В поисках сказки
IV.
Снежинка… Что же в ней было такое, что её образ так плотно засел в голове у Людвига? Мольба о помощи в её глазах? Тяга к людям, которая сдерживалась страхом? Беспомощность перед большим жестокими миром?
Всё вместе, наверное. Не смотря на свою грубость и мрачность, Людвиг был довольно сердобольным и ему сложно было не сочувствовать бездомным флаффи, для которых собственная жизнь обернулась ношей, полной лишений и превозмоганий, которые зачастую оказывались для них непреодолимыми.
И вот сейчас, сидя в своём белом внедорожнике, передняя часть которого была украшена принтом в виде кровавых разводов и отпечатков рук, будто совсем недавно он проехал сквозь толпу людей, превратив её в кровавый фарш как в каком-нибудь Кармагеддоне, Людвиг ехал туда, где встретил Снежинку, намеренный проведать её и убедиться, что с ней всё в порядке, и предпринять вторую попытку вызволить её из подвала, перенеся в более подходящее место для жизни.
Заехав в нужный двор и припарковав машину, парень повернул ключ зажигания и раздававшийся из под капота рокот двигателя затих. Поправив солнцезащитные очки, шапку и высокий воротник куртки, Людвиг вышел на улицу и оглянулся.
Старухи, несмотря на холод, сидели на своей лавке, словно курицы на насесте, и, переговариваясь между собой, подозрительно посматривали на незнакомое лицо в их вотчине. Однако Людвигу не было до них никакого дела и высмотрев среди продухов подвала тот самый, на котором с ним разговаривала Снежинка, парень направился к нему и окликнул малышку. Ответа не последовало.
— А этих поней, кстати, потравили вчера? — уловил краем уха Людвиг разговор двух старух.
— Да нет, убежали куда-то, так что бох его знает, что с ними. А с нас ещё и плату содрали, якобы за ложный вызов.
— Да им лишь бы денег содрать и ничего не делать! Вот я недавно в поликлинику ездила…
“Ха, а говорят, что флаффи пони — хорошие домашние любимцы для стариков, которых дети и внуки оставили догнивать в одиночестве”, — злобно подумал Людвиг, уже вознамерившийся перекинуться с бабками парой ласковых слов, но внезапно он заметил тропинку из следов маленьких копытец, идущую вдоль стены дома и заворачивающую за угол.
Конечно, была высока вероятность, что эта единственная ниточка, ведущая к Снежинке, затеряется в большой паутине городских дорог и тротуаров, но… Кто ещё, кроме Людвига, может беспокоиться о судьбе бездомной пони, пытающейся выжить в бетонных джунглях?
Когда Вова Стокин был маленьким, он, как и большинство детей, искал внимания своих родителей, но у тех, устающих на работе и под тяжестью повседневных забот, не было на него времени. И как-то он так достал своих зачинателей, что кто-то из них сунул ему, краснощёкому карапузу, сенсорный телефон, и тогда Вова узнал, что помимо реального мира, есть ещё и виртуальный, куда более интересный и увлекательный, открытый его детским прихотям.
В семь лет Вова начал сидеть за компьютером и цифровая вселенная, богатая на видеоигры, заиграла для него новыми красками. Тогда он понял, что телефон был всего лишь небольшой щелью в это причудливое измерение, в которую он лишь украдкой подглядывал, но ПК — это целое окно в виртуальность, в которое можно было влезть и потеряться, забыв о скучной реальности.
Майнкрафт, ГТА и прочие игры, бывшие столь приятными неокрепшему уму мальчика, будоражили той свободой, которую они ему предоставляли и ему казалось, что всё… Все грани познания виртуальности достигнуты, но нет, в восемь лет Вова начал выходить в интернет. Сначала он делал это неуверенно, но в конце концов, он начал ориентироваться в сетях всемирной паутины с ловкостью маленького паучка, переходя с одного сайта на другой.
Сначала это были сайты, посвящённые любимым мультфильмам и играм, а потом… Потом были фанфики.
Вова очень любил мультик Наруто и, вдохновившись главным героем, он какое-то время даже ел только роллтон и доширак, да обещал, что когда-нибудь станет президентом. Он очень любил эту вселенную и хотел как можно больше времени проводить с ней, и в конце концов эта тяга к полюбившемуся миру шиноби привела его на сайт с фанфиками.
Что читал Вова? Будучи ребёнком с неокрепшим умом и не сформировавшимися предпочтениями, всё подряд. И так, в один день, он наткнулся на такое произведение фикратерского ремесла, в котором описывался незамысловатый акт, которому издревле люди предавались друг с другом.
Секс… Он стал для Вовы внезапным открытием, которое перевернуло его жизнь с ног на голову. Простое слово из четырёх букв было незамедлительно вбито в поиск и десятилетний мальчик упал в бездну запретных и не очень наслаждений, словно Алиса в кроличью нору, просматривая один порно-ролик за другим, в процессе не забывая помогать себе ручкой достичь того блаженства, которое стремились достичь предающиеся плотскому наслаждению люди в мониторе.
Порно, порно по Наруто, порно-фанфики по Наруто, Гарри Поттеру и другим любимым франшизам. Уже в одиннадцать лет Вова знал о сексе и его направлениях больше, чем его родители, в глазах которых он был милым мальчиком, пусть и имеющим некоторые проблемы с лишним весом.
Однако помимо секса, его привлекал ещё и садизм. Почему? Вова вряд ли сам это смог бы объяснить, просто соприкосновение с такой тёмной темой, как причинение боли другим, будоражило его сознание.
Ужастики, кровавые японские мультики, хоррор-игры вроде Dead Space… Он нередко обращался к ним, чтобы обогатить свою чёрную фантазию новыми способами пыток или убийства, а заодно и узнать, где кончается тот предел страданий, который может вынести человек, прежде чем умереть или сойти с ума.
Почему Вова испытывал тягу к столь мрачной тематике? Он и сам не смог бы объяснить, если бы его спросили. Однако некому было это сделать, потому что тринадцатилетний подросток, понимая порочность своего интереса, молчал о нём.
И Вова и дальше бы держал свои садитские фантазии в секрете, если бы он не переместил их с людей на пони.
О да, чёртовы МЛПшные пони из тупого девчачьего мультфильма, который он терпеть не мог. И началась эта ненависть с того самого момента, когда он увидел понификацию своих любимых героев из Наруто. Вова не мог простить пониёбам то, что они покусились на его излюбленное аниме, так что принимал активное участие в цифровом походе против вшивых понифилов.
Единственным контентом по МЛП, который приносил Вове радость, было гуро. Он мог часами перебирать картинки в интернете, смотря изображения изувеченных всеми возможными образами мультяшных лошадок, а потом скидывал их в тематические группы любителей этих мерзопакостных существ и наслаждался реакцией. Однако преимуществом было не только это, но и то, что подобными картинками можно было делиться с друзьями, с пацанами из класса и со двора, которые тоже терпеть не могли пони.
Однако, лицезреть издевательства над мультяшными животинками Вове надоело в тот момент, когда он начал щемить младшеклашек да и просто всяких лохов в школе вместе со своими друзьями. Вдохновлённый собственной крутизной, он даже записался на бокс, чтобы компенсировать недостаток бойцовских навыков, а то наезжать на кого-то рассчитывая лишь на собственные габариты да баритонистый голос было как-то совсем не круто.
А потом… А потом были флаффи. Много флаффи. И одно лишь их существование позволило Вове воплотить свои садистиские фантазии в жизнь, вместе со своими друзьями, а заодно и запечатлеть их на телефон, чтобы время от времени пересматривать и освежать воспоминания. Благо, родители предоставляли Вову самому себе и тот мог не бояться, что те узнают, каким увлечениям предаётся их кудрявоголовый толстячок — слишком уж они были заняты работой.
И вот… Семнадцатилетний Вова, гордый одиннадцатиклассник, который мужественно держал прессинг со стороны учителей по поводу приближающегося ЕГЭ, шёл по улицам частного сектора, от своего дома, в гости к другу, предвкушая новогоднюю вписку.
Нужно было помочь затариться напитками, чипсами и прочей съедобной гадостью, которую неплохо будет употреблять во время веселья. Родаки поедут к родственникам, так что им будет не до него. Впрочем, как и всегда.
Настроение у Вовы было приподнятым в предвкушении скорого веселья и он не думал, что оно может стать ещё лучше. До тех пор, пока на глаза ему не попался стоящий посреди дороги бездомный флаффи.
— Смотви, Бубвик, сивавек! — воскликнула Снежинка, указывая вперёд на пухлого парня в чёрной толстовке и с забавной копной кудряшек на голове, напомнившей Бублику переплетение множества ржавых пружинок, который шёл уткнувшись в телефон, увлечённо тыкая в него пальцами. — Он навевно двуг, как Сказка! Даст нями!
— Низя! Адин сивавек даст нями, двугой бобоськи. Снизынка спвятеца. Бубвик поговавит с сивавеком, — с необычайной для флаффи серьёзностью произнёс Бублик и Снежинка, чуткая к эмоциям брата, поспешила юркнуть за так удачно стоящий рядом мусорный бак и прикрыться шарфиком.
Неуверенно сглотнув, Бублик зашагал навстречу человеку. Флаффи не хотел с ним говорить, не хотел ни о чём его просить и этому разговору Бублик предпочёл бы копошение в помойке в поисках съедобностей, но ради Снежинка, ради малыша, ради последних из его табунчика…
— Пивет, сивавек, — поздоровался Бублик, помахав двуногому копытцем.
Увидев пони, на пухлом лице Вовы зацвела улыбка, которая сразу не понравилась единорожку. Все люди, которые начинали знакомство с улыбок, вызывали в пушистике опасение. И не напрасно, потому что за дружелюбным видом прямоходящие прячут отнюдь не дружелюбные намерения.
“На мовдоську сивавек двуг, а на севдце — монств”, — напомнил себе Бублик, оценивая разделяющее его и человека расстояние и понимая, что в случае чего ему удастся удрать.
— О, привет, дружок, — Вова присел на корточки. — Ты потерялся?
“Звой сивавек увыбаеца, звой сивавек обещает скетти, звой сивавек обещает взять дамой. Звой сивавек обещает товько добво, а девает зво. Все двузья, котовые вевеви сивавекам, пвопави иви заснуви навсегда”.
— Бубвик не тевявся, Бубвик ищет домик ат звой зимы. И нями, — ответил единорожик, не решаясь подойти ближе.
— О, у меня есть нями. У меня есть очень много скетти. Ты же любишь скетти? — вкрадчиво спросил Вова и Бублик скептически наклонил голову на бок.
— Бубвик вюбит скетти, хотя Бубвик их ни вазу ни кушал.
— Тогда давай пойдём ко мне. Я тебе не только дам скетти, но и игрушки. Мячики там, кубики… Вообще здорово будет! — красным словом заманивал пушистика Вова, прекрасно знавший поведение флаффи и какими увещеваниями можно завоевать их доверие.
Однако Бублика его слова совсем не тронули, если судить по тому, что выражение его мордочки не изменилось. Ещё раз оглядев человека с, флаффи вдруг неуверенно отступил, доверившись своему чутью и следуя вопреки просьбам Снежинки. Чем-то этот Вова ему не нравился.
— Бубвик ни хотет. Бубвик побудет на увице, — пошёл на попятную единорожик, делая шаг назад и надеясь, что этого будет достаточно, чтобы человек понял его намерения и не навязывался ему. И Вова всё прекрасно осознал, но он не привык, чтобы пушистики оставляли его ни с чем.
— У тебя есть табунчик, к которому ты пойдёшь? А то на улице опасно, я могу проводить тебя.
— Бубвик савсем-савсем адинокий фваффи. Бубвик адин пайдёт, не нузен Бубвику сивавек, — не моргнув и глазом соврал пони, направившись в противоположную сторону от той, где пряталась Снежинка с малышом.
Однако даже видя незаинтересованность флаффи в общении, Вова не хотел его отпускать. Быстро оглядевшись по сторонам и убедившись, что на улице никого нет, а на частных участках нет признаков присутствия хозяев, школоло сделал уверенный шаг в сторону Бублика, намеревая схватить его за шкирку, но готовый к этому единорожик ловко увернулся от человеческой руки, предостерегающе надувая щёки.
— Ни твогай, а то будут звые каки!
— Блядь, да иди ты уже сюда, крыса, — процедил Вова, не оставляя попыток схватить вёрткого единорожика, который умело уводил школьника подальше от укрытия со Снежинкой и малышом.
Конечно же, Вова не внял предупреждению флаффи, и когда Бублик решил, что нужный момент настал, он повернулся к человеку задом и отфантанировал ему прямо в лицо струёй отборного флаффичанского дерьма, дурно известное своим отвратным запахом и жидкой субстанцией.
Вдыхать запах понячьих какашек было отвратительно, а уж чувствовать, как они стекают по лицу, да затекают за воротник куртки и струятся ниже…
— Блядь, ну всё, пиздец тебе! — разъярённым кабаном взревел Вова, вытирая рукавом глаза и пускаяcь в погоню за удирающим флаффи, поимка которого стала делом не только принципа, но и мести.
И невдомёк Вове было, что он, человек, вЕнЕц ТвОреНиЯ пРиРоДы, попался на уловку глупого флаффи, уходя вслед за ним всё дальше и дальше от ещё двух потенциальных жертв.
Снежинка в страхе наблюдала за развернувшейся перед ней сценой, замерев, стискивая в объятиях пегасёнка и кутаясь в шарфик, внутренне содрогаясь от одной только мысли, что она больше не увидит брата, как и остальных друзей из табунчика. И словно почувствовав поселившуюся в сердце кобылки тревогу, пегасёнок беспокойно запищал, будто требуя от приёмной матери сделать хоть что-нибудь. Однако земнофлаффи понимала, что ей ничего не остаётся, кроме как сидеть в укрытии и ждать. Ждать не ради себя, но ради пегасёнка.
И когда уже в краешках глаз пони заблестели слёзы, а на её шее затянулась удавка горького отчаяния, она разглядела идущего по деревенской улице человека, без всяческих стеснений матеря, на чём свет стоит, и без конца поправляющего солнцезащитные очки.
Бублик был ловок, как ниндзя, и быстр, как молния. Во всяком случае, он себя ощущал именно так, когда удирал от Вовы, обладающего грацией и поворотливостью кабана. Человек пару раз пытался схватить флаффи за шкирку, но тот ловко уходил от цепких человеческих пальцев. И тогда Вова, потеряв терпение, пнул Бублика под зад с такой силой, с какой он обычно пинал мяч, когда играл в футбол с пацанами.
Удар был достаточно сильным, да ещё и пришёлся он твёрдой подошвой ботинка, так что Бублик болезненно вякнул, отправляясь в полёт. Снег на дороге, притоптанный и объезженный, был твёрдым, так что падение для флаффи выдалось не из приятных.
— Пизда тебе, гавнюк, — триумфально возвестил Вова, с упоением отвешивая флаффи ещё один пинок по мордочке, так что пони заскользил в сторону, крутясь как юла.
В голове у Бублика загудело, а лицо вспыхнуло болью, но он не издал ни звука. Он решил, что если уж для него всё кончено, то он по крайней мере не даст двуногому монстру возможности насладиться его страданиями. Пусть издевается, пусть надаёт самых худших бобосек, но он будет молчать.
— Чо, бегаешь быстро? — злобно процедил Вова, наступая на флаффи, который забрыкался под подошвой ботинка, силясь справиться с давящим на него весом. — А так далеко убежишь? — с издёвкой спросил Вова и, схватив флаффи за короткую ножку, дёрнул её на себя.
Косточки в теле пушистика хрустнули, словно веточки, а его пухлое тельце содрогнула болезненная судорага, пущенная вспышкой воспалившей каждый нерв болью. Вова чувствовал мучения сжавшегося под его ногой флаффи, однако былого удовлетворения, как прежде, он не испытывал, потому флаффи молчал, до крови прикусив губу. И не просто молчал, а смотрел на человека с таким презрением во взгляде, какого он прежде не видел ни у одного пони.
Вова очень хотел поиздеваться над Бубликом так, как это умел делать только он — медленно и со вкусом, так чтобы можно было насладиться каждой секундой. Но сейчас он понимал, что посреди улицы частного сектора, пусть и почти пустующего, у него не получится совершить свою кровавую забаву — всегда есть риск быть застигнутым врасплох.
Понимая, что времени немного, а отомстить за обосранное лицо надо, Вова достал перочинный ножик и с уст флаффи сорвались такие слова, какие в свой адрес Вова ни от кого не слышал.
— Пошёл на хуй, человек.
Пацаны Вову держали за ровного типа и уважали, а школьная мелкота слишком боялась, чтобы сказать такое ему в лицо, но это посмел сделать какой-то флаффи-обосраныш… И его нужно было за это наказать.
Поудобнее перехватив ножик, Вова уже наклонился, чтобы привести свою кровавую кару в исполнение, но ему помешали это сделать чьи-то крепкие и сильные руки, обхватившие его за талию, резко рванувшие его вверх так, будто он ничего не весил, и бросившие с прогиба в землю.
Вова прекрасно знал этот приём — суплекс. Он не раз видел его в рестлинге и других единоборствах, где здоровым потным мужикам приходилась швырять друг друга на ринге, и не единожды он с друзьями пытался его опробовать, но всегда безрезультатно, но он никогда не думал, что кто-то испытает этот приём на нём да ещё таким болезненным образом.
Собственная голова ощущалась арбузом, по которому треснули молотком, а шея — наэлектризованным прутом, который источал разряды боли. Однако это не помешало Вове перегруппироваться и вскочить на ноги настолько быстро, насколько это возможно.
— Что, когда тебя пиздят уже не так весело? — спросил возвышающийся перед Вовой Людвиг, взирая на школьника сквозь стекляшки своих неизменных чёрных очков и поправляя новый чёрный шарф, который скрывал его лицо.
— Бля ебанулся что ли? Я чуть шею не свернул! — принялся в ответку быковать Вова, нервно сжимая в потеющих ладошках ножик, будто тот может послужить ему ультимативным оружием против Людвига, который был выше и намного шире школьника в плечах, да ещё и обладал бронёй в виде толстой куртки и хорошим оружием в виде тяжёлых берц, которыми в пору было давить человеческие черепа.
— Тебе пиздец повезло, — сказал Людвиг, делая быстрый широкий шаг к Вове и с силой толкая его. — Я одного уже так опрокинул и всё, здравствуй инвалидная коляска. Что, тоже хочешь, да? — спросил Людвиг, подходя и с удовлетворением отмечая, как Вова пятится от него. — Я тебе это легко устрою. Родители до конца твоей жизни будут тебя через трубочку кормить и жопу вытирать.
— Ты чо, из-за какого-то флаффи отпиздеть меня хочешь? Они же хуже крыс, уже всё засрали.
— Это в первую очередь живые и разумные существа, и если с ними заниматься и воспитывать их, то они ничего засирать не будут. Пиздец… Люди веками эволюционировали, но всё равно при всей своей разумности ведут себя как долбаёбы, но с флаффи, которые даже двадцать лет не просуществовали на этой планете, почему-то требуют такой разумности, будто они с людьми живут бок о бок дольше собак, — покачал головой Людвиг. — Глядя на таких как ты я понимаю, что человечество обречено.
— Еба-а-а-ать, ты чо, флаффиёб что ли?
— Ещё какой. Только вот единственный, кого сегодня выебут, это ты, пиздюк малолетний.
Несмотря на пульсирующую в сломанной ножке боль, Бублик во все глаза наблюдал за перепалкой двух людей, пытаясь осмыслить увиденное. Вова, который всего несколько секунд ранее казался самым настоящим монствем, от которого нет спасу, столкнулся с кем-то ещё более грозным и ужасным, с кем-то, кто почему-то защищал флаффи. Зачем? Почему?
— Бватик! — подбежала к единорожику Снежинка, неся на своей спине шарф, под которым пищал пегасёнок. — Сказка пвишёл! Сказка спасёт!
— Што? Гвупая Снизынка давзна пвятаца!
— Нет! Снизынка пвивела Сказку, он даст монству бобосек и спасёт бватика! — слёзно заверила Бублика земнопони, ложась рядом и приобнимая его. — Сказка сказал, што защитит, што всё будет ховошо…
В словах Снежинки было столько веры в сказанное, что Бублик не мог не проникнуться ею и не прильнуть к сестре в утешительных объятиях. Наверное, впервые за долгое время в сердце маленького флаффи поселилась надежда на то, что всё действительно будет хорошо и их мытарствам придёт конец. И из головы совершенно вылетели мысли о Вове — Бублику не было дело до какого-то там человека, когда рядом была его любимая сестра с малышом, которым ничего не угрожало.
Вова, поверивший в свои бойцовские навыки и в ножик в руках, решил, что сможет дать внезапно вставшему на защиту пушистика флаффиёбу достойный бой, но он ошибся. Людвиг был куда опытнее в драках, что выдавали его движения и своевременная реакция, так что уже вскоре Вова оказался обезоружен и уже во второй раз брошенным на землю.
Людвиг, чувствуя превосходство, не собирался отпускать школьника и от всей души напинывал его по лицу, в то время как тот только и мог, что закрываться от ударов да требовать прекратить. И сейчас, лежа на снегу да давясь хлестающей из разбитого носа кровью, Вова растерял весь свой былой гонор и молил только о том, чтобы всё это поскорее закончилось.
— Да прости! Прости! Не буду я больше трогать флаффи!
— А чего ты извиняешься? Ты меня не обидел, — парировал в ответ Людвиг, переставая издевательства и осматривая изобилующее кровоподтёками пухлое лицо школьника. — А родаки знают, что у тебя за игрушки? Если да, то к ним ахуеть какие вопросы, — протянул Людвиг, подхватывая со снега ножик и небрежным броском отправляя его в ближайший сугроб. — Ну что, как говорится, зуб за зуб, око за око, конечность за конечность, да? — спросил Людвиг, срывая с головы Вовы шапку и запихивая ему в рот. — А чо ты на меня так смотришь? Тебе можно флаффи калечить, а ты, значит, неприкосновенный? — кровожадно поинтересовался Людвиг, наступая одной ногой промеж лопаток своей жертвы, а другой — на плечо.
Вова отчаянно забрыкался и замычал в заполнившую ротовую полость ткань, чувствуя, как отчаяние душит его и гасит пламя рассудка, ввергая школьника во мрак слепой паники. Паники, которую мог ощутить только тот, кто осознал в полной мере собственную беспомощность и понял, что его жизнь всецело находится в руках другого человека. Человека, который не собирался проявлять милосердие, а лишь потворствовать своим садистким помыслам. Вова осознал, каково быть на месте тех флаффи, над которыми он с таким упоением издевался.
Из глав Вовы брызнули слёзы и он был готов молить о прощении, звать маму, папу, бабушку и дедушку, лишь бы избежать кары. Однако Людвиг был неумолим, как топор палача, занесённый для удара, и парень, ухватив Вову за запястье двумя руками, с силой дёрнул её на себя, ломая её с такой же лёгкостью, с какой ребёнок может сломать сухую ветку.
— Всё, теперь можешь валить на все четыре стороны, — словно с барского плеча бросил своё дозволение Людвиг, за шкирку поднимая Вову на ноги и толкая его в сторону.
— Тебе пиздец! — сквозь слёзы прогорланил Вова, вынимая шапку изо рта. — Заяву на тебя накатаю!
— Ты забыл, в какой стране живёшь? Штраф выпишут заплатить и отъебутся. А теперь пиздуй уже отсюда, пока я тебе вторую руку не сломал, — небрежно бросил Людвиг, потеряв всякий интерес к зарёванному Вове и обращая всё свое внимание на флаффи, которые во все глаза наблюдали за развернувшейся перед ними сценой.
Вова казался Бублику непобедимым воплощением всего того, что он так боялся в людях, но этот Людвиг… Он был намного страшнее. Но при этом не вызывал у единорожка страха. Совсем.
— Спасиба, Сказка! Спас бватика-Бубвика! — радостной синичкой защебатала Снежинка.
— Это было несложно, — произнёс Людвиг, присаживаясь возле троицы бездомных пушистиков. — Ты молодец, защитил и сестру, и флаффибёнка. Не каждый пони осмелился бы на это.
— Всё вади табунчика, всё вади семьи, — выдавил из себя Бублик, собрав в копытце все оставшиеся силы и выдержку. — Спасиба, сивавек, памог. Иди тепевь дамой.
— Смеёшься? Тебя к ветеринару надо отнести, с поломанной ногой ты долго не протянешь. Да и вообще, я не привык бросать флаффи на произвол судьбы.
Памятуя о том, каких бобосек Людвиг надавал Вове, Бублик не особо хотел ему доверять, о чём весьма красноречиво говорил обращённый исподлобья на человека вымученный взгляд единорожка, который поняла даже Снежинка.
— Бватик, Сказка добвый, памозет.
— Сказка бовьшой-сивавек монстев, дал бобосек мавенькому-сивавеку монству. Сказка ствашный…
— Не все вюди монствы, — возразила Снежинка, ласково поглаживая брата по копытцу. — Где многа пвохив, всегда есть немнога ховоших. Сказка — добвый.
— Гвупая Снизынка. Добвых вюдей не бывает.
— Снизынка ни гвупая, пвоста не умная, как бватик, — стыдливо пробурчала земнофлаффи. — И Снизынка знает не так многа, как бватик, но немнога знает. А Снизынка знает, што есть добвые сивавеки. Сказка — добвый. Павевь Снизынке, бватик. Вади табунтика и мавыша, — сказала кобылка, ловким движением снимая со спины пегасёнка и беря его в передние копытца.
Пегасёнок уже не пищал, но нервно дрожал, чувствуя, что вокруг неспокойно. И глядя на покрывающий его совсем юный пушок, на глазки, которым только предстоит открыться и впервые узреть мир, Бублик заплакал, вместе со слёзами пуская по щекам последние остатки своих сил.
— Бубвик вюбит табунтик, вюбит мавыша, вюбит Снизынку… Бубвик бовьше не хотет, штобы вюбимые фваффи засыпави навсигда.
Единорожик зашёлся в рыданиях и Снежинка поспешила прильнуть к нему в утешающих объятиях, в то время как Людвиг молча наблюдал за ними, давая флаффи возможность выговориться. Всё-таки он понимал, что у каждого бездомного пони своя история и драма, которая разворачивается прямо посреди городских улиц, под окнами хрущёвок, в парках, подворотнях… И не все эти истории заканчиваются благополучно, однако сия, повествующая о троице бездомных пушистиков и их защитнике, теперь вполне может встретить свой хеппи енд. Во всяком случае, её участники на это надеялись.