Нашествие.

Нашествие. Глава I: Самый длинный день. Часть первая: Страх.

Стройные порядки бомбардировщиков шли навстречу поднимавшемуся солнцу. Светило уже окрашивало в розовый башни небоскрёбов Мейнхеттена, когда открылись бомболюки и на Эквестрию посыпались бомбы. В эти роковые минуты большая часть страны ещё спала, предвкушая наступавший праздник Летнего Солнцестояния. Этот праздник так и не начался. Враг не собирался медлить и церемониться — он напал внезапно и подло, поставив под свой первый удар мирные города. Воздушная операция началась раньше наземной, авиация должна была уничтожить аэродромы и создать хаос в тылу у пони. Эквестрийские ВВС не удалось застать в расплох: многие авиакрылья оказались в воздухе и вступили в неравный бой, но ещё больше было уничтожено на земле. Мощному авианалёту подвергся и порт Ванхувера, где базировалась одна из эквестрийских авианосных групп. Запертые в тесном заливе, захваченные врасплох — эквестрийские моряки и лётчики оказывали отчаянное сопротивление, но пикировщики топили один корабль за другим. Когда эскадра предприняла попытку выйти из залива — по ней открыла огонь захваченная чейнджлингами береговая батарея. Авианосец "Систерхуд" и линкор "Сомнамбула" вместе с несколькими кораблями сопровождения были потоплены, крейсеры "Хоуп" и "Кантерлот", лёгкий дозорный крейсер "Мэригольд" и три эсминца сумели вырваться из западни, но почти все эти корабли позже были засечены и уничтожены чейнджлингскими судами. До порта Лас Пегасуса смог дотянуть только "Хоуп": многочисленные повреждения судна вынудили его встать на длительный ремонт. Вскоре после разгрома эквестрийских кораблей, на мысе Акадия высадилась вторая волна чейнджлингского десанта. Этот момент совпал с началом общего наступления чейнджлингских войск по всему фронту.

Началась Великая Война — война, к которой всё неумолимо шло всё эти годы. Война, которую невозможно было предотвратить. Рок свершился — для Эквестрии и её союзников настал самый тёмный час.

Грохот. Гул. Свист. В их казарму вбегает капитан:

— Рота подъём! — Кричит он, надрывая голос. По его команде все тут же вскакивают, начинают одеваться, строиться. Кто-то уже прислушивается к происходящему вокруг. Звучит тихий вопрос: "Это что, учения?" Он звучит скорее про себя, на него никто не отвечает. Нет, они пока не напуганы — каждый из них видел и слышал канонаду, они проходили военные манёвры и знали какого это. Странно было одно: кто начал учения утром самого главного праздника в стране?

Наконец, все были построены. На это ушло около двух минут. "Рота, за мной!" — без долгих раздумий сказал капитан, и исчез в дверном проёме. Его голос звучал как-то по-иному: это не был голос щеголеватого командира, гордого своей должностью и пользовавшегося ею. Это был надорванный, ошеломлённый голос, автор которого не думал над тем, как он звучал. Офицер вёл их на склад, получать оружие. "Зачем оно, что вообще творится?" — пробормотал кто-то среди солдат. Его слова услышали, слова заронили сомнения, непонимание. Из этих двух чувств начал медленно, но верно разрастаться страх.

Они получили винтовки, пулемёты и какое-то количество патрон. Начальник склада смотрел на солдат с широко открытыми глазами: он тоже не понимал, что происходит. Он проснулся всего десять минут назад. Капитан шепнул ему что-то, тот кивнул: было видно, как он начинает дрожать мелкой-мелкой дрожью, а его выражение лица превращается в перекошенную оскаленную мину. Рота тем временем получила оружие и покинула казарму. На плацу воинской части строился батальон. Строился не с целью развода, но с другой целью. Небо, залитое утренним багрянцем, теперь включало в себя ещё один цвет, цвет маслянисто-чёрного дыма, толстыми столбами поднимавшегося от находившегося поблизости аэродрома. Свист, гул и грохот всё не прекращались. казалось, что этот жуткий звук заполонил всё вокруг, что кроме него ничего нет. Кто-то из пони напряг зрение, и увидел в небе множество чёрных силуэтов: они шли бесконечной лавиной, шли с запада.

— Смотрите! Смотрите! — Кто-то из солдат ткнул Артура в бок, показывая копытом в небо: он увидел, как косяк этих силуэтов сорвался в пике с ужасающим воем, сбрасывая бомбы на стоявший невдалеке аэродром. С аэродрома начали взлетать их самолёты, видимо лётчики наконец пришли в себя и сумели добраться до машин. Один за другим эквестрийские истребители оказывались в воздухе, где тут же оказывались в окружении вражеских машин — быстрых истребителей, которые атаковали скопом, с высоты. В небе развернулось настоящее побоище: самолёты пони падали один за другим, немногим удавалось уйти от преследования, ведь у врага было превосходство в скорости и высоте.

— Это не провокация... — Проговорил Артур, глядя вверх и не имея абсолютно никакой возможности оторвать взгляд от происходившего кошмара. Никто не ответил ему, хотя уже несколько сотен пони вокруг него тоже смотрели на небо. Многие в этот момент поняли, что случилось, но боялись даже самого слова, даже самой мысли об этом.

Перед строем вышел майор, командир батальона. На нём не было лица, его голос звучал неуверенно и едва ли мог перекричать грохот бомбёжки.

— Пришёл приказ из штаба полка! Батальон покидает расположение и своим ходом двигается к границе. Наша задача... — майор неожиданно замялся, пытаясь подобрать слова. — Наша задача — отразить наступление неприятеля на нашу страну! За Гармонию, Принцесс и Эквестрию!

Батальон повернул "направо" и двинулся к выходу из расположения. Роты вели капитаны, взводы — лейтенанты. Батальон был полностью снаряжен и вооружён. И пусть солдаты и были серьёзно деморализованы происходящим, они всё же готовы были действовать, пока существует командование и дисциплина. Пони тут же забыли о празднике, который должен был начаться сегодня. В эти тревожные минуты их головы быстро заняли совсем другие мысли. Мысли более серьёзные и тяжёлые.

Капрал Артур Вайз шёл вперёд вместе со своими сослуживцами. В его отделении почти все являлись его хорошими товарищами, два совместной года службы и положительный характер единорога позволили ему сдружиться даже с сержантом, хотя тот имел довольно вздорную и противоречивую репутацию.

— Арчи, как думаешь, что из этого будет? — Спросил у единорога шедший рядом рядовой — жеребчик-новобранец, попавший в батальон всего полгода назад. Капрал было посмотрел на него, но быстро отвернулся.

— Посмотрим, Джонни... Посмотрим. — Проговорил он, думая о чём-то совершенно другом. Только что его резанула страшная мысль, о которой он тут же предпочёл забыть.

В небе раздался протяжный, надрывный вой, постепенно перешедший в визг. В ста метрах от дороги в поле врезался горящий чейнджлингский самолёт: он пропахал носом землю и замер, продолжая гореть. Колонна инстинктивно пригнулась от громкого удара, но вскоре в ней послышался смех: падение самолёта приободрило пони, они сами пока не до конца понимали почему. "Так его! Наши отбиваются!" — Крикнул кто-то из солдат. "Ура! Ура-а!" — Отвечали ему, находя хоть мизерный повод для радости, ища в этом хоть какой-то повод и смысл идти дальше.

Вдруг, в воздухе раздался другой свист, не похожий на свист бомбы. Рядом с дорогой взметнулась вверх земля, блеснула яркая вспышка. Колонна снова пригнулась: радость поутихла. "Никого не задело?" "Никого!" "Вперёд, пошли!"

Не успел офицер приказать идти дальше, как ударил второй снаряд. Кто-то в колонне застонал: боец, шедший перед Артуром припал на заднюю левую, споткнулся и упал. Его штанина стала тёмной от крови. Из-под краги начал вытекать тонкий тёмно-бордовый ручеёк. Солдат тут же попытался встать, но снова споткнулся, на этот раз почувствовав сильную боль и вскрикнув. Капрал и ещё несколько сослуживцев остановились у упавшего: "Ребята... Оно, кажись, застряло там..." — С круглыми от страха и боли глазами сквозь зубы шипел раненный. — "Идти не могу... Болит, как режет..." "Сэр! У нас тяжелораненый!" — Крикнул сержант Смит, командир Артура. "Оставьте его, санитары подберут." — послышался издалека голос капитана: "Рота! Перейти на рысь!"

Пони оставили своего товарища на полевых медиков и легко побежали вперёд. Нужно было торопиться: вокруг всё чаще и чаще рвались снаряды. Артобстрел заглушил и гул самолётов, и свист бомб. Бойцам казалось, что бьют именно по их батальону, будто кто-то невидимый и вездесущий уже давно знал, что они будут здесь проходить. Акронейджцы начали гибнуть: шрапнель и осколки выбивали из строя всё больше и больше солдат. Вокруг Вайза послышались крики раненых и умирающих. Он смотрел только вперёд: в затылок шедшему перед ним бойцу, стараясь не обращать внимания на окружающее. Вокруг стоял грохот и визг, на дорогу подобно морской пене сыпалась оседающая после попаданий в земля. Ему приходилось переступать через своих же товарищей: у многих были широко распахнуты глаза, многие истошно кричали, скорее от страха, чем от боли. Офицеры терялись среди множества спин, голов и крупов, их приказов не было слышно, и они тоже гибли от вражеского огня. Всеми вокруг овладел страх: Артур видел, как один из стрелков замер на месте, перед тем как осколок начисто срезал ему голову. Другому бойцу, пегасу, оторвало полкрыла, отчего тот мгновенно погиб, обливаясь ярко-красной кровью. Кому-то вспарывало бока, кому-то отрывало и контузило уши, кому-то ломало кости и вскрывало артерии — смерть властвовала над ними, а страх гнал вперёд. Не приказ капитана, а именно страх уже заставлял их нестись во весь опор, уже интуитивно пригибаясь, припадая к земле от каждого свиста и хлопка. Среди всей этой массы бегущих был Артур Вайз — молодой единорог, носивший капральское звание только из-за связей, на деле же не имевший ни малейшего опыта за спиной. Он мечтал о финансовых биржах Мейнхеттена, об особняках и проспектах Кантерлота, а получил страшную дорогу близ Акронейджа, заваленную трупами тех, с кем он смеялся и болтал считанные часы назад. Он уже не думал ни о чём, он видел перед собой пространство размером со слуховое окно, всё вокруг этого пространства размывалось и принимало форму сплошного чёрно-коричневого морока, наступавшего со всех сторон.

Но вот всё кончилось: нет, не той чёрной пустотой, в которую смерть погружает умершего, но светом солнца, светом жизни. Батальон преодолел вал огня, внезапно оказавшись в относительной тишине. Первые несколько минут они не верили тому, что уцелели. А потом наступила такая усталость, что мало кто сумел удержаться на ногах. Повалился и капрал. Не сел, не лёг, а просто упал набок, прямо в истоптанную дорожную грязь. Уши саднели, из них текло что-то жидкое и горячее, впитывающееся в мех на лице. Зрение прояснялось. Единорог закрыл один глаз, потом другой, потом открыл их оба и понял, что они целы. Всё тело болело от нагрузки, но ему вскоре стало ясно, что это боль мышц, а не боль от пореза или перелома. Артур глубоко вздохнул и так же выдохнул: лёгкие целы. Единорог взмахнул хвостом и поднялся с земли: ноги дрожали, но дрожало и всё остальное тело. С него сбило форменную фуражку: на роге остался болтаться козырёк с ломтями рваной ткани. В остальном же, он был цел.

— Артур, ты как? — Послышался сбоку голос товарища. Вайз сразу его не узнал, ведь Джон Стинг обычно говорил с другой интонацией.

— Цел. — Едва выговорил единорог, поворачиваясь к сослуживцу. На Стинге не было фуражки, лицо же выглядело жутко: глаза были широко открыты и смотрели куда-то сквозь Вайза, рот же растягивался в его обыденной добродушно-хитрой улыбке, которой он пользовался всегда, когда мог. Земнопони колотил сильный озноб, лицо же было абсолютно неподвижно. Артур невольно вспомнил лекции по психиатрии, на которых он бывал вольным слушателем во время своих отъездов в город. Тогда рассказы о помешательствах и расстройствах воспринимались им с интересом и даже какой-то иронией над их жертвами. Теперь же он увидел это вживую. И это было совсем не смешно. Джон был сам не свой. Оставалось надеяться, что товарищ сможет оклематься от потрясения.

— Батальон! Стройся! — Прозвучала команда майора. Голос его едва заметно дрожал, но всем было наплевать. Солдаты строились по отделениям, взводам и ротам. По крайней мере по тому, что осталось от них. Первый шок был тяжёлым, но и он начал проходить: отыскались офицеры, прошли переклички, выяснилось, что от батальона потеряно меньше сотни, а значит не так уж и много. Уцелел и сержант Смит, правда взводный командир всё же поймал сквозной осколок и чувствовал себя совсем уж неважно.

Батальон построился и пошёл дальше, оставив с ранеными нескольких солдат. Линия обороны была не так уж далеко, как навстречу колонне выбежало и пронеслось мимо несколько оборванцев, отдалённо похожих на солдат. "Идут... Идут! Танки! Мотоциклы! Много!" — едва помня себя прокричал колонне один из убегавших. "Куда бежите, сволочи!?" — Прокричал им вслед один из солдат. "От смерти бежим!" — Ответил ему один из удалявшихся восвояси дезертиров. Некоторые пони провожали их гневным взглядом, но никто сразу не подумал стрелять. Батальон преодолел ещё какое-то расстояние, пока к колонне не подлетел пегас-посыльный.

— Приказ из полка! Немедленно останавливайтесь и окапывайтесь поперёк дороги. — Запыхаясь проговорил делегат связи, глядя майору в глаза.

— Где остальные батальоны? — Ответил командир вопросом на вопрос, надеясь выяснить у гонца хоть какую-то информацию о творящемся вокруг?

— Не знаю. — Чётко ответил пони. Затем повернулся "кругом", пробежал несколько шагов и снова воспарил в небеса.

Делать нечего, значит противник уже серьёзно углубился в их порядки. Нужно было останавливать их здесь. Сделать хоть что-то от них зависящее. Они уже чувствовали страх и видели смерть, но смерть и страх ещё не обращались к ним всеми своими лицами и сторонами. Испытания не закончились, они только начинались. Рота Вайза заняла позицию на фланге батальона: им даже не пришлось ничего копать, подвернулся удачный овраг, разделявший засеянное и пустое поле, оставленное под пар. Отсюда было видно поросший осинами гребень, за которым уже должны были начинаться коммуникации оборонительной линии. Из-за этого гребня они ждали врага.

Установилось напряжённое молчание: только стук лопат о рыхлую июньскую землю и рокот канонады нарушали тишину. Пони наскоро выкапывали себе стрелковые ячейки: в батальоне не было никаких средств борьбы с танками, надеялись на то, что из тыла подойдут пушки или подкрепления. Но из тыла только прилетали делегаты. Пегасы спрашивали о приказах, о частях, об обстановке. Они являлись из их полка, из соседних батальонов и даже соседних полков. Являлись и ординарцы из штаба дивизии. Всё это давало хоть какую-то надежду на то, что их не забыли, что где-то поблизости есть товарищи, что над ними есть какое-то начальство, что оно руководит ими, что о них не забыли.

Вот из тыла подходит небольшая колонна грузовиков с прицепленными к ним лёгкими пушками: артиллеристы быстро отцепляют орудия, располагают их вдоль позиций батальона и начинают их окапывать. "В дивизионном тылу всё хорошо." — говорит их майору командир "красноногих" — "Провода побило, но посыльные справляются. Полки выдвигаются на позиции. Будем драться." Пехота ободряется от этих слов: акронейджцы готовы встретить их лицом к лицу, взглянуть наконец на своего противника, способного только сыпать снарядами издалека. Тяжёлые и страшные мысли отодвигаются назад, задвигаются подальше. На место им возвращается какое-то подобие запала, азарта, радости от предстоящего дела. Артур снова посмотрел на Джона: тот уже пришёл в себя, отойдя от потрясения. Он нервничал, но старался это не показывать.

— Что с тобой случилось тогда? — Спросил у него единорог.

— Не знаю, странное дело. Будто бы рехнулся, сейчас — более-менее. — Ответил ему Стинг, возившийся со своей винтовкой. Делал он это довольно неуклюже, даже по меркам пони.

— Ты больше таких рож не корчи, ладно? — С натянутой улыбкой проговорил единорог. Джон ответил ему коротким кивком, одновременно дёргая затвор винтовки. Винтовка была хороша: десятизарядная, небольшая, с удобным затвором, позволявшим бить из неё в бешеном темпе. Таких винтовок было не так много по всей стране, но части Западного, Центрального, и Восточного округов были вооружены ими практически целиком.

"Противник! Приготовиться к стрельбе!" — Крик взводного заставил всех напрячь зрение: действительно, впереди стали заметны мелкие чёрно-серые силуэты, медленно и осторожно выходившие из-за невысокого холма. До них было ещё слишком далеко, но кто-то из солдат не выдержал и сделал несколько выстрелов в их сторону. Выстрелы не дали никакого результата, противник же быстро вскрыл их местоположение. За чейнджлингской пехотой из-за холма начали выползать танки и броневики: их было около двух десятков, они двигались не в линейном построении, а в каком-то подобии вогнутого в обратную сторону клина: вот показалось две фланговых машины, потом ещё две, ещё две... Зазоры между танками занимают бронетранспортёры, из бронетранспортёров выскакивают маленькие чёрные силуэты пехотинцев. Артур вжался в землю и прильнул к мушке своей винтовки: земля начинала дрожать, лязг гусениц нарастал с каждой секундой.

Одна из коробок остановилась: башня сделала небольшой доворот, ухнуло короткоствольное орудие. Снаряд упал рядом с оврагом, где залегала их рота, не причинив особого вреда. В ответ ударила одна из эквестрийских пушек: послышался металлический лязг и скрежет, болванка ударила машину в лоб и разлетелась на сотни кусочков. Танк сделал второй выстрел, на этот раз попавший в цель: лёгкое орудие подпрыгнуло от мощного разрыва, погребя под собой расчёт. Другие танки так же начали стрелять: фугасные снаряды рвались среди позиций батальона, вскоре он снова понёс потери. Землю трясло к в лихорадке. Тяжёлые, многотонные махины шли прямо на них, извергая пламя, за их стальными тушами пряталась пехота, бившая по ним из ружей и пулемётов.

Артур стрелял в наступавшего врага, но ему быстро стало казаться, что это бессмысленно: чейнджлинги прятались за техникой, залегали, отвечая многократно большей силой. Эквестрийские пулемётные расчёты подавлялись один за другим, пехота вжималась в землю, теряя боеспособность, боясь отвечать огнём на огонь. Бой был проигран, нужно было отступать, но сделать это в порядке и организации пони уже не могли.

Первым сломался майор. Он отдал приказ отступать, но сделал это так, что все просто бросились бежать. Остатки батальона бросили укрытия, оказавшись в чистом поле под уничтожающим огнём. Среди отступавших начали рваться мины, вражеские танки косили их из башенных и курсовых пулемётов. Когда все рванули назад — Артур бросился вместе с ними. Он бежал не оглядываясь — теперь страх гнал его в другую сторону. Краем глаза он увидел, как Джону в бедро попала пуля. Он хотел было повернуть и вернуться к товарищу, но разорвавшийся рядом танковый снаряд снова подстегнул его, отдавшись тупой болью в голове. Сквозь грохот и лязг слышались крики раненых и умирающих, мольбы о помощи пополам с руганью и божбой. Пони бежали что есть сил, ориентируясь по тёмно-коричневому полотну дороги. Они проскакивали мимо свежих воронок и погибших товарищей, оставшихся здесь всего-то меньше часа назад. Батальон был сломлен. Батальона больше не было — была разрозненная толпа обезумевших от страха солдат. Тем не менее, через какое-то время бегство остановилось: все просто выдохлись.

— Солдаты! — Артур услышал чей-то знакомый голос. Как оказалось, говорил сержант Смит. — Капитан погиб, лейтенант тоже. Нужно выходить к своим, иначе нам крышка. Я беру командование отведу вас к штабу полка, если он остался.

Вайз осмотрелся по сторонам: он находился в месте, сразу показавшемся ему незнакомым. Единорог хорошо знал окрестности Акронейджа, но редко забирался сюда. Судя по столбам дыма, город сейчас находился где-то к юго-западу. Когда Артур понял, что в городе пожар, его сердце сжалось.

Вместе с ним осталось около двух десятков сослуживцев, среди которых Смит был единственным офицером. Это точно были не все уцелевшие, но другие недобитки скорее всего разбежались по всей округе. Сзади ещё доносилась стрельба, видимо другим батальонам удалось встретить врага более достойно. В остальном же всё сливалось в какой-то странный трудноразличимый гул, по которому настрадавшиеся уши единорога уже мало что могли понять. Солнце ещё было далеко от зенита, самый длинный день в году только начинался...

Отряд двинулся по узкой просёлочной дороге, намереваясь выйти к батальонному расположению, а оттуда уже добраться до какого-нибудь командного пункта, либо просто выйти к своим. Местность вокруг была равнинная: с невысоких возвышенностей можно было видеть хорошо и далеко. Пони проходили через вершину одного из таких холмов. С него было видно практически всё: и реку, и недостроенный участок береговых укреплений, и подходящие к фронту эквестрийские части. Видно было и врага: по захваченному мосту сплошным серо-чёрным потоком шли грузовики, танки и бронетранспортёры. На восточном берегу Акрона уже роились тучи чейнджлингской саранчи, готовые двинуться вперёд вслед за танками. Казалось, что им не было числа. Это было нашествие — ужасающий потоп, хлынувший в их страну.

В это не верили, но подспудно боялись. Это осмеивали, но в каждом заголовке газет и журналов искали заветные слова: "Кризалис, чейнджлинги, Триммель, война..." Все ждали этого, но в итоге оказались не готовы, застигнуты врасплох. Артур вспоминал, как три года назад, летом 1008-го всех поразила новость о падении Олении. Первую неделю все ходили на ушах, записывались в ополчения и искали в подполах чейнджлингских шпионов, через месяц народ ещё был в напряжении, но это напряжение уже больше походило на решительный оптимизм. Армия начала перестраиваться, Блюблад сыпал громами и молниями, срывая погоны с вороватых военных чинуш. Через полгода ситуацию начали поднимать на смех, а через год все военно-организаторские потуги уже воспринимались с ворчанием: "Опять принцессы отвлекают народ." — Говорили скептики, листая утренние номера "Эквестрии". "Зачем ещё усиливаться? Нас ведь пронесло!" — Радостно восклицали оптимисты, читая те же самые выпуски. Всем казалось, что беда обошла страну, что Кризалис испугалась, что кровожадная и бесчисленная орда в ужасе отпрянула от показавшей свою силу Эквестрии, что мир будет длиться и дальше...

Но мир обрушился, сгинул в пламени и громе. Кошмар явился наяву, превзойдя собой всё, с чем пони сталкивались ранее. Страх, который пропитывал их души, родился не сегодня и даже не вчера. Он рос и креп всё это время, пока они заглушали его своими мирскими тяготами. Сейчас он вырвался наружу, подобно лазутчику-предателю, распахивающему ворота крепости для врага. Оборотни знали об этом страхе, они потакали ему, заставляли его проявляться. Страх шёл впереди чёрных полчищ, расчищая им путь, страх был сильнее пушек, самолётов и танков. Страх был их главным оружием.

Путь продолжался, им нельзя было стоять на месте. По пути им попадались отставшие и сбежавшие с поля боя солдаты. Все они увязались за Смитом надеясь на то, что сержант выедет их к своим, поможет уцелеть. Вскоре, впереди замаячило небольшое селение. "Там скорее всего наши, можно будет расспросить о чём-нибудь." — высказал мысль один из бойцов, уцелевшие обрадовались этому и двинулись вперёд с новыми силами.

Вдруг, из городка выехало несколько мотоциклистов. Они двигались по дороге, проходившей в небольшом отдалении от тропы, по которой шли солдаты Смита. "Ложись!" — крикнул он, все попадали на землю, позволив мотоциклетам промчаться мимо. Это были чейнджлинги: Артуру впервые удалось разглядеть их. Это были низкорослые и щуплые существа, покрытые чёрными и серыми панцирями. На их головах были глубоко посажены серо-зелёные каски, глаза существ оставались скрыты густой тенью. Мотоциклисты носили длинные кожаные плащи, поднимавшаяся от дороги пыль заставляла их скалиться клыкастыми пастями. Рёв и тарахтение мотоциклетов заглушали их переговоры, но единорог успел услышать обрывки слов — слов на резком, лающе-шипящем наречии. Даже язык этих тварей вызывал отвращение, ненависть. Кто-то из солдат вскинул винтовку, но товарищ быстро осадил его: на мотоциклах были смонтированы пулемёты, лучше было не рисковать.

Колонна проехала дальше, куда-то к своим, а жеребцы остались в поле, уже не решаясь идти дальше. Неужели враг пробрался так далеко? Когда они успели оказаться за линией фронта, и была ли эта линия вообще? После коротких, но тяжёлых раздумий, поселение решено было обойти по оврагам и полям. Постыдное, но необходимое для выживания решение. Вдруг, со стороны городка прогремел взрыв, а потом послышалась ружейно-пулемётная пальба. "Наши!" — воскликнул кто-то из солдат. И действительно: с той стороны слышались выкрики на эквестрийском языке. Чейнджлингов начали теснить, видимо они не успели закрепиться в домах и организовать оборону.

"За мной!" Смит вскочил с земли и побежал вперёд. Его подчинённые двинулись за ним. У них возник шанс пробиться к своим, и они намеревались им воспользоваться. Перевёртыши начали постепенно откатываться на окраины городка, ведя постоянную перестрелку с напиравшими пони. Ударивший с тыла и перекрывший путь к отступлению отряд сыграл с ними очень злую шутку. Оказавшись меж двух огней, противнику пришлось несладко: часть чейнджлингов смогла уйти, часть была вынуждена сдаться. Артур и его товарищи наконец сумели прорваться к своим: в поселение вошли две роты мотострелков при поддержке лёгкого танка. Вскоре туда втянулись основные силы — около пяти сотен штыков и десяток боевых машин. Командир батальона объяснил Смиту ситуацию:

— Мы уже встречали недобитков вроде вас. Враг перешёл реку в большом количестве мест, линия укреплений прорвана и противник развивает наступление. Смею считать, что большая часть пограничных частей разбита либо отступает. Наша дивизия занимает оборону с целью удержания вражеских танков. У нас много пушек, нам в поддержку придана техника, в том числе и тяжёлая. Это должно хотя-бы выиграть время.

— Что с городом? — Спросил сержант.

— Город окружён и взят. Крепость скорее всего ещё сопротивляется. Командование не предпринимает никаких планов по прорыву блокады. Противник слишком многочисленен и силён. — С крайне хмурым видом ответил майор мотострелков.

Пленных чейнджлингов держали в центре городка, на перекрёсток. Скоро подъехал грузовик и их начали грузить туда. Артур наблюдал за ними: их вид был ошеломлённым, растрёпанным. Только что они чувствовали себя непобедимыми, а сейчас в ужасе таращились на своих пленителей, будто бы страшась того, что кто-то решит пустить им пулю или же бросит под танковые гусеницы. На них не было касок, их форма была измята и порвана, блестящие петлицы, погоны, ремни и краги сорваны. Жалкость перевёртышей только множила презрение к ним. "Такая тщедушная сволочь права не имеет соваться к нам." — с жестокой ухмылкой подумал единорог, когда мотострелок ударом приклада загнал последнего захваченного врага в кузов. Вскоре подали автомашины и для них. Остатки разбитых на границе частей решено было доставить в тыл, чтобы потом уже решить их судьбу. Для пони Смита потребовалось три грузовика. Благо, в распоряжении мотопехоты было достаточно машин.

Солнце замерло над землёй: стоял полдень. Летний зной становился только сильнее из-за выхлопов, пыли и дыма. Чистое, практически безоблачное небо было перечёркнуто чёрными столбами пожарищ, бушевавших в городах, на аэродромах, в воинских расположениях. Авианалёты продолжались, и небольшой автоколонне очень повезло, что чейнджлингские стервятники не выбрали их своей целью. Прошла только половина дня, а все уже были вымотаны так, что насилу могли идти. Артур Вайз, бывший некогда капралом, сидел, и смотрел в изувеченное небо. Его прошлая жизнь была перечёркнута, теперешняя жизнь могла кончиться в любой момент. Он вспоминал тех, из его товарищей кто погиб или пропал этим роковым утром, и оказалось, что кроме Смита и Артура полегло всё отделение. Среди выживших у него почти не было знакомых. Они все мертвы: Джон, Роберт, Вильям... Их больше нет с ним, их забрала смерть. Раз за разом мысли Единорога возвращались к городу Акронейдж. Если враг действительно вошёл в него, если он занял все его окрестности, то его родители и его возлюбленная в страшной опасности. Артур представил себе, как в дом его отца заходят те чернопанцерные молодчики, как они переворачивают всё вверх дном, как они издеваются над его родителями, куражась и лопоча на своём гортанном варварском наречии. Он представил себе разорённую и разгромленную квартиру своей любимой, где накануне его отъезда в часть они проводили такие прекрасные вечера... Эти мысли заставляли его зубы скрипеть. Артур был не из храбрых, и не отличался силой воли, но за тех, кто дал ему жизнь он готов был погибнуть. Сейчас он жалел, что не остался в городе в тот злополучный вчерашний день, что не смог защитить то, чем дорожил, хоть бы это стоило ему жизни.