Песнь угасания

Стих 14. В чужом теле

Первым, что почувствовала колдунья, очнувшись, была тупая боль в голове. Все было как в тумане. Что-то липкое и теплое слизняком сползало по виску. Она не понимала, где находится, не могла шевельнуться — что-то придавило ее сверху, — не могла даже вспомнить своего имени. Паника охватила разум, и тут же, словно по волшебству, ее мышцы налились силою, она заизвивалась, как червяк на солнце, и тяжесть сползла со спины, ударившись оземь с глухим стуком. Дышать сделалось легче, колдунья резко расслабилась, восстанавливая дыхание и успокаиваясь.

 Из глубин сознания всплыли блеклые обрывки. Она… они куда-то спешили. Потом был страшный грохот, и с неба полетели камни… а дальше… Дальше она ничего не помнила.

Колдунья приподнялась, не без усилий смогла сесть. Когда она убрала с глаз грязную прядь волос, неокрепшему взору предстала жуткая картина грянувшего сражения. Окрестности тяжелым одеялом покрывала тишина, лишь изредка прерываемая довольным карканьем. Впереди возвышался безмолвный мрачный замок, словно монументальное надгробие.

В голове зазудело размытое воспоминание. Сие было что-то важное — очень и очень важное! — но мысль никак не могла принять отчетливые очертания. Имя… Нужно вспомнить имя. Нет, не свое… они были вдвоем… Кто был с нею?

…Кики. Так ее звали.

— Кики? — позвала колдунья в смятении. — Где ты?..

Она не помнила, что их связывало, однако… Сердце что-то подсказывает… Оно отзывается болью, когда она кричит это имя, а в ответ слышит лишь мертвую тишину. Здесь никого больше нет, но она все равно продолжает звать, надеясь услышать тот радостный и полный оптимизма голосок.

Осознавши, что все тщетно, колдунья смолкла. Она не знала, что должна делать дальше — да и есть ли в том смысл, что-либо теперь делать. В поисках ответа она подняла глаза к небу.

Вдруг она унюхала что-то сладковатое и очень аппетитное. Сей запах… он был повсюду, им пропиталось все — каждый камешек, каждая песчинка, — но только сейчас она обратила на него внимание. Он же, сей странный, необычный и такой притягательный запах, встряхнул разум, запустив цепную реакцию: словно кости домино, одно воспоминание задевало другое, стремительно вырисовывая в разуме цельную картину.

— Меня зовут Глют! Я… я пыталась спастись…

И она спаслась. Единственная из всех. Дабы узреть конец мира. Сие кладбище — все, что осталось от их расы. Глют будто придавило к земле — груз собственного одиночества, свалившийся так неожиданно, был ей решительно не по силам. Она чувствовала себя ничтожною и была опустошена, словно выхолощенная оболочка. Разум ее, не выдержавши суровой правды, помутился и на несколько минут, она совершенно потеряла контроль над собою.

— Кики! — звала колдунья в отчаянье. Она продолжала выкрикивать это имя, не помня, кому оно принадлежит. Пыталась защитить себя, укрыться за ним от подступающего безумия.

Все тщетно.

Этот голод… этот ненормальный, противоестественный голод всю жизнь не давал ей покоя. Но теперь… раз теперь наступил конец света, раз теперь все разом потеряло смысл, какой тогда смысл сдерживать себя? какой смысл следовать принципам? Ничего больше не имеет смысла!

А здесь… здесь столько всего. Можно не сдерживаться. Никто не увидит. Никто не осудит. Кроме совести… но пока что она молчит. Молчит, ибо сама все прекрасно понимает. Столько крови. Это пугает. Однако голод сильнее. Гораздо сильнее. Глют уже и забыла, когда ела в последний раз. Ничего. Теперь-то ничего не мешает. Ни мораль, ни совесть, ни что-либо еще… А потом… потом…

Вороны были так поглощены пиром, что не заметили, как она приблизилась. Уверенные, что им не грозит никакой опасности, они беззаботно предавались обжорству. Когда Глют резким магическим движением сгребла нескольких воронов в кучу, рог ее пронзила острая боль в основании, однако она благополучно проигнорировала это — все мысли были только об одном. Она не ослабила хватки; наоборот, колдунья стиснула бьющихся в смертельных объятьях птиц еще сильней. Еще одно усилие над собою, и раздался коротенький хруст. Она глядела на содеянное секунду или две в нерешительности, слушая испуганное карканье над головою, а затем приступила к трапезе.

Счастливые существа, эти вороны… Они падальничают, ибо не могут иначе. Сие естественно для них. А она?.. Придумывала какие-то оправдания, строила из себя непонятно что, вместо того, чтобы быть честною с собою… Пыталась быть нормальной, возможно?.. Быть пони, коей она родилась, коей она выглядела снаружи. Губы изогнулись в горькой усмешке. Быть пони… Что это вообще значит? Уж она точно не знает. Вот что значит быть вороном, она сможет ответить с легкостью.

Когда Глют насытилась, и голод перестал застилать разум, она даже не ужаснулась тому, что произошло. Не ужаснулась и тому, что так легко погубила пять невинных маленьких жизней. Желудок удовлетворенно проурчал, она слизнула с губ кровь и прошептала:

— Чудовище…

Нужно идти. Но куда? Неважно — только бы не оставаться здесь ни минутой дольше. Нужно вернуться домой… как-нибудь. Может… может там…

На вялых ногах Глют побрела туда, где, как она думала, были главные ворота. Вскоре она их нашла, вернее, то место, где они раньше были — теперь вместо них зияла огромная дыра. Оказавшись за стенами, колдунья на несколько секунд впала в ступор от того зрелища, что открылось взору. Она догадывалась, что увидит, но одно дело — представлять, и совсем другое — узреть воочию.

Земля чавкала под копытами и приобрела насыщенный темно-красный цвет. На ветру трепыхалось одинокое изорванное знамя; тут и там чернели воткнутые в землю мечи и копья — целый железный лес. Алели пробитые доспехи, торчали поблекшие гривы и хвосты. Сколько же здесь полегло… подумать страшно. Ради чего все это было? Существовал ли у них хотя бы мизерный шанс на победу?..

Дабы успокоиться, Глют попыталась сделать вдох поглубже, но почти сразу закашлялась: воздух был прогорклый и насквозь пропах смертью. Поборов спазмы и утерев слезящиеся глаза, она медленно двинулась дальше. Ей было невыносимо больно находиться в этом месте. Кладбище, которому не видно конца… нет, скорбная эпитафия всему их виду — вот, что она сейчас видела.

Уже отдалившись от замка на почтительное расстояние, колдунья заметила в небе огромный крылатый силуэт. Отбившаяся тень? Нет, не тень… драконица! Глют, вне себя от радости, что она не единственная живая душа в мире, закричала во всю глотку. Ну же, услышь! Пожалуйста!

К счастью, драконица услышала. Приземлившись рядом с Глют, она смерила ее взглядом.

— Ты все-таки добилась своего. Это не может не внушать уважения, — промолвила она с усмешкою. —  И как тебе новый мир? Стоило оно того?

— Где все тени? — ответила колдунья слабым голосом. — Куда исчезла их многотысячная армия?

— Ушли.

— Но… куда? Зачем им было нас завоевывать, если, в итоге… Я не понимаю их. Почему?

— Не знаю.

— А принцессы? Что с ними сталось? Они же не могли… Они ведь наши богини…

— Не знаю, — повторила драконица с нажимом. — Я так же, как ты, ничего не понимаю. Я не дам тебе ответов.

— Но ведь ты должна была видеть, что произошло?

— Я расскажу, что видела. Я сцепилась с огромными чудовищами, как в тот же миг все куда-то исчезло, перед глазами замелькали разноцветные линии, а в следующий момент здесь были только мертвые. Огромные следы ведут обратно на север. Тени вернулись туда, откуда пришли. Но далеко не все. Часть из них осталась здесь, а другая, похоже, пошла дальше.

— Это очень странно. А ваш друг… — выражение на драконьей морде не переменилось, однако Глют все равно поспешила исправиться: — То есть Найт… Он?..

— Мы были порознь, когда это случилось.

По всей видимости, драконица до сих пор не покинула поле битвы только потому, что надеялась найти Найта.

— …Выходит, остались только мы. Сестры по несчастью, — выдавила она из себя унылую усмешку.

— Называть меня «сестрою»? Да ты совсем потеряла страх.

Глют все же было страшно, но совершенно по другой причине. Между ними повисло какое-то скользкое, неприятное молчание. Драконица прервала его первой, к удивлению колдуньи:

— От тебя пахнет… кровью? — учуяла она. — Ты все-таки поступилась принципами. Просто уморительно… столько громких слов, столько борьбы, а что по итогу? Но знаешь, может быть, я ошибалась на твой счет. Ты любопытней, чем мне показалось сначала.

— Говорите так, будто знаете меня.

— Я знаю о тебе больше, чем ты думаешь. Так что ты хочешь от меня? Ты что-то хочешь, я вижу.

— …Не подбросите меня до одного места? — наконец решилась спросить Глют. — Это совсем недалеко… для вас.

— А если откажусь, ты просто снова телепортируешься ко мне на спину?

— Боюсь, в этот раз вы будете не так благосклонны, как в прошлый.

Драконица посмотрела на нее свысока и изрекла:

— Залезай.

— Ах, спасибо, спасибо вам!

Севши на грубой драконьей спине, Глют услышала:

— Куда тебе нужно?

— Это на северо-западе, — колдунья крепко ухватилась копытами за острый гребень. — Я покажу вам, где именно, вы главное, высоко не поднимайтесь, чтобы я могла увидеть…

Все время, пока они летели, Глют неотрывно смотрела вниз. Нигде не было видно теней, их орды как будто испарилась.

— Это из-за вашего дерева, — промолвила драконица. — Уверена.

— Какого дерева? Ах, вы о Древе Гармонии… А что с ним?

— Помнишь город в облаках? Мне думается, с нами случилось нечто похожее.

— А что с Пегасополисом?

— Грубо говоря, что-то не так со временем, мол, оно больше не подчиняется прежним законам.

— И что нам делать?

— Что делать? Ты и сама прекрасно знаешь.

— …Я не могу просто ждать конца.

— Борись дальше, раз тебе так нравится бессмысленная борьба. — Драконица помолчала, а затем спросила неожиданно: — Скажи, какова была кровь на вкус?

— Мне… стыдно и хочется расцарапать живот… были бы только у меня когти, — Глют сжалась и чувствовала себя отвратительно. — Вот такое осталось послевкусие. А сам вкус был… потрясающий.

Она была уверена, что драконица засмеет ее, назовет глупой или еще что, однако та, помолчавши, изрекла:

— Может, ты все-таки права.

— Права? — повторила Глют, сбитая с толку.

Однако в следующий момент она позабыла про разговор, ибо ее внимание захватили знакомые холмы, мелькнувшие внизу. Вроде как, это здесь. Колдунья, больше верящая чувствам, нежели глазам, попросила драконицу приземлиться, и вскоре стояла на твердой земле — родной земле, — в чем теперь уже не оставалось сомнений.

Глют шагала по пустырю и с трудом узнавала деревню. То была даже не бледная тень, а что-то совершенно иное, непохожее. Там, где торчит почерневший остов, раньше был дом бабушки. Вон туда, на облысевшую горку, она ходила собирать ягоды. В другой стороне, был перекресток двух дорог, пронизывающий деревню посередине; почти там же, неподалеку, находилась лавочка доброго дяденьки-торговца, что, бывало, угощал ее яблоками. Здесь, в пустой низинке, покрытой редкими ржавыми травинками, когда-то стоял их с родителями домик.

Колдунья смотрела на все это с тяжелым сердцем и в глубоком молчании. Она провела немало времени, предаваясь воспоминаниям, стараясь припомнить каждую деталь, даже самую маленькую, выстраивая в голове прежний образ родной деревни. Но, в конце концов, ей пришлось оставить мир грез и вернуться в мир суровый, лишенный тепла и красок.

Драконица по какой-то причине до сих пор не улетела. Глют не стала спрашивать, почему, — все равно не получит откровенного ответа. Изо рта вырывались клубы пара. Холодало. Колдунья натаскала немного хвороста — сколько удалось найти в окрестностях, — и попыталась развести костер. Ничего не получалось. Она никогда прежде этого не делала, а от теории, что когда-то закрепилась в голове, толку оказалось мало.

— Отойди, — сказала подошедшая драконица. Она подула легонько, и затрещал маленький костер.

Они сидели друг напротив друга в полной тишине и глядели на огонь. Он живенько извивался в каком-то странном танце.

— А если улететь высоко в небо? К звездам? — вдруг спросила Глют. — Может, там будет спасение?

— А ты все никак не угомонишься, — драконица легла на земле и положила голову на лапы.

— Днем вы сказали, что я в чем-то права… — колдунье показалось, что сейчас хороший момент, чтобы это спросить. Она не докончила предложение и вопросительно уставилась на драконицу.

— Пораскинь мозгами, — отмахнулась та.

Но Глют так ничего и не поняла. Возможно, она просто искала ответ не там.

— Вы не улетите?

— Улетела бы давно, если бы хотела.

— …Вам страшно? — с опаской спросила Глют. — Мне страшно. Я боюсь остаться одна. Знаю, вам глубоко наплевать на меня… Так что просто не обращайте на меня внимания.

— Это… можно понять.

— Нам нужно держаться вместе, — робко сказала Глют.

— А мы что, по-твоему, сейчас делаем?

Немного помолчав, колдунья спросила:

— Так что насчет звезд?

— Вы, пони, поголовно такие глупые лишь с редкими исключеньями? Это невозможно. Мы не доберемся до них.

— А вы пытались?

— Нет. Никто не пытался. Я и так знаю, что там, наверху, делать нечего. Забудь.

Губы колдуньи изогнулись в улыбке. Это, наверно, тепло так подействовало на нее. И дело было вовсе не в огне, что алел пред взором, — он едва ли согревал.

— …А что с вашим домом? — спросила Глют, на секунду поддавшись меланхолии. — Где другие драконы? Вы знаете, что с ними? Если хотите…

— Нет, не знаю, — резко, но в то же время мягко оборвала драконица, как бы прочертив невидимую черту. — И не хочу знать.

Колдунья вся заволновалась и заелозила на месте, когда она поняла одну очевидную вещь. В конце концов, она все же набралась решительности, чтобы произнести это вслух:

— Давайте будем друзьями? Друзьями до скончания времен?

Драконица взглянула на нее строгим взглядом, словно на наивное дитя, и промолвила:

— С тобою мы просто будем держаться вместе. Не больше.

— Ладно, — промолвила Глют. — Так тоже неплохо.

— На твоем месте я бы не радовалась особо. Когда случится голод, я проглочу тебя не раздумывая.

Она же не всерьез, так? Запугивает просто. Неужто им на двоих не хватит теней? Да и тут еще: с кем будет драконице поговорить, пускай даже не по душам, а о всякой чуши, если она останется одна?

— Я думаю, нам лучше лечь спать… пока костер не погас, — ответила Глют дрожащим голосом.

Драконица молча поддержала ее и развернулась к огню спиною.

Колдунья не могла уснуть. И дело было не в окутывающем тело холоде и не в беспросветном будущем — нет, все это казалось абсолютною мелочью. Но имя, то имя, она чувствовала: нечто непременно изменится, если вспомнить, кто за ним прячется.

Кики. Кики. Кики.

Кто же это?