Принцесса Селестия

Лучший музыкант

С самого детства Октавия Мелоди мечтала попасть на конкурс музыкальных талантов. Конкурс, транслировавшийся по экрану телевизора на всю страну. Раз в год Селестия формировала заклинание дальнего присутствия на всю страну, чтобы множество пони могли насладиться лучшей музыкой всей Эквестрии. Она мечтала получить самую главную награду, золотую лиру со струнами сердца, которую выдают лучшим музыкантам и певцам мира.

Она с бабушкой с нетерпением ждала ответа на их заявление на участие в конкурсе. Тем сильнее был их шок, когда Селестия лично пришла к ним с письмом. Ей было отказано, а также запрещено участвовать в любых музыкальных конкурсах. Никогда ещё Октавия не видела свою бабушку столь рассерженной и никогда бы не подумала, что увидит, как она ругает Селестию, ведь бабушка Октавии всегда превозносила принцессу за её вкус к музыке, но не в этот раз. Бабушка орала на Селестию, а принцесса в ответ лишь вежливо улыбалась.

— Успокоилась? — спросила принцесса, и Октавия впервые в жизни увидела холодную улыбку. Она не понимала, как улыбку можно сделать холодной, хотя не раз в книгах натыкалась на это сочетание слов, это же улыбка, счастье, как она может быть холодной и злой? Тем не менее Селестия холодно улыбнулась, прервав ругань её бабушки. — За оскорбление правителя твоя внучка в наказание будет выступать в качестве фонового музыканта. Ну, знаешь, те пони которые играют музыку между перерывами. Фоновые пони, на которых никто не обращает внимание, играющая фоновую музыку, которую никто не замечает.

Селестия зло усмехнулась и исчезла во вспышке телепортации. А Октавия потом долго рыдала в подушку успокаиваемая бабушкой. Чтобы уже на следующий день её забрали на тренировку. Она должна была подготовиться к выступлению на сцене в качестве фонового музыканта. Приказ Селестии должен выполняться беспрекословно.

— Это твоё, — небрежно кинула ей в копыта футляр со скрипкой строгая пони в очках с алой дужкой. — Я Рейвен Инквелл, личная помощница Селестии, если есть вопросы, можешь обращаться ко мне. И да, добро пожаловать в ночное крыло замка Кантерлот.

Октавия Мелоди, маленький жеребёнок, была похищена злой принцессой и помещена в ту часть замка, где жили ночные пони, ту часть замка, про которую было сочинено много страшилок и которую все родители Кантерлота славили как страшное место, куда они отправят непослушных жеребят. Её так и не навестила бабушка, стражник ещё при расставании с домом сказал, что ей запрещено видеться с родственниками по приказу её нового опекуна, Селестии, и так будет до тех пор, пока она не получит кьютимарку. Маленькая пони с серой шерстью, и лавандовыми, словно ночное небо, цвета глаз, тёмной гривой сидела в ночном крыле замка, смотрела в узкое окно на небо и безмолвно плакала.

Чтобы хоть как-то выразить все обуревавшие эмоции она достала из футляра скрипку, ноты она знала, но играть почти не умела, хотя и знала, как это выглядит, а также теорию. Это был первый раз, когда она прикоснулась к музыкальному инструменту, ведь родители ей до этого не доверяли их трогать, слишком дорогой и хрупкий инструмент. Октавия осмотрела скрипку. Она была старой. В груди неприятным пятном разлилась досада. Старая скрипка. Она хорошо знала как выглядела новая скрипка, было очевидно, что ей бы не доверили новое. Это была старая потрёпанная временем скрипка с надписью мастера внутри. Сделал её некий Антониус Страдивариус Кромона.

Достав скрипку и смазав канифолью смычок, она принялась наигрывать всё, что было у неё на душе. Так она и заснула под свет свечей поздно ночью в кресле со скрипкой в копытах. Разбудили её утром рано, резко и сразу же отправили отмываться, завтракать. Уже на завтраке, а он проходил за одним столом с Селестией и множеством других пони, она помимо себя заметила ещё несколько подавленных или радостных жеребят с музыкальными инструментами, которые держали служанки, стоя позади их спин.

— Круто, не правда ли? — болтала рядом с ней белая единорожка. — Я никогда бы не подумала, что смогу попасть на выступление, пусть и в качестве фонового музыканта! Меня кстати зовут Винил, а ты?

— Октавия. Октавия Мелоди, — сохраняя этикет поприветствовала она Винил.

— Ух ты, ты прям как эти, как его, голубая кровь, — восхищённо произнесла Винил. — Давай дружить?

— Нет, я таковой не являюсь, — ответила Октавия. Ей было стыдно признать, но она не очень желала исполнять вбитый в неё бабушкой этикет. Ей хотелось быть больше непосредственной, как та же Винил. Но в тоже время ей было стыдно открыто выражать свои эмоции, слишком они были личные. Нет, если она и будет показывать эмоции, то только через музыку, как вчера. Так было почему-то намного проще.

— А жаль, было бы неплохо, — ответила ей... Ну, пусть будет, новая подруга. Пусть Октавия никогда и никому не признается, но с этого момента она считала Винил своей подругой. Ведь она была единственной пони, что решила подружиться с Октавией. Сама бы Октавия никогда бы не смогла просто подойти и с кем-то подружиться. Никогда. Также как и признать, что где-то в глубине души ей нравится навязчивое внимание, которое на неё изливает на неё новая подруга, но она будет всячески отрицать подобное, если её об этом спросят.

— Не могли бы вы помолчать, — строго произнесла злая рыжая единорожка с кьютимаркой Солнца. — Вы мешаете мне думать!

— Тебе бы стоило научиться думать даже в таких ужасных ситуациях, Сансет, моя любимая ученица, — тепло улыбнулась Селестия. — Ну и выпить успокаивающего. Думаю у тебя нехватка кислорода так сказывается, а также сильное нервное напряжение.

Уже через час какая-то белая пегас с огненной гривой сказала музыкантам следовать за ними. Раздражённая пегаска гнала их, пока они не пришли в огромный концертный зал, огороженный сейчас множеством барьеров, заглушающих звуки. Винил Скретч несколько раз прошла через поле, напевая песенку, чей звук прерывался, стоило ей пресечь границу.

— Итак, меня зовут Солар Флёр, вот в этой папке музыка, которую вы должны сыграть. И сыграть не просто так, а сыграть идеально, — зло произнесла Солар. — Каждый из вас, мелких засранцев должен засунуть в задницу все претензии и жалобы, и сыграть настолько идеально, насколько это возможно. Фоновая музыка должна расслаблять и давать возможность отдохнуть жюри от кривой игры претендентов на звание лучшей музыки года. Вот это, — пегаска показала на магические часы на которых очень быстро мелькали цифры. Октавия поняла, что часы измеряют часы, минуту, секунду, и микросекунды, а также чуть левее маленькая точка рябила, показывая доли микросекунды. — Высокоточные магические часы. Каждая ваша нота должна попадать в крохотный интервал в тысячные доли секунды, нет, меньше. Конечно же, некоторые из вас взялись впервые за музыкальный инструмент, хотя и многое знают о музыке уже сейчас, но мы это исправим. Мы будем тренироваться, долго тренироваться, чтобы вы сыграли или спели лучшую мелодию в мире, эталон, с которым должны сравнивать другую музыку, музыку претендентов.

Пегаска строго оглядела всех и раздала всем по огромной стопке книг. Открыв одну из книг, Октавия ужаснулась. Там было слишком много нот. А ещё на каждой странице было много комментариев о том, как ей следует играть.

— Но это невозможно, это какое-то нотное нагромождение! — возмутилась Октавия.

— Будто меня это волнует, — строго произнесла пегаска. — Это же не чёрная партитура, а значит играть можно.

Это был ад. Октавия просто не успевала выводить некоторые ноты на скрипке. Уже через час у неё болели все суставы, к концу дня ей казалось, что её копыто отвалится. Ей лишь дали принять внутрь горькую настойку и несколько таблеток. Ничто из этого не было обезболивающим.

— Я не могу! Я не попадаю! Почему моё копыто здесь сфальшивило! — воскликнула Октавия в очередной раз не попав в короткий промежуток времени.

Это была прекрасно. Когда Октавия смогла сыграть самую простенькую мелодию, она была счастлива. Солар Флёр мгновенно подмечала ошибки и заставляла играть заново, снова и снова. Октавия видела свой прогресс и за каждый прогресс пегаска награждала конфетой.

Снова и снова, Октавия играла и играла, переходя постепенно от простых мелодий к более сложным. Ноты и музыка даже снились ей во сне. Она могла сыграть хорошо любую музыку, начиная с любого момента, могла мгновенно сменить музыку на другую. Таковы были требования Солар Флёр.

— Вы должны играть идеально любую музыку с любого момента. Певцы, вы должны петь идеально любые песни с любого момента. Без нотной записи, без текста перед глазами, — строго произнесла пегаска, ходя по кругу. Забавно, Солар Флёр предпочитала как можно меньше летать, а когда летала, то делала это быстро и величественно.

И вот финальная тренировка. Октавия взяла в копыта скрипку и принялась играть, быстро выводя одну ноту за другой под басы своей подруги. Винил сидела за диджейским пультом, обрабатывая звук и добавляя новое звучание старым инструментам. В голове Октавии с трудом укладывалось то, как ловко музыка сочетала в себе классические инструменты и модифицированные. Они вроде играли Рок музыку, в которой нет места скрипке, но та идеально вписывалась. Они вроде пели что-то оперное, но в то же время это было столь ритмично и динамично, что нельзя было назвать симфонией. Иногда музыка была спокойной, но не менее сложной.

И только выйдя на сцену, Октавия осознала, что ей придётся практически без перерыва играть почти круглые сутки. В любой момент её могли вызвать на сцену и попросить сыграть, например, музыку, которую должен был сыграть претендент, если тот ошибся и судьи прервали его номер, но всё же хотят дослушать правильное исполнение. А ведь именно это требовала Солар Флёр, включив в последний момент в тренировки всё то, что должны были сыграть претенденты. Пара репетиций на одно выступление и всё.

Это была всё та же огромная сцена, только в этот момент все зрительские места были заняты пони, все прожектора включены, как и множество динамиков, составляющих акустическую систему с километрами медных кабелей. Октавия ещё в прошлый день прогулялась вместе с Винил вдоль полосы кабелей, впечатлившись размахом.

В копытах она всё также держала старую скрипку работы Страдивари, только с присоединёнными съёмниками звука, рядом также стояла Винил за своим пультом, только на этот раз подключённом к реальной аудиосистеме, настроенной профессионалами. И вот свет падает на них, и она начинает свою первую ноту на скрипке. Она открывает концерт, Винил подхватывает, какой-то светло-аквамариновый жеребёнок начинает выводит столь же идеальную ноту своим голосом. Именно в момент, когда их идеальное выступление закончилось, Октавия поняла, это именно то, чем она хочет заниматься. Музыкой идеальной настолько, что вызывает божественный экстаз не только у неё, но и у судий, у многочисленных слушателей в этом зале. И пусть она не может соревноваться на этом концерте с другими музыкантами, она может сыграть настолько хорошо, насколько может.

— Ух ты, мам, смотри, у неё появилась кьютимарка! Я тоже так хочу!

Дальше был ад, когда она не могла есть, не могла надолго отлучиться, чтобы сходить в туалет, когда она должна была продолжать идеально играть, даже если она делала это уже весь день. Перед глазами летали тёмные пятна, но она продолжала играть с механической, нет, превосходя механическую точность. Соревнующиеся юные таланты сменяли друг друга, у неё же смены не было.

— А теперь, пока к выступлению готовятся наши следующие участники, расслабьтесь под музыку Реквием по Бытию, — сказал джентельпони и им приходится выступать на сцене вновь.

— Постойте, — приказала одна из судей. — На чём играет вон та малышка?

— Эм, представьтесь, пожалуйста, — попросил ведущий указав на Октавию.

— Октавия. Октавия Мелоди.

— На чём вы играете, это скрипка, да?

— Да, на какой-то рухляди. Мне не дали новую скрипку, видимо, пожалели и дали эту скрипку, — Октавия прокрутила скрипку. — Хотя она довольно неплохо сохранилась для такой древности.

— Древности? — переспросила судья.

— Там внутри написан год. И автор. Страдивари, кто бы это ни был, его скрипка хорошая, — Октавия подкинула скрипку в воздух. Весь зал ахнул. Она перехватила скрипку и встала в позицию для игры на ней. — К тому же она немного странно фальшивит в отличие от новых скрипок. Вроде и приятный звук, но не такой как у новых, а уж как звучат новые я хорошо знаю. Они звучат идеально, а не как это старьё.

В качестве оправдания своим словам Октавия может сказать только одно, что она не представляла ценности скрипки, которую она держала в копытах. Её слова потом ещё долго были на первых страницах новостных газет. Не такой славы она хотела, но именно эти слова её прославили. Не говоря уже о том, что учёные потом подтвердили её слова о благозвучии скрипки, и что она хуже современных. И только много лет спустя Октавия смогла простить Селестию за запрет выступать ей на соревнованиях музыкантов.

Какой смысл в этих соревнованиях, если народ итак её любил и ей не нужно было ничего доказывать? Было забавно также иметь в друзьях единорожку, чьё имя перекликается с главной наградой для лучшего музыканта мира. Лира Хартстрингс.

Октавия сладко зевнула и потянулась, оглядывая улицы Понивиля. Да, с тех времён прошла целая вечность. Она уже не та маленькая кобылка, что впервые вышла на сцену. И ей уже не составляет труда сыграть любую музыку, если это конечно не чёрный листок нот. Она переехала в Понивиль, подальше от столицы, она сочинила множество своих музыкальных произведений, она научилась сочетать несочетаемые жанры музыки. И перешла со скрипки на виолончель.

Мимо неё прошла белая единорожка с пламенной гривой и кьютимаркой солнца на крупе. Вспышка пламени и Солар Флёр, которая запомнилась Октавии как пегаска, а сейчас была единорожной, превращается в Селестию. Принцесса расправляет крылья, делает лёгкий грациозный толчок, и не глядя на Октавию, стремительно уносится в небо, предварительно что-то пробормотав в гарнитуру.

— Что?

— Да, Солар Флёр это Селестия. Та самая Селестия, любительница качественного молодого вина, который называет терпким виноградным соком и поит им жеребят, рока и скрипки, — ответила подошедшая к ней Бон Бон, подруга Лиры.