Битва за Аквелию

Битва за Аквелию. Глава IX: Сражение на Сарно. Часть вторая: Танец рыцарей.

"2-го сентября 1011-го года наступление сил герцландской реакции на столицу Аквелийской Республики было остановлено. Ценой огромных потерь и великого героизма аквелийский народ сумел дать отпор захватчикам на рубеже реки Сарно. Кровавые бои ещё ведутся, но судьба этой страны уже решена отвагой и самоотверженностью аквелийских рабочих, крестьян и солдат. Так же храбро, так же умело и решительно сражается и эквестрийская армия, но Аквелия — это первая страна, сумевшая отбить натиск реакционных полчищ. Настанет время — и армии Кризалис так же будут остановлены и отброшены назад!

Северянский трудовой народ оказывает пролетариату Аквелии братскую помощь оружием, боеприпасами и техникой. За последние два месяца в Республику было доставлено десять тысяч единиц стрелкового оружия, две тысячи грузовых автомашин и более тысячи станков. В сражающуюся Аквелию направлены квалифицированные кадры: сотни, а в будущем — тысячи инженеров и строителей окажут незаменимую помощь в борьбе с врагом. Объёмы этой помощи превышает только помощь Эквестрии, и в будущем они будут только рости.

Президент Аквелийской Республики, Теодор Верани, недавно выступал с обращением к своему народу. Этот грифон — славный сын своего Отечества, поднявший аквелийцев на борьбу с монархическим режимом. Он пользуется в своей стране заслуженной любовью и почётом. Во времена тяжёлых испытаний, выпавших на долю Республики, Верани остался так же твёрд в своих идейных убеждениях, и его твёрдость сплочает народ в его справедливой борьбе. Верани обратился к своим гражданам с такими словами:

"2-го сентября был совершён подвиг, величие и слава которого никогда не сгинет в веках, и будет подобно факелу освещать путь следующим поколениям. Наши доблестные войска остановили наступление коварного врага, посягнувшего на нашу любимую и прекрасную Аквелию. Два тяжёлых месяца наши храбрые солдаты отступали под ударами неприятеля, но сейчас враг наконец остановлен, и это можно назвать настоящим чудом, которому мы обязаны беспримерному героизму не только всех граждан нашей страны, но и помощи наших союзников, которые поддерживали нас несмотря на собственные тяготы и проблемы. Эта война — кошмар, доселе не виданный, но я уверен, что наш народ сумеет преодолеть его с храбростью и патриотизмом." "

Выдержка из газеты "Правда" за третье сентября 1011-го года. В это время сражение на реке Сарно ещё продолжалось, но странами-союзниками уже было объявлено, что в этом сражении одержана победа.

---

Канонада началась ещё ночью и гремела практически без перерывов, сливаясь в сплошной гул. Обе стороны напрочь забыли о снарядном дефиците, ведь на этих полях решалась судьба всей кампании. Герцландцы уступили несколько плацдармов, тогда как на других преуспели, и начали наступать, введя в бой последние неистощённые резервы. Аквелийский фронт оказался прорван, в воздухе повис рок. Наступившее положение стало критическим, решающим. Обе стороны бросали всё в горнило гигантского сражения, и в этом бою должен был победить не тот, кто лучше сражался, а тот, у кого на один патрон больше. Битва на Сароно окончательно превратилось в чудовищную мясорубку, исход которой повис на тонком волоске...

4-й Кронский сражался находился многих других подразделений, брошенных на ремьенский плацдарм. За несколько дней сражения имперцы много раз переходили от атаки к обороне. Они наступали, но медленно, неся большие потери от вездесущей вражеской артиллерии. Благо, их пушки не отставали от неприятеля, их бой вдохновлял, внушал бодрость и надежду. Надежду на то, что противник выдохнется первым и они возьмут верх. Однако, противник пока что и не думал выдыхаться.

Штаб полка расположился на возвышенности, которую недавно удалось отбить у аквелийцев. Враг отошёл, но всё ещё находился поблизости. После короткого завтрака, штаб собрался на совет, пользуясь установившейся тишиной. Первым речь держал полковник: его голос звучал устало, но твёрдо.

— Господа офицеры, как вам уже известно, за ночь каких-то важных приказов или сообщений не поступило. Противник отошёл к деревням к юго-западу отсюда. Судья по всему, аквелийцы до сих пор зализывают раны. Ночью батальоны Крамера и фон Таубе выслали несколько разведок чтобы составить примерное расположение неприятеля, и если верить результатам их действий, то перед фронтом нашего полка находится крайне ослабленный участок обороны. Смею предположить, что это место стыка двух аквелийских подразделений, с которыми части нашей дивизии вели бой в течении этого времени. Данная информация была направлена наверх, так что наш покой будет длиться совсем недолго.

Майоры переглянулись: Крамер и Айзенкопф сохраняли спокойствие, тогда как остальные, включая Агриаса, находились в нервозном состоянии. Чейнджлинг ещё не отошёл от последствий той схватки: оказалось, что поперёк его шеи пролегла довольно глубокая отметина, оставшаяся от аквелийского ружья. Фон Таубе переживал за свой поредевший батальон, Цеткина беспокоила нехватка боеприпасов, становившаяся всё острее и острее день ото дня. Однако, сегодняшнее утро пока что отдавало относительным покоем: батареи обменивались залпами, где-то далеко слева слышались звуки запоздалой разведки боем. Линия фронта в кое веки выглядела стабильно: полк занял свою линию, противник окопался в роще где-то в семиста метрах перед ними. Не было слышно стрельбы, никто не поднимался в атаку: грифоны использовали утренние часы чтобы прийти в себя после ночного бдения. Где-то внизу, у подножия холма герцмеймейстеры пытались умыться и разогреть еду, зная, что бой может возобновиться в любой момент, но не в это конкретное время.

— Что-ж. В таком случае, нам следует готовить батальоны к атаке. — Заключил фон Оствальд, но полковник отрицательно покачал головой:

— Ночь мы занимались разведкой, вчерашний день прошёл в боях. Не стоит тревожить солдат, пока не потревожат нас самих.

— Но таким образом мы ставим себя в уязвимое положение. — Возразил командир 1-го батальона.

— Противник сам сейчас уязвим, герр майор. Ваш батальон менее всего участвовал в ночных боях и поэтому ваши бойцы отдохнули лучше других. Но ваше положение не распространяется на остальных.

— Что-ж, всё-таки мы подневольные. — кивая согласился опытный офицер, понимая свою оплошность. — Командовать не евшей и не спавшей пехотой всё равно что командовать мертвецами. Наш противник не был бы так умел и опасен, если бы не знал этого.

— Опасность нашего врага стоит под вопросом. — подал голос Адриан. — Опять бросают ополчение, пусть и вооруженное лучше обычного.

— Во главе этих овец стоят львы, раз они сражаются так неплохо. Кемерскаевские вояки и скайфольское ополчение не позволяло себе такой дерзкой храбрости, как аквелийцы. Так или иначе, я думаю что нам следует находиться в готовности к решительным действиям. — Заключил полковник. Его подчинённые покивали и разошлись. Остался только Агриас, чьё лицо в последнее время искривляла гримаса раздражения.

— Я чуть не погиб в штыковом бою пару дней назад. — Выдавливая из себя кривую улыбку проговорил чейнджлинг.

— Похвально для вас. Насколько мне помнится, Айзенкопфа тогда тоже ранило. Вы храбрец, герр Агриас. Ваши коллеги наоборот предпочитают отсиживаться в тылу. Насколько я знаю, вы мне сами говорили что подходите на роль боевого офицера лучше, чем на роль советника.

— Было дело. Это так... — Агриас странно осмотрелся вокруг, будто не желая, чтобы его услышали. — Знаете, было у меня одно дурацкое, почти детское предубеждение.

— Думаю, вам не составит труда его поведать. — Полковник ухмыльнулся, в его глазах блеснул весёлый интерес.

— Я думал, что ваше расположение можно завоевать только делом, причём самым непосредственным, так сказать. — чейнджлинга уже самого забавляло то, что он говорил, кривая и давленная улыбка выпрямилась и обрела искренность. — То есть, грубо говоря, я хотел сходить с вами в бой. Вот в такую вот схватку. Думал, что если вы увидите мою храбрость, то измените своё мнение обо мне и о чейнджлингах в целом. Потом я об этом позабыл, а вот сейчас это как-то само... получилось.

Полковник рассмеялся своим старческим скрипучим смехом. Он явно не был как-то удивлён признанием майора, его скорее позабавило то, как он его излагал.

— Что-ж, звучит забавно. В иное время я бы и не поверил в то, что чейнджлингский офицер когда-то хотел кому-то что-то доказать. Вы, господа, обычно уж больно себе на уме. Впрочем, сейчас обстоятельства вовсе не располагают нас к подобным беседам, несмотря на затишье. Скоро бои продолжатся, и в этот раз вам скорее всего придётся помогать с обеспечением связи между нашим полком, соседями и тылами. После прошедших событий у меня в штабе осталось не так много связистов и вестовых, поэтому вам скорее всего придётся исполнять именно эту роль.

— Слушаюсь, герр полковник. — Чейнджлинг отдал салют и удалился. Полковник остался наедине со своими размышлениями. Прошло не так много времени перед тем, как к нему пришла телефонограмма из штаба дивизии, означавшая приказ к атаке. К полудню от утренней тишины и покоя не должно было остаться и следа.

---

Батальоны 4-го Кронского наступали через недавно скошенное поле, обходя и прикрываясь скирдами сена. Солдаты шли в полный рост, не ожидая серьёзного сопротивления противника. Перед ними поднимались столбы грязи и завесы пыли, поднимаемые их артиллерией. Полоса наступления кронцев была обозначена как слабое место во вражеских позициях, но на обстрел этого слабого места не жалели последних фугасов. Когда батальоны вошли в зону поражения вражеских винтовок и пулемётов — в них полетели лишь единичные заряды, пущенные немногими уцелевшими и оставшимися в порядке оборонявшимися. После короткого боя и им пришлось отступить, километр фронта остался полностью обнажён и совершенно пуст. Успех был головокружительный, но все ожидали как раз чего-то подобного: аквелийцы плоховато держали удар артиллерии, но всегда старались вернуться тогда, когда артиллерия замолкала. Поредевший в боях полк занял оборону, но фон Цапфель приказал окапываться чуть впереди оставленных аквелийских позиций, а не занимать уже вырытые вражеские траншеи. "Противник скорее всего пристрелялся по окопам и позициям. Они компенсируют нехватку штыков огнём." — Заявил он, и приказал действовать немедленно. В полку оставалось какое-то количество орудий, но это количество было совсем небольшим, а расчёты в свою очередь перешли под прямую команду пехотных офицеров. Раненый Крапп был перевезён на северный берег, без него его дивизон пришлось временно расформировать.

Телефонисты наконец управились со своей работой: длинные катушки проводов были размотаны, телефонные аппараты расставлены на своих местах. Немногочисленный и тоже поредевший штаб полковника вновь приступил к своей опасной и суетливой работе. Первым делом решено было оповестить штаб дивизии о том, что полк выполнил свою задачу без потерь и ждёт новых указаний. Как только это было сделано, внезапно прилетевший артиллерийский снаряд разнёс одну из штабных машин, убив водителя и разметав по земле горящие ошмётки прорезиненных проводов и прочего необходимого оборудования. "Слава Богу, что это было не радио, а то с нас бы шкуру содрали за потерю!" — громко высказался кто-то из телефонистов, а потом упавший рядом снаряд заставил его с визгом прыгнуть в щель. Как и говорил фон Цапфель, аквелийцы начали затыкать пробитую брешь. Но так как солдат у них сейчас не было — они пытались сделать это при помощи фугасов и шрапнели. Тем временем, на том конце провода послышался голос генерала фон Кирхе:

— Дайте мне полковника. — Обратился он к прижимавшему каску к голове связисту, и тот вскоре выполнил указание, когда ходивший в рост под пулями и осколками фон Цапфель оказался поблизости.

— Слушаю, герр генерал. — Спокойно, будто поблизости вовсе не рвались снаряды ответил грифон.

— Хорошие новости: наш назойливый резерв наконец приходит в движение. Командование узнало о том, что вы тут пробили брешь в стыке вражеских подразделений, так что ждите дорогих гостей.

— Наконец-то! — с радостью воскликнул фон Цапфель, пока окружающие его офицеры более были обеспокоены собственным самосохранением. — Наконец-то эти славные господа покажут им остроту своих мечей. Как скоро они будут здесь?

— Так скоро, как смогут. Вы их знаете, не стоит вдаваться в подробности. — В голосе генерала просквозило едва заметное пренебрежение.

— Ясно. Я пошлю к ним доверенное лицо для выяснения обстановки. — Полковник честно изложил начальнику свои намерения.

— Ваше лицо должно быть очень доверенным, имейте это ввиду. — с явным недоверием к инициативе фон Цапфеля заметил Кирхе. — В таком случае — конец связи. Что у вас там гремит?

— Артобстрел, господин полковник.

— Не ходите под осколками, ей Богу! — Резко высказался генерал и положил трубку. Полковник покачал головой, а затем отдал штабу сменить позицию. Правда, смысла в этом было немного, ведь плотность вражеского огня возрастала, и снаряды падали уже везде, вне зависимости от изначальных ориентиров.

После того, как штаб сдвинулся в более безопасное место, фон Цапфель обратился к Агриасу. Чейнджлинг привычно для себя несколько трусил под вражеским обстрелом. Вернее, он не то чтобы сильно боялся, но по сравнению с поведением грифонов это выглядело как трусость.

— Герр майор, вам нужно отправиться в наш тыл. Меня беспокоят происходящие там события.

— Что-то стряслось с нашими тылами? — Напряжённо спросил цу Гардис, ещё не понимая на какое предприятие его отправляют.

— Нет конечно, всё хорошо. В нашем тылу сейчас находятся подкрепления и в скором времени они пойдут на прорыв. Я только что говорил с нашим командиром дивизии, а герру фон Кирхе тоже в свою очередь довелось вести беседу с кем-то повыше него.

— Вы имеете ввиду тех рыцарей, которые встали за нашей полосой полтора дня назад? — Переспросил чейнджлинг. — Хорошо, я исполню ваше указание. Так вышло, что мне не доводилось видеть их вживую.

— Всё бывает в первый раз. Идите.

Майору пришлось повиноваться. Через какое-то время ему удалось найти своего водителя и свою машину, Карл в последнее время редко отходил от своего начальника. В это время оживилась аквелийская артиллерия, занятые полком позиции и пространство за ними подверглось серьёзной бомбардировке. Когда маленькая, похожая на эквестрийский "Виллис" машина ехала в тыл, снаряды не раз падали относительно недалеко от неё, вызывая ругань водителя: "У этого тарантаса есть одно большое преимущество — можно выбраться из него без возни с дверью!" — Отметил грифон, выкручивая руль во время объезда очередной воронки. Пользуясь преимуществами автотранспорта, компания быстро преодолела пройденный полком участок, объехала холм и оказалась посреди поля, начинавшегося за ним. Это поле было заполнено тылами имперцев. Согласно уставам, здесь же должны были находиться штабы, но герцландские командиры предпочитали командовать с переднего края, поэтому их штабы были не настолько велики, чтобы занимать столько места как склад или госпиталь.

— Карл, что ты слышал о рыцарях? — Вдруг спросил чейнджлинг своего денщика, сидевшего на заднем сидении.

— Немного, господин майор. — отозвался Эрстфедер. — Они все дворяне, многие со странностями, говорят. Воюют по старому, наряжаются в латы которым по триста лет. Славные господа, да не по нашему чину.

— Ясно. А ты их когда-нибудь видел?

— Видал мельком. Когда ещё Свет Наш жив был — они его сопровождали везде, рыцари-то. Где не появлялся Император — всё они с ним. Такая, насколько я знаю, у них обязанность. А так — рыцарей много. В каждом уезде сотня-другая наберётся. Раньше они с крепостного труда жили, теперь — не знаю как, но если собираются и воюют — значит с деньгами у них порядок.

— По старому воевать... — повторил чейнджлинг, вдумываясь в эти слова. — Да, знаю я, как воюют наши рыцари. Из книжек правда.

— А я вот сам не видел и не читал, только слышал всякое. Наш брат читает мало, нам грамота для другого нужна.

— Это понятно...

Тем временем, перед ними начала разворачиваться занимательная картина: наскоро вырытые щели и траншеи тыловых соединений сменились белыми палатками, расставленными прямо на поле или среди деревьев густой рощи, чудом не пострадавшей от артиллерийского огня. Периметр крупного лагеря охраняли грифоны в странной смеси военной и гражданской униформы. Автомобиль Агриаса остановил заслон, состоящий именно из них. К машине подошёл молодцеватого вида пернатый, одетый не в уставную шинель, а в какое-то штопанное и выцветшее полувоенное пальто, перетянутое новеньким ремнём из светлой кожи. На голове грифона было уставное кепи, чьи "уши" тот застёгнул на подбородке. Несмотря на своё солдатское или младшее офицерское положение, держался он очень резко и надменно:

— Назовитесь! По какому поводу? — Зычным и уже почти сорванным голосом прокричал грифон. Агриас оторопел от такой дерзости: его лицо передёрнуло, рот едва не оскалился острыми зубами, но майор сохранил спокойствие и ответил:

— Я майор Агриас цу Гардис, приписан к 4-му Кронскому полку, который недавно перешёл в наступление и пробил брешь в обороне противника. Ваш начальник намеревается выдвинуться вперёд и воспользоваться брешью, которую...

— Знаю, скоро выступим. А вы тут зачем? — Так же грубо и нагло перебил его странный военнослужащий.

— Послушайте... — Агриас было собрался лезть из машины, но тут понял, что все остальные бойцы на КПП держат его и его спутников на мушке.

— Я итак вас слушаю. Чего надо вам, отвечай... — Следующее высказывание чейнджлинг уже не хотел выслушивать.

— Что вы себе позволяете?! — воскликнул он, вперившись в обидчика взглядом. Майор понимал, что его действия могут закончиться плачевно, но ему уже было на это плевать. — Я офицер боевого подразделения Имперской армии! Я приехал сюда для встречи с вашим командиром!

— Каким командиром? Которым командиром, ваше благородие-с? — За спиной Агриаса послышались смешки, ему тут явно были не рады. Однако, вскоре в происходящее вмешалось ещё одно лицо:

— Ну-ка быстро прекратили трёп! — Гаркнул подошедший откуда-то сзади голос, отдававший какой-то особенной высокомерной строгостью, свойственной всем большим начальникам. Майор обернулся и увидел крупную и высокую фигуру в чёрном полудоспехе с жёлтой перевязью. Часовые оторопели, увидев его, а потом быстро обрели скромность и подобие субординации.

— Ваше благородие, тут-с какие-то подозрительные-с. — Было оправдывался старший.

— Это офицер, дурная башка! Тилль, вечно ты какую-то дрянь городишь, побоялся-б хоть богов! — Обращение рыцаря к своему подчинённому явно отдавало чем-то неуставным и неформальным. Агриас невольно припомнил свою первую встречу с фон Цапфелем, когда тот при нём обругал своих домашних слуг.

— Что это за офицер-с, вашбродь! Жук какой-то, впервые вижу, ещё и огрызается...

— Пшёл вон с глаз моих! Больше не возьму тебя в поход, будешь свиньям хвосты крутить! — Совсем взъярился кавалер, выведенный своим нерадивым подчинённым изо всяких рамок. Агриас тут же заметил, что общались они не на привычном ему герцландском языке, а на западном наречии, ходившем в Феатисии. Разобравшись со своими служками, грифон подошёл к машине и обратился уже к чейнджлингу:

— Здравствуйте, господин офицер. — На этот раз он говорил уже намного вежливее.

— Здравия желаю. — Агриас коротко отсалютовал. — Где можно поставить автомобиль и где сейчас ваше командование? Вы можете мне в этом помочь, герр...

— Матиас ван Зюфтен, к вашим услугам. Моё рыцарское звание невысоко, звание мне не полагается. Тем не менее, я вам помогу. Оставляйте машину здесь и следуйте за мной. Вы ведь прощаете моим слугам такое обращение?

"Слуги? Почему он так их называет?.. Ах да, точно. У рыцарей же всегда были такие помощники. Интересное дело..." — Подумал перевёртыш, когда выбирался из машины и приказывал его ординарцам оставаться при ней.

— Вашим слугам следовало бы поступать куда вежливее и осторожнее, когда они имеют дело с военными из других частей. Я прибыл сюда ненадолго и по приказу моего командования, так что их поведение не должно остаться безнаказанным. Мне нужно побыть при вашем штабе и, как я понял, довести до моего командира время, когда ваше подразделение выдвинется. — Майор честно изложил подробности своего приказа.

— Хорошо. Я понимаю вас, но такие ситуации, к сожалению, не редкость для нас. Тилль и остальные, прямо скажем, не солдаты и уставу не обучены. Они пытаются выглядеть высокомерно перед другими, но унижаются перед нами. Типичная проблема молодёжи. — ухмыльнулся грифон, явно пытаясь как-то обнадёжить чейнджлинга. — А нашими силами командует гофмейстер фон Фейербург, он сейчас завтракает в центре лагеря. Его ставка так же находится там. Вам хотелось бы попасть именно туда, верно?

— Верно. — Коротко ответил майор, испытавший острое чувство дежавю от того, как Матиас описывал своих подчинённых. Чейнджлинг заметил, что рыцарь держался достаточно гостеприимно и вежливо, при этом он довольно поверхностно следовал воинской субординации, а его вежливость знала чётко поставленную и строгую меру. Видимо, так он общался со всеми военными из не-рыцарских подразделений.

— Наш главнокомандующий сейчас немного занят, признаюсь вам честно. Думаю, вам следует быть осторожным в разговоре. Мэтр Гофмейстер очень грозен и суров, он не любит когда его отвлекают от своих дел. Он командует всем рыцарским войском, брошенным на этот плацдарм, а не только своими арктурианцами.

— Хм... А как этот орден проявляет себя на данный момент? — Из интереса спросил чейнджлинг.

— Не хуже других, если не лучше. Я отношусь к орденцам с белой завистью. — честно признался кавалер. Они уже отошли достаточно далеко от КПП и углубились в лагерь, кругом кипела деятельность: рыцари облачались в доспехи, Агриас заметил, что вне боя они носят грубую и не очень красивую одежду — чёрные или серые стёганки с пришитыми к ним шнурами, напоминавшими парадные аксельбанты. — Воюют они славно и снаряжение у них хорошее, так как сделано на казённые деньги. Орденской казны, конечно. По крайней мере, я ещё не видел у них солдатских касок, но и роскоши тоже не видел. Устав у них, порядок, но и гонору много, куда же без него.

Перед ними быстрым шагом прошла группа из четверых грифонов в поддоспешниках, на которых были вышиты золотые кресты. Один из шедших заметил Матиаса и козырнул ему. Грифон ответил, но до слов дело не дошло.

— У ваших помощников всяко больше надменности, чем у вас самих. — Хмыкнув заметил Агриас. Он уже свободнее чувствовал себя среди этих анахронических декораций, но продолжал справедливо считать, что расслабляться не стоит.

— Я слышал одну историю, когда гостил у родни в Роттенштаате. — поддерживая эту тему произнёс рыцарь. — Дело было лет сорок назад: какой-то исследователь Зебрики попал с экспедицией на остров, где встретил племя дикарей. Зебры то были, или ещё какие твари — не помню, но ничего страшного с ним там не произошло. Обменялся он с ними товарами, зарисовал, пообщался с местными мудрецами — и уплыл. Это у них заняло недели две-три, и за это время к острову пару раз причаливали корабли с провизией. Дикари это увидели, приметили, и соорудили такой же причал, какой до них пришлось сооружать экспедиции. Только сделали они его из тростника и веток, понимаете соль? — Феатисец усмехнулся и посмотрел на чейнджлинга.

— Видят, но не понимают, а потом пытаются воспроизвести. Это называется карго-культ. — заключил Агриас, отвлекаясь от своей идеи. — Я читал, что подобное может быть только у зебриканских дикарей, но видел подобное и в цивилизованном обществе. Причем чаще, чем хотелось бы...

Тем временем, они уже приближались к ставке гофмейстера. Никто так и не поинтересовался у них, зачем они туда идут, никто не упрекнул ван Зюфтена в том, что он покинул расположение. Всем не то чтобы было плевать, скорее никто не видел в этом чего-то зазорного. Матиас, несмотря на свой "рядовой" статус, всё же являлся достаточно зажиточным рыцарем, и вид его лат, которые покрывали практически всё тело грифона за исключением нижней части задних ног, уже говорил о том, что никаких вопросов он вызывать не должен.

Вот они подошли к большому шатру, у которого стояло двое воинов в полных рыцарских латах. Сам вид этих доспехов говорил об их старости. Агриас видел немало картин с изображениями рыцарей, и мог разобраться в том, к какому времени относится та или иная броня. Большая часть тех, кого он встречал до этого, носили относительно "новые" доспехи времён Гровера II: толстые кирасы и шлемы с гребнями, рассчитанные на противопульную защиту. Ими обычно не закрывали всё тело, оставляя место для кружев, кушаков и штанов с высокими тяжёлыми сапогами. Эти же латы выглядели иначе. На них не было одного противопульного гребня, они все были испещрены более тонкими и многочисленными рёбрами, формируя на броне довольно причудливый узор. Шлемы воинов так же были все в этих рёбрах, напоминая собой головы сказочных зверей. Доспех скрывал стражей полностью, от жёлто-белого плюмажа на голове, до стальных рукавиц и широких трапецевидных сабатонов на земле. Матиас надел на голову висевший на ремне шлем-штурмхауб. Створки распахнутого забрала в последний раз стукнули друг о друга, а воин в свою очередь приложил лапу к длинному козырьку. Один из рыцарей сделал такой же жест, только при этом закрытое до этого забрало распахнулось, обнажив молодое лицо с опытным и холодным взглядом.

— Прибыл офицер из пехоты. Хочет попасть к гофмейстеру. — Доложил ван Зюфтен. Охранник обратил внимание на Агриаса и смерил его холодным и многозначительным взглядом.

— Странный офицер. — высказался он, явно держа в голове более крепкое выражение. — Хочешь, чтобы я о нём доложил?

— Если бы я имел право заходить в этот шатёр — я бы доложил сам, Герлах. Но, сам понимаешь...

— Был бы ты хоть сотником или капитаном. — начал укорять Матиаса второй рыцарь. — А то развёл тут беспорядок, честное слово. Какие-то офицеры стучатся к герру Фейербургу, да ещё и... Эх! — Крякнул грифон, бросив взгляд на вход, который они охраняли.

— Рюдигер, сходи к нему, доложись. Шкуру он с тебя не снимет, в конце-то концов.

— Я не этого боюсь.

— Ты вообще мало чего боишься. Вот сходи и доложи.

Рюдигер молча кивнул и тут же исчез за занавешенным входом, так и не произнеся привычного ответа в духе "Слушаюсь!" или "Есть доложить!" Проводив напарника взглядом, Герлах обратился уже к Агриасу:

— Герр официр, зачем явились к нам, если не секрет? — Арктурианец говорил менее вежливо и даже грубо, но чейнджлингу эта манера была более привычной, нежели манера феатисца.

— Я явился сюда с целью выяснить, готовитесь ли вы к атаке и как скоро вы будете к ней готовы. — Честно и прямо выложил чейнджлинг.

— Будем готовиться, пока не приготовимся. — не с ожидаемым пренебрежением, а скорее с горечью ответил ему арктурианец. — У нас тут много рот, тысяч пять-шесть кавалеров. Приказ пришёл буквально минут сорок назад, мы тут ещё повозимся.

— Просто, полк из которого я прибыл, только что пробил брешь во вражеских порядках и выносит тяжёлый артобстрел... — Было хотел объяснить цу Гардис.

— И вы хотите, чтобы его выносили мы. Не волнуйтесь милейший, в такой баталии никто не останется без внимания. — С мрачной иронией перебил его воин. Тут из шатра вышел его товарищ и произнёс:

— Герр офицер, заходите. Гофмейстер не рад вас видеть.

Агриас вздохнул и посмотрел на своего недавнего знакомца. Ван Зюфтен молча кивнул ему, и удалился восвояси. Часовые открыли чейнджлингу проход, и он зашёл внутрь.

Внутри шатра стоял терпкий запах скайфольского табака. Почти все присутствующие курили трубки и сигары. Посреди стоял круглый стол, за которым собралось около десятка воинов, уже снарядившихся в доспехи и до доклада Рюдигера занимавшихся более важными и полезными вопросами. Теперь же они спокойным, высокомерным, но не лишённым интереса взглядом смотрели на вошедшего. Посреди них стояла уступающая им в росте фигура, согнутая годами, но ещё хранящая в себе силу и стать. На этом грифоне был тот же ребристый доспех, прикрытый белым ваффенроком с изображённым на нём белым крестом. Это и был фон Фейербург, командующий всей этой странноватой, но грозной компании.

— Кто вы такой и что вам тут нужно? — Проскрипел мощный старик, пристально глядя на Агриаса. Его взгляд пугал, заставлял подчиняться. Глубокие жёлтые глаза, почти не тронутые временем смотрели будто бы в самую душу майора. Они насмехались над ним и над всем его видом, и чейнджлинг едва не устыдился самого себя, но всё же сумел сделать необходимое усилие, чтобы выдержать этот взгляд.

— Я послан из 4-го Кронского полка. Меня послал полковник Пауль фон Цапфель. Я его доверенное лицо. Моё начальство хотело бы знать время, которое вам понадобится на все приготовления и выступление в бой. Это очень важно для полка, так как в данный момент он переживает серьёзный вражеский обстрел.

— 4-й Кронский полк... — задумчиво проговорил Гофмейстер. — Припоминаю такой. Хороший полк, из "стариков"! Только вот, зачем ваш начальник, в чьей компетенции я ни на миг не намерен сомневаться, послал сюда вас, чейнджлингского советничка в звании не выше армейского штабс-поручика или нашего сотника, ко мне, командующему силами Арктурианского ордена, Людвигу Герхарду Йоханнесу фон Фейербургу, владельцу шести имений на Виннинских порогах, обладателю рыцарского и баронского достоинства? Странное дело, господин... как вас точно по званию?

— Майор, герр Гофмейстер. — Нехотя, но машинально ответил цу Гардис.

— Майор... — рыцарь каркающе усмехнулся. — По глазам вижу, что не майор. Майор — это господин солидный, даже у вашего мушиного народца так принято. Вам наверное и тридцати-то нет. Какой из вас майор?! Впрочем... Хватит с вас. Прислали — значит знали зачем. Фон Цапфеля я знаю и уважаю, если вы от него — то на вас тоже ругаться нечего. Я уже дал приказ вооружаться и снаряжаться. Сейчас у нас было последнее собрание, и до вашего прихода мы уже всё главным образом решили... Так что, можете возвращаться к своему полковнику, ведь скоро мы выстроимся и пойдём вам на помощь. — Интонация грифона стала более тёплой, Агриас несколько успокоился.

— Вас понял. — кивнул чейнджлинг. — Разрешите удалиться?

— Конечно. Удаляйтесь туда, откуда пришли. — Снова сострил Гофмейстер, но цу Гардис уже воспринял это замечание скорее как шутку.

Капитаны рот быстро закончили совещание и начали расходиться по своим частям. Так вышло, что путь Агриаса совпал с путём капитана той феатисской компании, из которой был Матиас ван Зюфтен. Этот грифон сильно отличался от своего подчинённого: он был мрачен, тих и вовсе не хотел говорить с майором. Когда они уже достаточно отошли от шатра фон Фейербурга — внезапно начался обстрел. Аквелийцы ударили по лагерю из дальнобойных орудий. Снарядов было немного и летели они неточно, зато падали с громким визгом и грохотом. Чейнджлинг знал, что опасность таких обстрелов обманчива, но когда прямо над его головой с громким свистом пролетел пятнадцатисантиметровый фугас — он невольно, рефлекторно, распластался на земле и закрыл копытами голову. Грохот разрыва раздался где-то в серьёзном отдалении, но по земле всё равно прокатилась дрожь.

— Стыдно, господин майор! — Откуда-то сверху прозвучал голос феатисского рыцаря. Он, как и все окружающие, даже не взглянул на падающий "чемодан", чейнджлинг один бросился наземь.

— Если бы оно ударило близко от нас — то вы бы так меня не укоряли! — Запальчиво заявил майор, поднимаясь и отряхиваясь.

— Если бы. — Коротко подметил капитан и осенил себя троичным знамением. Более они не сказали друг другу не слова. Чейнджлинг добрался до своей машины и уехал назад.

На обратном пути Агриас видел, как из палаточного лагеря эскадрон за эскадроном поднимаются рыцарские компании: издалека они напоминали огромную стаю воронья или саранчи, их выдавали только яркие кушаки и золотые блики на чёрных латах, да знамёна, возглавляющие каждую роту. Старинные полотнища виднелись в небе маленькими яркими квадратами, отсюда трудно было их различить. Чейнджлинг вспомнил тот факт, что знамя его полка показывалось ему на глаза очень редко и давно. То было широкое квадратное полотнище, вышитое в крупную оранжево-золотую клетку, поверх которой был изображён силуэт чёрного грифона — символ Императорской семьи, который носили на себе все полки Герцмейстеров — как старые, так и новые. Это знамя было старым, его уже много раз латали и в последние годы хранили в казарменной часовне, редко вынося на показ. У полковника была идея сделать новую копию этого флага, но эту идею всё никак не удавалось как следует реализовать.

Полк тем временем продвинулся на полкилометра, оставив опасные позиции позади. Враг постепенно прекращал стрельбу: изначально мощный и трудно проницаемый огневой вал постепенно превратился в слабый беспокоящий огонь. Пушки либо остались без снарядов, либо потребовались на других участках фронта, где остальные имперские подразделения так же перешли в атаку. Когда Агриас подъезжал к позициям 4-го Кронского, он увидел колонны и вереницы пехоты, наступающие на вражеские позиции. Справа и слева от прорыва зарокотал бой, который должен был впитать в себя все вражеские резервы, оставив брешь открытой, незащищённой. Этот приём уже срабатывал, должен был сработать и в этот раз.

Штаб полка находился дальше, чем ожидалось. Фон Цапфелем было выбрано место получше, Агриасу и компании не сразу удалось найти его.

— Здравия желаю, герр майор. Что вам удалось выяснить? — Обратился к Агриасу полковник, когда тот предстал перед ним.

— Здравия желаю! Рыцари уже в воздухе, господин полковник. Скоро будут здесь. — ответил чейнджлинг салютуя. — Герр майор, прошу прощения, а что происходит в полосе нашего полка?

— Тишина. Это и настораживает. Не могут же они не иметь никаких резервов на случай прорыва в этом месте... Так или иначе. Как вам ваша поездка?

— Необычно. — Коротко ответил чейнджлинг. Полковник задумался, а потом понимающе кивнул.

— Да. Рыцари — очень необычные господа. Я даже было пожалел, что отправил вас к ним. Так или иначе — хорошо, если они прибудут скоро.

Над полем, на западной окраине которого расположились кронцы, вскоре показались рыцарские эскадроны. Воины уже летели в развёрнутом боевом строю, они медленно взмахивали крыльями, экономя силы перед атакой. Зрелище наводило благоговейный трепет: пять тысяч рыцарей в несколько широких рядов летели над землёй. Плюмажи и знамёна трепал встречный ветер, солнце отражалось от чёрной брони. Полк встретил воинов ликованием: Бойцы поднимались из окопов, размахивали лапами и кричали приветствия. Над штабом 4-го кронского пронёсся строй арктурианских рыцрей, их вёл лично Фейербург, у его шлема было поднято забрало.

— День добрый, герр Цапфель! — Крикнул рыцарь полковнику и взял под козырёк.

— Удачи вам, герр Гофмейстер! — Откликнулся Пауль с такой интонацией, будто встретил старого знакомого.

— Удача — дура. С нами Бог! — Шеренги арктурианского эскадрона пронеслись вперёд, а за ними — ещё несколько линий. Вот показался строй под знаменем Хельхеймской роты, и фон Цапфель просиял, узнав Гельткройца. Он крикнул ему приветствие, капитан заметил полковника, но ответить уже не успел, отделавшись единственным жестом закованной в сталь лапы.

Столько рыцарей в одном месте не видели давно: четыре орденских роты составляли ударный костяк всего порядка, тогда как шесть имперских рот подпирали их сзади и формировали широкие фланги воздушного построения. Хельхеймская, Кронская, Кронцплатцская, Виннинская, Мирабельская и Роттенштаатская компании приняли в этом участие, весь цвет Герцландского рыцарства собрался здесь, на узком участке фронта шириной с километр. Собрался, чтобы нанести врагу сокрушительный удар.

---

Колонна быстро шла по грунтовой дороге, то и дело пригибаясь от свиста и грохота снарядов. Где-то впереди гремел бой, но точка их назначения находилась намного ближе. Несколько минут назад командира этого батальона вызвали в штаб дивизии: седой генерал в потускневшем мундире ткнул когтем в карту и произнёс: "Нам больше некого послать туда." "Больше некого." — Эти слова стали привычными на фронте за последние недели и месяцы, и молодой капитан Иностранного Легиона не стал возражать. Он молча взял под козырёк и удалился. Восьми сотням его бойцов предстояло стать очередной охапкой хвороста, брошенной в топку сражения на реке Сарно. Здесь решалась судьба государства, и не им было корить судьбу за жестокость.

— Слабовато стреляют. — Сквозь зубы проговорил Айдас, прислушиваясь к свисту падающих фугасов. Вартаец шагал рядом со своим северянским товарищем. Тот был спокоен, мрачен и тих. Все бойцы в этой колонне были одеты в старые складские шинели, вооружение составляли ружья и пулемёты, к батальону так же придали две старых скорострельных пушки с изношенными стволами и усталыми пушкарями, набранными из резервистов.

— Наши тоже молчат. — Андрей повёл ухом, прислушиваясь к грому канонады: она звучала где-то сбоку, на их флангах, где у аквелийцев ещё был более-менее прочный и стабильный фронт. Там шли отвлекающие бои, там костьми ложились резервы, которые могли бы оказаться здесь, с ними, но вместо этого были брошены туда, где были нужны меньше всего.

— Понятно... — выдохнул Айдас. — Курить что-то захотелось. Нервы ни к чёрту...

"Стой!" — Впереди колонны раздался властный голос капитана Ришара. Пони обнаружили, что подошли к довольно густой кленовой роще, на опушке которой стояло несколько брошенных домов. Грохот боя был слышен уже достаточно близко, чуткое поньское ухо стало чётче различать звуки сражения.

— До фронта ещё километра три-четыре. — Прикинул на слух кто-то из солдат. По акценту было понятно, что это северянин.

— Враг забрался так далеко? — Удивился и ужаснулся другой боец, чей выговор скорее походил на грифонский.

— Не так уж и плохо. Главное, чтобы кто-то дрался, а там глядишь — и помощь придёт. Хорошо, что дерутся, не всегда же им отступать, в конце-то концов!

Батальон начал окапываться на западной опушке рощи. Слова того северянина действительно обнадёживали, ведь численность легионеров действительно была немалой. Крепко закопавшись, они могли бы отбить атаку целого полка, продержаться достаточно долго, чтобы командование прислало к ним подмогу.

Андрей снял со своего ранца лопату, и начал рыть себе укрытие. Земля пока что поддавалась, но в ней уже чувствовался холод наступающей зимы. Его сослуживцы так же принялись за работу: справа работал Айдас, а слева — один из тех вечно галдевших макавианцев, явившихся на вербовочный пункт той августовской ночью. Гарпию звали Иннокенцио, за время службы в свежесозданном батальоне он сумел влиться в коллектив, даже начал немного понимать по-северянски. Берёзов и его соотечественники называли макавианца на свой лад — Иннокентием или просто Кешей.

— Холодно тут. — на несколько ломаном аквелийском заметил макавианец, когда его ячейка уже была вырыта на половину. — А я думал, что в Аквелии тепло. Вам Андрей, ведь привычнее такие холода?

— Не то чтобы. — крякнул пони, вгрызаясь лопатой в полупромёрзшую землю. — Холодает ведь, от кровопролития, как говорят.

— Вы верите в это? Я думаю, это какая-то ваша байка, как боги у грифонов. — Кеша видимо пытался согреться разговором.

— Э нет, — Андрей укоризненно покачал головой, — уж что-что, а это — не байка ни разу. Холод наводят упыри, что живут по ту сторону. Они пьют нашу кровь, питаются нашим страхом и злобой. Я сам, знаешь ли, не верил во всё это особенно — тысячу лет жили спокойно и без них, а ведь за тысячу лет много всякого было, а вот сейчас что-то вдруг захотелось поверить в это, такие ужасы творятся вокруг...

— Северянин дело говорит. — согласился с Берёзовым Айдас, уже почти закончивший свою работу. — Жива эта сволочь и довольна. Мы тут сейчас помрём все до единого, а они из наших душ ещё тот банкет соорудят, вот увидите!

— Молчать!! — Гаркнул на них командир взвода — герцландский грифон, бежавший в Аквелию после краха кемерскаевской республики.

"Сам бы заткнулся." — по-вартайски пробурчал пони, выкидывая последний ком земли из глубокой и удобной ячейки. У него, как и у многих других здесь, уже был опыт создания подобных укрытий.

Пока работа шла полным ходом, вперёд был выдвинут небольшой отряд разведчиков. Сам капитан ходил среди работавших солдат, общался со своими подчинёнными, планировал предстоящую оборону. Он пока ещё не знал, с чем им предстоит столкнуться, но уже был готов к любым трудностям, а прежде всего — к своей гибели и гибели своего батальона. Если солдаты были в целом веселы и оптимистичны, то командование пребывало в фаталистическом ожидании конца. Офицеры не верили в то, что они преуспеют, надеясь только на нанесение врагу максимально возможного ущерба и выигрыш необходимого времени. Так привыкли думать и действовать ещё с первых недель войны, когда враг превосходил их практически во всём. Теперь же, когда герцландцы уже несколько ослабли, аквелийцы продолжали воспринимать своё положение как то, в котором остаётся только сделать всё возможное и погибнуть достойно.

Пушки поставили за основной линией батальона. Сам батальон вытянулся в короткую и компактную линию, которая дугой проходила по опушке, перекрывая секторами огня подходы с запада. Небольшие отряды легионеров рассредоточились по всей границе рощи, Ришар хотел подготовиться и к круговой обороне, но понимал, что противник покажется раньше, чем он успеет это сделать. Майор стал молчаливым и пасмурным. Он был молод и мало воевал до этого момента, чувство азарта и предвкушения в его душе было сильно подавлено мрачным фатализмом.

— У нас немного времени. — Заметил его заместитель, тот самый северянский пони с которым Андрей беседовал уже достаточно долгое время назад.

— Илларион, не стоит мне об этом напоминать. — Нервно ответил Ришар, оглядываясь вокруг.

— Роты окапываются быстро. Они уже могут принять бой, если враг покажется.

— Хорошо... — выдохнул капитан, смотря на часы: — Если он покажется — мы успеем об этом узнать. Главное, чтобы разведке хватило прыти.

— Наши пегасы никогда не летали медленно. — Обнадеживающе заявил Илларион. Ришар взглянул ему в глаза и отрывисто кивнул, соглашаясь с ним и собираясь с собственными силами.

Тем временем, Андрей, Айдас и Иннокенцио сидели у своих ячеек и смотрели на поле, откуда должен был появиться противник. Вокруг них слушался стук лопат и кирок, окрики и приказы офицеров, кряканье, ругань и божба солдат. Всё это наводило на рутинное настроение, давало уверенность покоя и порядка, но даже дурак знал, что на войне момент передышки и спокойствия всегда пропитан ложью. Миг — и пелена спадёт: из перелесков далеко перед ними выйдут цепи вражеской пехоты, или в воздухе раздастся визг снарядов или авиабомб. Такой покой — всего лишь морок, иллюзия, за которой уже блещет сталь и слышен скрежет зубовный...

— У меня осталось немного сигарет, будете? — Спросил Кеша, не отрывая взгляда от черневшего вдалеке лесочка.

— Давай. Хоть покурю перед... — Начал было вартаец, но северянин его перебил:

— Перед чем? — Спросил он, уже понимая, что Айдас имел ввиду.

— Перед боем, а ты что подумал?

— Ничего особенного. Надо тебе завязывать с этим глупым мраком. — Сказал Берёзов ему, а потом обратился к гарпии: — Кеша, что за сигареты?

— Макавианские, из дома.

— Хорошие они у вас?

— Сигары лучше, но мои — тоже ничего. — Голос гарпии исказился, когда он засунул сигарету в клюв и потянулся в карман за спичками. Его товарищи так же приняли сигареты. Однако, спичек у Кеши не оказалось. Макавиец пробормотал про себя неразборчивое ругательство и вопросительно посмотрел на собеседников. Те тоже пожали плечами, но делать, казалось, было нечего.

— Помочь? — Из-за спины Иннокенцио раздался голос одного из их сослуживцев — пони-единорога, носившего звание капрала. В его речи не слышалось акцента, ведь он жил и работал в этой стране с детства, но закону всё равно считался "иностранцем".

— Только аккуратно. — Предупредил его Андрей, не любивший единорожьих фокусов и в особенности игр с огнём.

— Успокойся, рощу не спалю. — Отшутился боец.

— Ты главное нас не спали! — Крикнул из-за спины Берёзова Айдас. Единорог фыркнул, но не обиделся.

— Смотрите как могу! — На кончике легионерского рога мелькнула яркая искра, миг спустя сигареты всех троих уже задымились, будто их зажёг маленький и невидимый удар молнии.

— Где вы так научились? — Уважительно спросил Кеша после того, как сделал пару неглубоких затяжек.

— В порту Придеи и не такому можно научиться. — Лихо ответил капрал и быстрым шагом удалился восвояси. Тем временем, стук лопат уже смолк, ему на смену пришла тяжёлая, звенящая тишина.

Троица курила жадно и молча, каждый думал о своём, но при этом старался особо не думать. Вдруг, от чёрной стены редкого в этой полосе ельника отделилось несколько фигур. Они не бежали, а летели. Это была та самая разведка, смешанный отряд из пегасов и грифонов. Андрей смотрел на них с угрюмым спокойствием, но его не могло не обрадовать то, что пегасы летели ровнее и быстрее, чем пернатые солдаты, по долгу службы привыкшие ходить пешком. Разведотряд вёл пегас-северянин — бывалый вояка, за которым не осталось ничего, кроме горькой памяти. Берёзов знал его, как и многих других. Вереница летунов осела на землю за линиями легионеров и быстрым шагом направилась к штабу Ришара. Торопливость разведчиков явно не была продиктована одной пунктуальностью, по батальону прокатилась волна тихого ропота.

— Ваше благо... ох то есть, месье капитан! — Пегас отдал салют комбату и встал перед ним по стойке "смирно".

— Отвечайте, Крылецкий. — Всё так же отрывисто проговорил офицер, вглядываясь в глаза своего собеседника так, будто пытался увидеть там то, что он видел.

— Противник наступает сюда быстро и без всякого сопротивления. Мы видели, как деревню в полукилометре от нашей позиции заняли вражеские летучие части. Мы, не принимая боя, двинулись к вам, так как число врага к нашему числу было несоразмерно.

— Летучие... части? Вы имеете ввиду рыцарей? — Почти дрожащим голосом переспросил грифон.

— Именно их. — Настораживаясь от вида капитана доложил Крылецкий.

— Сколько?

— Числом до тысячи, скорее всего — больше. Каждое знамя ведь стоит за полк, верно? Мы насчитали пять знамён.

— Каждое знамя стоит за роту, месье... А в каждой роте может их быть... До семиста... — Взгляд капитана обмяк и упёрся в пустоту. Задние ноги Ришара едва заметно задрожали. Его лицо вдруг стало мертвенно спокойным, а передняя лапа потянулась к кобуре.

— Месье, что вы делаете?! — В секундном недоумении спросил Крылецкий. Ришар ничего не ответил, а только улыбнулся странной лихорадочной улыбкой. Когти расстегнули кобуру и достали оттуда пистолет. Они действовали со странной, неестественной плавностью, будто не слушаясь своего сознания. "Хочет застрелиться!" — Пегас быстро понял к чему идёт дело и решил взять его в свои копыта: он быстрым и отточенным движением повалил грифона на правый бок, а затем упал на него всем весом своего поджарого тела. Ришар охнул, и лишь чудо не дало ему рефлекторно нажать на спуск. Пони зубами вырвал маленький пистолет из его лапы и отбросил его в сторону.

— Что тут творится?! — Рявкнул подбежавший Илларион.

— Наш командир хотел убить себя, ваше высокоблагородие! Он с ума спятил! — Доложил ему пегас, ещё лежавший на вяло брыкавшемся капитане. Вскоре тот затих и потерял сознание.

— Чёр-р-т побери! — выругался северянин, явно имея ввиду совсем другие слова. — Значит, я теперь командую.

— Так, ваше высокоблагородие! — Ответил ему Крылин, вставая на ноги. Двое его разведчиков молча подхватили обморочного офицера и понесли его в госпиталь.

— Ясно. Значит, противник недалеко.

— Более того. Он совсем близко.

---

Сопротивления на их пути фактически не было: размытые шеренги эскадронов рвались вперёд, перемахивая через овраги и перелески. Изначально наступавшие плотной массой, рыцари постепенно разворачивались по фронту, расширяя сделанный ими прорыв. На пути им попадались тылы вражеских полков и позиции артиллерии. Тыловики редко дрались, предпочитая бегство бессмысленной гибели. Персонал госпиталей в свою очередь мог рассчитывать на милосердие, ведь рыцари не воевали с ранеными и врачами.

Хельхеймская рота двигалась вслед за порядками арктурианских рыцарей. Интервал между ними постепенно расширился, как и промежутки между шеренгами и эскадронами. Подразделения, начавшие рейд в относительном порядке, постепенно теряли его. Начали они ещё в полдень, а сейчас было уже четыре часа. Рыцари ещё не устали по-настоящему, но некоторая расхлябанность уже наблюдалась и не могла радовать командиров. С другой стороны, они уже давно не встречали сопротивления, и необходимость в боевом порядке уже начинала казаться сомнительной.

Альбрехт фон Гельткройц вёл свою роту вперёд, с каждым преодолённым километром его чутьё било тревогу всё сильнее: "Противник не мог просто взять и позволить нам углубиться так далеко. Слишком сильно похоже на западню." — Думал рыцарь, вслушиваясь в звуки боя и вглядываясь в панораму, открывавшуюся с небольшой, но имевшей место высоты. "Герцмейстеры ещё не проломили оборону на флангах нашего участка, кронцы наступают за нами вслед, но они отстают. Получается, что наши роты оказываются в одиночестве, что не есть хорошо. Впрочем... Риск на то и есть риск. Если дело нельзя решить иначе — то нужно рисковать..."

— Герр капитан! Гофмейстер передаёт вам поручение! — Сквозь порывы ветра до Альбрехта донёсся крик посыльного, приближение которого он заметил не сразу.

— Я вас слушаю! — Таким же криком ответил капитан, разглядывая землю под ними.

— Вашей роте приказывается занять деревню внизу! Весь порядок начинает снижаться!

— Понятно! А по какому поводу!?

— В лесу перед нами замечена разведка! — Коротко ответил рыцарь, и улетел вперёд. Тем временем, та самая деревня действительно оказалась аккурат под ротой Альбрехта.

— Рота! Снижаемся! — Скомандовал грифон, и первым спикировал вниз, метя приземлиться на выцветшую черепицу одного из домов. Высота была небольшой — метров восемьдесят, короткое и крутое пике требовало сноровки. Тем не менее, уже немолодой кавалер всё же сумел подставить крыше свои лапы, а не нос, как это нередко бывало с другами.

Как и оказалось, в небольшой деревушке было пусто. Жители ушли сами и унесли с собой всё, что смогли. Пара домов было побито осколками, на земле виднелось несколько снарядных воронок.

— Как же их пронесло! — В удивлении заметил кто-то из воинов, оглядываясь вокруг.

— Да уж, так везло не всем. — Согласился с ним другой рыцарь.

— Все ушли! Даже взять нечего! — С досадой высказался третий.

— Хоть отдохнём. — Успокоил его четвёртый грифон, его слова были тут наиболее уместны, ведь отдых действительно имел смысл после четырёх часов напряжённого лёта. Рыцари выставили охранение и устроили короткую передышку.

Тем временем, шедшие впереди роты Ордена уже достигли того самого леса, в котором обнаружили разведку. Враг уже ушёл, так что причинить ему какой-либо вред было трудно.

— Разведка слабая, боя не принимает. Значит и заслон небольшой! — прокричал Фейербург своим подчинённым. — Эскадрон фон Типпельсхофа — за мной! Остальные — приостановитесь за лесом и ждите дальнейшего решения.

— Сами решили разведать?! — Спросил у командующего один из Типпельсхоф.

— Нет, у меня другая идея!

Сотня рыцарей молниеносно вылетела из-за ельника и показалась на равнине перед рощей. На той стороне, в тени деревьев сразу бросились в глаза вражеские укрепления: противник успел не только окопаться, но и устроить хитрые завалы из деревьев, лишавшее грифонов преимущества в высоте. "Опять эта дрянная выдумка." — Подумал про себя Фейербург. Вид сплетавшихся между собой древесных ветвей и стволов не пугал грифона, но не мог его не возмущать. Кавалер приказал всем остановиться в воздухе, и, обернувшись лицом к вражеской позиции и подняв в знак мира открытую безоружную лапу, на чистом аквелийском языке прокричал:

— Аквелийские солдаты! Я, Гофмейстер Герцландского ордена Арктурия, предлагаю вам не оказывать тщетное сопротивление и капитулировать! Мои рыцари не окажут вам вреда, вам будет сохранена жизнь, а так же офицерская честь и достоинство! Ваше сопротивление является бессмысленным и приведёт лишь к ненужному и досадному кровопролитию, а моё слово — слово кавалера, я не нарушу его ни при каких обстоятельствах!

Ответом ему было молчание, секунду спустя прервавшееся оглушительным треском ружейного залпа. Фейербург ощутил сразу три или четыре попадания в кирасу и шлем. Летевший подле него сотник вскрикнул от боли, и тут же начал падать на землю с пулей в глазу. За первым залпом последовал второй: со шлемов рыцарей посрывало плюмажи, раздались крики раненых и убитых. Стреляли из обычных винтовок, но так кучно, что пули находили цель чаще чем обычно.

— Назад!!! Назад!!! — Вскричал гофмейстер, чувствуя как по его жилам разливается чёрная ненависть. Сотня повернула назад, и прихватив нескольких раненых быстро отскочила к ельнику. "Немедленно в атаку! Перебить всех до одного!!" — Гаркнул он своим подчинённым. Те и не думали его упрекать или останавливать. Приказ разнёсся сначала по арктурианским, а потом и по оставшимся на флангах ротам фон Паннхофа и фон Вольгаста. Остановившаяся на короткий момент линия сдвинулась, набирая скорость с каждой секундой.

---

Андрей лежал в стрелковой ячейке, всё его внимание сейчас сошлось в маленькую мушку восьмизарядного ружья, выданного им со старого, ещё королевского склада. Только что они отстрелялись от небольшой группы рыцарей, попытавшихся предложить им сдаться. Это показалось северянину глупым, даже забавным, но вскоре эти мысли забылись: жар ударил в голову бойца, отодвинув мысли далеко в сторону, сосредоточив сознание на маленькой точке, на узком окне замершего и затихшего пространства, откуда должна была прийти смерть.

— Батальо-он, примкнуть штыки!! — Зычный и знакомый голос резко выдернул его из этого забытья, пони резко повернулся направо, и увидел, как Кеша вытаскивает из ножен короткий игольчатый штык и примыкает его к стволу ружья. Ловкие и плавные движения когтистых лап завлекли его внимание, и Берёзов опомнился окончательно. Он повторил те же действия: кое-как вытащил из ножен штык, рискуя своим языком взял его зубами, а потом приладил на свою винтовку. Вокруг звучала возня и щелчки примыкаемых штыков. Всё делалось в спокойном порядке, это обнадёживало.

— Господа! Товарищи! — продолжал свою речь Илларион. Его интонация была рваной и грубой, но накрепко отпечатывала слова в голове. — Долго нам не выдержать, да и чёрт бы с ним! Их несколько тысяч, нас — всего восемьсот. Этот лес — наша могила, но мы задержим их настолько, насколько сможем. Стрелять по моей команде, по команде же ударим в штыки. За Аквелию!

"За Северяну." — Твёрдо прошептал Берёзов, снова занимая позицию. Ложная тишина протянулась ещё минуту, а затем в воздухе раздался странный, приближающийся шум.

— Летят... — Слева донёсся приглушённый голос Айдаса. Андрей обернулся и увидел своего товарища: лицо вартайца исказила скалящаяся гримаса ненависти и страха, тощие ноги чуть не до хруста сжимали оштыкованную винтовку. Берёзов будто бы увидел перед собой кого-то другого, необратимо отличавшегося от того мрачного и вздорного, но спокойного пони. Перед глазами жеребца будто бы встали горящие сёла и деревни своей страны, которую ему не хватило сил отстоять. Он был готов к этому моменту, этому звуку. Он приветствовал его.

Свистящий шум приближался, вот появились и они: закованная в воронёную сталь лавина выплеснулась в небо над полем, закрыв его подобно туче саранчи. Андрей никогда не видел подобного, но страх быстро сменился угрюмой решимостью, копыто подвинулось к спусковой скобе, ожидая приказа. Расстояние сокращалось очень быстро: у них было всего несколько минут, если не секунд.

— Батальон! Залпом! Пли!! — Рявкнул Илларион Валерьевич, и батальон повиновался: грянул одновременный удар восьми сотен ружей, но волна не остановилась. Огонь будто бы только сильнее раззадорил, сильнее раздразнил её: до оборонявшихся долетели проклятия и боевые девизы, на землю упало около полутора десятков раненых и убитых. Треск выстрелов сменился клацаньем затворов, а потом снова раздалось: "Батальон! Залпом! Пли!!"

Андрей всем телом прижался к своей винтовке. Ещё один выстрел. Ещё раз приклад с больно упирается в плечо. Ещё одна пуля послана во врага. Ещё одна пуля рикошетит от заговорённой брони. Северянин прицелился в одного из грифонских командиров, увлекавшего за собой свой эскадрон. Лицо воина было открыто, тогда как грудь, живот и передние лапы были прикрыты чёрными доспехами с золотой филигранью. "Эх, только бы попасть!" — подумалось ему.

"... Огонь!!" — Повинуясь команде, жеребец нажал на спуск. Старая винтовка рявкнула, Берёзов оскалился от очередного удара в плечо и взглянул в прицел: тот самый сотник вдруг схватился за лицо и визгливо завопил, смутив своё подразделение. Раненого командира тут же подхватили и унесли назад, а командование принял другой воин. Пони радостно улыбнулся, со стороны Айдаса донеслось злобное: "Получай!" Заминка в грифонских рядах была короткой, но не могла не обрадовать легионеров.

"Артиллерия! Шрапнелью! Огонь!" — В лесу ожили две спрятанные пушки: среди имперских рядов засвистела шрапнель. Грифоны опешили: тяжёлые шрапнелины оставляли на доспехах глубокие вмятины, а часто и вовсе пробивали их. В этот момент бойцы перезарядили винтовки и снова начали стрелять. Всё больше и больше врагов валилось на землю, но их всё равно было немного: осколок и патрон находили глаза и крылья, залетали в прорези шлемов, пробивали толстые голенища сапог и дробили кости, рыцари сталкивались друг с другом, кувыркались в воздухе, их относительно плотное построение сыграло с ними злую шутку в этот момент. Но эта шутка оказалась не достаточно злой, чтобы как-то изменить их намерение. Многие из залегших сейчас на этой опушке до этого слышали много историй о дворянах-неженках что предпочитали мундиру роскошества и разврат, о малодушных, жадных и трусливых идиотах, которых с лёгкостью сокрушил молодой и храбрый аквелийский народ. Сейчас против них шли дворяне, и бойцы Легиона не могли увидеть в них ничего, кроме самоотверженной ярости и желания убивать. Герцландские кавалеры плевали на все их уловки, на всю их тактику — они были сто крат сильнее, они знали это уже тогда, когда приняли меч и герб из отцовских лап, и даже сама смерть не могла их в этом разубедить.

В защитников полетели ответные пули: над головой Андрея просвистело что-то тяжёлое, а потом откуда-то справа раздался короткий вскрик вперемешку с громким чавкающим хрустом. Обернувшись, Берёзов увидел Иннокенцио: гарпия уткнулся клювом в бруствер ячейки и постепенно сползал вниз. Его голова была разбита тяжёлой свинцовой пулей. Берёзов громко фыркнул и вполголоса выругался, припомнив несколько крепких слов из солдатского обихода.

— Что случилось? — Спросил у него вартаец, доведённым до автоматизма движением перезаряжавший своё оружие.

— Иннокентия убило! — Коротко бросил северянин и вернулся к стрельбе. Скоро это стало бесполезно: враг уже преодолел рубеж в сто пятьдесят метров.

Первые ряды рыцарей убрали пистолеты в кобуры, выхватив мечи, палаши и сабли. Заграждения должны были заставить их затормозить, но не могли остановить их надолго. Счёт шёл на секунды: Андрей услышал неподалёку от себя крик ужаса и выстрел: это казнили паникёра, пытавшегося сбежать от врага. "Встать в рост, штыки перед собой! В шеренгу — стройся!" — Легионеры как один поднялись из ячеек и начали пятиться назад, сходясь плечами. Сергей быстро поднялся из неглубокой ямки и сделал несколько шагов назад, пока не оказался в плотном строю: слева от него был Айдас, а справа — тот самый герцландец, прикрикнувший на них ещё меньше часа назад. Сейчас этот поседелый боец вполголоса читал молитву, с прищуром смотря на приближающиеся роты арктурианских кавалеров.

— С этого места — ни шагу! Огонь по моей команде! — Рычал и лаял голос северянина. Если в начале дела он говорил чисто и спокойно, то теперь его слова приобрели сильный акцент.

"Ни шагу, так ни шагу." — Пробормотал Андрей, привыкая к бипедальной стойке и вспоминая штыковые приёмы, которым он когда-то учил бойцов в своей роте. Тем временем, рыцари были уже тут как тут. Нескольких бойцов сразило часть первого ряда не смогла пройти между древесными стволами, кто кто застрял в наскоро сделанной ловушке, но остальные смогли пробиться к легионерам. "...Пли!" — Команда прозвучала в последний раз. Берёзов практически в упор выстрелил в одного из атакующих: пуля с визгом отскочила от брони, герцландец её даже не заметил. Он нёсся прямо на северянина, сжав в тяжёлой перчатке длинный и дорого отделанный палаш. Против этого оружия у северянина была только его длинная винтовка со штыком: он выставил её перед врагом, и собирался нанести удар, но враг был быстрее. Грифон схватил ружьё свободной лапой и со всей силы дёрнул её на себя, Андрей не сообразил выпустить винтовку и кубарем полетел вперёд. Прелый запах земли ударил в ноздри: "Сейчас рубанёт!" — пронеслось в голове у жеребца. Он зажмурился, но не почувствовал удара. Враг отвлёкся на него и удар пришёлся по кому-то другому. Поняв это, Андрей быстро опёрся на передние копыта и поднялся на ноги.

Рядом с ним кто-то кричал, это был крик ярости и боли, слившихся воедино. Это был крик Айдаса: Когда рыцарь уже хотел ударить Берёзова, вартаец со всей силы ударил его прямо в стык кирасы и наспинника. Штык вошёл глубоко, но сломался, грифон выкрикнул проклятие и палашный удар, предназначавшийся для северянина, пришёлся по Айдасу. Кровь ударила из разрубленной шеи, с такими ранами не жили и жеребец это прекрасно понимал. Он собрал последние силы и бросился на противника так быстро и неожиданно, что тот не успел среагировать. Айдас со всей силы ударил рыцаря в лицо, а потом вцепился зубами в незащищённое крыло, валя его на землю.

К этому моменту северянин уже успел вскочить, происходящее вокруг быстро вогнало его в ступор: отовсюду слышались крики боли и лязг железа, изредка били случайные выстрелы. Стоявший рядом с ним герцландец уже лежал на земле и корчился в агонии: враг был повсюду, враг их окружил. Строй начал ломаться, бой превращался в бойню. Рядом, на земле, лежала его винтовка. Немного впереди него, на земле барахталось два силуэта, Андрей пригляделся, и понял, что это Айдас и тот самый грифон, вырвавший у него ружьё. Вартаец истекал кровью, но давил на врага мёртвой хваткой, а он в свою очередь не мог ничего сделать из-за веса брони и чудовищной боли в повреждённом крыле. Среди деревьев мелькали чёрные фигуры, их было столько, что казалось будто бы все те залпы не дали абсолютно ничего. Вот одна из них бросилась на выручку своему товарищу: это был рыцарь в уставном стальном шлеме, простой кирасе и высоких сапогах, вооружённый лишь короткой кривой саблей. Берёзов не медля ни секунды вскинул винтовку и выстрелил: пуля срикошетила от кирасы, хотя по законам нормальной физики должна была хотя бы застрять в ней. "Чертовщина." — пробормотал про себя северянин и, недолго думая, бросился на врага со штыком наперевес. Грифон сверкнул глазами и нанёс удар: сабля со свистом рассекла воздух, но нашла лишь суконный рукав аквелийской шинели, пропоров его и исцарапав ногу, скрывавшуюся под ней. Берёзов чудом увернулся от вражеского удара и в два шага оказался достаточно близко к грифону, чтобы нанести свой. Кавалер замахнулся снова и хотел было отпрянуть от "обезумевшего" пони, но штык настиг его быстрее: короткое трёхгранное острие пронзило открывшуюся и ничем не защищённую подмышку. Рыцарь тихо застонал, сабля выпала из его лапы и повисла на притороченной к поясу цепочке. Андрей резким движением сдёрнул грифона вниз, и быстро добил его уколом в глаз, прикончившим воина на месте.

Закончив с этим, Берёзов тут же бросился к Айдасу. Возня на земле уже закончилась: рыцарь, едва не лишивший Андрея жизни, лежал на земле, его длинная и некогда грациозная шея была изломана, а остекленевшие орлиные глаза выражали смесь удивления, ярости и страха. Рядом с ним навзничь лежал вартаец: из его раны на шее до сих пор струилась кровь. Его глаза тоже налились кровью, но это не были глаза мертвеца. Северянин понял, что он в сознании.

— Айдас, ты... — Берёзов рассмотрел своего товарища и с горечью понял, что ему уже не помочь. Блуждающий взгляд умирающего нашёл его, распростёртый жеребец попытался приподняться и что-то сказать, но вместо это лишь закашлялся кровью, а из горла вырвался лишь искажённый и слабый хрип.

Андрей снова взглянул на жеребца, и ощутил почти осязаемую боль: их знакомство трудно было назвать дружбой, бывшему северянскому офицеру тяжело было понять вартайца, который когда-то жил обычной крестьянской жизнью, а потом потерял всё, безуспешно пытаясь отстоять свою землю и народ. В них было одно сходство: они оба были "бывшими", они оба хотели справедливости, пусть и каждый по-своему. Их навеки свяжет эта роща, этот бой, и гибель в этом бою.

Северянин передёрнул затвор своей винтовки и вскинул её, целясь товарищу в голову. Тот слабо кивнул и попытался улыбнуться. Сквозь душераздирающие хрипы Айдаса Андрей будто бы услышал слово: "Прощай."

— Если после смерти есть жизнь, то мы скоро встретимся. — Произнёс он, и нажал на спуск.

— Берёзов, сюда!!! — До легионера донёсся громкий крик, в котором он узнал крик командира. Вокруг лежали десятки и сотни мертвецов: они усеяли собой поляны, грудами повалились на кустарник, раненые отползали к деревьям и громко кричали, надеясь на пощаду. Повсюду были рыцари, и повсюду они убивали. В их действиях сквозила опрометчивая злоба и чёрная обида, будто перед ними стоял давнишний и ненавистный враг. Не щадили никого: даже если бы среди этих бойцов вдруг оказался отпрыск какого-нибудь дворянского рода, да хоть сам Гровер VI — его всё равно бы изрубили в капусту, не спросив и фамилии.

Голос Иллариона исходил от крупной группы уцелевших, кольцом сгрудившегося вокруг батальонного госпиталя, куда успели оттащить несколько десятков раненых и умирающих. Увидев их, Андрей галопом побежал к ним, не обращая внимания на свист пуль и яростные окрики. Вскоре, он оказался среди пары сотен уцелевших, собравшихся из остатков разбитых и рассеянных рот.

— Я здесь, ваше благородие! — На северянском доложил он Иллариону.

— Хорошо. — Коротко ответил ему офицер. Больше Берёзов не услышал от него ни единого слова. Противник дал им что-то вроде передышки: рыцари кружили между деревьями и стреляли в них из пистолетов. Пони и грифоны гибли под огнём, но их решимость трудно было сломить. Вот вспыхнул и начисто выгорел тот пришедший на пункт кирин, вот убило ещё нескольких солдат, а пули свистели и свистели, заставляя вражеские мечи и булавы казаться менее ужасной участью.

"Атакуйте, собачьи дети!" — В строю раздался выкрик на герцландском языке. "Трусы! Дворянская мразь!" — Поддержало его несколько голосов. Послышалась аквелийская ругань и северянский мат. Ответ последовал незамедлительно.

Они ударили со всех сторон: с криком и шумом крыльев, блестя доспехами и полными ярости глазами. Их встретила стена из штыков, плотный сомкнувшийся строй, отчаянно пытавшийся подражать старым колоннам пикинеров, но кавалеры герцланда разбивали и те колонны — что могла сделать им кучка измотанных и израненных солдат? Начался последний бой отдельного батальона: отчаянная, чудовищная рубка, где одни безраздельно убивали, а другие решились продать свою жизнь как подороже. Бойцу рядом с Андреем размозжило голову, следующий удар пришёлся по Берёзову, но тот рефлекторно среагировал и подставил ложе винтовки, принявшее удар. Клевец разнёс в щепки дерево и даже погнул металл: пони мог только пожалеть о том, что ружьё вышло из строя раньше, чем он. Против него оказался очередной гигант, закованный в чёрные латы. Накинутый поверх них ваффенрок покраснел и почернел от запекшейся крови, пожилое лицо, не скрытое забралом, было искажено застывшей гримасой ненависти.

— Давай, скотина! — Рявкнул ему в лицо Андрей, в отчаянии замахиваясь на врага копытом. Тот ушёл в сторону и оказался за спиной Андрея: северянин не успел увидеть этого. Он успел лишь осознать, что удар его не достиг цели. В следующую секунду в его затылке раздалась сильная боль, а потом наступила чернота и тишина. Удар рыцаря был точен, лапа его не дрогнула. Северянин пал на землю, растянувшись в неестественной позе. Он умер быстро, и не успел увидеть, как погибают его сослуживцы и товарищи, как благородные господа в ярости терзают и потрошат оставшийся в живых медперсонал и раненых. Его затухающий взор успел увидеть лишь странно блестящие облака, возникшие на горизонте с юго-запада.

---

Фон Фейербург стоял в самом центре только что кончившегося побоища. Вокруг него лежали тела мертвецов и умирающих, воздух пропах порохом и смертью. "Скольких мы потеряли, и всё из-за этих проклятых смердов. Нет, они не были трусами, они — в стократ хуже трусов. Они посмели ответить на моё предложения стрельбой, и вот что они получили взамен. Они могли сохранить хотя бы жизнь своих раненых, а в итоге обрекли на смерть всё своё подразделение. Какая глупость! Какой эгоизм!" — Ярость клокотала в сердце воина, когда он ходил среди убитых. Роща, некогда бывшая красивым, даже прекрасным местом, теперь превратилась в огромную братскую могилу, где лежало больше тысячи тел.

— Какие будут указания, герр Гофмейстер? — Сбоку показался один из капитанов Ордена. Рыцарь обернулся, смерил его суровым взглядом и огляделся вокруг: его подчинённые лежали вповалку, либо пытались опереться на дерево или собственную пику. Бой оказался непредвиденно жарким и сильно измотал всех его участников. Фон Фейербург сам устал в этом сражении, возраст уже напоминал о себе. Тем не менее, он ещё крепко держался на ногах.

— Пошлите к фон Гельткройцу и передайте, что он нужен мне здесь и сейчас. Отправьте гонцов так же и к дальним флангам — мне нужно знать, что там происходит. Вы посчитали убитых и раненых?

— Да, пересчитали.

— И сколько?

— Сто пятьдесят четыре убитых, двадцать легкораненых и семеро тяжёлых. — С волевым усилием доложил кавалер.

— Ясно. Тогда исполняйте мои указания. И да, пусть этим займётся кто-то из светских, думаю вам понятно, почему.

— Понял вас, передам это фон Паннхофу — его рота понесла меньше всего потерь и меньше всего устала.

— Приятно слышать, что у нас здесь остался кто-то боеспособный. — посетовал командующий, разглядывая испещрённый пулевыми вмятинами доспех капитана. — Идите.

Воин кивнул и удалился, но ему на смену тут же пришёл другой посыльный.

— Господин Гофмейстер, рота Паннхофа заняла юго-западную опушку леса! — Доложил рыцарь, в котором Людвиг узнал одного из светских сотников.

— Отлично. Только я этого не приказывал.

— Изволите переменить нашу позицию?

— Нет. Вы поступили верно. Моим арктурианцам нужно ещё хотя бы полчаса чтобы прийти в себя. Отправляйтесь к своим, если сказали всё, что должны были.

Сотник было кивнул и начал удаляться, но на его место вдруг встал другой рыцарь, и вид его совсем не понравился фон Фейербургу.

— Господин Гофмейстер! — Встревоженным голосом окликнул он Людвига.

— Не извольте возвышать голоса! — учтиво, но жёстко осадил его командующий. — Что у вас опять случилось?

— Аквелийские рыцари, господин гофмейстер!

— Где? — Коротко, не демонстрируя никаких эмоций спросил фон Фейербург.

— На юго-западе от рощи.

— Собираются атаковать?

— Нет, вызывают вас на переговоры. Их герольд только что явился к нашему капитану Паннхофу и потребовал вашей встречи с их командующим.

— Переговоры? — рыцарь немного подумал и уважительно кивнул. Несмотря на появление сильного врага и усталость его войска, эта новость его несколько обрадовало. — Замечательно. Хоть кто-то из этих безбожников чтит порядок. Я выхожу к ним немедленно. Пусть ваш капитан и его лучший эскадрон сопровождают меня.

— Так и будет! — Ответствовал посланец.

Через несколько минут всё было организовано: главный арктурианский рыцарь явился к светским коллегам, и в сопровождении их начальника вылетел вперёд. Крылья с трудом слушались после достаточно короткой, но яростной рубки, но фон Фейербург держался молодцом. Вид у кавалеров был страшноватый: их латы несли на себе следы от пуль и штыковых ударов, а у кого-то даже были запачканы в крови. Тылы рыцарского войска чудовищно отстали, так что они не могли рассчитывать на косметический ремонт. Тем не менее, они старались выглядеть достойно, даже перед врагом.

Аквелийское воинство стояло на той стороне поля, лежавшего между дорогой и изгородями, отделявшими его от другого участка. Над строем шевалье слабо реяли старые знамёна, в своей древности и почётности не уступавшие герцландским. Навстречу фон Феербургу летел отряд численностью около семи десятков рыцарей — такой же эскадрон, они повторяли эту церемонию в том же порядке.

Приближаясь, Людвиг рассматривал своих оппонентов: аквелийцы предпочитали не окрашивать и не воронить своих лат, отчего те казались белыми. Так же они любили пышные плюмажи, и никогда не жалели перьев на них. Лица воинов отдавали суровостью и мужественной твёрдостью, но вместе с тем казались менее чёрствыми и высокомерными, чем орлиные профили герцландских дворян. Гофмейстер смотрел на них и всё ещё был доволен. Он вспомнил времена, когда Империя была едина и эти славные бойцы ещё служили их Кайзеру. С тех пор поменялся лишь их сюзерен, и старому воину казалось большой глупостью то, что эта перемена — единственное, что делает из них врагов.

Два эскадрона сошлись друг с другом аккурат посередине поля. Два древних знамени трепало на постепенно поднимавшемся ветру, рыцарские партии встали друг напротив друга, выдерживая дистанцию и торжественное молчание. Из аквелийского строя чинным и размеренным шагом вышел высокий и статный воин, закованный в древний доспех, и скрипучим, но обладавшим странной мелодичностью голосом объявил:

— Герцландские рыцари! Я, капитан Пьер Терраиль де Талоне, от имени Богов, моей дамы сердца, и моего сюзерена — я вызываю вас на честный бой, и объявляю, что вверенные мне силы не сойдут с занятого ими места, кроме как в случае их полного разгрома и уничтожения.

Навстречу аквелийцу вышел фон Фейербург. Они встали на некотором расстоянии друг от друга, между двумя воеводами виделся резкий контраст: де Талоне был облачён в блестящие доспехи с пышным плюмажем, на арктурианце была измятая в бою броня и заляпанный кровью орденский ваффенрок. Один был мощным стариком, другой — молодым воином.

— Аквелийские шевалье! Я, Гофмейстер Арктурианского ордена, Людвиг Герхард Йоханнес фон Фейербург, от имени Арктурия и своего сюзерена — законного Императора Грифонии, принимаю ваш вызов, но при единственном условии: вы обязаны предоставить моим кавалерам время для того, чтобы они могли отдохнуть и приготовиться к бою. В обратном случае — я отказываюсь принимать сражение и буду ждать подхода армейских частей.

— Не малодушно ли таким храбрым и честным воинам требовать отсрочки? Неужели сопротивление наших солдат так сильно измотало вас? — Спросил капитан, прямо и строго глядя в глаза гофмейстеру.

— Не малодушно ли таким храбрым и честным воинам вызывать на бой ослабленного врага? Да, ваши солдаты сражались как дикие звери — мы потеряли многих в роще, что сейчас лежит за нашими спинами. Поэтому мы требуем передышки.

— Что-ж... Эти слова звучат достаточно весомо. В конце концов — наша главная задача сдержать вас, а не разгромить. Мы можем дать вам полчаса.

— Этого времени будет достаточно. — коротко ответил Фейербург. — Славно видеть среди полчищ смердов проблески рыцарской доблести и благородства, мне вас искренне жаль, месье.

— Нечего испытывать жалости к тому, кто сделал выбор по собственной воле. — Твёрдо и исчерпывающе ответил Талоне.

— В таком случае — пусть Борей рассудит нас!

Воины разошлись к разным концам поля. Поздний день к тому моменту уже перешёл в ранний вечер. Воины должны были схлестнуться в последние предзакатные часы. Герцландцы могли бы дождаться темноты, могли бы дождаться подкреплений, но в месте с тем не могли изменить своим принципам и не выполнить поставленной перед ними задачи. Если они потеряют время — то брешь во вражеской обороне начнёт затягиваться, и прорыв сойдёт на нет. Выйдя перед своими подчинёнными, к коим вскоре присоединился и подлетевший Гельткройц, фон Фейербург заявил:

— От нас сейчас зависит судьба всей кампании. Мы обязаны преуспеть в следующем бою и прорваться, в обратном случае — нашим войскам не видать победы в этой войне. Опрокинем их, преодолеем ещё десяток километров — и перережем большую часть вражеских путей снабжения. Это заставит ваквелийскую армию остановиться. Даст шанс нашим войскам. Так что наша роль в этом деле — решающая. Никто не имеет возражений?

Командиры молчали. Все понимали суть положения, в котором они находились, опытных и тёртых военных глупо было в чём-то убеждать. К Фейербургу явились разведчики, коими было назначено двое бойцов из свежей и небитой роты Гельткройца.

— Сколько знамён вы насчитали?

— Шесть знамён, господин Гофмейстер. Аквелийцы не прячутся от нас, так как не видят в этом большого смысла. — Доложил старший из них.

— Значит, их примерно столько же сколько и нас. — задумчиво проговорил гофмейстер. — Но мы уступаем им в готовности.

— Может быть, нам следует обойти их? — Предположил один из орденских капитанов, самый молодой командир из тех, кто здесь присутствовал.

— Посмотри на своих рыцарей, Кюстрих! — осадил его фон Фейербург, поражаясь недалёкости своего подчинённого. — Они не выдержат ещё одного манёвра. Они выдержат только бой и прямой рывок до означенной цели. Тем более, у врага тоже есть крылья. Они тоже претерпели тяжёлый перелёт, но всё же намного свежее нас. Так что нужно действовать отталкиваясь от времени, и только от времени. Когда эти полчаса закончатся — вы поднимете свои роты и выстроитесь следующим порядком: я и арктурианские роты встанут в затылок друг другу, формируя ядро колонны. Фон Гельткройц поведёт правое крыло, фон Вольгаст — левое. Паннхоф останется в тылу. Мы ударим на них, проломим их строй, перебьём или пленим их начальство и по возможности — захватим знамёна. Они не должны представлять опасности нашему наступлению после этого боя.

— Да! Вдарим по ним как положено, а то ишь чего удумали — защищать этих батраков-безбожников! — Распалившись заявил один из рыцарских начальников.

— Присяга есть присяга. Дали — пусть исполняют. — Лихо заметил другой. Гофмейстер молча согласился с этими высказываниями: ему нравилось, что его капитаны и сотники вновь настраиваются на сражение.

Отведённые на передышку полчаса неумолимо подходили к концу, вскоре настало время битвы. Небо залил багровый закат, а два воинства начали выстраиваться на равнине, никто не пытался скрыть от неприятеля своих действий: знамёна блестели золотом и серебром в лучах заходящего солнца, эскадроны быстро изготавливались к бою, строясь в линии. Среди герцландских воинов слышалась молитвы Арктурию и другим богам. Установилось короткое затишье, являвшее собой форменное затишье перед бурей. Считанные минуты оба войска стояли друг против друга в странной нерешительности.

Первыми тронулись герцландцы. Гофмейстер фон Фейербург вынул из-за широкого пояса клевец: "Верные, за мной!" — Воскликнул рыцарь, и первым ринулся в бой, увлекая за собой остальных. Сначала эскадроны шли быстрым шагом, потом перешли на бег, а потом оттолкнулись от земли и поднялись над ней, расправив крылья. Враг проделал то же самое. Сшибка началась.

Аквелийцы приостановились и выхватили из кобур пистолеты, многие из которых были древним колесцовым оружием. В тяжёлом воздухе засвистели пули, но всем было понятно, что они лишь раззадорят атакующих. "Пистолеты к бою!" — Скомандовал Фейербург, его подручные тут же начали выдёргивать из кобур и кушаков своё стрелковое оружие. За этой командой должен был последовать приказ к стрельбе, но гофмейстер намеренно задерживал его, намереваясь подойти к противнику как можно ближе. Расстояние сокращалось со скоростью молнии, шум крыльев, ветра и тяжёлый шлем мешали ориентироваться на слух, зато глаза легко фокусировались и при тряске, воин всегда мог положиться на них. Людвиг с холодной решимостью смотрел, как на него несётся закованная в доспехи лавина, но не ошибся ни на секунду, когда махнул сжимавшей клевец лапой и проорал: "Пли!.. Мечи наголо!.. В атаку!!!"

Слева и справа от него затрещали выстрелы, среди которых слышались как бой обычных пистолетов, так и щёлканье древних рейт-пистолей, чьи тяжёлые пули лучше всего могли противостоять броне. Вражеский строй на секунду опешил, этой секунды было достаточно: герцландцы накинулись на врага с рёвом и свистом, с яростным криком "За Императора!". Раздался ужасающий грохот: сталь ударилась о сталь, строй схватился со строем. Клинки заблистали на вечернем солнце, вскоре полилась кровь. Фейербург оказался в самой гуще боя и чудом уцелел, когда увернулся от копья, нёсшегося прямо на него. Древко ушло дальше и сломалось о коническое забрало следовавшего за рыцарем кавалера, не причинив ему никакого вреда. Гофмейстер взмахнул своим оружием и атаковал вражеского сотника, вставшего у него на пути: тот рыцарь тоже был вооружён булавой, он отбил несколько ударов Людвига, но не успел среагировать, когда гофмейстер нанёс обратный удар и ударил жалом клевца в по пластине нашейной защиты. Рана была не летальной, но тяжёлой: сотник выронил своё оружие и упал на землю.

"Аквилея! Сен-Пьерр!" — Кричали аквелийские рыцари, бросаясь на гофмейстера и сопровождавших его воинов. Они были вооружены палашами и булавами, кто безуспешно пытался поразить герцландцев из пистолетов. "Держать знамя! Гофмейстер здесь!" — Вопил фон Фейербург, размахивая своим только что отчищенным оружием, вновь начинавшем покрываться кровью: вот пал с разбитой головой храбрый рильский шевалье, бесстрашно бросившийся ему навстречу. Вот закричал от боли один из его спутников, поражённый вражеским ударом. Всё происходящее превращалось в суматоху: перед глазами рыцаря мелькали обрывки голов, тел и силуэтов, а он бил по ним что есть силы, не забывая отражать ответные выпады. Всё перемешалось: за грохотом металла и истошными криками воины быстро перестали слышать команд капитанов и сотников, построение начало разбиваться на отдельные схватки и поединки, но Людвиг знал по собственному чутью, что он пробивается вперёд: аквелийцы действительно начали отступать, их развёрнутый и широкий строй начал рассеиваться, ломаться. Через несколько минут боя гофмейстер понял, что впереди никого нет. "Вперёд! За мной!" — Скомандовал он, но вместо отклика спутников, он услышал лишь пронзительный и яростный крик: "Обернись!" Воин тут же последовал указанию и машинально отбил предназначавшийся ему удар: короткая рукоять клевца скользнула по его оружию и ушла в сторону. Клевец. Значит он встретил кого-то серьёзного.

Два кавалера зависли в небе друг напротив друга, держась на расстоянии удара. Фейербург тут же узнал того юнца, так гордо заявлявшего о том, что его роты "не сойдут с места, пока не будут разгромлены." Каких-то полчаса назад это был статный и прекрасный воин, похожий больше на ожившую легенду, чем на реального грифона. Теперь же его латы были замазаны кровью, пышный плюмаж содран, а из-под козырька штурмхауба на герцландца смотрела пара хладнокровных глаз, напоминавших более глаза убийцы, нежели благородного заступника из былин и сказок.

— Вы... Вы бросаете мне вызов?! — Запальчиво рявкнул фон Фейербург, поднимая клевец в жесте боевого приветствия.

— В обратном случае, я не смогу сразить вас в соответствии с понятиями чести! — Так же ответил ему де Талоне. Его манера не могла не вызывать уважения.

— Что-ж, я не в праве вам отказать! — С яростной усмешкой прокричал Людвиг, и поединок начался.

Первый удар был за аквелийцем, но ушёл в пустоту: фон Фейербург успел уйти в сторону и отточенным движением контратаковал, метя врагу в голову. Аквелийский капитан чудом пережил эту атаку, так же рванувшись в бок, и снова попытался достать оппонента своим оружием и снова не преуспел. Оба поединщика понимали: первое попадание может оказаться последним. Их доспехи были отлично заговорены, удар боевым молотом навряд-ли мог нанести им серьёзный ущерб, но это не касалось того, что было под доспехами. В этом и был смысл использования рыцарями подобного оружия: оно не пробивало, но калечило. Позволяло бороться с подобными себе.

— Давайте! Атакуйте! Что-ж вы мажете как слепой птенец! — Издевательски крикнул фон Фейербург, делая короткую паузу чтобы оценить положение своего противника.

— Вам не занимать прыти, месье! Вы лучше убегаете, чем сражаетесь! — Парировал его де Талоне, постепенно забывая о приличиях. Они снова сошлись, и снова им удалось уйти от ударов друг друга. Арктурианец взлетел на несколько метров выше, аквелийский капитан последовал за ним и они схватились снова. Бой вокруг них разгорался всё сильнее, превращаясь из чего-то упорядоченного в полную сумятицу и свалку, ту самую "бурю мечей" — яркий эпитет, хорошо описывающий подобные столкновения. И где-то на окраине этой "бури" сражались два командира. Исход их дуэли навряд-ли бы что-то решил, но это не умаляло ярости, с которой они сражались. Их бой затягивался: они кружили, сходились, расходились снова, зависали, пикировали — но победитель оставался неясен. "Время! Он тянет время!" — промелькнуло в голове у фон Фейербурга, когда тот заметил, что солнце практически на четверть скрылось за горизонт. Его роты всё никак не могли пробиться сквозь вражеский строй, всё никак не могли рассеять врага: аквелийцы выбрали неправильную диспозицию, но сражались отважно, не хуже, а местами и лучше чем имперцы, поэтому — победитель оставался нерешён.

— Какой вам толк продолжать сражение! Сдавайтесь — и мы вас пощадим! — Не слыша себя вопил гофмейстер, пользуясь короткой заминкой.

— Сдаваться такому псу как вы — кощунство, месье! Вы перебили всех солдат в роще Сирен, с вами не может быть никакого уговора!

— Эти солдаты отказались капитулировать!

— Они выполняли свой долг, так же как вы выполняете свой, месье! Вы ведь не намерены сдаваться, верно?!

— Именем Арктурия будь вы проклят! — Проревел Людвиг и пошёл в очередную атаку. Он притворился разозлённым, потерявшим контроль, на деле сохранив самообладание. Аквелиец не растерялся и так же бросился на него, надеясь смутить кавалера неожиданным манёвром. Клевцы блеснули на закатном солнце, послышался треск и скрежет. Два силуэта сцепились в один и полетели вниз. Глухой удар об землю не причинил обоим столько вреда, сколько собственные доспехи в этот момент. Однако, оба рыцаря остались целы, так как высота была не то чтобы большой.

Первым поднялся де Талоне: на нагруднике шевалье виднелся рубец, оставшийся от клевца герцландского рыцаря. Дыхание воина превратилось в прерывистый хрип, ноги едва заметно дрожали. Капитан сплюнул на землю окровавленную слюну, и вскоре закашлялся кровью. Затуманившимся взором, он посмотрел на своего врага, так же поднимавшегося с земли. Фейербургу тоже досталось от него, его рана была не легче. Старик тяжело встал на две лапы и поднял своё оружие перед собой. Иной бы чувствовал страх смерти или досаду от неудачи, но в эту минуту в глазах Людвига была лишь отчаянная тоска, переходящая в последний порыв исступлённой ярости. Фейербург понял, что весь их манёвр провалился. Его роты так и не прорвались вперёд, а если этого не сделали — то сражение было для них проиграно. Аквелийцы сумели остановить и измотать их. У них была возможность решить исход войны в пользу Императора, но атака захлебнулась — всё было кончено.

— Наш час... Пробил... — Вместе с кровавым кашлем выдавил из себя гофмейстер, и сделал два нетвёрдых шага к всё ещё стоявшему перед ним де Талоне. Тот хотел было замахнуться, но понял, что его лапе уже слишком тяжело даже держать молот, не говоря уже о том, чтобы им орудовать.

— Если это так... То в крови более нет смысла. — Более твёрдо, но с надрывным хрипом ответил ему Пьер.

— Ты не жалеешь о том... что предал Императора?.. Хотя бы... Своего к... короля? — Вдруг спросил у него Людвиг. Ему вдруг резко расхотелось убивать своего врага. Им обоим осталось недолго: какой в этом смысл?

— Нет... Я ни о чём не... жалею. Народ — мой сюзерен. — Аквелийца поразил ещё один приступ кашля, и он осел на земл, больно упав на крылья. Фон Феербург навис над ним чёрным сгорбленным силуэтом. Около минуты они молчали, разглядывая друг друга налитыми кровью глазами. Битва вокруг начинала стихать: никто уже никого не теснил, стихли яростные кличи, знамёна поникли и пали. Воинства прекратили сражение: они просто выдохлись.

К горлу де Талоне начала подступать красная пена, синие зрачки глаз исчезли за тёмно-коричневыми веками. Началась тихая и мучительная агония. Людвиг понял, что ему нужно сделать. Он собрал в кулак последние силы, и резким движением вынул из длинных и узких ножен мизерикордию — клинок милосердия, похожий больше на гвоздь с рукоятью, нежели на кинжал.

— Requiem aeternam dona eis, Domine... — Проговорил он про себя слова заупокойной молитвы, и склонился над павшим, намереваясь даровать покой достойному врагу. Грифонская кираса не представляла собой сплошной пластины, разделяя её на две части для большей анатомической гибкости. Фон Фейербург вставил в эту щель мизерикордию, а потом со всей силы вогнал её туда, где находилось сердце де Талоне. Капитан испустил последнее дыхание и отошёл в мир иной. Людвиг осенил мертвеца троичным знамением и сел подле него, но сил уже не было. Гофмейстер арктурианского ордена завалился набок и стал ждать, когда смерть придёт за ним.

— Господин гофмейстер! — Снаружи послышался шум крыльев и полный замешательства голос. Он узнал его — это был капитан фон Гельткройц. Дано ли ему было знать, что им суждено когда-либо встретиться в таких обстоятельствах? "Нужно распорядиться." — одна из последних мыслей посетила голову Людвига, и он опрокинул себя на спину: страшная боль пронзила его с головы до ног, но он только сжал клюв, направив на командира хельхеймцев свой стекленеющий взгляд.

— Рана слишком тяжела, Альбрехт. Я не улечу с этого поля живым. — Надрываясь прохрипел он, стараясь говорить твёрдо и чётко. Фон Гельткройц был опытным воином, но даже он не мог скрыть трепета перед ужасным зрелищем. Фон Фейербург был их иконой, негласным авторитетом и главой герцландского рыцарства. Вокруг него дворяне сплотились в тяжёлые годы, держались за него даже тогда, когда служили разным сюзеренам, а теперь... Реальность была слишком горька, чтобы как-то её описывать. Оставалось только выслушать его последние слова и отдать ему почести, достойные кавалера.

— Я слушаю вас. — Сдерживая подступавший к горлу комок проговорил Альбрехт, опуская голову к дрожащему клюву фон Фейербурга. Тот говорил чётко и быстро, но его голос слабел с каждой минутой.

— Фон Хервард цел?

— Да, господин.

— Пусть он будет новым гофмейстером. На командиром его роты назначьте лучшего сотника. Свой титул я передаю старшему сыну Ульриху, пусть выдаёт сестёр за какое угодно приданое — нечего им сидеть в девках. Слышишь меня?

— Да. Я слышу, господин.

— Хорошо, хорошо... Да простит меня Борей за всё содеянное... — Людвиг закрыл глаза и запрокинул голову назад: — Уводи роты назад. Наше дело здесь проиграно...

Таковы были его последние слова. Альбрехт фон Гельткройц поднял голову от уст усопшего и посмотрел на сопровождавших его: взгляд его был настолько тяжёл и мрачен, что они едва не дрогнули. Он произнёс всего два слова: "Позовите фельдкурата."

---

Батальон залёг в длинной придорожной канаве, положение всё сильнее начинало походить на отчаянное: от нескольких полуразрушенных домов им навстречу перебегала аквелийская цепь, несколько пулемётов строчило из развалин и кустарника: очереди были короткими, но косильщиков было много, и они компенсировали свои недостатки численностью. Тут и там то и дело лопались мины, не давая поднять головы.

Майор фон Таубе вместе со своим маленьким штабом сидел в той же канаве, что и все остальные. Несмотря на подавляющий огонь, герцмейстеры всё равно отстреливались, и это несомненно выигрывало время. Бой слышался так же слева и справа от него: значит сражался и остальной полк, противнику удалось застать их врасплох, но воспользоваться этим аквелийцы уже не могли. Бой, который по их мнению должен был закончиться быстрым успехом на деле длился уже сорок минут и обещал продлиться дольше.

— Направить пулемётный огонь вправо! — Скомандовал майор, увидев, что сегмент вражеской цепи начал очередную перебежку. Бивший рядом с ним пулемётчик быстро последовал команде и дал несколько очередей по поднявшемуся противнику. Несколько аквелийцев упало, остальные залегли и начали огрызаться из винтовок.

— Лежат! — Доложил командир расчёта, но тут кожух его оружия пробило несколько пуль: одна из них раскололась и осколком оцарапала офицеру лицо. Герцландцы тут же юркнули обратно в овраг, сверху застрекотал ответный огонь неприятеля.

— Господин майор! Господин майор! — Откуда-то сбоку послышался крик офицера-ординарца. Адриан был рад был услышать его: хоть какие-то указания от начальства.

— Докладывайте! — Майор обернулся и заметил, что на кителе младшего офицера есть кровавые пятна, а голова под стальным шлемом перемотана.

— Вам приказано отступать! Батальону приказывается отойти за полотно дороги и занять другую позицию!

— Пр-роклятье! — выругался фон Таубе, но внутренне он был согласен с подобным решением. — Где полковник? Он не ранен?

— Нет! Борей милостив! А вот вам стоило бы поостеречься!

В этот момент поблизости ударила ещё одна мина, заставив всех броситься на дно канавы. Адриан первым вскочил после разрыва, и игнорируя свистящие над ним пули скомандовал: "Первая рота — отступить за дорогу! Шиллер (так звали командира пулемётной роты) — не жалейте патрон! Любой ценой подавите неприятеля!

Приказ начал выполняться: первая рота в порядке покинула свой участок в одну перебежку оказалась на другой стороне десятиметрового полотна. Аквелийцы было предприняли рывок, но огонь оставшиеся на позициях пулемёты не дали им сделать и шага. За первой ротой двинулась вторая, в это время все остальные остававшиеся в канаве герцмейстеры стреляли в ускоренном темпе, не взирая на ответный огонь. В конце концов — все три роты оказались в зоне относительной безопасности. Последними отошли сам майор и пулемётные расчёты. "Старик намерен выровнять фронт — это понятно. Понимать бы ещё, что творится в общем." — Подумалось майору, когда он вновь оказался среди своих бойцов. С этой стороны дороги, проходившей по невысокой насыпи, уже были видны другие батальоны 4-го полка, отходящие назад. Отсюда же было видно и то, что бой идёт и на той стороне прорыва. За сумерками наступала ночь, а это говорило только о том, что стрельба скоро прекратится. Летние поражения научили безбожников остерегаться ночного боя.

Откатывающаяся цепь 2-го батальона быстро нагнала остальных. Полк организованно принял бой и откатился от дороги, заняв позиции в незначительной низине и взяв ровное как плац дорожное полотно на тысячу мушек. Вот над этим полотном появилась пара вражеских голов: аквелийцы высунулись сначала по шею, потом по грудь, а потом и встали в полный рост и двинулись вперёд, увлекая за собой остальные силы. По ним вдарили: почти все упали, остальные быстро ретировались назад. С этого момента всё относительно стихло: на позиции полка упало несколько мин, где-то протрещала пулемётная очередь и несколько винтовочных выстрелов. Пальба за их спинами так же начал сходить на нет. Такова была превратность войны — затишье порой наступало так же внезапно, как и заканчивалось.

Адриана потребовали на командный пункт, в суматохе только что залегших рот и взводов он нашёл его не сразу. Фон Цапфель решил расположиться близ другой дороги, пролегавшей всего в нескольких сотнях метров от той, по которой они шли ещё какой-то час назад. Этот неширокий старый тракт вёл к серевшей вдалеке брошенной деревушке и скрывался за наполовину срытым холмом, на котором она стояла.

— В общем, творится какая-то сумятица. Линию мы выдержали, соседи у нас есть, но положение остаётся выясненным далеко не полностью. — Со своим обыденным спокойствием произнёс фон Цапфель, смотря на карту.

— Как вы можете спокойно это констатировать?! — с тревогой заявил ему фон Оствальд, то и дело прислушивавшийся к тому, что происходит впереди. Солидный и важный майор всеми силами старался держать себя в лапах, но смирять себя холодным спокойствием, как делал его коллега, он не мог себе позволить. Крамер и Айзенкопф предпочитали словам молчание, лицо Агриаса то и дело щерилось напряжённым и опасливым оскалом, а Адриан и вовсе только что побывал на передке и был слишком устал и зол, чтобы выражать своё мнение перед всеми. — От рыцарей нет абсолютно никаких вестей, они молчат, пока мы предоставлены сами себе!

— Они тоже предоставлены сами себе. — спокойным тоном осадил подчинённого фон Цапфель. Интонация полковника заставила майора осечься и задуматься. — Если они сдюжат — то дело в шляпе, если нет — то... — Тут пришлось умолкнуть и самому полковнику.

— Отход за реку, стабилизация фронта и переход к обороне. — Нервно проговорил начальник штаба. Именно это предполагалось командованием на случай, если ремьенский плацдарм не удастся реализовать. Эти слова звучали как плевок и пощёчина, они отдавали запахом поражения и слабости. Они делали бессмысленными все перенесённые ужасы и все принесённые жертвы. Тем не менее, военным оставалось только исполнять приказы, а будущее кампании оставалось туманным.

После произнесённых Айзенкопфом слов все ненадолго замолчали, пытаясь свыкнуться с тяжёлой мыслью. В этот момент послышался топот сапог по траве — это был связист.

— Господа офицеры! Господа офицеры! Рыцари... — Запыхаясь проголосил он.

— Рыцари? Что рыцари? Докладывайте. — Обратился к нему полковник. Окружающие заметили, что на его лице начали проявляться признаки тревоги и беспокойства.

— Рыцари идут назад. Сильно устали, много раненых и убитых. — Скороговоркой ответил вестовой. Молчание, готовое было прерваться, вновь возобновилось: грифоны многозначительно посмотрели друг на друга, Агриас же потупил взгляд в землю, пытаясь справиться с волной негодования и досады, захлестнувшей его. Фон Таубе посмотрел на него с состраданием, но ничего не сказал. Вскоре послышался металлический звон и неровный топот. В наступавших ночных сумерках перед офицерами возникла колонна воинов в чёрных доспехах.

Впереди несли знамёна, понуро свисавшие со своих древок. Среди имперских стягов было два аквелийских, явно захваченных в бою, тогда как имперцы отдали врагу всего лишь одно полотнище. За прапорщиками шли капитаны и сотники, которых возглавляли фон Гельткройц и назначенный гофмейстером прямо на поле боя капитан фон Хервард. За ними тянулась длинная и нестройная вереница кавалеров в иссечённых и изломанных доспехах, медленно тянувшаяся вперёд. Кто-то божился, кто-то корил судьбу, кто-то стонал от полученных ран и приволакивал за собой повреждённые конечности. Блеск и величие, с которыми они выдвинулись теперь померкли, оставив за собой лишь толпу озлобленных и истощённых грифонов от которых несло кровью, потом и едким дымным порохом. Во хвосте колонны несли тяжелораненых и тела погибших, коих за этот день набралось более пяти с половиной сотен. Герцмейстеры едва не потеряли самообладание, когда увидели подобное зрелище. Фон Цапфель вдруг сорвался с места и в несколько шагов оказался подле идущего впереди фон Гельткройца. Тот повернул к нему понурую голову, его усталые полузакрытые глаза казались чёрными провалами в тени от козырька его помятого в схватке шлема. В этих тёмных пятнах вдруг сверкнула луна, и кавалер отвёл взгляд от старого знакомого.

— Что произошло с вами? — Твёрдо, но с участием спросил у него Пауль. От рыцаря можно было ожидать вспышки ярости или приступа отчаяния, но он был слишком устал и слишком опытен, чтобы позволять себе подобное.

— Мы не смогли победить их, но и они не победили нас. — тихо и странно ответил воин. — Тяжёлое время настаёт, друг мой, и храни Борей усопших!

Последняя фраза была сказана с каким-то дерзким и лихим запалом, в строю вдруг послышись ответные крики и хриплый, злобный смех. Вся колонна будто вспыхнула нездоровым и отчаянным энтузиазмом, скорбная тоска сменилась радостью. "Пускай они идут по нас! Мы не сдадимся просто!" — Выкрикнул кто-то из воинов, и остальные подхватили его слова. Пока солдаты Кайзерхеера пытались представить себе предстоящий кошмар, рыцари представляли его куда более чётко.