Дёрпи и время

Мы всё время путешествуем во времени

Иллюстрация от Neko-me

Дитзи Ду, уже давно привыкшая к тому, что понивилльцы называют её Дёрпи, знала о сути времени очень немногое. Впрочем, этих знаний вполне хватало, чтобы нормально чувствовать себя в настоящем. И иногда — даже планировать ближнее будущее.

Если верить поваренной книге, на то, чтобы испечь дюжину маффинов с лимонной начинкой, требуется 45 минут — включая подготовку, выпекание и остывание для затвердения глазури. А если заранее потратить пять минут, чтобы разложить все ингредиенты по специальным мисочкам и чашкам — каждая своего цвета, — можно было сократить время работы до 35 минут.

В результате 5 минут исчезнут из временного континуума.

Вот только иногда, решив из-за косоглазия, что продолговатый предмет, за который она берётся копытом, это ручка дверцы плиты, Дитзи вынуждена была отскакивать назад — под звонкий лязг металла об плитки пола.

И тогда во временной континуум добавлялись пятнадцать минут, а на её ногу — пара повязок.

Теоретически, чтобы неторопливой рысцой добраться от дома до комнатки над лабораторией Доктора Хувса, требовалось 20 минут. Так что, сосчитав 35+15+20, Дитзи начала готовить за 70 минут до запланированного похода в гости.

Готовые маффины отправились в бумажную коробку, сама коробка — на подносик, закреплённый на седельной сумке, и серая пегаска пустилась в путь. В Понивилле начиналось обыкновенное весеннее утро, пели птички, и открывающая двери Сахарного Уголка миссис Кейк приветственно помахала проходящей мимо Дитзи.

Вот впереди перекрёсток — пегаска повернула голову, чтобы окинуть его косящими глазами слева (зацепившаяся колесом за бордюр тележка, вывалившая на землю стог сена) направо (глиняные вазоны, в которых расцветали яркие розовые цветы).

Косящий глаз сам собой дёрнулся, и на секунду тележка оказалась среди цветов.

Переступая порог дома своего особого друга, она бросила взгляд на часы.

— Привет, Дёрпи! — радостно произнёс Доктор Хувс.

Она только что перенеслась на 30 минут в будущее.

— Прости, я немного опоздала! Обычно у меня уходит двадцать минут, чтобы добраться до тебя. Зато, смотри — я принесла маффины!

Доктор Хувс любит говорить о путешествиях во времени.

«Обогнать время или заставить его замереть» — эти слова звучали достаточно часто. И он постоянно расстраивался, замечая, что подруга не понимает его объяснений. Иногда они начинали спорить.

«Но мы всё время путешествуем во времени!» — заявила однажды пегаска, и, рассмотрев этот ответ с философской точки зрения, доктор вынужден был согласиться с её правотой.

Дитзи сидела и смотрела, как любимый возится со своей мечтой, с прототипом машины, которая позволит ему путешествовать сквозь время. Он потратил на сборку уже больше десяти лет, но до сих пор даже не приблизился к моменту, когда можно будет включить машину времени и испытать её.

Она смотрела, как он перебирает пучки разноцветных проводков, разглядывая их через толстое увеличительное стекло. Как разочарованно бросает свою отвёртку, и тяжёлый инструмент с лязгом катится по полу. Как, не глядя, хватает маффин, откусывает кусок — и тут же снова возвращается к своему делу, лишь поднявшаяся бровь показывает, что вкус угощения ему понравился.

— Док, тебе надо сделать перерыв. Ты же с ума сойдёшь от непрерывной работы!

Но единственное, что получает в ответ Дитзи, это тихое бормотание, раз за разом повторяющаяся мантра: «Ты не понимаешь, ты не понимаешь, ты не понимаешь».

Да, Дитзи не понимает, что это такое — путешествовать во времени.

Пегаска убирает остальные маффины в холодильник, раз уж кольтфренду не хочется есть, и раздражённо пихает Доктора, отвёртка вываливается у того изо рта, катится по полу и останавливается под настенными часами.

Короткая стрелка только что сдвинулась — они уже перенеслись на два часа в будущее.

— Прошу, отложи пока свою работу, нам пора идти! Музей закроется!

Дитзи специально купила два билета в Часовой Музей, чтобы устроить свидание в приятном для милого окружении. Увидев развешенные по стенам афиши, она сочла, что ему понравится. Часовой Музей был передвижной выставкой, постоянно перебиравшейся из одного города Эквестрии в другой, каждый раз следуя одному и тому же маршруту через 27 городов, останавливаясь примерно на 21 день и отправляясь дальше. Добавив 4 дня на путешествие от города к городу, можно рассчитать (25х27=675 дней), что весь путь, до возвращения в начальную точку, занимал 22 месяца.

В небольшой и довольно тёмной комнатке длинными рядами вытянулись закрытые стеклом витрины, на которых были разложены разнообразные карманные часы. Дитзи прижалась к своему особому другу, чтобы не споткнуться и не перевернуть случайно одну из витрин.

Они оказались единственными посетителями, и отчаянно соскучившийся экскурсовод с энтузиазмом начал рассказывать парочке о подробностях устройства разнообразных часовых механизмов, приводимых в движение вкопытную закрученной пружиной.

Он рассказывал про шестерёнки. Про заводную рукоятку, передающую механическую энергию на пружину, и про маленькие колёсики, которые, сцепляясь друг с дружкой, вынуждали механизм срабатывать со строго рассчитанной скоростью.

И всё это заставляло время двигаться.

Часы в серебряном корпусе, лежащие в одной из витрин, были собраны в 354 году от воцарения Селестии, то есть почти семьсот лет назад. Экскурсовод ежедневно заводил их, и, удивительно, часы продолжали тикать — вот только время, которое они показывали, было из 893 года ВС, то есть на двести лет в прошлом.

— Старые часы постоянно отстают, — пояснил экскурсовод, — на шестерёнках накапливаются микроскопические царапины, и это увеличивает трение.

А Дитзи слушала и размышляла о том, как часы будут постепенно идти всё медленнее и медленнее, и в паузе между тихими металлическими щелчками в стеклянных поверхностях витрин успеют отразиться миллионы лиц посетителей, которые придут на выставку в её бесконечном пути между 27 эквестрийскими городами.

А в конце концов шестерёнки замрут, и время остановится.

Остановится ведь? Времени свойственно останавливаться, не правда ли? Если пауза совсем короткая, время замирает и не идёт вперёд, даже не шевелится вовсе.

Иногда, впрочем, время останавливается и для более долгих пауз. Вот был момент, когда она, уходя домой, потянулась, чтобы поцеловать Дока на ночь — по её щеке скатилась тогда капелька пота, так как Дитзи очень боялась промахнуться из-за своего плохого зрения, и потому её губы приближались к щеке жеребца миллиметр за миллиметром, а вокруг был этот великолепный запах, смесь жеребцового одеколона и жеребцового пота, и в голове её роились очень приятные мысли…

Секунда может тянуться вечностью, а вся жизнь — промчаться в один миг. Если не это имеет в виду Доктор Хувс, рассказывая про путешествия во времени, тогда что же?

Понивилль — совсем небольшой городок, и Дёрпи — единственная сотрудница его почтового отделения. Но каждый месяц из Кантерлота приезжает мистер Начальник (Дитзи не помнила его настоящего имени), чтобы проверить её работу — усталый, мрачный жеребец с хриплым голосом и куда большим числом морщин на лице, чем ему положено по возрасту. А ещё он постоянно хмурится.

И во время каждого визита он, вызвав Дитзи в подсобную комнату почтового отделения, в течение тридцати минут орёт на неё, перечисляя, как она задерживает или теряет письма, какая плохая она почтальонка и как важно осуществлять доставку за самое минимальное время.

— Важна каждая секунда, слышишь, каждая! Нельзя потерять ни одной!

И за те тридцать минут, что мистер Начальник тратит на это объяснение, семь новых пылинок опускаются в пустой комнате почтового отделения на прилавок, за которым никого нет, потому что единственная сотрудница получает свой ежемесячный нагоняй.

Мистер Начальник — из тех начальников, что воспринимают подчинённых всего лишь как инструменты. Он не тратит время на то, чтобы восхититься великолепием времени. Он заводит механизм своих часов столь яростно, что хрупкие шестерёнки в конце концов гнутся и стираются.

— О чём ты думаешь?! — орёт он. — Куда ты смотришь?! На меня смотри, когда я с тобой разговариваю! Идиотка! Если это повторится, я тебя уволю!

У него изо рта разлетаются капли слюны, и некоторые падают на новенькую форменную фуражку Дитзи.

Эти угрозы повторяются каждый месяц, хотя никто её так и не уволил. Одни и те же фразы. Одни и те же слова. Одни и те же рассерженные гримасы. Словно именно в этом месяце, по его мнению, Дёрпи в первый раз помяла посылку. Или перевернула сумку, пролетая сквозь облако. Или влетела в фонарный столб, вываливая всю почту на придорожные кусты.

Первый неудачный месяц, который повторяется раз за разом.

В работе Дёрпи было много их, этих «случаев первого месяца». И хотя благодаря работе она может каждый день сказать «Привет!» каждому из жителей города, лишь очень немногие отрываются от своих дел, чтобы ответить «И тебе привет!» Большинство пони даже не открывают ей двери. А один робкий жеребёнок прятался за косяком, дрожал и хныкал, когда она просовывала конверты в щель для писем на запертой двери его дома.

И даже те пони, что всё же открывают дверь, делают это всего на несколько секунд, хватают почту, иногда коротко бросают «Спасибо!» — и дверь захлопывается перед её носом. Так, словно встретили её впервые.

Иногда Дитзи кажется, что все вокруг просто сошли с ума. Месяц, День, Час — они же великолепны! Каждый из них абсолютно похож на предыдущий, и каждый при этом уникален. Её косящие глаза видят каждый момент раскрашенным в новые цвета. Иногда она видит уличные фонари окружёнными разноцветными ореолами, словно каждый из них только что совершил радужный удар. А на следующий день они стоят, словно храбрые стражи, высоко поднимающие факелы, прогоняющие тьму. А иногда перед домиком Роузлак оказывается вдвое больше цветов, чем обычно.

— Смотри, как много цветов! — сказала она однажды.

— Разве же это — много? Сезон цветения только начинается, — ответила Роузлак, помогая собирать рассыпавшиеся по полу конверты (цветочница — одна из немногих пони, которая соглашается с ней общаться). — Вот через два-три дня цветов действительно будет вдвое больше!

И Дитзи в этот момент показалось, что она заглянула в будущее.

Но вот одну из историй про путешествия во времени Дитзи понимает очень хорошо. Итак, однажды в Понивилле родились близняшки. Одна из них построила космический корабль с двигателями, позволявшими разгоняться почти до скорости света, и отправилась искать опасные, но увлекательные приключения.

А вторая так и осталась дома.

Пропутешествовав неделю, первая из близняшек вернулась домой, чтобы рассказать сестре о множестве космических чудес, которые повидала во время своего короткого полёта. Она подошла к своему родному дому и с ужасом увидела, что от её семьи осталась одна-единственная, сгорбленная от старости, доживающая свои последние дни кобыла — её сестра-близняшка.

Путешественница остаётся молодой и одинокой, а все её родственники и даже сестра умирают от старости.

Когда Доктор Хувс рассказал ей эту историю, Дитзи разрыдалась.

— Это очень грустная история, трагедия, — сказала она. — Как можно было уйти в космос одной, оставив свою близняшку? И почему юная кобылка вынуждена увидеть свою сестру в её последний день, состарившейся и одряхлевшей?

— Дёрпи, здесь важно совсем не это! — ответил Доктор. — Подумай, каким великолепным научным свершением был бы такой полёт, случись он в реальности! Воспринимай мой рассказ как иллюстрацию сложной научной теории, которую по-настоящему понимают лишь несколько мудрых пони на всём Эквусе!

— И что же это за теория?

Доктор Хувс ответил, изрисовав доску сложными уравнениями и произнеся множество непонятных научных слов. Дитзи пришлось сослаться на своё плохое зрение, чтобы оправдаться за то, что она ничего не поняла. Впрочем, один вывод из этой истории она всё же сделала. Её косящие глаза в чём-то сродни этим близняшкам. Один глаз смотрит вперёд, вдоль исхоженной дороги, а второй — направлен к небу. Так что она сама — великолепный пример научной теории, понятной лишь ей и нескольким мудрым пони.

А все остальные видят лишь трагедию.

Наступил вечер, и в почтовое отделение заглянул коричневый жеребец, разговаривающий со странным акцентом.

— Уже поздно, Дёрпи, пойдём домой! — сказал её муж.

Дёрпи сняла свою фуражку и положила её на прилавок, слегка удивившись, что фуражка, оказывается, выцветшая. И очень потёртая. «Когда же она стала такой?» — молча удивилась пегаска.

— Сейчас, э-э-э… дорогой. Подожди меня снаружи, надо запереть дверь.

Когда она распахнула крылья, суставы словно заскрипели. Дёрпи потребовалось семь секунд, чтобы долететь до двери, и это были невыносимо долгие семь секунд, в течение которых усталые крылья с трудом удерживали её в воздухе.

Дёрпи, казалось, слышала скрежет, с которым вращаются шестерёнки в её часах.

Двое пожилых пони медленно отправились в достаточно долгий, не менее двухсот метров, путь к своему дому. Осень уже завершалась, на улице практически царила зима, рано садящееся солнце висело невысоко над горизонтом, пуская блики им в глаза. Дёрпи пришлось почти вести своего мужа через перекрёсток — её и без того неважное зрение не стало хуже от того, что где-то впереди светило солнце.

Сбоку, кажется, мелькнул кто-то из двойняшек Кейков. Вроде, кобылка. Дёрпи попыталась вспомнить, как же именно зовут красивую пони, что помахала им копытом, прежде чем закрыть дверь Сахарного Уголка. Паунд? Пампкин?

— Ну что, удалось тебе доделать машину времени? — привычно поинтересовалась пегаска у мужа.

— Нет, — безразличным тоном ответил тот.

— И чего на этот раз тебе не хватает?

— Не знаю, — скрипучим голосом ответил жеребец.

Дёрпи открыла перед мужем дверь. На полу лаборатории по-прежнему валялись разнообразные провода и инструменты, густо покрытые пылью. Они, вроде бы, должны были что-то делать — если и не путешествовать во времени, то, по крайней мере, испускать маленькие яркие искорки — но жеребец уже не мог вспомнить, для чего они нужны, даже когда у него случалось подходящее настроение.

— Что у нас на… этот… ужин? — он не сразу вспомнил, как называется вечерний приём пищи.

— В холодильнике ничего нету… хотя остались маффины с лимонной начинкой.

Устроившись на расчищенном среди странных деталей пятачке лабораторного пола, они съели по нескольку маффинов, запивая их молоком, а заодно и принесённые уже давно выросшей Динки таблетки.

— Ну как? — спросила пегаска.

Доктор Хувс откусил ещё кусок маффина и медленно принялся его жевать. Последнее время ему стало сложно жевать, не теряя крошки изо рта.

— Таблетки? Отвратительные.

— Нет, я про маффины. Правда, они такие же замечательные, как и раньше?

— Нет. Лучше.

Дёрпи хихикнула. Для неё вкус маффинов был, как всегда, великолепным. Но многое другое, бесспорно, изменилось. Она стала уставать гораздо быстрее. Когда она пыталась вспомнить, как зовут встреченного пони, у неё это, как правило, не получалось. Зато цветов возле домика пони, выращивающей розы, стало как минимум вчетверо больше.

И, как и прежде, в город приехала выставка Часового Музея. Сколько кругов проделал он по Эквестрии? 25+27=675? 22/25х27=22.2527? Нет, это всё неправильно. Она явно снова сбилась со счёту.

А ещё она больше не помнит, сколько времени требуется, чтобы испечь дюжину маффинов с лимонной начинкой.

Самое главное, впрочем, осталось прежним. Та же радость, когда её глаза видят очередное чудо среди обычных вещей. То же ласковое тепло жеребца, имя которого она не помнит. Зато она помнит их первый поцелуй. И то, как в этот момент остановилось время.

Они зашли в душ, помогая друг дружке, потом сыграли в шахматы — в очередной раз случился пат, потому что у игроков кончились идеи, как ходить, и отправились в постель. Устроившись рядом, они натянули одеяло на головы, потому что так гораздо теплее, и закрыли глаза.

— Спокойной ночи, Док, — она всё же вспомнила, как зовут мужа.

— Спокойной ночи, Дёрпи.

В космос они, пожалуй, отправятся завтра.