Бельё стоило выстирать, а лучше вообще выкинуть. Никакие порошки не смогли бы полностью вычистить этот запах из волокон. Ещё Селестия могла просто сжечь клубок целиком — простое заклинание в мгновение ока оставило бы после себя лишь кучку пепла. Иначе она не сможет смотреть в глаза горничным по меньшей мере с месяц. Нет, так у них будет ещё больше вопросов…

Не то чтобы они хоть раз встречались с принцессой глазами.

Вздохнув, Селестия уронила грязный ком на пол, легла обратно и закрыла глаза. Простыни ведь не имели значения. Она тоже пони, и ей нужно было выпускать пар не меньше других. В каком-то смысле прислуге было бы полезно это увидеть — понять, что это означало. Может, тогда бы они смогли разглядеть в ней обычную кобылу, вместо неприкасаемой иконы. Да, было бы неплохо. Возможно, настала пора дать маске слегка соскользнуть, теперь, когда Луна…

Селестия зарычала и перевернулась на другой бок. Слишком свежи были воспоминания, чтобы… вообще хоть как-то думать о сестре. Ей надо было сосредоточиться на чём-нибудь другом, прогнать образ сестринской мордочки меж своих ног.

Зарычав и заскрипев зубами, Селестия встала с кровати и начала вышагивать по комнате.

Два года! На два года ей удалось оставить всё это позади, замуровать в безымянной могиле и похоронить в пучинах забвения. Так что же происходит сейчас? Луна вернулась, сестра вновь была дома, и всё должно было прийти в норму. Она была здесь, живая и здоровая, чуть дальше по коридору. Настоящая, сильная, и Селестия нуждалась в своей сестре, а не в какой-то… какой-то… Принцесса фыркнула, её шаг сбился.

Дверь спальни уже была полуоткрыта, прежде чем Селестия осознала, что творит, и захлопнула ту обратно.

Отойдя назад к кровати, она рухнула на пол и прислонилась спиной к матрасу, сжимая голову в копытах. Слёзы грозили хлынуть из глаз, так что принцесса крепко зажмурилась. Воспоминания о долгих одиноких ночах после изгнания Найтмер Мун заполнили разум, лишь усиливая страдания. Как Селестия ни старалась, каждая мысль возвращалась обратно к тому страшному одиночеству, которое так долго определяло её жизнь. И теперь, когда сестра вернулась, принцесса не могла пойти к ней, как не могла всю эту тысячу лет.

Судьба, похоже, любила горькую иронию.

Кобыла съёжилась возле своей кровати, ожидая, когда пройдёт это чувство. Слёзы таки нашли свой путь сквозь веки, но Селестия никогда не позволяла себе плакать или рыдать в открытую. Она сама вырыла эту яму, и она была полна решимости вытерпеть страдания в том же безмолвном одиночестве, что их и породило.

Селестия очнулась от полусна за час до того, как ей вообще следовало проснуться.

Из-за прерванного отдыха и всех последующих мучений принцесса чувствовала себя измотанной. К несчастью, даже сказаться больной было нельзя — её собственные принципы не позволяли так поступить, разве только если она физически была неспособна работать.

«Ведь я же вершина морали», — с невесёлой усмешкой подумала Селестия.

Упрямо следуя положенному распорядку, принцесса заставила себя поплестись в ванную.

Как и прочие вещи, что принадлежали лично ей, ванная была огромной лишь по меркам обычных пони. Раковина, располагавшаяся на уровне её плеч, была бесполезна для кого бы то ни было без крыльев или припасённой табуретки. В туалете можно было искупать жеребёнка, а душ мог с комфортом уместить небольшую семью. С одной стороны, так Селестия могла удовлетворять ежедневные нужды без каких-либо неудобств, с другой — это было гротескным напоминанием о пропасти между ней и остальными пони.

Ступая под душ, она по привычке потянулась магией к крану горячей воды. Однако вдруг принцесса оборвала себя и крутанула противоположный.

Холод обрушился сверху словно лавина, мгновенно заставив одеревенеть каждую мышцу и вытолкнув из лёгких весь воздух одним судорожным выдохом. Селестия стояла под ледяным водопадом, наклонив голову, расправив крылья и борясь со страстным желанием сбежать прочь.

Это дало нужный эффект. Каждая клеточка её мозга была либо нейтрализована пропитывающей шерсть и перья стужей, либо поглощена борьбой за контроль над ногами, дабы оставаться под падающим сверху жидким льдом.

Благословенная тишина в голове не продлилась долго. В конце концов тело Селестии привыкло достаточно, чтобы вернулась способность двигаться и чувствовать. Этого хватило, чтобы начать мыться.

Поток ледяной воды сумел приглушить вязкий запах её стыда, но лишь на время. С напором раздражённого родителя, которого дома встретили рисунки мелом на стенах, Селестия принялась оттирать последствия своего сна.

К тому времени, как она вышла из душа, принцесса уже вернула достаточно контроля над своими мыслями. Она просто сорвалась. Такое случается даже с лучшими.

«И я живой тому пример», — с нескрываемой злобой подумала Селестия.

До рассвета ещё оставалось время, когда принцесса завершила свои утренние приготовления. Вернувшись в комнату, она даже не озаботилась тем, чтобы оглядеться. Магия сама подобрала регалии и поднесла к ней. Пейтраль и тиара легко скользнули на свои места, а накопытники были заранее расставлены с идеальной точностью, так что Селестия обулась, даже не замедлив шага на своём пути в Солариум.

К её возвращению каждая крупинка оставшихся улик будет уничтожена и — отчаянно надеялась она — забыта.

Сразу же после возвращения Луны, Селестия выделила для них по два часа утром и вечером, ради возможности поесть и насладиться обществом друг друга вдали от любопытных глаз. Она зашла так далеко, что даже вырезала охранные руны на каменных стенах, полу и потолке, чтобы их уединение уж точно никто не смог нарушить. Даже попытка подобного вмешательства имела бы очень… неприятные последствия для посягнувшей стороны. Помимо их личных спален, эта комната была единственным местом, где принцессы могли отставить короны в сторону и просто побыть сёстрами.

И вся утренняя работа Селестии по наведению порядка в мыслях пошла прахом в мгновение ока, рассеялась утренним туманом, явив подавленные образы Луны в таких позах, которые ни одна сестра не должна желать видеть.

Принцесса волевым усилием вернула свою маску на место, и это почти сломало её.

Все мысли, эмоции и желания были безжалостно скрыты под выражением спокойного терпения. Она стояла одна, в самой уединённой и безопасной комнате дворца, пряча всё, что не было «Принцессой Селестией».

Живот свело. Луна заметит; не сможет не заметить. Как только сестра шагнёт внутрь, она сразу увидит маску и поймёт, что Селестия что-то скрывает от неё. В крайнем случае она сочтёт это признаком недоверия, и два года усилий по восстановлению их дружбы пойдут прахом. Но разве у Селестии был выбор? Либо она спрячется и заставит страдать свою любимую, либо позволит себе открыться и всё разрушит.

Принцесса села за стол, пряча волнение за спокойными и невозмутимыми движениями, и налила себе первую чашку чая, как будто это было самое обычное утро.

Пару минут спустя входная дверь слегка приоткрылась. Селестия несколько секунд молча смотрела на неё в ожидании. Когда Луна всё-таки вошла через проём, сердце в белой груди пропустило удар.

Что-то случилось.

Луна уставилась себе под ноги и шла медленно и осторожно, словно боясь запутаться в собственных копытах. Её холка была опущена, а голова согнута в полупоклоне. Крепко прижатые к бокам крылья едва ли не дрожали от сдерживаемого напряжения, которое Селестия видела лишь у перепуганных пегасов.

Неважно, как сильно хотела старшая сестра немедленно найти и разрешить проблему, принцесса прекрасно понимала, что разговоры ни к чему не приведут. Луна расскажет сама, когда придёт время. Хотя Селестия всё же могла аккуратно подтолкнуть события.

— С добрым утром, Луна. Как прошла твоя ночь?

Та даже не остановилась, не взглянула в сторону сестры. Откликнувшись лишь пожатием плеч и пренебрежительным взмахом крыла, она села за стол и принялась резать свой салат.

— Сестра? — повторила Селестия, и лёгкая дрожь проникла в её голос, вызванная внезапным, страстным желанием обнять и успокоить.

Ночная принцесса подняла голову, её прекрасные бирюзовые глаза встретились с розовыми лишь на долю секунды, прежде чем уткнуться обратно в тарелку. Она даже не попыталась продолжить есть.

— Да, — последовала пауза и молчаливая борьба, — Тия?

Даже несмотря на разбитое состояние Луны, прозвучавшее из её уст ласковое прозвище заставило сердце Селестии трепетать. Что бы она ни натворила, ещё оставалась надежда.

— Что-то случилось?

— Нет, — слишком поспешно ответила та. Её взгляд скользнул в сторону и замер на витражных дверях, ведущих на балкон. Помедлив, она добавила: — Думаю, время пришло.

Это было не так. До рассвета оставалось ещё целых десять минут.

— Конечно, — Селестия отставила наполовину допитую чашку в сторону и поднялась. Луна повторила движение секундой позже.

Им необязательно было находиться снаружи или даже просто видеть небо. Солнце и луна были столь же тесно связаны с их магией, как кьютимарки с боками, и прикоснуться к светилам требовало не больше усилий, чем прикоснуться к стилизованному полумесяцу или лучистому солнцу. Тем не менее, двигать их под открытом небом, стоя под мерцающими звёздами и сияющими солнечными лучами, было намного естественнее.

Селестия подошла к перилам, и её пейтраль звякнула о прохладный камень. Она позволила взгляду блуждать по небесам в вышине, пытаясь удержать маску и не дать волю желанию посмотреть на пони рядом с собой, увидеть её силуэт, мягкие изгибы и ещё более мягкие…

Принцесса раздавила гадкую мысль, но было слишком поздно. И когда Луна появилась в её боковом зрении, пройдя половину балкона, сердце Селестии сжалось от чувства потери. В последний раз они так отдалились за день до…

— Луна?

Дрожь вернулась, однако, как и в прошлый раз, если Луна её и заметила, то не подала виду.

— О, — кобылица снова отвернула голову. — Прости, я просто… Я просто задумалась.

Прежде чем успели прозвучать ещё какие-нибудь слова, её рог зажёгся и луна начала своё шествие за горизонт, вновь приковывая внимание Селестии к небу.

Зрелище практически вгоняло в тоску. С каждой проходящей секундой всё новые и новые звёзды гасли, скрываемые завесой чернильной темноты. На пару грустных мгновений, Селестия позволила печали взять над собой верх и смыть прочь те мысли и желания, с которыми она не могла справиться сама.

Чарующий миг закончился удручающе быстро, и вот, вся Эквестрия ждала её.

Солнце и луна были столь же непохожи, как и чувства, которые они пробуждали. В первые ночи, после того как Луна… Они с сестрой никогда не обсуждали, каково это — вести светила друг друга по небу. В тот день Элементы вернули рассвет и восстановили равновесие, утраченное во время войны. И всё же, когда наступил вечер…

Селестия потратила часы, пытаясь нащупать луну своей магией, взывая к той с отчаянием, что в своей кульминации почти сумело сравниться с проклятыми мгновениями перед её обращением к силе Элементов. В безвыходном положении, истощённая, она почти сдалась и рухнула без сознания, как вдруг почувствовала мягкий перезвон своего рога.

Если бы её спросили, Селестия бы сравнила подъём и спуск солнца с песней пробуждения и отхода ко сну. С дуэтом оперных арий, исполненных силами колдовства, чей смысл передавался лишь переливами тональностей и рисунками ритмов. В обоих случаях это были неистовые и громкие композиции, наполненные аккордами, стремившимися коснуться каждого уголка мира.

В своём невежестве Селестия предположила, что луна и звёзды требовали такого же подхода. Той ночью она поняла, как глубоко ошибалась.

Ночное небо — и это должно было быть ясно как день, который сама же принцесса и приносила — представляло собой мир тонкой красоты. Песня луны была колыбельной, что напевала приглушённым голосом мать своему ребёнку перед сном… или одна сестра другой.

Весь тот месяц Селестия засыпала в слезах, а потом долгие годы срывалась в рыдания по ночам самое меньшее раз в неделю.

Она закрыла глаза и потянулась за горизонт. Её магия зазвучала первыми нотами песни, низкими и глубокими, создающими должный фон для верхов, что последуют потом. Селестия позволила себе раствориться в знакомой мелодии, отдаться лёгкому трансу, предлагающему — снова слишком короткое — избавление.

Когда затих последний звук, а солнце уже шло по своему извечному пути, она неохотно открыла глаза.

— Лулу, — разворачиваясь, позвала принцесса, полная решимости выяснить тревоги своей сестры, пока ещё способна сохранять самообладание. Несмотря на собственные проблемы, Селестия не могла примириться с мыслью о том, чтобы бездействовать, когда рядом страдала Луна. — Пожалуйста, расскажи мне… что…

Рядом уже никого не было.

Принцесса вздохнула и развернулась лицом к Солариуму, навстречу долгому и одинокому предстоящему дню.