По дороге дружбы
Глава 2. Кантерлотские улочки
Музыка для погружения:
1. Nicolai Heidlas [copyright free sad] — Letting go
2. Toby Fox — Respite
3. Middle Agest — The National Anthem of the USA (Medieval Cover)
4. Чечетка-степ, танец солнышко
5. David Garrett — En aranjuez con tu amor
6. Lindsay Stirling — Master of Tides
7. Hans Zimmer — TimeПримечание:
¹—Вшайрай — вдруг, внезапно; ни с того, ни с сего.
На следующее утро Аим проснулась, смутно помня то, что произошло ночью. Она не помнила, сколько длилось избиение, сколько крови она потеряла, и она не помнила, что ее брат помогал служанке. Все это накрыла очередная пелена боли от того, что она рефлекторно легла с бока на спину. От ее шипения и стонов проснулась Аутбрэйк, которая задремала на стуле, упершись локтем о комод, после того, как сменила бинты на компресс. Она сразу подскочила и попыталась уговорить графиню остаться в постели. Однако в голове у Аим что-то щелкнуло и та, наплевав на попытки пегаски заставить ее отлежаться, начала вставать с кровати. «Мне плевать. Если он хочет, чтобы я выступила на сегодняшнем Гала даже после того, что он сделал ночью, то он это получит. И наконец отвяжется от меня. Может хоть это покажет ему, что я не только талантливый и серьезный исполнитель, но еще и имею хребет, в отличие от него!» Поначалу все тело принимало этот резкий разряд боли, а участки, покрытые запекшейся кровью, потрескались, открывая рану, что спрятана под ними. Компресс слегка начал розоветь, когда земная кобылка встала на копыта. Но, когда кобылка вспомнила, что не одна в комнате, то обернулась к взволнованной пегаске и, сделав более-менее сдержанное лицо, приказала:
— Иди. Иди и разбуди это пьяное и бесхребетное чудовище! — ее кантерлотский голос все еще слегка дрожал и был готов вот-вот сорваться. — А, хотя, не надо. Я и сама справлюсь со своей репетицией. Пока пойди и займись вопросом платья для королевского Гала-концерта.
— Но, миледи… — начала было Аутбрэйк, но поймала укоризненный взгляд снизу-вверх и пошла выполнять приказ.
Аим накинула на себя темную рубашку и застегнула ее, после чего, прихрамывая на переднее копыто, морщась от боли, спустилась по лестнице на первый этаж, прихватив папку с нотами зубами. Ее брат ничего не услышал, отсыпаясь после сегодняшней ночи. Граф же, тем временем, спал на диване в гостиной, а дворецкий опохмелялся на кухне. От них обоих веяло перегаром так, что, казалось, будто весь первый этаж пропах этим смрадом. Спустившаяся вниз земная пони открыла крышку, обнажая свету белые и черные клавиши, местами стертые и с отколами, поставила ноты, поправила стул так, чтобы доставать задними копытами до педалей, и, плавно сев, начала играть композиции, которые должны будут прозвучать на Гала.
Уловив ритмичную игру на фортепиано спустя час после начала, Граф Голденмэйн раскрыл слипшиеся глаза и с трудом сфокусировал взгляд на то, кто играл. В его голове все еще стоял гул, который усилился с принятия жеребцом вертикального положения. Но кое-что его напугало, когда жеребец повернулся прямо к источнику.
— М-мелоди? — пробубнил себе под нос единорог, не веря тому, что видел. А видел он ту, кто навсегда украла частичку сердца, которая хранила в себе добро и любовь к окружающим. Ту, кого он вышвырнул на улицу, после того, как генетическая наследственность с ее стороны дала о себе знать в одном из отпрысков.
Поднявшись на копыта, жеребец пошатал к фортепиано, не веря своим глазам. Чем ближе он подходил, тем четче становились очертания кобылки с кукурузно-золотой гривой и черной рубашке, что играла на этом инструменте, как в последний раз. Но, когда Граф подошел почти вплотную, он различил в силуэте не свою бывшую жену, а дочь, которая лишь в этот момент играла также страстно, как и Мелоди Диадем.
— Откуда у тебя ее рубашка?
Услышав это, Аим прекратила играть и замерла в таком положении. В голове единорога что-то щелкнуло: внутри жеребца проснулись те забытые ощущения и желания, которые испытывал каждый влюбленный пони. Единорог повернул кобылку к себе, в образовавшейся тишине можно было услышать накаленность ситуации, частое дыхание Графа и неразборчивый шепот Аим. Кобылка никогда не видела своего отца в подобном состоянии и ей стало страшнее, чем сегодняшней ночью. Единорог с вожделением смотрел в рубиновые глаза дочери, нежно проводя копытом по кукурузной гриве. Внутри кобылки все похолодело, легкие перестали вбирать кислород, чего Аим не заметила, продолжая вжиматься в стул.
— Я задал вопрос! Отвечай! — жеребец надавил на кобылку, от чего та наконец пришла в себя.
— Я… я-я сохранила его п-после того, как она ушла… — Аим отвела взгляд, стараясь не смотреть на своего отца.
Жеребец нагнулся к рубашке и глубоко понюхал ее, ощущая запах Мелоди Диадем вперемешку с запахом крови кобылки. Аим дрожала, ощущая его близость, тяжелое и глубокое дыхание. Она боялась пошевелиться, словно была в клетке со слепой мантикорой. Но вшайрай [Вшайрай — вдруг, внезапно; ни с того, ни с сего.] жеребец словно протрезвел, отдалился от кобылки и направился в сторону кухни, не сказав ни слова. Тишина продолжалась все то время, пока служанка Аутбрэйк не вошла в дом. Пегаску насторожило то, что во всем доме она не слышала игры на инструментах или какого-либо «разговора». Она влетела в зал с фортепиано и увидела сидящую на стуле земную кобылку, что смотрела перед собой, не фокусируясь на каком-то предмете, а из глаз бежали слезы, которых Аим даже не замечала. Единственное, что она чувствовала — это страх. Она больше не боялась получить увечья на свое тело, однако появился новый страх. Кобылка подумала про то, что в один день Граф может не ограничиться тем, что сделал. Уж лучше смерть от избиения, чем изнасилование собственным отцом. «И это только из-за рубашки и его бухого сознания?!» — истерично крутилось в голове кобылки до тех пор, пока служанка не подошла к ней и не поинтересовалась, все ли в порядке. Ооо, все было НЕ в порядке и довольно давно. Да вот только графиня все никак не могла собраться, чтобы сказать что-нибудь, но все же утвердительно кивнула, чему они обе не поверили.
— Портная прибудет через пять минут. — оповестила пегаска. — А пока давайте приведем вас в порядок, миледи.
Аим мысленно дала себе пощечину, чтобы прийти в себя. Она решила, что поплачется о своей «нелегкой жизни» как-нибудь позже, а сейчас им нужно было бы обработать раны еще раз и перебинтовать спину. Осталось придумать, как объяснять это портной, если она вдруг спросит, что с ней. «Не ваше дело — отвечу я. Ведь, действительно! Ее не должно это волновать.» Аим с пегаской направились на второй этаж, по пути встретив молодого графа. Однако тот, как всегда, даже не поздоровался, не спросил о ее состоянии, а просто прошел мимо. Пегаска обернулась и кивнула тому в благодарность за то, что тот помог ей ночью, на что Стринг тенью ухмыльнулся и плавно моргнул в ответ.
Они как раз закончили с процедурой, когда в дверь сначала постучали, а потом назвались. Это портная пришла со своей дочерью, как помощницей для того, чтобы та подавала рулоны и швейные принадлежности. Молодой граф также спустился вниз, чтобы встретить ее — кобылку его сердца, дочь портной — Сенсити. Они не подали вида, что знакомы, однако глаза друг от друга старались отводить, как можно реже. Аим и Аутбрэйк поприветствовали кобыл, приглашая тех зайти в зал. Земная кобылка посмотрела на своего брата, который не отводил глаз от бедер кобылки, что заставило ее слегка улыбнуться и отрешиться от плохих мыслей. Но тут же она вспомнила, что Гала будет именно сегодня вечером, мысль эта ужаснула. Помимо этого, ее мозг выкинул очередной вопрос, который вогнал Аим в паранойю: «А смотрит ли Граф на ее бедра, когда она не видит?» Графиня не знала, что будет делать после мероприятия, что дальше будет происходить с ней и куда ей податься, чтобы избежать этого. «Сбежать.» — резко возникла мысль в голове кобылки. — «Сбежать от них всех! Куда подальше.» Кобылка встала на специальную площадку, чтобы портной было удобно отмерять размеры графини. Две кобылки же, заметив бинты на спине земнопони, во славу Селестии, не стали интересоваться. Возможно, это было из-за того, что слух про садизм Графа Голденмэйна давно гулял по улочкам Кантерлота, и почти каждый, кто хоть раз контактировал с этим семейством, замечал что-то, что подталкивало их на такие выводы.
— Мы собираемся сходить на дополнительные музыкальные секции, чтобы подготовиться к концерту, отец. — начал молодой единорог, глядя на то, как Граф опохмелялся вместе с дворецким, что давно был на копытах и приготовил все для этого. — Допоздна не задержимся, придем вовремя. — в ответ жеребец лишь кивнул, и было не понятно, понимал ли он в тот момент, что ему говорили.
— Будьте осторожны, миледи. Не перенапрягайте себя. — пегаска судорожно помогала кобылке одеть синий костюм, как только предварительная примерка закончилась.
Аим лишь промолчала, догоняя брата у двери. Конечно, они оба не собирались заниматься тем, о чем предупредил Стринг. Жеребец собирался пойти на свидание с кобылкой, прихватив скрипку лишь для отвода глаз, а Аим просто хотелось проветриться за пределами поместья. Она понимала, что сегодня вечером перед королевским Гала приедут все члены семейства Голденмэйн, а это братья ее отца со своими женами и детьми, а также с родителями жен. А это в свою очередь значило, что народу будет полон дом, чего молодые граф и графиня терпеть не могли. Уйдя подальше от дома, Стринг отдал свою скрипку кобылки, чтобы та зарабатывала и просто занималась чем-то полезным, а затем поскакал в назначенное место. Сначала, Аим хотела сходить на танцы, однако ее мигом освежил тот факт, что она даже на четырех копытах без дрожи стоять не может и ей оставалось только пойти куда-нибудь и поиграть на скрипке. «Сбежать после Гала. В Тартар их всех.» — продолжала крутиться в голове навязчивая мысль, проедавшая барьер страха перед этим действием. Одно дело думать про побег, а другое — быть готовым сделать это, а после знать, что делать одной, как прокормить себя и где жить.
Это был первый раз, когда Аим могла свободно походить по городу, в котором родилась. Она плохо знала, где и что находится, ведь все закупала служанка, а путь до кружков был короче коридора в замке. В этот момент кобылка выглядела слегка потерянной, однако любопытство взяло верх над страхом, заставляя ее подходить почти к каждому зданию, каждому магазину, чтобы разглядеть все диковинные вещи. Мимо нее проходили различные пони. Вот проскакал жеребец, запряженный в повозку, тут же прошла кобылка с розовой гривой и шкуркой цветом зеленого яблока, а рядом с ней як. Аим впервые в жизни увидела яка вблизи, ее удивлению и трепетному восторгу не было предела. Некультурно так глазеть на кого бы то ни было, однако кобылка была настолько поражена, что не заметила этого. Ее рубиновый взгляд скользил по рогам этого большого животного, не ускользнула каждая бурая волосинка, что тянулась почти до самой земли. Глаз яка видно не было из-за густой бурой челки, что доходила до носа, но графиня осмелилась предположить, что этот як женской особи. Когда як проходила мимо Аим, земля под ее копытами задрожала, однако она продолжала смотреть на нее с детским восторгом. Зеленая попона на спине яка хорошо сочеталась со шкуркой ее подруги, которую также стоило рассмотреть. Помимо железного якского шлема с рогами, цвета кости, на ее розовой гриве, графиню заворожила белая рубашка, рукава которой тянулись по земле, золотые с якскими орнаментами кольца на предплечьях, что не позволяли болтаться широким рукавам и коричневая жилетка из какой-то кожи. Зеленая кобылка заметила этот пристальный и восхищенный взгляд, что не могла не засмеяться, глядя на жеребенка в костюмчике.
— Рот закрой, а то муха залетит! — хихикнула она, проходя мимо Аим. Та, в свою очередь, словно вышла из транса и отвела гордый взгляд.
Графиня двинулась дальше и заметила еще одну диковинку: пушистый зебр устанавливал витражи кузнечному магазину, стоя на высокой лестнице, а снизу ему помогал земной жеребец, который был ну очень коренастым и походил, скорее, на широкую тумбочку. Аим остановилась, рассматривая этих занятых пони и зебру. Нет, зебру она видела второй раз в жизни, но только та зебра не была такой пушистой и, помимо полосок на шкурке, имела замысловатые узоры черного цвета в виде скелета драконьих крыльев на спине, скорее походила на обычную пони с комплекцией зебры, однако эта зебра была не похожа лишь длинной шерсти. Правда, кобылка не помнила, возможно ли такое. Ермак упомянула о разных племенах зебр, что живут в разных частях света. Быть может, что он прибыл с северного или южного полюса, что совершенно бесподобно, невероятно — преодолеть такой большой путь, чтобы оказаться здесь и устанавливать витражи. Земной жеребец, что подавал части витража и придерживал лестницу, помимо своей коренастости, обладал занятной прической: затылок и виски были без единого синего волоска, лишь серо-голубая короткая шкурка, а челка была заплетена в дреды и убрана назад с помощью обычной резинки. На слегка вытянутом лице жеребца красовалась недельная щетина, что добавляла брутальности в его внешний вид. Сама же кьютимарка жеребца была в виде копыта, демонстрирующего бицепс в оранжевом круге, что наверняка говорила об обладании большой силой. У зебры глифмарка, аналог кьютимарки, была непонятной для кобылки, однако она различила что-то вроде горного пейзажа, что наталкивало к мысли, что его талант связан с натурой. Тогда понятно, почему он устанавливал весьма живописный витраж с горами и земными жеребцами-воинами, гвардейцами, и войнами «Могучего шлема».
Аим Голденмэйн решила заглянуть в окно, чтобы посмотреть, что такое эта «кузница». Подойдя вплотную к окну, она чуть не попала под копыта земного жеребца, что отошел за новой партией витража. Прильнув к холодному стеклу, она постепенно начала чувствовать тепло с обратной стороны. Ей на глаза попалась огромная каменная кузница, в которой бушевал огонь, посередине стоял массивный дубовый стол, на котором были всякие молотки и другие приспособления, которые земная кобылка видела впервые. Выглянувшее из-за башни солнце сбило кобылку, но она подставила копыто к окну, затеняя солнце. Этого мимолетного момента хватило, чтобы Аим пропустила тот момент, когда в комнате появилась большая пони голубой масти с белыми рандомными пятнами по всей шкуре, оранжевой гривой и зелеными, как изумруд, глазами. Эта кобыла, поверх рубахи-распашонки, надела кожаный фартук, что был довольно жестким на вид, открыла бочку, в которой были выкованы мечи и копья, и начала свою работу. Накалив металл, она положила его на наковальню и, взяв огромный молот, начала придавать форму горячему железу. Все наполнилось звоном металла о металл, заставляя Аим отойти подальше.
Бродя по улочкам, отдаляясь от звона металла, Голденмэйн учуяла сладковатый запах овса и чего-то еще, однако, помимо всего прочего, ее уши уловили знакомые ритмы, заставляя следовать им. Звуки становились все громче, приведя в итоге в закоулок к небольшому кабаку, вывеска которого гласила: «В хвост и в гриву», а снизу вырублена приписка «Живая музыка, табак, пиво и веселье». Кобылка встала напротив двери, чувствуя, что в живой игре этого бара есть косяки. «Должна ли я, графиня, кобылка из знати заходить в подобные бары и кабаки? Там же грязные, грубые, неотесанные пони… буэ… да еще и есть охота, а там наверняка подают лишь жаренный овес к пиву.» Но тут, за дверью раздались шум и ругань, которые становились все громче и громче, и, вскоре, вышел крупный жеребец единорог, который держал за шкирку другого единорога, что был явно пьян, также в левитационном облаке летел потрепанный чехол для скрипки и сама скрипка со смычком. Аим отлетела в сторону, уворачиваясь от двери и копыт жеребца.
— …И чтобы я тебя здесь больше не видел, херов Паганини-бухурист! — прокричал единорог, швырнув жеребца так, что тот улетел в бочку с водой, что стояла напротив бара. Жеребец смачно втянул воздух, собирая сопли во рту, затем сплюнул вслед «бухуриста» и аккуратно пролевитировал инструмент к хозяину. — Все же, не скрипка в этом виновата. — добавил он, потирая копытом нос.
Аим сидела на крупе, ошарашенная увиденным, однако не могла отвести взгляд от этого странного единорога. Он был одет в заляпанную какими-то пятнами безрукавную майку, на его передних копытах были кожаные перчатки, взъерошенные градиентно-синие, словно сердце океана, грива и хвост, в ухе серьга. Но когда жеребец повернулся в ее сторону, беря в зубы самодельную сигарету, она увидела левую часть его лица и в край потеряла дар речи. Вместо левого глаза у жеребца была медицинская повязка, как у пирата, но она полностью не скрывала ожог, что был под ней. Этот ожог также было видно и на ухе, на кончике которого было три золотых кольца и такая же, как на правом ухе, металлическая сережка слегка ниже. Единорог, хоть и повернулся в сторону Аим, вовсе ее не заметил, поджигая косячок и вдыхая дым в себя. Но все же его медный глаз соизволил-таки посмотреть под копыта и заметить серую земную кобылку с большими рубиновыми глазами, что смотрела на него снизу-вверх, едва ли не с открытым ртом. Единорога не волновало то, в чем она одета, сколько ей лет или еще чего, он просто заметил у нее за спиной футляр для скрипки и расплылся в улыбке. Улыбка эта походила на хитрую гримасу типичного пирата или разбойника, в которых обычно наряжались жеребята из низшего класса на Ночь Кошмаров.
— Привет, незнакомка. — со смехом протянул жеребец, пытаясь выглядеть менее грозно. — Ты упала прямо на свой светлый хвост. Позволь помогу? — жеребец протянул копыто и Аим, не осознавая того, протянула копыто в ответ.
Жеребец с легкостью поднял кобылу, едва не подкинув ее в воздух, и, поправив воротник на футболке, почесал свои бакенбарды, после чего просиял в лице, словно жеребенок. Тридцатилетний жеребенок. Единорог то и дело кидал взгляд то на футляр, то на кобылу, увидев в ней что-то корыстное для себя.
— Ты пришла на прослушивание, верно? — спросил жеребец, вдыхая дым. — Конечно, ведь, зачем же еще ты тут?
— К-какое прослушивание? — Аим с недоумением посмотрела на жеребца, прикрывая нос от дыма и какого-то другого запаха, исходившего от единорога. — Вообще-то, я не…
— Прослушивание, которое я назначил только что, — перебил ее жеребец, начав активно жестикулировать, — ведь старый скрипач не подходит к этой работе. — серый единорог бросил прожигающий взгляд в сторону «бухуриста», что пробовал вылезти из бочки с водой, однако он был не в силах вытащить свой круп с такого положения. — Да давай, не бойся! Сыграешь что-нибудь. А то у нас клиенты вошли в кураж, а музыки нет. Ну, как «нет»? Только скрипки не хватает.
— Клиенты в начале дня? Разве не должны они были прийти вечером? Да и вообще, как ты смеешь приказывать гра… — кобылка начала возмущаться, использовав кантерлотский голос, однако единорог вновь ее перебил, словно не замечал того, что она говорит.
— А ты не слышала что-ль? — спросил жеребец, удивленно глянув на кобылку. — Мы закрываемся скоро, вот они и приходят ко мне «весело провести время», как в последний раз, ха-ха! — Аим смотрела на него прищуренным взглядом, полным отвращения, как ее учили смотреть на всех пони из низшего класса, словно на мусор под копытами. — К вечеру следующей недели мы уже будем в Понивилле, если не раньше. Мне удалось найти там местечко для своего бара, ведь здесь, суки плешивые, аренду сдирают в три шкуры, жадные засранцы. — кобыла прижала уши, слыша грязные ругательства из уст единорога. — Но я еще потяну какое-то время. — жеребец вдохнул еще раз, после чего затушил бычок и выкинул его в урну. — Так что, выручишь?
Кобылка задумалась. Ее нипони не просил сыграть у себя, особенно в таких местах. Аим посмотрела на копыто, за которое ее поднял жеребец и, отметив для себя небольшие полоски грязи на костюме, брезгливо поморщилась. Но потом вновь посмотрела на единорога и, на абсолютном пофигизме, согласилась, от чего жеребец буквально расцвел от радости. «Все же, что я потеряю, если немного поиграю этим… пони?»
— Господа, дамы, я нашел нового музыканта! — провозгласил он, открывая настежь дверь в бар.
Из помещения сразу полился торжествующий гул копыт и стаканов, улюлюканья, сопровождаемые алкогольным и курительным смрадом. Аим поморщилась от того, насколько внутри было темнее, чем на улице, а еще и от амбре с дымом от дешевых сигарет, разъедающем глаза. Единорог подтолкнул кобылку, чтобы та зашла. Графиня поежилась при виде всех этих пони и не только, ей хотелось повернуть назад и бежать прочь со всех копыт, чтобы отмыться. Поднеся копыто к мордочке, кобылка сдерживала рвотные позывы от невыносимого смрада, однако она просто пошла с единорогом мимо круглых деревянных столиков прямиком к сцене, на которой стояло древнее пианино. Для себя кобылка отметила, что точно не сядет за него, во что бы то ни стало. На сцене сидела гранитная кобылка земнопони с флейтой в копытах, которая облизывала сухие губы, не сводя глаз с жеребенка. За пианино подсел музыкант, что вышел из толпы, прихватив с собой стакан светлого пива. Встав на сцену, графиня положила футляр на дополнительный стул около инструмента, достала скрипку со смычком и поклонилась публике. Ее глаза бегло пробежались по присутствующим, отмечая того единорога — хозяина заведенья, рядом с ним сидела кобылка со шкуркой цвета черешни и черные узоры на ее теле были почти везде, с такой же взъерошенной сине-серой гривой и кольцами в ушах, лазурного земнопони с белой гривой и желтыми глазами, а также оранжевого пегаса с красной гривой. Остальные шесть пони сидели в темноте и их было почти не разглядеть.
— Хех, с каких это пор Реминор затягивает в свой бар жеребят? — спросил единорог, что сидел за клавишным инструментом, на что земнопони в ответ лишь подняла брови в стороны, мол: «Какое мне дело? Я его не пасу.» и тряхнула фиолетовой гривой.
Встав на задние копыта, Аим Голденмэйн еле сдержалась от боли в спине, чуть не заплакав, но все же приложила скрипку и начала играть свою обычную классику. Сначала ее слушали, слегка шокированные таким поворотом, однако вскоре какой-то жеребец из тени выкрикнул:
— Меняй пластинку, девочка! Что за похороны? Давай что-то бодрое! — жеребца поддержал зал и Аим перестала играть, обдумывая, что им нужно.
— Откуда он такую вытащил, вот ответь ты мне хотя бы раз, гад ты не многословный. — вновь поинтересовался пианист у кобылы с духовым инструментом, на что получил все тот же ответ мимикой. — Тьфу на тебя, Саффиринг! — обиделся жеребец, отворачиваясь от кобылы в рваной рубахе и коричневых брюках. Та же, в свою очередь, шмыгнула носом, насмехаясь над товарищем.
Но тут Аим вспомнила мотивы, что иногда играла Ермак. Она говорила, что такая музыка в почёте у пиратов, но она настолько бодрит дух, что копыта сами пускаются в пляс. Графиня вспомнила ноты и начала играть, на что получила восторженные улюлюканья жеребцов и кобыл. Жеребец-пианист даже не знал, что подыгрывать, ведь скрипка звучала в соло просто волшебно, однако Саффиринг быстро подхватила ритм, узнав мелодию, добавив мелодичное звучание флейты. Более-менее трезвые зрители пустились в пляс, а те, что не могли стоять на копытах, стучали копытами по столу в такт музыки. Аим даже отвлеклась от мыслей: где она находиться, чем это таким воняет и пропахнет ли она этим. Ей просто понравилась реакция публики, зажигая в ней самой желание исполнить мелодию до конца. Кобылка полностью влилась в музыку, слегка пританцовывая так, как делала это на хореографии, и заметила, что пол сцены был специально выстлан покрытием для отбивания чечеток. Таким образом, кроме живой игры на скрипке, она еще и танцевала, добавляя звучанию скрипки объема. Радостью пони не было предела: кто-то организовал маленький кружок, в котором они стали танцевать, пытаясь повторить за Аим. Хозяин бара и его подруга (почти жена) смотрели на кобылку и на реакцию пони с удивленным и восторженным выражением. Единорог и подумать не мог, что будет именно так живо. Он давно не видел подобного движа в своем заведении, а если точнее, то почти два года все проходило довольно заунывно. Из-за топота, стаканы, стоявшие на столах, начали подпрыгивать и дребезжать в ритм.
— Сколько тебе лет, маленькое талантище? — спросил пианист, пытаясь перекричать образовавшийся мини-концерт.
— Мне скоро тринадцать! — также ответила Аим, перекрикивая толпу своим кантерлотским тоном. Единорог присвистнул и почесал гриву, сдвинув шляпу в сторону.
С улицы начали заглядывать пони, что сквозь весь шум и топот сумели услышать причину сего балагана. И эти уличные пони начали присоединяться к этой пьяной тусовке, заставляя официантов и бар-пони работать усерднее.
Наконец, Аим сделала болезненный поклон, на что получила гору аплодисментов и восторженных возгласов. Кобылка чувствовала, как по ее вискам, шее и спине стекают капельки пота, которые, попадая в ранки, вызывал весьма неприятные ощущения. Убрав скрипку и смычок в футляр, кобылка собралась покинуть это место, ведь стало слишком душно и она устала. Помимо игры на скрипке, ей пришлось-таки сыграть на этом потрепанном пианино, по просьбе самого пианиста и хозяина заведения. В этом музыкальном инструменте некоторые ноты были расстроены и создавали «пьяную какофонию», однако публике и это понравилось. Также ей пришлось отведать здешние блюда «за счет заведения», чему кобылка была весьма рада. Чего ей только стоило протолкнуться через толпу восторженных фанатов незамеченной. Выйдя на улицу, кобылка вдохнула свежий воздух и также встретила аплодисменты от нескольких пони на улице, что выкрикивали: «Это было что-то с чем-то!», «Ты просто огонь!», «Браво, бля! Вот так бы каждый раз!». Но она не заметила этого. Кобылка смотрела лишь на небо, понимая, что вот-вот может опоздать домой, где ей нужно привести себя в порядок, надеть платье для Гала и не выглядеть такой подозрительно счастливой. Она уже завернула на главную улицу, как услышала «Постой! Погоди секунду!» в свой адрес. Это был счастливый хозяин бара, который нес в левитационном облаке мешочек с битсами.
— Вот. Это твое. Без тебя мы не заработали бы и половины от этого. — жеребец поднес мешочек с набедренными вязками к кобылке.
— Благодарю. — на кантерлотском манере ответила Аим, беря свой самый настоящий заработок.
— Так что? Ты согласишься работать у нас, не только здесь, но и в Понивилле, когда мы переедем? Ты кантерлотская?
— Извините, но я очень спешу домой. Мне нужно подготовиться к сегодняшнему королевскому Гала. — Аим легким галопом поскакала в сторону дома, однако единорог продолжил бежать наравне с кобылкой.
— Если все же соберешься с мыслями, ну, там, обдумаешь получше, приходи. — продолжал жеребец, поспевая за земнопони. — Чтобы найти меня в Понивилле, спроси Пинки Пай про Реминора и бар «В хвост и в гриву», о’кей?
— Ладно-ладно! — выпалила кобылка, после чего преследование прекратилось.
— Вот ты где. Давай сюда скрипку. — протараторил Стринг Голденмэйн, забирая свою скрипку у сестры, костюм которой был помятый и слегка грязный. — Где шлялась? Я чуть не попался отцу на глаза из-за тебя.
— Вот только ты не начинай, а? Пошли. — нервно ответила кобылка, идя к дверям дома.
— От тебя воняет, Аим. — с нотками неприязни прошептал жеребец в ухо сестре.
Проходя мимо фонтанчика, кобылка оттерла грязь и разгладила складки, макнув копыто в воду. Еще не подошли они к двери, а уже было слышно, что все родственнички уже нагрянули. На балконе стояли и покуривали дорогие сигары братья Графа Голденмэйна, на фортепиано и скрипке играли их жены, а их дети просто носились, ведь Аим и Стринг были самыми старшими из них. Брат и сестра зашли во внутрь, дворецкий был, как всегда, рядом и горделиво поприветствовал их, заставив всех обернуться. Аим искала глазами отца и нашла его, спускающегося со второго этажа. Видимо, он снова обыскивал их комнаты, чтобы найти хоть один повод для наказания. По лицу единорога не было видно, нашел ли он что-то или он раздосадован тем, что не нашел ничего. Кобылка смела догадаться, что этот нюхач-дворецкий почуял то, о чем сказал Стринг, и как-то намекнул отцу, что кобылку нужно проверить. Жеребец направлялся именно к ним, но прилетевшая Аутбрэйк буквально вырвала кобылку с места и понесла в ее комнату, мимо Графа. Стринг же пошел переодевать свой смокинг на концертный фрак, отчитавшись в «музыкальных успехах» отцу.
— Вот. Ваше платье готово, миледи. — пегаска подкатила манекен, на котором было надето белоснежное платье из тончайшей и легчайшей ткани. Рукава были длинными, но с большой прорезью, чтобы, когда она начнет играть, рукава аккуратно свисали и не мешали перебирать клавиши. Края рукавов, подола были украшены «золотой» каймой. На груди был небольшой вырез, от него вокруг шеи и вниз, вдоль груди, также шла золотая кайма, которая, ко всему прочему, опоясывало его.
Аим неуверенно подошла ближе, тыкая мордочкой ткань, чтобы понять, как оно будет лежать на ней. Платье пахло свежей тканью, которая и в самом деле ощущалась также легко, как и выглядела. Но тут в голове у Аим Голденмэйн подскочил странный вопрос, который она случайно озвучила:
— Это свадебное платье что-ли? — ее голос слегка вздрогнул, к горлу подступил ком.
— О, оно в самом деле превосходно! — ответила пегаска, подумав, что это был некий комплемент платью и вопрос не был буквальным. — Сам Граф наказал сделать его таким, а также добавил к нему вот это.
Пегаска легким галопом подбежала к комоду, на котором стояла новая шкатулка. У Аим от ответа пегаски помутнело в глазах, а сердце сделало кульбит, провалившись к задним копытам. «Он серьезно тронулся умом, что собирается выйти за меня? Не-не-не… это уж вряд ли. Скорее всего он собирается отдать меня замуж по расчету за какого-то другого родового музыканта или просто толстосумого жеребца, чтобы я не мозолила ему глаза.» Тем временем служанка поднесла шкатулку к осевшей кобылки и раскрыла ее. Аим боязливо опустила глаза, заглядывая вовнутрь. Однако там лежали лишь жемчужные бусы и сережки с таким же жемчугом, которые выглядели слегка поношенными.
— Это сережки и ожерелье вашей матери. — с акцентом прокартавила оранжевая пегаска, передавая шкатулку кобылке. — Граф Голденмэйн сохранил их, когда она ушла. — с какой-то недосказанностью процедила служанка, подходя к платью.
Аим какое-то время неотрывно смотрела на украшения, представляя в них маму, а в голове играла музыка из бара. Ее мысли были где-то далеко от этой комнаты, даже дальше — в другом городе. Она словно смотрела в пустоту, пытаясь представить мать, фотографии которой не было, а картины с ней давно были сняты, что кобылка даже не помнит, когда это было.
— А сейчас мы быстренько приведем вас в порядок, миледи. Где вы были? Если бы Граф увидел состояние вашего костюма… — пегаска не стала продолжать, получив в ответ раздраженный взгляд.
Аим отмыли, высушили, причесали, нарядили в платье и навели марафет, накрасив веки золотыми тенями и ресницы тушью. Пегаска, увидев мешочек, в котором звенели монеты, не стала спрашивать, откуда у графини он взялся, а просто позволила спрятать куда-нибудь. Аутбрэйк вышла, оставив Аим Голденмэйн наедине. Кобылка смотрела в зеркало и не узнавала себя, а вместе с тем страх перед концертом становился все больше и больше. Спрятав мешок в свой тайник, она какое-то время стояла и думала: оставить все здесь или взять с собой. Но внутренний голос, твердивший до этого одно и то же слово «сбежать», сказал, чтобы она взяла все свои накопления, привязала между задних копыт, чтобы его не было видно, а после концерта все-таки сбежала. Кобылка не могла решиться на подобную авантюру и, все-таки, оставила мешок в тайнике, тайник закрыла и вернула все звенья на места, использовав шпильку в гриву.
Спустившись вниз по лестнице, кобылка едва дышала от волнения и страха перед предстоящим вечером. Двоюродные братья и сестры, что носились по дому, увидев Аим в таком виде, остановились и поприветствовали ее, словно та была взрослой кобылой. Граф Голденмэйн, увидев ее в таком виде, был доволен тем, что потраченные двадцать четыре битса ушли не на воздух, цена окупилась итоговым видом кобылки.
— Твоя дочь выглядит восхитительно! — сказала жена одного из братьев Графа, опуская очки на переносицу.
— На балл такую просто так пропустят. — послышался еще один голос, на который Аим вообще не обращала внимания. — Следи, чтобы какой-нибудь принц ее не похитил.
— Кареты поданы, сэр. — огласил дворецкий, на что все начали собираться у двери, предвкушая королевское Гала.
Проезжая по улочкам в сторону замка, Аим заметила поворот в ту самую улочку, в которой она играла, как никогда прежде. Слегка ссутулившись и прильнув к окну, она разглядывала пони, что также шли на Гала. Кобылка отметила, что среди пони с достатком были и средние пони, и слегка пониже, даже непони. «Неужели это королевское Гала превратилось в «день открытых дверей?» Честь чего впускать всех их?» — подумала кобылка, но тут же вспомнила, что сегодня какое-то юбилейное Грант Галлопинг Гала, и принцесса Спаркл решила собрать всех желающих.
— А ну выпрямись, Аим! — рявкнул жеребец, сидевший напротив кобылки. Графиня же старалась не смотреть ему в глаза, выпрямилась, не отводя глаз от окна.
Расфокусировав зрение, кобылка смогла рассмотреть свое отражение, в то время как улочки стали мыльным пятном. Аим увидела в отражении земную кобылку с серебряной шкуркой, завитой волнами кукурузно-золотой гривой, глазами-рубинами и представляла, что ее мать выглядела также, только еще и с рогом. В итоге на нее смотрела печальная кобылка, без рога и потускневшими глазами. Она отвела взгляд, почувствовав, что осталось немного перед тем, как они прибудут к замку. Естественно, их семья была не единственной из знати, что решила воспользоваться каретой, в результате чего образовалась пробка.
Спустя некоторое время, семейство Голденмэйн сумело-таки попасть в замок, пони разошлись, пытаясь все осмотреть и поболтать со «сливками общества». Аим и Стринг Голденмэйн заняли свои места на сцене, настраивая свои инструменты и подготавливая подставки с нотами. Открыв папку в самом начале, Аим перевела взгляд в зал, который начал пополняться теми, кто не относился к высшему обществу. Кобылка видела, как принцесса Спаркл встречает всех гостей, а рядом с ней стоял взрослый пурпурный дракон — первый королевский советник. Также в зале присутствовали лучшие подруги принцессы, многократные защитники Эквестрии, в компании самого Лорда Хаоса, из-за чего Аим начала слегка нервничать. Несмотря на то, что это существо все время было в компании элемента доброты, желтой пегаски — Флаттершай, кобылка понимала, что, как сильно бы он не изменился, внутри него все равно останется спора, несущая хаос и раздор. Иначе как она должна объяснить себе поведение своего отца? Графиня так долго смотрела на это существо, что привлекла его внимание. Аим резко повернулась в другую сторону, проверяя, чем занят брат. Точнее, сделала вид, что проверяет. Вскоре, кобылка заметила в зале пони и непони, которые встречались ей сегодня. Она увидела пони-тяжеловоза с пушистой зеброй, лазурного земнопони и красногривого жеребца из бара, голубую пегаску и зебру с кружка хореографии, зеленую кобылу и яка, и наконец ту, что была рядом с хозяином бара. Зебр со своим другом рассматривали витражи замка, и полосатый жеребец что-то активно объяснял своему другу, жестикулируя копытом. На них особо не было одежды, только на шее земного жеребца был маленький галстук-бабочка. Впрочем, ничто другого на него не налезло бы, как бы он не старался. Два жеребца из бара потягивали пунш в стаканчики в зоне закусок и смотрели в сторону сцены, также что-то активно объясняя друг другу. Белогривый земнопони был одет в черную рубашку, на шее белый галстук-бабочка, а сверху белый пиджак. Глаза жеребца закрывали золотые очки в черной оправе, видимо, чтобы скрыть следы алкогольного опьянения. Пегас же был в более пристойном виде: красная рубашка, серая жилетка, темно-серые классические брюки и трезвое выражение лица. Двое же кобылок с хореографии были одеты в серые с красными полосами и золотыми узорами зебринские платья, которые были не таким частым атрибутом самих зебр, предпочитавших ходить «в чем мать родила», а видеть в таком платье пони было минимум странно. Як и зеленая кобыла вообще не заморачивались и пришли в том, в чем Аим видела их на улице, за исключением кобылы, что была без шлема и рубахи, а грива ее была расплетена и свисала почти до пола. Единорожка из бара вообще выглядела вызывающе: на голове серый цилиндр, который был в заплатках, на шее такой же серый галстук и все тело в черных узорах, больше, чем у зебры с танцев. И вдруг рядом с этой единорожкой материализовался Лорд Хаоса в оранжевом костюме и таким же цилиндром, что-то спрашивая у нее и бескультурно тыкая когтем в сторону Аим. Единорожка с бара что-то объяснила тому с улыбкой, и Дискорд расхохотался, заставляя Аим перевести взгляд на вход. Вошла песочная единорожка с конопушками на щеках, бледно-синей гривой с более яркой полосой по центру, в правом ее ухе было четыре кольца, а в левом всего одно, что бы это ни значило. Она выглядела бодрой, «навеселе» и, подойдя к кобылкам в похожих зебриканских платьях, активно поприветствовалась с ними. Кобылка была не уверена, однако думала, что и слушатели у водопада тоже могли присутствовать сейчас здесь, от чего ей стало слегка не по себе. «Вдруг меня узнают и начнут громко подбадривать меня, выдавая с потрохами? Вдруг они начнут перешептываться: «Смотри! Это та самая кобыла с бара!» А может…» Мысли кобылки прервали подошедшие на сцену дирижер и принцесса Твайлайт Спаркл.