Planked

Кобылка встречает жеребца. Жеребец шпилит кобылку. А ещё они занимаются сексом.

И вот она.

Она перенесла вес с одного копыта на другое, пытаясь найти позицию, в которой было бы удобно стоять на протяжении нескольких часов. Это оказалось проще, чем она опасалась. У неё оставалось достаточно свободы движения, чтобы можно было зафиксировать свои суставы и оставаться в вертикальном положении без каких-либо усилий. Она могла бы даже вздремнуть, если бы захотела, но это, конечно, не дело. Это лишило бы смысла всё мероприятие. Поэтому она хорошенько отдохнула заранее и выпила четыре большие чашки крепкого кофе, прежде чем они начали.

Тем не менее, вполне удовлетворенная своим текущим положением, она решила немного расслабиться и опустила голову. В любом случае, больше делать было нечего.

Святая Селестия, во что она ввязалась?
Всё началось несколькими днями раньше, в уютном маленьком ресторанчике, который они обнаружили. Ну, строго говоря, всё началось за несколько недель до этого, когда она встретила его и они вместе начали исследовать город. Оба приезжие. Они любили проводить время в компании кого-нибудь, и как-то сразу поладили друг с другом. Он был умным, вежливым и весёлым. Джентльменом, но не заносчивым. А она… Должно быть, в ней тоже было что-то, что его привлекало. Не то чтобы она часто думала о себе в подобном ключе, но ему она явно нравилась. Нравиться кому-то приятно.

Но все это началось именно в ресторане. Зажжённые свечи на столе, остатки изысканной гастрономической композиции из бобов и люцерны на тарелках, вино в желудках. Он сокрушался по поводу общественного имиджа своей профессии.

– Нет, большинство пони ничего не имеют против нас или, по крайней мере, не показывают этого. Но примерно для каждого пятого кузнец – это просто тот, кто забивает окровавленные гвозди в копыта и ожидает, что ему за это будут благодарны. И в их глазах можно увидеть страх, когда говоришь, чем именно зарабатываешь на жизнь.

Она только понимающе кивнула. И в правду, когда она была жеребёнком, то сама частенько внезапно подхватывала пони-оспу в день, назначенный для переобувания подковок. Забавно, что она выросла и подружилась с одним из них. И теперь даже начинала думать, может ли это привести к чему-то большему, чем дружба. Где-то в будущем.

– Возьмем, к примеру, Кровавого Мэра из Колтона, – продолжал он. – Если пойти посмотреть фильм с его участием, то в девяти случаях из десяти он будет представлен именно как кузнец. Но в реальной истории настоящий Кровавый Мэр был помощником мельника, прежде чем пошел в политику. Почему же в воображении публики он всегда остаётся кузнецом?

– Потому что... кузнецы злые? И он тоже?

– Именно! – он выглядел удовлетворённым хорошо сделанным замечанием, но в следующую секунду его чувство истины и момента, должно быть, взяло верх. – Ладно, на самом деле это не просто случайность. Лично я считаю, что во всём виновата Дюмэ́рс. Вы читали "Герцогиню Уизерсхилл"?

– Думаю, да... но это было давно, ещё ребёнком.

– Именно эта книга превратила Кровавого Мэра из исторического заурядного-политика-мошенника в литературную фигуру чистого зла. Но если вы читали его в детстве, то, должно быть, это была одна из версий для жеребят. Которые начинаются с главы, в которой мэр изгоняет героиню из Колтона, положив тем самым начало сюжету.

– Что-то в этом роде, насколько я помню. С чего бы ещё всё могло начинаться?

– Ну, в оригинальном издании есть пролог, описывающий события годом ранее. В котором мэр приговаривает её к прибиванию гвоздями по сфабрикованным обвинениям, как предлог для изнасилования. И только потом мы добираемся до первой главы, в которой он заставит её бежать из города из-за внебрачного жеребёнка...

– …И он лично тоже участвовал? Очаровательный парень. Хорошо, я понимаю, почему этого нет в издании "Всеэквестрийской Библиотеки Приключений для Жеребят и Кобылок". Хмм, к чему он её приговорил?

– Прибивание гвоздями. Древний земнопоньский вариант позорного столба. Очень простой. Вы ставите осужденного на деревянную платформу перед зданием суда и прибиваете каждую его ногу к полу гвоздями через стенки копыт, как будто надеваете подковы наоборот. Затем вы оставляете его для публичного осмеяния на час, или на день, или на ночь, в зависимости от приговора. Поскольку он не может встать на дыбы или взбрыкнуть, он лёгкая жертва для любых шалостей и унижений.

– ...или, если осуждённый – она, для вещей, которые, строго говоря, не являются шалостями, – закончила она за него мысль. Потом она немного посидела в неуютном молчании, разглядывая свои передние копыта и маленькие гвозди, которыми были прибиты её подковы.

– Да. В любом случае, хоть Дюмэ́рс и не писала в своем романе, что мэр – кузнец, я уверен, что это происходит оттуда. Гвозди сквозь копыта. Вот что мы делаем.
Её челюсть устала раньше, чем конечности. Она не привыкла носить уздечку (да и кто в наши дни её носит?), а мундштук с кляпом во рту, которым та была оборудована, явно не был рассчитан на длительное комфортное пребывание во рту. Интересно, откуда он его взял? Это стандартное кузнечное оборудование? Она с трудом представляла себе, какое это может иметь применение, разве что в качестве секс-игрушки, но без сомнений...

В любом случае, каким бы неудобным ни был кляп, у неё не было другого выбора, кроме как терпеть его. О, в случае крайней необходимости она, вероятно, смогла бы издавать достаточно громкие стоны или мычания, чтобы привлечь его внимание. Единственное, чему кляп действительно мешал, это внятная речь. И дверь в кузницу была слегка приоткрыта. Она слышала, как он время от времени разговаривает со своими клиентами:

– И как давно она так распухла?..

– Может быть немного щекотно…

– Копыто должно быть неподвижно, пока я работаю. Будет легче, если вы поставите его сюда…

Однако она не могла даже представить себе, насколько это было бы неловко объяснять одному из этих незнакомцев, почему у него в задней комнате стоит мычащая и стонущая кобыла. Поэтому она страдала молча. Может быть, ей удастся придумать какое-нибудь упражнение для челюстных мышц, которое поможет? Сжать, вниз, влево, вправо, расслабить... сжать, вниз, вправо, влево, расслабить...
Они уже наполовину покончили с десертом, когда она снова заговорила об этом.

– Я тут вспомнила. Это твоё прибивание, я уже слышала о нём раньше.

– Хмм?

– Мой старший брат увлекается историческими реконструкциями. Однажды, лет десять или пятнадцать назад… кажется, мне было тринадцать… он повел меня на ярмарку. Они хотели, чтобы я была вором-на-доске, но я струсила из-за гвоздей.

– Только из-за гвоздей?

– Да. Ведь там был мой брат, он бы позаботился, чтобы со мной ничего плохого не случилось. Но я не собиралась позволять кому-то забивать острые штуки мне копыта. Если это не потому, что мама потащила меня к кузнецу для осмотра. Поэтому он сам стал вором. И, конечно, я не могла защитить его от его собственных приятелей, которые все были на три или четыре года старше меня. Но, в конце концов, его грива и хвост снова отросли, – она хихикнула. – Отец был в бешенстве, когда брат вернулся домой лысый, и мы рассказали, как это случилось. Он был наказан на целый месяц.

– Возможно, ваш отец не верил в способность твоего брата защитить тебя так же, как верила ты?

– Ах, но даже если бы это было так, моя грива бы... – она почувствовала, как кровь отхлынула от её лица, когда внезапно поняла, к чему он клонит. – Селестия Лучезарная, ты прав! И он мне никогда не говорил об этом! – она не выдержала и рассмеялась. Либо так, либо начинать трястись и рыдать спустя десятилетия после того, как в этом был хоть какой-то смысл.

Некоторое время спустя, может быть, из-за вина, а может быть, просто из-за странного ощущения, что она встретила кого-то, кому действительно доверяла свои копыта, она вдруг услышала свой голос:

– Знаешь, мне всегда было немного интересно, каково это...
И вот она, пригвождённая к полу в задней комнате мастерской кузнеца, пока он занимается утренними приёмами. Кляп был его идеей, хотя он не предупредил её заранее.

– Ты слишком много болтаешь, – сказал он, и не успела она опомниться, как на ней уже была уздечка с лопатообразной насадкой на удила, которая прижимала её язык к низу рта. Хорошо, возможно, она была слишком воодушевлена со всеми своими беглыми комментариями о том, что она чувствовала, пока он закреплял её копыта на половицах маленькими шпильками. Когда же удивление прошло, она сначала пришла в ярость от того, как её заткнули, но потом стала смотреть на вещи более философски. В конце концов, сказала она себе, весь смысл мероприятия в том, чтобы испытать некоторую потерю контроля. И кляп был относительно невинным, по сравнению с другими вещами, которые она могла себе представить. И всё же она хотела бы знать, где он его взял.

Половицы под её головой были испачканы каплями слюны. Она никогда раньше не задумывалась о том, насколько важна свобода движений языка для правильного контроля за слюной.

Дверь открылась, и он вошел.

– Пора обедать, – объявил он. Она повернула голову и посмотрела на него. Уже? Часов в комнате не было.

Он приподнял крыло и взъерошил ей гриву. Это был покровительственный жест, но его прикосновение всё равно было приятным.

– Как ты держишься?

Она могла бы храбро улыбнуться, если бы её губы были свободны. Вместо этого ей удалось сделать нечто среднее между пожатием плеч и реверансом.

– Голодна?

Она кивнула. Она не осознавала этого, но да. Она была голодна.

– Хм, не думаю, что ты сможешь есть в этом, – он схватил её за уздечку и несколько раз заставил поднять и опустить голову. – Если я сниму это с тебя, обещаешь ничего не говорить?

Она снова кивнула, немного озадаченная. Конечно, она могла бы молчать, но почему это так важно для него? У него что, фетиш на тихих кобыл? И если да, то как, во имя Эквестрии, он терпел её общество до сих пор?

– Хорошо. Но, чтобы мы с тобой были на одной волне, – он отвернулся, чтобы взять что-то в шкафчике, и вернулся с электрическим триммером и ножницами, – если ты скажешь хоть одно слово, твоя грива отвалится. И хвост тоже, – он запустил копыто в её гриву и срезал прядь волос, что болталась у неё перед глазами. Прядь упала в лужицу слюны внизу. – Это понятно?

Она сглотнула и снова кивнула. Ублюдок, он знает, что она назначила встречу с яблочными фермерами в среду, чтобы заключить крупную сделку, и никак не может её перенести... Угроза была достаточно ясна, но ведь она уже пообещала не говорить, а обещание есть обещание, так почему бы и нет? Она оставила попытки понять, почему всё так.

А потом он расстегнул уздечку, и ужасный кляп оказался снаружи. И на минуту или две всё, что существовало для неё, это роскошная возможность широко открывать рот, закрывать его, позволять языку играть с зубами...

Он поставил перед ней обед: миску овса и ведро воды. Ничего особенного, но это наполнит её. Она благодарно улыбнулась ему, стараясь не выражать ничего словами, и молча начала есть.
Когда у неё закончился овёс, он забрал миску.

– Хорошая девочка, съела всё без болтовни, как обещала, – тепло сказал он. – Молодец. Это заслуживает награды.

Наверное, это не должно быть так приятно, когда тебя хвалят, как маленькую кобылку. Она была взрослой, занималась бизнесом, могла о себе позаботиться. Но это было приятно, и волна гордости прокатилась по ней, когда она задалась вопросом, какова же будет её награда. Может быть, он не станет затыкать ей рот?

– На самом деле, – продолжал он, – пожалуй, я оседлаю тебя.

Её голова дёрнулась вверх. Что?!

– Перестань, не смотри на меня так. Ты бы не оказалась в таком положении, если бы не хотела этого.

Она посмотрела на свои неподвижные копыта. Его работу. Которую она позволила ему сделать. О которой она просила. И отпускала маленькие шуточки а процессе.
– Вот что я скажу, если ты не хочешь этого, просто скажи одно слово, и я не стану. Конечно, сказанное слово всё ещё будет иметь последствия, – он вытащил триммер для стрижки шерсти и на секунду включил его с мягким врррр...

Итак, её грива или её невинность? Казалось бы, что это должен быть легкий выбор. Грива и хвост отрастут. Сделка в среду может и сорвётся, но будут и другие сделки, другие города. И всё же он высказал на удивление здравую мысль. На что она на самом деле рассчитывала? Она не могла вспомнить.

Это не должно было произойти таким образом. Она не хотела торопить события, берегла себя для... ну, не совсем для замужества, она не настолько застряла в прошлом, но для какого-то особого случая. А ведь они ещё даже не целовались.

Что ж, по крайней мере, эта ситуация определенно походит на "особый случай". Вопреки самой себе, она слегка ухмыльнулась иронии судьбы.

Он, похоже, воспринял это как разрешение продолжать.

– Теперь, поскольку это будет твой первый раз, тебе может быть трудно не закричать во время акта, а ты знаешь, что мы не можем этого допустить. Может, тебе заткнуть рот? На всякий случай.

Нет. Да. Нет. Она не знала. Ей нужно время. Время, чтобы понять, чего она хочет. Но просить о времени означало бы заговорить, и она бы уже сделала свой выбор. В отчаянии она огляделась в поисках ответов. Часть её хотела просто раствориться в беспомощности своего затруднительного положения, позволить ему делать то, что он собирался, не иметь права голоса. Или же она хотела, чтобы он взял её здесь и сейчас? Чтобы покончить с этим? Нет, это тоже было не то.

Прямо перед ней находилась горизонтальная перекладина, которая разделяла две стойки с полками для хранения вещей. Он обмотал её несколько раз куском ткани.

– Этот кляп-мундштук не очень-то удобен, да? Попробуй вместо него прикусить вот это.

Прежде чем она успела пожалеть об этом, она вытянула голову и прикусила.
Покрытая тканью перекладина плотно легла в промежутке между её верхними и нижними зубами. Он протянул копыто и затянул несколько ремней на уздечке, крепко обмотав вокруг её морды, так что она не могла отпустить перекладину, не говоря уже о том, чтобы говорить.

– Упс, как время бежит. Долг зовет, – сказал он и направился к кузнице, по пути похлопав её по боку. – Я скоро вернусь.

Теперь она не могла пошевелить головой. Она не могла пошевелить копытами. Она могла немного согнуть задние ноги и покачать крупом. Передними ногами – и того меньше.
Вскоре он вернулся с шо́рами, которые, не говоря ни слова, надел ей на уздечку. Теперь она видела только полоску пустой стены и ряд папок с документами.

Послеобеденное время в кузнице оказалось очень заняты́м. Несколько раз он заходил в заднюю комнату, делал что-то, чего она не могла видеть, и снова уходил. Теперь, выходя, он держал дверь закрытой.

Столько всего для того, чтобы покончить с этим.

Зато у неё было достаточно времени, чтобы обдумать свои предыдущие решения. Должна ли она была заговорить? Должна ли была попросить его прекратить это? Её грива могла бы и исчезнуть, но... что, если бы она твёрдо стояла на своем? Жаловалась? Говорила ему, что это не смешно, это не игра, прекрати это сейчас же? Она сомневалась, что он достаточно бесчувственный, чтобы заставить пройти её через стрижку.

И почему она вцепилась зубами в эту перекладину, затыкая себя не хуже кляпа? Конечно, не только потому, что он ей сказал. Обычно она не была такой покорной. Или была?

Возможно ли, что всё это было замысловатой уловкой, которую она сыграла сама с собой, приведя себя в ситуацию, в которой она будет взята без всякой ответственности со своей стороны? Она чувствовала себя грязной, даже обдумывая это объяснение. Слабой. Неспособной придерживаться собственных принципов.

Однажды, когда он вошел, она почти убедила себя, что слышит топот копыт не одного пони. Он что, показывал её кому-то ещё? Она ничего не видела. Она бы свернулась в маленький комочек стыда, если бы её не пригвоздили к полу. Вместо этого она сделала это мысленно.

Позже она услышала, как он разговаривает с кобылой-единорогом, которая работает у него секретаршей. Они смеялись над какой-то шуткой. Над ней? Она сказала себе, что у неё начинается паранойя. Но что тут поделаешь?
Как только она начала надеяться, что он уже забыл о её решении или отказался от своей затеи, она почувствовала, как он отводит её хвост в сторону и начинает вытирать её кобыльи места, прохладной тканью. Ткань пахла спиртом для растирания и немного жалила вокруг верхнего отверстия. Конечно, он будет заботиться о гигиене, ведь он работает в здравоохранении. Но всё же это было самое унизительное, что она чувствовала за весь день. Как будто она была инструментом, который стерилизовали.

Но каким-то образом, она не могла понять каким, это было странно волнующе.

Впрочем, это заняло всего несколько минут. Потом он начал мыть… нет, лизать… тыльную сторону её левой ноги. Инстинктивно она попыталась взбрыкнуть, но не смогла. Копыто было пригвождено к полу. Он взял кончик сустава передними зубами и слегка прикусил, не настолько, чтобы причинить боль, но достаточно, чтобы дрожь прошла вверх по ноге через всё её тело, пробежала взад и вперед, пока не остановилась где-то в задней части.

Он перешёл на другую ногу и сделал то же самое там. Затем он просунул голову между её ногами и начал водить языком кругами и восьмерками вокруг её сосков, пока внезапно не двинулся на один из них с небольшим укусом, который вызвал новую дрожь, эхом пробежавшую по всему её телу.

Он продолжил на её животе, никогда не задерживаясь долго на одном месте. Он лизал, покусывал и щекотал везде: колени, плечи, холка, уши… Пока она не почувствовала, будто каждая часть её тела соединена тёплым следом изнуряющей дрожи с пылающим, пульсирующим узлом ожидания, который собрался между её бедрами. Она старалась не думать о том, что произойдёт дальше.

Когда он добрался до её горла, какое-то наследственное воспоминание о хищниках заставило её попытаться встать на дыбы, да так сильно, что она чуть не обрушила полки, к которым была привязана её голова! К счастью ей быстро удалось взять себя в копыта. Он отступил на мгновение, а затем принялся массировать её круп передними копытами…

…И вдруг он был на ней, и внутри неё, и её мир взорвался симфонией боли и восторга, и сожаления, и его передние ноги вокруг её боков, и её сердце бешено колотится, и его дыхание на её холке, и кровь приливает в уши, и он тянет её за гриву, и она пытается кричать его имя, но не может, и желание прыгать от радости и его вес на её пояснице, и его крылья бьют её по бокам и он, он, он…

...

Она что, отключилась? Вроде бы нет, но теперь он был далеко от неё, где-то в стороне, и тяжело дышал. Он подошел к ней и поцеловал в лоб.

– Последний клиент, – сказал он. – Жди здесь.

Нет! Он должен был отпустить её после того, как добьется своего, разве не так? Но вместо этого он ушёл, и вот она здесь, всё ещё пригвождённая к полу, всё ещё не способная двигаться, истекающая потом и неизвестно чем ещё, пока он не вернётся.
Он вернулся и первым делом развязал ей голову и снял с неё уздечку.

– Ты должна суметь обойтись без этого в следующем заходе – сказал он.

Она набрала в грудь воздуха, чтобы что-то сказать в ответ, но он поднес перо к её губам.

– Тшшшш. Не говорить.

И она молчала, потому что он так хотел. Она повертела головой туда-сюда, вверх-вниз, по сторонам, радуясь свободе. Её копыта всё ещё были прибиты к полу, но это не имело значения. В любом случае, она почти не помнила, чтобы когда-нибудь ими двигала.

На этот раз он начал с её естества, обрабатывая её языком и губами. Она поймала себя на мысли, что немного разочарована – ей было не привыкать доставлять самой себе удовольствие, и она считала, что знает, как следует обходится с этой частью себя. Но когда это делал кто-то ещё, всё было по-другому. Каждый раз, когда ей казалось, что она уловила его ритм, он переходил на новое место, с новым направлением, новым темпом. Это одновременно бесило и возбуждало.

Затем кончиками крыльев он осторожно раздвинул её половые губы, чтобы добраться до клитора. Она едва сдержала вскрик. Она больше не беспокоилась о своей гриве, это была просто игра, в которую они играли вдвоем. Он попытается заставить её закричать, и если она сдастся и сделает это, он перестанет пытаться. А она не хотела, чтобы он останавливался.

Затем он начал использовать зубы, и ей потребовалась вся её сила воли, чтобы не закричать. Она стиснула зубы и дико завертела головой, единственной частью её тела, которой она могла свободно вертеть. Не считая хвоста, но тот тоже метался туда-сюда, сам по себе. Она почувствовала, как её мочевой пузырь сдался, и из него вырвался тёплый поток.

Ой. Она застыла, охваченная холодным страхом. О чёрт, должно быть, она попала ему прямо в лицо! Он перестал лизать её. Теперь он с отвращением отшатнётся, вышвырнет её из своего дома и никогда больше не заговорит с ней.

Он слегка отодвинулся, но только для того, чтобы тихо фыркнуть и снова придвинуться. И высосать маленькие ручейки мочи, которые стекали по внутренним сторонам её ног. Затем он отшатнулся на несколько шагов, и даже со своей позиции она могла видеть, что его эрекция не пострадала от несчастного случая.

Затем он бросился на неё. Она опустила свой круп, чтобы принять его, поприветствовать его и внутри, и наверху. Он приземлился на неё, проникая в неё с идеальной точностью, и она перестала что-либо понимать и просто удивлялась тому, как её тело, казалось, знало что нужно делать само по себе. Хвост отодвинулся в сторону, ноги изгибались взад и вперед в такт его толчкам, мышцы, о которых она даже не знала, сжимали его член, лаская, выжимая из него семя...

Да, это было похоже на самоудовлетворение, как гроза похожа на ведро воды, выплеснутое тебе в лицо.
В конце концов, он остановился и просто лёг на неё сверху. Она чувствовала спиной его быстрое сердцебиение и замедленное дыхание. Она могла бы стоять так вечно.

Но вот он вышел из неё, спустился на ноги, подошел и нежно поцеловал её в шею.

– Можешь говорить, – прошептал он.

Говорить? Что ей сказать? Казалось, прошли годы с тех пор, как она говорила в последний раз, и ей потребовалось немало времени, чтобы составить предложение.

– Теперь ты меня освободишь? Пожалуйста?

– Конечно, – он взял свои инструменты и плоскогубцы и принялся за работу.
Она была свободна. Она могла идти куда захочет. Она подняла копыто для пробы, заинтригованная ощущением того, как оно отрывается от земли и болтается в воздухе.

Она попыталась сделать шаг, но вместо этого рухнула на пол. Ноги занемели и обмякли от многочасового стояния в одной позе.

Он был рядом с ней, помог ей подняться.

– Пойдем, подберём тебе подковы.

Опираясь на него, она, шаг за шагом, направлялась к кузнице. Как только она почувствовала себя достаточно уверенно, она протянула переднюю ногу, притянула его голову к себе и поцеловала в губы. Их первый поцелуй. Он был не очень длинным, ей всё ещё не хватало воздуха. Но этого было достаточно.

– Надо будет как-нибудь повторить, — сказала она.