Venenum Iocus

18. Одна из семьи

Мэйнхэттен теперь был лишь ярким свечением позади них, пока они дрейфовали по направлению к дому на воздушном корабле, любезно предоставленном Три Хаггер. Они улетели после того, как Твайлайт Спаркл неистово позвала на помощь через зеркало. Пинки Пай попала в беду, Твайлайт не сказала, что случилось, только сообщила, что Пинки Пай возвращается на ферму камней и что срочно нужна Мод.

Прощаясь, Три Хаггер вернулась к своей легкомысленной манере поведения, которая, как Тарниш теперь точно знал, была публичной личиной. Дирижабль, который она им предоставила, был небольшим, чем-то похожим на яхту, и на нем находилась команда.

Это путешествие на Мэйнхэттен, каким бы коротким оно ни было, стало временем, которым Тарниш будет дорожить. Они с Мод подружились, прекрасно провели время и теперь собирались внести свой вклад в спасение мира.

Стоя на палубе, Тарниш гадал, что случилось с Пинки Пай. Твайлайт была очень расстроенной и встревоженной. Из того немногого, что знал Тарниш, следовало, что Пинки Пай рыдала и очень нуждалась в сестре. Твайлайт назвала это кризисом. В данный момент Тарниш ничего не мог сделать, кроме как ждать. Ему было интересно, как Мод справится с этим. Он полагал, что прямой подход — единственный способ узнать, как она справляется.

Стоя рядом с Тарнишем, Мод дрожала от прохладного ночного воздуха, сильный ветер трепал ее платье. Она придвинулась чуть ближе к Тарнишу, благодарная за то, что он спросил, как у нее дела. У него это хорошо получалось: прямо спросить и не стесняться.

— Хотела бы я знать, что так расстроило мою сестру Пинки, — сказала Мод Тарнишу, когда звезды скрылись за горизонтом. — Я не могу представить, что это может быть. Она должна была вернуться в Понивилль с Твайлайт и Эпплджек, пока мы были в Мэнхэттене. Может быть, ее питомец умер. Я была бы опустошена, если бы что-то случилось с Боулдером.

— Я уверен, что мы скоро все узнаем. Мы должны быть дома к рассвету, если ветер будет попутным. — Тарниш, которому было холодно, старался не стучать зубами. Будучи гораздо более высоким пони с гораздо более длинными ногами, он имел гораздо большую площадь поверхности для потери тепла. Его шея также была длиннее, что усугубляло проблему. Низкорослые, коренастые пони лучше переносили холод.

— Ты не очень-то много читаешь, — заметила Мод мягким голосом, который был едва слышен из-за ветра.

— Я беспокоюсь о своей сестре. — Тарниш сделал долгую паузу, закрыл глаза и вздохнул. Правда вышла наружу. Больше не было смысла ходить вокруг да около. Открыв глаза, он повернул голову и увидел, что Мод смотрит на него вверх, а в ее глазах отражаются звезды ночного неба. Она была прекрасна, совершенна, настолько, что на мгновение он утратил контроль над своими мыслями.

Мод молчала, и Тарнишу стало интересно, о чем она думает. Он смотрел, как она моргает, ее веки двигались так же медленно, как кленовый сироп в зимнюю стужу. Он видел каждый ее вдох, пар из ноздрей, и слышал слабый, мягкий шелест ее платья, натягиваемого ветром.

Хотя они с Мод много общались, Тарниш понимал, что определяющими в их отношениях были тихие моменты, моменты молчания, когда ничего не нужно было говорить, как сейчас. Как ни трудно было набраться смелости и заговорить с пони, который тебе нравился, которого ты любил или который тебя интересовал, еще труднее было молчать с ними. Молчание могло быть неловким и неудобным. Всегда возникала необходимость наполнить воздух звуком, чтобы избежать этого неловкого молчания.

Пока, конечно, вы не достигали момента, когда понимали, что самые важные вещи в отношениях можно передать только в тишине. Обмен взглядами. Любящий взор. Такой томительный зрительный контакт, который длится секунды, минуты, эти драгоценные мгновения растягиваются в часы, и никто не возражает против этого. Многое можно сказать приподнятой бровью. Медленным морганием. Подергиванием уха. В общении с молчунами поцелуй мог служить пунктуацией.

Тарниш воспользовался моментом, чтобы отметить все, что было сказано между ним и Мод.

Ферма камней семьи Пай была залита розовым сиянием рассвета. Из трубы поднимался дымок. Было еще недостаточно холодно для заморозков, но это произойдет, возможно, всего через два месяца. Лето определенно заканчивалось, и осень скоро объявит о своем наступлении.

Для Мод и Тарниша это была бессонная ночь. Мод, переживая за сестру, никак не могла уснуть, а Тарниш, беспокоясь и за Мод, и за Пинки, бодрствовал. Они стояли на палубе, пока корабль готовился к посадке.

Когда шасси едва коснулись сухой серой почвы каменной фермы, Мод перепрыгнула через поручень палубы, не дожидаясь, пока спустят трап. Она легко перемахнула через поручень и приземлилась, ее копыта подняли тучу пыли в месте удара о землю.

Не теряя времени, она направилась к дому, пока Тарниш, который нес их багаж, ждал, когда опустят трап. Он обеспокоенно смотрел, как Мод исчезает в дверях, и его охватила настоятельная потребность последовать за ней, но он был вынужден продолжать ждать.

Нагруженный вещами, Тарниш протиснулся через заднюю дверь и прошел на кухню, радуясь возвращению домой, но беспокоясь о своей семье. На него обрушился запах кофе и завтрака. Пинки Пай не было видно. Его уши навострились, когда он услышал голос Клауди.

— … она вернулась на поезде, и Игнеус был там, чтобы поприветствовать ее. Она в ужасном состоянии. Не хочет говорить о том, что случилось. Ее не было и дня, она приехала на поезде в Понивилль рано утром, а домой вернулась поздно вечером. Пришла домой, выплакав все глаза. Прошлой ночью она отключилась где-то в темное время суток, после полуночи.

Марбл, чьи копыта не издавали ни звука, прокралась на кухню, резко выдохнула и бросилась к Мод. Она обняла и прижалась так крепко, как только могла, потом несколько раз поцеловала сестру, радуясь встрече. Она отпустила Мод только для того, чтобы наброситься на Тарниша.

От удара она чуть не опрокинула его на землю, а Тарниш все еще не совсем привык к ласке твердых, мощных, восторженных земных пони. К его чести, он достаточно пришел в себя, чтобы обхватить передней ногой шею Марбл и ответить ей лаской на ласку.

— Прости, Мод, — сказала Марбл, обнимая Тарниша, — это не то возвращение домой, которого ты заслуживаешь…

— Но один из нас в беде, — ответила Мод, прервав сестру. — Так что то возврашение домой, что досталось мне.

Тарниш отпустил Марбл, когда она отстранилась, и наблюдал, как Мод садится за кухонный стол. Она налила кофе из стоявшего на столе перколятора, поднесла кружку поближе, сгорбилась над ней и стала вдыхать ароматный, насыщенный пар.

Сев за стол, Тарнишед Типот принялся заваривать чайник своего особого чая.

Нет ничего более печального, чем рыдающая Пинки Пай. Это был настолько печальный звук, что невозможно было ни о чем думать хорошо, и все, что можно было сделать, это тоже грустить, слушая его. Каждый ее всхлип был похож на смерть радости и нес в себе страх, что можно больше никогда не узнать счастья.

Стоя возле стены, Тарниш наблюдал, как Мод обнимает сестру. Он чувствовал себя ужасно, не зная, что делать. Он любил Пинки; она никогда не переставала быть его другом, никогда не отказывалась от него, даже когда было трудно быть его другом, когда его талант еще не был под контролем. Конечно, она была косвенно ответственна за его изгнание, но он не винил ее за это. Она нечаянно подтолкнула его на путь величайшего приключения в его жизни. Дорога, которая привела его к Мод.

Моргнув, Тарниш увидел, как Мод сделала одно из самых выразительных лиц, которые он когда-либо видел. Ее глаза и уши метнулись в сторону Пинки, как будто она показывала ему на сестру. Она сделала это снова, потом в третий раз, и Тарниш понял, что Мод хочет, чтобы он утешил Пинки. Он зашаркал к дивану, волоча копыта, и сел по другую сторону от Пинки Пай, втиснув ее между собой и Мод. Он наклонился и…

Внезапно Пинки Пай схватила его смертельной хваткой. Его глаза вылезли из глазниц, и он пытался вдохнуть. Он слышал шум крови в ушах и стук собственного сердца. В тот момент, когда объятия стали невыносимыми, они ослабли настолько, что он смог продолжить дышать и остаться в живых. Пинки Пай прижалась мокрым лицом к его шее, и все ее тело сотрясалось от рыданий. Он почувствовал, как Мод обхватила его передними копытами, а затем Пинки оказалась зажата между ними.

Похоже, это помогло: либо Пинки утешилась, оказавшись между двумя пони, которым она доверяла и которых любила, либо она была зажата до такой степени, что не могла втянуть достаточно воздуха, чтобы продолжать рыдать. Тарниш устроился поудобнее, обхватил Мод одной из передних ног и положил подбородок на голову Пинки. Он чувствовал, как ее вялая, безжизненная грива прилипла к его шее. Она потеряла свое счастье, свою радость, вялая, безжизненная грива была плохим знаком. Он знал, как вылечить Мод, когда она была подавлена, но он не знал, как вылечить Пинки. Он почувствовал, как ухо дернулось у него на щеке, и Пинки вздрогнула, прижавшись к нему.

Лаймстоун расхаживала взад-вперед по гостиной, места было не так уж много, но как-то Лаймстоун справлялась. Время от времени она фыркала, выглядя одновременно немного сердитой, немного обеспокоенной и немного грустной. Марбл сидела на стуле с высокой спинкой, стуле ее отца, у нее были слезящиеся глаза, и она постоянно сопела.

Игнеус стоял в дверях, на время исчезал на кухне, а потом снова появлялся в дверях, на его лице была написана боль, которую в такой ситуации мог знать только отец. Одна из его дочерей страдала, а он не мог исправить ситуацию. Он даже не знал, в чем дело. Пинки Пай ничего не сказала.

На кухне Клауди готовила утешительные блюда, справляясь с ситуацией единственным известным ей способом — продолжать трудиться и много работать. Это было все, что она знала, все, что она понимала, и упорная работа не давала ей сломаться и заплакать. В доме и так было достаточно слез, и Клауди твердо решила не плакать.

Но ее драгоценная, чудесная розовая кобылка, которой она так дорожила, усложняла задачу.

На исходе своей выносливости Тарнишед Типот зевнул. Он не собирался этого делать, просто это вырвалось само собой. Была уже середина утра. Он устал, его мутило от долгого сидения на одном месте, и он был эмоционально истощен.

Пинки Пай находилась в промежуточном состоянии: она плакала, но не рыдала, слезы текли по ее щекам, но она не рыдала. Она отстранила голову от Тарниша, посмотрела вверх, несколько раз моргнула и голосом, в котором пузырилась мокрота, сказала:

— Ты, кажется, хочешь спать.

Это были первые слова, которые она произнесла за все утро.

— Мы оба не спали всю ночь, беспокоясь о тебе, — сказала Мод сестре.

— Я тоже хочу спать, но я не хочу спать одна. Мне нужна моя сестра. Можно я лягу с тобой в постель? — Пинки Пай посмотрела в глаза Мод и умоляюще посмотрела на сестру.

Мод моргнула:

— Пинки Пай, я…

Сжав Пинки, Тарниш вмешался с мягким восклицанием:

— Существует причудливая Троттингемская традиция делить постель. — Тарниш протянул копыто и смахнул несколько слезинок с лица Пинки мягким прикосновением своей ноги. — Я буду спать на одной стороне, Мод — посередине, а ты можешь спать на другой стороне. Вы с Мод можете обниматься вместе, как вы делали это, когда были жеребятами, а когда мы проснемся, может быть, ты расскажешь нам, что случилось.

— Это было бы здорово, — сказала Пинки Пай, фыркнув. — Мне сейчас так больно. Я не хочу быть одна.

Мод Пай выдохнула, посмотрела на своего мужа, а затем взглянула на сестру:

— Давай, Пинки, отнесем тебя в постель. Может быть, когда мы все проснемся, нам станет легче. — Мод начала растирать шею Пинки, пока ее сестра отстранялась от Тарниша. Она еще раз взглянула на мужа. — Что касается тебя, спасибо, Тарниш.

— Э, не стоит благодарности, — ответил Тарниш, радуясь, что он чему-то научился в своей дружбе с Октавией и Винил. Тарниш оглядел комнату, встречаясь глазами с каждой встревоженной мордочкой, пытаясь успокоить их. — Спокойной ночи, все пони, мы отправляемся спать.

Казалось, было неважно, что уже середина утра.