По дороге дружбы
Глава 4. Часть 1. Далекий близкий пони
Музыка для погружения:
1. West Dylan Thordson — Pink Room
2. Roque Baños — Motorcycle Chase
3. John Powell — Murmurs of Love and Death
4. West Dylan Thordson — Checkmate
5. Philip Sheppard — Kara Main Theme
6. Javier Navarrete — A Tale
7. PianoX — In The End (Linkin Park)
8. Butterfly Stone — Find Yourself
9. Limp Bizkit — Behind Blue Eyes (minus)
10. PianoX — Sonne (Rammstein)
11. West Dylan Thordson — CyclesПримечание:
¹— «Ngaba sele uqalile ukukhathalela ubomi bomnye umntu ngaphandle kobakho?» (яз. кхоса) — Ты действительно начал заботиться о чьей-то жизни, помимо своей?
²— Хорс (анг. Horse) — конь.
— И так, друзья мои, как дела в Вечносвободном лесу? — спросила принцесса Твайлайт Спаркл, приглашая к себе Флаттершай, Рейнбоу Дэш, Дискорда и грифину Ноктурнал, которая выглядела слегка помятой, равно как и драконикус. Ее подруги же были в целости, однако испуг читался в глазах желтой пегаски и непонимание у радужногривой. — Что случилось?
— Стая древоволков. — констатировала угольная грифина, поправляя свое оружие. — После того, как она помогла мантикоре, — Ноктурнал указала серым когтем на пегаску, — приперлись эти псы и попытались напасть.
— Мы так круто от них отбивались, как в старые-добрые времена! — воскликнула пегаска, прервав Ноктурнал. Спайк быстро конспектировал рассказ на пергаменте, изредка поднимая глаза на друзей и грифину.
— Да, было бы так круто, если бы не только я да этот змей отбивались от них.
— Мне нужно было защищать Флаттершай и эту здоровую кису. Вы пропустили несколько зубастых деревяшек.
— Пусть она продолжит, Рейнбоу. — прервала пререкания голубой пегаски принцесса. — Было что-то по монстру?
— Оказалось, что это был вожак древоволков. Матерый и огромный пес, который мог откусить половину меня за раз. — Ноктурнал потерла плечо, закрытое порванной когтями волков коричневой курткой, и на ее когтях появилась красная мазня.
— По правде сказать, я бы мог отправить их в Тартар, однако что-то сдерживало мою магию. — сказал Дискорд, от чего лицо Твайлайт изменилось непониманием и беспокойством. — Точно не могу сказать, что это было. Энергомагический след был слишком хаотичен, что даже я его не понял.
— Дискорд, ты не понял хаос? — переспросила Дэш, готовясь залиться хохотом.
— Почему ты не сказал мне? — спросила Флаттершай, на что драконикус пожал плечами.
— Я не хотел сеять беспокойство о нас в твоем мозгу. — сказал он и исчез, после чего вылез из уха желтой пегаски. — Если бы я это сказал, то принцесса Спаркл наверняка почувствовала, что я не смогу вас защитить с помощью магии.
— И в итоге мы справились без твоей магии. — ухмыльнулась грифина и пробила сушку драконикусу, вернувшему свой размер.
— Это не нормально. — сказала себе под нос принцесса, из-за чего все присутствующие обратили на нее внимание. — Спайк, нам нужно будет отправиться в Вечносвободный лес и проверить природу магии, способную обезвредить самого Духа Хаоса. Рейнбоу, Флаттершай, спасибо за помощь. Время позднее, вам нужен отдых. — тараторила Принцесса Дружбы, в глазах которой читалась искра любопытства. — Дискорд и Ноктурнал, мы вернемся туда прямо сейчас.
Аликорн и ее дракон, грифина и драконикус вернулись в Вечнодикий лес. Кругом стояла гробовая тишина и лишь запах смолы напоминал, что некоторое время назад здесь развернулось побоище против древесных волков. Компания оказалась возле той самой пограничной сторожки, из которой горел свет. Ноктурнал отошла к маленькому домику и, встав на четыре лапы, зашла во внутрь. На вопросительный взгляд принцессы Спаркл Дискорд лишь пожал плечами, после чего аликорн со своим первым советчиком подошли ближе к лесу, заходя под его тень, а драконикус пошел следом, немного отставая. Твайлайт зажгла свой рог, осветив значительную часть леса, и стала сканировать пространство в поисках магического следа. Казалось, что он исчез, однако, когда Спайк заметил, что что-то зашевелилось в кронах деревьев, Принцессу Дружбы пошатнуло от хлынувшей энергии.
— Твай! — дракон обеспокоенно посмотрел на Твайлайт Спаркл, готовясь поддерживать ту, в случае необходимости.
— Ты… был прав, Дискорд. — сказала Твайлайт, проводя взглядом по кроне деревьев вслед за потоком энергии. — Что-то, что похоже на тебя, только более запутано.
— Хм? Не думал, что тебя это на столько собьёт с копыт. — сказал драконикус, нагнувшись к согнутым коленям аликорна.
Вдруг раздался рев и в темноте что-то или кто-то спустился с веток, и даже Дискорд принял боевую стойку. Из темноты стали приглядываться два светящихся глаза, которые становились все ближе и ближе. Твайлайт вновь осветила кусочек леса, и им предстал огромный древесный волк, в котором было ещё что-то странное, кроме наличия не свойственных для данного вида пары перепончатых крыльев. Помимо всего прочего, эта древесная тварь была выше аликорна, а зубы не закрывали щеки, и эта тварь приближалась, но не к принцессе или дракону.
— Дискорд, не надо… — выдавила из себя Твайлайт, смотря, как вызывающе тот выглядел. Древесная тварь перевела свои жёлтые глаза на лежавших на траве принцессу и Спайка, что прикрывал ее собой, готовый жечь своим пламенем. — Видимо оно реагирует на то, что ты готов с ним биться.
Дискорд хотел было что-то ответить на предположение Принцессы Дружбы, однако древесное существо в пару прыжков преодолело расстояние до драконикуса так быстро, что Дух Хаоса упал на спину. Древоволк навис над Дискордом, издавая рев в нескольких сантиметрах от его лица и разрывая землю своими огромными когтями. Но тут в бок чудовища прилетела грифина, сбивая того с лап и откидывая в ближайшее дерево.
— И на секунду вас оставить нельзя, туристы бля…! — прорычал Ноктурнал, вставая на задние лапы и поправляя бинтовую повязку на плече. — Не на прогулку вышли!
Древесная тварь вскочила на лапы и кинулась на грифина, что отбивалась голыми лапами. Но даже такого большого грифона удалось повалить на землю, сделав подсечку лапой, чего никто не ожидал. Существо раскрыло пасть и воткнуло свои большие зубы в то место, где была закреплена повязка. Раздался хруст и крик, однако в это же мгновение в тварь прилетел топор, заставивший отвлечься от грифины на жеребца. Лезвие двухстороннего топора, что бросил Руби, застряло между слоями коры, образующими кожу древесного существа, и не пробилось через защиту.
— Ну же! Вынесите ее! — приказал жеребец, набрасываясь на волка.
— Дискорд! Телепортируй ее к Флаттершай! — принцесса Спаркл, встав на копыта, попыталась удержать древестного волка, чтобы Руби смог вытащить свой топор.
Драконикус попробовал телепортировать грифину на расстоянии, но она так и осталась лежать на траве, держась за плечо и рыча от боли. Он попробовал ещё раз использовать свою магию, чуть не пропустив замах древесной лапы.
— Похоже, у Дискорда проблемы. — констатировал Спайк, показывающего на своего друга, что отбивался без своей магии, а Руби пытался снести деревяшке голову.
— Оно блокирует его магию… — пробубнила себе под нос Твайлайт, после чего посмотрела на дракона, который готовился применить свое огненное дыхание, и остановила его. — Нельзя! Если ты подожжёшь его, то из-за этого может загореть лес, а потушить уже не получится. — дракон вопросительно посмотрел на свою названную мать. — Так, Спайк. Помоги ему донести грифину до домика Флаттершай, а я с Руби прогоним это чудовище.
Спайк незамедлительно бросился помогать другу и вовремя ударил клыкастой твари по челюсти своей лапой так, что древоволк на мгновение потерялся в пространстве. Всё же был плюс от того, что он, будучи маленьким дракончиком, таскал огромные стопки книг с этажа на этаж в бывшей библиотеке. Драконикус всё ещё лежал над Ноктурнал, защищая ту от волка, и держал глаза закрытыми.
— Давай, вставай быстрее! — сказал Спайк, помогая другу встать на лапы. — Отнеси ее, пешком! Я прикрою. — тем временем Руби нанес удар топором по лапе, от чего древесная тварь повалилась, а отрубленная лапа вновь приросла к ноге.
— «Пешком»? — переспросил драконикус.
— Да, пешком! Тут не далеко.
— Да вы можете, грх, не торопиться… — прорычала Ноктурнал, из-за чего спор затих, — мне и тут лежать хорошо…
— Поумничай тут ещё. — сказал драконикус, беря грифину на лапы, но чуть не упал. — Один не дотащу.
— Хех, хиляк ты без своей магии… — усмехнулась грифина, когда ее спину и задние лапы с лёгкостью поднял дракон.
Древесная тварь отбросила жеребца, что оставил свой застрявший топор у ее в шее, и, остановив аликорна взглядом, заговорила на непонятном языке, смотря в сторону уходящих Спайка и Дискорда.
— Ngaba sele uqalile ukukhathalela ubomi bomnye umntu ngaphandle kobakho? — тварь остановилась, смотря вслед, после чего растворилась в воздухе, а топор упал на траву.
— Осезаемаемая голограмма? — принцесса Спаркл смотрела на то место, где только что стояло чудище. — Кем бы не был тот, кто сделал это, он силен. Даже моя магия не нанесла ему урона.
— Язык, на котором оно говорило… Звучало знакомо. — Руби, поднявшись на копыта, подобрал свой топор и посмотрел на принцессу, что была удивлена познаниями жеребца. — Видимо есть что-то, что даже вы не знаете. — он усмехнулся, стирая пот со лба вместе с оранжевой краской.
— Я вся во внимании. — сказала Твайлайт так, что жеребец пожалел о том, что насмехнулся над Ее Величеством, и поклонился в извинении. — Ну же, встань и поведай мне об этом.
— Тот язык — это древний язык моего народа. До того, как большинство существ начали применять эквестрийский, мы — хорсы — использовали свой язык. Это было больше тысячи лет назад.
— Хорсы? Но я раньше о них ничего не слышала. — принцесса Спаркл глядела на жеребца, понимая, что его отличало от обычных крупных земных пони.
— Как «любезно с их стороны» стереть упоминания о нашем малочисленном народе, что древнее их самих.
— «Их» — это Селестия и Луна?
— Да. — ответил Руби, после чего продолжил. — Хорсы в детстве ничем не отличаются от обычных земнопони, кроме строения мордочки. Потом они взрослеют, растут. И потом становятся выше крупных земных жеребцов. Да вот к примеру, взять вашего известного жеребца с родео в Эпплузе — Клайд, которому пришлось использовать более понячье имя — Трабл Шуз. Или кобыла из кузницы в Кантерлоте, та, что кует вашим стражникам броню.
— Стилхуф? Видимо ее мать из хорсов…
— Но мы немного отвлеклись. — сказал Руби, глядя на горевшие глаза принцессы, что была одержима новостью о забытой расе. — Та говорящая тварь — это не вожак древоволков, как мы уже поняли. Меня сразу насторожило отсутствие смоленой вони… Кхм, оно сказало что-то вроде: «Неужели ты действительно начал беспокоиться о ком-то, кроме себя», ну или приблизительно так. — Принцесса Дружбы задумалась, глядя в сторону леса. — Что думаете, Ваше Величество? Кому это было адресовано?
— Не знаю. Думаю, нужно увеличить охрану вдоль границы леса. Раньше подобного не было?
— Нет. Тварь, которая нас беспокоить начала, была длинной, как ваш друг. — ответил жеребец, смотря вглубь леса. — Что бы это не было, оно древнее и сильное. Оно явно хотело, чтобы Вы получили его послание так, чтобы тот, кому это адресовано, не понял этого.
— Глупо, но пугающе. — усмехнулся хорс, поправляя ремень топора на поясе.
Принцесса Спаркл и Руби направились прочь из леса в сторону коттеджа Флаттершай, а за их спинами раздался шорох и треск поломанных веток, после чего из кустов показалась зебра. Он медленно провел аликорна взглядом, после чего вышел из леса и направился в сторону Кантерлота.
Кобылка проснулась до того, как принцесса Эквестрии должна поднять солнце, поэтому не сразу поняла, где находится. Одно Аим ощущала наверняка — она без одежды, а кровать была маленькой, узкой и жесткой. Разделась ли она сама или же ей помогли — кобылка не помнила, ровно как и то, что произошло. Скинув зубами с себя одеяло, Аим встала на копыта и осмотрелась: комнатушка была маленькая. Земнопони находилась в ней не одна, смутные очертания подсказывали двоих единорогах, что спали рядышком на другой кровати, которые спали достаточно крепко, чтобы не услышать, как что-то упало с тумбочки на пол. Аим остановила дыхание, вслушиваясь в образовавшуюся тишину, и боялась двинуться с места. Однако она встала не просто так, ей сильно захотелось сходить в туалет, а также хотелось промочить горло, чтобы разлепить язык от неба и губы друг от друга. Кобылка пыталась понять, в какой стороне дверь в коридор, разглядывая каждый силуэт. И вот, в дальнем конце этой прямоугольной комнаты, земнопони увидела дверь и, короткими, но частыми шагами, двинулась к цели. Прокравшись к ней, Аим опустила дверную ручку и надеялась (по мышечной памяти) выйти в коридор. Она сделала шаг, пытаясь нащупать пол, но встретилась лишь с пустотой. Ее нога потянула земную кобылку за собой, и та кубарем свалилась с лестницы, шлепнувшись пластом на землю. Боль пронзила все тело так, как пронзает удар молнии, из глаз полетели искры, а из легких вылетел весь воздух. Знакомая боль ощутилась на спине и подбородке, поэтому кобылка почти не издала писка. Аим вспомнила то, как пробралась в дом, забрала дорогие ей вещи и почти гладко ушла, однако ее обнаружили и тогда… Земнопони прижала копыто к подбородку, который снова начало щипать. Отведя копыто, она увидела на своей шкурке кровь вперемешку с землей. Шума падения было достаточно, чтобы в доме на колесах зажегся свет в керосиновых лампах и в проеме показалась Татушка, с весьма заспанным видом и еще больше потрепанной гривой. Она, прищуриваясь и держа копытом лампу, пыталась разглядеть ступени, однако к ней подбежала маленькая фиолетовая единорожка с градиентно-синей гривой и подала той большие очки в янтарной оправе.
— Аим, ты в порядке? — обеспокоенно поинтересовалась единорожка, надев очки и спустившись по ступенькам, и подала копыто.
Кобылка встала, отряхиваясь от земли и ощущая болезненный остаток по всему телу. Она кивком поблагодарила ее, но все еще выглядела растерянной. Фиолетовая единорожка, чьи янтарно-желтые глаза смотрели на нее и на угол дверного косяка одновременно, выглядела обеспокоенной, но вскоре развернулась и вновь завалилась спать.
— А, э-эм, это…? — поинтересовалась земнопони, смотря вслед ушедшей кобылки.
— Моя дочь. Сольминор. Но можешь звать ее Солька, если тебе так удобней будет. — пурпурно-розовая единорожка с черными узорами в виде костей драконьих крыльев на спине и каким-то анатомическим органом на шее оглянулась на свою дочь. Аим сама для себя отметила, что только в этот момент она обратила внимание на многочисленные узоры на шкурке и рассмотрела детально.
Кобылка вспомнила цель, по которой она вообще вышла на улицу и осмотрелась по сторонам, ища санузел или что-нибудь, что сошло бы на его замену.
— Где тут можно сходить по-маленькому? — спросила кобылка, глядя на единорожку.
— Ам, хех, да прям тут. Только отойди немного подальше. — ответила Татушка обыденным голосом, на что получила шокированный и осуждающий взгляд кобылки.
— Серьезно? — она еще раз осмотрелась, заметив чуть дальше реку, что была частью водопада. Они спустились из Кантерлота к его подножью. — Даже если нипони не смотрит, это аморально!
— Ну смотри, благородная, — начала единорожка, пожалев, что употребила это слово, — кхм, мимоза… Либо ты привыкаешь к тому, что преподносит жизнь и к ее условиям, либо тебе не справится с этим и тебе придется вернуться.
— Мне некуда возвращаться. — исподлобья, со скопившимися слезами на глазах, сказала Аим, прожигая ту ненавистным взглядом.
— Тогда я тебя оставлю… — единорожка почесала шею, после чего зашла в дом на колесах и закрыла дверь.
«Просто перетерпеть эту неделю. Понимаю, тяжело. Но иначе никак! Нужно перекраивать себя, Аим.» — приятный, как глоток лесного воздуха, голос вновь поддержал кобылку и та, вытерев слезы, поковыляла в сторону реки. «Просто неделя, а там пойдет, как по маслу. Я справлюсь.» — твердила себе кобылка, пытаясь убедить саму себя. О том, чтобы вернуться в поместье, и речи идти не может. Ей нужно найти, как и где жить, ну и, для полного счастья, найти маму.
Солнце встало, однако кобылка все это время лежала на спине, не в силах уснуть. Аим ждала, когда Татушка проснется, так как ей очень захотелось поесть. Да и в этот костер голода подкидывали дрова факты того, что она не ела еще со вчерашнего вечера. Прайс Татту встала, привела себя в порядок и начала кутить завтрак на миниатюрной кухне. Маленькая единорожка смотрела на земную кобылку и на окно одновременно, мило улыбаясь. Аим стеснялась начать разговор с косоглазой кобылкой, поэтому перевела взгляд, осматривая комнату. Да. Комнату. Кухня, спальня, шкафы с одеждой и ящики с припасами, ну и небольшая отопительная система находились в одной комнате. Помимо этого, как казалось бывшей графини, абсурда планировки и общей тесноты, она приметила окна, попарно расположенные на стенах в количестве двух пар. Земная кобылка заметила какие-то предметы, иголки и краску, что находились в специальной коробке. «Видимо, что кто-то из них рисует, но… зачем иголки?» — думала Аим, но тут же попыталась отдернуть себя от этого. — «Удивительно, как в такой маленькой комнате можно умудриться еще и развесить фотографии?» Светло-серая кобылка подошла к одной такой фотографии в самодельной рамке и взяла ее в копыта. На фото была изображена Татушка, которая наносила рисунки своему особенному пони, в котором Аим узнала хозяина бара — Реминора. Они выглядели гораздо моложе на вид и по духу, а обстановка вокруг них царила такая же, как и во время выступления кобылки в баре. Татушка держала в сочно-синем левитационном облаке какой-то маленький предмет, а жеребец… смеялся? Было трудно сказать, что это было запечатлено, но взрослая единорожка мельком глянула на фото и объяснила кобылке.
— Это фото относится к моменту «за секунду до». — с этими словами кобылка расплылась в улыбке, поправляя очки.
— За секунду до… чего? — спросила Аим, мимолетно заметив, как маленькая кобылка взяла листок с карандашом и начала что-то рисовать.
— Я сказала Реминору, что буду бить ему татуировку классической иглой, от чего тот засмеялся, не поверив словам. Тогда мы поспорили: если выиграет он, то я делаю то, что он пожелает, и наоборот. — ее сочный и низкий голос дребезжал от предвкушения, будто она переживала тот момент еще раз. — Он смеялся и не заметил, когда я взяла иглу, макнула ее в краску и сделала первый шаг.
Теперь Аим поняла, что в этой фотографии было запечатлено, как чувство боли смешалось с безудержным смехом. Она улыбнулась, поставив фото на место, и тогда в ее голове созрел хороший вопрос. Кобылка долго его обдумывала, глядя на разрисованное татуировками тело единорожки и ее кьютимарку в виде иголки с бледно-фиолетовой круглой шляпкой.
— А для чего делаются татуировки? — наконец спросила она и, поймав вопросительный взгляд, пояснила. — То есть, ты начала заниматься этим из-за имени и потом из-за кьютимарки потому, что старалась следовать имени? Ну, тебя же зовут Татушка.
— Ха-ха, нет. — единорожка искренне улыбнулась. — Татушка — это мое прозвище, которое вытекло из моей деятельности. Но мое полное имя — Прайс Татту и да… в чем-то ты и права. Честно, я и не пробовала заняться чем-то другим и просто следовала своему имени, делая «точные татуировки». А почему ты спрашиваешь?
— Ну, ммм… — кобылка немного замялась, пытаясь осилить поток информации. — Мне стало интересно, что вообще такое эти тату и для чего это надо? Это же на всю жизнь?
— Ну да, это на всю жизнь. — ответила единорожка, закончив с салатом. — По-факту, я занимаюсь татуировками, корректирующими дефекты во внешности. Допустим, что в пегаса попала молния, у него остался некрасивый шрам на теле, а я же могу переделать его под рисунок, который скроет этот дефект. — Татушка прожестикулировала правым копытом, на котором была пара рисунков. — Но иногда я делаю их тем, кто просто желает украсить свою шкурку каким-то креативным рисунком.
— А ты…? — спросила Аим, не отрывая глаз от всех рисунков на теле единорожки. — Просто так или…?
Татту вздохнула, посмотрев на свои татуировки в зоне ее видимости, и приняла такое выражение лица, от которого земнопони стало неловко за то, что она вообще задала вопрос, который может относиться к ее личному. Однако в следующее мгновение она приобрела смирение, которое отражалось буквально во всем теле, и ответила:
— Большая половина скрывает следы от операций, так что да, в моем случае — это коррекция. — она посмотрела на кобылку, которая выглядела сожалеющей о поднятой теме. — Да не переживай ты так! Это было давно, я могу говорить об этом открыто. Хорошо, что ты интересуешься «обычными пони», хех. Любопытство — не порог.
— А простое свинство! — дополнила свою маму единорожка, вынув изо рта карандаш, и засмеялась.
— Сольминор… ты знаешь, что уши греть — не вежливо. — нежно и с укором предупредила ее Татту, жеребенок виновато смутился.
Однако эту сцену прервал стук в дверь и вошедший жеребец-единорог, что выглядел слегка измотано. Маленькая единорожка подбежала к нему с возгласами: «Привет, папа!»
— Привет, моя звездочка! — сказал жеребец, схватив кобылку магией, поднеся к себе, и, легонько подкинув, поймал ту копытами и поцеловал в лобик.
Секундный испуг от того, что вошел жеребец-единорог, скатился несколькими каплями пота, однако, глядя на эту сцену, Аим расслабилась и выдохнула. Она не понимала, откуда у нее появился страх, что каждый единорог — это ее отец, но кобылка продолжала смотреть на то, как серый единорог садит дочку на шею.
— Как все прошло? — спросила Татушка, подходя к Реминору и целуя его в щеку. — Долго постоянные клиенты не давали закрыть бар?
— О, один из них такую драму закатил, по типу: «Ну на кого же ты нас оставляешь? Как же мы без тебя?» и тому подобный пьяный бред. — единорог ухмыльнулся, что совсем не шло его лицу, а единорожка закончила с приготовлением завтрака.
Все уселись за стол, Аим вела себя чрезмерно тихо, погруженная в собственные мысли, она даже не смотрела на лица единорогов, ее голова заполнилась белым шумом и лишь один вопрос прокручивался снова и снова: «Что же делать дальше? Ведь эти пони ей никто, просто знакомые. Вряд ли можно будет вести себя с ними, как с родными, но самостоятельная жизнь кажется еще пугающе, чем возвращение к прежнему.» Кобылка даже не заметила, как к ней подставили тарелку с едой и спросили что-то. В мыслях все еще прокручивались события прошлого вечера, ведь только сейчас, переваривая это в голове, она стала замечать то, на что не обратила внимания сразу. Земная пони вспомнила, что не видела служанку, ведь та куда-то пропала, возможно сразу после того, как Граф и все семейство вернулось с Гала. «Вполне возможно, что отец заставит ее искать меня…» — думала Аим, но сразу же вспомнила угрозу расправы, если та вернется. Она не знала, какой теории придерживаться, обе были отвратительны. Но тут копыто дотронулось до ее плеча, от чего кобылка вздрогнула, ударившись коленями о стол так, что тарелки подпрыгнули, а она сама чуть не свалилась на спину. Аим стала растеряно смотреть на обеспокоенные лица единорогов, медленно возвращаясь в удобное положение.
— И-извините, — сказала она, опустив голову, — я задумалась… Вы что-то спрашивали? — Аим посмотрела на Реминора, как обычно смотрела на Графа, а тот в свою очередь бросал короткие взгляды на Татту, пытаясь намекнуть, чтобы та разрулила ситуацию.
— Я говорила «приятного аппетита». — ответила единорожка, глядя на жеребца, после посмотрела на кобылку. — Еще я спросила о том, не будешь ли ты против переехать сегодня с нами в Понивилль? Ты как вообще?
Аим снова задумалась, однако на этот раз в ее глазах виднелся локомотив размышлений вместо пустоты. Она почему-то вспомнила тех интересных пони и непони с Гала, хореографический кружок, служанку Аутбрэйк и ей стало страшно от возникшей пустоты в душе. С Ермак она не могла не попрощаться, может даже «прощальный танец» устроит, а вот попрощаться с Аутбрэйк и хочется, и колется. Но оставаться там Аим не собиралась ни дня более. Поэтому, подняв полный осознания взгляд на единорогов, кобылка ответила:
— Я, думаю, не против, однако мне нужно будет кое-с-кем попрощаться. — пара смотрела на нее, ощущая, будто перед ними рассуждает взрослая кобылка. — Я вернусь в Кантерлот и, до захода солнца, постараюсь вернуться сюда, чтобы отправиться с вами в Понивилль, а там будет, как будет.
— Как говориться: «Чтобы вступить в будущее, нужно попрощаться с прошлым.» — добавил Реминор, от чего глаза и разум Аим блеснули, запоминая эту простую вселенскую мудрость и делая ее одним из девизов по жизни.
Сделав все дела, какие кобылке были в данный момент доступны, Аим, не тратя ни секунды, помчала обратно в Кантерлот. Да, подъем ей выдался очень тяжело, ведь она ни разу не была так далеко от города и не ходила на такие большие расстояния. Аим в какой-то момент показалось, что она заблудилась, однако ей помог зебр с очками, закрывающими его миндалевидные глаза. Он радушно предложил кобылке помощь, на что она согласилась, и они, зайдя в какую-то пещеру с его комментарием: «Это кротчайший путь,» в мгновение ока оказались наверху, прямо возле входа в огромный город. Аим обернулась, чтобы поблагодарить зебру, однако тот исчез, ровно как и гора, в которую они заходили. «Какого сена…?» — кобылка в растерянности осмотрелась, — «Меня телепортировало? Это из-за этого странного зебра? Хах, ну да, а как иначе? Не сама же я телепортировалась?» Аим подняла голову, смотря на высокую арку — вход в город контрастов: богатых и бедных, работяг и лентяев, снобов и обычных пони. Со времен, как Принцесса Дружбы начала править, этот город разросся во все стороны, а старые здания были реставрированы и переделанные под общий стиль. И теперь, население Кантерлота пополнили виды, не свойственные Эквестрии: зебры, кирины, яки, чейнджлинги… да много кто еще, ведь «Дружба начинается с нас самих», поэтому Принцесса Спаркл начала радикально внедрять в разум снобов, что на них мир не кончается и надо считаться со всеми пони и всеми видами, населяющими эту планету. Но давайте не забывать, что принцесса была условностью и ее слова не касались таких не пробивных, как Граф Голденмэйн. Такие, как он, считали этот город своим и не терпели других низко классовых пони, что уж говорить про виды.
Пройдя арку и небольшой мостик через водопад, Аим вышла на главную улицу, на которой располагались самые древние, важные и дорогие магазины, что передавались родственникам из поколения в поколение. Кобылке пришлось побродить по такому большому городу с ощущением чужеродности, глядя на знакомые дома, маршрут около которых она никогда не нарушала. Благо, что до хореографической консерватории Ермак было идти относительно недалеко, рассматривая маршрут от водопада. Проходящие мимо пони и непони пропускали кобылку, что шла довольно быстро, но из-за своих габаритов им приходилось чуть ли не отскакивать от нее. Сама же Аим никогда не замечала этого, перебирая в голове то, что скажет. «Здравствуйте, мисс Ермак. Я зашла сказать, что больше не буду посещать ваши занятия.» — прокручивала она в голове, открывая дверь в здание. — «Какая же причина такого решения?» — Аим поправила локон гривы, залезший на глаза. Кобылка неторопливо полагала по коридору, проходя мимо двери аудиторий других хореографов. «Видите ли, отец…» — пони замерла на месте от мысли про Графа, ощущая спиной что-то неприятное, — «он отправляет меня в Мэйнхэттен, учиться у знаменитого музыканта, эм… Короче, переезжаю я. Да, так и скажу.» Аим поднялась на второй этаж, не встречая по пути ни души, лишь звуки музыки из аудиторий говорили, что в здании кто-то есть. Кобылке осталось надеяться, что Ермак проводит занятия в данное время, а то неудобно получится. Аим не могла ничего расслышать, кроме своих шагов и биения сердца, спонтанный страх сковал все чувства, а копыта внезапно стали ватными, заставляя прижаться к стене. Встав напротив нужной аудитории, кобылке осталось только успокоиться, чего она почему-то не могла. Этот страх был не знаком и бил по всем больным точкам. Кобылке стало не продохнуть, шёрстку покрыл холодный и липкий пот. Аим закрыла глаза, сползая по стене крупом на пол, дрожа от кончиков кобыл до кончиков ушей. «Паническая атака? Так, успокойся.» — мягкий голос взывал подчиниться, как в прошлые разы. Аим часто дышала, но пыталась успокоиться, ведь ей ещё столько дел нужно сделать. «Вот, правильно. Глубокий вдох — выдох.»
Пони не знала, сколько она так пролежала на полу и смогла встать, только тогда, когда давление в голове спало, а звон в ушах сошел на нет. Она не боялась этого настолько сильно, как того, что спровоцировало эту панику. Но вот голос разума наконец смог успокоить кобылку и та, встав на ноги и поправив гриву, подошла к двери, прислушиваясь к звукам за ней. Она улыбнулась, услышав Ермак, что причитала только что пришедшим танцовщикам, и решительно постучала. Однако, когда голос Ермак затих от этого стука, решительность Аим куда-то испарилась, а ее копыто так и замерло, упёршись о дверь. По мере приближения единорожки, сердце кобылки стучало громче и громче. Наконец дверь распахнулась и пред Аим предстала черногривая кобыла, что с мягкой улыбкой опустила глаза на земнопони… И ее улыбка стёрлась с лица, а на замену пришло беспокойство.
— Мисс Голденмэйн, что с вами? Вы так бледны. Вам не хорошо? — единорожка впервые за долгое время обратилась к бывшей графине по аристократскому манеру, что означало многое и Аим это понимала.
— Да нет, ничего. Всё в порядке. — ответила кобылка и посмотрела в глаза единорожки. — Я пришла сказать, что, в следствии переезда в Мейнхеттен, я прекращаю занятия у вас.
От этих слов между двумя кобылка и нависло напряжение. Аим, в какой-то степени, было не приятно и больно от того, что она бросает ее. Ермак же была этой новостью сильно расстроена, и все попытки подавить это были бесполезны. Кобылки в аудитории старались не мешать, однако те, что находились вблизи от двери, не могли не погреть уши.
— Да… — вздохнул учитель, натянув улыбку. — Жалко, конечно, что ты больше не будешь ходить. — «Она даже не спросила причину? Ого. Всё будет проще, чем я думала.» — Но может ты, все же, посетишь последнюю репетицию и покажешь мастер-класс? — глаза Ермак блеснули надеждой и уламывали Аим согласиться. «Дискорд побери… Всё будет сложнее. Я не могу отказать. Точнее — не хочу.»
Златогривая кобылка немного замялась, однако заставила взять себя в копыта и поднять глаза на единорожку. Сделав вид, что обдумывает, Аим просто пыталась успокоиться и настроиться на то, что ей опять придется оголять свои пустые бока и изуродованную отцом спину.
— Хорошо… — согласилась земная кобылка и решительно шагнула в класс.
Ермак закрыла дверь и отошла на свое место, ученики же, увидев Аим, поприветствовали ее, ведь это были те же пони и зебра, что на прошлом занятии. Сама земнопони чуть не подскочила на месте от неожиданности и громогласности приветствия, ведь привыкла к тишине или же лёгким аплодисментам, когда выступала на концертах. Исключением можно было назвать тот судьбоносный день в баре «В хвост и гриву», где пьяный угар вперемешку с музыкой заставил встретить неизвестную кобылку из высшего общества так, будто это какая-то поп-звезда снизошла до их убогой сцены. Естественно Аим не ответила на приветствия не из-за высокомерия, о чем некоторые подумали, а лишь сняла рубашку матери, аккуратно сложила и положила на лавочку для переодеваний, после повторила то же и с брюками, поправляя гриву. С последним действием кобылка вспомнила, что у нее нет с собой резинки, а это значит…
— Хм, а почему грива не убрана? — изумления в вопросе хореографа прозвучало больше, чем строгости, когда земная кобылка присоединилась в ряд. — Ты же знаешь правила, они одинаковы для всех.
Аим стояла, опустив уши и голову, но что-то коснулась ее души, что-то теплое, дающее сил и смелости, какую она не могла себе позволить, будучи графиней. Она подняла голову, в глазах читался азарт и решимость, что слегка напугало Ермак, ведь привыкла видеть в кобылке тихоню, зажатую и избитую. Показалось, что не существует никого, кроме нее и этой земнопони, что проникала вовнутрь, до самых костей.
— Я знаю правила. — ответила Аим, громче и беззаботней, чем обычно, уголки губ ее растянулись в мягкой улыбке. — Так, почему бы не сделать это, как в живой пример? — «Святая Спаркл, что я несу?! Что я вообще говорю?!»
От этих слов все уставились на нее большими глазами, некоторые даже предложили ей свои резинки, аргументируя это тем, что им их гривы не жалко, в отличает от её. Аим же отказалась, ожидая действий от Ермак, которая уже подумывала, не отправить ли земнопони домой, однако все же кратко глянула в сторону комода, вытаскивая магией ножницы. Обычно она ими лишь припугивала, ради дисциплины разумеется, но сейчас даже внутри единорожки все похолодело, хоть та и старалась выглядеть непоколебимой.
— «Чтобы начать новую жизнь, тебе нужно покончить со старой, да? Дерзко, решительно и бесповоротно?» — наконец-таки пришло объяснение того, что она делает и согласилась с этим. — «Сменю внешность, надену паричок и возьму псевдоним, да? А что? Довольно логично.»
— Ты меня на понт не бери, Голденмэйн. — пригрозила единорожка с довольно хмурым выражением лица. — Я не боюсь твоего отца, он не сможет закрыть нас из-за того, что я преподам урок.
Происходящие события после этих слов тянулись медленно, словно попал во временную воронку. Ученики разошлись в стороны, смотря на происходящее в абсолютной тишине. Сама же Аим стояла посередине комнаты, ближе к большим (от пола до потолка) зеркалам, которые стояли специально, чтобы танцоры могли смотреть на себя со стороны. Вокруг земной кобылки залетали и защелкали ножницы, захваченные телекинетическим заклинанием Ермак, а сама единорожка пересиливала себя каждый раз, когда нужно было сомкнуть лезвия на кукурузной гриве. У нее в голове никак не могла уложиться причина такого поведения Аим, ведь та никогда не была такой. «Что заставило ее сделать это? Неужели то, что у нее будет переезд, так сильно повлиял на нее?» Однако учитель не была безвкусной, и кое-что да понимала в причёсках и характерах пони, а также понимала, какую прическу нужно, чтобы подчеркнуть внутренние черты. Путешествия к различным народам дали единорожки кое-какие знания и секреты к познанию не только самих себя, но и окружающих. Именно поэтому, закончив подстригать гриву земнопони, Ермак сделала последний взмах ножницами, подправив состояние хвоста кобылки под общий стиль. Подняв глаза с пола, на котором лежали золотистые локоны ее гривы и хвоста, Аим посмотрела в отражение и не встретила в нем прежнюю себя. Вместо этого, на маленькую земную кобылку смотрело что-то отдаленно напоминающее тот призрак прилежного потомственного музыканта и наследника графского рода Голденмэйн: ее рубиновые глаза, обычно бледные и лишенные интереса к жизни, налились краской и стали сиять, как тогда, когда ее не били, чтобы улучшить и без того идеальную игру на фортепиано, а один глаз закрывала строгая и стильная челка; без тех пышных локонов на загривке, ее шея стала намного длиннее со стороны, что подчеркивало слегка острые черты мордочки и глаз, а так же больше не скрывало наличие на спине глубоких шрамов, которые лишь частично покрывались серебристой шкуркой. Аим перестала замечать в отражении Ермак и остальных кобылок, что также завороженным взглядом прослеживали за каждым движением бывшей графини.
— Да кто она такая…? — отдаленно послышался вопрос, на ломаном эквестрийском с явным юго-восточным акцентом, единственной зебры, на теле которой среди прочих полос различались татуировки единорожки, что приняла Аим в свою семью, пускай и не на долго. По крайней мере до тех пор, пока кобылка не найдет себе жилье в Понивилле.
Сама же Аим медленно подошла к зеркалу, не сводя глаз от отражения. Она несомненно стала выглядеть на свой возраст, даже несмотря на то, что рост этого не показывал. Теперь же кобылка смотрела на совершенно новую себя, отлично понимая, что она никогда не допустит того, чтобы все стало, как раньше. «Мама, смотри. Я… красивая? Как ты?» — почему-то возникло в голове Аим, когда та поставила копыто на грудь своего отражения. В душе, кобылка наконец начала чувствовать что-то приятное по отношению к тому, как выглядит, как двигается, да даже к тому, как смотрит на саму себя, однако всё ещё не могла понять, что это за чувство. В голове прозвучал шепот с тем же «голосом», что помогал ей справиться с панической атакой — такой же глубокий и харизматичный. Земной кобылке казалось происходящее вечностью, однако, когда Ермак объявила, что собирается устроить импровизационную часть занятия, держа густые пучки роскошных волос магией, та сразу же вернулась в настоящий ход времени и ещё больше оживилась.
— А какую музыку вы будете играть на этот раз, мисс Ермак? — спросила голубая пегаска, глядя на то, как единорожка, после того, как положила золотые локоны в ящик вместе с ножницами, не взяла ни одного инструмента. Сам комод имел несколько ящиков: первый и самый верхний был как раз для ножниц потому, что был маленьким и узким, остальные же два ящика хранили в себе музыкальные инструменты небольших размеров, такие как губная гармошка или дудка, а дверца под ящиками, занимающая ⅔ от половины комода, хранила за собой копытные барабаны зебринского племени, духовой инструмент яков и ещё что-то, что она не доставала так часто.
— Сыграю что-нибудь на гитаре с капелькой магии, наверно. — ответила единорожка, на что получила вздохи удивления и кучу вопросов по типу: «А как это?» Ермак же не любила раскрывать все карты, касающиеся ее познаний в магии и ее тесную связь с музыкой. — Все равно скоро узнаете. Зачем докучать вопросами? — смеялась она, смотря в сторону пианино.
Единорожка достала магией гитару, что всегда стояла за пианино, и, смахнув со струн пыль, начала ее настраивать. Этот старый и реставрированный клавишный инструмент стоял у противоположной комоду стенки, рядом с окном. Аим тем временем встала к остальным, думая о том, что, какой бы не была музыка, она станцует именно то, что чувствует. Она была уверена в глубине души, что это будет чем-то таким, что понравится Ермак. И вот, настроив струны, как надо, единорожка начала играть. Понадобилось прослушать две восьмёрки, чтобы понять стиль и мотив мелодии, однако большинство сразу начали что-то пританцовывать. Это немного смутило Ермак, ведь она была уверена, что с этим у Аим проблем быть не должно. В итоге светло-серебристая земнопони просто станцевала один танец из репертуара, адоптировав его под ритм на гитаре, что привело единорожку в лёгкое раздражение. «Да как она смеет не выкладываться на полную?! Она здесь последний день, так пусть покажет класс! Неужели это все, чему она смогла научиться? Да нет конечно! Вчера она показала уровень исполнения, достойный сцены на всеэквестрийском хореографическом конкурсе жеребят до четырнадцати.» — мысленно негодовала Ермак, пристально смотря на Аим. В итоге кобыла резко перестала играть, положив копыто на струны, а некоторые из жеребят все ещё продолжили делать элементы до тех пор, пока не впечатывались в крупы соседок. Кобылка лишь смотрела прямо в ее глаза, понимая, что та недовольна, и виновато поджала ушки. Аим не нравилась акустическая гитара в исполнении Ермак и не танцевала под эту музыку что-то своё потому, что в ней не было того ритма, который был бы подстать ее чувствам. Остальные жеребята начали переглядываются и перешептываться, глядя на немой диалог между странной кобылкой и их учителем.
— Мисс Ермак…? — начала было Аим, шептания кобыл сразу же прекратились, а единорожка вопросительно подняла бровь. — Я понимаю, что вы требуете, но… То есть, можно я сыграю на пианино то, под что смогу танцевать, свое…? — кобылка говорила тихо и низко, однако никак не из-за какого-то страха. Ермак же расплылась в улыбке, удовлетворительно прищурив голубые глаза, и указала копытом на клавишный музыкальный инструмент.
Аим кивнула на это приглашение, стряхнув челку на глаз, и, подойдя к инструменту, провела копытом по-черному лакированному дереву крышки, открывая ее, и села на стул с идеальной осанкой. Ее глаза бегали по черным и белым клавишам, а в голове летали ноты различных композиций. Подняв передние копыта над клавишами, кобылка замерла, слыша четкую мелодию в голове от тех нот, что она воспроизводила по памяти, но эта музыка не была похожа ни на одну из тех, что ей доводилось играть или хотя бы слышать. Уголки ее губ растянулись в мягкой улыбке, в глазах встали слезы — в этой мелодии она каким-то волшебным образом почувствовала маму. Копыта начали играть эту мелодию, присутствующие в аудитории начали внимательно слушать, а Ермак начала записывать приблизительные ноты на бумагу, ведь ей предстояло сыграть что-то подобное. Земнопони выражала каждую эмоцию, что передавала музыка: от нагнетания и суровости до чрезвычайной лёгкости и долгожданной свободы. Аим играла эту музыку, ритмично покачиваясь на повторном моменте, что обычно подходило для места припева в песнях, а в мыслях стали появляться воспоминания, очень старые и обрывистые, однако одно в них она могла разглядеть точно — лицо матери. Вшайрай ей всплыл образ серебристой единорожки и черногривой Ермак, что выглядела намного младше, чем выглядела сейчас, и эти две единорожки примило общались, как старые друзья. Но вот наступил медленный проигрыш, который постепенно нарастал в ритмичный припев, только на более высоких нотах. Бывшая графиня и будущий знаменитый музыкант не замечала ничего, полностью погрузившись в воспоминания и те чувства, что ей не принадлежали, словно кто-то другой чувствовал что-то сильное к воспоминаниям кобылки о ее матери, и…! Всё замедлилось, стало медленно затихать, словно произошел взрыв звезды, после которого она начала медленно угасать, а нахлынувших эмоции оборвались пустотой, оставляя после себя, в первые за всю жизнь, что-то приятное, словно объятия. Кобылка вновь подняла копытца над клавишами и опустила их на колени, продолжая сидеть ровно, смотря пустым взглядом в то место, где обычно находятся ноты. Любой инструмент, что она брала в копыта, превращался в ее уста, рассказывающими все, что она чувствует — несомненный талант музыканта, но даже сейчас она не чувствовала на своих боках то, что ощущают жеребята, получающие кьютимарку. От осознания этого, Аим из состояния умиротворения переходила к ярости, готовясь ударить по клавишам. «Не надо. Метка, которую ты так желаешь, появится. В этом можешь мне поверить. А сейчас отдайся похвале, которую ты заслужила.» Кобылка расслабилась, подняв голову с мыслями: «Какой похвале?» И тут же вернулась к реальности, в которой было шумно и тесно от вопросов наступающих жеребят. Даже нелюдимая зебра проявляла к этой маленькой пони интерес, сливаясь с вопросами в общий поток. Но Аим обернулась, чтобы через толпу рассмотреть Ермак, стараясь как можно тактичнее распихнуть наступающих любознаек. Именно в этот момент кобылке было важно посмотреть на учителя, увидеть и услышать одобрение в свой адрес. Только от нее и не от кого больше.
— Ничего себе! Круто играешь!
— А что это была за музыка? Хочу приобрести пластинку и слушать ее дома каждый день.
Свит Мун, Гранд Прайс и все остальные продолжали и продолжали давить на земную кобылку, однако та просто встала и подошла к Ермак, что как-то странно смотрела на нее, а после ее копыт, на полу, лежало перо с пергаментом, на котором та начала записывать ноты, но почему-то перестала. Аим обеспокоенно посмотрела прямо в глаза учителя, а в голове стоял образ двух единорожек и лучших друзей в своей молодости.
— Хорошо сыграла, Аим. — наконец произнесла Ермак, уголки губ слегка дернулись в улыбке, но затем вернулись назад, подчёркивая и без этого задумчивый вид. — Откуда ты узнала про эту мелодию?
— А что это за мелодия? — спросила ее Пэттенс Блу, подлетев ближе.
— Эту мелодию не видел свет, только я и одна единорожка-музыкант, как Аим. — отчеканено пояснила голубоглазая кобыла, не отрываясь от земнопони.
— Моя мама? Вы были с ней знакомы? — начала спрашивать Аим, с каждым вопросом становясь все более шокированной.
Единорожка помолчала какое-то время, обдумывая ответ, а после объявила, что на сегодня занятия закончены и она всех отпускает. Всех, кроме Аим. Остальные же не стали спорить, понимая, что зреет серьезный разговор не для любознательных ушей. Когда все вышли, Ермак громко выдохнула, грузно сев на круп и вытирая пот со лба копытом, и взяла в копыта бумажку с нотами.
— Я обещала твоему отцу сохранить это в тайне. — Ермак с помощью магии убрала с пола перо вместе с листком на комод.
— Что? О чем вы говорите?
— Видишь ли… Мы с твоей мамой были не просто знакомыми, а настоящими подругами. Правда, мы встретились спустя долгое время, когда уже родился твой брат, а она носила тебя. — единорожка посмотрела на Аим, поняв, что в Тартар готова сослать Графа, если он что-то захочет сделать с ней или кобылкой после этого.
От этой новости у кобылки начало жечь спину, а ноги начали дрожать. Осознание того, что ощущение близости между ней и этой кобылой были не спроста, а близкий пони был далеко и близко одновременно, заставило раскрыть глаза земной пони на столько широко, что казалось, будто она сейчас заработает шок.
— Сначала, когда я увидела тебя спустя шесть лет после твоего рождения, мне показалось, что я увидела призрака. — Ермак не отрывалась от кобылки, готовая, если что случиться, подхватить ее магией. — Поразительно, как вы похожи с ней. У тебя глаза матери, ее волосы… Знаешь, год спустя после твоего рождения, мне сказали, что ты умерла.
— Поэтому вам стало плохо, когда я впервые пришла к вам? — спросила Аим, подойдя к единорожка ближе.
— Ты это помнишь?
— Да. Первый день всегда важен. Куда бы ты не пришла. Но я не понимаю, о чем вы.
— Как бы тебе это сказать…? Я — твоя крестная мама.
В глазах у Аим все потемнело, а копыта потеряли силу держать ее прямо. Повисло молчание, в котором лишь звучала магия единорожки, держащая земную кобылку, которая упала от шока.