Осколки Эквестрии

26. Наконец-то утро

6:03 утра

Сайфер замерз. Настолько, что боли уже даже не чувствовал. Попытки отрегенерировать привели только к тому, что разрез в животе зарос, но легче от этого не стало: внутренности по-прежнему не могли восстановиться. Ему просто не хватило сил на то, чтоб исцелить себя полностью, и уж точно не могло бы хватить на исцеляющие заклятия.

Он не видел, что произошло, когда его уронили на снег. Слышал только голоса, но сейчас было трудно даже вспомнить, о чем они говорили. А потом, когда разговор кончился, слышался только чей-то нервный смех, все отдаляющийся и отдаляющийся, пока Сайфер не мог расслышать уже ничего.

С того момента, как это случилось, прошло, наверное, не так уж много времени. Судя по тому, что вокруг все еще никого нет, прошло вообще всего ничего. Если бы его увидели... в таком состоянии...

Диз, не стоило ему, наверное, трогать тот камень. Но он даже и не подозревал, что его не стоит трогать. Его вины в произошедшем не было никакой. Вот Фернан, в отличие от него, сделал все совершенно сознательно, а Сайфер просто следовал тем приказам, что ему отдавал тот вкрадчивый то ли свой, то ли чужой голос в голове после того, как он стал тем, чем стал.

Но воспоминание о том, как безголовое тело Райта неуверенно делает шаг вперед и сваливается на пол, не становилось от этого менее ярким. Скорее, оно было настолько ярким, что даже обжигало. Пусть Сайфер сделал это не совсем по своей воле, но он все же мог сдерживаться, мог не убивать. Ведь он не убил даже Бирда. Только Райта.

Он никогда в жизни не хотел никого убивать. Пусть у него были неплохие задатки боевого мага, Сайфер предпочел спокойную работу в Архиве, где ему не пришлось бы иметь дело с ситуациями, подразумевающими "либо ты, либо он". Но эта зеленая штука довела его до того, что он убил пони, которого искренне любил, и всего какой-то час назад готов был убить другого, совершенно ему незнакомого. Ведь воскрешение Матери Роя, как Твист и говорил, действительно требовало от воскрешающего отдать ей свое тело. Если бы печать не была частично повреждена после действий Ренегата почти девяносто лет назад, то это было бы не так, но она была — пусть и намного меньше, чем, например, печать Хаоса. Так что это в самом деле было убийство.

Наверное, он вполне заслужил замерзнуть здесь. Но то, что он это заслужил, совсем не значило, что он этого хотел...

— Хей, — услышал он прямо над ухом. — Привет-привет, Сайфер. Давно не виделись.

Сил раскрыть глаза не хватило, но едва заметное шипение в голосе он расслышал.

— Фер... — прохрипел Сайфер. — Фер... нан?

— О, нет-нет-нет, — невидимый собеседник хихикнул. — Нет больше твоего Фернана, увы. Если не произошло ничего непредвиденного, то наша дорогая Матерь его скушала. Не в прямом смысле. Ты меня понимаешь, конечно.

Сайфер услышал недовольное пыхтение и тут же почувствовал, как его поднимают. Через секунду его, похоже, взвалили кому-то на спину. Еще через секунду пространство вокруг закачалось. Его куда-то несли.

— Ох и тяжелый же ты, брательник, — продолжал тот, кто тащил его, отдуваясь. — У-у-ух, я думал, в оборотнях веса поменьше. Из тебя кишки выпустили, а тебя все еще хрен унесешь! Скажи, в своей обычной форме ты такой же тяжелый?

Как это могло случиться? Если Фернан сделал то, что они планировали, то он должен был выжить... Тот голос... Это был Летописец? Что между ними произошло? И кто его тащит? Голос, хоть был голосом оборотня, казался смутно знакомым. Неужели это...

Додумать мысль до конца Сайфер не успел. Он почувствовал, как его прочный хитин заменяется на привычные кожу и шерсть, и, когда обратная трансформация дошла до раны в животе, потерял сознание. Погрузившись в темноту и тишину, где его уже ничего не волновало.

А потом очнулся снова. И ощутил, что лежит уже не на жестком хитине, переброшенный через спину другого оборотня, а на чем-то относительно мягком. Похоже, его куда-то принесли. Сколько же времени прошло? Открыть глаза все еще не получилось, но, может, получится хотя бы двинуть ногой?..

— Он просыпается, — услышал Сайфер.

— Еще бы он не проснулся, после тебя-то, — а вот этот голос был уже куда более знаком. Как только из него исчезло не то шипение, не то жужжание, стало совершенно очевидно, кто это. Значит, Фернан... — Двадцать пять минут на твою работу, десять на пробуждение. Если б я мог аппарировать, он бы у нас давно уже бегал и плясал, а не валялся пластом.

Тридцать пять минут на восстановление? Это звучало даже немного нелепо. Нет, крайне нелепо. Если здесь не было единорогов, способных задействовать лечащую магию, то на подобный результат нельзя было рассчитывать.

Некто неизвестный и тот, кто принес Сайфера сюда, тем временем продолжали говорить прямо над ним:

— Так, у него наверняка все болит. Нужно обезболить.

— Эй, положи мою наркоту на место!

— Какую "твою"? Я у тебя ее купил.

— А я ее тебе принес, так что она все еще моя! Верни сюда!

— А ты принесешь мне нормальные анальгетики? Если нет, то уж извини...

— Н-не... надо, — едва прошептал Сайфер. Осознавая, что вернулся в свою обычную форму, в которой с ним еще легче сделать абсолютно что угодно. Надо было срочно обернуться обратно. Хотя бы попытаться... Но если трансформация и происходила, то слишком медленно.

— Диз! Твист, он что, тоже оборотень? — в голосе этого пони почему-то был слышен вовсе не испуг. Скорее нескрываемый интерес и энтузиазм.

— Естественно, иначе я утащил бы его к кому-нибудь попроще. Как будто ты впервые оборотня видишь.

— Скажи, ты не против, если я его препарирую?

От того, каким тоном была сказана эта реплика, Сайфера передернуло.

— Ты ж его только что зашил, псих! Убери скальпель!

— Твист, с твоей стороны это даже как-то грубо. Мы сто лет знакомы, причем буквально, а ты не даешь мне заняться исследованиями.

— И все эти сто лет ты только и ждешь, когда я попаду к тебе на стол в форме перевертыша и слишком беспомощным, чтоб сопротивляться. И, похоже, ты перестанешь ждать этого момента только после смерти.

— То есть никогда? Что ж, спасибо доктору.

— За свои крылья и ноги ты ему тоже спасибо скажешь?

— Не вижу проблемы, мои крылья очень удобны. С копытами было бы труднее, так что их не жалко. И, согласись, их возможности нелепы и антинаучны, правда? Это ведь копыта, у них нет пальцев, как ими вообще реально что-либо удерживать? Будь мы все единорогами, все можно было бы списать на инстинктивное проявление телекинетических способностей, но...

— Никто не задумывается, и ты не задумывайся. Лично я делаю именно так. Ты еще спроси, как летают оборотни на таких крылышках.

— Погоди, ты что, еще и летать можешь?!

— Сто раз тебе говорил...

Неимоверным усилием Сайфер открыл глаза. Но увидел только потолок какой-то полутемной комнаты.

— Вот ты и проснулся, брат мой, — над Сайфером наклонился знакомый пони, худой настолько, что впалые щеки были заметны даже сквозь рыжую шерсть. Твист, одетый наконец-то не в простыню, а в удобный серый плащ. "Брат мой" он, кажется, произнес с откровенной иронией. — Я порекомендовал бы тебе вернуться в нормальный вид, пока Брайт не начал вскрытие. Он, знаешь ли, может.

— Твист, — в голосе пони, которого Сайфер все еще не видел, послышался упрек, — неужели ты даже спустя столько лет мне не доверяешь?

— Ты же ебанутый напрочь. О каком доверии может идти речь?

— О дружеском доверии! Мы ведь с тобой друзья, да?

— Где... — выдавил Сайфер. После первого же слова осознав, что даже на то, чтобы говорить, сил у него нет. По-прежнему было слишком больно.

— Ну, где именно, я тебе не скажу, — Голова Твиста исчезла из поля зрения — похоже, он отошел куда-то. Но тут же вернулся обратно, с ухмылкой на лице, подняв копытом какую-то странную стеклянную трубку. — Но раз уж своими силами ты прерывать трансформацию не хочешь, то, пожалуй, кое-чем поделюсь. Секунду, сейчас вылетит птичка...

Запротестовать Сайфер не то что не смог бы, но даже не успел — Твист, придержав его за нижнюю челюсть, воткнул ему в рот эту самую трубку и нажал в ней что-то. И задержать дыхание тоже не было ни сил, ни времени. Оставалось только вдохнуть.

В первые секунды возникло сильнейшее чувство тошноты, и пропала, казалось, даже возможность дышать. Но почти сразу оно сменилось ощущением покоя и умиротворения. Настолько сильным, какого Сайфер раньше не испытывал. Даже боль отступила на второй план. Настолько, что переход к облику оборотня почти сам собой плавно откатился.

— Вот, молодец! Побудь пока обычным единорогом, лады? Не парься, с одного раза не подсядешь. — Сайфер, расслабленно наклонив голову набок, увидел, как Твист отходит к какому-то столику и кладет трубку на место. Разглядеть все детали обстановки было трудно, слишком уж темно. — А второго я тебе не дам, и не надейся. Что-то мне подсказывает, что поставки наркоты в Нижний скоро окажутся в глубо-о-окой жопе.

— Не переживай, у меня есть запасы сырья, — сообщил тот же пони, что говорил насчет вскрытия, с другой стороны кровати.

— Ты производишь полное говно по сравнению с эквестрийскими рогатыми. Ох, да, я же забыл, — Твист ткнул ногой в сторону голоса этого "кого-то". — Сайфер, это Брайт Винг. Брайт, это оборотень Сайфер. Надеюсь, вы поладите. И да, Сайфер, не смотри на него.

— Ты же сам был против того, чтоб я его обезболил, — как-то расстроенно протянул Брайт Винг. — А теперь он перекинулся обратно.

— Я не дам тебе его вскрывать, отвянь.

— Что со мной было? — спросил Сайфер. В основном для того, чтобы прервать этот разговор. Он не знал, почему ему сказали не смотреть на Брайта, и предпочел не проверять, да к тому же двигаться было немного лень.

Все еще невидимый Брайт вдохновленным тоном начал перечислять:

— В форме пони у тебя отсутствовали две трети кишечника, половина печени и одна почка. Еще была слегка повреждена поджелудочная железа, задет мочевой пузырь, ну и желудок был вырезан едва не наполовину. Кое-что я зашил, кое-что восстановил, но рекомендую тебе попробовать регенерировать своими силами во избежание эксцессов. Скажи, кто это тебя так? Это же надо было знать, где резать...

— Успокойся, Брайт, — сказал Твист. — Он был в форме оборотня, так что Визл совершенно точно не могла сделать это специально. Просто его организм не смог воссоздать именно эти части тела.

— Диз подери, Твист, сколько бы я тебя ни изучал, а сюрпризы все равно остаются...

— Где Фернан?

На этот вопрос оба пони, даже судя только по голосу, отреагировали очень по-разному. Брайт недоуменно кашлянул, не понимая, о ком идет речь. Твист же присвистнул сквозь зубы и довольно хмыкнул, будто какая-то его догадка подтвердилась. Похоже, и зубы его, и остальные травмы уже исцелились.

— Впрочем, плевать я хотел, — Сайфер снова лег ровно и уставился в потолок.

И вдруг услышал шаги. Резкие и твердые. Над ним вдруг опять наклонился Твист. И сказал отчего-то немного сердито:

— Нет, тебе не плевать. И ты знаешь, почему.

Брайт кашлянул и, похоже, куда-то отошел. Хлопнула дверь. Голос пегаса послышался уже немного приглушенно:

— Я пойду приберусь в операционной. Там слишком много крови и обрезков лишнего материала. Ну и, знаете ли, у меня, кроме вас, еще два клиента, так что...

— Умеет этот придурок быть тактичным, когда хочет, — проворчал Твист. — Видимо, ему совсем не надо, чтоб ты при виде его крыльев опять отрубился. Итак, начнем приватный разговор?

Сайфер не понимал его. Раньше, когда они пытались забрать его, ему отлично ясны были его мотивы: страх, нежелание умирать, желание защитить своих. Но с чего бы Твисту спасать оборотня, пытавшегося буквально принести его в жертву? И после этого еще и запрещать этому пегасу, Брайту, вскрывать его? Ничего не сходилось.

И, тем не менее, пока что Сайфер повторил свой вопрос:

— Где Фернан?

— Ох, да, — Твист вздохнул. — Некто Сто Второй поменял нас местами. Это же тот парень из мифов, да? Летописец или как его?

Губы все еще слушались с трудом, поэтому Сайфер просто молча кивнул.

— Так и думал. Я же много чего изучал, хоть по мне и не скажешь, что я могу что-то изучать... После того, как я превратился в насекомое, мне стало очень интересно, как это могло получиться, если официально таких не существовало никогда. Я потратил кучу денег, нарыл дохерища интересных книжек... — Твист оборвал себя. — Впрочем, тебе не интересно. Скажу просто, что Летописец выдернул осколок — так он сказал — из меня и вставил его в Фернана. И наоборот. Теперь я всего лишь обычный оборотень, а не Ее часть.

— Зачем ты ме...

Договорить это Сайфер не успел, Твист его отлично понял. Наклонив голову набок, он злорадным тоном сказал:

— А чтоб ты почувствовал себя так же, как я! Тебя только вылечили — и вдруг за тобой приходят двое хитиновых фанатиков и утаскивают отдавать жизнь ради высшей цели! Вот сейчас ты немного оклемаешься, и...

Сайфер рывком сел в кровати и, глядя Твисту в глаза, сказал:

— Прошу тебя, будь серьезен. Даже если я этого не заслужил.

Твист умолк. Поискав что-то взглядом, он, будто не видя другого выхода, уставился в глаза Сайферу в ответ. И беззаботно сказал:

— Если подумать, я сам не знаю.

— Твист...

Пони перебил его:

— Ты ведь тоже чувствуешь это, да? Как эта штука лезет к тебе в башку. Она пытается что-то сказать, и пока ты в форме перевертыша, ее слова звучат яснее. Но я уже не ее часть, так что она не может приказывать мне прямо. Как и тебе, Сайфер. Да, не может приказывать, но может... подталкивать к тому, что ей нужно. И мне это не нравится.

Да, он это чувствовал. Что-то проникало в его голову. Читало все его мысли. Но пока ничего больше не предпринимало.

— Ты пришел в себя, и потому я решил, что лучше тебя вытащить, — продолжал Твист. — Сколько еще таких, как ты и я? Они вообще есть? Ты из Анмара, ты мог что-то об этом слышать.

Сайфер помедлил. За выдачу информации его не ждет ничего хорошего...

Диз подери, как будто его ждет что-то хорошее в любом случае. Он уже стал опасен. Анмар ни за что не примет его, а если и примет, то исключительно ради изучения. Хотя скорее его просто убьют на месте, несмотря на его новообретенные силы. Даже если Талли отсутствует, в ВС по-прежнему оставались Аргаль и Рант, плюс рядовые бойцы, а теперь, когда он снова был в своем уме, он вряд ли смог бы им сопротивляться. Ничего хорошего в Анмаре его не ждало.

— Ни одного, — сказал он. — Все эксперименты с заряженными оборотными камнями проводились в обстановке строжайшей секретности, а их результаты уничтожались.

— Результаты, значит?

— Да. Ты понимаешь, что я имею в виду.

Твист умолк. Замолчал и Сайфер. Некоторое время они не говорили вообще.

— Мне не жаль Фернана, — сказал после паузы Сайфер. Даже не зная, зачем говорит это. — Он был бойцом ВС, наверняка убил многих эквестрийских единорогов и, скорее всего, не только эквестрийских. Анмарские тоже нередко оказывались целью Внутренней Стражи. Он рассказал мне, что сделал с Бирдом, одним из его товарищей по команде. Он снес ему голову. Без сожалений, насколько я понял. И по крайне нелепой причине. Он рассказал мне, что Королева у вас, и предположил, что за это его могут приговорить к пожизненному заключению. На самом деле до этого не дошло бы, однако Фернан решил, что стоит исключить такую возможность.

Твист не перебивал. Просто слушал. Что было явно не в его характере.

— Но я все еще чувствую, что он был одним из нас. Таких же, как ты и я.

— Да, ты все правильно понял, — удовлетворенно кивнул Твист. — Это все ее сила, а после воплощения она стала только сильнее. Мы не сможем отвязаться друг от друга просто так. Может, мы и свободны от ее влияния хотя бы наполовину, в отличие от порожденных лично ей, однако не до конца. Видимо, в основном потому я тебе и помог. Потому что ты свой, что бы я на самом деле об этом ни думал.

Сайфер услышал в этих словах что-то странное. Будто Твист не сказал всего, что хотел сказать.

— Договори до конца, пожалуйста, — попросил он. Даже не ожидая ответа. Однако Твист, даже без паузы, заговорил, как будто и ждал этого вопроса:

— Понимаешь, я навестил место, где недавно оставил двух своих товарищей. Успел смотаться, пока тебя чинил Брайт, хотя должен был пойти раньше. Там камня на камне не осталось. Все сгорело напрочь. Ты же знаешь, что камни не могут гореть? Я тоже знаю. А вот Дискорд, похоже, решил, что не знает. Если бы Дейзи все еще сдерживала его, он не смог бы этакое устроить, он не мог пользоваться магией. Значит, Дейзи больше нет. А Керн... Ну, надеюсь, он просто сбежал. Когда он увидел меня в форме перевертыша, он, думаю, решил, что не стоит больше со мной связываться. Я его понимаю.

Твист весь встряхнулся и поднял голову. Но в глазах его Сайфер не увидел того же веселья, что было там минуту назад.

— Я в курсе, что эти имена тебе ни о чем не говорят. Просто в один не очень прекрасный день я пытался выпить в том числе двоих из них, и еще тогда решил, что лучше свалить. Все пошло не совсем по плану, но в итоге, как видишь, я все-таки слинял. К лучшему, пожалуй.

— Твист, это...

— Я ебаный наркоман, — перебил Твист. — Я отлично знаю, каково это, когда тебя тянет к чему-то до судорог. И если лазурной пылью я поганю только собственные тело и мозги, то желание выпить кого-то еще — совсем другое дело. Теперь, когда я не боюсь стать новым телом для Матери Роя, меня ничего не сдержит. Именно потому, думаю, мне не стоит с ними видеться.

— Не то чтобы у меня был кто-то, от кого я хочу держаться подальше для его же блага. Тем более что возвращение в Анмар исключается.

— Но ты ведь все еще не хочешь подчиняться ее приказам, верно? Не хочешь жрать чужие чувства просто потому, что она приказала тебе?

— Почему здесь нет окон? — спросил Сайфер вместо ответа. Ответ в любом случае был очевиден.

— Ах, это, — на лицо Твиста вернулась ухмылка, хотя в глазах ее все еще не было. — Мы под землей. Брайт оборудовал свою лабораторию в подвале. Точнее, в нескольких подвалах — у него тут чуть ли не половина квартала занята. Об этом и о нем знают только те, кому это действительно необходимо. Ну, кроме Фила, он вообще знает слишком много для простой дэкапэшной сучки, но Брайта он пока не трогал. Так что не переживай, сюда никто не вломится.

Значит, Матерь Роя все-таки вернулась. Жаль, что и разум вернулся так невовремя, иначе он мог бы просто продолжать делать то же самое.

Однако теперь они оба, похоже, чуствовали примерно одно и то же. В конце концов, Сайфер не хотел убивать. И тем более не хотел делать с пони и даже не-пони то, что хуже смерти, то, что способен сделать любой оборотень. Как Фернан чуть было не сделал с тем искоркой. И пусть даже тогда Фернан просто запугивал Твиста, было ясно: ему остается всего шаг до того, чтобы превратить этого пони в бездушное тело, лишенное не только чувств, но и разума.

— И куда же ты планируешь бежать? — спросил Сайфер.

Твист будто ждал этого ответа.

— О, была у меня пара идеек... — протянул он, наконец снова целиком и полностью довольный. — Но надо ли оно тебе? Ведь ты, брат мой, можешь валить от меня куда угодно... Ах да, ты не можешь.

Это было отвратительно. В облике оборотня Сайфер этого не осознавал, но сейчас чувствовать, как кто-то копается в его мозгах и заставляет считать других оборотней его... семьей, наверное... было крайне мерзко. Но вряд ли кто-то, кроме Летописца, способен проделать трюк с извлечением осколков.

К тому же Твист предлагает ему единственный вариант. Уйти. Держаться вместе — поскольку Сайфер понятия не имел, как живут пони вне Анмара и как он сможет существовать в откровенно враждебной, как он считал почти всю жизнь, Внешней Эквестрии. Тем более будучи сразу и единорогом, которых не любили и боялись все остальные, и оборотнем, о любви к которых речи идти вообще не может. Придется учиться многому, в том числе и навыкам обращения — и теперь уже не на уровне инстинктов, как было сразу после первой трансформации, а осознанно. Другого способа спрятать рог он не видел.

Возможно, на его восприятие повлияло то, что дал ему Твист, однако идея эта воспринималась достаточно спокойно и без тревоги. Потом он наверняка успеет испугаться и десять раз захотеть передумать, но сейчас согласиться было на удивление легко.

— Не могу, — подтвердил Сайфер. — Хотя мне это не нравится.

— Мне тоже, не волнуйся, — Твист потрепал его по плечу. — Но раз уж все так сложилось... Итак, нас уже ничего не притягивает к Королеве, значит, мы вольны выбирать. Чем дальше, тем лучше, так? Может, Соут? Говорят, там и зимы-то толком нет, и солнце светит чаще, чем раз в две недели! Давно хотелось посмотреть...

В дверь вежливо постучали. Почти сразу стучавший уже менее вежливо приоткрыл дверь и просунул голову внутрь, с интересом разглядывая Сайфера. Видимо, это и был тот пегас, Брайт Винг. И, может быть, наркотик вызывал в том числе незначительные зрительные галлюцинации — поскольку Сайферу показалось, что один из глаз Брайта будто бы сильно меньше по размерам и сидит глубже, чем надо. Впрочем, ничего, кроме головы его, не было видно.

— Твист, — сказал Брайт, — ко мне пришел новый клиент. Говорит, от тебя, и спрашивает, не в курсе ли я твоего местонахождения. Он правильно назвал оба пароля, но я, пользуясь твоим присутствием, хотел бы уточнить...

Сайфер, несмотря на состояние всепоглощающей расслабленности, заметил, как Твист замер.

— Если тебе знаком полуобгоревший грифон с пятью когтями на плече и в драном сером плаще вроде твоего, — продолжал Брайт, — то я его, пожалуй, починю. На беднягу даже смотреть жалко. Кхм, да, вряд ли он знаком тебе уже полуобгоревшим, конечно, но именами я, как ты знаешь, не интересуюсь.

Медленно, очень медленно по лицу Твиста расползлась широченная улыбка. Не менее медленно он поднял переднюю ногу и с силой потер лоб.

— Да, Брайт, — пробормотал он таким голосом, будто не знал, хочет он выругаться или расхохотаться во весь голос, — мне знаком этот полуобгоревший грифон, и я заплачу тебе за его починку. И даже, пожалуй, схожу с тобой, чтоб однозначно убедиться, что ты сделаешь все качественно.

Брайт кивнул и захлопнул дверь. Твист же, все еще не отрывая копыта ото лба, уставился на Сайфера и несколько жалобным тоном произнес:

— Брат мой, как ты думаешь, дадут ли мне когда-нибудь спокойно убежать?

---

Незадолго до горестного вопроса Твиста, 6:58 утра

— Бля, бля, бля, — тихо хрипел Керн, ковыляя вперед. Встречные пони и не-пони шарахались от него с таким видом, как будто он был привидением. Хотя, наверное, со стороны оно примерно так и выглядело, и хорошо еще, что плащ удалось снять с какого-то полумертвого от страха пегаса. Но вот оставшиеся в карманах своего собственного плаща ножи Керн искренне жалел. Сколько времени не так давно ушло на заточку, и все зря. Почти зря. По крайней мере два из них пригодились, хотя теперь казалось, что второй стоило оставить при себе.

Одним крылом он на всякий случай опирался о стену, чтоб не свалиться. В снегу было приятно и прохладно, ожоги меньше болели, хотелось просто прилечь на пару минут, прикрыть глаза... Как минимум, он уже двое суток не спал. Как максимум, все произошедшее вымотало его и физически, и морально. Было бы очень неплохо вздремнуть хотя бы пять минут. К счастью, разум пока что не отключился и во весь голос вопил, что это плохая идея.

— Бля, — проскрипел грифон с ненавистью и в очередной раз закашлялся, хотя здесь дыма еще толком не было, разве что тянуло его запахом от самого Керна. Хренушки он просто так ляжет и уснет. Он что, зазря пережил белогривого мудака, неведомую хрень в Дейзи, поджегшую гребаный каменный дом, и того ебанутого единорога? Нет, вот уж хрен вам, это точно. Если пережил это, то уж усталость и боль точно можно пережить...

Позади опять послышались крики. Прохожие и обитатели улицы Рей, идущие Керну навстречу, все как один вдруг замерли и начали пятиться. Потом один пегас не выдержал и с взвизгом взлетел, что будто бы послужило сигналом для остальных: все вразнобой завопили и бросились в обратную сторону по улице. Керн шепотом выматерился и, уговаривая себя не оглядываться, прибавил шагу, осознав, что на самом деле "пережил" — это чрезмерно оптимистичная оценка. "Может пережить" звучало уже ближе к правде. По крайней мере, если будет идти достаточно быстро. И если этот псих не появится у него прямо перед носом.

Ну кто же знал, что из-за одного удара ножом все может пойти до такой степени через жопу?

Сейчас важнее всего было не думать. Не думать о том, что именно случилось в Норе, не думать о Дейзи и ее внезапном помешательстве, не думать о белогривом. А особенно — не думать о том, кто, судя по слышащимся сзади истеричным воплям — пока еще, к счастью, не приближающимся, — и вновь донесшегося до Керна запаху густого дыма, паленой шерсти и подгоревшего мяса, все еще продолжал развлекаться.

Оттуда же, откуда доносились крики, раздался подтвердивший догадку Керна обрывок воя:

— ...СВЕ-Е-ЕТ!!!

— Бля, — чуть ли не всхлипнул Керн, подразумевая под этим нечто вроде "да чем этого рогатого уебка газовые фонари не устраивали", и ускорился еще сильнее. Было очень неприятно думать о том, что этот больной может вдруг возникнуть прямо из воздуха где-то в паре метров. Еще неприятнее было думать, что в сложившейся ситуации — которая, судя по всему, закончится полным уничтожением всех деревянных объектов обстановки и тотальным выгоранием интерьера каждого дома, который дизов единорог подожжет, — виноват именно что сам Керн. Куда легче было бы считать, что рогатый сам съехал с катушек. В конце концов, "после" и "вследствие" — это не одно и то же, да?..

— Я! НЕСУ! ВАМ! СВЕТ!

Что ж, пожалуй, иногда это именно что одно и то же.

Свернув в первый же попавшийся переулок, Керн все же не выдержал и наполовину сел, наполовину свалился прямо на снег. Просто чтобы перевести дыхание. Он встанет буквально через минуту, обязательно встанет, несмотря на все неудобства. Иначе он не встанет уже никогда. Может, терпеть боль было не так уж и трудно, не впервой, но вот то, что с такими повреждениями можно жить долго и счастливо без обращения за медицинской помощью, Керн сомневался. Нет, не сомневался. Был уверен, что гарантированно нельзя.

Когда-то давно Твист дал ему один адрес, а потом велел запомнить пару длинных и на первый взгляд бессмысленных фраз. Тогда Твист сказал, что если он, Керн, умудрится вляпаться во что-то настолько неприятное, что это потребует серьезного медицинского вмешательства, то ему следует обратиться к Брайту. И сейчас Керн как никогда понимал, что ему и впрямь нужно медицинское вмешательство, причем не на уровне привычных швов, бинтов или лубков, которые он вполне может наложить сам, а куда более внушительное.

Керн опять выматерился и с шипением поднялся на ноги. Дойти ему в любом случае придется, а там, если он правильно вспомнит обе кодовые фразы, можно будет рухнуть прямо на пороге и отключиться. В надежде, что этот Брайт не разберет его на запчасти для более презентабельных клиентов. Во всяком случае, Твист уверял, что вопрос с оплатой решен заранее на много лет вперед. Так что, наверное, об этом беспокоиться не...

Раздался еще один крик, причем уже намного ближе. Керн выглянул из переулка как раз вовремя, чтоб увидеть, как некто, чью видовую принадлежность, возраст или пол уже нельзя было различить, промчался мимо, ничего не разбирающий от боли, напоминающий отчасти нирика из древних легенд. Только вот нирикам огонь не был страшен, а всех, до кого дотянулись зажигалки рогатого, ожидала болезненная и неизбежная участь.

Керн мог бы попытаться остановить его, повалить в снег, надеяться, что получится потушить огонь. Однако, даже если бы он рискнул и попытался, очевидная идея не сработала бы. Бросаться в снег, чтоб потушить этот огонь, было бесполезно, Керн уже видел тех, кто пытался так сделать. И чего только этот рогатый псих туда намешал? Если, конечно, не магии. Потому что огонь магический, как удалось увидеть на примере захватившего тело Дейзи существа, вполне может жечь даже камень и кирпич, не то что не гаснуть в снегу.

Высунувшись обратно на улицу Рей, грифон повертел головой и выдохнул. Пожалуй, идти дворами все же безопаснее, вряд ли единорог появится где-нибудь не на главных улицах...

Стоило Керну об этом подумать, как ровно напротив того переулка, в котором он прятался, взорвался яркий всполох пламени, сквозь который с трудом можно было разглядеть чей-то силуэт. Но, пусть его и нельзя было рассмотреть четко, Керн будто вновь увидел: жеребец лет двадцати на вид, в густо-бордового цвета огнеупорном, судя по всему, комбинезоне; с настолько обгоревшей шерстью на открытых участках лица и тела, что едва-едва можно было заметить остатки жесткого волоса цвета красного дерева; темно-гранатовая грива, торчавшая недавно вертикально вверх, опалилась до такой степени, что уже совсем не скрывала рог. Единственный оставшийся теперь глаз пылал даже не отражением внешнего пламени, а собственным, внутренним. И даже кровь, подтекающая из развороченной второй глазницы, будто бы искрилась, угрожая вот-вот возгореться. Весь вид этого пони вызывал только одну ассоциацию: безумный, жадный пожар, который обратит в пепел все на своем пути. А то, что он — в отличие от того седого безрогого, исчезающего и появляющегося в обычной вспышке света, и белогривого, перемещающегося сквозь пространство вообще без красивостей, — возникал в языках жаркого огня, эту ассоциацию только подкрепляло.

К счастью, сквозь свой огонь этот парень и сам не видел, так что Керн резко развернулся и, забыв о боли, ринулся подальше, едва успевая сворачивать и лихорадочно вспоминая маршрут. В конце концов, боль можно потерпеть. А вот ожоги получится исцелить только в том случае, если тело не состоит из них на сто процентов. И Керн уже готов был поверить, что зажигательные бомбы этого рогатого вполне способны создавать огонь, который не потухнет даже под водой и оставит от того, кому не повезло попасть в радиус действия, горстку пепла.

— ВОЗЬМИТЕ ЭТОТ СВЕ-Е-ЕТ!!! — проревел оставшийся позади единорог.

Керн очень надеялся, что рогатик побежит не за ним. Несмотря на то, что именно к Керну у него могли быть самые серьезные претензии.

Пожалуй, в следующий раз надо будет очень серьезно подумать, прежде чем тыкать ножом в кого попало. Или, по крайней мере, если тыкать — то сразу насмерть. В этот раз он тоже планировал тыкать именно что насмерть и был крайне удивлен результату. В первые несколько секунд. По истечении этих секунд на удивление не осталось времени.

— Бля, — в который уже раз выдохнул Керн, прикинув, что до места назначения ему идти в таком состоянии еще минимум двадцать минут, за которые рогатик успеет, если захочет, неоднократно прочесать весь Нижний и найти его. Припомнив, что конкретно находится на месте того адреса на первый взгляд, он зажмурился и совсем обреченным тоном добавил: — Бля.

Что же, вся надежда на то, что Твист знал, о чем говорит. Что-то он там упомянул, иносказательно. Насчет того, что рожденные летать регулярно вынуждены ползать. Нет бы сказать как нормальный пони...

— Бля, — удрученно сказал грифон всему миру и поковылял дальше. Оставалось еще немного.

---

Вскоре после прибытия грифона к Брайту, 7:42 утра

— Наблюдать за твоей работой всегда жутко весело, Брайт, — сказал я. Совершенно искренне, но при этом намеренно вложив в голос капельку насмешки. Брайт не обернулся, но я и без того знал, что он поднял бровь и недоуменно оттянул вниз угол рта, прежде чем ответить, не отрываясь от работы:

— Иногда я с трудом понимаю, комплимент это или оскорбление. Видимо, зависит от твоего настроения.

— Брось, — я душераздирающе зевнул, чуть не свихнув челюсть, и запихнул в рот остатки пшеничной булочки. — Ты вмаефь, фто я февя невно юбью.

Жрать в операционной — не лучшая идея, но сидел я достаточно далеко от рабочей зоны, за стеклянной передвижной стенкой — одной из четырех, окружавших операционный стол. В общем, Брайт ручался за исключительную стерильность всего процесса, а желудок мне давно уже сводило от голода, и терпеть совершенно не хотелось. Из-за всей этой беготни в последние сутки поесть у меня так и не получилось, до того еще сутки кусок в горло не лез, а недавно принятая в терапевтических целях доза лишь слегка уняла чувство голода. Так или иначе, а закон сохранения энергии не могли отменить даже оборотни. Они просто, кхм, очень вежливо его обходили, и то не во всем. И раз уж я не мог кого-нибудь выпить, оставалось употреблять обычную понячью еду...

— Надеюсь, последними словами было "нежно люблю", — с сомнением сказал пегас. Правый его глаз, тот, что был меньше, он прищурил, выкатил и высматривал что-то микроскопическое. Через мгновение он с удовлетворенным вздохом сжал пинцет — я бы даже не успел заметить, если бы не вглядывался так пристально, как мог, — и стряхнул что-то в стоящий рядом контейнер для остающегося от операций мусора. Быстрота его реакций, движений крыльев, других конечностей, даже восприятия окружающего мира была во много раз выше моей. Но, по крайней мере, я мог понимать его, когда он забывал о своей особенности и начинал говорить с нормальной для него скоростью, то есть так, что обычный пони не разобрал бы ни единого слова, а единорог, скорее всего, разве что уловил бы общий смысл. Как сейчас.

Как я и обещал, я решил присмотреть за тем, насколько качественно Брайт чинит Керна. Естественно, ни наблюдение мое, ни помощь совершенно ничего не значили, попытайся я даже помочь — только путался бы под крыльями, а в качестве я и без того не сомневался. Но причины или как минимум поводы сидеть здесь у меня были. Во-первых, это позволяло немного отвлечься мыслями от разговора с Сайфером, с которым я все никак не мог хоть что-то решить однозначно. Во-вторых, хотелось проверить, насколько Керн пострадал и действительно ли это произошло в том несчастном полуподвале. В-третьих, наконец, я действительно любил смотреть на то, как Брайт оперирует; так что я, намеренно усевшись лицом к лицу пегаса, мог разглядеть его во всей красе. И, признаю, зрелище это меня скорее завораживало, чем пугало. Казалось, здесь чувствовался чей-то знакомый почерк, заставлявший немыслимые хирургические эксперименты выглядеть так естественно, будто объекты этих экспериментов такими и родились. Наверное, это напомнило мне... Дейзи?

— Кстати, — теперь Брайт, потянувшись левым крылом к шкафчику справа, извлек из него какую-то баночку. Щедро зачерпнув содержимого, он принялся равномерно наносит его одновременно по всем тем местам, где ему пришлось пришлось удалить остатки кожи Керна. Которых, слава Искре, было не так уж много. Наносимое буквально через пару секунд то ли испарялось, то ли впитывалось, и, может, мне показалось, но ожоги после этого начинали выглядеть чуть менее глубокими. Что именно было в баночке, я даже не представлял, но мог гарантировать, что Брайт свое дело знает, значит, делает все правильно. — Местами тут весьма интересные повреждения. Выглядит так, будто ожоги не только термические, но и химические. И, хочу заметить, если я правильно разглядел состав — твой друг выжил чудом. Обычно такой огонь не гаснет. Скорее всего, он попал под удар именно этого состава лишь немного и успел быстро локализовать место возгорания, а потом... кхм, вероятно, ему пришлось как минимум срезать себе перья. Редкая удача.

— Как интересно, — протянул я, не отрывая взгляда. Керн нервно дернулся, но в себя ему не прийти до конца операции как минимум. Остается надеяться, что Брайт точно рассчитал время, и грифон придет в себя уже почти здоровым. Пусть даже то, что делал Брайт, выглядело явно не похожим на традиционные методы лечения при сильных ожогах, в результате я не сомневался. — Откуда он тебе знаком?

— Когда я еще жил и работал в Кантере... — баночка снова оказалась на полке, и теперь пегас вооружился набором игл, нитей и зажимов. Так же мгновенно сняв с подготовленного столика рядом то, что я предпочитал именовать "обивкой дешевых кресел", он в две конечности принялся прилаживать то ли клонированную, то ли вообще искусственную кожу одновременно на четыре пораженных участка, явно прикидывая расположение сосудов. — Я был знаком далеко не только с доктором. Кантер — единственное место, где анмарские единороги могли находиться, не опасаясь гонений... вернее, я бы сказал, не вызывая страха. Пусть их и не любили, но и не пытались разжигать расизм и ксенофобию. Меня же всегда привлекали единороги...

— Я заметил, — не удержался я.

— Что ж, возможно, это и была моя ошибка, но я ее таковой не считаю. Вернемся к теме, — два из четырех лоскутов кожи встали на место, и Брайт тут же потянулся за еще двумя. — Это была загадочная, почти детективная история, только без разгадки в конце. Я был близко знаком, помимо доктора, с тремя единорогами. Клифт — скорее математик, чем естественнонаучник, но мы с ней вполне ладили; Лимф — биолог, очень интересовался механизмами работы единорожьего рога и надеялся получить в Кантере живых подопытных, поскольку в Анмаре как ученый не имел достаточного веса; Эйсед — химик крайне широкого профиля. И вспомнился мне именно последний. Он официально работал на правительство Внешней Эквестрии, редкий случай, когда службы безопасности обоих государств закрывали глаза на опасный прецедент, поскольку нужен он был и тем, и другим. В том числе — в качестве двойного агента. Итак...

С кожей Брайт разобрался. Отложив иглы, он быстро размял крылья и перешел к менее значимым ранениям. Я по-прежнему слушал молча и не перебивал. Впрочем, я вряд ли успел бы вставить хоть слово, учитывая, что Брайт опять увлекся и тараторил как печатная машинка.

— Собственно, то, что я разглядел в этом составе, очень напомнило мне работу Эйседа, — продолжил пегас. — Он уже делал нечто подобное, если не совершенно идентичное, именно в таком стиле. Оружие устрашения. Он, как я уже сказал, работал на Эквестрию, но и на Анмар, естественно, тоже, и причин желать ему проблем не было ни у одной стороны. Тем не менее однажды он просто исчез. А также, в тот же самый день, пропали Клифт и Лимф. И, — тут Брайт выдержал многозначительную паузу, хоть по моим меркам это были очень короткие полсекунды молчания, — доктор вместе с ними. Тогда их всех так и не нашли.

— А потом он вернулся, — кивнул я. Уж с этого момента история была мне известна.

— Вернулся, да, всего через несколько недель. Кажется, он был крайне расстроен тем, что меня не забрали вместе с остальными. И очень нехарактерно для себя зол. Могу сказать, что его поведение вообще было во многом нехарактерно для него.

Работа была закончена в рекордно короткое время. Брайт осторожно прикрыл спящего грифона простыней, уже не беспокоясь о ранах, выскользнул из-за стеклянной ширмы и принялся стягивать перчатки.

— Но, по крайней мере, он оставался великолепным хирургом, — не без гордости за бывшего учителя сказал пегас. Расправив крылья, он потянулся ими в стороны и с наслаждением хрустнул по очереди всеми многочисленными суставами всех многочисленных пальцев, покрытых бледной и гладкой кожей.

Собственно, именно это и сделал с ним когда-то этот безымянный "доктор". Теперь вместо обычных пегасьих крыльев Брайт носил конечности, напоминающие то ли лапы, то ли руки с шестью длинными пальцами — по два противопоставленных, — на каждой. Локтевых сгибов было как минимум три в каждом бывшем крыле, а уж под какими углами и сколько раз мог гнуться каждый из пальцев, я и считать не пытался. И, что Брайт считал самым удобным, длина и гибкость позволяли в совершенстве пользоваться каждыми двумя-тремя пальцами как отдельной конечностью.

Радость от такого приобретения ему не омрачало даже то, что немедленно после модификации крыльев "доктор" отпилил ему копыта передних ног и что-то перекосил в мозгах, лишив возможности пользоваться копытами так, как ими пользовались все нормальные пони — то есть так, будто на них тоже были пальцы. Да, может, это и нелепо, но все в Эквестрии привыкли, и мало кто задается вопросом о том, как можно голым копытом что-либо ухватить.

С точки зрения Брайта протезы вместо передних копыт и крайне эксцентричная внешность были незначительной платой за удобства, которые давали ему новые крылья и ускоренное восприятие. К замедленному или полностью остановленному старению, благодаря которому он в возрасте более ста лет выглядел приблизительно на тридцать, он относился уже с некоторой иронией, но признавал, что и оно скорее относится к категории "полезных" изменений.

— Хочу заметить, мы не договорили, — Брайт, не сходя с места, подтянул к себе каталку, другим крылом отодвинул одну из стеклянных ширм и принялся аккуратно перекладывать Керна с операционного стола. Я не вмешивался, поскольку только Брайт точно знал, как правильно переложить настолько пострадавшего пациента, не нанеся ему новых повреждений или не повредив "ремонт". — Пойдем, отвезем его в палату и вернемся к Эйседу.

В коридоре, куда мы вышли из операционной, все выглядело явно не хуже, чем в какой-нибудь презентабельной кантерской клинике. Чистый кафель, магическая световая лента на всю длину коридора под потолком, ряд белых дверей с номерами на них. Разве что скамеек и диванов для ожидающих не было, но это и нормально. В очередной раз сосчитав количество дверей — вышел десяток плюс операционная, не считая двери к выходу, — я задумался, бывают ли все десять палат заняты одновременно, учитывая пугающие расценки Брайта на "починку". Вряд ли к нему так уж часто обращались, но он, тем не менее, не бедствовал. В конце концов, куда чаще он занимался не лечением травм, а куда более интересными и часто не особенно законными операциями. Если бы о нем знали все в Нижнем, то его клинику либо сожгли бы за подозрения в сокрытии рога (да и сам я по первости подозревал, что Брайт единорог), либо к нему очень скоро выстроилась бы очередь длиной с проспект Альвен.

Брайт толкнул каталкой одну из дверей в палату, точно такую же, как и та, где был Сайфер. Скудно обставленную, намеренно полутемную на случай визита тех пациентов, которым внешность Брайта видеть не полагалось. Осторожно переложив Керна — в едва заметных швах, выглядевшего без большей части перьев непривычно голым, — с каталки на кровать, пегас вышел обратно и прикрыл дверь. Ладно, подождем, пока он очнется...

— Итак... — Брайт, будто бы вдруг резко уставший, оперся спиной на стену и закрыл глаза. Да, за немыслимую скорость приходилось расплачиваться таким же чрезмерно быстрым метаболизмом, так что сейчас он и вправду был вымотан. Вытащив из кармана халата металлический термос, Брайт открутил колпачок, сделал несколько глубоких глотков и блаженно улыбнулся. — Обожаю чай. С сахаром. В больших количествах. Вернемся к разговору об Эйседе, Твист?

Я молча кивнул и уселся напротив. Не то чтобы я не хотел поддерживать разговор, но после еды мой организм, похоже, осознал, что не спал полноценно уже хрен знает сколько, если не считать отруба в храме Искры.

— Собственно, как я уже говорил, на Эйседа эта работа очень похожа. Не то что похожа, а один в один: он буквально перед исчезновением презентовал эту смесь. Ровно с таким же эффектом и, как я успел разглядеть, почти идентичным составом. Приятно иметь микроскоп вместо глаза и анализатор вместо обонятельных рецепторов. Естественно, очевидное предположение: кто-то воспользовался наработками Эйседа. Вопрос в другом: его похитили и пытали ради рецептов или же он сам, добровольно, поменял работодателя?

— Брайт, — я опять не сдержался и зевнул, — я вижу, что ты к чему-то клонишь. Рассказывай давай.

— Клоню. Но... — пегас недоуменно поскреб пальцами в затылке, — это звучит несколько бредово. Я ведь уже упоминал, что когда доктор вернулся, он вел себя максимально нетипично? Он был крайне зол, возможно, повредился рассудком.

— Какое там "возможно", ты посмотри, что он с тобой сделал.

— В том и суть. Видишь ли, некоторые из методов, которые он тогда применял...

— Ты что, еще и в сознании был?

— Очевидно. Так вот, они были характерны не для него. Все внешние изменения, которые он произвел — одно дело. Однако после этой операции мой организм начал вырабатывать неизвестные мне химические соединения, причем именно вырабатывать, я это выяснил. В коре головного мозга, как я смог узнать после вскрытия черепа, теперь находится дополнительный отдел, и я ума не приложу, за что он отвечает — а судя по увеличенному черепу, нечто новое появилось не только в коре. Также у меня, кажется, появился как минимум один дополнительный внутренний орган, железа, вырабатывающая... впрочем, это уже лишнее. Дело в том, что подобные вмешательства были скорее в компетенции Лимфа и Эйседа, нежели доктора. Ты успеваешь за ходом мысли?

С трудом разлепив веки, я вяло сказал, даже не в состоянии отреагировать на фразу о самостоятельном вскрытии черепа:

— Брайт, это очень интересно... но я так и не понял. Можно я сначала посплю?

— Если хочешь, — Брайт оттолкнулся от стены, будто снова бодрый и полный сил. — Тебя отвести в жилую комнату?

— Не-а, лучше я тут подожду, когда пациент... — еще зевок, — проснется...

— Воля твоя. И, кстати, я...

Торопливая речь Брайта действовала еще более усыпляюще, чем бессонная ночь и наконец утоленный голод. Сквозь сильнейшую дремоту я пытался запомнить то, что он объясняет, хотя и не особенно понимал, какое значение это имеет. В голове по-прежнему прыгали несколько последних фраз из разговора с Сайфером, фраз о том, что лучше бы мне держаться от моих друзей подальше. В случае с Керном можно было успокаивать себя тем, что при его тихой нелюбви ко всему живому ловить мне в качестве оборотня нечего, но, диз, как же я на самом деле не хочу бежать от Шиверс... И Дейзи может быть еще жива, надо просто вернуть ей контроль, и тогда...

Додумать, что будет тогда, я уже не успел. На меня свалилась благословенная тьма, и я наконец-то счастливо отрубился.

---

Проспект Роял, 6:37 утра

Пожалуй, теперь было очевидно, что ощущения, которые он испытывал ранее, были не такими уж и болезненными. Сами по себе они казались в высшей степени неприятными, но по сравнению с болью, которая ввинчивалась в голову теперь, они выглядели почти смешно.

Рейн шел по проспекту Роял. Если сказать точнее, он не совсем шел, он брел. Хотя даже это слово было слишком быстрым. Медленно, плавно он поднимал одну ногу за другой, осторожно делал шаг за шагом, сохраняя на лице выражение каменного спокойствия. В данный момент его внутренние ощущения с этим выражением крайне диссонировали.

Еще один шаг, и его словно пробивает от ноги, на которой надет браслет с конденсатором, до головы жаркий ядовитый разряд, заставляющий мозги вскипеть. Через миг этот же разряд спускается от головы по позвоночнику и расходится по крыльям до самых кончиков перьев. Побуждая распахнуть их.

Даже если бы он научился полноценно аппарировать, не тратя на поиск выходной точки по десять минут, чтоб все равно попасть не туда, сейчас это ему никак бы не помогло. Даже движение ногой с конденсатором причиняло боль. А любое заклятие, как он однажды убедился, вызывало ощущение, будто голову с силой зажимают под прессом. По которому пущен электрический ток. И, конечно же, каждая такая попытка заставляла крылья зудеть и гореть огнем все сильнее.

Улица постепенно оживала. Жители Альвена, видимо, не слышавшие о комендантском часе, торопливо пробегали мимо Рейна, едва удостаивая его взглядом. Видимо, несмотря на оный комендантский час, работу никто не отменял. Сверху на Рейна удивленно глядели разномастные крылатые — пегасы, грифоны и драконы, недоумевая, верно, почему он с таким трудом еле ползет, даже не пытаясь взлететь. Он и сам рад был бы взлететь, но делать этого категорически не хотел. Краем сознания ощутив на себе слишком уж пристальный взгляд, Рейн покосился влево и успел заметить, как в противоположную сторону — похоже, как раз из Отдела, — целеустремленным галопом пронеслись двое в черной форме Департамента. Один, судя по отсутствию нашивок на форме — практик, с ярко-рыжей гривой, явный недопегас. Второго Рейн рассмотреть толком не успел, тем более что он был почему-то в давно уже не считавшейся частью формы черной маске и капюшоне; однако этот второй был пегасом, и именно он на бегу не отводил от Рейна внимательного взгляда. Видимо, удивляясь тому же, чему и остальные крылатые.

С одной стороны, думал Рейн — пока еще мог думать, — эта боль позволяет не задумываться о том, что произошло в храме, и просто механически двигаться вперед, пусть и очень медленно. С другой же было очевидно, что если бы не произошедшее, то, вполне возможно, приступ был бы намного легче. Каждая негативная эмоция — вклад в эту самую боль, и чем ярче эмоция, тем сильнее приступ. Тем легче сорваться и все-таки раскрыть крылья.

— Верно, Рейн, по этой причине мы и живем в Нижнем городе, — Рейн все еще помнил, что отец, говоря об этом, нервно дернул головой и прижал крылья, будто даже разговор об этих "причинах" включал приступ.

— И что же, мы вынуждены провести здесь всю жизнь? — хмуро спросил тогда Рейн. Еще всего лишь восьмилетний пегасеныш, не представляющий, какая жизнь ждет его, и — на тот момент — ни разу не раскрывавший крыльев. Как его и просили мама с папой.

— К сожалению, это так, — отец вздохнул и неловко взъерошил Рейну прическу, копытом, конечно, а не крылом. — Однако Риверу повезло! Твой брат — земной, а этой... болезнью в нашей семье страдают лишь крылатые.

Рейн вывел кое-какие закономерности. Например, он заметил, что при наличии в непосредственной близости некоторого количества заряженных батареек приступы проходят легче, и тем легче, чем выше количество батареек. Из этого он сделал очевидный вывод: тяжесть приступа зависит от магического фона вокруг. В эту картину вписывался и конденсатор, который даже в фоне потреблял энергию и, как следствие, мешал ей влиять на Рейна, каким бы это влияние ни было. И, конечно, негативные эмоции — на самом деле любые яркие эмоции, но в большей степени именно негативные, — усиливали реакцию.

В этот раз негативных эмоций хватило через край.

Ривер и Саммер не стали его слушать. Точнее, Саммер не стала. Ривер, едва осознав, к кому на самом деле присоединился Рейн, замолчал, отвернулся и просидел так, уткнувшись взглядом в стену и не шевелясь, до самого ухода Рейна. Скорее всего, брат расслышал то, что Рейн успел рассказать об их обожаемой Искре, но, как и Саммер, наверняка не поверил ни единому слову. Пегаска же, когда отчаянная речь Рейна приблизилась к кульминации, объясняющей абсолютно все, что он говорил до этого, просто велела ему замолчать. И он послушался, хотя, возможно, не стоило.

Конечно, они ему не поверили. Он и сам не поверил бы в такое, если бы Мальстром лично не рассказал ему. Мальстром был не просто убедителен. По нему было очевидно: он говорит правду. Правду, в которую, может, не хочется, но приходится верить. Пусть неприглядную, но являющуюся неотъемлемой частью картины мира. И если бы Рейн смог быть таким же убедительным, то Ривер и Саммер, возможно, поверили бы тоже, как поверил когда-то он: ведь и сам он был другом Искры до того, как попал в Рассвет, и у него получилось открыть в своем сердце путь к истине, пусть и болезненный.

Однако Рейн не смог. И остался в глазах пони, бывших ему самыми близкими, опасным фанатиком и сектантом.

Саммер, после того, как он умолк, очень тихо, будто не желая демонстрировать эмоции, попросила его уйти. Его, Рейна, которого знала никак не меньше десяти лет, попросила уйти, при этом будто бы игнорируя наличие в храме единорога из Внутренней Стражи, словно его присутствие было само собой разумеющимся — в отличие от присутствия Рейна. Она сказала, что в этот раз не будет звать ни Стражу, ни Департамент — впрочем, Саммер всегда была умнее, чем демонстрировала, и уже явно успела понять, что о доверии к ДКП, которого и без того было немного, лучше забыть вовсе. Однако, сказала она еще тише, если Рейн явится сюда снова, она будет вынуждена сообщить о нем хотя бы Страже, как бы неприятна ей ни была мысль об этом.

Рейн знал, что мысль об укрывательстве известной на всю Эквестрию секты, пусть даже одного пони из этой секты, и о том, что ей придется в лчушем случае о чем-то умолчать, а в худшем даже солгать, ей неприятна еще более. И даже смог почувствовать к ней благодарность.

А потом, когда он вышел за дверь храма, на него накатила злость. И одновременно с этим он смутно почувствовал через конденсатор неблизкий, но все еще ощущавшийся мощным выброс какой-то энергии. После чего закономерно, однако крайне не вовремя начался очередной приступ.

Вспомнив об этой злости, Рейн получил в награду еще одну вспышку боли и, не удержавшись, завалился на одно колено. Едва не уткнувшись носом в снег, он, тяжело дыша, еле-еле повернул голову и уставился на браслет, в который, помимо конденсатора, были вставлены еще четыре цветных камня. По одному на каждого из Рассвета.

Синий камень наконец перестал мерцать. Мальстром пришел в себя. Чего и следовало ожидать, учитывая, что рядом с ним Карнейдж.

Оранжевый камень мигал так ярко и быстро, что казался уже непрерывно светящимся. Диз подери, Флейм должен был надеть повязку. Рейн даже помнил, как тот ее надел и тщательно закрепил, чтоб даже попытка снять ее по своей воле вызвала бы затруднения. Однако, видимо, в этот раз он лишился повязки не по своей воле. А Рейн даже не может к нему аппарировать, даже не может попытаться связаться со своими дистанционно. Все, что он может — черепашьим шагом двигаться в сторону Отдела.

Рейн попытался подняться с колена и убедился, что не может и этого. Мозги, по ощущениям, давно уже превратились в кисель, и тело не желало слушаться. Кажется, оставалось лечь, лежать и надеяться, что все пройдет. По крайней мере, в юности, когда он впервые начал покидать Нижний город вместе с Ривером, это иногда работало...

— Друг мой, — услышал Рейн чей-то взволнованный голос, — что с вами?

Заставив себя поднять взгляд, пегас обнаружил, что рядом с ним присела с испуганным и сочувствующим выражением на лице земная в балахоне друга Искры. Видимо, она и Рейна из-за его одежды приняла за своего... Нет, не надо думать о друзьях Искры. И о храме Искры думать не надо. Надо успокоиться.

— Я порекомендовал бы вам отойти, подруга, — сказал Рейн, все еще сохраняя на лице и в голосе отстраненное спокойствие, хоть это и стоило сейчас кое-каких усилий. — Я ценю вашу помощь, но, поверьте, справлюсь сам.

Искорка решительно мотнула головой:

— Нет, простите, я боюсь за вас. Друзья должны помогать друзьям, вы же знаете? Давайте я отведу вас в тепло. Куда вы направляетесь?

Попытавшись подхватить Рейна под переднюю ногу, искорка замерла и недоуменно уставилась на его крылья. Ох, как несвоевременно.

— Прошу вас, не стоит помогать мне, — если в голосе Рейна и прорезалось отчаяние, то почти незаметное. Хотя он уже ожидал худшего.

— Ваши крылья... — теперь искорка явно совсем встревожилась. — У вас судорога, да? Я понимаю, насколько вам больно. Сейчас все поправлю, хотя может быть слегка неприятно. Не волнуйтесь, друг, принимать помощь от других не зазорно, даже по таким личным поводам...

Не прекращая нести успокаивающую чушь, искорка аккуратно, опасаясь повредить, расправила крыло Рейна. Он, как всегда в таких случаях, успел почувствовать, как то, что до этого пульсировало болью в его голове, почти взрывается мгновенным расширением, замещая собой... что-то... важное...

Активация завершена.

Осколок поврежден.

Во избежание дальнейшего разрушения структуры активируется режим защиты.

Копыто Дизастера с хрустом пробило горло дружелюбной земной кобылки, разорвав трахею. Прежде чем бедная искорка успела хотя бы удивиться, он выдернул ногу и наконец-то взлетел, слыша снизу чей-то громкий визг.

— Я же просил ее не помогать, — имитируя крайне натуральное раскаяние, сказал пегас. — Мне искренне жаль, но это было неизбежно.

Он снова уставился на браслет, теперь наконец не причинявший никакой боли. Оранжевый камень мигал не переставая, значит, у Флейма все еще были проблемы. Ладно, теперь нужно считать маяк и узнать, где он...

Последним рывком Дизастер преодолел сплошные темные тучи и огляделся. Солнце только едва-едва поднималось над горизонтом, освещая пелену облаков. Дизастер очарованно вздохнул: каждый раз за время без полетов он успевал забыть, насколько же красиво это зрелище. Когда-то оно было еще более красивым, он был в этом уверен. И если Рассвет добьется своего, то в Эквестрии снова возведут облачные города для тех, кто волен летать.

В последний раз взмахнув крыльями, Дизастер плавно опустился на ближайшее облако и сосредоточенно уставился на оранжевый сигнал Флейма, пытаясь прочесть координаты.

---

Окраина Нижнего города, 6:52

О существовании этой комнаты мало кто знал. Давным-давно дом этот был полностью заброшен, и тот, кто тщательно замаскировал, оклеив обоями и прокрасив швы, дверь, ведущую из чьей-то квартиры сюда, был наверняка уже долгие годы как мертв. Зато пока мародеры спешно выносили все из остальной части дома, именно эта комната оставалась в целости. Пусть и почти пустая комната: крепкий, даже не пострадавший от времени спальный мешок на полу; полка с книгами, между страницами которых были заложены безнадежно устаревшие банкноты по десять и двадцать битов; небольшой шкаф, при ближайшем рассмотрении оказавшийся сортиром, даже все еще подключенным к водопроводу; слегка выпирающий из стены кирпич, при нажатии на который рядом с ним распахивалась еще одна спрятанная дверца, небольшая выемка за которой ранее пустовала.

Такой он эту комнату когда-то нашел и такой же и оставил, решив сохранить это в тайне. Должно же быть в этом городе хоть одно место, где он останется гарантированно один? Если его и вправду собираются убивать, то в жилье, предоставленное Департаментом, сейчас идти глупее всего. А здесь — здесь никто не то что не найдет, даже не подумает искать. Все эти годы комната служила как личное убежище, скрытое от посторонних глаз, и теперь важность ее как убежища только возросла.

Единственное дополнение, которое он себе позволил — это зеркало. Раньше он каждый раз, заявляясь сюда, стягивал с себя ошейник и долго, пристально изучал свое отражение в зеркале, пока плотно сжатые зубы не начинали болеть, а в голове не оставалось ни единой мысли или эмоции, кроме ненависти к тем, кто так с ним поступил. Теперь же он вовсе не носил этого ошейника, а свое лицо рассматривал со странной смесью удовольствия и разочарования. Рано или поздно, думал он, грива отрастет и закроет этот несчастный обломок. Но прятать его за оборотным камнем он теперь точно не станет, как и пытаться спилить остатки. Пусть даже каждой прикосновение к месту разлома было болезненным, он не мог перестать периодически потирать обломок рога копытом — как иногда пони не могут перестать расшатывать языком больной зуб, пусть он и болит от этого только сильнее.

Прямо сейчас Фил с уже привычной полуухмылкой — ничуть не менее выразительной, чем прежняя ухмылка, полноценная, — вновь разглядывал собственное отражение. Пытаясь вспомнить, насколько похож был на него тот безрогий... нет, скорее — насколько Фил похож на безрогого. И пусть он видел его лишь мельком, этого хватило, чтоб признать: сходство было поразительным.

Особенно теперь, когда оба они были лишены рога, а Фил за последние двое суток приобрел восхитительные круги под глазами.

— Теперь я уж точно похож на папочку один в один, — насмешливо протянул он. Говорить по-прежнему было слегка неудобно, и речь выходила невнятной, однако это уже не раздражало. — В том числе прекрасными взаимоотношениями с Мальстромом.

И привычкой разговаривать с самим собой, которая теперь, когда Фил остался в полном одиночестве, проявилась во всей красе. Раньше ему почему-то казалось, что иметь собеседника необходимо, однако теперь надобность в этом отпала. Впрочем, собеседник никуда не делся, и не зря же он терпеливо дожидался Фила все это время?

Фил, подмигнув своему отражению, замурлыкал под нос какой-то популярный мотивчик и, дотянувшись правой ногой, нажал на выступающий из стены кирпич. Потайная дверца немедленно открылась. Пройдя к тайнику, Фил, не глядя внутрь и не прекращая напевать — что-то там про пение под дождем, если он верно помнил слова, — извлек то, что принес сюда совсем, казалось бы, недавно. Недавно, а сколько же всего успело произойти...

— Хорошо, что тут нет доступа влажности, да, дружище? — весело спросил Фил. Плюхнувшись на пол, он на вытянутых передних ногах держал перед собой вытащенный из тайника предмет. — Я, конечно, тебя немного подготовил, но, признаю, я не профессиональный таксидермист. Или в этом случае нужен другой термин... А, неважно. Ну, поболтаем?

Голова фестрала Ховера Шиверса даже после смерти умудрялась смотреть пустыми глазницами с презрительным безразличием. Которое, собственно, жутко бесило в нем Фила. Пожалуй, это было главное, что его бесило в Шиверсе, остальное можно было терпеть. Но вот этот вот взгляд очень напоминал именно того, кого Фил раньше не то чтобы любил вспоминать. Теперь же вспоминать можно было сколько угодно.

— Странно, Шиверс, — задумчиво сказал Фил. Аккуратно положив голову на пол, он пристально уставился ей туда, где когда-то располагались глаза. — Раньше Мальстрому не было до меня дела, но боялся я его до жути. Теперь же, когда он хочет меня убить — мне наплевать! Не странно ли это?

Ховер Шиверс молчал.

— Я уже говорил тебе, — продолжал Фил, — что вы с ним несколько похожи. Такое ощущение, что у вас примерно одинаковый взгляд на мир. Да, тот самый, каким ты сейчас на меня смотришь. Тот самый, которым я, увы, сам иногда смотрю на себя из зеркала. Но есть кое-какая разница! Хотя ты все равно не поймешь...

Фил, задумавшись, аккуратно поставил переднюю ногу на макушку головы Шиверса. Не то чтобы его волновало состояние этой бесполезной черепушки, но он предполагал, что есть те, кого оно волновать может, причем очень, и предпочел сохранить трофей до момента, когда он сыграет роль полностью.

— До чего ты докатился, Ховер, — рассеянно пробормотал бывший дознаватель, аккуратно перекатывая голову ногой туда-сюда по полу. — Я читал твое личное дело. С тех времен, когда ты был еще обычным мародером, урвавшим кучу мелких артефактов и пытавшимся их толкнуть. Вместе с Фейри, конечно. До того "резкого изменения характера", которое особо отметили в том самом личном деле. До того, как вам обоим не повезло столкнуться с идеально подходящими вам осколками, как вы стали Тенью и Сиреной. И если Сирене повезло остаться собой, то с тобой получилось несколько сложнее.

Неосознанно Фил надавил сильнее, но тут же опомнился. Все-таки Ховера нужно было сохранить в целости еще хотя бы несколько дней. И надеяться, что практик Аффар на этот раз все же оправдает последнюю надежду Фила и сможет разобраться в оставленной подсказке. Все-таки Кемис не такой уж идиот: он смог убедить Аркана оставить его в живых и даже вернуть на работу. По крайней мере, иного объяснения тому, что Фил увидел Аффара в новом комплекте формы старшего практика, не находилось. Как и тому, что Аффара сопровождали, причем, учитывая некоторые объекты работы, кое-кто неожиданный: дознаватель Сторм. Впрочем, это легко объяснимо — вряд ли Сторм в курсе насчет Рейна.

Собственно, тогда, чудом разминувшись с не заметившим его получившим повышение Аффаром, Фил решился и зашел в Отдел, рассчитывая на лучшее. Его ожидания оправдались: очевидно, никто, кроме Аркана и Рассвета, не был осведомлен о необходимости устранить бывшего коллегу, пусть его внешний вид наверняка заставлял сотрудников Отдела о многом задуматься. Таким образом Фил беспрепятственно прошел в кабинет, на двери которого висела табличка с надписью "Сторм", и, сорвав со стены какой-то явно ненужный документ, нацарапал карандашом на обратной стороне необходимую информацию, но так, чтоб ее мог понять только Кемис. И, довольный тем, что последняя их официальная встреча с Аффаром была скорее продуктивной, нежели разочаровывающей, удалился.

Хотя он не был точно уверен, что та встреча на допросе оборотня была и впрямь последней. Да, Фил был не в лучшей форме, у него все еще болели отбитые внутренности, и не будь он биологически единорогом, давно бы скопытился, к тому же усталость делает с восприятием ужасные вещи, однако... Однако он готов был поверить, что кое-какой интересный момент ему не почудился. Когда он вскользь бросил взгляд на Кемиса, чтоб убедиться, что это и вправду он, тот как-то странно высоко для обычного шага поднял правую переднюю ногу. И то ли прошептал что-то, то ли просто пошевелил губами, но Фил, способный по губам читать, увидел очень неожиданную фразу.

"Привет вам от Сирены, дознаватель Фил".

Кемис стоял к нему вполоборота, и Фил, в самом деле, был совершенно не в форме, но все же...

Однако, подумав о Сирене, нельзя было не вернуться к разговору с Ховером.

— Да, сложно получилось не только с тобой, конечно, — Фил уставился в потолок, будто бы с трудом припоминая. — Еще есть Дизастеры. Исключительно пегасы из их семейства, ведь тот же друг Ривер, например, совершенно обычный земной. Зато Рейн — прекрасный образчик того, как на неподготовленного пони влияют осколки такого рода.

Ему не то чтобы сильно нравились эти разговоры. Они напоминали о беседах, которые вели Мальстром и Флейм, Ликвид и Вейк, иногда Карнейдж. Однако он должен был окончательно разложить все по полочкам. Хотя бы для себя. Естественно, не для давно мертвой головы, из которой он к тому же выскреб мозги, чтоб не протухли.

Фил читал эту лекция себе и только себе. Тогда какого, собственно, диза он должен читать ее вслух? Раздраженно вскочив, Фил ногой оттолкнул голову Шиверса в угол и вновь вернулся к зеркалу — для того лишь, чтоб вглядеться в собственные глаза с еще большей яростной сосредоточенностью...

Ничего, естественно. Он никогда не мог разглядеть там ничего. Те пони, от которых он слышал — обычно подслушивая чужой разговор между коллегами, — об эмоциях в его взгляде, вероятно, обладали очень богатым воображением. Он мог хмуриться. Мог удивленно приподнимать бровь или сразу две. Мог протянуть веселые морщинки от внешних сторон глаз и чуть прикрыть нижние веки. Мог вытаращиться во все глаза, чтоб подчеркнуть полнейшее недоумение. В общем, он мог делать лицевыми мышцами вокруг глаз очень много полезных и интересных штук, превращавших его лицо в ценнейшую находку Департамента и кошмар любого подопечного, не представляющего, что означает то или иное выражение лица.

Но вот глаза его, вопреки слухам, во всем этом не участвовали.

Двигалось все лицо вокруг глаз, двигался весь мир вокруг глаз, двигались сами глазные яблоки. Однако если взгляды почти всех живых существ Эквуса выражали их чувства, даже если лицо оставалось спокойным, то с Филом все обстояло ровно наоборот. Он мог сколько угодно корчить самые жуткие рожи, менять выражения лица по двадцать раз в минуту, добавлять необходимых эмоций в голос. Он мог, но его глаза по-прежнему выражали глубокое безразличие. Даже если он его не чувствовал, с этим ничего нельзя было поделать.

Глубоко вдохнув, он решил не размышлять вслух хотя бы пока. Даже если Мальстром умудрился через Рейна или Санлайта навесить на него маяк, то пусть гадает: сколько Филу известно на самом деле, а сколько — нет. Ха! Они же теперь тоже не считают его единорогом, значит, факт идеальной памяти Рассвет может просто позабыть. Не говоря уже о том, что во время тех своих разговоров его, тогда совсем жеребенка, почти никогда не замечали, то ли считая элементом интерьера, то ли просто забыв о его существовании.

А потом пусть ломают голову на тему того, что и откуда он узнал.

Осколки, подумал Фил. Или "печати". Наименование зависело от прихоти именующего, но также и от некоторых тонкостей — печатями чаще именовали наиболее старинные и хорошо сохранившиеся артефакты. Слово "осколки" Филу нравилось больше. Оно напоминало о том, что заключенные внутри уже никогда не будут прежними, как нельзя склеить разлетевшуюся на тысячи кусочков фарфоровую вазу.

Так или иначе, как их ни называй, осколки подразделялись на три категории. Точнее, на три наиболее крупные, и этого разделения для начала вполне достаточно. Углубиться в эту тему всегда успеется...

Группа первая: древние запечатанные сущности или, реже, скопированные и сохраненные личности. Созданные, как бы нелепо это ни звучало для Фила, самой Искрой и ее ближайшими помощниками. Однозначные печати. Если предположить, за чьей печатью Мальстром гоняется по всем Библиотекам, ситуация становится намно-о-ого интереснее...

— Кризалис. Дискорд. Их печати у нас. Также мы получили Верность, Понимание и Честность. Что же до остальных... Нам нужна память Искры.

Группа вторая: вызывающие нечто среднее между омерзением и жалостью магические кадавры, почти всегда необратимо поврежденные умом и, за отсутствием более подходящего термина, душой. Созданные Рассветом в годы активности Мальстрома. Их даже сложно назвать как-либо, кроме как "осколки". А если вспомнить, что именно Мальстром с ними делал... Нет, не то чтобы у Фила от такого пропал бы аппетит, но смутное чувство отвращения присутствовало.

— Карнейдж. Я запечатал еще одного. Спец по микробиологии. Возьми себе.

Наконец, группа третья... Фил хихикнул. Вот уж что загадка так загадка. Он, как и все осталньые, совершенно не представлял, кем и когда они были созданы, зато уж о последствиях воздействия таковых узнал многое, и благодаря разговорам в Рассвете, и после, уже в Департаменте, пока он рос от практика до старшего дознавателя и получил доступ к архивам Аркана.

Да, третья группа. Дизастеры. Тень. Потенциально — младшая Шиверс. Отчасти — Карнейдж. И в каком-то роде — сам Мальстром.

— Мне знакомы эти осколки. Но я их никогда не видел. Они опасны. Но могут быть полезны.

Еще бы Мальстром не уверял, что они могут быть полезны, учитывая, что он был первым. По крайней мере, первым из известных носителей осколка третьей категории. Уже потом подоспели Дизастеры, Карнейдж и прочие, а до того третьей группы осколков будто бы не существовало вовсе. И если бы так и оставалось...

Фил закрыл глаза и снова плавно, медленно вдохнул и выдохнул. Он уже смирился. Теперь уж точно.

...тем не менее, если бы так и оставалось, то Фил сейчас, живой и здоровый, жил бы в Анмаре с семьей, которую был бы способен любить от чистого сердца. Вместо этого он — объект эксперимента Мальстрома, садист, маньяк и психопат, неспособный к любого рода сопереживанию, лишенный важнейшей части личности. Травмированный.

Подавив желание врезать копытом по зеркалу, Фил снова криво ухмыльнулся, широко, как мог, открывая проредившиеся верхние зубы и редкие обломки на месте зубов нижних. Что ж, у капитана Талли не оставалось выхода. Не остается у него выхода и сейчас. Ему придется либо добровольно сдаться Аркану и, как следствие, Рассвету, либо своим ходом добраться до Анмара и попасть в копыта бывших коллег из ВС, либо... либо все-таки действовать так, как ожидает Фил. Ведь они по-прежнему не враги, не правда ли? Теперь у них один общий враг. И пусть смерть Аркана не поможет Талли вернуть доверие Внутренней Стражи, пусть уничтожение Рассвета не вставит Филу на место удаленную еще в детстве — как там поименовал ее Карнейдж, однажды придя в себя? — точно, Nucleus Anima...

Несмотря на это, заставить их страдать будет очень весело.

— Может, я не смогу сделать это, Мальстром, — сказал Фил наконец-то вслух, залезая копытом в карман, — но я знаю того, кто точно сможет.

Вытащив единственный предмет, что лежал в этом кармане, Фил мечтательно, хоть все еще криво, улыбнулся. По-прежнему ничего не выражающий взгляд его был направлен на кольцо блокировки магии, разработанное, по словам Аркана, при помощи Мальстрома, щедро поделившегося способностями Карнейджа.

— Я просто уверен, Мальстром, — с нежностью прошептал уже не единорог, жадно разглядывая блокиратор, — тебе очень хочется испытать эту штуку в деле, не так ли?

---

Альвенский отдел Департамента, 7:12

Пинок дознавателя в дверь собственного кабинета вышел таким хлестким, что дверь с отчетливым звуком треснувшей древесины покосилась на петлях. Кемис даже не вздрогнул. По сравнению с Филом внезапные вспышки гнева даже не выглядели страшными.

Правда, прошло буквально около часа с того момента, как их представили друг другу в формате "Кемис, это дознаватель Сторм, Сторм, это старший практик Кемис, работайте". И Кемис не питал особых иллюзий относительно того, почему его не отпустили в компании, например, еще одного практика: чтоб он, как ценный, но уже не вызывающий доверия элемент, не натворил глупостей. За ним будут присматривать. Но это намного лучше, чем то, что ожидало бы его, не прерви Аркан Мальстрома. Того самого Мальстрома, да, и Кемис был практически счастлив сложившейся ситуации.

— Итак, храм оказался закрыт, — Кемис с трудом, уперевшись ногой в стену, заставил дверь закрыться, но заметный просвет все равно оставался.

Впервые оглядев новый для него кабинет, Кемис осознал, что некоторым сотрудникам в Отделе, вероятно, позволены некоторые вольности. Или на самом деле стремление к порядку было отличительной чертой следователя Уэйда... забыть бы его уже... из-за которой он, Уэйд, вменял всем сотрудникам в Соуте в обязанность поддерживать чистоту и порядок. На что, впрочем, имел полное право, будучи единственным следователем Отдела и одновременно исполняющим обязанности директора в одном лице, а приказы от начальства положено выполнять.

Здесь же начальства было много, и, вероятно, учитывая наличие под боком такого малоприятного места, как Нижний город, ни одному пони из этого самого начальства не приходило в голову забивать подчиненных чем-то маловажным, если они прилично выполняют свои обязанности. Во всяком случае, кабинет дознавателя можно было охарактеризовать одним словом: "бардак". Впрочем, осмотрев его еще раз, Кемис изменил характеристику на "хаос". Может, здесь и не было безукоризненного порядка, но, судя по уверенности владельца кабинета и скорости перехода от разговора к срочному просмотру каких-то записок, выхваченных, казалось, наугад из кучи бумаг на столе, у дознавателя проблем с тем, чтоб ориентироваться в здешнем беспорядке, не было. Несмотря даже на то, что под грудами писем, протоколов допросов, актов и почему-то счетов буквально не было видно столешницы; то, что не помещалось на столе, торчало, плотно утрамбованное, из пары стеллажей по двум сторонам от стола; и, наконец, не впихнувшееся даже в стеллажи было развешано по стенам на кнопках.

"А вот Фил терпеть не мог бумажную работу, — невольно подумал Кемис. — Я уж думал, что они тут все такие, кроме сотрудников дирекции..."

— Но, полагаю, это временно, — закончил Кемис фразу, осознав, что он уже пару минут стоит, как дурак, и пялится на чужой кабинет.

— Да ты мастер говорить очевидные вещи, Кемис... — голос, хоть маска его как-то странно искажала, был вовсе не яростным, а скорее усталым — видимо, вспышки гнева дознавателя проходили так же быстро, как и начинались. Неплохой знак, если во время одной такой вспышки Кемису не прилетит в голову нога в тяжелом накопытнике со стальным носком. Вряд ли его голова окажется столь же крепка, как пострадавшая дверь. — Впрочем, это было очевидно еще по дороге, но надежда-то оставалась.

Кемис открыл было рот в недоумении, но предпочел промолчать. Что, однако, не ускользнуло от внимания его нового шефа.

— Мы встретили там Рейна, — отличное пояснение, ровно ничего не раскрывающее, спасибо, Сторм. — Тот пегас в балахоне, еле двигающийся, помнишь? Полагаю, он вернулся, чтоб навестить Ривера. Уж точно не родителей... И выглядел Рейн так, словно ему не повезло, и он очень сильно расстроился. Нельзя ему расстраиваться... Ну да ладно.

— Ривера? — Кемис уцепился за знакомое имя. — Друга Ривера? Что, Рейн — тоже из искорок?

— Был, — кивок был каким-то странно удруенным. — Потом он сбежал из города, чего ему вообще-то нельзя было делать. Теперь вот впервые вернулся, и что же? Попробовал он найти родителей? Оставил им хоть одну весточку? Хрен там!

— Э-э-э, — до Кемиса, кажется, дошло. — Вы — его отец, да?

После слишком долгой паузы он забеспокоился и, желая сгладить впечатление, выпалил:

— Простите, просто вы так искренне переживаете...

Из глотки дознавателя донеслось что-то среднее между вздохом и смешком.

— Да забей, Кемис. Все в порядке. Давай-ка лучше думать, что нам делать.

— Проще всего, — все еще неуверенно сказал практик, почти уверенный, что только что ляпнул глупость, хоть и не понимал, почему, — дождаться утра и времени, когда храм точно откроется. Потом, как мы и планировали, допросить Ривера. Вы же говорите, он часто там бывает?

— Так, во-первых, — даже сквозь маску и капюшон заметно было, что Сторм недовольно морщится, — давай на "ты". Не хочу думать о себе как о многоопытном сотруднике в возрасте. Во-вторых, после того, что там, по твоим словам, случилось, та же Саммер могла попросту закрыть храм. Обычно она на такое не пошла бы, но если у нас в городе действительно творится такой трешак, в смысле — оборотень завелся, то я, например, закрытие храма хотя бы на время пойму и одобрю. А Ривер... Он, знаешь, не то чтобы особенно смелый, так что даже если тогда он демонстрировал тебе и Шиверс непоколебимую уверенность, то после всего этого вполне мог сбежать домой, запереться там и не выходить ближайшую неделю.

— В таком случае мы могли бы сходить к нему домой? — предложил Кемис, на этот раз решив даже не заикаться о каких-либо родственных отношениях между дознавателем и Ривером.

— Понятия не имею, где он живет теперь... А Саммер, если мы ее и найдем, не выдаст. Она, в отличие от Ривера, не испытывает пиетета перед органами правопорядка.

Тут Кемис заметил, что весь их диалог дознавателю даже не пришлось отвлекаться от документов. Похоже, дознаватель не просто любит бумажную работу, а обожает, причем настолько, что Кемису теперь останется работать только тупой физической силой. Впрочем, подумал он, покосившись на перекошенную дверь, вполне возможно, что и в качестве громилы его никто не задействует. Отсутствие же крыльев забивало последний гвоздь в крышку самолюбия. Удивительно, как Кемис, еще недавно думавший о том, как бы выжить, а еще чуть позже — о том, что выживать за счет младшей Шиверс ему не хотелось бы, теперь тоскливо пытается тереть тряпочкой собственную самооценку, чтоб та совсем не потускнела. Вот уж и вправду, быстрая приспособляемость...

— Кхм, — а вот недовольный кашель с искажениями от маски получался совсем уж жутким. — Кемис, не мог бы ты объяснить, откуда у меня на столе это?

Практик, радуясь возможности отвлечься от мыслей, выхватил у дознавателя какой-то документ. Вчитался.

— Нет, переверни. С другой стороны. Почерк узнаешь?

Кемис с готовностью перевернул лист бумаги. И тут же словно получил удар под дых. Избитая метафора, но другой сейчас в голову не приходило.

Кроме, разве что, "будто на его горле захлестнулась удавка".

— "Моя дорогая копия", — немного охрипшим голосом прочитал Кемис, надеясь, что все же ошибается. Но почерк он действительно узнал. — "Ты так вырос..."

— Да знаю я, что там написано, — резкий взмах крылом. — Давай не вслух.

Кемис, сглотнув, принялся читать про себя.

"Моя дорогая копия! Ты так вырос. Я искренне горжусь. Диз меня раздери, если я лгу. Наверное, будь твои грива и шерсть другого цвета, тебе было бы легче, но ты справился и с этим. Неважно, какой ты расцветки: рыжий, белый, серый... Ты приехал с Юга на Север и уже поднялся на целый десяток ступеней выше, чем я ждал от тебя. И хоть ты был опасно близок к повороту налево, ты все же выбрал правый путь и, уверен, пройдешь по нему еще вдвое больше ступеней как минимум. Может, тогда-то ты и найдешь семью Шиверс, даже если сейчас они ускользнули.

Удачи тебе, Аффар, и побольше случайных свидетелей!"

Мерзкий звон в голове утихал по мере того, как Кемис осознавал прочитанное. Он перечитал еще раз, уже не обращая внимания на тон. И еще.

Нет, если бы это написал кто угодно другой, Кемис бы даже не задумывался и просто отправил письмо в урну. Однако его написал Фил. Тот самый, который не так давно сегодня же сделал вид, что не заметил Кемиса в компании нового дознавателя, и дал ему возможность передать наконец привет от той треклятой Сирены.

"Диз меня раздери" — он же именно это имеет в виду?

"рыжий, белый, серый" — если первая догадка верна, то сейчас Фил имеет в виду... Твиста, того белого пони и младшую Шиверс. Звучит сомнительно, но если посмотреть в конец — "побольше случайных свидетелей" — то можно припомнить, что именно так тогда Фил поначалу назвал Твиста на обломках Норы. Кажется притянутым за уши... нет, могло бы казаться, если бы все это было по отдельности, но все вместе — точно не случайно.

Нора. Он имеет в виду ее.

— Бред какой-то, так, Кемис?

— Нет. Погодите, сейчас...

Дальше все до смешного просто. "с Юга на Север" — следует двигаться от Норы именно на север. "Ступени" — количество домов, скорее всего. "Развилка" — свернуть направо. И еще двадцать домов. Значит, в результате...

— Дознаватель Сторм, — все еще неуверенно сказал Кемис, — это шифр. Который почему-то должен был разобрать только я.

— Только ты? — оказывается, удивляться дознаватель тоже умеет. — С чего это?

"С того, что по Отделу, как по собственному дому, бродят Вестники Рассвета. А Фил не намерен отдавать Шиверс, их обеих, Рассвету. Пусть даже он больше не работает на Департамент". Жаль, что в планах Кемиса значится именно что выдача как минимум младшей Шиверс Мальстрому. О чем Фил, вероятно, даже не подозревает.

Хотя это на Фила совсем не похоже... Неужели он опять просто развлекался, ожидая, что Аффар не сможет разобрать такую простую загадку?

— Самому бы знать, — ответил он. — Но, если я сейчас не выдумал из одного бессмысленного письма слишком многое, то у нас есть адрес.

---

Бывшая подпольная лавка Тени и Сирены, 7:59

— Не могу сидеть тут, как дура, и ничего не делать, — зло сказала Визл.

— Тем не менее ты будешь сидеть тут и ничего не делать, — ответила мать будничным тоном. — И как раз в этом случае не будешь дурой.

— Может, дурой и не буду, — рявкнула Визл, — зато буду предательницей!

Со стороны никто бы не подумал, что одноэтажная кирпичная будочка, похожая на котельную, скрывает в себе проход в пооноценное жилье, хоть и под землей. Две комнатки, в той, что дальше от входа — просторная кровать, явно, впрочем, не перестилавшаяся уже минимум несколько лет, жестяной умывальник с ведром под ним и даже небольшая печка, дымоход от которой грамотно выходил куда-то вверх; комната возле двери с поверхности была явно нежилой, и ничего, кроме нескольких поломанных на части деревянных ящиков, стола и затертого плаката на полстены с каким-то прейскурантом в ней не было. Здесь не хватало удобств, но Визл не обломалась бы поссать в ведро, как, скорее всего, и мама. Бесило вовсе не отсутствие удобств, это было вообще последним, о чем она сейчас думала.

Когда мать снова попыталась уговорить Флай бежать из города, в ней со злости снова включилась Визл, и тогда уже ни о каком отъезде речи быть не могло. Закрыв рот дочери копытом, Фейри Шиверс вздохнула и обстоятельно разъяснила, куда они могут отправиться, если не сбегут из города прямо сейчас. И предупредила, что это не даст совершенно ничего, кроме, разве что, возможности дождаться нормальных поездов или, например, попробовать выяснить что-нибудь в Нижнем, если там есть где и что выяснять.

Тогда Визл согласилась. В надежде, что она что-нибудь придумает и все-таки сможет помочь Твисту. И Керну с Дейзи. Однако во время полета над Нижним городом они углядели сверху на некоторых улицах ненормальное количество дыма. Осознав, что дыма без огня в буквальном смысле не бывает, Фейри ухватила Визл за ногу, и дальше они помчали еще быстрее. Визл, если честно, даже не представляла, что мама может летать быстрее, чем она сама... К счастью, место, куда они направлялись, было в целости, как и все дома рядом, так что они быстро забились внутрь и захлопнули дверь.

Оставив Визл сидеть в уголке возле кровати и злиться. У злости не было конкретного объекта приложения, она злилась сразу на всех и на все вокруг. Даже на Твиста, который вообще-то спас ей жизнь, она теперь злилась — за то, что не пытался толком отбиваться.

Осознав, что эта злость мало того что ненормальна, так еще и абсолютно глупа, Визл переключила всю ее на себя.

— Я обещала помочь Твисту, — буркнула она. Уже сама не особо веря в то, что говорит. То ли утро действовало на нее так, то ли усталось. Она же так и не поспала за все это время...

— Ты ему уже помогла, — откликнулась Фейри, лежавшая на кровати с небольшой книжкой. — Дальше — его дело. Ты, я думаю, представляешь теперь, насколько он живуч. Гады — они, знаешь, не дохнут. Это я образно, если что.

Проглотив пассаж про "гадов", Визл мрачно спросила:

— Что это за место такое вообще?

— Лавка артефактов Сирены и Тени, — ответила мама, не отрываясь от малоформатной книжки, которую выудила из какого-то кармана.

— Кого-кого?..

— Фейри и Ховера Шиверсов, — пояснила мать. И, кажется, слегка улыбнулась. — Потому и так близко к Норе. Мы тоже вышли оттуда, знаешь ли.

— Ага, — сказала Визл. — Понятно.

На секунду она умолкла, а потом завопила:

— ЧЕГО, БЛЯДЬ?!

— Визл, будь добра, не выражайся, — поморщилась Фейри.

— В смысле "не выражайся"?! То есть у вас тут... вы тут... и когда?..

Отложив книжку, мать посмотрела на Визл утомленным взглядом и объяснила:

— Это было еще до твоего рождения. И, собственно, лавка открылась еще до того, как Ховер стал Тенью.

— Тенью? — кажется, от растерянности Визл готова была опять переключиться.

— То есть полнейшим мудаком, — уточнила мама.

Несколько секунд Визл сидела и хватала ртом воздух. Потом попыталась заорать что-то громкое и очень нецензурное, но из глотки вырвалось только сипение. Тогда она просто истерично замычала и ударила копытом по ножке кровати. Сломанным копытом. В который уже раз.

— Поздравляю, — с глубокой иронией сказала Фейри, глядя, как Визл прижимает к животу поврежденную ногу и тихонько подвывает. — Перебинтовать?

В этот раз Визл не стала пытаться орать или бить по мебели. Она просто разогнулась, осторожно встала на три ноги и, прищурившись, сказала:

— Мам, а ты вообще в курсе, что с папой, или как?

— В курсе, ясное дело.

— То есть, — Визл почувствовала, как опять закипает, и заставила себя успокоиться, — тебе наплевать, что седогривая мразь из Департамента убивает пони просто так, даже если это близкий тебе пони, да?

Фейри прикрыла глаза. И еще более спокойным тоном начала:

— Визл, Ховер был для меня самым близким пони. Когда-то. А потом он нашел тот самый артефакт, с которого все началось. Из-за которого ты теперь, дорогая дочь, тоже отчасти Тень, разве что в тебе еще есть совесть, в отличие от того подонка, в которого превратился Ховер. Знаешь, как он сделал из меня Сирену? Он, сученыш, привязал меня к стулу — одному из тех, что в той комнате, — и поочередно прислонял мне к башке все артефакты, что у него были. Один сработал.

Визл умолкла. Но Флай тоже умолкла. Ей не хотелось этого слышать, но она знала, что придется.

— Мне повезло, — продолжила Фейри, — мой артефакт не сделал из меня такую бессовестную падаль, какая получилась из него. Но, тем не менее, он не взял это во внимание. Нет, не то чтобы он держал меня на цепи, ничего такого. Просто все средства были у него, все документы, даже все полезные знакомства. Кроме, пожалуй, знакомых в Норе. Но там я делала вид, что все нормально, потому что он, диз подери, пугал меня. Ты не представляешь, насколько. Поверь, я могу рассказать о многом, что заставит тебя поменять мнение о нем, но не хочу вспоминать.

Голос мамы не срывался и не дрожал. Глаза не намокли. По-прежнему спокойно она закончила:

— Так что если один злобный мудак убивает другого злобного мудака — меня все устраивает. А убить Ховера Шиверса твой Фил не мог, поскольку Ховер к тому дню давно был мертв. Надеюсь, это исчерпывающий ответ.

Обычно в похожих случаях Визл хлопала входной дверью и вылетала на улицу.

Сейчас же она медленно прошла к выходу, опустив голову. Фейри ее не остановила. Она, подумала Флай, тоже имеет право злиться, если ты забыла, и сейчас она зла на тебя, Визл. Молодец.

Стянув со стола плащ и натянув его поверх комбинезона, Визл все так же медленно поднялась по лестнице и вышла на улицу. Где, кажется, наконец-то рассвело, пусть тучи и не давали понять точно.

Справа послышался чей-то громкий, быстро оборвавшийся вопль. Без интереса повернув туда голову, Шиверс увидела, что теперь и оттуда идет дым. И, похоже, до них он тоже скоро дойдет... диз! Дым! Огонь!

Плюнув на все возможные обиды, Шиверс резко повернулась, схватилась за ручку двери...

— Ши... верс?

Услышав этот голос, она едва не впала в ступор. Тут же развернувшись обратно, она увидела именно того, кого ожидала: Кемиса Аффара. В уже порядком замызганной форме Департамента, тяжело дышащего. Видимо, он разглядел в ее взгляде, как она мечтает дать ему в морду, поскольку отодвинулся и нервно предупредил:

— Эм, я... я на твоей стороне. Что я, совсем урод?

— Нет, ты совсем идиот, — буркнула Визл. Чем выше поднималось солнце, тем сложнее ей было удерживать концентрацию как Визл, но переключаться она не собиралась, даже если изъясняться в итоге придется жестами. — Какого диза это было?

Увидев, что его не собираются бить, Аффар расслабился. На самом деле бить она собиралась, и еще как, но только после того, как он объяснится. Или не захочет объясняться, и тогда пусть валит.

— Видишь ли, Шиверс, — промямлил Кемис, — дознаватель Фил более не работает в Департаменте. Так что с этой стороны у Твиста проблем нет, и если только удастся вытащить его... где он там сейчас...

— Вот именно, где он там сейчас! — огрызнулась Визл. Ругаться было приятно. Это позволяло отключить ненужные мысли. — И потому, что ты ушел, хрен мы его найдем!

— Погоди, погоди, — Кемис болезненно поморщился. — Не кричи так. Ты же тут не одна, да?

— Не одна, естественно! — высокомерно заявила Визл. — Я — не практик Аффар, чтоб постоянно оставаться в гордом одиночестве! Сейчас пойду и сообщу маме, что Фил кончился. Может, это ее хоть немного развеселит, ведь наши проблемы в таком случае тоже почти кончились.

Визл развернулась к двери. Снова взялась было за ручку. И услышала:

— Прости, Шиверс.

В следующее мгновение у нее в голове словно фейерверк взорвался. Свалившись на землю, она успела осознать, как же глуп овообще предполагать, что она стоит чего-то против даже такого хилого практика. И как грустно и обидно, что он все-таки оказался слишком идиотом, чтоб остаться с ними, и недостаточно идиотом, чтоб сгнить в Отделе.

— Полагаю, Фейри Шиверс я возьму на себя, — произнес кто-то сверху странным искаженным голосом, пока Кемис осторожно закреплял колодки на ее передних ногах и крыльях.

— Спасибо, Сторм, — Кемис, кажется, был искренне благодарен. — Только не позволяй ей сказать тебе хоть что-то.

— Я в курсе. Но спасибо за предупреждение.

Краем глаза Визл увидела, как дверь маскировочной "котельной" распахнулась, и как на ведущую вниз лестницу неторопливо ступили длинные и мощные ноги в тяжелых, окованных металлом накопытниках. Сделали еще шаг, на удивление бесшумно. И еще.

Визл хотела закричать, но именно в этот момент Кемис, еще раз пробормотав "прости", затянул на ее горле какой-то шнурок, и дальше была только темнота.