Осколки Эквестрии
###: Конвейер
Какая все-таки удобная штука — мозг пони. Быстро перестраивается и легко приспосабливается к любому стрессу, пластично подстраивая под себя психику в зависимости от обстоятельств. А уж если его немножечко подтолкнуть, задать направление и простимулировать дополнительной гормональной встряской помимо той, что уже устроила организму симпатика, то в мозг даже не придется лезть совсем уж грубо и глубоко — всего парочка небольших росчерков скальпелем, и он сам все сделает в лучшем виде.
За исключением возможностей, которые дают NA, естественно. Земной не полетит, пегас не научится магии. Но Сайнт все-таки уже был магом. Все, что требовалось от ЦНС — привыкнуть к тому, что теперь он стал быстрее, чем обычно. Все, что требовалось от организма в целом — привыкнуть к перестроенному метаболизму и не отторгнуть пересаженные ткани.
В общем, телу надо всего-то навсего осознать, что его искорежили, сломали и собрали заново, а мозгу — заставить психику работать в таком состоянии. Привыкнуть, что сердце стучит так, словно хочет пробить ребра, кровь циркулирует по венам и артериям со скоростью достаточной, чтоб разорвать их. Что вдохи и выдохи теперь занимают по короткому мгновению, заставляя даже модифицированную диафрагму разрываться. Весело, правда? Весело настолько, что хочется смеяться, смеяться и смеяться, пока смех не перейдет в рыдания, рыдания — в истерику, а истерика — в безумие. Сайнт себе этого позволить не мог. У него не было времени. Все-таки именно из-за недостатка времени он и попросил Брайта сделать это с собой. А потом влил в себя подряд пару десятков заклятий-энергетиков, чтоб действовать еще быстрее, и вдвое больше успокоительных, чтоб не свихнуться на месте. Пусть даже эти заклинания будут стоить ему как минимум двух лет жизни — в своем новом облике он все равно не проживет долго. Так что нужно работать быстрее. Быстрее.
Еще быстрее, чем могло его измененное тело, выкачивая все ресурсы.Чтоб тела других изменились еще радикальнее.
— Брайт, так сколько я проживу?
Ассистент справа, как раз передававший ножовку по кости — медленно, мучительно медленно, Сайнт сам мог бы дотянуться до инструмента гораздо быстрее, — недоуменно скосил глаза. Моргнул — Сайнт видел, как веки опускаются, смыкаются и поднимаются вновь, настолько заторможенно, как будто ассистент перекачал себя транквилизаторами и заполировал их успокоительными заклятиями. Но этот бедный единорог точно не виноват в такой медлительности. Для него его собственные движения наверняка были быстрыми и точными, как у профессионального хирурга. А то, что он не разберет ни единого слова из диалога Сайнта и Брайта, на данный момент ведущих специалистов, даже удобно. Его не придется убирать или стирать память, что во многом даже хуже. В отличие от тех двоих, кто находился в кабинете наместника Тривилла, когда им пришла информация из Гриффина. Два в общем-то ни в чем не виноватых рогатых, причем с хорошими задатками сборщиков комплексных заклятий.
Вся их вина была в том, что они оказались не там, где надо, в очень неудобный момент. И в том, что в них не было достаточно силы. Если бы Карнейдж Абисс пришел, ему достаточно было бы просто посмотреть им в глаза, чтоб они выболтали все как на духу.
И все же... Ох и не любил Сайнт растрату ценных кадров.
— Полагаю, с год-другой вы еще протянете, — откликнулся Брайт. Не отвлекшись даже на миг от копания во вскрытом черепе лежащего перед ним на операционном столе земного... или уже не совсем земного. Он-то мог обойтись без помощников, конечностей и координации ему хватало. Но разговаривать с нормальной для него скоростью Брайту явно было приятно. Откуда иначе эта легкая полуулыбка? — Только благодаря тому, что вы единорог. Не будь вы магом, прожили бы месяцев шесть. Жаль, что я не могу обеспечить вам бессмертие. Интересно, как изменился бы разум единорога в таких условиях.
Сайнт усмехнулся. Конечно, никакого сочувствия, исключительно интерес к результатам. Достойный ученик Карнейджа... Сайнт и сам, увлекаясь идеей, иногда становился почти таким же, хоть и никак не мог стать безразличным до конца. Удобно работать с тем, кто тебя почти понимает... А уж теперь они могли понять друг друга полностью. Разве что Сайнт пока что еще не сошел с ума. А что, в конце концов, еще может ожидать сознание, не готовое к обитанию в совсем ином теле, от сумасшествия? Брайт однозначно болен. Осталось только узнать, как. И если Сайнту повезет, то он доживет до момента, когда узнает это на собственной шкуре...
Разум пони не приспособлен к такому. Не должен ощущать каждую секунду как минуту, не должен видеть чужие движение заторможенными, словно все вокруг плывет через глубокое болото — кроме самого разума и его тела. Не может слышать чужую речь как пропущенную через несколько десятков записей и в каждой замедленную в пару раз. Разум даже не в состоянии принять то, что это не все вокруг него утонуло в вязкой жиже, а сам он вышел на новый уровень.
Тело отторгнет разум, а разум отторгнет тело. И вот тогда-то жизнь станет прекрасной...
— Эм, кажется, ваш образец теперь непригоден, — сказал Брайт. — Постарайтесь все же привыкнуть к скорости своего тела.
Сайнт недоуменно посмотрел на конвульсивно дергающееся тело земного на его личном операционном столе. Уставился на ножовку, что недавно передавал ассистент. Вошедшую в череп подопытного до середины. Да, теперь он уже точно непригоден для операции. Можно было бы восстановить ему мозги, но зачем трупу целый мозг?
— Диз, — Сайнт выдернул инструмент. Повернулся к ассистенту, чью степень недоумения выдавали все еще вскидывающиеся брови, и медленно, отделяя слова друг от друга, сказал: — Унеси. Этого. Сожги. Дай. Нового.
Ассистент послушно подхватил тело и оттащил в угол (медленно, святая Искра, как же медленно!). Пнув дверь рядом (диз бы побрал, как я раньше не замечал, что она скрипит, вы-то слышите это мгновения, а для меня — полминуты мерзкого низкочастотного скрежета!), затолкал труп туда и вытянул оттуда же за шкирку даже не отбивающегося, шокированного, перепуганного до смерти пегаса — глаза разинуты шире некуда, распахнувшийся рот кривится не то в подступающих рыданиях, не то в начинающемся истерическом смехе, крылья уже даже не просто раскрыты, а буквально стоят дыбом.
Новый пациент.
Как удобно. Выкинуть неудачный отработанный материал, взять новый, продолжать работу. Без капли эмпатии. Сейчас он работает с телами, а не с живыми пони. Только с телами. Думать так всегда было намного проще, а сейчас просто нельзя было задумываться о том, что "материал" — живая душа с собственными мыслями, чувствами и желаниями. Все-таки в идеале они эту душу не убивают, всего лишь правят. И пятьдесят два из семидесяти четырех подопытных пережили эту операцию. Двадцать три из них уже даже очнулись. И, конечно, над их памятью немного поработали. В результате у Анмара появилось семнадцать новых магов, из которых двенадцать полностью воспроизводили силу доноров NA.
Пять новых Арков и семь новых Бимов. Искренне уверовавших в правоту дела Анмара и готовых ради него броситься грудью на нож — или воткнуть этот же нож в грудь другому. Почти не помнящих прошлой жизни — а те воспоминания, что у них сохранились, уже сами по себе торопливо подстраивались под то, что им внушили. Подстраивались, чтоб разум их владельца не завопил в ужасе, чтоб прошлое не прорвалось сквозь иллюзии, чтоб в распоряжении Анмара не появилось вместо двенадцати боевых единиц двенадцати новых умалишенных.
Удобная штука — мозг пони.
Вряд ли настоящие Арк и Бим давали согласие на взятие тканей, будучи без сознания вытащенными из дурки, но их NA очень удачно проявлял высочайшие способности к восстановлению. А остальные детали можно будет починить позже.
Так что... Пять Арков. И Семь Бимов. Двенадцать полностью удачных операций. Двенадцать новых не совсем единорогов.
Еще двадцать два мертвее мертвого по тем или иным причинам — и большую часть Сайнт, в этом он себе признавался откровенно, угробил своими копытами и своей магией, не рассчитав новообретенных сил. Насчет двадцати девяти не проснувшихся никаких прогнозов дать нельзя. Шестеро из тех, что пришли в себя, пускали слюни в лазарете после неудачной чистки памяти.
"Лес рубят — щепки летят, правда, Сайнт?"
— О-о-отпустите меня, пожалуйста, умоляю, прошу, ради Искры, отпустите! — затараторил пегас, путаясь, глотая слова. Но все равно для Сайнта его речь была медлительной до боли. До физической боли в висках. Как же раздражает... — Я-я дам вам денег, я...
Тут он наконец сфокусировал глаза на том, что было за спиной Сайнта — там Брайт все еще методично копался в мозгах и остальном организме его "пациента", окончательно устраивая на месте небольшую часть NA, стимулируя ее приживление и рост. Потом перевел чуть более осмысленный взгляд на самого Сайнта. Глотнул и отступил назад. И, по крайней мере, заткнулся.
Впрочем, и до того в его торопливых малосвязных мольбах не было надежды. В речи пегаса ощущалась только тупая запрограммированность на действия, которые надо производить, если неизвестный на улице оглушил тебя, утащил в незнакомую комнату вместе с парой десятков таких же — и периодичеки дверь открывается, а одного из твоих новых знакомых утаскивает в нее неведомая сила.
Не было в голосе пегаса веры в то, что его отпустят. Никакой. Было только неосознанное, смутное подозрение в том, что если не вести себя по сценарию, то есть не упрашивать о свободе, все будет только хуже. А теперь даже оно пропало. Как будто бедняга догадался, насколько им двоим плевать. Одному, правда, исключительно по долгу службы, но итога для каждого из пациентов это не меняло.
В этом Сайнт пегаса уж точно не винил. В зеркало он после операции посмотрел, и вид ему не сильно понравился. Так что какой еще реакции ожидать от пегаса, который увидел... нечто чудовищно искалеченное — а как еще можно описать Брайта? — ковыряющееся в голове земного. А потом — единорога с наголо обритым, покрытым швами черепом. И это ему еще повезло, пожалуй, что Сайнт работает в халате и маске.
Три сотни здоровых, сильных и молодых пациентов, собранных по всей Внутренней Эквестрии...
"Ведь пропажа такой толпы пони на территории одного города вызовет панику. А пропажа таковых по всей стране — это всего-навсего кучка незначительных инцидентов."
...прибыли сюда, естественно, во сне. Ну как во сне, скорее в ступоре: погрузить в сладкий и здоровый сон такую кучу... расходного материала — бесполезная трата батареек. Но такой же тратой было бы удержание их в таком состоянии. Так что та группа, что ждала в помещении за дверью ("Восхитительная звукоизоляция, ни крика, ни плача, правда?") уже на протяжении нескольких часов имела возможность поразмышлять над тем, где они, что здесь делают и каковой будет их дальнейшая судьба.
Вряд ли там еще не успели воцариться фаталистические настроения.
Что этот пегас, интересно, думает? Что попал в лабораторию очередной секты Эквестрийских? Что его выбрал для опытов какой-нибудь особо секретный отдел ДКП? Или что его просто поймала компания разнокалиберных психов и теперь будут весело, с огоньком и задором пытать?
"Не переживай, моя дорогая щепочка. Сейчас ты уснешь. А потом проснешься уже другим. Проснешься совершенным. Мы дадим тебе браслетик с красивым ярким камушком, и ты станешь способен вскрывать глотки на расстоянии, сжигать врагов пламенем прямо из воздуха, копаться в чужих мозгах. И даже, возможно, сохранишь способность летать. Разве не о таком ты всегда мечтал? Положить жизнь на алтарь? Лечь головой на плаху ради спасения мира? Все мы об этом мечтаем, щепочка. Все. Кто-то мечтает только в раннем детстве, но другие остаются детьми навсегда и вечно хранят глупые детские грезы".
Один мысленный кивок в сторону пегаса — и тот, не успев даже осознать потери сознания, с открытыми глазами осел на пол. Еще один кивок — и тело, которому в таком состоянии не нужна никакая анестезия, плавно поднялось в воздух и пролетело к столу перед Сайнтом.
Лицо у пегаса хранило выражение такого покоя и умиротворения, что Сайнта почти передернуло. Или передернуло бы, если бы он мог себе это позволить.
"В этих грезах есть только одно отличие от реальности. В них пожертвовавший собой ради жизней миллионов и миллиардов чудесным образом выживает. Или хотя бы остается в памяти как величайший герой. О вашей же вынужденной жертве никто не узнает и не вспомнит. Это было бы... неудобно по политическим причинам. В результате, если мы победим, в истории останется лишь память о том, как Анмар спас всю Эквестрию и весь дизов мир, и ни в одном учебнике не будет ни единой строчки о тех сотнях земных, пегасов и фестралов, которым мы искалечили тела, промыли мозги и бросили на передовую, прямо в самое пекло. Нет... в самый Холод".
Надо же. А ведь совсем недавно пони, по информации грифонов, были безобиднее котят. И меньше чем за две тысячи лет успели так оскотиниться, что способны без малейших колебаний уродовать и отправлять на заклание сотни, а то и тысячи — мы же не остановимся на этих трехстах пони, да? — собственных сородичей. И даже не по признаку наличия или отсутствия у них рога, а просто из страха. Прогресс, прогресс. Всего-то тысячу восемьсот лет назад имели интеллект десятилетних детей и добрейший характер, а теперь при почти том же интеллекте превратили свое общество в ад, достойный их создателей.
Достойный Войда, сотворившего первых пони, модифицировавшего грифонов и драконов, разбросавшего по планете еще десятки новых разумных и полуразумных видов — результаты его не всегда адекватных опытов над живой плотью... Создавшего Бездну, впитывающую чужую ненависть. И поглотившую его самого. Как неудачно, что в один не особенно прекрасный момент его все еще живое спустя тысячелетия тело нашли.
— Я з-а-к-о-н-ч-и-л, — услышал Сайнт голос Брайта. — Мне, нужен, следующий, пожалуйста.
Хлопнула дверь. Затем еще одна. Чей-то до безумия, до скрипа зубов, до судорог медлительный голос тем же безжизненным, выражающим готовность к неизбежному тоном, без капли надежды на чудо начал:
— Пожалуйста, не надо, не знаю, зачем я здесь, я никому не скажу, п-п-просто отпустите, пожалуйста, пожалуйста, пожа...
Сайнт вздохнул. Отложил ножовку, аккуратно снял и отставил в сторону верхнюю часть черепной коробки лежавшего перед ним пегаса. Подтянул к себе пробирку с небольшим количеством чего-то пульсирующего и, казалось, разрастающегося почти с каждой минутой в два раза. NA Арка. С материалом Бима работал Брайт.
"Прости, моя дорогая щепочка. Наша "рубка леса" — слишком важное занятие. Без нее мы рискуем остаться без дров. А без дров, без возможности развести костер и согреться, нас всех ждет Холод. И поверь, поверь так же, как я безальтернативно верю информации грифонов, поскольку другой правды быть просто не может — этот Холод хуже смерти".