Нашествие.

Нашествие. Глава IV: Самый длинный день. Часть четвёртая: На исходе.

"... Сегодня, в этот торжественный для страны час, я намерена обратиться к своему народу. Некоторое время назад, главные силы моей армии перешли границу Эквестрии. Началось возмездие, которого мы ждали всё это время! Эквестрия должна дорого заплатить за все свои прегрешения против нашей страны. Все тяготы, выпавшие на долю моего народа — есть следствие эквестрийских провокаций, эквестрийских заговоров и эквестрийских же подстав! Олигархическая, стяжательская и порочная по своей природе власть, установившаяся над этой страной уже тысячу лет как, за свою длинную историю занималась исключительно разбоем и грабежом, а так же подлыми и коварными интригами, гнилостная суть которых нагло попирала любые нормы и правила, созданные окружающими эту страну народами и государствами! Эквестрия уподобилась гигантскому спруту, опутавшему весь мир, но Мир устал выносить подлость и ничтожество народа пони! Мир восстаёт против лживой и фиктивной гармонии, против кровавых и дегенеративных идей коммунизма, распространившихся как чума исключительно с намеренного попустительства кантерлотских ведьм! В этот день начинается борьба чейнджлингского народа, борьба всех иных достойных и славных народов против Эквестрии и её жалких прихвостней!. Мы идём в бой не с эквестрийской властью, мы идём в бой и с эквестрийской нацией, с самой сутью и идеей этой ненавистной Миру страны!.."

Отрывок из речи Кризалис о начале Великой Войны.

Армейский автомобиль притормозил у дверей крупного особняка. Дверь распахнулась, и оттуда резко выскочил единорог в форме высокопоставленного командира. Настроение его было чудовищно ужасным: он выехал ещё утром, но добраться сюда ему удалось лишь сейчас. За время пути они несколько раз натыкались на пробки и заторы, будто кто-то умышленно организовывал их. Потом они въехали в черту Уайтбелла — относительно крупного города, служившего столицей этому округу страны. Первое что бросилось в глаза — последствия бомбёжки. Разрушенные дома, хаос и паника на улицах. Местным констеблям на силу удалось организовать проезд, но это всё равно заняло время. Время ускользнуло от него, он чувствовал, что остался в проигрыше.

Единорог уже чуял, что творится за стенами этого дома. До него долетали отголоски мыслей и эмоций, все они отдавали каким-то животным чувством — чувством, которое он ненавидел всей душой. Пони решительными шагами двинулся к дверям, за ним вился шлейф из адъютантов и младших офицеров, оказавшихся поблизости. Они засыпали его какой-то пустой и взбалмошной болтовнёй, на которую тот не отвечал ни единым звуком. Правда, среди них были и те, кто хорошо знал принца: эти молчали, шикая и одёргивая крикунов.

— Сэр! Наконец-то вы явились! У нас тут полное расстройство! — Прорвался к единорогу один из штабных. Это было уже у самой двери. Перед тем как войти, Блюблад повернул к нему голову и прошипел:

— Не веди себя как кобыла... — от интонации, с которой эти слова были сказаны, офицер тут же замер и затих. — Если у вас тут полное расстройство — то вам всем место на виселице, а не в штабе!! — Уже прокричал Принц, чтобы все вокруг услышали его. После этого, он дёрнул дверь так, что та чуть не слетела с петель, и оказался внутри помещения.

Появление маршала заставило всех смолкнуть и встать по стойке смирно. Генералы, адъютанты, связисты и прочие замерли и вытянулись, мысленно уже гадая о своей судьбе. Страх пересилил страх. Они пока боялись своего начальника сильнее, чем кого-либо ещё.

— Шаттерс! — Рявкнул Блюблад, делая чисто показательную попытку сохранять формальность и воздерживаться от откровенной ругани. Генерал Энвил Шаттерс был назначен им главой генштаба и должен был выступить в качестве заместителя в случае чего-либо непредвиденного. Перед ним выстроились жеребцы в мундирах различных оттенков красного и зелёного, но мундира и регалий Шаттерса среди них не было видно. Прошла одна минута, другая. В зале стояло гробовое молчание.

Наконец, среди толпы послышались шаги. Из-за шей и голов показалась измождённая фигура. На ней не было фуражки, а короткая грива была растрёпана. В глазах, в осанке, во всём виде этого пони сквозила подавленность, отчаяние. Блюблад понял, кто это. Это был его ближайший заместитель, Энвил Шаттерс. Взгляд офицера поник, уткнувшись в паркетный пол. Ярость Блюблада на мгновение спала, он воззрился на генерала со странным чувством, не походившим ни на что.

— Энвил, что произошло? — Спросил он, уже более неформально и спокойно. Земнопони мог только пожать плечами и вздохнуть.

— Я не справился, сэр. Всё кончено, мы не знаем что нам делать... — Почти прошептал офицер, всё ещё глядя в пол. Блюблад мог поклясться, что хотел на месте испепелить его за неисполнение обязанностей, слабость и трусость, но в этот момент в его душу закралась тоска. Энвил был выбран им из тех немногих, кто казался ему достойным высокой должности. Тогда это был замечательный, умный и трудолюбивый офицер... А сейчас? Как он должен был поступить с ним?

— А должен был справиться! — с вернувшимся гневом воскликнул Принц, буравя взглядом своего подчинённого. — Уведите его. Он предстанет перед военным трибуналом. А вам, господа, следовало бы прекращать колотить себе гробы. Ведь если на то пошло — я загоню вас туда раньше, чем жуки! А теперь вольно, разойтись. Старших офицеров попрошу остаться. Всё ясно?!

— Сэр, есть сэр! — Почти в один голос грянули собравшиеся вокруг блюблада штабные. Вскоре все разошлись по своим делам, перед Блюбладом осталось только несколько генералов. Несмотря на всё уже пережитое, Блюбладу пришлось узнать много нового и интересного, все эти новости сделали его ещё более хмурым и злобным, но уже в большей степени держащим себя в копытах. Вместе, пони удалось-таки кое-как наладить штабную работу.

— Когда начали поступать первые донесения с границы — все были в панике. — С горечью в голосе отчитывался Блюбладу один из генералов.

— Не с границы, а с фронта, сэр. — Мрачно поправил его единорог, нервно доставая сигарету из потайного кармана. Воздух вокруг принца пах озоном, но этот запах постепенно сходил на нет.

— Так или иначе, сэр принц. — вздохнул тот же генерал. — Данные приходили противоречивые, трудно было отличить ложь от правды. Много телефонных линий между штабами оказалось перебито, а по радио доходят лишь обрывки сведений — всё глушится, ничего не понять. Несколько раз нас извещали о новых авианалётах, но их не происходило. Какие-то паникёры отдавали приказы о сворачивании и переносе штаба, но...

— Вы казнили их?

— Нет, не казнили. Они куда-то делись, мы не смогли их найти.

— Вот что, господа. Зарубите себе на носу и на роге — если я здесь увижу любое проявление паники, то паникёр будет казнён лично мной без суда и следствия. Ваши действия уже погубили множество жизней, я не допущу того, чтобы подобное продолжалось. — громким голосом проговорил Блюблад, так чтобы все его услышали. — Так какую информацию вам удалось получить из армий?

— Почти ничего, достоверная ситуация пока неизвестна. Мы точно знаем, что войска на фронте вступили в бой и встретили неприятеля, что скорее всего бои идут до сих пор. Насколько продвинулся враг, каковы потери, какие действия предпринимают армейские штабы — всё туманно и полно противоречий. Из-за отсутствия информации мы и не могли ничего предпринять.

— Пока связь не будет налажена... — начал вслух размышлять Блюблад. — Не получиться наладить координацию частей. Слушайте же. Я намерен объездить штабы армий и лично всё разузнать. Если у вас порваны провода — шлите пегасов-посыльных либо мотоциклистов, и приставляйте к ним охрану, ведь вся эта пропавшая связь это точно не просто так. А теперь докладывайте, что к вам поступало. Ложь, правда — всё одно! Я слушаю.

— Из 1-й и 2-й армий поступала информация о том, что противник прорвал оборону по всей Акронской линии и за сутки углубился чуть ли не на сто километров, разгромив и уничтожив наши части на линии укреплений. Были и данные о том, что части отступили и ведут бои за каждый пункт, что неприятель вынужден продвигаться медленно из-за малого числа переправ. Данные сильно рознятся, не понятно что с этим делать.

— Что пришло из под Акронейджа? Как 5-я и 8-я армии?

— Там всё ещё сложнее... То Крепость взяли, то Крепость ещё стоит, то прорвали оборону, то ещё держатся... Ничего не ясно. К северу и востоку от Акронейджа идут бои, у противника большие силы. Вот и всё что можно сказать.

— Аэродромы? Что с авиацией?

— Авиация уничтожена. — Твёрдо ответил генерал, не думая ни минуты. В этом он был уверен, значит подобное действительно имело место быть...

— Ясно. Что по остальным силам? Что творится в Ванхувере?

— Тем, что продвигались к фронту? Они не понимают что творится, так же как и мы. А Ванхувер... — генерал потупил взгляд, его лицо исказилось от ужаса. — Ванхувер молчит. Несколько часов назад поступила информация о том, что там ещё идут бои, но это может быть и ложью... Если враг возьмёт Ванхувер — весь наш фланг окажется под угрозой охвата и окружения. В том районе было мало сил и им не сдержать вражеского прорыва...

— У нас в тылу множество вражеских диверсантов. — замявшегося коллегу перебил другой офицер. — Мне кажется, вам не следует лишний раз куда-то выезжать.

— Не вам давать мне советы. Подключите полицию, ополчение — достучитесь до весельчаков в конце концов! Я обязан сделать то, что от меня требует ситуация, я в ответе за себя. Чтобы к завтрашнему вечеру у меня была подробная сводка с достоверными данными из армейских штабов. Всё вам ясно?

— Слушаюсь, сэр! — Вытянулись по струнке генералы. Только оказавшись в здании штаба, Блюблад тут же решил его покинуть. Ему хотелось спалить тут всё к чертям, но выдержка пока не давала этого сделать. Принца не покидало ощущение, что стоит ему отлучиться куда-либо, как всё тут же пойдёт наперекосяк — его лучшие подчинённые окажутся трусливыми болванами, не справятся со своими обязанностями, либо намеренно пустят дела на самотёк. Он сталкивался с этой мыслью постоянно, стоило лишь начать ворошить и перестраивать тот змеино-осиный клубок, которым являлась эквестрийская армия. Эта работа была неблагодарной, но в ней была крайняя, великая необходимость, которую во всей стране осознавали разве что он, Луна и узенький кружок военных и чиновников. Остальным же было наплевать, и сейчас их наплевательство выливалось в такие чудовищные последствия, которых не могла предугадать ни Селестия, ни он сам, ни кто-либо ещё. Единорог вновь покинул штаб, забрался в свою машину, подождал пару своих ближайших адъютантов, а потом резко гаркнул в ухо своему водителю: "Трогай!". Автомобиль сорвался с места и исчез в наползавшей вечерней дымке. Генералы Пауэр и Ортис, оставшиеся за главных, смотрели ему в след. Им было нечего сказать, им оставалось только действовать. Их труд обещал быть отчаянным, непрерывным и скорее всего — безуспешным, но им более не оставалось ничего. Эквестрийская армия не воевала столетиями, среди эквестрийских военных не было развито тех догм и правил, которые были у тех же грифонов. Попав в серьёзное положение, они скорее впали бы в апатию, чем ринулись бы осуществлять какие-то решительные либо рискованные действия. Блюблад ехал по дороге и смотрел в окно, смотрел на вереницы военных, гражданских и полицейских, снующих взад-вперёд без смысла и повода. Его разум пронзила горькая и тяжёлая мысль: он понял, что теперь эта армия научится воевать только сражаясь. Кровь и поражения рано или поздно заставят их вести себя иначе, заставят думать, действовать. Но сколько им придётся заплатить за всё эти уроки?

В воздухе стоял сильный смрад бензина, уши забивал грохот сотен и тысяч машин, нескончаемым потоком шедших на восток. Вечернее марево всё никак не хотело сменяться прохладой, хотелось спать и пить, но эти необходимости невозможно было удовлетворить в данный момент. Нужно было рваться вперёд — настолько далеко, насколько позволит бензобак и ноги. Небольшой лагерь расположился в отдалении от обочины: здесь было раскинуто несколько маскировочных сетей и палаток, тарахтели на холостом ходу ханомаги с радиоаппаратурой. Здесь царило рабочее спокойствие: связисты и штабные работали в штатном режиме, будто бы находились в каком-нибудь здании, а не в выхлопах и едкой пыли, на полях чужой им страны. Дело шло хорошо, поводов для беспокойства не было. Триммель какое-то время сопровождал колонну одной моторизированной дивизии, наступавшей на центральном направлении. Происходящее его более чем устроило и теперь он намеревался вернуться в только что захваченный Акронейдж чтобы организовать там более постоянную штаб-квартиру, откуда можно было бы координировать действия групп армий. Его подчинённые знали свой приказ, но он не мог не испытывать в этом справедливого сомнения. Ситуация как на военном фронте, так и на фронте политическом, могла измениться в любой момент, и он обязан был иметь возможность держать всех в курсе. Скоро здесь должны были собраться генералы: командиры армий, дивизий и корпусов. Он намеревался обсудить с ними прошедшие дневные события. Это решение было принято им недавно, и сейчас он намеревался реализовать его. Прямо здесь, в чистом поле, без каких-либо формальностей и прочей жуткой чепухи. Подобное генерал-фельдмаршал начал практиковать ещё на учениях, так что ни для кого подобный ход не должен был стать новостью.

Начали подъезжать автомобили, из которых один за другим выкарабкивались офицеры в запылённых мундирах. Кое-кто из них и вовсе был в кожаных куртках и пальто, спасаясь таким образом от пыли, но не от жары. По ним видима была усталость, многим из них было уже немало лет. Триммель же выглядел свежо и бодро, чем невольно раздражал их. Через какое-то время у раскладного стола собралось уже внушительное число командиров, явился и Ларинкс, командовавший группой армий.

— Ну что господа, как вам начало нашей прогулки? — С живой улыбкой спросил Триммель. Ответом ему послужили лишь сдержанные кивки. На такой вопрос никто не нашёлся ответить.

— Что-ж, ладно. Перейдём пожалуй к нашей диспозиции. — Триммель перестал улыбаться и стал более серьёзным. Его взгляд вновь стал непроницаемым, сосредоточенным. — Герр Ларинкс, что вам известно о группе армий "Центр" на данный момент? Как обстоит ситуация?

Ларинкс вышел вперёд, приосанился и начал говорить:

— Передовые силы группы армий "Центр" прорвали неприятельскую оборону во всех означенных пунктах и наступают согласно плану, не выбиваясь из графика. Части 4-й и 5-й танковых армий в большей своей части уже форсировали Акорн и перешли в наступление на своих направлениях. Части пехотных армий ещё продолжают форсирование, но танки не оторвутся от пехоты на расстояние свыше означенного в плане операции.

— Акронейдж взят? — Спросил Триммель, устремив пристальный взгляд на своего коллегу.

— Взят, герр генерал-фельдмаршал. Приграничный транспортный узел полностью перешёл в наши копыта. — Твёрдо ответил чейнджлинг.

— А крепость?

— Незначительный очаг сопротивления. Нам потребуются считанные дни, чтобы подавить силы неприятеля.

— Надеюсь на это, герр Ларинкс. Будет очень дурно, если вы провозитесь там дольше. — заметил Триммель, лишний раз решив уколоть своего подспудного оппонента. — Хорошо. Мне всё понятно. Что могут сказать командиры танковых армий?

— Дивизии брошены в ночной марш, крупного очагового сопротивления на пути не обнаружено. — начал докладывать один из генералов. Другой просто кивал ему, давая понять, что его ситуация почти такая же. — Передовые части продвинулись на несколько десятков километров и продолжают наступать до встречи с серьёзным сопротивлением. Основные силы продвигаются с некоторыми затруднениями из-за слабой инфраструктуры, но грунтовые дороги пока что выдерживают бронетехнику, так что это не большая проблема.

— Будет хорошо, если за ночь удастся преодолеть сотню километров, но не больше, иначе отстанут тылы. — Добавил к их докладу Ларинкс. Триммель глубоко кивнул, соглашаясь с ним.

После командующих армиями начали доклад командиры дивизий. Они рассказывали о боях с неприятелем и более мелких деталях творившегося действия. "Противник очень податлив и слабоорганизован." — заключил один из комдивов, когда все его коллеги отчитались. Триммель выслушал их, недолго поразмыслил, а потом они склонились над картой, где уже были отмечено их продвижение. На бумаге всё выглядело красиво — стройные синие линии пронзали эквестрийскую территорию, тогда как вражеские части выглядели как нечто несуразное и мелкое, разгромленное и обращённое в бегство. Эту картину портило только одно: маленький прыщик оставшейся за неприятелем земли, нашедший себе место у самой границы. Акронейджская крепость была окружена, но все приступы не дали результатов. Чейнджлингам оставалось только продолжать осаду и планомерно расходовать на окопавшегося врага снаряды, патроны и солдат. Первая и единственное отклонение от плана, которое, тем не менее, не могло разрушить его.

Посовещавшись с подчинёнными, выслушав их доклады и указав им свои соображения, Триммель отпустил их восвояси. Встреча длилась совсем недолго, но это время прошло не без смысла. Главнокомандующий был крайне пунктуален и не любил тратить времени больше, чем следует. График был жесток, часы неумолимо тикали в голове у каждого генерала и маршала, отсчитывая дни, недели и месяцы до победы, которую они должны были одержать точно в срок. Пограничное сражение закончилось не начавшись: теперь предстояло иное сражение. Сражение, которое виделось Триммелю генеральным.