Вознесение Луны

Меры предосторожности. Прелюдия

*Будет ошибкой полагать, что Фэнси Пэнтс подвергся шантажу Найтмер, а не Жерома.

А дюжина приглашений в Кантерлот, подписанных самим Фэнси Пэнтсом, уже летели во все концы Эквестрии.

---

Догорал ещё один день, и лучи солнца, зависшего над кромкой Вечнодикого леса, разлиновали длинный проход к оранжерее параллельными тенями полуразрушенных колонн. Её стеклянный купол давно обвалился, и теперь о нём напоминали лишь уцелевшие фрагменты каркаса. Многоуровневые клумбы, некогда пестревшие экзотическими растениями, поросли диким плющом и травой, и давно иссяк родник, питавший каменный фонтан в центре.

— Если на нас нападут грифоны, — заявляла маленькая кобылка с полумесяцем на боку, — я спрячусь в нашей оранжерее, буду пить воду из фонтана и есть листья лаванды и рододендрона.

— Глупая, что ты будешь делать, когда они кончатся? — с высоты прожитых лет осаждала её старшая сестра.

— Придётся есть кактусы, — бодро отвечала принцесса.

С тех пор многое изменилось: не осталось ни родника, ни лаванды, ни оранжереи. Осталась лишь Луна, та самая кобылка, что, спрятавшись под дворцовым куполом, была готова есть кактусы в надежде на благоприятный исход.

Гораций нашёл её. Принцесса сидела под арочным сводом, подобно каменной горгулье, и лишь дёрнувшееся на звук шагов ухо выдало в ней живое существо. Пожилой пони остановился у высохшего фонтана и неспешным шагом направился в сторону, чтобы оказаться в поле зрения Луны.

— Ты пришёл просить прощения? — монотонно произнесла принцесса, даже не шелохнувшись. — Ты ведь не мог не знать, что так будет, ты знал, что я им не нужна. — Пони замолчала, дав возможность опровергнуть свою догадку, но не дождавшись возражений, продолжила: — Я уже не та Луна, что верит во что-то кроме жеребячьей искренности, и есть лишь одна причина, по которой я не спалила этот замок дотла, — принцесса содрогнулась, словно одной лишь мысли было достаточно, чтобы пробудить Найтмер. — Если ты пришёл извиняться за то, что совершил умышленно, то ты собрался вернуть доверие, чтобы снова им злоупотребить. Уходи.

— Я не хотел бы, принцесса, чтобы обо мне судили по моему окружению, — отстранённо произнёс пожилой жеребец, оглядывая полы своей рясы, которыми он только что подмёл тропинку оранжереи.

— Ты уклонился от ответа, Гораций, — безразличным голосом заметила Луна. — Оставь или свою притворную мудрость, или меня. У меня нет сил разгадывать ваши загадки.

— Уберегая других от ошибок, мы лишаем их ценного опыта. Получив возможность встретиться с некогда вашими подданными, вы убедились в ошибочности своих ожиданий. Сами. Собственный опыт — самый болезненный, но самый ценный, ведь даже поверив кому-то на слово, мы так или иначе продолжаем, среди прочих, придавать значение лишь тем фактам, что подтверждают нашу собственную теорию. Считайте, что я ответил. На самом деле, вы не оставили мне выбора. Ваш риторический вопрос подразумевал лишь тот ответ, что совпал бы с вашими ожиданиями.

— Тебе семьдесят лет, а мне больше тысячи, Гораций, — холодно напомнила принцесса, почувствовав, как смертное существо пытается возвыситься над Её бессмертием, — мой жизненный опыт подготовил меня к гораздо большему, чем ты способен себе даже представить.

— Но свой опыт, принцесса, я, по крайней мере, помню целиком.

Луна повернула голову и впилась взглядом в земнопони. Но тот был невозмутим, и продолжал снимать налипшие сухие листья с подола своей рясы. Предположения Луны подтвердились — Гораций почти с самого начала подозревал, что по какой-то причине принцесса не помнит всего, что связывало её с прошлым. И сейчас он решил это проверить. Сопротивляться не было ни сил, ни желания.

— Каждый из нас ведёт битву, о которой окружающим ничего не известно, — отступила принцесса, убедившись, что её взгляд оказался бессилен.

Гораций замер и даже прекратил снимать мусор с рясы. Вид у него был глубоко задумчивый.

— Вы хотите сказать, что в единоличной победе есть особая доблесть?

Луна промолчала.

— Никто не только не обязан, но и не может знать, с трудностями какого плана пришлось вам столкнуться в этом новом и неизвестном вам мире. Однако, — Гораций опустил взгляд и снова подобрал подол, — это вовсе не значит, что никто не хочет вам помочь.

— Все мои помощники оказались попутчиками моего величия.

— И тем не менее, никто не желал вам зла. Вы хотели спрятаться от гвардии — Жером укрыл вас на свой страх и риск. Вы пожелали попасть в этот замок — вам помогли добраться. Вы решили встретиться с бэтпони — мы предоставили возможность. То, что ваш союзник на пути к цели преследует собственную выгоду, напротив — должно обнадёживать, ведь это значит, что он не менее вас заинтересован в успехе, принцесса. Разве нет?

— Не знаю, — покачала головой принцесса. — Иногда мне начинает казаться, словно все мои цели — вовсе не мои. Словно мне их внушили, чтобы удовлетворить чужие интересы.

— Вы весьма проницательны, — улыбнулся жеребец. — И раз уж вы озвучили это самостоятельно, скажите, а были ли у вас собственные желания? Мечтали ли вы о чём-то до того, как оказались в стенах этого замка?

Луна вздохнула. Ведь до того, как стать никому не нужной принцессой, она пела вслух и улыбалась случайным прохожим, участвовала в уличных представлениях и изумляла публику бесподобной магией, дарила надежду и вдохновляла. Вместе с жеребятами резвилась в пыли городских дворов, понимала язык безмолвной ночи и засыпала под утро с осознанием совершаемого чуда.

Но жизнь для других казалась мыслью настолько личной, сокровенной и недоступной простому пони, что Луна лишь отрицательно покачала головой. Однако она думала слишком долго, чтобы думать ни над чем. Гораций это заметил.

— Предположим, я догадался, о чём вы подумали, но я слишком уважаю чужую тайну, чтобы просить вас её озвучить. Однако вам стоит себя спросить, стали ли вы ближе к тому, о чём мечтали на самом деле? Будьте достаточно беспристрастны, чтобы не выдать желаемый ответ за истинный. — Гораций сделал ещё одни шаг к принцессе. — Это я оставляю вам. — Жеребец достал из-под мантии потрёпанную книгу и положил рядом с принцессой. — Он освежит ваши воспоминания.

Луна пролистала рукописи и подняла взгляд на собеседника.

— Наш с Селестией дневник?.. Где ты его нашёл?

— Когда я в чём-то сомневаюсь, я возвращаюсь к началу. — Гораций улыбнулся и подмигнул принцессе. — Если захотите что-то сообщить, найдёте меня в библиотеке.

---

— Это всё? — Нейсей в упор взглянул на Жерома. — Но вы ведь сказали, что она не возвращалась в номер!

— И? — Жером опёрся боком о холодную каменную стену подземелья. Он выглядел уставшим и раздражённым. — Так и есть — в журнале графа отбытия вашей супруги пуста.

Магия бездымного пламени лениво колебалась на конце лучинки, едва освещая стол и лежащую на нём раскрытую книгу. В углу, прикрытая грубой материей, была разложена солома, в эту ночь служившая подстилкой канцлеру Её Высочества, а над ней, скрытый в темноте, плёл свои сети внушительных размеров паук, о наличии которого Нейсей, судя по всему, не подозревал.

— Если она не возвращалась в номер, то там должны были остаться её вещи!.. — Нейсей ещё раз прочитал запись в журнале. — Разве нет? По ним можно было бы предположить, действительно ли она… не вернулась. Может, там оставалось письмо или хотя бы записка…

— Это было двадцать пять лет назад, — Жером утомлённо закрыл глаза и вздохнул. — Возможно, отель хранил вещи какое-то время, а потом продал или избавился от них. Скажите, вы ждёте каких-то исчерпывающих доказательств спустя четверть века?

— Нет, я вижу, это её почерк и её подпись. — Нейсей ещё раз посмотрел на пожелтевший лист бумаги. — В подлинности журнала у меня нет сомнений. Но что, если… если вдруг…

— Если вдруг ваша супруга жива? — Жером подошёл к канцлеру. — Это невозможно. Она сбилась с пути и погребена под вечными снегами. Это всё, что вы когда-то хотели знать, и вам выпал редкий шанс получить ответ. Будьте достаточно мужественны, отпустите свою супругу, и это станет достойным завершением её истории.

Наступила тишина. Наконец, Нейсей заговорил.

— Не подумайте, что всё это время я вопреки здравому смыслу надеялся встретиться с ней вновь, — единорог не сводил глаз с магического огонька на столе. — За столько лет я бы сошёл с ума. Вероятно, я просто хотел ещё раз услышать окончательный вердикт. Я никогда не буду жалеть, что попросил вас об этом, и вы не жалейте, что сказали мне правду, какой бы она ни была.

Он внезапно замолчал. В наступившей тишине стало слышно, как где-то в тёмных лабиринтах коридоров завывает ветер, и как где-то протяжно и грозно поёт орган. Жером ждал. Он не шевелился, словно опасаясь поторопить своего гостя и спугнуть мысль, к которой сейчас Нейсей был близок, вероятно, как никогда.

— Но если она действительно замёрзла в снегах… тогда столько лет… — канцлер уронил голову на копыта, — столько лет я презирал принцессу, которая была ни в чём не виновна! Каждый день, каждую нашу встречу на протяжении многих лет она сносила немой укор в моём взгляде. Вы и представить не можете, сколько гадостей я наговорил ей в тот день, когда она сообщила о непричастности принца Рутерфорда! Мне казалось, что Селестия просто испугалась конфликта с Як-якистаном, и поэтому решила утаить правду даже от меня. Её можно было понять, но тогда я не желал этого…

Вечером я вломился к ней в кабинет во время официального приёма, разорвал своё удостоверение посла Эквестрии и бросил у её копыт. На следующий день мне передали конверт с королевской печатью. Я был уверен, что принцесса желает, чтобы я покинул Кантерлот, но вместо этого в конверте я получил новый документ. Тогда я воспринял это как признание вины. К работе я вернулся. Однако я больше не служил Её Высочеству. Я служил Эквестрии и поклялся сделать всё возможное, чтобы ни одну пони не постигла участь моей супруги.

Нейсей отвернулся.

— Из-за моей глупости были сорваны десятки дипмиссий, из-за меня принцессе пришлось свернуть программу установления отношений с соседними странами. Десятки лет её трудов были перечёркнуты моим упрямством, а я в ответ не получил ни единого укора. Она до сих пор приспускает флаг на башне моего кабинета в третий день Лютой Стужи в знак солидарности. Все эти годы я думал, будто принцесса молчит, потому что виновата, но она молчала, потому что была невиновна. — Нейсей с трудом поднял голову. — Сколько таких, как я, она проводила на своем веку, и сколько ещё проводит, святая пони…

— Очень великодушно с вашей стороны помнить о принцессе, — Жером отошёл вглубь комнаты. Канцлер сделал почти правильный вывод, и оставалось лишь подвести финальный штрих, — но её двадцать пять лет не равны вашим. Она простит вас. И сейчас, и спустя годы. Ибо бессмертие лишено амбиций, а вам… А вам самое время совершить нечто действительно прекрасное. Издайте книгу с двумя разными концовками или выкрасьте стены вашего кабинета в розовый, чтобы все придворные фрейлины ещё месяц шептались о том, что вы сошли с ума или влюбились, что на самом деле одно и то же.

— Я подумаю над этим. — Нейсей улыбнулся. Неумело. Словно впервые за четверть века. — Сейчас я должен немедленно поговорить с принцессой насчёт Луны.

Нейсей коснулся своего амулета, и золотистые потоки магии потянулись от его копыта вверх, обвив рог светящимся ореолом. Вырвавшись узким лучом, высвобожденная магия расселилась в воздухе, создав портал посреди комнаты.

— Прощайте, — Нейсей приблизился к созданному им межпространственному тоннелю.

— Спокойной ночи.

Комнату озарила белая вспышка. Канцлер Её Высочества упал без движения.

---

Ещё не взошла луна над Вечнодиким Лесом, и не зажглись на темнеющем небе первые звёзды, а принцесса уже чувствовала то таинственное веяние ночи, что несёт в себе пахнущий травами и влагой ветер. Она медленно шагала по стене, соединявшей западную и восточную части замка, ожидала восхода ночного светила, и не было в мире создания сильнее и прекраснее Принцессы Снов. Гонимая, обманутая и отвергнутая, она всё ещё находила мужество жить и воспринимать красоту этого мира так, словно она навсегда запечатлела в себе образ той маленькой кобылки из рукописных дневников, что мечтала спать на берегу Северного Океана.

…порой случается, что единственная неудача способна надолго отбить всякое стремление, а их череда — заставить разувериться в собственных силах. Но есть особый вид безмолвной гордости, что заставляет расправлять крылья вновь и вновь, подобно фениксу…

Несмотря на наступившие сумерки, под сводами замка не горят огни, и после прогулки по стене пробираться приходится почти наощупь. Взгляд привыкает быстро, но принцесса намеренно закрывает глаза, чтобы проверить, насколько хорошо она помнит дорогу до библиотеки. Абсолютная темнота. Теперь становится слышен каждый шелест, и Луна ступает тихо, считая шаги. Голоса. Принцесса слышит разговор и открывает глаза. Она чуть не прошла библиотеку — в детстве коридор казался куда длиннее. В полной тишине принцесса отчётливо слышит каждое слово.

— …вы убеждали меня, что всё под контролем, — голос был тяжёлым, словно его владелец боролся сам с собой за произнесение каждого слога. Луна сразу узнала Мак Блэкстрима.

— И с тех пор ничего не изменилось, — отвечал мягкий голос, до приторности слащавый, словно его обладатель никогда не переставал улыбаться.

— Тогда, — в интонациях земнопони послышалось напряжение, — как же так вышло, что принцесса сбежала от своих подданных?

— Она — живая пони со своими страхами и ожиданиями… Её идеалистическая натура ожидала встречи, о которой повествуют сказки о принцессах, драконах и рыцарской доблести. Но вы… неужели вы и правда считали, будто кому-то нужна изгнанная тысячу лет назад правительница?

Луна хотела распахнуть двери магическим ударом, но любопытство было сильнее, и кобылка прильнула мордочкой к двери.

— Вы меня убеждали, — голос принадлежал Мак Блэкстриму, — что после смерти Цицелия, Луна останется единственным возможным кандидатом. Однако бэтпони не особо стремятся взять принцессу себе в правители. Может, вы мне объясните, как спонсируемый мной Культ не убедил своих адептов целовать копыта своему божеству? Впрочем… мне это малоинтересно. Ещё неделю назад вы клялись, что лишившись Цицелия, они сами изберут принцессу в качестве предводителя. И тогда вы были убедительны. Прошла неделя, а Луна до сих пор предоставлена сама себе. Происходящее наводит меня на мысль, что Цицелий всё ещё жив.

— Это невозможно.

— Почему я должен этому верить?

— Во время бегства я столкнул его с лестницы третьего этажа. Это была единственная возможность инсценировать несчастный случай. Если бы я его отравил, как вы предлагали, умышленность убийства была бы очевидна, и бэтпони заподозрили бы нас в сговоре.

— Вы за кого меня принимаете? — голос стал грозным. Послышался скрип, а затем скрежет отодвигаемого стула. Луна отступила от двери на шаг и вспомнила несколько заклятий сна, чтобы вмешаться в случае необходимости. — У вас было достаточно вариантов, но из всех доступных способов избавиться от существа с крыльями вы выбрали сбросить его с высоты?! И вы думали, я поверю вам?

— Три-четыре этажа — самая опасная высота для пегасов. Многие, даже молодые, просто не успевают раскрыть крылья. Цицелию же шёл седьмой десяток, более того, в ту ночь он был в плаще, который не позволил ему даже воспользоваться крыльями. У вас нет никаких оснований сомневаться, что Цицелий уже мёртв.

— Но факты показывают обратное, — голос Мак Блэкстрима стал тихим, и Луна едва была способна его расслышать. — Полагаю, что именно он стоит за беспорядками в Даркстоуне.

— На вашем месте я бы не верил домыслам.

Снова раздался скрип.

— У меня нет оснований им не доверять. Этой ночью мои помощники должны были попасть в особняк Жерома и похитить его архивы. Но этот единорог струсил, и когда мои пегасы прибыли в Даркстоун, трёхэтажное здание догорело дотла, мэрия превратилась в неприступную крепость, а в город вошла королевская гвардия. Местные указывают, что за беспорядками в городе стоят бэтпони. Улавливаете? С какой стати бэтпони помогать какому-то единорогу? Не оттого ли, что он договорился с Цицелием, который после вашего покушения остался жив?

— Предположу…

— И даже более того, — силой голоса Мак Блэкстрим перебил оппонента. — Это наводит на мысль о вашем совместном сговоре.

— Вы явно ожидаете моих оправданий, — судя по изменившимся интонациям, Гораций был задет обвинениями. — Но мне не за что оправдываться. Никто не собирался поджигать архивы с целью нарушить ваши планы. Роковое совпадение — бэтпони мстили за Цицелия, чей труп был найден в особняке Жерома. Этот вывод напрашивается сам собой. Он даже более разумен, чем версия о сговоре против вас.

Наступило недолгое молчание.

— Если не Цицелий, то кто же тогда, по-вашему, руководил бэтпони в эту ночь?

— Я не знаю…

— Я руководила!

Двери с грохотом распахнулись, заставив обоих пони вздрогнуть. На пороге стояла принцесса. Расправив крылья, она старалась казаться грозной, но на Мак Блэкстрима это не произвело впечатления. Он посмотрел на неё как на маленького жеребёнка, ворвавшегося в комнату во время разговора взрослых, и продолжал сохранять прежний невозмутимый вид.

— Сомневаюсь, принцесса, — земнопони подпёр голову копытом, снисходительно смерив Луну взглядом. — Вы только сегодня утром на глазах у всех сбежали от своих подданных. Если тысячу лет назад вы вели себя так же, то у меня нет вопросов к решению Селестии выслать вас из королевства.

Принцесса застыла. В отличии от своей сестры, которая с юных лет была прямолинейна и остра на язык, Луна всегда избегала споров на публику, где позиция в конфликте зависела от скорости и меткости выданного ответа. Ведь искавшей убедительные аргументы Луне требовалось времени гораздо больше допустимого, что даже в жеребячьем споре воспринималось как отсутствие аргументов. И если оппонент всё же позволял ей собраться с мыслями, будущая принцесса ночи предпочитала проглотить обиду и промолчать, чем выдать что-то по-жеребячьи наивное и неубедительное.

Но сейчас что-то больно кольнуло Луну. Словно концентрированный магический импульс безвредно пронзил тело принцессы от самого рога, пробежал вдоль хребта, и отозвался сладкой тянущей болью внизу живота. Только в дни юношеского безумия, когда чувства обострены как никогда, испытывала принцесса подобные по силе переживания. Тогда она сворачивалась клубочком и, раз за разом проживая самые несправедливые моменты своей недолгой жизни, упивалась собственной ничтожностью и бессилием. Она вспомнила это. На глазах принцессы выступили слёзы.

«Они опять смеются над тобой?..»

Прозвучавший в голове голос вырвал Луну из оцепенения. Принцесса дёрнулась — она узнала Её. Это было похоже на наваждение. Словно вместо тысячи отголосков мыслей и переживаний, один единственный зов, заглушая все остальные, мощным потоком ворвался в сознание Луны, приглашая следовать её за собой…

— Принцесса?..

— Я сбежала специально! — резко, словно желая пробудиться от дурного навязчивого сна, выпалила та, и кончики её крыльев нервно дёрнулись. — Это была наша с Горацием договорённость!

— Не уверен, что всё было именно так… — земнопони в длинной рясе занервничал, но Мак Блэкстрим был невозмутим. Приподняв копыто, он выразил свою готовность выслушать версию Горация, но после того, как выскажется принцесса.

— Мы договорились, что я сорву сегодняшнюю встречу, и когда вы вызовите Горация к себе, я подслушаю ваш разговор и узнаю правду!

Аргументы Луны не звучали убедительно, она и сама это понимала. Но сейчас ей было достаточно хотя бы только того, что она не промолчала.

— Скажите, Ваше Высочество, — неожиданно для самой Луны поддержал разговор Мак Блэкстрим. — Тогда какой была моя первая фраза? Или вторая? А третья? — Он помолчал, дав принцессе возможность ответить, но ответа не последовало. — Видите. Вы не можете их процитировать, потому что слушали диалог не с начала. А это значит, что услышали вы его случайно, прогуливаясь мимо. Значит, никакого сговора между Горацием и вами не было. И более того, это позволяет мне лишний раз увериться, что вы не руководили бэтпони сегодняшней ночью, — земнопони улыбнулся. — На этом всё. Вы свободны, принцесса.

«Вы свободны, принцесса».

Это услышали все. Это услышал наследник дома Мун Люминасов — Гораций, услышали стены родного принцессе замка, ещё помнящие её в расцвете величия, а вместе с ними, казалось, услышало и всё королевство.

И Луна не сдвинулась с места. Она расправила крылья, встретившись взглядом со своим обидчиком.

Но это не было ни поведением победителя, ни даже вызовом. Это был отчаянный шаг терпящей поражение стороны, для которой демонстрация готовности защищать последний рубеж любой ценой — единственный способ заставить противника задуматься о целесообразности такой победы.

Она стояла в проходе, дыша часто и неглубоко, сердце колотилось, а пробегающая по телу дрожь играла на кончиках крыльев, выдавая волнение принцессы. Что делать дальше — она не догадывалась.

«Дай мне поговорить с ним!» — голос вновь ворвался в сознание Луны. — «Позволь мне показать ему, что значит воля принцессы!»

«Нет!» — Луне показалось, что она выкрикнула это вслух, но сейчас это было совершенно неважно. — «Я думала, что избавилась от тебя, но ты решила приходить в моменты, когда я наиболее уязвима. Я не пойду на сделку, тебе не обмануть меня снова. Ты ищешь моей силы, ибо у тебя нет ни собственной магии ни власти. Ты всего лишь плод моего воображения, ты — детская болезнь, которую я пока не переросла. Ты ненастоящая!»

«Я настоящая, Луна», — голос засмеялся леденящим душу эхом. — «Я даже более настоящая, чем ты сейчас. Наступит час, и ты вновь будешь искать приюта под моим крылом, ибо глубоко в душе ты признаёшь, что я гораздо более искренняя версия тебя!»

И Найтмер исчезла. Исчезла, словно и правда была плодом больного разыгравшегося воображения. Луна изнемогала. Если бы не свидетели, она бы легла и забылась сном прямо на каменном полу. Но противостояние ещё не было окончено. Принцесса вновь подняла голову, встретившись взглядом с замершим в изумлении земнопони.

— Это вы… мне? — через силу произнес тот. Его голос уже был лишён той лености и невозмутимости, которую он демонстрировал лишь минуту назад.

— Тебе! — Кантерлотский голос сотряс стены замка. От неожиданности Мак Блэкстрим отпрянул, а Гораций инстинктивно прижал копыта к ушам. — Никогда! — принцесса сделала шаг вперёд. — Никогда больше не смей оскорблять Наше Высочество!

— Вы… рассчитываете запугать меня угрозами? — совладав с первым шоком, произнёс земнопони.

— Это предупреждение! — Бока Луны часто вздымались. От волнения она едва переводила дух. — Ибо когда пробудится Найтмер, она не пожалеет никого!

— Об оскорблении Вашего Высочества я слышу от принцессы, которая скрывалась в тёмных подворотнях и грязных борделях, — Мак Блэкстрим поднялся из-за стола. Теперь земнопони был выше Луны. — От принцессы, которая испугавшись ответственности, сбежала от своих подданных. И которая, разговаривая со мной, дрожит как осиновый лист. Никто, принцесса, никто в Эквестрии не оскорбил вас больше, чем ваше собственное малодушие!..

— Отказ от престола и изгнание, — Луна сделала ещё два шага и запрыгнула на стол. Теперь она нависала над собеседником, — мой личный выбор! Власть нужна таким, как вы. Вам никогда не понять истинных ценностей Аликорна!

— Жизнь ради других? — Мак Блэкстрим произнёс это с такой долей скептицизма, что отбил у принцессы и без того небольшое желание подтверждать правоту оппонента. — Не удивляйтесь, откуда мне это известно — вы не единственный Аликорн в Эквестрии. Но, в отличие от Селестии, вы загнали себя в ловушку разрушительного эгоизма. Вы не пожелали стать правителем, ибо нет самоутверждения в том, чтобы силой бесчисленных реформ, проводимых копытами обезличенных бесчисленных министров, делать жизнь королевства лучше, но есть особое самолюбование, чтобы от имени Своего Высочества выборочно одаривать пони богатством и вниманием, лично наблюдая за их благоговением. Вы совершаете добро не ради других, а прежде всего ради себя, возвышаясь в своей святости и великодушии над вашим тёмным прошлым. Вырастите над собой, чтобы не нуждаться в этом бесцельном самопожертвовании, ведь если бы вы действительно желали перемен к лучшему, вы бы воспользовались предоставленными вам ресурсами и властью!

Мак Блэкстрим отошел от стола, оставив принцессу в одиночестве. Луна молчала. Ей правда было нечего возразить. В другое время подобная тирада стала бы завершением конфликта, но сейчас шло полноценное противостояние, и даже частичное признание правоты оппонента стало бы признанием собственного поражения.

Неспособные защититься обвиняют в ответ. Это — пограничная стадия провала, всё еще оставляющая шансы на реабилитацию.

— Хуже нарочитой добродетели есть только притворная святость, — Луна никогда не любила подобных манипуляций субъективными понятиями, но сейчас у неё просто не оставалось выбора. — Вы осуждаете меня за тщеславие, но истинная причина вашего недовольства в том, что я не стала вашей ручной принцессой со стайкой бэтпони и влиятельным покровителем в Мэйнхеттене. В том, что я не помогла вам заполучить ещё больше власти и богатства. И вы настолько слепы в своей безмерной жадности, словно ни разу не задумывались, что ни вам, ни вашим правнукам не потратить и половины этих несметных сокровищ!

— Я никогда не скрывал, — земнопони ничуть не смутился, — что был прямо заинтересован в сотрудничестве с вами. Вряд ли вы найдёте для себя оскорбительным, чтобы едва вернувшись в Эквестрию, пару лет побыть под покровительством второго лица королевства, готового исполнить почти любой ваш каприз. Вас не принуждали, это всего лишь сделка, и никто не мог предположить, что вы откажетесь.

А насчёт богатств… Вы, Аликорны, всегда склонны считать себя избранными не только в своём долголетии, но в особом гуманистическом образе мышления. И вы сильно заблуждаетесь, полагая, что альтруизм и великодушие — исключительно ваша прерогатива. Никому не нужно двести миллионов битсов, никому принцесса. Поэтому на них строятся фермы, содержатся фонды помощи, возводятся мосты и ведутся исследования. Когда-то давно именно мой род тянул железную дорогу, ставшую самым дорогим и грандиозным проектом в тогдашней Эквестрии… разумеется, после бесполезного города на скале, выстроенного, к слову, Аликорном!

— Какими бы ни были ваши мотивы изначально, сейчас вы лишь тешите своё самолюбие, надеясь в масштабах своей добродетели встать вровень с божеством. Для вас это гонка, и вы настолько увлеклись состязанием с Селестией, что не замечаете, как преобразилась Эквестрия за последнюю неделю. Я это чувствую даже находясь в изоляции от внешнего мира. Я вижу это во снах её жителей, сперва излучавших восторг, затем ностальгию, предостережение, а сегодня — опасность. Я вижу, как встревожен Кантерлот, и как ещё совсем маленькие пони рискуют собой и окружающими, чтобы предотвратить надвигающуюся катастрофу… Вероятно, совсем скоро я буду жалеть, что не была достаточно настойчива, но сейчас я призываю вас остановиться, ведь даже все пожертвованные вами битсы не покроют урона, который понесёт готовящееся к войне королевство.

Мак Блэкстрим встретился взглядом с принцессой. Нет. Это не была принцесса. Перед собой он видел испуганную пони, ещё слишком чистую, чтобы поверить в невозможность воплощения по-настоящему великого замысла без сопутствующих жертв. Эта дрожащая от волнения кобылка не имела ничего общего с тем историческим портретом Луны, на которую возлагались надежды Культа. Мак Блэкстрим это подозревал ещё с последнего разговора с принцессой, безропотно проглотившей все провокации своего собеседника. Но теперь сомнений не оставалось вовсе — эта Луна никогда не станет правителем, не соберёт вокруг себя центр сопротивления и не будет требовать с Манхеттена миллионы битсов на нужды своего народа. Она скорее придёт с повинной, чем будет грозить Кантерлоту реваншем или хоть сколько-нибудь заставит действующую принцессу пересмотреть военную доктрину своего королевства.

— Наконец-то мы подошли к этому разговору так близко, как никогда, — земнопони тяжело вздохнул. — Жаль, что ради этого был проделан такой огромный и совершенно бессмысленный путь. Теперь мне не остаётся выбора, как соблюдать с вами абсолютную честность, ибо это единственная возможность хоть в какой-то степени реализовать дело многих лет. Вы можете мне не верить сейчас, но обещайте вернуться к этому разговору после и внимательно проанализировать всё, что я сейчас расскажу.

Луна опустила крылья и села на поверхность стола.

— Когда-то не так давно далеко на Юго-Востоке, за границами Эквестрии, окружённое океаном, располагалось Королевство Гиппогрифов. Страна занимала небольшой клочок суши и существовала исключительно благодаря торговле с Эквестрией. Но когда однажды торговые суда нашего государства достигли скалистого утёса Гиппогрифии, моряки обнаружили, что город совершенно пуст. Судя по нетронутым зданиям, государство, окружённое океаном и расположенное на неприступном отвесном утёсе сдалось без боя царствующему в тех землях Королю Шторму.

Как и совсем незадолго до этого пала некогда процветающая Абиссиния. Завоеватель за сутки штурмом взял столичную крепость, разграбил дворцы и заполучил редкие магические артефакты, которые сделали его ещё более неуязвимым.

Всего интересней, что беда не нагрянула внезапно. Правители стран знали о нависшей над ними угрозе, но, как и Эквестрия, не желали превращать свои королевства в укреплённые гарнизоны, потому поддерживали тесные отношения с пиратами. Им списывали долги, предоставляли порты, снабжали продовольствием и оружием, ибо их манёвренный децентрализованный флот был единственным способным противостоять армии Короля Шторма. Пираты безнаказанно грабили его торговые челноки, брали на абордаж патрульные яхты и ежегодно сжигали по фрегату для отчётности перед кредиторами. В таких условиях Король Шторм не мог и думать о вторжении в чужие земли. Но в отличии от двух королевств, пираты не были заинтересованы в полной и безоговорочной победе над Штормом, ибо это означало прекращение поставок оружия с континента и отсутствие добычи в воздушных боях.

Пираты были сильными тактиками, но не стратегами, и однажды чаша весов склонилась не в их пользу. После победы Шторма над королевствами, флот пиратов лишился финансовой поддержки и портов. Ослабленный, он вскоре был разбит своими давними противниками. Те, кто уцелели были вынуждены либо навсегда покинуть Восточные Земли, либо примкнуть ко флоту Короля Шторма. Справедливости ради, последний обещал всем сложившим оружие экипажам сохранение в должности и службу под флагом нового короля.

Много лет, обращаясь к лучшим умам королевства, мы пытались лоббировать авиастроение в Эквестрийском Совете. Лично я неоднократно поднимал вопрос безопасности нашего государства, ещё во время нападения короля Шторма на Абиссинию. Но услышала ли нас принцесса Селестия? А услышала ли она нас, когда пало королевство Гиппогрифов? Или когда служившие фактором сдерживания пираты примкнули к самому крупному в мире флоту — флоту короля Шторма? Принцесса и думать не желала о милитаризации страны. Все эти годы она вела себя так, словно обладала заклинанием настолько могущественным, что обращало бы вспять движение морских вод, ветров и небесных светил. Но она им не обладала.

Вероятно, я ошибаюсь. И я очень хочу ошибаться, ведь в противном случае, принцесса, уже в ближайшие годы флот Короля Шторма вторгнется в воздушное пространство Эквестрии, беспрепятственно пересечёт полстраны и приземлится на центральной площади Кантерлота. И даже если вондерболты поднимут тревогу на подступах к столице, это будет всё, что они смогут сделать перед многотонными машинами из стали, магии и огня.

Мак Блэкстрим подошёл к принцессе и посмотрел ей в глаза. Луна больше не дрожала.

— Поймите, через несколько лет будет уже поздно. Будет поздно даже через год. Это совершенно другой уровень технологий, к которому не готова Эквестрия. Наращивать производственные мощности надо сейчас. Предполагалось, что собранный вами Культ создаст достаточную напряжённость в регионе, чтобы Селестия задумалась о необходимости усовершенствования военной доктрины. Мэйнхеттен в свою очередь будет готов помочь любыми законными (и не очень), — пони саркастически усмехнулся, — методами и объёмами финансовой поддержки. Это не пустые обещания, ибо чем серьёзней действующая принцесса возьмётся за модернизацию промышленности, тем большие потоки инвестиций мы получим.

Импосибли Рич — генеральный директор банка Goldmane Horse, уже подготовила фундамент, чтобы отсутствие необходимых объёмов золота в стране не сказалось на объёмах притока инвестиций. По нашим подсчётам, тридцатипроцентное обеспечение долговых расписок реальным металлом — оптимальный выбор между стабильностью банковской системы и необходимой денежной массой в королевстве. Мы не отрицаем, что за время военного положения капитализация Goldmane Horse подскочит в несколько раз, а королевский двор наберёт кредитов на несколько десятилетий вперёд, но никто из нас не обещал играть в благородство ещё и на этом фронте.

Земнопони подошёл к окну. В помещении было темно, и его черный силуэт вырисовался на фоне тусклого фиолетового витража. Принцесса поняла, что от неё ждут решения.

— Сейчас я узнала то, что не должна была знать Найтмер, — сказала она, наконец. — Но тогда каким был ваш первоначальный замысел? Что бы вы делали с ней через несколько лет, когда, спонсируемая вами, она стала бы представлять опасность наравне с Королём Штормом?

— Прекращение финансирования, саботаж и переход на сторону действующий принцессы, — отозвался Мак Блэкстрим. — Вариантов много, и выбор зависит от того, насколько серьёзна была бы угроза, представляемая Найтмер Мун. И хотя, прикидывая риски, мы понимали, что сотня бэтпони во главе с Найтмер и близко не сравнится даже с одиночным флагманом Короля Шторма, открытое противостояние сестёр с многочисленными жертвами всегда оставалось для нас крайним методом. Основной план предполагал, что через несколько лет Селестия одержит молниеносную победу, ибо на тот момент будет в курсе каждого шага Найтмер благодаря канцлеру Нейсею.

О том, что канцлер не в ладах с Её Высочеством, знали многие, и потому, когда Селестия решила внедрить своего агента в Культ Найтмер, мы сделали вид, будто в свою очередь наше тайное общество приняло Нейсея в качестве собственного агента в рядах действующей Принцессы. Сама же Селестия ничуть не сомневалась в лояльности канцлера, внедрённого в Культ, который… — Мак Блэкстрим поморщился, — который оказался самой безыскусной пародией секты из всех, что я видел. Кто из здесь присутствующих понимает, для чего он создан? Может вы, Гораций Адеодат Авентий Мун Люминас, единственный законный представитель воли Найтмер, Папа Церкви Второго Пришествия?

Гораций снисходительно улыбнулся и отрицательно помотал головой.

— Или вы, принцесса? Вы слышали что-то о Тёмном писании, которое вы вложили в уста никому неведомых пророков тысячу лет назад?

Принцесса не знала, как реагировать, потому постаралась вежливо улыбнуться, последовав примеру Горация.

— Да, — Мак Блэкстрим удовлетворённо кивнул, — приблизительно с таким же выражением на морде я исполняю необходимые обряды, большинство из которых превосходны в своей пародийной нелепости. Но именно благодаря Культу Селестия не догадывалась о наличии второго дна — третьей стороны конфликта, которая заинтересована в конфронтации двух принцесс с последующей победой Селестии и спасением Эквестрии через несколько лет.

Вновь наступила тишина. Яркий огонёк оторвался от кончика рога принцессы, поднялся к люстре над столом и, рассыпавшись десятком искр, осел на тоненьких фитилях восковых свечей. Комната окрасилась тусклым теплым светом.

— То есть, вы бы предали Найтмер? — Луна спрыгнула со стола и задумалась. — А что стало бы с её бэтпони?

— Что бы с ними ни стало, всё лучше, чем поражение в возможной войне с Королём Штормом, — уклонился от ответа Мак Блэкстрим.

Такой ответ Луну не удовлетворил.

— Были ли ещё какие-то варианты?

Её собеседник утвердительно кивнул.

— Когда я разговаривал с вами три дня назад, я уже понимал, что вы не та Найтмер, о которой повествуют «Песни Эквестрии», а ваша встреча с бэтпони окончательно расставила все точки над i. Вы не желали ни возмездия, ни реванша, что совершенно не совпадало с ожиданиями Культа. Варианта оставалось два — либо попытаться полностью подчинить вас себе и несколько лет манипулировать Культом от вашего имени, либо сделать то, что я и сделал — поговорить с вами начистоту и надеяться на вашу благосклонность. Не думайте, что я выбрал последнее исключительно в силу невыполнимости первого плана.

Гуляющий по коридорам ветер слабым дуновением коснулся маленьких огоньков бездымной магии, и короткие тени запрыгали по полу. Луна не шевелилась. Ей казалось необъяснимым и странным, что она собирается помочь пони, которого еще с полчаса назад она желала обездвижить магией, извалять в пыли и выволочь за хвост прочь из ворот своего замка. И ещё… Луна не хотела в этом сознаваться, но ей показалось, что какая-то часть её испытала удовлетворение, осаждая земнопони своим кантерлотским гласом. А такое не должно нравиться хорошим пони. Луне стало очень стыдно.

— Я поняла вас, Мак Блэкстрим, — принцесса едва заметно кивнула и подняла взгляд. — Сколько, вы говорите, осталось до нападения Короля Шторма?

— Не больше десяти лет.

Принцесса тяжело вздохнула и опустила голову на копыта. Так прошло с полминуты. Наконец, Луна поднялась из-за стола и подошла к собеседнику.

— Я должна изучить всё, что связано с военной политикой Короля Шторма. Если за эти несколько дней я не придумаю ничего лучше, вы получите извещение о моей готовности приступить. А сейчас уезжайте в Мэйнхеттен и больше никогда не возвращайтесь в этот замок. Если вас заподозрят в связях с Найтмер, вы в лучшем случае покините Эквестрию, а без поддержки мне никогда не осуществить предложенного плана. Он мне не нравится, но это достойная Аликорна жертва, ибо о ней будет известно только нам.

Вскоре принцесса ушла. За сегодня она больше ни с кем не заговорила, на вопросы Горация отвечала добродушной улыбкой, а ужину в его компании предпочла одиночество. Высоко над чёрными башнями сияла луна, и, повинуясь воле принцессы, до поздней ночи пел её печальные импровизации заколдованный орган.

---

Под просторными сводами пещеры было светло. Её люминесцентная флора мягким голубым сиянием освещала пространство вокруг, а потревоженные нежданными гостями светлячки подобно тополиному пуху кружились над густыми листьями папоротника. Кроны переплетавшихся над водой деревьев отражались в зеркале небольшого озера с кристально-чистой водой, а его гладь не нарушалась даже редкой капелью со сталактитов пещеры.

— Когда покинешь это место, — голос Жерома эхом отражался от гладких каменных стен, — отправляйся к реке вверх по течению и, не доходя до Понивилля, расставь рыболовные сети так, чтобы они от берега до берега перекрывали поверхность реки минимум на пять копыт глубины. Всё, что попадёт в сети, должно оказаться на берегу. После трёх часов ночи оставь всё, возвращайся в Даркстоун и жди дальнейших распоряжений.

Мэйджор ничего не понимал, но, как правило, ничего и не спрашивал. Глупо было предполагать, что Жером, никогда прежде не делившийся деталями своих планов, на этот раз сделает исключение. Вероятно, абсолютное неведение действующих лиц так же было одним из элементов схемы, но так глубоко земнопони не думал. Ему хватало лишь только того, что на его памяти всё кончалось благополучно.

— И ещё… — Жером извлёк конверт из-под бордовой накидки, — сейчас ты подойдёшь к краю озера, прочтёшь эти слова и окунёшься в воду. После чего, не оборачиваясь, не задавая вопросов и не издавая ни единого звука, покинешь эту пещеру. Я наложу на тебя заклятие невидимости, которое развеется через несколько минут.

Земонпони кивнул, распечатал конверт и пробежался глазами по строчкам пергамента. На его морде отразилась вся гамма эмоций от безразличия до замешательства, озабоченности и даже смятения. Перечитав записку дважды, Мэйджор понял, что просто не может не задать вопрос. Хотя бы один. На один Жером ещё, может, и согласится ответить. Только самый важный и не очень долгий.

— Это всего лишь пароль, — пояснил Жером, избавив напарника от необходимости формулировать вопрос, потому что привычные Мэйджору восклицания вроде «что тут, чёрт возьми, происходит?» редко когда были информативней его молчания. — Набор звуков и символов, без которых магия не сработает, не более. Главное, выбравшись на берег, сразу же направляйся к выходу.

— Может… — Мэйджор покосился в сторону лежащего без сознания единорога. — Проверим на нём?..

— Нейсей должен быть вторым. — Жером помедлил, прикидывая, нуждается ли его напарник в аргументах. — Не глупи, я проверял это, ещё обучаясь в Академии Одарённых Единорогов. Нет причин считать, что я растерял былую сноровку.

Мэйджора это не особо убедило, но выбора не оставалось. Он подошёл к самому краю и достал бумагу. В конце концов, Жером чепухи не советовал.

— И в своё отражение смотрела она —
Той, тоску по кому разделяла сполна.
И торжественно клятву давала себе
Не бояться судьбины стать mared вдвойне.

Пони закрыл глаза и шагнул вперёд. На удивление, вода не была мокрой. Вероятно, он даже не успел коснуться глади озера. Он просто провалился сквозь. На миг ему показалось, что падение будет вечным. Внезапно пол и потолок сменили друг друга, и Мэй, потеряв опору, едва было не повалился на бок, но кто-то вовремя протянул ему копыто и вытащил на берег.

«Не оборачиваться, не оборачиваться!» — крутилось у него в голове, пока он мчался к выходу. И у него действительно не возникло соблазна. Он желал лишь покинуть это наполненное коварной единорожьей магией, чуждое земнопони место до того, как он догадается, зачем всё это понадобилось Жерому.

— Ты цел? — Жером похлопал по спине стоявшего рядом Мэйджора. Вернее, его копию. — Ты едва не утонул в этой луже…

— Что здесь, чёрт возьми происходит?.. — выдавил из себя Мэйджор, недоуменно оглядываясь по сторонам.

— Ничего, — ответил Жером гораздо раздражённей, чем собирался — по его ожиданиям, копия должна была сохранить рассудок, а не только образ своего прототипа, и границы когнитивных способностей копии ещё следовало выяснить. — Сядь на камень и считай лягушек, пока я не окончу с ещё одним господином.

Мэйджор не шелохнулся.

— Ты забыл счёт или не знаешь, кто такие лягушки? — вспылил Жером. Единорог не ожидал, что копия окажется настолько невменяемой. Впрочем, и сам Мэй особой сообразительностью не отличался, что делало результаты эксперимента весьма спорными, а выводы — поспешными.

Как ни странно, противиться он не стал. Отойдя в сторонку, Мэйджор послушно сел на камень и за неимением лягушек стал разглядывать листья папоротника. Но Жерому было безразлично — лишь бы никто не мешал ему в ближайшие четверть часа во время исполнения сложных заклинаний сознания.

Сегодня Жером намеревался попасть во дворец принцессы. Для этого ему требовалось проникнуть сквозь магический шар, который накрыл Кантерлот несколько часов назад. Единственный пропускной пункт располагался на железнодорожной станции и тщательно охранялся гвардейцами и придворными магами. Для них не составит труда вычислить чейнджлинга, оборотное зелье, любые виды трансфигурации и им подобные фокусы. Поэтому сегодня ночью в Кантерлот попадёт максимум десять доверенных лиц Эквестрийского Совета и никто больше.

По крайней мере, так считала система безопасности, ещё не знавшая о бедственном положении Нейсея. Особый выданный принцессой талисман, который единорог всегда имел при себе, позволял канцлеру в любой момент беспрепятственно телепортироваться во дворец, минуя его защитные чары. Жером понимал — наивно полагать, что активировать портал сможет любой желающий, и подтвердил свои догадки парой безуспешных попыток. Амулет подчинялся только прикосновению Нейсея и его магии, и не было иных способов, кроме как принудить канцлера подчиниться чужой воле.

Тот, кто не считал аморальным применять Заклятие Принудительного Доверия на жеребятах, мог убедиться, что на них оно работает безотказно. Почти аналогичный эффект наблюдается и для взрослых пони, но лишь достаточно пожилых или отличающихся особой мнительностью. Поэтому Fiducia Compelus редко применяется в чистом виде — зрелой жертве достаточно лишь усомниться, что её желания действительно её, как магия теряет свою силу.

Заклятие Cogeria угнетает когнитивные функции мозга и затуманивает рассудок. В силу специфичности, само по себе оно применяется редко, но зато способно лишить находящегося под Принудительным Доверием пони критического мышления. Жертва оказывается не способна выполнять интеллектуальную работу, нуждается в постоянном контроле, но по этой же причине ей не хватает и сил сопоставить разницу оттенков собственной воли и воли навязанной. Поэтому применение Fiducia Compelus в паре с Cogeria считается проверенной практикой для большинства случаев.

Но придворных магов обучают успешно противостоять чарам изменения сознания любой сложности. Это важнее, чем умение сотворить клинок из чистой магии, и даже важнее, чем способность самолевитации, ибо попавший под влияние маг Её Высочества становится опасной фигурой в копытах недоброжелателя. И только хрупкое состояние на грани пробуждения ото сна даёт возможность на короткий срок завладеть уязвимым сознанием жертвы, что, как правило, лишено практической пользы. Ибо пребывающая в полусне пони не способна выполнять физические действия, если только она не предрасположена к сомнамбулизму. Вероятно, именно поэтому сомнамбулизм, известный также как «Поцелуй Луны» считался попыткой изгнанной принцессы вселиться в тело жертвы, а страдавшие им не могли претендовать на службу в рядах действующей армии Принцессы.

Единорог поднял Нейсея магией, и он повис в воздухе подобно тряпичной кукле. Рассчитанное на пару часов усыпляющее заклятие постепенно растворялось, и потревоженный канцлер непроизвольно дернул головой. Яркая белая вспышка озарила пещеру мощью составного заклинания. Затем тело Нейсея плавно подплыло к краю берега и зависло над водой.

— Повторяй! — приказал Жером и, выждав паузу, стал медленно диктовать первую строчку Зеркальной Клятвы.

---

К вечеру в столице стало особенно шумно. Играла бодрая музыка, у летних кафе суетились услужливые официанты, пони наперебой пересказывали последнее заявление принцессы, а толпы горожан выходили на узкие улочки и устремлялись к центральной площади, чтобы наблюдать за возведением магического купола. Казалось, Кантерлот отмечает очередной грандиозный праздник с уличными шоу, пышными речами, светскими разговорами, флагами и громкими тостами за здоровье Её Высочества.

— Сегодня, — резкий голос Сапфир Шорс выделялся среди прочих, — принцесса была особенно похожа на принцессу. Селестия наконец-то дала понять Найтмер Мун, что члены Высшего Общества не позволят какой-то самозванке посеять панику в наших рядах.

— Совершенно с вами согласен, — поддержал её напыщенный жеребец, стоявший по правое копыто, — наше общество выдерживало гораздо более серьёзные испытания во времена Великого Разлада. Мы в любой момент готовы повторить подвиг наших праотцов и доказать Её Высочеству, что за прошедшую тысячу лет благородные дома не утратили своего достоинства. Верно, Винтер Вайнд?

— Безусловно, господа. Сразу после речи принцессы я записал своего сына в ряды добровольцев. — Жеребец в строгом костюме чуть склонил голову и, дождавшись нескольких восхищённых взглядов, не без напускной скромности продолжил: — Для нашего рода служить на благо солнцеликой принцессы всегда было делом чести. Я бы и сам сменил придворный мундир на форму вондерболта, не будь в нашем общем деле мой многолетний опыт личного камергера Принцессы также важен, как крепость молодого крыла.

— Ах, Винтер Вайнд! Ваша отвага и благородство всегда остаются примером для подражания любому пегасу! — Кобылка с пышным меховым воротником приложила к груди копыто в знак восхищения. — Но пожалейте себя! Летать под облаками, сражаясь со стаями бэтпони в ваши годы…

— О, вы очень любезны, мадам, но когда долг зовёт, мы забываем о собственной нужде, — Винтер Вайнд поклонился и почувствовав, что сейчас эстафета самолюбования неминуемо перейдёт другому пони, решил самостоятельно выбрать, кому именно. — Общий враг всегда объединял Эквестрию. Ходят слухи, что даже Аурум Мак Блэкстрим, не входящий в высший свет Кантерлота, предложил пятьсот тысяч битс помощи казне Её Высочества. О, нет, что вы, всего лишь слухи! Пятьсот тысяч — неслыханная щедрость для пони с Foal Street.

— Вне всяких сомнений! — рьяно поддержал его жеребец в чёрном фраке и блестящем цилиндре.

— Вы правы, это полнейшая нелепица! — откликнулась пожилая кобылка, невольно придав своему голосу гораздо большую заинтересованность, чем следовало, отзываясь об очередном слухе.

И несмотря на демонстративное спокойствие, взволнованные члены высшего общества уже искали авторитетного опровержения, ведь не положено пони без чина и звания жертвовать принцессе больше благородных домов. Все взоры тут же устремились на церемониймейстера Её Высочества — самого уважаемого пони среди кантерлотской элиты.

— Сэр Фэнси, Фэнси Пэнтс, — престарелая кобылка подёргала церемониймейстера за белую манжету, привлекая его внимание, — прокомментируйте этот слух, просим вас!

— Именно, Фэнси Пэнтс! — поддержал её всё тот же господин в цилиндре. — Кто, как не вы, разбирается в происходящем за кулисами кантерлотской сцены? Опровергните же эти нелепые домыслы!

Сегодня после полудня церемониймейстер пребывал в совершенно подавленном расположении духа и потому надеялся против обыкновения остаться незамеченным. Ведь в высшем обществе не принято демонстрировать настроение, отличное от хорошего, даже если два часа назад тебя шантажировали обнародованием сексуальных связей с тысячелетней принцессой. Но именно когда Фэнси больше всего желал избежать всеобщего внимания публики, она как никогда оказалась любопытна.

— Господа… — церемониймейстер принцессы сделал шаг вперёд, словно принимая неизбежное. — Это действительно так, — подтвердил он, и возбуждённые возгласы тут же притихли, — банк Goldmane Horse, генеральными директорами которого являются Импосибли Рич и Мак Блэкстрим, предлагал королевскому двору помощь в случае военного конфликта. Но обращаю ваше внимание, что речь шла не о пятистах тысячах битс, а о гораздо большей сумме. Порядка пятидесяти миллиардов.

Пони замолкли. Им потребовалось несколько секунд — сперва чтобы убедиться, что Фэнси не оговорился, затем чтобы осознать эту сумму. Пятьдесят миллиардов битс было трудно даже представить, ведь их не с чем было сравнить. Сколько это? Два миллиона колесниц? Полтысячи дворцов? Мост из яхт до самого Гриффонстоуна? Оплаченные ужины на четверть миллиона лет вперёд в самом дорогом ресторане Мэйнхеттена? В чём можно было измерить пятьдесят миллиардов, когда ещё несколько дней назад в Эквестрии не было пони с состоянием больше двухсот миллионов? Это казалось немыслимым даже если Фэнси ошибся в десять раз — никто не был в состоянии объяснить, откуда за неделю в Эквестрии взялось денег больше, чем она бы стоила даже будучи распроданной вплоть до принцессы? Но собравшиеся понимали, что Фэнси не мог ошибаться. Как понимали они и то, что такой суммы не собрать всем благородным домам, даже выставив на торги все их фамильные замки, земли и поместья.

— Но! — громко произнёс Фэнси, не дожидаясь, когда шум толпы перерастёт в гвалт, — пятьдесят миллиардов обещал не сам Мак Блэкстрим, а его банк. Более того, он предлагал лишь по десять миллиардов в течение последующих пяти лет при соблюдении определённых условий. Более того, он намеревался востребовать обратно всё до последнего битса в течение последующих тридцати лет и получить двенадцать миллиардов сверх одолженной им суммы. Разумеется, королевский двор посчитал эти условия неприемлемыми, и нет никаких оснований полагать, что наша позиция в скором времени изменится.

— Так он собирался потом забрать эти деньги у принцессы? — в голосе пожилой кобылки послышались притворные нотки облегчения и напускного осуждения.

— Разумеется, мадам, — успел произнести Фэнси до того, как лужайка перед дворцом вновь потонула в невообразимом шуме галдящих наперебой членов кантерлотской элиты. Они осуждали, насмехались и высказывали своё негодование, а особо изобретательные выдумывали нравоучительные небылицы, стараясь иносказательным образом вывести оправдывающую их мораль, и каждый отчаянно пытался восстановить утраченные позиции. «Я не испугался. Уверен, что не испугались и вы» — звучало со всех сторон во всевозможных интерпретациях, безыскусно прямолинейных и единожды приемлемых. Увидев, что все заняты исключительно попытками оправдать своё замешательство, церемониймейстер воспользовался заминкой и протиснулся на периферию лужайки, подальше от эпицентра лицемерия.

— Господин церемониймейстер! — Гвардеец, до этого сновавший по кантерлотскому саду в безуспешных поисках, наконец-то приметил Фэнси Пэнтса. — Её Высочество желает, чтобы вы немедленно явились к ней в кабинет, — он протянул скрепленный королевской печатью свиток.

Фэнси Пэнтс помрачнел. Он догадывался, по какому делу. Церемониймейстер забрал бумагу и бросил обеспокоенный взгляд в сторону Флёр, которая осталась в толпе придворных. Но кобылка так была увлечена обсуждением сплетен в кругу фрейлин, что даже не заметила взгляда своего супруга. Судя по всему, о тёмном прошлом Фэнси она ещё не догадывалась.

Когда церемониймейстер принцессы покинул кантерлотский сад, члены высшего общества сгрудились вокруг нового негласно выбранного авторитета.

— Чистой воды плебейство, — презрительно говорил джентельпони в мундире, (тот самый, что записал своего сына в добровольческий отряд). — Кем возомнил себя этот Мак Блэкстрим, что собрался сделать ему обязанной саму принцессу! Он нарочно выставил заведомо неприемлемые требования, ибо не был готов к сделке. Уверен, у него не набралось бы и десятой доли обещанной суммы. Именно такие поступки и отличают невеж от членов высшего общества. В отличие от нищего сословия, нас, настоящих аристократов, никогда не волновали финансы.

Вскоре лужайка перед дворцом начала пустеть. Неловкое молчание становилось непозволительно долгим, а заготовленные для таких моментов вопросы отнюдь не спасали ситуацию. Пони наскоро прощались, вспоминая о приглашениях на скачки, больных престарелых бабушках или нежданных родственниках, прибывающих из Седельной Аравии. Но словно желая напоследок заручиться уверенностью окружающих, гости насмехались над прижимистостью Foal Street, получая в ответ такие же безыскусные бравады. И никто не смел признаться в поражении, настигшем кантерлотскую элиту, ведь тем самым он в первую очередь признал бы поражение своё собственное.

И эти бравады напоказ вовсе не были недальновидной глупостью, а являлись необходимой частью игры, в которой за борт первым отправится тот, кто поднимет панику на тонущем судне. У остальных же останется ещё немного времени насладиться шиком и роскошью беззаботной жизни. Ведь когда королевству понадобится столько золота, сколько не сможет гарантировать нынешняя элита, вся честь и доблесть благородных домов на одной чаше весов проиграет несметным богатствам на другой. И если Goldmane Horse того пожелает, он спровоцирует войну и вынудит принцессу заручиться поддержкой Мэйнхеттена. Тогда нынешние представители благородных домов станут последними в истории Эквестрии обладателями своих высоких титулов.

*

Фэнси мчался по коридорам дворца. Вероятно, ещё никогда они не казались ему настолько бессмысленно длинными.

«Целесообразно ли ставить в известность принцессу, — пытался решить Фэнси, — если я уже удовлетворил требования шантажиста? С одной стороны, Селестии теперь останется лишь пожать плечами, но с другой, пока члены Эквестрийского совета не переступили защитного купола, точка в этом вопросе не поставлена. Не в том ведь заключался план Найтмер, чтобы разослать десять приглашений в Кантерлот без дальнейшей цели.

«Но, предположим, — продолжал рассуждать он, минуя очередную анфиладу комнат, — Селестия тоже подверглась шантажу. В таком случае она сама позаботится о наиболее благополучном для нас исходе, а мне лишь останется сообщить, что я получил аналогичный конверт тремя часами ранее».

— Если бы ты сразу пришёл ко мне, — прозвучал в его воображении голос принцессы, — с помощью одного таинственного артефакта я бы вернулась назад во времени и проследила бы цепочку адресат вплоть до отправителя. Но, увы, маховик времени способен возвращать лишь на шесть часов в сутки, четыре из которых я использовала на утренние события в Запретной Секции…

Затем она расскажет какую-нибудь нравоучительную историю с выводом очевидным, но оттого не менее актуальным, и когда церемониймейстер уже будет готов покинуть её кабинет и бежать из Кантерлота, сообщит, что пришло время применить самый могущественный артефакт, хранимый со времен Грогара как раз для таких случаев. Желательно, если это будет не разум, а просто ещё одна побрякушка, но самая сильная из всех имеющихся. Так ведь надёжнее. После чего она подойдёт к своему столу и извлечёт из секретера второй маховик времени, за сегодня неиспользованный.

И пусть это были лишь фантазии, Фэнси не удивится, если Селестия именно так и поступит. Нет, он даже удивится, если она не поступит именно так. Ведь Селестия всегда имеет готовые решения даже когда положение безвыходно: она Аликорн, потому неуязвима. Наблюдать за ней — ровно что наблюдать за главным героем романа, который находясь даже в самом бедственном положении вновь виртуозно обыграет своих оппонентов, ибо половина книги ещё впереди. И, поднимаясь по винтовой лестнице, Фэнси твёрдо решил поставить принцессу в известность. Даже если она пригласила церемониймейстера исключительно чтобы он составил ей компанию во время вечернего чаепития.

Тысячелетняя правительница стояла у окна своего кабинета и печально, словно это было неотъемлемой частью её образа, смотрела на расстилавшуюся внизу столицу. Чая пить она не собиралась, и церемониймейстер определил это быстрее, чем заметил отсутствие чайного сервиза на её столе. Позволив Фэнси Пэнтсу войти, принцесса не сразу отвлеклась от своих мыслей. Вопросы о самочувствии она проигнорировала. И лишь тонкое чутьё грани, за которой артистизм рискует стать снобизмом, заставило её неохотно отвести свой взгляд от столицы в тот самый момент, когда Фэнси намеревался повторить свой вопрос.

— Они боятся, да? — её голос звучал тише и слабее обычного; она едва заметно кивнула в сторону окна.

Вопрос застал церемониймейстера врасплох, но многолетний опыт общения со своей принцессой позволил ему не растеряться.

— Все боятся, Ваше Высочество, но это не значит, что мы отступим перед лицом опасности, — Фэнси почувствовал, что его ответ звучал почти безупречно, но тем не менее, он нервно прикусил губу. Когда принцесса начинает издалека, она всегда подходит к сути с самой неожиданной стороны, уже получив предварительную расстановку сил.

— Может, именно так и поступают герои романов, но порой проще и безопаснее примкнуть к превосходящему силами злу, как это случается в жизни. — Принцесса повернулась и посмотрела Фэнси в глаза. Только усилие воли помогло жеребцу не отвести своего взгляда.

«Понятно, — отметил про себя Фэнси. — О письме она уже знает и собирается подтвердить свои догадки, что я действительно поддался на чей-то шантаж. С этой фразы следует быть внимательным, ибо принцесса начнёт разыгрывать свой любимый дебют мудрого старца, чтобы прощупать, насколько хорошо собеседник осведомлён о настоящем положении дел.»

Тем, кто никогда не был знаком с принцессой, нередко могло показаться, будто амплуа мудреца нужно Селестии только для поддержания своего недостижимого божественного образа. Те же, кто сталкивался с принцессой во дворце, смел уверять, что принцесса искренней любого из его обитателей, а её иносказания ни что иное, как особый вид аликорньей мудрости. И только единицы догадывались, что это лишь особый вид дипломатии, позволяющий в своих расспросах не выдать истинное положение дел, если собеседнику о нём не известно. Обмен сообщениями в таком формате в зависимости от уровня сторон мог продолжаться достаточно долго. По крайней мере, до тех пор, пока оба участника не удостоверятся, что говорят об одном и том же.

— Может, кто-то так и поступает, — ответил, наконец, Фэнси, — но оставшийся в строю герой принимает свою участь в обмен на благо своих ближних. Посему, что если собственная безопасность — не высшая ценность, которую мы стараемся уберечь?

— Даже ценой сотрудничества со злом?

— Даже ценой уступок врагу, — поправил жеребец, — врагу, у которого, в отличие от наивного книжного зла, целью, как правило, является достижение собственного благополучия, а не вашего поражения. — Фэнси помедлил, оценивая вероятность, что два зрелых собеседника не столкнулись с иллюзией прозрачности. — В конце концов, — продолжил он, решив, что подтверждений достаточно, — от меня просили лишь устроить Эквестрийский Совет, и если мы придумаем решение лучше или сочтём принимаемые риски недопустимыми, мы просто не откроем защитный купол для приехавших членов Совета.

— Понятно… — голос Селестии упал. — Когда ты обнаружил конверт?

«Сказать правду или соврать, что недавно? — мелькнул соблазн в голове Фэнси. — Ни в том, ни в другом случае ничего уже принципиально не изменится, но если я скажу, что давно, принцесса упрекнёт меня в том, что я не сообщил о происшествии сразу. А если совру, то избегу разового осуждения взамен на минимальные риски запятнать репутацию. Лучше сознаться», — решил Фэнси, поймав себя на мысли, что для пони, собиравшегося соврать, он всё равно уже думал слишком долго.

Выслушав ответ, Селестия тяжело вздохнула и отошла обратно к витражному окну, чтобы собеседник не мог видеть её морды.

«Я победила. — Тысячелетняя правительница прикрыла глаза и её морду исказила едва заметная улыбка. — Всё прошло по плану. Сегодня ночью Найтмер Мун перехитрила Твайлайт и с её помощью получила доступ к архивам. Но ни та, ни другая не заподозрили, что в свою очередь стали частью моего замысла. Теперь в своей памяти Твайлайт хранит созданное мной смертоносное заклинание, которое Найтмер выкрадет и прочтёт, стоит только единорожке забыться сном вне поля действия кризалита.»

Селестия стала медленно отступать вглубь кабинета, мысленно пробегаясь по строчкам своего лже-заклинания времени, словно желая убедиться в его безупречности. Даже сейчас оно звучало всё так же правдоподобно, как и сотни лет назад. Несмотря на смертоносную силу заклинания, принцесса не боялась его произносить, ведь в свои слова она не закладывала намерения, которое, обязательно вложит Найтмер. Именно по этой причине жеребята не способны сотворить могущественную магию, даже добравшись до трудов Старсвирла Бородатого (бессмысленно читать заклинание, не понимая его сути), а опытный маг всегда способен предположить ожидаемый результат заклинания из его формулы.

— Грош цена тебе как магу, — сурово повторял молодой Селестии могущественный волшебник, — если для покраски хвоста ты пишешь избыточно сложное заклинание, которое с трудом понимаемо даже опытными чародеями. И неважно, насколько хорошо оно работает, — Старсвирл возвращал пергамент с каракулями автору. — Когда через месяц ты решишь внести правки, догадавшись, что красить им можно не только хвост, но и шторы, ты будешь изобретать новое заклинание, потому что никогда не вспомнишь, как работает написанная здесь магия. Повтори «три кита идеальной композиции» и попробуй соблюсти хотя бы одно.

— Не плоди сущности без надобности, не повторяйся и будь проще, — бурчала под нос Селестия. Она ненавидела «китов». В такие моменты обиженная пони мечтала лишь только о том, чтобы в будущем создавать заклинания настолько уникальные, что величайшие маги будут мириться с её прихотями только лишь потому, что ни один из них не сможет лучше.

Но принцесса не могла и представить, что через полтысячи лет для составления необходимого заклинания ей придётся нарушить каждое из правил написания идеальной магии. Желая максимально скрыть смертоносную составляющую, Селестия использовала всевозможные вариации заклинаний группы Accelero (в силу интуитивного сходства с заклинанием времени), стандартные конструкции заменялись сложными интерпретациями, а целые массивы слов порой не несли совершенно никакой практической нагрузки.

Безусловно, внимательно изучив заклинание перед прочтением, Найтмер заподозрит неладное, а отгородившись от мира стопками пыльных фолиантов, через неделю извлечёт исходную магическую составляющую и ужаснётся коварству своей сестры. Но расчёт Селестии был очевиден — Найтмер ни на секунду не усомнится в подлинности заклинания, украденного ей лично. К тому же, у неё будет не так много времени, чтобы прочитать его, прежде чем единственный носитель доступной копии будет навсегда уничтожен Селестией.

И когда Найтмер произнесёт последнее слово, чары вызовут диссонанс магий трёх рас, заключенных в одном теле, и уничтожат его. Тогда огромная концентрация сил вырвется на свободу чистой энергией света и выжжет земли на многие мили от эпицентра. Но случится это не потому, что одним словом можно разрушать миры и создавать новые, а оттого, что так растворится энергия погибшего Аликорна. Эквестрия навсегда избавится от Найтмер ценой сотен или даже тысяч жизней тех, кому не посчастливится оказаться рядом в тот момент. И потому этот сценарий не должен быть реализован, пока будет оставаться хоть малейшая надежда вернуть прежнюю Луну.

Зная ставку самого негативного сценария, гораздо проще придумывать альтернативные варианты.

«В столице считают, — продолжала рассуждать Селестия, — будто защитный купол стал ответом на агрессию Найтмер. Но в действительности он был запланированным шагом. Таким же запланированным, как и похищение моих личных дневников. До этого было сложно предугадать, как поступит Найтмер. Но теперь, когда в её копытах оказался компромат на Фэнси, а он — один из немногих, кто может открыть купол, совсем не трудно предположить, с какой стороны ждать удара.

Как и ожидалось, церемониймейстер, подвергшийся шантажу со стороны приспешников Найтмер, предпочёл сделку огласке. Он разумно предположил, что нет ничего плохого в очередном Совете, слово которого носит лишь рекомендательный характер, а потому разослал приглашения, заставив Найтмер поверить, будто её шантаж сработал. Поэтому сегодня ночью, когда десять членов совета окажутся под Кантерлотским куполом, на них будет нацелена вся мощь Вондерболтов, королевской гвардии и придворных магов, ибо среди них как минимум один окажется предателем.»

Принцесса прислонилась лбом к книжному шкафу. В ряду книг полкой выше совсем не случайно недоставало одного тома посередине.

— Это моя вина… — голос принцессы дрогнул. — Я была уверена, что охраняемые тайны запретной Секции не могут попасть в копыта недоброжелателя…

— Никто не виноват, принцесса, — Фэнси Пэнтс посчитал себя в праве поддержать Селестию. — Это война. Пусть и необъявленная, но война, и в ней неминуемы потери. Ни вас, ни вашего внебрачного жеребёнка никто не посмеет осудить, хоть никто и не поверит, что в тот момент, тридцать лет назад, вы думали исключительно о спасении Эквестрии.

Жеребец запнулся, пытаясь найти вопросы, которые бы заполнили гнетущее молчание. О том, что теперь будет с ним и его супругой он старался не думать.

— Но как вы догадались, что у меня неприятности? — спросил он, понимая, что этот вопрос ему следовало задать ещё в самом начале.

— Я тоже нашла записку под дверью своего кабинета, — тихо ответила Селестия, не став сознаваться, что ещё со вчера приставила к своему бывшему любовнику двух придворных магов. Именно они и доложили принцессе, что сегодня Фэнси разослал стопку писем, воспользовавшись для этого не придворными гонцами, а почтовыми, через два квартала отсюда.

Церемониймейстер кивнул и отошёл к камину. Всё что было в его силах, он уже сделал, теперь настала очередь принцессы. Минута прошла в полной тишине.

— Похоже, кто-то хочет нас видеть, — внезапно оживилась Селестия, сверившись с одним из замысловатых устройств на своём столе. — Спрячься или примени чары разнаваждения, чтобы тебя не видели, — шепнула она и заняла место на троне, который скромно называла креслом. — Главное — не подходи ко мне, — посоветовала напоследок принцесса, надев на шею кулон с тёмно-зелёным камнем.

Посчитав, что прятаться ниже его достоинства, церемониймейстер воспользовался магией. Услышав разрешение войти, дверь распахнул начальник стражи в сопровождении не менее дюжины гвардейцев, которые толпились за порогом кабинета.

— В чём дело, Стоун Стронгхолд? — поинтересовалась принцесса, не отвлекаясь от своих канцелярских дел. — Вопросы по возведению купола?

— Мы поймали единорога, — жеребец откашлялся, — мы поймали единорога, который во время своего магического шоу передвигал луну.

Селестия отложила перо и подняла взгляд. Какую-то переменную она всё-таки упустила. И сейчас у неё было лишь несколько мгновений, чтобы понять, какую именно, и является ли произошедшее случайностью, планом Найтмер, ещё не знающей о скорой развязке или же, что хуже всего, её контр-планом, суть которого Селестии пока неясна.

— Передвигала Луну?! — из-за двери раздался возмущённый голос кобылки. — Это ты копытами передвигаешь! А Великая и Могущественная возносит небесное светило!

Селестия бросила мимолётный взгляд в сторону окна. Её мордочка омрачилась. Почти в самом зените завис яркий белый шар, хотя еще вчера до фазы полнолуния было двадцать дней.

— Пусть войдёт, — распорядилась принцесса. — Остальные покиньте кабинет. Это приказ, Стоун, — добавила она, прежде чем начальник гвардии решился возразить.

В мире, где твоя магия больше не самая могущественная, неразумно оставаться один на один с незнакомцем, хоть сколько-нибудь равным по силе. Но Селестия была не одна. Кулон и двое придворных магов под заклятием разнаваждения, что выполняя приказ принцессы, всё ещё следили за Фэнси, были гарантией её безопасности. Когда двери закрылись, принцесса применила заклятие звуконепроницаемости на стены своего кабинета.

— Добрый вечер, маленькая пони, — Селестия отложила в сторону документы и дружелюбно улыбнулась. Сейчас следовало действовать крайне осторожно, чтобы не спугнуть единорожку. Нельзя исключать, что Найтмер уже реализовывает свой контр-план, не дожидаясь приезда Эквестрийского Совета, который может оказаться лишь отвлекающим манёвром, — как тебя зовут?

— Великая и Могущественная Трикси, Ваше Высочество! — единорожка картинно поклонилась. — Впрочем, для хорошей сестры своей хорошей знакомой я могу быть просто Трикси.

«Она назвала Луну своей хорошей знакомой?»

— Приношу извинения, что выполнявшая мой приказ гвардия была вынуждена прервать твоё выступление. — Принцесса достала из полки кусочек торта (при дворе существовало множество теорий, откуда они там берутся). — Но ты ведь знаешь, насколько болезненно воспринимают пони всё, что напоминает им о Принцессе Ночи. Уверена, жители Понивилля признали в тебе настоящую Найтмер и очень перепугались. — Селестия заглянула в тумбочку. — Чай ещё заваривается.

— И очень напрасно испугались, — вздохнула Трикси, пододвигая к себе кусочек торта, — я никогда не встречала пони добрее принцессы Луны.

«Приятно слышать, что я не одна, кто когда-то искренне так считала», — подумала Селестия, решив не озвучивать свои откровения в компании Фэнси и двух придворных магов. Поэтому на её уставшей мордочке отразилось лишь слабое подобие улыбки.

— Я знаю, что это не фокус и не оптическая иллюзия. — Селестия отошла к окну, чтобы убедиться, что небесное светило не исчезло. Она и так знала, что это магия её сестры, но играть роль для невидимых зрителей следовало так, чтобы исключить двоякое трактование происходящего. — Но в чём секрет твоей могущественной магии? Этим амулетом тоже поделилась Луна? Можно посмотреть?

— Подарок Луны был одноразовым, — пони опустила ушки и глуповато улыбнулась. — В тот день принцесса оказалась слишком слаба, чтобы отдать даже крошечную частицу своей силы амулету, поэтому она просто вложила магию поднятия луны в мой хрустальный шар. Чтобы извлечь магию, я была вынуждена его разбить… — Трикси помолчала. — Теперь придётся покупать фосфорную лампу или магические огоньки, которых не хватает и на ночь. А ведь он так ярко светил даже в самые тёмные ночи и был единственным напоминанием о хорошей принцессе…

«Хорошей принцессе…»

— Учитывая, что поднятие луны — явление уникальное, — начала Селестия, отметив, что непозволительно прямолинейно проигнорировала предыдущую реплику собеседницы, — я предположу, что ты получила этот шар в качестве подписи принцессы Луны. А наблюдаемое полнолуние исключало бы возможность сослаться на совпадение, в случае, если бы демонстрация твоего фокуса пришлась на момент настоящего лунного восхода, — Принцесса задумалась, не упустила ли она какой-нибудь важной подробности. — Но если так, то какое известие хотела передать моя сестра?

— Оу… — единорожка смутилась, — Трикси начинает верить, что Аликорны и правда умеют читать мысли…

— Или, на худой конец, видеть сквозь мантии и шляпы, — подхватила принцесса, и за столом повисла неловкая пауза. Селестия на мгновение встретилась с растерянным взглядом единорожки, после чего, желая намекнуть, что принцессы тоже шутят, снисходительно улыбнулась.

— Ничего страшного, это щит из антимагии, — пояснила Селестия, когда свиток, левитируемый Трикси, внезапно упал на стол перед ней. Затем принцесса подняла бумагу и отошла вглубь кабинета. Затратив времени, сколько бы потребовалось на прочтение нескольких гораздо больших по объёму писем, она запечатала письмо своей сестры в конверт и устало села в кресло.

— Мне очень жаль, — принцесса разочаровано покачала головой. — Но сегодня Трикси не покинет Кантерлот.

Вновь повисло неловкое молчание.

— Я понимаю… — начала было принцесса, но её перебил звонкий голосок фокусницы.

— Это невероятно! — воскликнула единорожка, зацокав копытцами. — Трикси всегда мечтала увидеть кантерлотские ночи! И пусть Кантерлот не был в списке моего турне, раз обстоятельства обязывают, я смогу найти время, чтобы на пару дней стать вашей гостьей. Полюбуюсь фонтанами и сценами, пройдусь по улице ресторанов и обязательно загляну в столичный театр, чтобы пересмотреть мои любимые спектакли!..

— Правда? — Селестия воспряла духом. — А что именно тебе нравится? — спросила она, понимая, что совершенно не знает репертуара театров.

— Это вот… мм… — задумалась Трикси, явно не ожидая такого вопроса. Ведь на самом деле она не любила театры. Она просто хотела, чтобы Селестия не чувствовала себя хоть сколько-нибудь виноватой. — Мне нравится всё. Хорошие спектакли учат меня, как надо завораживать зрителя, а плохие — искать потаённые смыслы.

Обе пони звонко засмеялись, но искренне — только одна.

— В таком случае, столица будет только рада принять новую гостью. Твою повозку доставят завтра к вечеру, — пообещала принцесса. — До этого времени я поручу, чтобы мои слуги позаботились о комфорте Великой и Могущественной, — Селестия вновь улыбнулась. — А пока пододвигай кресло, присаживайся удобнее и расскажи мне всё, что ты узнала о Луне. Только сперва мы откроем дверь моего кабинета и выпустим всех призраков.

Трикси улыбнулась. Видимо, это был какой-то кантерлотский фразеологизм, который она не поняла.

---

Поезда больше не ходили. Тот, что покинула Винди Вислз, был последним с северного направления. И она была единственным пассажиром, не считая голубой пегаски, служанки Жерома по имени Сильвер Плэйт, что покинула поезд через окно за полминуты до прибытия на станцию.

— Я знаю, вы знакомы с Бабулей Смит, — сообщила незнакомая пегаска, когда поезд, выйдя из тоннеля, совершал последний виток вокруг кантерлотской скалы. — Прошу вас, передайте ей это письмо.