Корзина, одеяло и пачка банкнот

Глава 11

Немного нервничая, Копперквик старался подготовить себя к утру. Он был немного уставшим, но не измотанным. Вчера вечером, вернувшись домой, он смог немного позаниматься, а затем лег спать в довольно разумное время. Эсмеральда просыпалась дважды за ночь после того, как он лег спать, и оба раза она кричала, требуя, чтобы ее потребности были удовлетворены. Похоже, она поняла, что взывать о помощи — это нормально, и теперь издавала предупреждающие крики, а не истошные вопли, по крайней мере, поначалу.

Самокачающаяся колыбель — великолепное изобретение, которое может стать спасителем цивилизации.

Где-то ночью мисс Оддбоди засыпала овсянку в рисоварку, и теперь на завтрак была овсяная каша, приготовленная на медленном огне в течение нескольких часов. На крошечном участке кафельного пола в его кухоньке лежала овсянка, но никто не удосужился ее убрать. Контейнеров, в которых можно было бы хранить еду, не было, и овес высыпался из отрезанного угла полотняного мешка.

Собрав все необходимое, подготовив и убрав все нужные бумаги, троица снова отправилась в казначейство, чтобы узнать, удастся ли сегодня что-нибудь сделать. Мисс Оддбоди надеялась — у них действительно было ходатайство, а вот Копперквик сомневался, опасаясь, что сегодня будет еще один день, потраченный впустую. Единственное, что его утешало в этой суматохе, — это то, что он сможет провести этот день со своей дочерью… и мисс Оддбоди.

Этого уже нельзя было отрицать. Она ему нравилась. Влюбленность? Влечение? Что бы это ни было, он держал это при себе. Она была для него не просто красивыми крылышками, она была, без сомнения, самым лучшим, что с ним случилось. Мисс Оддбоди была удивительной пони, и он не собирался портить ей жизнь. В какой-то момент все закончится, и мисс Оддбоди продолжит делать все, что от нее требуется. Лучшее, на что он мог надеяться, — остаться друзьями.

Это весеннее утро больше походило на зимнее. Было прохладно, но по мере того, как солнце пробивалось к небу, становилось теплее. Больше всего прохлады доставлял ветерок, который был достаточно холодным, чтобы укусить за нос. Эсмеральда была одета в маленькую пеленку и шапочку, которые ей любезно предоставила Сапфир Шорс. Маленькая кобылка, казалось, совсем не возражала против холода и хихикала при каждом подпрыгивающем шаге своего отца.

— Я не понимаю племенных реестров, — сказал Копперквик, пробираясь через пробки. — Почему бы просто не назвать это генеалогией и покончить с этим? Называть это племенным реестром — это как приглашение к еще большей бюрократии.

— Это нечто большее, — ответила мисс Оддбоди, жужжа в воздухе рядом с головой Копперквика — он шел слишком быстро, чтобы она могла угнаться за ним на копытах.

— Я не понимаю.

— Это памятник… завещание… это неопровержимое доказательство того, как сильно смешались племена. Очень немногие пони теперь могут сказать, что они чистокровные. Стоит какому-нибудь наглецу заикнуться о чистоте племени, как кто-то другой может заглянуть в племенной реестр и увидеть, что этот наглец весьма смешанного происхождения. Обнародование этого факта дискредитирует его, и единство племени сохраняется.

— Хм, я об этом не подумал, — признался Копперквик.

— Мы можем видеть, откуда мы пришли, где мы были, и что у нас общая история. Конечно, у нас все еще есть проблемы, но все стало лучше. — Мисс Оддбоди посмотрела в небо, приняла задумчивый вид, а затем продолжила, летя рядом с Копперквиком: — Пони Клаудсдейла все еще самые клановые, и именно в этом кроются многие проблемы, которые до сих пор не решены. На уроках социологии мы узнали, что это происходит потому, что в Клаудсдейле живут исключительно пегасы. Земные пони и единороги с трудом посещают это место, а жить там еще сложнее. Чистокровные, как они себя называют, все еще встречаются там в значительном количестве. Некоторые из них гордятся тем, что никогда не спускались на землю.

— А как насчет вас, мисс Оддбоди, что вы чувствуете? Какова ваша позиция по этому вопросу? — Копперквик оказался заинтригован. Он происходил из длинного рода земных пони, и ему было интересно услышать точку зрения эквестрийцев на этот вопрос.

— Я не откажусь от подходящего пегаса, если он появится, я, вероятно, последую примеру своей матери и выйду замуж вне племени. — Мисс Оддбоди прищелкнула языком. — Это похоже на гражданский долг… добавление в великое переплетение племенного реестра. Я вижу в этом доказательство величайшего социального эксперимента всех времен, нашей великой Эквестрийской нации. Говоря как молодая кобыла, которая когда-нибудь станет матерью, я хочу, чтобы мои жеребята выросли с многоплеменным мировоззрением.

— Значит, все сводится к гражданскому долгу? — спросил Копперквик.

— Жизнь пони должна определяться гражданским долгом. У всех нас есть долг перед обществом — обогащать его и делать лучше. Это как обязанность убирать за собой, содержать территорию в порядке и чистоте. Я считаю, что единственные пони, которые имеют право жаловаться на мир в целом, — это те, кто работает над тем, чтобы сделать его лучше. — Мисс Оддбоди ухмылялась и выглядела очень довольной собой, жужжа в воздухе рядом с Копперквиком.

— Значит, ты считаешь своим гражданским долгом встречаться, скажем, с земным пони? — Копперквик понимал, что играет в опасную игру, но ему было все равно. Он собирался впасть в мозговую кому, когда доберется до офиса выдачи пособий. По крайней мере, это могло бы дать ему повод для размышлений.

— Это зависит от того, — ответила мисс Оддбоди очень чопорным голосом. — Есть ли у этого земного пони чувство гражданского долга? Будет ли он работать, чтобы изменить мир? Как он относится к справедливому обмену? Я отдала всю свою жизнь делу, в которое верю, поэтому мне нужен пони, который бы понимал это и относился к проблемам так же горячо, как я.

— Хм… — На это Копперквик ничего не ответил и поспешил дальше по дороге.

При повторном посещении офис почему-то оказался еще более ужасным. Приходилось осознавать, чего ожидать, и быть бессильным что-либо сделать. Условия были такими же ужасными, как и в первый раз, если не хуже, и после нескольких часов ожидания Эсмеральда превратилась в унылое месиво с сопливым носом.

— Послушайте, я понимаю, что вы пытаетесь сделать, — сказала старая кобыла-единорог слишком гнусавым голосом. — Я даже могу оценить это. Но я не могу тебе помочь. У меня будут неприятности. Меня могут понизить в должности. В законе четко сказано, что помощь положена только матерям. Самкам. Одиноким. Не состоящих в браке. Которые не живут дома с родителями. Я бы с удовольствием вам помогла, но не ценой собственной работы. Даже если бы я вам помогла, министерство просто отменило бы мое решение и лишило бы вас любого финансирования.

Мисс Оддбоди выпятила нижнюю губу и кивнула.

— Мистер Копперквик, я думаю, что то, что вы делаете, достойно восхищения, но я не знаю, как вам помочь. — В голосе старой кобылы-единорога звучали извинения и искренность.

— Миссис Мейплвуд, я хотела бы попросить вас подать апелляцию в этот же день в связи с неизбежными трудностями. Моему клиенту грозит выселение, и он останется без крова. — Мисс Оддбоди наклонила голову к окну и умоляюще посмотрела на старую кобылу-единорога.

— Я знаю эти правила, законы и постановления слово в слово. — Миссис Мейплвуд нахмурилась, затем улыбнулась. — В правилах нет ни слова о том, что отец-одиночка не может просить об апелляции. Но я подозреваю, что после сегодняшнего дня будут проведены заседания комитета, чтобы добавить это в правила. Я, наверное, получу минус за то, что заставила комитет собраться, но эх, да ну их. Что за кучка болванов.

— Минус? Это что, школа? — спросил Копперквик тихим шепотом.

— Нет, меритократия, — ответила миссис Мейплвуд сухим, гнусавым голосом. — У меня есть работа, потому что я получила шкаф для бумаг в качестве знака отличия. Система порицаний существует для того, чтобы не дать нам раздуть амбиции и сделать что-то, что, как считается, нам не по силам. Я — клерк. Я должна заставлять вас заполнять формы, а потом сдавать их в архив. Я не должна принимать решения или создавать помехи. Если я делаю что-то, выходящее за рамки моих должностных обязанностей, хоть что-то, я получаю минус. Если кто-то из моих коллег донесет на меня, то я могу получить еще один минус, а они могут получить балл за успеваемость.

— Уф. — Копперквик покачал головой и не знал, что еще сказать.

— Так, внимание, отец года, вам нужно пройти через синюю дверь с цифрой пять пять семь семь девять на ней. Вы окажетесь в коридоре с синей маркировкой. Следуйте по синему коридору и не ходите по другим коридорам — красным, желтым, оранжевым или зеленым. Они пересекаются в нескольких местах. Поднимитесь на шесть лестничных пролетов, лифт уже год как сломан, и продолжайте идти по синим стенам. Вы попадете в офисы тех, кого мы называем Экипаж Холки. Это высшее руководство, но не начальники отделов. Присядьте в синей приемной, и в какой-то момент к вам подойдет пони. Вы получите свою апелляцию сегодня до закрытия офиса в пять часов.

Это обеспокоило Копперквика, у которого были занятия в колледже.

— Удачи, — сказала миссис Мейплвуд.

— Спасибо, — ответил Копперквик, чувствуя тревогу и беспокойство.

— Да, спасибо! — Голос мисс Оддбоди был бодрым и немного пронзительным в обстановке глубокого темного подвала, в котором они находились.

Возможно, когда-то зал ожидания и был голубым, но сейчас он был блеклого, выцветшего серого цвета, который, если сильно прищуриться и напрячься, напоминал голубой. Здесь не было пластиковых стульев, а стояли деревянные скамейки с темной отделкой, которые смотрелись неуместно на фоне блеклых серо-голубых стен. Освещение здесь было более доброжелательным: на стенах в латунной отделке были закреплены желтые лампы, дающие теплый бледно-желтый свет. Здесь даже подавали бесплатный кофе, которым мисс Оддбоди угостилась.

Других пони здесь не было. Ни администратора. Ничего. Была дверь, которая вела обратно, в ту сторону, откуда они пришли, другая дверь, обозначенная как выход, и третья дверь, которая должна была открываться в офисы. От такой тишины Эсмеральда уснула в переноске для жеребят, висевшей на шее Копперквика.

— Сначала мы получили сенсорную перегрузку, а теперь — сенсорную депривацию. — Мисс Оддбоди опустилась на скамейку рядом с Копперквиком и каким-то образом не пролила свой кофе, который она держала между передними копытами. — Мы прошли мимо туалетов в коридоре, если вам нужно сходить, а вы не заметили.

— Я в порядке. — Копперквик посмотрел вниз и прислушался к звукам спящей дочери.

— Знаете, мистер Квик, если бы я искала партнера, который помогал бы мне в моих левацких махинациях, он должен был бы быть моим помощником. Я ищу не просто товарища, а соратника. — На лице мисс Оддбоди появилась язвительная улыбка. — Я провела в учебе почти шесть лет. Сейчас я заканчиваю тысячу часов стажировки. После этого я получу диплом ССУЖ. Госпожа Вельвет уже пообещала мне работу. Мне нужен партнер, который был бы комфортен и принимал бы все это.

Копперквик ничего не ответил. Он все еще пытался разобраться в своей жизни. Чувствуя себя немного нервно и не в своей тарелке, он сидел, склонив голову, и смотрел на свою дочь. Эсмеральда изменила его приоритеты, но насколько, он пока сказать не мог. Он даже не знал, что такое ССУЖ, и стеснялся спросить.

— Примерно год назад я посещала университетскую службу знакомств. Познакомилась с несколькими парнями. Некоторые из них казались достаточно милыми… но… они хотели быть кормильцами, а значит, хотели, чтобы их спутница жизни была домоседкой. Некоторые из них даже имели наглость спросить меня, не откажусь ли я от своих планов, чтобы у них были свои. Я бросила службу знакомств. После этого у меня появилась репутация в университете, и я слышала такие слова, как "фригидная". Скажу честно, я просто перестала искать и подумала, что, может быть, поищу снова, когда стану профессионально состоявшейся.

Повернув голову, Копперквик почувствовал внезапный прилив неизвестных эмоций. Он посмотрел на маленькую пегаску рядом с ним. Она была совсем крошечной, худенькой, щуплой, словно застряла на промежуточном этапе — не вполне кобылка, не совсем кобыла, но он подозревал, что она такой и останется. Она была слишком похожа на колибри, вся в стремительных движениях и энергии. Почувствовав комок в горле, он сглотнул, пытаясь заставить его опуститься.

— Я до сих пор не знаю, чего хочу в жизни… и все только усложнилось. Я даже не знаю, смогу ли я остаться в колледже. — Копперквик хотел сказать, что он не против того, чтобы стать отцом, сидящим дома, но не смог заставить себя произнести эти слова, так как не был уверен, что они искренни. — Мое будущее неопределенно, и я даже не знаю, на каких приоритетах мне следует сосредоточиться, чтобы привести все в порядок.

Тягостная тишина повисла вокруг, ожидая, когда же она осядет и затянется. Копперквик вернулся к разглядыванию своей дочери, а мисс Оддбоди сосредоточилась на глубине своего кофе в вощеной бумажной посуде. Тишина, обнаружив, что ей рады, устроилась поудобнее и заглушила беседу в зале ожидания.

Не успев заговориться, тишина стала укрепляться, чтобы ее было трудно нарушить. Это была интроспективная тишина, использующая силу мысли, обращенной внутрь себя, чтобы заглушить звуки жизни и бытия. Она сковывала и Копперквика, и Баттермилк Оддбоди, заставляя их чувствовать себя отстраненными, изолированными и обособленными.

В волшебной стране Эквестрии тишина была страшным, затаившимся бродягой, который только и ждал, чтобы поселиться в ней.