The Conversion Bureau: Рекомбинант 63
Глава десятая: Навсегда
— Ральф Витони: кибермошенник, вор на доверии, жиголо… Господи, с такой-то рожей?
Леонард Райх вёл себя развязно, что на него было совершенно не похоже. Все обитатели подземной базы из-за этого были не в своей тарелке.
— Мило. Чтоб ты знал, я в молодости не был и наполовину таким уродливым. Ральф следовал за лидером Эшелона, грузно переваливаясь рядом, как перекормленный бульдог в коричневом костюме.
— …Далее, чистильщик - хотя и грубоватый, насколько я слышал. Что произошло с мистером 'эффективно, аккуратно, и быстро?', похищение ради выкупа? Наверное, было непросто украсть ту девчонку из Антарктики, она ведь наверное, самый охраняемый человек в истории нашей расы.
Ральф остановился в коридоре чтобы поправить полосатый галстук кричащих цветов.
— Я умею действовать тихо, когда надо. И, поверь мне, я заслужил каждую кредитку из тех что мне заплатили за ту работёнку. Та соплячка, с шилом в попке — “пони” то, “Селестия” сё, да “хочу смотреть мой сериал” — Лео, ей-богу, я намучился с ней.
— Нет, я всего лишь восхищаюсь вашими достижениями, уверяю вас, мистер Виттони. Большая часть корпоративной элиты мне не друзья. У нас есть среди них верные, хоть и немногочисленные союзники, но что до остальных… Я считаю, что они даже хуже, чем конвертированные предатели — это они кинули нас на съедение волкам в понячьих шкурах. Волкам, у которых нету клыков, зато есть самое опасное, с чем сталкивалось человечество — лёгкий путь.
Леонард и Ральф прошли последний пост охраны, дозволили несколько раз просканировать и обыскать себя, и получили доступ в большой круглый сияющий белизной зал с полусферической крышей.
— Это чё щас — они тебя просканировали? Да ладно... ты прикалываешься, Лео? Ты же гребаный босс всей нашей конторы!
Райх позволил себе коротко усмехнуться.
— Вы колоритная личность, мистер Виттони. Я полагаю тот, кто способен был провернуть дело в Антарктике, должен знать, что в наш век нанотехнологий никто не может считаться вне подозрений и не может быть гарантирован от микрошпионов и управляющих закладок.
— Я слышал, ты никогда не покидаешь это место. Тебя нельзя скомпрометировать, если ты ничего не делаешь.
Ральф прикрыл глаза рукой от яркого блеска потолочных ламп.
— Вы не поверите, где мне только ни приходится бывать, мистер Виттони.
Теперь, позвольте показать вам главную деталь нашего проекта, который с высокой вероятностью решит проблему Эквестрии раз и навсегда. Вот, потенциальное спасение человеческой расы: проект “Кибитка”!
Леонард Райх жестом указал на штуковину в центре зала. Штуковина стояла на большой круглой подвижной платформе. Справа от неё встала навытяжку команда техников в белых комбинезонах для чистых комнат. Слева на полу зала расположился медицинский трейлер — передвижной изолятор.
Ральф Виттони моргнул, перевёл глаза на Райха, затем снова на это нечто.
— Это чё?
Кибитка была примерно шесть метров длиной, сделана из зквестрийской древесины. Колёса — тоже деревянные, по шесть ступиц, и окованы чем-то подозрительно похожим на медь. Низкие борта безыскусно разрисованы в цветочек. На вертикальных стойках крепился полотняный верх. По бокам, рядом с передком, висели традиционные эквестрийские светлячковые фонари. В повозку должны были запрягаться шесть эквестрийских пони.
— Это шутка, да?
Ральф попытался улыбнуться, но его тонкие губы дрогнули, когда он не увидел в лице Райха ни малейшего намека на шутку.
— Восемнадцать футов в длину, одиннадцать в высоту, изготовлена в Эквестрии копытами пони, переделана нами для наших задач. Оборудована экспериментальной системой межпространственной коммуникации, основанной на принципах которые мы еле понимаем, и понятия не имеем, будет ли она работать.
Здесь Лео улыбнулся. Немножко. Ральф поёжился.
— Внутри хорошо спрятанные тайники с оружием, модифицированным, чтобы его могли использовать пони, и система...
Райх обнаружил что его прервали, что случалось крайне редко. Это его неприятно удивило.
— Погоди, теперь ты точно мне втираешь. Оружие? Для пони? Мелкие ублюдки спёрли нашу планету, но они не бойцы. Я-то знаю. Я замочил их достаточно. Пони могут кусаться и лягаться, особенно когда защищают потомство, но даже единороги, у которых прямо перед глазами лежит пистолет-пулемет, никогда его не возьмут. Они могут драться, но в целом, как у вида, у пони маловато яиц, даже у жеребцов.
Ральф вспотел. Он всегда потел.
Леонард бесстрастно изучал толстяка. У Ральфа было чувство будто его сейчас приговаривают к четвертованию. Он почти не ошибался.
— Иногда, Мистер Виттони, пони не всегда пони.
Ральф рассмеялся.
— Эй! Это же рифмуется! Молодец, Лео. Не знал, что ты поэт.
Здесь творилось что-то нехорошее. Ральф нутром чуял, что пора смываться, но выходов или укрытий в этой огромной белой комнате не было.
Леонард повернулся к трейлеру и произнёс, ни к кому не обращаясь:
— Выпустите мистера Филипса, пожалуйста.
Ральф понял и просиял:.
— Филипс? Вы вызвали сюда Филипса? О, да! Лео, это мировой мужик. Чёрт побери, Филипс! Единственный говнюк, который почти так же крут, и как я. Люблю этого ублюдка. Эй! Филипс! Это я, Виттони!
Дверь медицинского трейлера отворилась. Двое окомбинезоненных техников вытянули пандус и опустили его.
Из трейлера, мелко ступая, вышел пони. Это был жеребец “земного” типа, бледно-красный, с коричневой гривой и большими розовыми глазами. Он дошёл до конца пандуса и осторожно развернулся, видимо, ещё не совсем доверяя своим ногам. Ральф с растущим ужасом и омерзением смотрел, как существо приближалось. Глаза существа были розовыми, но их выражение не сочеталось с добрым, пушистым, полным дружбы и смеха пони. Эти розовые глаза были ледяными глазами убийцы, который любил свою работу, и морда пони была кошмарно знакомой.
— Нет. Не-е-е-ет. Нет, нет, о Боже нет-нет-нет...
Ральф не хотел принимать то что говорил ему мозг, что кричали его внутренности.
— Ох мля, нет. Только не Филипс... Иисусе... мля, только не Филипс!
Красный жеребец остановился на расстоянии нескольких футов, глядя прямо на Ральфа.
— Ты тоже иди на хер, жирный мешок дерьма.
Ральф уставился на пони. На рот этого существа. Рот двигался, когда слова звучали. Пони действительно это сказал, незабываемо-злобным голосом Филипса.
— Филипс... что за... это же робот, верно? А сам он в том трейлере! Чертовски классная работа, Лео, вот проклятье...
Ральф потянулся чтобы потрогать пони-робота и едва не лишился пальцев, которые пони попытался откусить.
— Держи свои грязные лапы при себе, проклятая вонючая макака. Я знаю, что ты ими делаешь.
Пони не был роботом. Это существо было живым. Это был Филипс. Там, внутри, это всё ещё был Филипс.
— Как... я не понял... это как...
Ральф был слишком сбит с толку, у него не получалось собрать кусочки мозаики вместе, тем более, что у него пока не было всех кусочков.
— Мы скопировали и отладили тот проект, с помощью которого Мироправительство планировало ударить Селестии в спину. У нас не будет ещё одного П.В.З.
Райх глЯдел на Виттони как на неодушевлённый предмет.
— Мы исключили 'Фактор Селестии', который превратил лучших агентов Мироправительства в марионеток этой Блудницы вавилонской. Конверсия, которая сохранит человеческую способность к обману и насилию. Конверсия без снов.
Ральф потряс головой, пытаясь уложить в ней новую информацию.
— Значит, говоришь, мы теперь можем создать спящих агентов, которые не предадут? И Филипс всё ещё…
Ральф развернулся к пони.
— Если ты в самом деле Филипс, что бы ты сделал, встреть ты Селестию лицом к лицу, а?
Морда красного пони перекосилась. Конченый псих, наверное, назвал бы это усмешкой.
— До или после того, как отымел бы её в перерезанное горло?
Ральф хлопнул себя по щекам обеими руками.
Чёрт побери! Просто, охренеть, мать его! Это же мой мальчик там, это Филипс. Это аб-со-лю-тно Филипс. Чёрт, парень, что они с тобой сделали? Как ты позволил им это с собой сделать? Вот дерьмо... Филипс...
Леонард Райх подал знак техникам, затянутым в комбинезоны.
— Мистер Филипс согласился быть добровольцем в операции “Кибитка” по той же причине, по которой согласитесь вы. Потому что это наш лучший шанс покончить с Эквестрией раз и навсегда. Потому что мы спасём наш мир и человечество. Потому что мы отплатим этой суке Селестии и её миру за всё в один светлый — о, такой светлый! — день.
Ральф отбивался от техников, но парализующий пластырь уже впрыснул релаксант ему в шею.
— Но главное, Мистер Виттони, вы сделаете это потому, что вы человек, который печется о нашем мире, и с радостью принесёт себя в жертву ради спасения нашей расы.
Леонард Райх редко улыбался искренне. У него это плохо получалось. Но сейчас он улыбался, это была самая настоящая искренняя улыбка.
— Мля... мля-я-я...
Ральф терял сознание, но продолжал бороться с наползающей тьмой каждой крупицей своей могучей воли.
— Я... тебя достану... в... а-ду...
— В этом, Мистер Виттони, я не сомневаюсь.
Райх махнул комбинезонам, чтобы те несли толстяка в трейлер. Пони-Филипс шёл за ними, горько и злорадно смеясь.
— Но я думаю... вы узнаете что такое ад, немного раньше.
Краем глаза Виттони заметил ещё одну платформу за той, на которой стоял фургон. Сознание гасло, но он мог поклясться, что на второй платформе лежали две полусобранные квантово-хромодинамические (“гиперядерные”, как говорили идиоты-журналисты) бомбы. Он видел такие в Антарктике. Внезапный всплеск адреналина дал ему ещё несколько секунд сознания.
— Я хшу чтб вы знли...
Ральф уже едва шевелил губами, те немели.
— …я нне з тх кто прщает...
Затем чернота поглотила его. Чернота, в которой не звучали ничьи голоса.
Инквелл медленно и осторожно продела конец ленты сквозь петлю, держа её в своём рогополе. Серебристо-белое сияние сверкало и переливалось. Инквелл вытянула им кончик ленты и… Всё! Бант был готов. Резко выдохнув через нос долго удерживаемый воздух, она наконец расслабилась, её поле рассеялось. Наконец-то получилось!
Она повертела крупом перед зеркалом, и так и эдак, оглядываясь через плечи и любуясь своей работой. Ярко-красная ленточка завязанная здоровенным бантом туго сидела у основания хвоста. Немножко слишком туго. Инквелл чувствовала, что хвост немного пережат. Снова засветив рог, Инквелл аккуратно прощупала кольца ленты изнутри, найдя слабое место. Движением, невозможным для человеческих пальцев, она протянула ленту сквозь узел, ослабив бант как раз настолько, чтобы хвосту было удобно. Теперь бант сидел идеально — не свалится и не спадёт с хвоста, но не настолько тугой, чтобы мешать кровообращению.
Этот бант должен был стать сюрпризом для Пэйдж и Пет — не только чтобы похвастать успехами в телекинезе. Инквелл надеялась, что им понравится, как бант на ней смотрится. Она надеялась, что подруги поймут что это мило: мило, а не глупо или что похуже. Инквелл покачала бедрами перед зеркалом, заставив хвост переливаться на свету как гладкая чёрная змея, и поправила бант чтобы теперь-то точно сидел правильно. Идеально!
Погасив рог, Инквелл несколько раз выгнула шею вперёд-назад и повертела ей, разминая затекшие мышцы. Шеи у пони были длинными, гибкими и очень мускулистыми, с удивительной свободой движений, но от заглядывания через круп шею едва не свело судорогой. Чуть-чуть не считается, но Инквелл не хотела даже рисковать.
Инквелл наклонила голову близко к полу, и повинуясь внезапному любопытству заглянула между передними ногами, перевернув голову сверху вниз. Она увидела свой хвост, свисающий до самого пола, или так ей только казалось, и абсолютно гладкий живот. 'Ого, тут всё по другому!' подумала она, разглядывая низ живота. Она, конечно, была знакома с анатомией пони, и отлично чувствовала, лёжа на постели, где теперь находились её соски, но увидеть своими глазами, конечно, совсем другое.
Она снова взмахнула хвостом и увидела в перевёрнутом изображении, как плюмаж вороных волос метнулся по полу. У неё слегка закружилась голова, и на мгновение ей показалось что она сейчас может упасть на потолок, поэтому она выпрямила шею, подняв голову высоко и ровно. Она сделала это зря, её повело так, что Инквелл пошатнулась, несколько раз с цоканьем переступив копытами.
— Ой-ой-ой, записать на будущее не гоняться за собственным хвостом. О, Богини!
Инквелл хотелось прилечь и ненадолго уложить голову и шею на плед. Она представит, что тёмно-синий плед это огромный океан, а она плывёт по нему в лодке. Когда мордочка и глаза были на одном уровне, было легко представить что её нос — это нос лодки, и она вдруг поймала себя на том, что водит туда-сюда головой по пледу, путешествуя по воображаемому океану.
Вдруг она остановилась.
— Лунные носочки... Я не делала ничего так с тех пор, как была жеребёнком! Дурачусь, играю, воображаю всякое... в лучшем случае я валяю дурака, потому что в худшем я деградирую, впадая в детство! Что со мной?
Она подняла голову, произнеся последнюю мысль вслух, и не зная что даже думать. С одной стороны, было весело. С другой, это... нормально?
— Ой... зря ты прекратила! Я собиралась подкрастся к тебе и крикнуть “Эй, на шлюпке!” Петрикора улыбаясь стояла в дверях.
Инквелл покраснела, внезапно пристыженная. Её поймали за очень, очень глупым занятием. Она обнаружила, что очень внимательно изучает плед.
— Эй, Эй! Инквелл, не расстраивайся, я и сама путешествовала по пледовому морю! Этот синий цвет точно такой же как вода на картинках про Эквестрию. Эй...
Петрикора прошла от двери и положила голову поперек холки Инквелл, обняв её.
— Да ты стесняешься, что ли? А ну прекращай! Мы теперь пони! Нам положено валять дурака. Я уверена, что где-то в Поньской Правде или в Коньституции или ещё каком Большом Стоге Законов так и записано. Страница третья: 'Всепони должны дурачиться и веселиться, сие повелеваемЪ Мы, наше Селестийшество Эквестрийская!
Инквелл хихикнула.
— ПовелеваемЪ, да?
Обниматься с тёплой Пет было удивительно приятно.
— Значит, это оф-ф-фициально? Я могу доверять тебе по этому вопросу?
— Абсолютно. Если ты не будешь валять дурака хотя три часа в день, то ох-х… в Эквестрии у тебя будут та-акие проблемы! Думаю тебя приговорят к нескольким дракам шоколадными тортами, это как минимум! А это грязно. И липко. Лучше начинай дурачиться прямо сейчас, включи это в своё ежедневное расписание. Сэкономишь мыло и полотенца.
Инквелл могла поклястся, что чувствует, как Петрикора улыбалась. Улыбка Петрикоры была почти осязаемой.
— Хи-хи! Я чувствую себя... даже не знаю, какой-то… свободной. Будто я снова ребёнок, а всю мрачность и серьезность из меня просто высосали.
Инквелл и Петрикора разомкнули объятия, подняв головы.
— Это точно не конверсионная эйфория, та длится не дольше нескольких дней.
Петрикора движением головы и ушей подала знак следовать за ней на кухню.
— Так что, думаю, это навсегда. Думаю, возможно ты просто сейчас счастлива. И, знаешь что, это НОРМАЛЬНО. Это больше чем нормально! Это так, как должно быть. Со мной так тоже было , только времени у меня ушло больше, потому что у меня твердоватые мозги. Играй и дурачься, Инквелл! Смысл быть пони, если не резвиться и не скакать как глупая кобылка?
Пэйдж уселась за стол со своим маленьким тонким планшетом из “умного стекла” и стилусом. На стол были выставлены три чашки и чайник свежего чая, особого чая мистера Виндсонга, который тот выращивал на крыше здания, некогда бывшего Универсальным Банком Морган-Сачс. Секрет чая, он уверял, заключался в том, чтобы выращивать его на большой высоте, но Пэйдж подозревала что настоящим его секретом были два ящика привозного эквестрийского грунта. В любом случай, запах у чая был чудесный.
Привет! Садись, Инкс, будем держать небольшой семейный совет! О, кстати!
Пэйдж встала и подошла к буфету, вернувшись с тарелкой и пакетом
— Печеньки! На семейном совете нельзя без чая и печенек. Попробуй, это те самые, которые я супер-хитро пыталась спрятать во время нашего последнего похода за покупками. Их делает Отэм Глори. В них содержится чуть-чуть очень редкого волшебного джема. Ей прислала банку подруга по переписке из-под Кантерлота. Я слышала, это что-то особенное.
Инквелл уселась на подушечку за низким столом и понюхала чай
— О-о, как чудесно пахнет! Обожаю “особый” Виндсонга!
Петрикора уселась на стул напротив, и взяла зубами печеньку.
— Мммм... О-го… ДА, это что-то правда особенное. Как будто сладкое... электричество во рту, наподобие того. Невероятно. Ты уже пробовала, Пэйджи?
— КХМ! — Пэйдж села прямо. Призываю к порядку... эммм... и объявляю открытым первое, если по правде говоря, семейное собрание которое у нас когда-либо было, и в общем... добро пожаловать, всепони!
Инквелл смутилась, не сдержав нервный полу-смешок и отпила глоток чая. Петрикора взяла ещёодну печеньку, ей явно понравилось.
— Я обратила внимание...
Пэйдж, картинно держала свой планшет, делая вид, что отмечает пункты в загружаемых документах.
...что мы приблизились к весьма знаменательной дате. Сегодня исполнилось ровно четыре недели, как с нами мисс Инквелл Квиллфезэр — ты наконец решила: берёшь и имя, и фамилию?
Инквелл проглотила последний кусок печенья, её губы слегка зудели от яблочно-электрического вкуса.
— Мм.. у-гу...
Она запила чаем, чтобы говорить яснее.
...Да, наверное. Должна признать, я долго это обдумывала, так что точно да. Беру весь пакет, и имя, и фамилию. Спасибо тебе кстати, Пет — Мне очень нравится моё новое имя. И фамилия тоже.
Петрикора гордо распушила крылья и сидела вся важная. Инквелл сдержанно хихикнула.
Пэйдж начала читать с планшета:
— Будучи с одной стороны нами с Петрикорой, руководствуясь нижесказанным... незамедлительно и неукоснительно принимая и осознавая, что тепла Наших объятий с избытком хватит и на третью... ой, то есть значит, Мы именуемся первой и второй... и на третью сторону, как это испокон веков ведётся во Фресно, пришли к совместному неоспоримому умозаключению, что вы безусловно достойны быть вышеупомянутой третьей стороной, так как ни один чистосердечный свидетель не мог бы отрицать, что вы, очаровательная черно-белая единорожка, далее именуемая Инквелл Квиллфезер, наделены сексуальностью, которая уступает лишь вашей любви к чаю и печенью, что и зафиксировано в приложении А...
Пэйдж широким жестом указала на Инквелл, заодно наклонившись, чтобы взять ещё одну чудесную во всех смыслах печеньку.
— ...известная под чудным именем… — Пэйдж улыбнулась Петрикоре, которая улыбнулась ей в ответ... — Мисс Инквелл Квиллфезэр, ты считаешься и признана крайне желательной в качестве компаньона и в целом восхитительной по всем известным и доступным параметрам, как следствие мы, первая и вторая сторона — ты согласна пока с этими пунктами, дорогая Пет?
Петрикора энергично кивала, маньячно улыбаясь. Инквелл перестала вообще что-либо понимать, и понятия не имела что происходит, но чай был хороший а печеньки вовсе превосходные, и в любом случае все вокруг казались счастливыми.
— Таким образом, согласно мнению первой и второй стороны, третья сторона со своей стороны — если изъявит желание — может считать себя единым и неделимым целым с первой и второй сторонами, здесь представленными нами, и далее не считать себя Стороной Б, но частью стороны А... то есть... нас.
Пэйдж положила планшет на стол, и мягко взглянула на Инквелл, и то же сделала Петрикора.
Инквелл поняла, что подруги смотрят ей прямо в глаза, и чего-то явно ждут.
Последовала неловкая пауза. Наверное, надо было что-то отвечать? Инквелл не поняла почти ничего из того что сказала Пэйдж, но у неё было смутное ощущение что...
— Мы хотим сказать... ты нам нравишься. Очень.
Петрикора протянуло копыто и Пэйдж взяла его в свои тёмно-коричневые руки.
— Всё время что ты была здесь с нами мы каждое мгновение воспринимали это как нечто совершенно естественное, ты знаешь это? Что бы ты там не слышала на рынке, мы не тащим кого попало в нашу постель, и с момента, как ты заползла в неё в тот первый день, ты так с нами и ночевала. Такое вообще-то бывает нечасто. Это случается редко. Очень редко.
— Эм... вы...
Инквелл переводила взгляд с Пэйдж на Петрикору и обратно.
— Это предложение, Инкс, если проще. Если совсем проще, это оно и есть. Ты выйдешь за нас? Пэйдж не удержавшись, засмеялась и Петрикора за ней, а следом Инквелл потому что всё стало уж слишком абсурдно.
— Ч-чего? Вы меня разыгрываете?
Петрикора протянула копыто над столом в сторону Инквелл, и Пэйдж дотянулась до него свободной рукой.
— Нет. И ты тоже это чувствуешь, не так ли? Ты должна! — Пэйдж улыбнулась — Как будто мы были вместе всегда. И не важно что официально ты появилась четыре недели назад. Это ощущение, что так было всегда и так всегда должно быть. Мы уже ощущаем себя семьёй, разве нет?
— И это... это НОРМАЛЬНО? Мы можем так сделать? — Инквелл почувствовала, как у неё опять кружится голова.
— ОООЙЙ! — Петрикора молотила копытом по столу, пока Инквелл не ухватила её за сустав ноги. Другую ногу уже держала Пэйдж. — Я думала, ты начитанная, библиотекарша. Традиционная эквестрийская семья — групповая, как лошадиные гаремы в те времена, когда на Земле были лошади, только без этого патриархального 'мы и наш жеребец'. У пони естественные групповые семьи, у нас не принята нуклеарная мама-папа-дети семья, как когда-то у людей. В Эквестрии пара — это просто те, кто уже встречаются, но ещё не готовы к серьёзным отношениям, потому что пока не нашли третьего, четвёртого, пятого или шестого собрачника.
Пэйдж кивнула.
— Но даже если бы это было не так, нам это до летающей лягухи, не так ли, любимая?
Петрикора кивнула так, будто хотела метнуть глазные яблоки через комнату.
Инквелл уронила челюсть.
— Я... Я не знаю, как это может... а моя роль тут... как... чего вы ждёте от меня...?
Петрикора хихикнула.
— Успокойся. Попридержи коней!
— ПЕТ! — Пэйдж было не смешно.
— Извини. — Пет неискренне попыталась выглядеть смущённой. — Я конечно не настаиваю. Никто не требует от тебя очертя голову бросаться в водоворот дикого безумного тройного секса, хотя откровенно говоря почему нет, в смысле ты только посмотри на меня и на Пэйдж, она же великолепна, а ещё у нас есть есть игрушки которые буквально из...
— ПЕЕЕЕЕТ!!!! Пэйдж высвободила руки и использовала одну, чтобы дать маленькой коричневой пегаске леща.
— Ой!
— ЧТО мы на самом деле хотим сказать, так это то, что мы считаем тебя членом семьи и надеемся что ты чувствуешь к нам то же самое. У пони это правда так и работает. Семьи формируются быстро, потому что нам не надо переступать через недоверие, как людям. — Пэйдж погрустнела. — Ну, то есть я-то конечно, человек но я буду очень стараться, пока не заслужу свои копыта. — Она сделала над собой усилие и просветлела. — Основные правила просты: мы семья. Ты не должна делать того, чего не хочешь делать, если например не захочешь делить с нами постель, то не нужно. Никаких условий, никаких требований, никаких претензий. Но если пожелаешь отдать себя во власть абсолютного блаженства то, кхм, и никакой зависти тоже. Потому что мы будем семьей, и мы все согласимся с этим. — Пэйдж наклонилась и поцеловала Пет в маковку, что сразу прекратило пегаскино ворчание из-за полученной затрещины. — Улавливаешь?
Инквелл разглядывала свои копыта, лежащие перед ней на столе. Она нигде никогда не была так счастлива за всю свою жизнь, как в этой простецкой маленькой квартире. Четыре недели подряд она заползала в постель к двум удивительным личностям, засыпала с ними в обнимку, как будто это совершенно нормально и естественно, словно она делала это всю жизнь. Это было немыслимо и драгоценно. Ни мгновения с самой первой ночи она не чувствовала себя посторонней или лишней. За всю свою жизнь она никогда не чувствовала подобного. Правда была в том, как она сейчас поняла, что она уже давно думала о Пэйдж и Пет как о семье.
Она не смогла бы точно сказать, кем они для неё ощущались — сестрами, любовниками, тётушками или мамами, или всем понемногу в разное время, но Пэйдж и Петрикора стали ближе ей чем все, кого она помнила, кроме дедушки Эхана, который ясное дело, объяснил бы это колдовством фэйри. Не то чтобы ей некуда было пойти — уплыть в Эквестрию было бы очень просто. В своём новом теле она могла бы это сделать прямо на следующий день после конверсии. Если бы захотела. Всего и надо было дойти до городского Бюро и подать заявку на переселение. Это было её право, как гражданки Эквестрии и подданной короны.
Но она этого не сделала. Не то что не сделала — сейчас она поняла, что даже и не подумала об этом. Без Пэйдж. Без Петрикоры. Она страшно боялась Ф.О.Ч. но всё равно осталась. Никак иначе быть и не могло. Инквелл хихикнула, когда нервное напряжение сменилось внезапным облегчением. Что за безумная идея! Встречаешь понибудь и... ты сразу своя. Вот так просто. Как будто они тебя ждали всю жизнь, а ты ждала их. Четыре недели спустя просыпаешься и обнаруживаешь что вы всё это время были семьёй и даже не обсудили это, потому что это просто работает.
— Я... Я думаю… — Инквелл боялась. Как она скажет это? Просто так вот? После всего четырёх недель? Абсурд! — Я хочу сказать, Думаю что… хотела сказать...
Пэйдж наклонилась ближе, с обеспокоенным выражением на лице. — Что, милая? — Петрикора наклонилась тоже.
Инквелл сглотнула и закрыла глаза. Её сердце грозило выпрыгнуть из груди.
— Я ведь могла просто уплыть в Эквестрию, но это даже ни разу не пришло мне в голову. Я даже ради спасения собственной жизни не подумала о том, чтобы быть где-то ещё. Там новая вселенная, где легко и безопасно, и всё же, всё что я хочу, это быть здесь. Я не могу даже представить как отправляюсь туда без вас. Каждый раз, как мы залезаем в постель я чувствую себя в безопасности и счастливой. Когда мы вместе делаем что-то, просто всякие мелочи — моем посуду, убираем в ванне, складываем бельё, готовим — я чувствую, будто всегда была здесь... здесь, с вами.
Инквелл крепко зажмурилась, так было легче.
— …Просыпаюсь утром и мой день это вы. Ложусь спать и вдыхаю запах... вас двоих. Я не думала даже, что может не быть никаких “нас”, мысль о том чтобы уехать куда-то для меня это как умереть. Наверное… ох, Селестия, это прозвучит глупо, но... не могу подобрать для этого другого слова, но… Я думаю, в каком-то смысле, не знаю как… я просто... Я думаю, это...
Кольцо рук и копыт сомкнулось вокруг Инквелл, которая продолжала сидеть на своей подушке и плотно обхватило её. В своём ухе она услышала голос Пэйдж.
— Мы тоже любим тебя. Добро пожаловать домой.
Были горячие слёзы счастья, и поцелуи: потом они стали ещё лучше.